Текст книги "От Франсуа Вийона до Марселя Пруста. Страницы истории французской литературы Нового времени (XVI-XIX века). Том II"

Мы привели лишь часть рассуждений «морского капитана». Не приходится сомневаться, что это рассуждения самого Стендаля. Они основываются на самых разнообразных сведениях, которые писатель собирает где только можно. Красноречива, например, короткая запись Стендаля, обнаруженная на полях одной из его черновых рукописей. Она, как почти всегда у него, датирована – 10 апреля 1838 г. Вот что он писал в этот день: «Неодолимое желание узнать новости о России и о Николае, которого мне хотелось бы задушить, отрывает меня от работы и заставляет бежать в читальный зал в 21/2 пополудни»[220]220
  Ibid. P. 643.


[Закрыть].

Я повторяю и настаиваю на том, что события в России середины 20-х гг. и формирование николаевского режима, с каждым годом со все большей очевидностью обнаруживающего свою сущность, не только не прошли мимо Стендаля, а постоянно находились в сфере его внимания и бесспорно повлияли на углубление радикализма его политических взглядов. Вот почему мне кажется правомерным говорить о четырех этапах «отношений» Стендаля с Россией и Москвой.

ПУШКИН И СТЕНДАЛЬ

Напряженный интерес Пушкина к произведениям Стендаля был, по-видимому, настолько широко известен, что великому русскому поэту даже приписали восторженный отзыв о «Пармском монастыре»[221]221
  См.: Записки А. О. Смирновой. Ч. I. СПб., 1895. С. 322 – 323. См. также: Vinogradoff V. Trois rencontres russes de Stendhal // Mercure de France. T. ССIII. № 717. 1 mai 1928. P. 605 – 607.


[Закрыть], напечатанном, как известно, лишь в 1839 г. На знакомство Пушкина с книгами Стендаля указывалось неоднократно, особенно после опубликования писем поэта к Е. М. Хитрово[222]222
  См.: Письма Пушкина к Елизазете Михайловне Хитрово. 1827 – 1832. Л.: Изд-во АН СССР, 1927. С. 112, 116, 217 – 221.


[Закрыть]. Этот интерес к Стендалю справедливо связывали с поворотом Пушкина к прозе. Б. В. Томашевский, первым обратившийся к этому вопросу, в одном из своих исследований писал, что новые творческие задачи приводят Пушкина в конце 20– х годов «к внимательному знакомству с новой прозой во Франции. Это изучение прозы происходит в те же годы, когда он сам осуществляет ряд прозаических замыслов, начиная от “Повестей Белкина” и кончая “Капитанской дочкой”. 30-е годы -расцвет французской прозы. На сцену выходят Бальзак, Стендаль, Ж. Санд и другие, менее крупные их современники...»[223]223
  Томашевский Б. В. Пушкин и французская литература // Литературное наследство. Т. 31 – 32. М., 1937. С. 16 (то же в кн.: Томашевский Б. В. Пушкин и Франция. Л., 1960. С. 97).


[Закрыть].

На типологическую близость прозы Пушкина и Стендаля мимоходом указал В. М. Жирмунский в статье «Пушкин и западные литературы»[224]224
  Пушкин. Временник пушкинской комиссии. Т. 3. М.; Л., 1937. С. 87, 93 – 94.


[Закрыть]. Основная мысль статьи заключается в выявлении самостоятельного пути Пушкина, решавшего творческие задачи, сходные с задачами и его французских современников, но вне какой бы то ни было зависимости от них. Наиболее глубоко типологическая близость Пушкина и Стендаля изучена Н. Л. Степановым[225]225
  Степанов Н. Л. Проза Пушкина. М., 1962. С. 33 – 35, 76 – 80, 169 и др.


[Закрыть], который приходит к следующему выводу: «Если говорить об общности устремлений, известной родственности художественной манеры, то, конечно, психологически насыщенная и вместе с тем сдержанная манера Стендаля была близка Пушкину»[226]226
  Там же. С. 79.


[Закрыть]. В связи с этим представляется особенно интересным выяснить, с какими именно произведениями Стендаля был знаком Пушкин, какой след оставили они в его творчестве.

С полным основанием мы можем говорить о знакомстве поэта с романом Стендаля «Красное и черное» (о котором он заметил, что это «хороший роман, несмотря на фальшивую риторику в некоторых местах и на несколько замечаний дурного вкуса»[227]227
  Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 14. Л., 1941. С. 172, 427.


[Закрыть]) и с новеллой «Любовный напиток», напечатанной в сборнике «Додекатон», вышедшем в сентябре 1836 г.[228]228
  См.: Martineau H. Le Calendrier de Stendhal. Paris, 1950. P. 324.


