Текст книги "Доктор Данилов в госпитале МВД"

– Доложите! – велел начмед. – И поподробней.

Данилов начал докладывать. Когда он сказал о том, что спинномозговая жидкость отправлена в лабораторию, его тут же перебил Котельников:

– Кто делал пункцию?

– Я, – довольно сильно удивившись подобному вопросу, ответил Данилов и добавил: – Больше некому, Роман Константинович свое на сегодня отработал.

– А вы его разве не вызвали? – нахмурился начмед.

– Нет. А что – надо было вызвать? – спросил Данилов.

– Разумеется! – немного раздраженно ответил начмед, словно недовольный тем, что ему приходится объяснять сотруднику очевидные вещи. – Во-первых, у вас непростой больной, причем тяжелый…

«Скажи уж проще – высокопоставленный», – подумал Данилов, любивший называть вещи своими именами.

– …а во-вторых, разве вам хочется одному за все отвечать?

– Да я в общем-то привык. – Данилов пожал плечами. – На каждом дежурстве за все отвечаю.

– Дежурство дежурству рознь, – строго заметил начмед.

– А почему вы сами сделали пункцию? – встрял Котельников. – Почему не подождали меня?

«Может, вы и дневники за меня писать будете?» – хотел спросить Данилов, но ситуация не располагала к остроумию, и потому он ответил:

– Я и предположить не мог, что для люмбальной пункции реаниматолог должен вызывать начальника неврологического отделения!

– Вы не учитываете нашей специфики, – сказал начмед. – Бывает так, что класть за веко глазную мазь приходит начальник офтальмологического отделения, а не медсестра…

«А подтирать задницу – ведущий проктолог!» – мысленно продолжил Данилов.

– …короче говоря, все зависит от конкретной личности…

«Скорее – от должности этой самой личности».

– …и впредь в подобных случаях вызывайте своего начальника отделения, а профильные манипуляции оставляйте специалистам…

«А я что, не специалист?»

– …и меня конечно же не забывайте ставить в известность!

Данилов скосил глаза на историю болезни, чтобы прочитать, в какой должности работает пациент. На эту строчку он в спешке не обратил внимания, поскольку с профессиональными вредностями и так все было ясно. Чиновник – малоподвижный образ жизни плюс систематические нервные перегрузки.

Генерал оказался заместителем начальника департамента. Данилов попробовал представить, что бывает, когда в госпиталь попадает кто-то повыше должностью. Общий аврал, свистать всех наверх и так далее? Внутривенные инъекции делает начальник первой хирургии, внутримышечные – начальник второй, катетеры устанавливает начальник отделения эндоскопии, к монитору подключает начальник физиотерапевтического отделения, кардиограмму снимает начальник отделения неотложной кардиологии, а анализ крови берет начальник лаборатории? Что ж, если загрузить все отделение высоким начальством, то дежурному реаниматологу останется только дневники в историях болезни писать да о состоянии пациентов докладывать.

– Я хочу осмотреть место пункции, – сказал Котельников.

Он, Данилов и Михальченко осторожно перевернули пациента на бок.

Место пункции Котельников осматривал внимательно, сняв закрывающую его повязку и склонившись к самой спине пациента. Данилов подумал о том, что если бы на пациенте не было памперса, осмотр явно был бы покороче. Да и какой смысл осматривать измазанную йодом кожу или место прокола? Видно же, что пункция сделана в положенном месте по серединной линии между третьим и четвертым поясничными позвонками, где риска повреждения спинного мозга нет. Чего еще рассматривать на спине, пусть даже и генеральской? Данилову стало смешно – уж если начинать осмотр пациента, то не с места пункции.

– Я пойду. – Начмед озабоченно посмотрел на часы. – Николай Николаевич, как закончите, отзвонитесь мне на мобильный.

– Сразу же отзвонюсь, – заверил Котельников.

Начмед обернулся к Данилову:

– А вы, Владимир Александрович, все же вызовите Максимушкина. Прямо сейчас. Пусть приедет, посмотрит больного и отзвонится мне. На мобильный.

