Текст книги "Прогнозы изменения законов природы"

Глава 23. Сон

Красс оказался жив, точнее, Семибратский оказался мёртв. Он стоял в очереди на Страшный суд следующим за бывшим коллегой. Очередь все в белых туниках, по его ожиданиям, должна была быть бесконечной, молчаливой. На самом деле, стояли группами по три-пять человек, в белых шортах и майках, больше никого в предбаннике не было, соседи болтали между собой. О чём говорили, он не слышал. В их группе, кроме подсудимого, было ещё четверо, но разглядеть их лица или даже понять пол было невозможно, все присутствовали как сущности. Чтобы не отвлекались, вокруг них был плотный туман, везде, кроме интервала от пояса до чуть выше головы.

Совсем без ожидания обойтись было нельзя. Пока Романа волновал всего один вопрос: «Умер ли я во сне? Хорошо было бы, если во сне. Тогда я счастливый человек!»

Поздоровались с Крассом за руку. О чём можно в таких обстоятельствах поговорить, никто из них не знал.

«Слушается жизнь Красса!» – прозвучал голос из ниоткуда. А он-то думал, что предстанет пред очи. И можно будет посмотреть на Судью, поспорить с ним, ещё как-то обозначить себя. «Наверное, наши самости уже ему не интересны: насмотрелся на нас на земном пути».

«Вы все свидетели – после процесса мы вас отпустим обратно. Каждый имел касательство к жизни усопшего. У каждого есть свои суждения в отношении Красса, но помните, что это не суд земной, не пытайтесь судить сами, только отвечайте на вопросы».

Семибратский в последнее время оказывался в нетипичных ситуациях слишком много раз, он даже просто перетекал из одной в другую. Эта новая картина воспринималась им в русле предыдущих коротких и таких разных жизней.

Вдруг на него стали надвигаться установки уловления эфира, они окружили его со всех сторон, даже снизу и сверху своими ржавыми раструбами, беззвучно взывали в пространство, чтобы оно плотнее скапливалось перед ними, само выстраивало свои частицы в правильном порядке, прощалось с реальностью и исчезало в огромных зевах агрегата. Иногда в мясорубку исчезновения в раструбах пространства попадали взывальщики в прошлое, их тела сначала уменьшались, иногда диспропорционально, рот искажался в последнем воззвании. Когда взывальщика затягивало в одну трубу, было не так страшно, но когда человека разрывало между несколькими эфироприёмниками, а те в такие мгновения оживали и накидывались на жертву, огрызались между собой (один раз крупный раструб даже сгрыз маленького, ещё свежепокрашенного, сородича), – вот тогда становилось страшно. Человека бескровно разрывало, тот не успевал ничего понять, а если успевал, то на его лице выражалось глубокое разочарование – сразу от жизни и от такой смерти. Наблюдать это было невозможно, но присутствие в высях требовало запечатлеть зрелище. Как картины Босха: страшно рассматривать, нельзя не вспоминать.

Семибратский не знал, что взывальщиков в прошлое так много и их работа настолько опасная. Вероятно, в их рядах было много внештатных сотрудников или инициативщиков. Последние точно имели место: сбоку в здании института была дверца специальной приёмной, и, хотя Роман ни разу не видел, чтобы туда кто-то входил, дверь была незапертой круглосуточно.

Раструбы несколько растворились, затенились, но до конца не исчезли. Так и висели на толику неба сбоку от группы свидетелей.

«Однажды подсудимый отправил одного из вас на смертельное задание, чтобы возглавить вместо конкурента спецсектор. Эта душа вызвана нами из-за черты, чтобы свидетельствовать. Товарищ Ять, что вы можете сказать про операцию «Вулкан»?»

«У меня нет претензий к товарищу Крассу», – выступил вперёд один из силуэтов.

«Вы его прощаете?»

«Нет, но претензий тоже нет. Я во многом оказался сам виноват, был неосторожен».

«Вы так решили сразу или уже по прошествии вашего длительного по земным меркам пребывания за чертой?» – голос практически не менялся в тональности и громкости, не давил и не играл со свидетелями, не пытался склонить к своей версии событий и подвинуть к своему приговору.

«Интересно, это один субъект или сколько?» Семибратский чуть растянул ворот майки, было жарко.