[Закрыть] (на титульном листе обозначен 1837 г.). Обе книги сохранились в личной библиотеке Пушкина[229]229
  См.: Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина. Библиографическое описание // Пушкин и его современники. Вып. IX – X. СПб., 1910. С. 226 (№ 886), 342 (№ 1408).


[Закрыть]. В недавней статье Т. В. Кочетковой[230]230
  Кочеткова Т. В. Стендаль в личной библиотеке Пушкина // Пушкинский сборник. Рига, 1968. С. 114 – 123.


[Закрыть] устанавливается, что Пушкину было знакомо имя Стендаля и из ряда книг о Байроне, где французский писатель упоминался или цитировался. Беремся высказать предположение, что Пушкину были известны и некоторые другие стендалевские книги, и прежде всего его «Рим, Неаполь и Флоренция» (1817), второе расширенное издание которой вышло в конце февраля 1827 г. Это была любимая книга Долли Фикельмон, из нее она делала выписки в своем альбоме[231]231
  См.: Kauchtschischwili N. Il Diario di Dar’ja Fedorovna Ficquelmont. Milano, 1968. P. 61.


[Закрыть]. Книга была политически остра, содержала немало заметок о Байроне и, главное, была посвящена Италии, занимавшей внимание Пушкина в период его южной ссылки. С несколько меньшей степенью достоверности можно говорить о знакомстве Пушкина с другими произведениями Стендаля, которые были известны современному ему русскому читателю. Эта известность подтверждается хотя бы наличием достаточно большого числа экземпляров стендалевских книг (в первых изданиях) во многих наших крупных библиотеках.

Возможные следы чтения Стендаля Пушкиным можно найти, как нам представляется, в черновой рукописи «Станционного смотрителя», помеченной 14 сентября 1830 г. В невошедшем в основной текст варианте, в частности, читаем: «Читатель ведает, что есть несколько родов любовей – [любовь чувственная, платоническая, любовь из тщеславия, любовь 15-летн. сердца и проч.], но изо всех – любовь дорожная самая приятная»[232]232
  Пушкин A. С. Полн. собр. соч. Т. 8/2. Л., 1940. С. 644 – 645.


[Закрыть].

Это место пушкинского текста удивительно напоминает сходные высказывания Стендаля из разных его книг, прежде всего из его известной книги «О любви» (1822). У Стендаля читаем: «Есть четыре рода любви: 1. Любовь-страсть <...>. 2. Любовь-влечение <...> 3. Физическая любовь <...> 4. Любовь-тщеславие»[233]233
  Стендаль. Собр. соч. Т. 4. М., 1959. С. 363 – 364.


[Закрыть]. Как видим, Пушкин почти точно повторяет классификацию Стендаля, причем, в четвертой рубрике он, по нашему мнению, более удачно передает стендалевский термин L’amour de vanitй («любовь из тщеславия»), чем это сделано в цитируемом нами современном переводе.

Отметим, во-первых, сходство синтаксических структур приведенных отрывков. Правда, у Стендаля после каждой категории любви идет довольно пространное ее толкование, причем с каждым разом все более подробное (при цитировании нами это опущено). Некоторые эти категории у Пушкина буквально повторяют стендалевские («любовь из тщеславия»), другие легко к стендалевским сводятся (особенно если учесть дальнейший ход рассуждений французского писателя). Так, стендалевская «физическая любовь» соответствует пушкинской «чувственной», а «любовь-влечение» – «платонической». Остается «любовь-страсть» Стендаля и «любовь 15-летнего сердца» Пушкина. Они никак не сводимы друг к другу; не могут они быть субститутами и других «категорий». Стендаль и Пушкин как бы проводили деление предмета своего «анализа» по-разному (вернее, по близкому, но не совпадающему) основанию.

Как и Стендаль, Пушкин называет четыре типа любви. Правда, он ставит «и проч.», тем самым не закрывая этого перечня. Вполне понятно, почему он это сделал. Стендаль, поглощенный своей трудной любовью к красавице Метильде Дембовской, Стендаль, ученик французских философов-рационалистов XVIII в., писал серьезно, стремясь анатомировать терзавшее его любовное чувство – чтобы его победить. Пушкин писал шутливо, именно поэтому для него не имела значения четкость классификации, именно поэтому он кончает свой по виду серьезный перечень так неожиданно: «...но изо всех – любовь дорожная самая приятная». Этот шутливый, разговорный тон находился как раз в русле пушкинских стилистических исканий периода болдинского уединения. Более того, как показывает анализ рукописи, Пушкин в процессе работы над текстом вообще отказывается от классификации, вычеркивая «стендалевские» категории. Фраза получается еще более энергичной: «Читатель ведает, что есть несколько родов любовей – но изо всех – любовь дорожная самая приятная».

