Текст книги "Методология и социология психологии"

Вопрос о преемственности, кумулятивности и т. п. – существует она или нет, а если существует, то в чем заключается – психологического знания принадлежит к числу самых сложных и наиболее болезненных вопросов психологической науки и, как и все прочие сложные вопросы, до сих пор не получил сколь-либо однозначного решения. Так, скажем, М. Г. Ярошевский видит ее в обогащении психологических категорий – в том смысле, что мы знаем сейчас, например, об образах или эмоциях больше, чем знали о них несколько десятков лет назад (Ярошевский, 1985). Можно вычленить и другие параметры эволюции психологического знания, например, «уложив» его в исследовательские традиции, описанные Л. Лауданом (Laudan, 1977)6969
  В. П. Меркулов пишет: «Результаты логико-методологических и социально-психологических процессов изменения в науке свидетельствуют прежде всего о том, что любые попытки реконструировать эти процессы так или иначе должны опираться на вычленение в совокупном научном знании некоторых относительно устойчивых комплексов, будь то теория в широком смысле этого слова, парадигма или научная исследовательская программа. Это и понятно, поскольку задача реконструкции, теоретического воспроизведения оказывается в принципе невыполнимой, если в реальном процессе развития нельзя выделить какие-либо сохраняющиеся моменты» (Меркулов, 1982, с. 183). Отсюда – настойчивый поиск «единиц» развития научного знания как ключевая проблема общей методологии науки. А одно из главных различий между концепциями Т. Куна, К. Поппера, И. Лакатоса, Л. Лаудана и др. коренится в том, какую именно «единицу» они выделяют. Впрочем, и здесь возможно, если не необходимо «плюралистическое примирение»: развитие науки может быть адекватно описано в терминах разных «единиц», которые ни в коей мере не альтернативны друг другу.


[Закрыть] и складывающиеся вокруг каждой из изучаемых социогуманитарной наукой проблем.

Наиболее глобальные исследовательские традиции в психологии уместно назвать интерпретативными традициями – в виду того, что они задают не только методологические принципы изучения своих объектов, но и общие контуры их понимания, включающие характерный для каждой из них образ психического (психика – это деятельность, психика – это поведение, психика – это трансформация образов, психика – это механизм взаимодействия сознания и бессознательного и др.). Введение этого термина разрешает те проблемы, которые возникают при квалификации происходящего в психологии в терминах парадигм.

В качестве основных структурных элементов интерпретативных традиций можно выделить: 1) общий образ психического, 2) заданную этим образом «концептуальную установку», в терминах Дж. Хинтикки (Hintikka, 1974) – способ интерпретации психических феноменов как видов поведения, системы деятельностей, трансформации образов и т. д., 3) соответствующую нормативную исследовательскую методологию, предписывающую, как следует изучать психическое, 4) набор, а иногда и систему базовых категорий, в которых изучается психологическая реальность, в терминах В. С. Стёпина – «сетку категорий» (Стёпин, 2000), 5) теорию или блок теорий7070
  Скажем, если теорию деятельности можно трактовать как единую теорию, то бихевиоризм или когнитивизм включает достаточно обширное множество объединенных общими методологическими основаниями теорий, в результате чего говорят, например, о теориях бихевиористской, когнитивистской и психоаналитической ориентаций (Андреева, Богомолова, Петровская, 1978).


[Закрыть], образующих «ядро» интерпретативных традиций, 6) эмпирию, т. е. результаты эмпирических исследований, выполненных в рамках данной интерпретативной традиции, 7) интерпретативное поле – интерпретации этих результатов, их соотнесение с соответствующими теориями и другими общими представлениями о психическом, а также интерпретации самых различных феноменов, в том числе и феноменов, выявленных в рамках других интерпретативных традиций, 8) практические импликации, т. е. психологическую практику, порожденную той или иной традицией, например, психоанализ – как метод – или бихевиоральную терапию, 9) неявное знание, которое имплицитно входит в состав любых формализованных систем научного знания, имплантировано в структуру соответствующей практики и т. д.

При наличии столь разветвленной внутренней структуры (при желании ее можно «ветвить» и далее – выделяя ее более частные компоненты, расчленяя их на другие компоненты) интерпретативные традиции, естественно, не могут развиваться как гомогенное целое. В их рамках тоже существуют «методологические круги», о которых пишет К. Данцигер (Danziger, 1985)7171
  Суть этого хрестоматийного в философии науки явления он видит в том, что «методы, базирующиеся на общих представлениях об изучаемом объекте, лишь продуцируют наблюдения, подтверждающие эти представления», «любое развитие теории в рамках такого круга ограничено системой утверждений, воплощенных в соответствующих методологических принципах» (Danziger, 1985, р. 1) и др.