Пауза затянулась: человек думал.

«Единственное, о чём я в этой связи жалею, что ушёл слишком рано, мне было чуть за тридцать. Я не могу точно сказать, что я сейчас чувствую. Извините».

«Все вы так, интеллигенты, – проворчал Красс. – Сами не знаете, чего хотите».

Роман подумал, что голос остановит подсудимого, но этого не произошло.

«Вопрос к бывшему сослуживцу подсудимого…»

Речь оборвала группа котов, которые с агрессивным мявканьем окружили всех и стали детскими лопатками (под стать себе – некрупным) счищать сбоку в центр невидимый снег. Неприятный скребущий звук нарастал, звери ускорялись в трудовом угаре, на некоторых оказались лимонного цвета жилеты с отражающими полосами. Одежда и усы котов переливались в небесном свете, некоторые из работавших мурчали от удовольствия. Кольцо вокруг людей и душ осветлело, стало видно, как кучки снега появлялись из воздуха, нарастали, сначала по щиколотку, потом по колено. Но выше подняться не могли – коты старались, но накидать значительно сверх своего роста у них не получалось. Звук лопат о твёрдую поверхность приобрёл свой ритм, барабанная какофония периодически обретала музыкальный смысл. Под конец звери просто били лопатами, не перемещая никакой массы, мощно приближая всех к своему маленькому кошачьему катарсису.

«Хватит!» – закричал Семибратский.

Мохнатая масса переместилась к раструбам, разлеглась друг на друге бесформенным образом, часть моментально заснула.

«Я задал вам вопрос», – напомнил о себе голос.

«Напомните, пожалуйста».

«Могли ли действия Красса как руководителя спецсектора привести к другим жертвам или моральному урону, вашему или сотрудников?»

«Если он имел отношение к временнОму эксперименту, тогда определённо имели. Но, памятуя, что он выступал против организовавших опыт синоптиков, то, скорее всего, нет».

«Вы могли бы излагать ваши ответы не в форме рассуждений, а конкретнее?» – попросил голос.

«Да не могут они никто ничего! – ещё громче закричал Красс. – Вот кому тут у вас дать деньги?».

Подсудимый погремел в ладони монетами. Вручить их кому-то или положить на кафедру не было возможности – тогда он бросил веером вперёд, и если бы Судья был олицетворён, то попало бы ему в лицо.

Семибратского ударило током. То ли на самом деле, то ли внутри этой ситуации. Заболело в правой голени.

«Про временнОй эксперимент… вероятно, он имел допуск и был, по крайней мере, информирован. Возможно, он даже обиделся, что не он был в нём главным. Да! Уверен, что и словом, и делом он причастен ко многому. Давайте спросим его – уж на Страшном суде он не должен солгать», – Роман торопился высказаться, во внутреннем опасении, что процесс может вдруг оборваться, или за ним придут инициативные проживатели будущего.

«Не скажу я им ничего! Судите! Дурацкая одёжа какая», – подсудимый заёрзал, надорвал воротник.

Коты рано расслабились: раструбы понемногу стали к ним подвигаться и в какой-то момент включились на всасывание. Раздался кошачий, подобный мартовским крикам, грай, в предсмертном исступлении они цеплялись за всё удлинившимися когтями, в глазах образовалось звериное отчаяние и обида. Когда двух сцепившихся между собой в надежде зверей растаскивало на два разных эфироприёмника, они по-своему прощались. Лопатки тоже заметало вместе с ними, инструменты били их по мордам, нанося дополнительную обиду. Возможно, эти движения видели не все – некоторые из свидетелей не в такт разговаривали, не смотрели в ту сторону.

«Женщины, попрошу вас ответить, как он к вам относился, не обижал ли, действием или словом?» – голос тоже возник ещё до завершения котов.

Кем приходились Крассу две присутствовавшие женщины, было неясно: облик был размыт без возраста.

«Я беспрерывно молюсь за него!» – возможно, женщина хотела заплакать, но как почти бестелесные сущности, они этого не могли сделать. – «Он всё время хотел быть особенным, даже особенным среди особенных, самым специальным. И став главой спецсектора, не переставал стремиться к новым высотам. Наверное, я его недохвалила. Груб он не был, просто иногда забывал про меня, не вспоминал. Но позвоню – ответит. Не делайте ему плохо – он не заслужил».