Итак, перекличка, сходство классификации любви у Пушкина и у Стендаля несомненны. Правда, у Стендаля эта классификация серьезна и несколько механистична, у Пушкина, благодаря неожиданной концовке, – легка и иронична (даже если не принимать во внимание, что часть фразы вымарана). Но есть ли во фразе Пушкина, писавшего через восемь лет после Стендаля, прямая зависимость от стендалевского текста? Или иначе: можно ли считать черновой пушкинский набросок скрытой, переосмысленной цитатой из Стендаля? Ответ на этот вопрос не может быть категоричным. Правильнее сказать, что это очень возможно (на это хотя бы указывают слова «Читатель ведает, что есть несколько родов любовей»). И если это действительно скрытая цитата, то, несомненно, цитата по памяти и даже, может быть, с чужих слов.

«Творческая история» пушкинской фразы представляется нам следующей. Рассказывая о любовной интрижке проезжего офицера, Пушкин вспомнил о когда-то читанной или просто слышанной классификации «родов любовей» (быть может, даже забыв или не зная, что она – стендалевская) и вставил (по памяти, но довольно точно) эту классификацию в текст, чтобы тут же шутливо противопоставить ей (тем самым ее убив) «любовь дорожную». Затем, ища большей легкости и сжатости, Пушкин вычеркнул всю серьезную классификацию, оставив лишь одну «дорожную» любовь.

Предлагаемая нами схема гипотетична. Не располагая достоверными документальными сведениями о знакомстве Пушкина с книгой Стендаля «О любви», мы остаемся в области предположений и можем указать лишь на интересный случай творческой переклички (возможно, и невольной) двух великих художников слова.

ГОГОЛЬ И СТЕНДАЛЬ

Русские связи Стендаля изучаются давно и старательно, начиная с многочисленных работ Анатолия Виноградова и Б. Г. Реизова и кончая исследованиями Т. В. Мюллер-Кочетковой и В. А. Мильчиной. И тем не менее нам известны очень немногие имена его русских знакомых. Совсем недавно было довольно убедительно доказано его знакомство с живописцем Карлом Брюлловым[234]234
  См.: Minine Е. Une rencontre russe de Stendhal а Rome avec Karl Brulloff // Stendhal Club. № 143. 15 avril 1994. P. 189 – 200.


[Закрыть]. И несомненно нас ждет в этой области еще немало открытий. Ведь недаром же Стендаль так интересовался Россией, что в «Записках туриста» написал: «В России много умных людей, и их самолюбие чрезвычайно страдает оттого, что у них нет конституции, тогда как она есть даже в Баварии и такой маленькой стране, как Вюртемберг. Русские хотели бы иметь палату пэров, состоящую из людей знатных, имеющих сто тысяч рублей ежегодного дохода за вычетом долгов, и палату депутатов, состоящую на треть из офицеров, на треть из аристократов и на треть из негоциантов и заводчиков, с тем чтобы обе палаты ежегодно вотировали бюджет. Представление о свободе в России другое, чем у нас. Аристократ понимает, что свобода рано или поздно отнимет у него его крестьян (...) В Петербурге считают Ермолова человеком больших достоинств, возможно, даже гениальным. Многие хотели бы, чтобы он возглавил министерство внутренних дел. Генерал Жомини готовит очень образованных офицеров, в чем можно будет убедиться во время первой же войны. Но эти офицеры не желают, чтобы их считали большими дураками, чем баварцев. Россия поглощает три четверти французских книг, выпускаемых бельгийскими контрафакторами, и я знаю двадцать русских молодых людей, которые больше, чем вы, в курсе всех изданий, вышедших в Париже за последние десять лет»[235]235
  Stendhal. Voyages en France. Textes établis, présentés et annotés par V. Del Litto. Paris, 1992. P. 267.


[Закрыть].

О чем говорит приведенная нами, быть может, слишком большая цитата из «Записок туриста»? Об интересе Стендаля к «русским делам», к настроениям русской аристократии (а с другими ему и не приходилось встречаться), а также о том, что у него было достаточно много русских знакомых. Вот почему можно попытаться установить возможность знакомства Стендаля и Гоголя. В этом направлении еще не предпринимались даже самые предварительные разыскания.

Собственно говоря, проблема «Гоголь и Стендаль» предполагает ответ на три вопроса. Первый вопрос – о возможности личной встречи Гоголя и Стендаля, об их знакомстве. Второй – о знакомстве Гоголя с произведениями Стендаля. Третий – о возможности воздействия на Гоголя каких-то отдельных мотивов творчества французского писателя, в частности его оценок нравов и политических ситуаций во Франции и в Италии их времени. Ответы на все эти вопросы не могут быть исчерпывающими, мы попытаемся наметить пути поисков этих ответов.