В эпоху бейджиков руководству уже не надо запоминать, как зовут того или иного сотрудника, ведь на нем все написано.

– Хорошо, Борис Алексеевич.

Данилов ушел в ординаторскую, а начмед проследовал на выход.

Роман Константинович звонку Данилова не обрадовался.

– Вот тебе номер! – с досадой сказал он. – Только домой доехал и изволь тащиться обратно по пробкам! Ладно, выезжаю. Котельникову передайте, что все, что он захочет сказать мне, можно сказать вам.

Котельников, закончив осмотр, сказал немного:

– Мы будем наблюдать в динамике, но если что, вызывайте сразу.

И сразу ушел, оставив Михальченко делать запись в историю болезни. После его ухода Михальченко немного оживился, подмигнул Данилову, сказал комплимент Наташе и, усевшись рядом с ней на посту, раскрыт историю и заскрипел ручкой по бумаге. Нажим у него был очень сильный – еще чуть-чуть и бумага не выдержала бы, начала рваться.

Данилов начал обход. Когда он его закончил, Михальченко все продолжал писать. Правда, уже писал не в истории болезни, а расписывал на отдельном листе бумаги шпаргалку для сестер – когда и что следует делать. Шпаргалку, надо сказать, совершенно ненужную, дублирующую лист назначений, в котором и так все написано. «Изображает старание», – усмехнулся Данилов.

– Загляну к вам через два часика, – сказал перед уходом Михальченко. – Понадоблюсь раньше – зовите, прилечу!

– Какой смысл дергать вас экстренно? – спросил Данилов. – Реанимационное пособие мы и сами окажем, нам как бы не впервой.

– Некоторые процессуальные действия носят выражено ритуальный характер. – Михальченко обнажил в улыбке желтые прокуренные зубы. – Раз уж такой пациент да с нашим диагнозом, то нам здесь дневать и ночевать. Не мы придумали эти правила, не нам их и нарушать. Зовите, вместе мы сила!

– Позовем, – пообещал Данилов, предпочитавший работать без зрителей.

Вернувшийся Роман Константинович долго читал историю болезни, а осмотр провел бегло, за пару минут.

– Ну, и что мне теперь делать? – вслух подумал он, переговорив из ординаторской по мобильному с начмедом.

– Езжайте домой, – предложил Данилов.

– А смысл? Вдруг ему хуже станет? Я же так до утра и буду ездить туда-сюда. Родственники не приходили?

– И не звонили даже. Не иначе, как с Борисом Алексеевичем общаются, – предположил Данилов.

– Не иначе. – Роман Константинович согласно кивнул. – Согласно иерархии… Ладно, я попробую немного поспать в кабинете. Если что – зовите.

– Если он ухудшится, то мне будет некогда с ним заниматься – столько народа надо срочно вызывать…

Роман Константинович улыбнулся, но как-то не очень весело.

– Это вы еще полного Марлезонского балета не видели, Владимир Александрович. Когда пациент кладется в бокс, к нему приставляется индивидуальный сестринский пост и каждые пятнадцать минут звонят оттуда, – последовал тычок указательным пальцем в потолок, – и справляются о состоянии. Впору еще одну сестру на телефон сажать, чтобы всем докладывала.

– А откуда сестер берете?

Данилов знал, что в отделении всего пять медсестер, если считать и старшую. Постовые сестры по совмещению выполняли санитарскую работу во время дежурства. Единственная «штатная» санитарка Серафима Васильевна, тихая, незаметная, но весьма расторопная, работала с восьми утра до шестнадцати тридцати.

– Выкручиваемся, график уплотняем, Люба дежурства берет, из хирургической реанимации кого-то на недельку могут подкинуть в рамках взаимопомощи по распоряжению начальника госпиталя. Кстати, Борис Алексеевич не интересовался, почему вы генерала в бокс не положили?