Красс промолчал, сделал два шага к женщине и чуть издалека, подавшись вперёд плечами, обнял её на мгновение.

Голос замолчал, ощущалось, что он куда-то отошёл. Все долго молча стояли.

«Суд переносится на…»

…Семибратский резко проснулся. Он поспешил сосредоточиться, чтобы запомнить сновидение – и это ему удалось. Майка была вся в поту, сильно хотелось в туалет. Когда он долго стоял над унитазом, всё это время Роман расстраивался: было жалко котов!

* * *

Утренние процедуры затянулись. Роман долго готовил яичницу из-за того, что разбил много яиц, и они не хотели прожариваться. Потом раскрошил витаминную таблетку не пополам, а на десяток кусочков и собирал их по столу и по полу. В душе уронил первую долю зубной пасты – пришлось выдавливать новую. Эти несуразности говорили о несообразности сегодняшнего дня. «Надо остаться дома. У меня всё же недохоженный отпуск», – подумал он. Хотя как считать отпускные дни с учётом временнОго эксперимента, было неясно.

Он решил написать сообщение Ирине. Из телефона вывалился набор обновлений и рекламы. В рекламе соседствовали ролики про кошачий наполнитель, снеговые лопаты, туники и написание эпитафий. Тот еще комплект! Семибратского, однако, напрягло не сочетание, а факт, что это были таргетированные сообщения на основании его свежего сна! Или они как-то узнают, или морок имеет продолжаться. Лучше, первое. Попробую проверить.

«Ирина, привет! Плохо себя чувствую – сегодня не приду. Посчитай, пож-ста, в отпуск»

В ожидании ответа переоделся в домашнее – белую относительно свежую майку и бесформенные шорты.

Телефон завибрировал. Ирина.

– Дорогой, привет! Как жизнь? Что случилось?

– Привет, босс! Странная какая-то болезнь – хандра и слабость. Может, накопленная усталость.

– Ладно, на видео не будем переключаться. Уже заказываешь себе эпитафию?

– Почему ты решила?

– Вот, заметила, что мне шлют таргеты тех, с кем я больше всего общаюсь. С утра пришли эпитафии, туники, наполнитель и лопаты. Допустим, наполнитель это в продолжение моего кота, лопаты – намёк, что пора почистить во дворе снег. А к чему и откуда первые два? Ну-ка, рассказывай.

– Я не помню, как последний раз оказался дома. Не пил, всё нормально. И не помню, сколько спал.

– Да, уже десять – если бы не отпуск, проспал, – завсектором чуть добавила начальственности, с Романом надо было так.

Он широко открыл форточку, мороз чуть освежил. «Значит, я на земле», – пришла странная мысль.

– Кстати! – он почти закричал, стараясь не забыть что-то важное. – Я у тебя, и ты у меня будем свидетелями на Страшном суде!

Женщина взяла кошачью паузу, так делают кошки перед новым действием: тянут задние и передние ноги, это от хищного прошлого и генов.

– Рома, дай пожить!

– Не спрашиваешь, откуда знаю и для чего это знание?

– Нет, зачем? Знаешь и знаешь. Не вижу в этом прикладного значения, и как абстракция это не может функционировать: слишком много конкретики и персонализированных деталей.

– Ладно, может, другое тебя заинтересует – пока годовые проекты не начали исполнять и ещё можно встать в план. Как тебе такая тема, «Границы запретов и невторгаемые пространства» или около того? Нашёл в долгостроях.

– Кто автор?

– Наш сотрудник, Василиса, не помню фамилию.

Яичница начала подгорать, пошёл пока приятный запах жарёхи. Он подбежал к плите и выключил газ, переставил давно не мытую, нажариваемую сковородку на другую конфорку.

– Твоя новая пассия?! – практически утвердительно сказала Ирина. – Да, помню такую. Она коми-ижемка, с интересной внешностью. Да, трудно будет конкурировать.

– Что ты начинаешь. Я её в глаза не видел. Только проект прочитал.