Итак, первое, что нас интересует, это возможность личной встречи и знакомства русского и французского писателей. Такая встреча могла бы произойти во время одного из заграничных путешествий Гоголя. Подробной «Летописи жизни и творчества Гоголя», как известно, до сих пор нет. Впрочем, удобно пользоваться краткими «Датами жизни Н. В. Гоголя» в томах его писем в Полном собрании сочинений писателя. Но публикуемые там сведения, как увидим, не всегда точны, так как основываются на уже старых работах П. А. Кулиша и В. И. Шенрока. Для определения интересующих нас моментов жизни Стендаля мы можем пользоваться работами А. Мартино и В. Дель Литто[236]236
  См.: Martineau H. Le Calendrier de Stendhal. Paris, 1950; Tableau chronologique. 1835 – 1842 // Stendhal. Correspondance. Préface et chronologie par V. Del Litto. Edition établie et annotée par H. Martineau et V. Del Litto. T. III. Paris, 1968.


[Закрыть].

Гоголь совершил несколько заграничных путешествий. Нас будет интересовать, прежде всего, второе из них. Оно длилось с июня 1836 до сентября 1839 г.

6/18 июня 1836 г. Гоголь уехал за границу. Он проехал через Гамбург, Бремен, Дюссельдорф, Ахен, Кельн, Майнц, Франкфурт-на-Майне, пробыл какое-то время в Баден-Бадене. После этого Гоголь провел несколько месяцев в Швейцарии; он побывал в Базеле, Берне, Лозанне, жил же он в основном в Женеве и Веве. Так продолжалось до конца октября. Все это время Стендаль был в Париже, куда он приехал 11 мая, получив долгожданный отпуск. В Париже он жил в районе Шоссе д’Антен, потом на улице Комартен, где был написан «Пармский монастырь».

Гоголь прожил в Париже до начала марта следующего, то есть 1837-го, года, Стендаль же провел во Франции весь этот год, совершив несколько поездок по стране и работая над «Воспоминаниями о Наполеоне», «Записками туриста», публикуя ряд «итальянских хроник» («Виттория Аккорамбони», «Ченчи»). Исследователи, например Мишель Крузе[237]237
  См.: Crouzet M. Stendhal ou Monsieur Moi-mкme. Paris, 1990. P. 671.


[Закрыть], отмечают, что в этот свой приезд в Париж Стендаль ведет очень светский образ жизни, бывает в салонах, особенно в салоне г-жи Ансело, где встречается с Шатобрианом, Корефом, Консидераном, Токвилем, Монмерке, Марестом, Мериме и многими другими. Очень важно, что в этом салоне бывают и русские, прежде всего А. И. Тургенев и П. А. Вяземский, с которыми Стендаль был уже знаком. Но бывали и другие русские, чьих имен мы не знаем.

В салон Ансело Гоголя мог бы привести А. И. Тургенев, и тогда его знакомство со Стендалем можно было бы считать почти наверняка доказанным. В Полном собрании сочинений указано, что в январе – феврале 1837 г. «Гоголь в Париже в обществе А. С. Данилевского, А. О. и Н. М. Смирновых, А. И. Тургенева, А. Мицкевича, польского поэта Б. Залесского»[238]238
  Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. М., 1952. Т. XI. С. 14.


[Закрыть]. Здесь составители «Дат» опираются на работы П. А. Кулиша и В. И. Шенрока[239]239
  См.: Кулиш П. А. Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя, составленные из воспоминаний его друзей и знакомых и из его собственных писем. СПб., 1856. Т. I. С. 207; Шенрок В. И. Материалы для биографии Гоголя. М., 1895. Т. I. С. 167.


[Закрыть]. Однако М. И. Гиллельсон установил, что в это время А. И. Тургенева в Париже не было, он находился в России[240]240
  См.: Тургенев А. И. Хроника русского. Дневники (1825 – 1826 гг.) / Изд. подгот. М. И. Гиллельсон. М.; Л., 1964. С. 505.


[Закрыть]. Так что он не мог стать тем звеном, которое бы соединило Гоголя и Стендаля на рубеже 1836 и 1837 годов. Утверждать же, что кто-то другой мог их познакомить, мы не можем.

Но А. И. Тургенев бывал здесь раньше, Рим он осматривал под руководством Стендаля, высоко ценил его книгу о Риме, хвалил ее в письмах друзьям. Поэтому Гоголь мог в парижских салонах или просто в Париже услышать об этой книге и ее авторе. Гоголь, как известно, после Франции отправился в Италию; к этой поездке он готовился тщательно. Об этом говорит хотя бы тот факт, что он стал брать уроки итальянского языка у некоего Ноэля.

Гоголь приехал в Рим 26 марта 1837 г., затем он провел июль и август в Баден-Бадене, съездил в Турин (июнь), в Женеву (начало сентября), в Милан (конец ноября). Он пробыл в Риме до начала августа следующего, 1838 г. Все это время Стендаль был во Франции, в основном в Париже, но также совершил несколько поездок по французской провинции, заехал в Германию, Голландию, Бельгию и съездил в Швейцарию. Тут пути их не пересеклись.