– Нет, не интересовался. Я, признаться честно, об этом и не подумал, да и мало ли что. Здесь он на виду, и подскочить быстрее можно…

– Ну, раз не интересовался, значит, и не надо. Пойду, не стесняйтесь меня беспокоить…

Около полуночи высокопоставленный пациент выдал остановку дыхания. Трубку в трахею поставила еще бригада «скорой помощи», а включенный аппарат искусственной вентиляции легких благодаря предусмотрительности Данилова стоял наготове слева от койки. Подключив пациента к аппарату и убедившись, что он дышит как полагается, Данилов вызвал Михальченко и разбудил начальника отделения. Раз уж люди просили, как их не уважить.

– Конец – это только начало… – обронил Роман Константинович, глядя на то, как ритмично поднимается и опускается грудная клетка пациента.

– Что вы имеете в виду? – спросил Данилов.

– Пойдемте в ординаторскую, – не ответив на вопрос, пригласил Роман Константинович, – очень чаю крепкого захотелось…

В ординаторской он первым делом налил в чайник свежей воды из-под крана, включил его и только тогда сказал:

– Его конец, который представляется мне довольно скорым, будет знаменовать начало наших проблем. Историю непременно возьмет на проверку начальник госпиталя и непременно найдет в ней какие-нибудь огрехи, за которые я получу выговор. Плавали, знаем. А может быть, одним разбором у начальника дело не ограничится. Вы уж пишите его историю столь же тщательно, как Леонардо да Винчи свою Джоконду. Чтобы все было досконально и обоснованно. Биохимию самую развернутую и все остальное, что только можно, тоже…

– Включая и колоноскопию[8]8
  Колоноскопия – медицинская диагностическая процедура, во время которой врач проводит осмотр внутренней поверхности толстой кишки при помощи специального зонда, вводимого через анальное отверстие.


[Закрыть]? – пошутил Данилов, не любивший и не понимавший такого метода страховки своей задницы от приключений, как назначение максимально возможного количества обследований.

Обследовать надо с умом, считал он, соответственно диагнозу и состоянию. Зачем делать то, от чего не ждешь никакой пользы? Данилов считал, что подобная «деятельность» бессмысленна и заниматься ею уважающему себя врачу просто позорно.

– Вы что, смеетесь?! – возмутилась пришедшая на смену Данилову Половникова. – Передаете мне одних кандидатов? Да я же замучаюсь писать посмертные эпикризы!

«Кандидатами» в отделении было принято называть потенциальных покойников, тех, кого несмотря на все старания уже вряд ли получится спасти. С одной стороны, врач должен бороться за жизнь своих пациентов до последнего, а с другой – профессионализм позволяет делать довольно достоверные прогнозы.

– Может, еще всех по смене передашь, – сказал начальник отделения. – Тут бабушка надвое сказала.

– Бабушка, может, и сказала, но это к делу не относится! – огрызнулась Половникова. – Я прямо с вечера чувствовала…

Роман Константинович не стал уточнять, что чувствовала Половникова (и так было ясно, что ничего хорошего она почувствовать не могла), и ушел на пятиминутку.

Данилов двинулся было за ним, но вспомнил, что он теперь «налаживает отношения», и на минуту задержался около Половниковой.

– Ты сегодня прекрасно выглядишь, – сказал он.

– Надо непременно добавлять: «такой свежей и цветущей»! – ответила Половникова, не то намекая на неискренность комплимента, хотя выглядела она и впрямь хорошо, не то побуждая Данилова развить тему дальше.

Развивать тему Данилову не хотелось.

– Кстати, не все наши пациенты так уж и плохи, – сказал он. – Например, Осипов – сохранный и весьма общительный дядечка. Интересуется историей, с удовольствием рассказывает всякие байки из прошлого. Так что – рекомендую.

– Я интересуюсь только династией Романовых, – ответила Половникова.

Данилов поспешил уйти на конференцию, чтобы не поинтересоваться, а не причисляет ли Галина Леонидовна себя к потомкам.

Утренние конференции в Федеральном госпитале МВД проходили в сугубо рабочей обстановке. Данилов сразу же заметил, что на новом месте работы, в отличие от всех предыдущих, никто не выяснял отношений с коллегами на конференциях, не оправдывался, перекладывая свою вину на других, не спорил и не доказывал. Допускались лишь прения организационно-профессионального характера – куда именно положить того или иного пациента, какой диагноз выставить. Все происходило по-деловому, без эмоций, чувствовалось, что начальник госпиталя не любит ненужной болтовни.