[Закрыть], тем не менее их элементы эволюционируют неравномерно. Например, развитие или появление новых теорий может происходить на фоне относительной неизменности общего образа психического и «замороженности» нормативной исследовательской методологии, психологическая практика может развиваться без сколь-либо существенных изменений лежащих в ее основе теорий и т. д. По-видимому, можно говорить о более подвижных, находящихся в постоянном развитии элементах этой структуры, например, таких как эмпирия и интерпретативное поле, и более стабильных и относительно неизменных, таких как общий образ психического и «концептуальная установка». Вместе с тем ее развитие в значительной степени синхронизировано, поскольку накопление эмпирии сопровождается обогащением теории и рано или поздно порождает теоретические «сдвиги», развитие теорий воздействует на соответствующую исследовательскую методологию, порождает новые схемы для интерпретации эмпирических данных, оказывает влияние на практику, а та, в свою очередь, воздействует на теорию, «общий способ использования исследовательских техник создает что-то вроде Невидимой руки, которая направляет исследовательский процесс как целое в определенном направлении» (Danziger, 1985, р. 3). При большей или меньшей подверженности структурных компонентов интерпретативных традиций изменению и их относительной независимости друг от друга все же эти традиции представляют собой системы взаимосвязанных элементов, находящихся в относительно – как и все в социогуманитарных науках – синхронизированном развитии, и их можно рассматривать как достаточно целостные когнитивные системы.

В таком случае ключевыми параметрами развития психологии – помимо изменения ее предмета – выступают: а) эволюция интерпретативных традиций, б) изменение соотношения между ними, в) развитие представлений о том, каким оно должно быть, т. е. методологическое самоопределение психологии.

Эволюция интерпретативных традиций выражается в том, что видение изучаемой реальности обогащается и отчасти видоизменяется при сохранении их базовых оснований. Скажем, при сохранении базовой модели человека, характерной для психоанализа или бихевиоризма, они претерпели существенные изменения в результате работ последователей З. Фрейда, формирования необихевиоризма и другой, в терминах К. Данцигера, «методологической алхимии» (Danziger, 1985), которой подверглись исходные версии соответствующих теорий. Во всех подобных случаях можно отчетливо наблюдать развитие и обогащение соответствующих интерпретативных традиций при сохранении их основополагающих принципов, не размываемых этим развитием. Здесь наблюдается и то, что «предписано» традиционной моделью развития науки: получение новых фактов, при накоплении их некоторой критической массы, приводит к частичной перестройке общих представлений о психике, например к такой, как введение в число основных представлений классического бихевиоризма понятия «внутренние переменные». Можно ли в подобных случаях говорить о развитии этих традиций и, соответственно, о прогрессе психологии в целом? Да, безусловно, поскольку каждый новый «сгусток» представлений о психическом, характерный для того или иного этапа развития соответствующей интерпретативной традиции, богаче, дифференцированнее и точнее предыдущего и ближе к той «истине», последовательное приближение к которой принято считать основной целью науки. При этом «несоизмеримость» каждой из традиций с другими традициями не меняет сути дела: происходит развитие и обогащение определенного видения психического, ни в коей мере не дезавуируемое возможностью других видений.

Правда, при таком понимании эволюции психологической науки неизбежен традиционный контраргумент сторонников монистических программ ее развития: если исходное, например бихевиористское, видение психического неверно, то как эволюцию и обогащение неверного видения, являющиеся лишь накоплением и углублением заблуждений, можно считать прогрессом?7272
  Похожий вариант видения эволюции психологической науки – трактовка ее прогресса в рамках попперовской схемы: не как накопления истин, а как непрерывный процесс «отбрасывания лжи», т. е. постоянного опровержения неверных представлений, в результате которого наука «строит кунсткамеру своих ошибок» (Порус, Никифоров, 1982, с. 168). «Это тот же кумулятивизм, только в «обратной» форме – кумуляция лжи, а не истины», – пишут В. Н. Порус и А. Л. Никифоров (там же, с. 168).