Во второй половине августа 1838 г. Гоголь отправляется в Париж, куда он приехал в начале сентября. Он не предполагал пробыть здесь долго (в письме В. Н. Репниной: «Более недели я не остаюсь в Париже»[241]241
  Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. М., 1952. Т. XI. С. 172.


[Закрыть]). Действительно, он прожил в Париже меньше месяца (28 сентября он уже был в пути и писал А. С. Данилевскому из Лиона[242]242
  Там же. С. 172 – 174.


[Закрыть]). Стендаль весь сентябрь был в Париже. Однако встреча их в это время маловероятна: Гоголь приехал, причем довольно неожиданно для него самого, чтобы повидаться со своим другом Данилевским; мы не располагаем никакими сведениями о посещении им парижских салонов. Таким образом, встреча их в сентябре 1838 г. в Париже вряд ли состоялась. Отметим, что переписка Стендаля, приходящаяся на сентябрь того года, либо была очень ограниченной, что и понятно (большинство друзей и знакомых были тут же, в Париже, и с ними можно было повидаться каждый день), либо она плохо сохранилась. Пока мы знаем лишь одно письмо Стендаля (к Донато Буччи, его итальянскому другу) и два полученных им письма (от Астольфа де Кюстина и от госпожи Джулии Мартини). Впрочем, и в следующие месяцы переписка Стендаля крайне бедна, что тоже понятно: в ноябре и декабре он пишет свой «Пармский монастырь». Возможно, новая публикация профессора В. Дель Литто[243]243
  Stendhal. Correspondance inédite de Stendhal, consul de France dans les Etats Romains. Etablissement du texte, préface et notes de V. Del Litto. Torino, 1994.


[Закрыть], с которой у нас не было возможности познакомиться, осветит совсем иначе эти годы его жизни.

В октябре Гоголь уже был в Риме. Он пробыл здесь долго – до июня 1839-го. Стендаль все это время оставался во Франции, он отправился в Италию 24 июня. Тем самым встретиться они не могли.

Побывав в Вене, Мариенбаде, снова в Вене, Гоголь в конце сентября направился в Россию.

Его новое, третье по счету, заграничное путешествие приходится на 1840 – 1841 годы. Через Вену и Венецию он поехал в Рим, куда прибыл 25 сентября. Это четвертое посещение Гоголем Рима было самым долгим – почти год, по крайней мере больше десяти полных месяцев. Причем за все это время писатель из Рима никуда не уезжал, хотя бы ненадолго (по крайней мере мы о таких отлучках ничего не знаем).

Что касается Стендаля, то он 24 мая 1839 г. вновь отправился в Италию. Через Цюрих, Люцерн, Турин, Геную, Ливорно, Сиену он приехал в Чивита-Веккью и вновь вступил в обязанности французского консула. На этот раз он пробыл в Италии до 21 октября 1841 г., то есть более двух лет. Таким образом, Гоголь приехал в Рим, когда Стендаль уже был там, и уехал, оставив в Италии Стендаля.

Итак, Гоголь никуда не выезжал из Рима, разве что бывал в его окрестностях. Думается, что приморский городок-порт, где подолгу жил Стендаль, в их число не входил: для того времени это было пусть небольшое, но все-таки путешествие, которое занимало целый день. Стендаль, если уж ехал из Чивита-Веккьи в Рим, то не на день, на два, а надолго. Он обычно приезжал в столицу на несколько недель и больше. Установлено, что он жил в Риме с 29 сентября до 23 октября 1840 г., затем с 21 ноября 1840-го до 11 января 1841-го, потом с 23 января до 1 марта, с 31 марта до 10 июня 1841-го. Как видим, он больше бывал в Риме, чем в своем консульстве, вполне доверяя своему помощнику Лизимаку Тавернье. Как верно заметил Мишель Крузе, его подлинным домом была квартира в Риме, на улице Кондотти, где у него было двое слуг[244]244
  См.: Crouzet M. Stendhal... P. 706.


[Закрыть].

Вот в эти четыре временных промежутка и могла состояться их встреча (или даже встречи). Оба жили почти рядом, вблизи площади Испании, которую так любил Гоголь, могли заходить в одни и те же расположенные там кафе.

Итак, позволим себе предположить, что Гоголь мог познакомиться с автором «Прогулок по Риму» (книгу эту он имел, но об этом ниже) в конце 1836 – начале 1837 г. в Париже. Если тогда знакомство состоялось, пусть даже самое шапочное, то в Риме такое знакомство могло продолжиться. Стендаль был старше Гоголя на двадцать шесть с лишним лет (один родился 23 января 1783 г., другой – 1 апреля 1809 г.), поэтому и он мог быть в числе тех «молодых русских», о которых он писал в «Записках туриста».