Данилов ожидал каких-то дополнительных вопросов по поводу генерала с геморрагическим инсультом, но вопросов не было. Только после того, как Данилов отчитался, начмед посмотрел на начальника неврологического отделения, а тот в ответ кивнул головой – помню, мол, держу под контролем.

– Есть у меня мечта, – едва слышно прошептал Роман Константинович, когда Данилов после отчета сел на свое место в зале, – чтобы в нашей системе создали специальный госпиталь для генералов, хотя бы на базе нашего загородного филиала. Просто заветная мечта.

– Хотите лечить только генералов? – так же тихо спросил Данилов.

– Наоборот! – Роман Константинович округлил глаза и придал лицу испуганное выражение. – Чем пациент проще, тем врачу легче.

В отделении их взорам предстала чудная картина. Пациент Осипов, полный сил после девятичасового сна (Данилов назначил ему на ночь снотворное), придерживал за полу халата стоящую у его койки Половникову и упоенно вещал:

– В двадцатилетнем возрасте Горацио Нельсон получил в свое управление первое судно, и очень скоро ему представился превосходный случай проявить себя. Он служил в Вест-Индии, где американские суда вели контрабандную торговлю с английскими колониями на Карибах без уплаты таможенных пошлин и сборов…

Лицо Половниковой выражало безграничную тоску чувствовалось, что Осипов уже успел ей надоесть хуже горькой редьки.

– …Нельсон взялся наводить порядок и арестовал несколько американских торговых кораблей, чем восстановил против себя всех…

– Таможенные пошлины надо платить, тут двух мнений быть не может, – вмешался Роман Константинович. – Только я вынужден прервать вашу беседу, поскольку сейчас мы начинаем обход. Прошу пока всех в ординаторскую.

– Я вам потом доскажу, Галина Леонидовна, – пообещал Осипов, отпуская Половникову.

Половникова улыбнулась ему, но в ординаторской тихо взвыла:

– Дайте кому-нибудь яду, мне или ему! Я не выдержу! Этот Осипов из тех зануд, которым проще отдаться, чем объяснить, что ты его не хочешь. Рома, давай его сегодня переведем, а? Он мне уже весь мозг высверлил…

– Посмотрим по обстоятельствам, – ушел от прямого ответа начальник отделения, просматривая истории болезни и раскладывая их по степени тяжести.

Если состояние всех пациентов было примерно одинаковым, то обход делался «от двери», то есть начинался с ближней к двери койке. Если состояние существенно разнилось, то начинали с самых тяжелых, требующих максимального внимания.

Выйдя из ординаторской, Данилов увидел, что Осипов нашел новую жертву, то есть новую слушательницу – санитарку Серафиму Васильевну, протиравшую шваброй пол неподалеку от его койки.

– Престол Александру достался неожиданно, причем при очень трагических обстоятельствах, – рассказывал он, – после того как заговорщиками, пробравшимися в Михайловский замок, был убит его отец, император Павел Первый. Благословил Александра на царство граф Пален, генерал-губернатор Санкт-Петербурга, тоже участвовавший в заговоре. Он сказал ему: «Государь, довольно быть ребенком, ступайте царствовать…»

Увлеченный рассказчик всегда найдет своего слушателя.

Глава десятая
Очень беспокойное дежурство

– Когда государство от тебя что-то хочет, оно называет себя Родиной, разве не так?

Данилов никогда еще не видел Кочерыжкина таким благодушным. Хотя с чего бы дежурному врачу быть в плохом настроении, если в отделении лежат всего два человека, да и те готовятся к переводу?

– Наверное, так, – ответил Данилов, совершенно не понимая, к чему клонит Кочерыжкин.

– А вы, Владимир Александрович, как видите свое будущее?

«Чем дальше, тем чудесатее и чудесатее, – подумал Данилов. – При чем тут мое будущее?»

– Будущее мое мрачно, – ответил он. – После такого идеального дежурства, как ваше, непременно будет обвал поступлений. То есть завалят меня по самое не могу.