[Закрыть] Его можно парировать лишь вытекающим из работ К. Поппера, П. Фейерабенда и др. и очень раздражающим многих психологов тезисом о том, что интерпретации изучаемой реальности, в отличие от утверждений фактуального характера, неверными быть не могут, психическое многогранно, его можно интерпретировать и как деятельность, и как поведение, и как трансформацию образов и другими способами, а объявить тот или иной способ интерпретации «неправильным» означает зачеркнуть соответствующую сторону психического как несуществующую или как минимум несущественную (интересно, найдется ли психолог, который решится на подобные утверждения?). Многогранность психического и сама по себе служит весьма тривиальным аргументом в пользу неизбежности различных способов его видения и, соответственно, подходов к его изучению, а решившийся ее отрицать будет сильно похож на слепого из известной притчи, который, взяв слона за хобот, заявит, что слон – это его хобот.

В общем-то все подобные соображения настолько тривиальны, что остается только удивляться той настойчивости, с которой психологи уже не одно столетие изыскивают «единственно правильный» способ понимания и изучения психического, стремясь утвердить тот или иной подход в качестве единственно возможного пути приближения к истине. Причем существенно, что «легализация» многообразия образов психического7373
  Многообразие образов можно констатировать и в отношении самой науки. Она видится науковедами и как система знания, и как деятельность по его производству, и был бы совсем нелепым вопрос о том, какой из этих образов больше соответствует истине. Похожее «раздвоение» позиций наблюдается и в отношении научного знания, равно как и знания вообще, которое, по образному выражению Дж. Сартона, «коренится в природе и выражает ум человека» (Sarton, 1956, p. 297).


[Закрыть] и способов его изучения независима от образа этой заветной истины, который присутствует в методологическом сознании каждого исследователя и, как правило, формируется стихийно7474
  Упрощенность методологических представлений отечественных психологов о науке и истине, которую она призвана открывать, может быть во многом объяснена недостатками их методологического образования. Соответствующее знание они долгие годы не получали вообще, довольствуясь его марксистским «заменителем», вместо работ классиков методологии науки – Т. Куна, К. Поппера, И. Лакатоса, П. Фейерабенда и др. – изучая труды классиков марксизма. Хочется надеяться, что в результате введения кандидатского минимума по философии и истории науки ситуация изменится к лучшему, хотя было бы неплохо наделять соответствующим знанием не только будущих кандидатов наук, но и студентов.


[Закрыть]. Если истина, как ее привыкли воспринимать сторонники упрощенных представлений, «едина и неделима», а приближение к ней напоминает восхождение на гору (истина – ее вершина), то все равно подниматься на нее, т. е. приближаться к истине, можно с разных сторон, одни способы восхождения могут быть более удобны, но не могут быть более «правильны», так как все пути ведут к вершине. (Конечно, можно идти в обратную сторону, думая или изображая, будто лезешь на гору, но подобные траектории «познания», например, свойственные паранауке и всевозможным видам шарлатанства, говоря о науке, нет смысла рассматривать.) Если же в духе постмодернизма «истин много», то двигаться надо в разных направлениях, и научное познание должно выглядеть как звезда, лучи которой направлены в разные стороны. В итоге миф о том, что возможна только одна, единственно правильная траектория научного познания и, соответственно, может существовать только один, единственно верный способ видения и изучения психического, с любых позиций выглядит как онтологическая и гносеологическая нелепость.

Вместе с тем интерпретативные традиции не только не неизменны, но и не вечны, можно наблюдать и их вырождение – подобно исследовательским программам И. Лакатоса, и растворение в других традициях. Так, скажем, среди современных психологов едва ли возможно найти «чистого» бихевиориста, да и ряды сторонников теории деятельности заметно поредели. Однако и «смерть» интерпретативных традиций возможна лишь в абстракции, ибо поставить им такой диагноз означало бы перечеркнуть накопленные в их рамках данные, интерпретативные схемы и т. д. как абсолютно незначимые для психологии. Опять же любопытно, найдется ли психолог, решившийся на такое «мортальное» заявление?