Но предположение наше не подкреплено пока никакими документальными данными. Думается, что сквозное знакомство с архивом братьев Тургеневых и их ближайшего окружения (Карамзиных, Вяземских, Вьельгорских, Волконских и т. д.) может принести интересные результаты. Было бы также полезно предпринять розыски архивных материалов, так или иначе связанных с салоном супругов Ансело, и познакомиться с донесениями русских дипломатов, посылавших реляции из Рима в российское Министерство иностранных дел, например И. А. Потемкина или П. И. Кривцова.

Вопрос о том, с какими произведениями Стендаля мог быть знаком Гоголь, решается, основываясь вот на каких соображениях. Прежде всего отметим, что Гоголь почти наверняка читал переводы небольших отрывков из книг и статей Стендаля, печатавшихся либо анонимно в журналах «Сын Отечества» (1822 и 1829 гг.), «Московский телеграф» (1827), «Телескоп» (1832), либо с указанием авторства – в «Вестнике Европы» (1829) и «Сыне Отечества» (1830). С еще большим основанием можно предположить, что Гоголь читал тексты Стендаля в «Литературной газете», в которой он сам сотрудничал. Здесь были напечатаны четыре отрывка из «Прогулок по Риму»: «Монастырь Св. Онуфрия» (1830. № 58), «Письмо Наполеона к Жозефине» (там же), «Банкир Торлониа» (1830. № 59) и «Г. Гирланда рассказывал нам о всех несчастиях, приключившихся с Россини в день первого представления в Риме Севильского цирюльника...» (1830. № 60). Не будем забывать, что три из этих отрывков (если не все четыре) перевел приятель Гоголя по Нежинской гимназии Василий Игнатьевич Любич-Романович (1805 – 1888)[245]245
  См. о нем: Супронюк О. К. Любич-Романович // Русские писатели. 1800 – 1917. М., 1994. Т. III. С. 438 – 440.


[Закрыть]. Вот что, между прочим, писал о нем Гоголь Н. Д. Белозерскому 21 февраля 1836 г.: «Романович женился на одной вдове, вояжировавшей в Италию»[246]246
  См.: Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. М., 1952. Т. XI. С. 34.


[Закрыть]. Речь идет о Клеопатре Ниграделло-Негри, видимо бывшей до этого замужем за каким-то итальянцем. Может быть, именно поэтому Романович перевел отрывки из книги Стендаля о Риме? Добавим, наконец, что в журнале «Живописное обозрение» за 1837 и 1838 г. трижды упоминалась (и пересказывалась) эта книга Стендаля; на нее же ссылался А. Н. Волконский в своих «путевых воспоминаниях» об Италии (частично печатались в «Московском наблюдателе» в 1837 г.).

Вообще можно сказать, что стендалевские «Прогулки по Риму» были одной из его самых популярных книг. Достаточно сказать, что это была единственная книга Стендаля, «удостоившаяся» к тому времени бельгийской контрафакции. Была эта книга популярна и в России. Для русских читателей «Прогулки по Риму» представляли интерес не только как сухой путеводитель по городу, куда так многие ездили, но и как свидетельство очевидца, исключительно наблюдательного и умного, о современном состоянии страны. Видимо, многие русские путешественники, собиравшиеся в Италию, запасались в дорогу этой книгой Стендаля. Возможно также, что ею широко пользовались многочисленные русские художники, жившие и работавшие в Риме, с которыми там встречался Гоголь, например, живописец Александр Иванов или скульптор Николай Рамазанов. Представляется интересным обследовать их архивные фонды, особенно переписку и дневниковые записи, если они вели дневники, попытаться разыскать принадлежавшие им книги (или хотя бы их упоминания).

Не приходится удивляться, что «Прогулки по Риму» Стендаля оказались и в библиотеке Гоголя, причем в бельгийском издании 1830 г. Упоминание «Прогулок» есть в списке книг, подаренных Гоголем его другу А. С. Данилевскому. Точного времени передачи этих книг мы не знаем, но можно предположить, что это произошло после возвращения писателя из-за границы в 1841 г. (самая «новая» книга из списка датируется 1839 г.). Ряд из подаренных Гоголем книг (работы Тьери, Мишле, Миллера, Вильмена и др.) несомненно относятся ко времени занятий Гоголя всеобщей историей (1834 г.), по крайней мере большинство из подаренных Данилевскому книг описано в относящейся к тому времени «Библиографии средних веков»[247]247
  См.: Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. М., 1952. Т. IX. С. 101 – 105.