– Я в более широком смысле. Вы погоны надевать не собираетесь?

– Нет.

Данилова никогда, даже в подростковом возрасте, не манила военная служба. Пример некоторых знакомых, поступивших после окончания школы в военные училища и через несколько лет службы сваливших обратно на гражданку, тем более не располагал к мыслям о погонах.

– И напрасно не собираетесь, – заметил Кочерыжкин. – В нашей системе это весьма способствует карьерному росту. К тому же сотрудникам нашего госпиталя можно, поступая на службу, не загреметь абы куда, а остаться здесь же, только уже в другом качестве. А если пару раз побывать в горячих точках, то быстрое продвижение по службе обеспечено. Один мой однокурсник, перешедший из психиатров в психологи, благодаря трем командировкам уже полковником стал.

– А вы сами чего мешкаете? – Данилов представил вальяжного Кочерыжкина в военной форме, стоящим навытяжку перед старшим по званию. – Или вас карьера не привлекает?

– Карьера, может, и привлекает, – вздохнул Кочерыжкин, – только у меня жена, дети, гипертония… Поздно уже рыпаться. Да и связи все в гражданской медицине, а не в военной. А без связей особо никуда не выдвинешься. Вы-то помоложе меня будете, вам еще есть смысл. Иначе вы выше начальника отделения никогда не подниметесь.

– Я не уверен, что захочу стать даже начальником отделения, – честно, нисколько не притворяясь, ответил Данилов. – Мне это как-то… невкусно.

– Начальником отделения, может, и невкусно, – согласился Кочерыжкин, – а вот начальником госпиталя очень даже вкусно. Не говоря уже о чем-то более высоком. Неужели не мечтаете?

– Не мечтаю. – Данилов поспешил перевести разговор в деловое русло: – У нас оба планируются сегодня на перевод?

– Оба, оба, – кивнул Кочерыжкин. – А вот насчет того, что не мечтаете, позвольте вам не поверить. Любой мужчина, хотя бы и подсознательно, стремится сделать карьеру, это в нем заложено на генетическом уровне.

– Может, и заложено, но мне не очень нравится манипулировать людьми и отвечать за чужие ошибки, поэтому я и не склонен делать карьеру.

– Пожалеете потом, но будет поздно, – предсказал Кочерыжкин.

– Жизнь немыслима без сожалений об упущенных возможностях, – улыбнулся Данилов. – Всегда кажется, что если бы можно было переиграть, то…

– Я бы пошел не в медицинский, а в Плехановку. – Лицо Кочерыжкина приобрело мечтательное и оттого немного простоватое выражение. – Пока учился, обзавелся бы связями, а потом занялся бы финансами и аудитом… Глядишь, сейчас мог бы и собственный банк иметь, чем черт не шутит?

«Ну, для того чтобы сделать из тебя банкира, всем чертям пришлось бы шутить очень и очень долго», – подумал Данилов.

– А можно бы было по чиновничьей стезе пойти, – продолжил Кочерыжкин. – Окончить академию управления и… Власть, положение, взятки, откаты, дом в Испании, кругленькие суммы в зарубежных банках… Как ни крути, а чиновником быть хорошо. А мог бы и литератором стать…

Кочерыжкин явно задумал поразить Данилова многогранностью своих талантов.

– …я же стихи писал, и, как все говорили, неплохие. Даже поэт Слимановский их хвалил. Вот послушайте…

«Хоть бы начальник скорей пришел», – подумал Данилов, глядя на настенные часы. Участвовать в импровизированном поэтическом утреннике, да еще в качестве единственного зрителя, ему совсем не хотелось. Проклятая привычка приходить на работу пораньше!

Кочерыжкин встал в картинную позу – левая рука уперта в бок, правая протянута вперед, подбородок вскинут, расстегнутый мятый халат изображает мантию, и начал декламировать. Как и положено – с подвыванием.