– Ну да. Но уже во сне к тебе приходила, туника и всё такое…

По Ирине никогда нельзя было определить грань шутки и серьёзности, истинных намерений и флирта. Семибратский давно решил для себя, что просто принимает эту игру – без расчёта на победу. Даже Ольгу он считывал лучше – возможно, по причине её большей укоренённости в грубую реальность, относительно генеральных интенций, покровительственного поведения, из которого проистекали более ясные мотивы.

– Но…

– Мне, кстати, тоже приснилось, что ты мне с кем-то изменяешь, лежишь рядом и в воображении изменяешь. Не спорь, было ведь.

– Это же даже не мой, а твой сон. Как такое возможно? Я чем виноват? – Семибратский чувствовал себя котом, которого затягивает в эфирный раструб.

– Дорогой, про тему подумаю. Посмотрю на твою Василису.

– Да она твоя, наша, тьфу, не наша, а сама своя. Ну ёпрст!

Определённо, этот январский, начальный для года день стоило уже зачеркнуть и забыть. В эти минуты он никак не мог поверить ГШ, что эон можно спрессовать до недель. Это какую энергию, даже не физическую, а ментальную, необходимо приложить?! Убеждение в том, что второй вариант мировых сил мощнее первых, не покидало Семибратского никогда. «Ладно, потанцуем!» – он исполнился спортивной злости и наглости.

– Хорошо. Приедешь ко мне снег чистить?

– Ну не знаю, – протянул Семибратский. – Болею и вообще занят. Да и в прекрасном будущем, наверное, можно снег не чистить, а проживать с ним и другими впечатлениями натурально.

– Можно, – согласилась женщина. – Мне тут, в развитие темы с Василисой, предложили описать модель нового прото-ренессанса. Как новую легенду или всемирное эссе.

– Словосочетание «всемирное эссе» ты сама придумала или подсказали? – Роман опять разволновался и стал снова проигрывать.

– Не помню. Может, приснилось. Как наша любовь.

В форточку на раму запрыгнул дворовый кот – Семибратский жил на первом этаже, и гость пришёл на вкусный запах – сел, осматриваясь. Роман гнать его не стал, но обозначился как хозяин территории. Кот или кошка считал такое и остался сидеть на раме без специального ожидания, а просто присутствуя в современности.

– Про снег я поняла. Будем считать, что наше прекрасное прошлое ищет себя в будущем. Я не в обиде. Рожу ребёночка из самой себя!

– Я же не из плохого тебе отказываю или включаю режим ожидания, я уже в такой растерянности, что не ощущаю сам себя. Размажьте меня как экспрессионисты.

– Родной, живи. Я тебя не хочу видеть размазанным. Соберись. Я за тебя буду молиться. Не спеши, не слушай никого. Где ты там сегодня был, на Страшном суде? Расслабься и забудь! Можешь прийти ко мне с Василисой, во сне или наяву – я пойму.

Именно такую Ирину он любил.

– Спасибо, Дева! Ты знаешь, что записана у меня в телефоне «Дева – Ирина»? – Семибратский отошёл от окна, позволяя коту впрыгнуть в кухню и заниматься, чем тот хочет.

– Не знаю. Почему так?

– Это когда мы только познакомились, я не расслышал твою фамилию, а переспрашивать было неудобно, и я тебя определил для себя, как Деву. Тогда я был в таком положении – что ты мне была важнее как женщина.

– Ну, я на такое до сих пор рассчитываю, – улыбнулась она.

– Спасибо, дорогая! Но про снег – пока не приеду.

– Как хочешь. Ко мне как раз пришёл товарищ майор, познакомиться. Я поставлю на громкую связь.

– Не надо, – без надежды сказал Роман.

– Добрый день! – вклинился мужской голос. – Майор Вечный, или как любят шутить поголовно все, Вечный майор. Я привык. Очень под впечатлением вашего сопротивления.

– Спасибо! Я, мы вам благодарны за аккуратное… сопровождение ситуации, – Семибратский не сразу нашёл формулировку.

– Да норм. Денисов мне рассказывал про каждого из вас, ну и я вас наблюдал. Я вас ценю, а многих даже люблю. Не в тупом смысле, а в широком. Вы зря про нас не думали. Мы за вас!

– Брат, спасибо! – Роман ответил искренне. – Нам и так непросто.