[Закрыть], составленной Гоголем для студентов Петербургского университета. Трудно предположить, что все эти книги писатель брал с собой в Европу. Они, вероятнее всего, оставались в России. «Прогулки по Риму» он, напротив, из Европы привез.

Мы знаем, что Гоголь относился резко отрицательно к современной ему французской литературе, разделяя в этом взгляды многих русских критиков тех лет. Он об этом писал не раз – и в статье «О движении журнальной литературы», и в «отрывке» «Рим». Поэтому Стендаль как представитель этой литературы особого интереса у него вызвать не мог. В этом отношении взгляд Гоголя на творчество Стендаля как автора «Красного и черного» и других романов и повестей (вернее, отсутствие такого взгляда) вполне согласуется с отношением к Стендалю русской критики тех лет: она о нем просто ничего не писала. Лишь Пушкин и Вяземский отнеслись к художественным произведениям Стендаля с интересом. Для остальных он оставался знатоком Италии, увлекательным о ней рассказчиком. Возможно, именно поэтому в списке подаренных Гоголем Данилевскому книг (книг иностранных, французских) фигурирует и «Пармский монастырь». Это единственное чисто художественное произведение из подаренных книг, все остальные – это книги по истории, а также «Прогулки по Риму» как превосходный путеводитель, насыщенный к тому же немалым числом исторических сведений.

Осмелимся предположить, что появление в библиотеке Гоголя романа Стендаля объясняется просто: это «Прогулки по Риму» потянули за собой роман, в названии которого фигурировало имя знаменитого итальянского города (между прочим, в «Прогулках по Риму» Парма упоминается в той или иной связи более десяти раз). Нам не удалось установить, не собирался ли Гоголь посетить Парму, не проезжал ли через нее, например, по дороге в Милан. Упоминаний этого города в переписке писателя нет. Мы находим такие упоминания в различных исторических выписках и заметках Гоголя, но там какой-то особый интерес к Парме не просматривается.

Сопоставлять оценки и описания достопримечательностей Рима, данные в «Прогулках», с аналогичными оценками и описаниями в письмах Гоголя весьма рискованно: сходность оценок вряд ли с уверенностью указывает на заимствование, расхождение оценок не говорит о внутренней полемике с предшественником. Видимо, все знаменитые строения, памятники, музеи, картины, о которых писал Стендаль, не избежали внимания Гоголя. По крайней мере все из этой области, о чем он пишет, в той или иной степени описано и Стендалем. Это относится и к заметкам Гоголя, сделанным во время осмотра Рима вместе с А. О. Смирновой[248]248
  См.: Н. В. Гоголь. Материалы и исследования. I. М.; Л., 1936. С. 11 – 12; Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. М., 1952. Т. IХ. С. 489 – 491.


[Закрыть]. Лишь перечень современных художников, который приводит Гоголь, – иной. Но это и понятно: в то время, когда Стендаль писал «Прогулки по Риму», большинства этих художников там еще не было. Остаются двое из списка Гоголя. Это Иоганн-Фридрих Овербек и Пьетро Тенерани. Что касается Овербека, то его эстетические позиции были глубоко чужды Стендалю и потому произведения этого живописца не могли его заинтересовать. А вот популярного скульптора Тенерани Стендаль в «Прогулках» упоминает, упоминает и в письмах.

В связи с различными заметками Гоголя, так или иначе относящимися к Италии, обращают на себя внимание его так называемые «списки книг», особенно «Перечень авторов и книг»[249]249
  См.: Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. М., 1952. Т. IХ. С. 492 – 493.


[Закрыть]. Опубликовавшие этот «Перечень» М. П. Алексеев и В. В. Гиппиус отмечали в примечаниях: «Скорее всего, это либо составленный для самого себя список намеченного для чтения и перечитывания, либо – рекомендательный список, составленный для кого-нибудь из знакомых»[250]250
  Н. В. Гоголь. Материалы и исследования. С. 37.


[Закрыть]. Нам представляется, что все-таки не для чтения, так как большинство из перечисленных Гоголем книг, относящихся к «итальянской литературе», представляют собой труды (подчас многотомные) историков. Это Тирабоски, Муратори, Гвичардини, Макиавелли (у Гоголя – Макиавель, что указывает на то, что писатель пользовался, видимо, французским переводом этого автора). Все эти писатели были известны Стендалю. Упоминает Гоголь и популярные работы по истории итальянской живописи – книги Вазари и, что особенно интересно, Луиджи Ланци, заслужившего, как известно, высокую оценку Стендаля[251]251
  См., напр.: Stendhal. Voyages en Italie. Textes établis, présentés et annotés par V. Del Litto. Paris, 1973. P. 1179.


[Закрыть]. Книга Ланци была популярна; в 1824 г. г-жа Арманда Дьеде выпустила французский перевод этой работы, в пяти томах[252]252
  См.: Histoire de la peinture en Italie... par l’abbé Lanzi traduite de l’italien sur la Troisiиme édition. Paris, Seguin et Dufart, 1824. 5 vol.