 
Хочу собрать мгновенья редких встреч
И нанизать на нить воспоминаний,
Поднять из рук твоих упавший меч
И им избавить землю от страданий.
Отраду нахожу я лишь в борьбе
И лицемерных слез не лью при этом.
Я знаю, лучший памятник тебе —
Очищенная в пламени планета…
 

Закончив декламацию, постоял, словно ожидая аплодисментов, но не дождался (на столь большое притворство и такую грубую лесть Данилов не был способен) и сел на диван.

– Начало вроде бы романтическое, а дальше почему-то воинственно, – сказал Данилов, чтобы хоть как-то выразить свое отношение к услышанному, не давая никаких оценок.

– В юности я был радикалом, – гордо заявил Кочерыжкин. – Но стихи ведь неплохие, правда? Я вам как-нибудь под настроение из итальянского цикла почитаю. У меня про Верону есть такое чудное стихотворение, сплошная энергетика, голый драйв…

У Гумилева был итальянский цикл, у Блока был, так чем же хуже Ростислав Кочерыжкин? Никак нельзя ему без итальянского цикла. «Константиныч, поторопись!» – взмолился Данилов, думая о том, что всякое притворство, независимо от мотивов, всегда наказуемо. Назвался груздем, то есть стал приветливее с Кочерыжкиным – изволь лезть в кузов и слушать там итальянский цикл. А там еще может подтянуться французский, крымский, персидский или еще какой. Например – подмосковный.

Провидение сжалилось над Даниловым – не прошло и минуты, как на пороге появился начальник отделения.

– Пятиминутку сегодня можно и не проводить, – сказал он. – Ростислав Александрович, Казначеев и Подвысоцкий без сюрпризов?

– Без, Роман Константинович, – ответил Кочерыжкин. – Спали всю ночь сном праведных. Ждут перевода.

– Переводить пока воздержимся, – сказал Роман Константинович.

– Но мы вчера вроде…

– Слава, я не хочу оставлять отделение пустым! Нам потом два года будут вспоминать, какие мы бездельники, да и как-то это ненормально – совершенно пустое отделение… Если до двух часов кто-нибудь поступит – переведем их, нет – так полежат еще сутки. Можно разрешить им вставать, самостоятельно ходить в туалет…

– Подвысоцкий требует свои зубы, – напомнил Кочерыжкин.

В реанимации нельзя находиться со съемными зубными протезами, которые могут помешать реанимационным мероприятиям – интубированию, то есть установке дыхательной трубки в трахею и последующей искусственной вентиляции легких.

– Пусть родственники принесут ему его зубы, я разрешаю. Казначеев ничего не хочет?

– Только в отделение, а то у нас в домино играть не с кем. – Кочерыжкин хихикнул. – И телевизора нет. Кстати, коллеги, вы заметили, что если судить по фильмам, то в Штатах телевизоры есть даже в реанимации? И я считаю, что это правильно…

– Скажи об этом Станиславу Марковичу, – посоветовал Роман Константинович. – Глядишь, он и расщедрится.

– Ага! – скривился Кочерыжкин. – Я один раз сказал, что нам в ординаторскую нужен более удобный диван…

– А Станислав Маркович на это заявил, что для отдыха и этот диван хорош, а другими делами на работе заниматься не надо. – Роман Константинович подмигнул Данилову. – Так и остались мы при старом диване.

– Я не знаю, на что вы намекаете, – надулся Кочерыжкин, – но когда сильно устаешь, то хочется расслабиться, а на этом диване расслабиться совершенно невозможно…

– А еще он ужасно скрипит, – добавил Роман Константинович и вышел из ординаторской.

Кочерыжкин окончательно обиделся и ничего отвечать не стал. Застегнул халат, поправил перед висевшим над раковиной зеркалом колпак и ушел на конференцию.

Данилов открыл окно, включил чайник и решил, что сегодня он не пойдет на свой предварительный обход до возвращения с конференции начальника. В отделении всего два человека, и оба они знакомы ему еще с прошлого дежурства. Можно и побездельничать немного, пока есть такая возможность, ведь после очень спокойного дежурства всегда бывает очень беспокойное.

Предчувствие, точнее – знание жизни, не обмануло. Для начала из неврологии перевели молодую женщину, находившуюся в эпилептическом статусе[9]9
  Эпилептический статус – состояние, при котором эпилептические припадки следуют один за другим и в промежутках между ними больной не приходит в сознание.