– Кому просто?! – спросил в никуда собеседник. – Я был в полку начальником Денисова. Уже тогда он был «космическим полковником». У меня до сих пор из-за него слёзы! Не дай Бог вам никому! Когда лежишь в окопе, даже на учениях, и этот нескончаемый вихрь пуль, от автоматных до ДШК и КПВТ – это шайтан!

Семибратский взял обнаглевшего кота за шкирку и выкинул его.

– Я вас ценю и практически даже люблю, – ответил Роман.

– Да, без любви у нас никак! – сказал Вечный.

– Роман, мы обсуждаем целый куст направлений. Хотим тебя подключить, – взяла штурвал на себя Ирина. – А именно: прикладные научные аспекты войны.

– То есть, какие эксперименты можно прикручивать к военным действиям и их подготовке, какие новые разработки можно опробовать, – дополнил майор.

– Для этого сейчас готовится война?

– Мы точно не знаем, но можно предполагать, что в том числе.

– Война для будущих войн, – догадался Семибратский.

– И как вечная предвоенная ситуация, скорее всего, – был откровенен их новый визави.

– Какие уже есть идеи?

– А вы сами не против поработать в окопах? Не боитесь? – в контрапункт спросил военный.

«Опасный соперник», – про себя отметил Роман.

– Я готов. Это даже весело, – его ответ удивил Ирину с майором, он хотел бы видеть их реакцию на эти слова.

– Соглашусь. А я всё никак не мог найти этого единственного слова. Ведь известно, что тех, кто побывал на войне, тянет туда снова. Да, весело, – поддержал Романа офицер.

– В этот раз за что воюем или против чего?

– Платформа пока в разработке, – Ирина в процессе разговора записывала идеи. – Пока на уровне гипотезы: за единение народов, за сохранение наследия, против смысловых интервенций…

– Ну и войска застоялись, – добавил то ли в шутку, то ли всерьёз Вечный.

– А про окопы: я за то, чтобы проверять теорию практикой. Но рискуя только собой, без коллективных опытов.

– Это уже наша компетенция, – очевидно, потирал руки новый командир отряда. – Нам придают любое, – он повторил, – любое количество личного состава. Необходимо рассчитать основную потребность и резерв. Вам как видится?

– Предлагаю на «ты», всё-таки ровесники и на одной службе, – предложил Роман.

– Да, конечно. Вот ты, товарищ Роман, на первое время какие подразделения попросил?

– Для начала бригаду и готовил бы батальон в резерве. И смешанный небольшой авиаотряд в поддержку.

– Сразу видно опытного коллегу! – похвалил Романа майор. – Думаю в таком же ключе.

– Приписать его к тебе? – спросила Ирина.

– Пока не надо, подождём. Может, он добровольцем попросится. Так сподручнее, меньше совесть будет мучить нас всех.

– Ты тоже не без опыта! – засмеялся холодным металлическим смехом Семибратский.

– Спасибо! Чтобы ты легче и быстрее ко мне привык, представляй по первому времени, что я Денисов. Думаю, ты с таким упражнением справишься.

– А что с войной? Где, когда?

– Пока давай исходить от абстракций. А готовность: везде и всегда! – Ирине как завсектором необходимо было дать генеральные предложения, которые уже в ходе военно-научной рекогносцировки будут уточняться развёрнутым отрядом. – Для начала сделаем организационную объединенную единицу, во главе с генералом. Тебя включить?

– Да, на всякий случай. Всегда же можно вычеркнуть. Уже можете считать меня добровольцем, – Семибратский оглядел с иронией себя в домашнем. – И рабочий вопрос: с той стороны у них тоже есть научная поддержка?

– Вот за что люблю тебя как сотрудника – всегда подумаешь о том, о чём мы бы даже не вспомнили! – порадовалась поводу для гордости за свой сектор заведующий.

– Очевидно, есть и, думаю, вы этих людей знаете. Это одновременно и хорошо, и плохо, – высказался военный.

– Полагаю, что через соцсети мы знакомы через двух-трёх френдов с обеих, точнее со всех воюющих и вовлечённых сторон, – сказала Ирина.

– Может, тогда просто пообзываемся в Сети и всё?! – развеселился Семибратский.

– Так, отпускникам, вижу, особенно весело, – завсектором напустила на себя начальственности.