[Закрыть]. Думается, Гоголь имел в виду именно это издание книги Ланци.

Остается теперь обратиться к «отрывку» Гоголя «Рим». В этом незавершенном произведении следы влияния книг Стендаля не очень заметны. Вернее, на первых страницах, где дан краткий рассказ о политическом положении Италии после крушения наполеоновской империи, какие-то намеки, какие-то отзвуки чтения Стендаля еще слышны. Так, мы встречаем типично стендалевскую фразу: «Мечтали о возвращении погибшей итальянской славы, с негодованием глядели на ненавистный белый мундир австрийского солдата»[253]253
  Гоголь H. В. Полн. собр. соч. M., 1938. T. III. С. 221.


[Закрыть]. Но затем Гоголь уходит в решение совсем иных художественных задач. Позже (1 сентября 1843 г.) он так писал С. П. Шевыреву: «Идея романа вовсе была не дурна: она состояла в том, чтобы показать значение нации отжившей, и отжившей прекрасно, относительно живущих наций. Хотя по началу, конечно, ничего нельзя заключить, но все можно видеть, что дело в том, какого рода впечатление производит строящийся вихорь нового общества...»[254]254
  Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. М., 1952. Т. XII. С. 211.


[Закрыть]. Как видим, идея «Рима» во многом перекликается со взглядами Стендаля на современное ему французское общество и общество итальянское. Вместе с тем замечание В. А. Десницкого, сделанное уже очень давно, в 1936 г., представляется нам все-таки слишком приблизительным и неточным. Исследователь писал тогда: «Детские годы, обучение, устремление в Париж, черты быта римской аристократии, восприятие славного прошлого Рима (Италии), противопоставление Рима и Парижа, Италии и Франции, – все эти темы в какой-то мере сближают гоголевского “римского князя” со стендалевским Фабрицием, сыном маркиза дель-Донго»[255]255
  Десницкий В. На литературные темы. Книга вторая. Л., 1936. С. 366.


[Закрыть]. Нет, все-таки не «все эти темы». Судьбы героев Гоголя и Стендаля глубоко различны, различны и их характеры. Разве что оба итальянцы, оба из знатного рода и оба молоды. На этом позволим себе не останавливаться, отметим лишь, что «черты быта аристократии» в обоих произведениях несколько похожи, но трудно предположить, что могло бы быть иначе.

Интереснее обратиться к способам изображения обоими писателями женской красоты. Гоголь два раза, на первой странице «Рима» и в его конце, дает пространный и восторженный портрет Аннунциаты; например: «Это именно было солнце, полная красота. Все, что рассыпалось и блистает поодиночке в красавицах мира, все это собралось сюда вместе. Взглянувши на грудь и бюст ее, уже становилось очевидно, чего недостает в груди и бюстах прочих красавиц. Пред ее густыми блистающими волосами показались бы жидкими и мутными все другие волосы. Ее руки были для того, чтобы всякого обратить в художника, – как художник, глядел бы он на них вечно, не смея дохнуть. Пред ее ногами показались бы щепками ноги англичанок, немок, француженок и женщин всех других наций; одни только древние ваятели удержали высокую идею красоты их в своих статуях. Это была красота полная, созданная для того, чтобы всех равно ослепить!»[256]256
  Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. Т. III. С. 248.


[Закрыть]. Тут цитату прервем – дальше все в том же приподнятом духе. У Стендаля таких развернутых описаний женской красоты мы не найдем (речь идет о «Пармском монастыре»). Французский писатель всегда более краток и сдержан, он ограничивается лишь указанием, что женщина, о которой идет речь, – красавица. Иногда добавляется, что это «красота итальянская». Поэтому в романе равно красивы (не одинаково, конечно, а каждая по-своему) и мать Фабрицио, и герцогиня Сансеверина, и актриса Мариетта, и певица Фауста, и Клелия Конти. Правда, для последней, ощутимо выдвигающейся в романе на первое место, как бы сделано исключение. Вот как описана Клелия в пятнадцатой главе: «Девичий стан Клелии Конти был еще слишком тонок, а лицо напоминало прекрасные образы Гвидо; не скроем, что в сравнении с образцами античной греческой красоты, черты Клелии были несколько резкими, а губы ее, пленявшие каким-то трогательным складом, были по-детски пухлыми. Очарованием этого лица, сиявшего чистой прелестью и дивным отблеском благороднейшей души, было то, что при всей его необычайной, редкостной красоте оно нисколько не напоминало греческие статуи»[257]257
  Stendhal. Romans et nouvelles. Edition établie et annotée par H. Martineau. T. II. Paris, 1948. P. 271.


[Закрыть].