[Закрыть].

– Третью неделю не можем разобраться, – пожаловался Данилову и Роману Константиновичу начальник неврологического отделения Котельников. – Анамнез не отягощен, год назад без всякой видимой причины начались необычные судороги, которым поначалу не придавала значения. Потом забеспокоилась, сходила к невропатологу, та направила к нам. Как только ее ни обследовали, в том числе и на томографе, но ничего не нашли. Криптогенная эпилепсия…[10]10
  Криптогенная эпилепсия – эпилепсия с неустановленной, скрытой причиной возникновения.


[Закрыть]

– Ни травмы в анамнезе, ни опухоли, ни наркоманий – и вдруг появляются эпилептические припадки? – усомнился Роман Константинович.

– Отец – подполковник с Петровки, – ответил Котельников, – семья вроде приличная, не маргиналы какие-нибудь, за знакомства дочери папа ручается головой…

– Ей не пять лет, а… – Роман Константинович взглянул на титульный лист истории болезни, – двадцать три года. Что он может знать о ее знакомствах?

– Наркологу показывали под видом консультации психиатра, – забубнил Котельников, – кровь с мочой проверяли, отоларингологу показывали… Все нормально, во всяком случае, никто ничего не нашел. С наследственностью у нее тоже все нормально, родственники с обеих сторон здоровы.

– Еще немного – и я начну верить в сглазы и черную магию, – усмехнулся Роман Константинович. – Кто-то что-то упустил…

– Если бы это было не в моем отделении, то я тоже так подумал бы, – набычился Котельников, – но себе я пока еще верю и тем, с кем бок о бок работаю, тоже верю! Поэтому не надо намекать.

– Я не намекаю, просто мыслю вслух.

– Ну, давай вместе еще раз подумаем, одна голова хорошо, а две – лучше.

Пока начальники отделений дискутировали, Данилов успел поставить женщине подключичный катетер, интубировал ее, подключил ее к аппарату ИВЛ и сделал необходимые назначения. Проводив Котельникова, Роман Константинович пришел к Данилову в ординаторскую и сказал:

– Ну хоть убейте меня, но не верю я в возникновение эпилептических припадков на ровном месте!

– Я тоже, – согласился Данилов. – Но с другой стороны, обследовали ее, можно сказать, капитально и ничего не нашли.

– И что бы вы предположили, Владимир Александрович? – Роман Константинович пытливо прищурился.

– Я бы, Роман Константинович, предположил, что она могла бы запивать «колеса» алкоголем. Следов никаких, а подобное сочетание может вызывать припадки.

– Я вот тоже что-то такое подозреваю, – согласился начальник отделения. – Но если она до сих пор не призналась…

– Нам бы ее из статуса вывести и вернуть в отделение для дальнейшего диагностического поиска.

Данилов не любил строить абстрактных предположений, никак не влияющих на ход лечения.

Следующего пациента «подбросил» блок кардиореанимации, в котором были заняты все койки – и шесть основных, и две резервных. Поскольку в первом реанимационном отделении были свободные места, семидесятидвухлетний мужчина, переевший дома антиаритмических препаратов и чуть было не отдавший после этого концы, достался Данилову. Данилов не возражал, быстро перевел в отделения «старожилов», крайне обрадовавшихся этому обстоятельству, и остался при «своих двоих» пациентах, только уже более интересных и требующих гораздо больше внимания.

В половине четвертого «Скорая помощь» привезла мужчину с диагнозом «острое нарушение мозгового кровообращения». Из своей, ведомственной, поликлиники. Чтобы не терять зря времени, Данилов одновременно слушал врача «Скорой» и проводил беглый предварительный осмотр пока еще лежавшего на каталке пациента.

– Был у кардиолога, затем пошел в туалет и там потерял сознание. – Врач был молод, в Москву явно приехал недавно, поскольку еще не избавился от южного фрикативного «г», но, подобно многим юным провинциалам, держался с достоинством, даже немного заносчиво. – Обнаружил его тот, кто следом пошел в туалет. Занесли в процедурный кабинет, осмотрели, попытались привести в чувство…

– Чем? – спросил Данилов, склоняясь к пациенту и принюхиваясь к исходящему от него запаху.