Эволюция интерпретативных традиций включает и собственно кумулятивные элементы, например накопление выявленных в их рамках фактов и закономерностей. Разумеется, факты «зависимы» от исходных методологических оснований их установления и интерпретации, поэтому то, что считается фактами в рамках одних традиций, может не признаваться в качестве таковых в рамках других. Но, как было показано выше, эту релятивность не следует и абсолютизировать: все же существуют факты, инвариантные относительно методологических ориентаций, в рамках которых они выявлены. Существует широкое поле достаточно универсальных фактов, независимых от исходных концептуальных оснований их установления. Скажем, «магическая» формула, выражающая объем кратковременной памяти. Существуют и психологические законы, например законы Хика, Йеркса – Додсона и др., которые признают все психологи, хотя эти законы и в плане выражающих их формулировок, и в плане вероятности предсказываемых ими событий (она никогда не равна 1) отличаются от законов, ассоциирующихся с естественными науками (эти различия, впрочем, тоже не следует абсолютизировать). Подобные факты и законы, во-первых, достаточно универсальны и независимы от методологического контекста их выявления, во-вторых, не перечеркиваются, как утверждает К. Поппер, другими, выявленными позднее фактами и законами и принадлежат к числу кумулятивно накапливаемых элементов психологического знания.

В целом же можно говорить о «внутренней» и «внешней» кумулятивности психологического знания, т. е. о накоплении фактов, законов и других видов знания, зависимых или независимых от концептуальных оснований их выявления. Первой обладают факты, законы и др., накапливаемые «внутри» интерпретативных традиций и не признаваемые за их пределами, второй – знание, признаваемое таковым представителями всех традиций и инвариантное относительно их базовых методологических принципов. На когнитивной карте психологии доминирует знание первого типа, что и порождает миф о ее некумулятивности, однако и знание второго типа занимает на ней немало места, что позволяет квалифицировать соответствующее представление как миф.

Следующий параметр развития психологии – изменение соотношения между интерпретативными традициями, эволюция их иерархии – сопряжен с тем, что среди них даже при формально декларируемом – постмодернизмом и др. – равенстве одни всегда «равнее» других, т. е. выделяются доминирующие интерпретативные традиции, среди которых то одна, то другая выходит в лидеры. В. В. Козлов, например, вычленяет семь «волн» в развитии психологии, видя их в 1) физиологической, 2) психоаналитической, 3) бихевиористской, 4) экзистенциально-гуманистической, 5) трансперсональной, 6) коммуникативной, 7) интегративной парадигмах (автор воздал должное этому термину), которые последовательно сменяли друг друга на «гребне» психологической науки (Козлов, 2004). Наверное, в ее «штормовой» истории можно разглядеть и другие «волны», но суть в том, что эта история в числе прочего выглядит и как смена доминирующих интерпретативных традиций. Причем доминирование той или иной традиции можно как объяснить некоторой имманентной логикой развития психологического знания, так и связать с эволюцией общества и выходом на первый план тех или иных социальных проблем (Козлов, 2004). И здесь тоже можно разглядеть признаки эволюции: если даже сами интерпретативные традиции, как парадигмы Т. Куна, «несоизмеримы» друг с другом (эту «несоизмеримость», как отмечалось выше, тоже не следует переоценивать), то смена одних доминирующих традиций другими выглядит как эволюция доминирующих представлений о психическом.

Здесь, как и в других случаях, уместно поставить вопрос о прогрессе психологии: если каждая новая доминирующая традиция не кумулятивна по отношению к предыдущим, а, скажем, отметает их как коллекцию поучительных ошибок или использует как «кладбища» феноменологии (Юревич, 2005), то можно ли говорить о развитии науки, не сводя его лишь к выходу на первый план тех или иных изучаемых ею проблем? На этот вопрос тоже можно дать вполне утешительный для психологии ответ. Во-первых, некая «абсолютная некумулятивность» в истории науки вообще невозможна: каждое новое течение научной мысли так или иначе вбирает в себя что-либо из накопленного предыдущими, даже если, как в случае бихевиоризма и психоанализа, они заимствуют друг у друга феномены для их переинтерпретации на собственных идейно-методологических основаниях. Во-вторых, они нередко порождают представления, которые последующие течения не могут не аккумулировать. Скажем, после появления теории З. Фрейда при создании общей модели психического едва ли возможно не считаться с существованием бессознательного – вне зависимости от отношения к этой теории и соответствующему образу психического7575
  В этом плане очень яркий пример – советская психология, которая все же была вынуждена принять представление о бессознательном несмотря на то, что оно было очень неудобным для ее официальных, выросших из марксистских корней догматов, предполагавших строгую рациональность, а значит, и контролируемость человека. И вполне можно утверждать, что советская психология, принявшая это представление, стала более «развитой», «близкой к истине» и т. д., нежели она была на своем «дофрейдовском» этапе.