– Да я первый день в отпуске, если фактически. И то не факт, что пробуду весь день дома. Вон у нас что происходит. Кстати, какая подготовительная обстановка сейчас?

– На фронте? – переспросил майор.

– Да, в тылу и на фронте.

– В процессе учений провели разведку, подготовили позиции, вывели из состава недееспособные части, которые утопили танки и по ошибке стреляли тактическим ядерным оружием по своим – благо в ходе учений и не начинёнными ракетами. Не получилось у них сделать привязку, хотя всё для них – и авиация, и спутники. А одни умельцы умудрились сдать на металлолом… БТР!

– С той стороны, думаю, не лучше. Но с БТРом меня рассмешили не столько эти лихие прапорщики, а те, кто принял у них боевую технику. Всё как положено, взвесили, рассчитались, это цирк, – Ирина тоже развеселилась.

– Да, на войне много трагического, но хватает и комического. Есть материал и для Эсхила, и для Аристофана, – Вечный майор достойно поддерживал уровень обсуждения.

– Всё от бедности, люди загнаны безысходностью.

– Так, ближе к идеям, – призвала Дева.

Роман включил без звука телевизор – чтобы шла картинка. Мелькание разноплановых сюжетов по-хорошему отвлекало и стимулировало создание контрастных идей.

– Записываешь? Начнём с тактики: предлагаю поставить в тылу, на удалении в четыре-пять километров от линии соприкосновения эфироуловители – это может быть полезным на будущее, выплески энергии в боевой обстановке и психологической реакции могут быть нерядовыми и полезными на будущее, для новой войны; второе – крутить по ночам, в беспокоящем режиме heavymetal…

– Ну, нет, – перебил майор. – Это же будет действовать и на наши войска.

– Ага. Извините. Это я до конца не проснулся, – Семибратский расстроился – такой осечки раньше не случалось.

– Родной, где рысь? – спросила Ирина в русле их давней переписки, намекая на специальные отношения.

– Да, рысь заспалась, сейчас разбужу…

Он походил по комнате, поприседал, чтобы разогнать кровь и наполнить кислородом все каналы и чакры.

– Что за рысь? – спросил за кадром майор.

– Это наше с ним институтское. Привыкайте. Тоже можете выбрать себе тотем!

– Не в моменте. Спасибо! Вот мы скоро поедем на стрельбы из нашего оружия – к тому времени придумаю. Приглашаю вас, про Семибратского ещё подумаю.

– Я всё слышу! – прокричал Роман прямо в телефон.

– Мы на это и рассчитываем! – сказал майор.

– Следующие идеи: сделать два-три первых залпа ракетами-болванками, с широким интервалом – у противника будет противоречивая реакция, из страха в радость, потом ещё и ещё!

– Да ты фашист пострашнее многих! – сказала в воздух Ирина.

– Абстрактный мир предполагает! – ответил Роман, чуть разозлившись.

– Да, наслышан про ваши таланты! – сделал комплимент майор.

– Кавалерийская атака, реальная или виртуальная, у нас уже есть такие установки, с наведением массового психоза.

– Это можно, будет необычно! Пойдёте с нами, – командир был доволен.

– Можно немного о вашем последнем опыте боевых действий? – попросил командира отряда Роман. – Мне для настроек.

– Мужчины, одна информация и, в связи с этим, просьба: вы не сильно резвитесь. Мне в продолжение и с учётом всего этого необходимо будет сделать долгосрочную легенду развития страны! Понимаете? – Ирина добавила строгости.

– Да, понимаем, – ответил за обоих майор. – А про мой последний боевой опыт, – он продолжил без паузы, – массированная шумовая атака на широкий список объектов, в масштабах задач армии.

– Неплохо: много эффекта, и с обеих сторон мало потерь! – похвалил командира Семибратский. – Мы тоже так сделаем – максимум шума, минимум факта! Пора переходить к современной войне!

* * *

Часа через три после разговора Семибратский открыл телефон, просто так – к нему в рекламу насыпались предложения о бомбоубежищах, противогазах, замаскированном под сувенирное реальном оружии – автоматах и пулемётах, залакированных, разрисованных в гербы и колоры и под хохлому, с цитатами Пушкина – и, опять же, об эпитафиях.