– Сделали внутривенно эуфиллин, – усмехнулся врач, давая понять, что он считает подобную терапию недостаточной и не совсем правильной. – Мы уже полечили его по полной…

Данилов выпрямился и посмотрел графу сопроводительного листа, в которой была указана терапия, проведенная бригадой. Почерк у врача был мелкий, убористый, но все равно сведения еле уместились.

– Поликлиника дала копию его последней выписки…

Всю выписку читать было некогда, но Данилова в первую очередь интересовал диагноз.

– Я понимаю, что при ишемическом инсульте симптоматика может быть скудной, что ему, – Данилов посмотрел на бледное лицо больного, – шестьдесят восемь лет и он гипертоник. Но он же еще и диабетик, об этом написано в выписке и, разумеется, в карте. Почему ни поликлиника, ни вы не подумали о таком элементарном диагнозе, как гипогликемическая кома[11]11
  Гипогликемическая кома – острое, угрожающее жизни состояние, вызванное быстрым и значительным снижением концентрации сахара в крови.


[Закрыть]? Потому что невропатолог первый прибежал и поставил «свой» диагноз? Ну уж глюкозы-то ему можно было ввести, как по-вашему? С диагностической целью?

Лицо врача покрылось красными пятнами.

– Я подумал, что раз специалисты в поликлинике… да еще и в ведомственной… с невропатологом разговаривал лично… она так уверенно сказала…

– Специалисты! – хмыкнул Данилов. – Каждый отвечает за свой участок, а вы с момента приезда и до сдачи – за больного целиком, со всеми потрохами. Сработали вы хорошо – пролечили по стандарту, трубку поставили, катетер, в реанимацию привезли, но о диабете не подумали и в карту или выписку не потрудились заглянуть!

– Но от него не пахло…

– При гипогликемической коме пахнуть не должно!

Данилову не доставляло никакого удовольствия отчитывать молодого коллегу. Сам не так давно делал первые шаги и многому учился «методом тыка», правда, диагнозы в выписках читал всегда. Но указать на ошибку было надо, для блага самого доктора и его будущих пациентов. Гипогликемическую кому в самом начале можно купировать введением внутривенно сорокапроцентного раствора глюкозы. Одна инъекция – и больной буквально «на игле» выходит из комы! Но уже через два часа после наступления комы одним уколом не отделаешься, потому что на фоне гипогликемии может развиться грозное осложнение – отек мозга. Как говорится, хороша ложка к обеду.

– И невропатолог держалась так уверенно…

Врач переглянулся с фельдшером, стоявшим в ногах у пациента.

– Я вас понимаю, – уже мягче сказал Данилов, – приезжаете в поликлинику, да еще ведомственную, невропатолог начинает давить на вас своим авторитетом, козырять стажем и категорией, мне все это знакомо на личном опыте. Но врач должен жить своим умом, а не чужим. И не позволяйте никому давить на вас регалиями и апломбами. Мне однажды в поликлинике пытались под видом внематочной беременности радикулит сдать…

Это был третий год работы на «Скорой». Данилов уже успел «понюхать пороху», то есть навидаться всякого разного. Повод «женщина двадцать шесть лет, трубная внематочная беременность, угроза разрыва маточной трубы», вызов в поликлинику… Все ясно и просто – диагностировали и сразу же госпитализируют.

– Не повезло девке, – сказал водитель, узнав повод к вызову, – под самый праздник в больницу загремела.

Данилов согласно кивнул – да, вечер седьмого марта не самое подходящее время для госпитализации. Да и бывает ли оно, это подходящее для госпитализации время? В больницу ведь никогда ложиться не хочется.

В непривычно безлюдной поликлинике бригаду ждали трое – сама пациентка, бледная, с заплаканными глазами, пожилая сотрудница регистратуры и охранник, усатый, краснолицый и очень улыбчивый, явно уже начавший праздновать Международный женский день.