[Закрыть]. Вообще, как отмечает К. Данцигер, «работы таких людей, как Вундт, Фрейд, Келер, Вертгеймер, Левин и Пиаже, несмотря на то что они избегали статистических процедур, оказали большое влияние на прогресс современной психологии» (Danziger, 1985, р. 6). В-третьих, и общеметодологические принципы изучения психического не замкнуты в рамках соответствующих интерпретативных традиций, а заимствуются ими друг у друга. Происходит нечто подобное «парадигмальным прививкам», о которых пишет В. С. Стёпин (Стёпин, 2000), но на уровне не парадигм, а интерпретативных традиций. Примером опять же может служить теория деятельности, которой в период ее «пассионарности» – наиболее активного развития – что только не «прививали». В-четвертых, все основные течения психологической мысли оставляют после себя соответствующий контекст осмысления психического, образуемый не только выявленными в его рамках фактами и соответствующими интерпретативными схемами, но и всегда сопутствующим им неявным знанием. Каждое новое течение формируется и развивается в этом все более обогащаемом контексте, поэтому богаче предшествующих и «ближе к истине», чем они7676
  Причем даже опровергнутая теория «не просто отбрасывается, как износившееся платье, а передает некоторые элементы своего содержания новым теориям» (Никифоров, 1982, с. 220).


[Закрыть]. Естественно, его преимущества перед предшественниками нельзя выразить количественно, а значит, и доказать любителям количественных доказательств, которых так много среди психологов, но как доказать количественно, например, тот тривиальный факт, что представления о мире современного человека богаче и точнее, чем представления о нем наших далеких предков?

Важный параметр развития любой науки – эволюция представлений о том, как следует развиваться самой этой науке, т. е. развитие базового слоя ее методологического самоопределения. В истории психологии это самоопределение традиционно сводилось к поиску «единственно правильных» оснований психологического знания и систематическому пересмотру его монистической модели. Данный параметр развития психологии тесно связан с предыдущим (но не сводим к нему), ибо доминирование той или иной традиции имело в своей основе появление большого количества ее сторонников, считавших, что она и есть единственно правильная. Относительно новым этапом этого вечного спора стало разделение его участников на две «партии», напоминавшее превращение многопартийной системы в двухпартийную. В результате основная линия демаркации теперь пролегает не между сторонниками самих интерпретативных традиций, таких как бихевиоризм, когнитивизм, психоанализ и др., а между их объединениями на основе идентификации с естественнонаучной и гуманитарной парадигмами (в данном случае этот термин как минимум более уместен, чем во всех прочих ситуациях его употребления в психологии), отличительные признаки которых были рассмотрены выше.

На первом этапе эволюции психологической науки естественнонаучная парадигма явно доминировала, что выражалось в господстве в ней позитивистских стандартов получения и верификации знания, а гуманитарная парадигма если и не вела полуподпольное существование, то, во всяком случае, находилась на периферии магистральной линии развития этой науки. С появлением психоанализа началась экспансия последней, выражавшаяся в неуклонном возрастании ее влияния и расширении ее ареала. В последние годы, особенно в отечественной психологии, наблюдаются явления, свидетельствующие о доминировании гуманитарной парадигмы, на фоне которого естественнонаучная парадигма оказалась вынужденной изобретать «индульгенции» своей состоятельности и вообще попала чуть ли не в осадное положение7777
  Примером может служить круглый стол «Развитие психологии в естественнонаучной и гуманитарной парадигмах», состоявшийся в рамках юбилейной сессии Московского психологического общества (см.: Юревич, 2005).


[Закрыть]. Однако на уровне общеметодологических представлений психологической науки – о том, какой ей надлежит быть, – наблюдается и новое явление: распространение плюралистической методологии, раздающей всем сестрам по серьгам и утверждающей принципиальную необходимость развития психологической науки в разных направлениях – и в предписываемом естественнонаучной парадигмой, и в «легализуемом» парадигмой гуманитарной.

В основе «примирительных» методологий лежит не только тенденция современной науки к плюрализму, общая либерализация современного общества, отображающаяся и в методологии науки, и тот факт, что, как было отмечено выше, к познанию истины, как бы ее ни понимать, можно двигаться разными путями, но и принципиальная множественность детерминации психических явлений. Если гуманитарная парадигма делает акцент на их «внутренней» – феноменальной – детерминации, т. е. на детерминации наших действий, ощущений, когниций и т. п. тем, что представлено в нашем феноменальном поле – самими нашими ощущениями, когнициями и др., то естественнонаучная парадигма – на их «внешней» детерминации, например, нейрогуморальными процессами, которые в этом поле не представлены7878
  Последнее, например, Л. М. Веккер рассматривает как одно из главных свойств человеческой психики (Веккер, 1998).


[Закрыть]. Можно успешно работать в рамках любой из соответствующих парадигм, что и делает основная часть психологов, но трудно их сочетать, как трудно сочетать интерес, например, к душе с интересом к нейронам. Однако отрицать легитимность другой парадигмы в качестве равно возможного пути к познанию истины означает перечеркнуть соответствующую область детерминации психического, т. е. детерминацию психических процессов либо другими психическими процессами, либо нейрогуморальными и прочими «материальными» факторами. Оба варианты были бы абсурдными, и распространение плюралистической методологии, безусловно, можно считать прогрессом в развитии ее общеметодологических ориентаций. А в эволюции данных ориентаций можно усмотреть еще один ключевой параметр развития психологии.

В процессе этой эволюции снимается также оппозиция понимающей и объяснительной психологии, со времен Дильтея считающаяся одной из главных трудностей психологической науки7979
  Она характерна не только для психологической науки, однако в других социогуманитарных дисциплинах решается более успешно. Так, например, М. Вебер настаивал на том, что рациональность социологии достигается единством понимания и объяснения (Вебер, 1990).


[Закрыть]. Понимание поступков, состояний и т. п. другого человека имплицитно включает в себя их объяснение8080
  Вообще в многочисленных работах, посвященных соотношению объяснения и понимания (Гусев, Тульчинский, 1985), демонстрируется, что они ни в коей мере не противоположны друг другу.


[Закрыть], но на уровне их «внутренней» детерминации – теми внутренними состояниями другого человека, в которые субъект понимания/объяснения пытается «вчувствоваться», смоделировав их в себе. Такое понимание не слишком принципиально отличается от объяснения, которое психолог дает поведению испытуемых, задавая им вопросы о том, чем обусловлены их поступки. Различие в данном случае состоит не в наличии или отсутствии объяснения, а именно во внутреннем моделировании объясняемого, которое, впрочем, как правило, сопровождает и «абсолютно объективные» объяснения, предполагающие «вынесение исследователем себя самого» за пределы изучаемой ситуации. Что же касается другой иллюзорной грани между объяснением и пониманием – каузального характера первых и телеологического характера вторых, то многие характерные для социогуманитарных наук объяснения тоже носят телеологический характер8181
  В нем часто видится и общая особенность объяснений в социогуманитарных науках, что тоже не вполне верно.


[Закрыть], и к тому же, как показано исследователями структуры объяснений (Вригдт, 1986; и др.), телеологические объяснения, как правило, переводимы в каузальную форму.

Обрисованное представление об основных параметрах развития психологии можно представить в виде схемы:

Рис. 2. Параметры развития психологической науки

Разумеется, описанные параметры развития психологической науки не автономны. Эволюция проблемного поля влечет за собой введение новых категорий, появление новых интерпретативных схем, выявление новых фактов и т. д., стимулируя развитие интерпретативных традиций. Неравномерность их развития вызывает изменения их иерархии. Все это отображается на уровне методологических представлений, стимулируя их развитие. Существуют и другие векторы влияния параметров друг на друга, вследствие чего история психологии выглядит как эволюция «сети» взаимосогласованных параметров, а не как параллельное развитие автономных характеристик. Главное же – в эволюции конгломерата фактов, теорий, методологических ориентаций и т. п., которая выглядит как неупорядоченное движение в самых разных направлениях и чем-то напоминает игру без правил, описанную в романе Л. Кэрролла «Алиса в стране чудес», все же можно разглядеть и основные векторы развития психологической науки, и признаки ее прогресса, отсутствие явных симптомов которого угнетает мыслящих психологов с момента ее выделения в самостоятельную научную дисциплину. Важно не сводить этот прогресс лишь к одному из его параметров – только к накоплению знания, формированию каких-либо всеобщих методологических принципов или чему-то еще. Прогресс психологии – это и развитие психологического знания, и появление новых теорий, и формирование новых методологических представлений, и многое другое. В частности, как подчеркивает К. Данцигер, «важное значение методологических императивов состоит в том, что они создают условия для прогресса дисциплины» (Danziger, 1985, р. 10). К этому можно добавить, что сами они являются проявлением этого прогресса. А для любителей упрощенных формулировок можно констатировать, что на каждом последующем этапе своего развития психологическая наука все-таки «лучше» и ближе к заветной истине, чем на предыдущем.