Электронная библиотека » Антон Керсновский » » онлайн чтение - страница 55


  • Текст добавлен: 28 ноября 2023, 15:40


Автор книги: Антон Керсновский


Жанр: Военное дело; спецслужбы, Публицистика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 55 (всего у книги 100 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Глава XIV
От Портсмута до Сараева
Внутренняя политика России во вторую половину царствования императора Николая II

Подробное исследование явлений внутренней и внешней политики Российской Империи и их причин завело бы нас слишком далеко за рамки настоящей работы. Мы вынуждены ограничиться поэтому только кратким их синтезом за период от Портсмутского мира до Сараевского взрыва. За отправную точку этого периода между двух войн следует принять манифест 17 октября 1905 года о народном представительстве, исторгнутый у Императора Николая II новопожалованным (за Портсмут) графом Витте и великим князем Николаем Николаевичем.

Это народное представительство воплотилось весною следующего, 1906 года в Государственной думе, избранной не по профессионально-деловому признаку, а по партийно-политическому, подобно существовавшим в то время в Европе парламентам, где несколько десятков идеологов – большей частью профессоров и адвокатов – имели претензию представлять десятки миллионов земледельцев и ремесленников.

Эта первая Дума собралась в апреле 1906 года, но оказалась настолько анархической, антигосударственно настроенной, что ее пришлось в спешном порядке распустить. Члены распущенной Думы собрались в Выборге и оттуда обратились к русскому народу с воззванием не давать рекрутов, не платить налогов и не выполнять правительственных распоряжений, то есть призывом к гражданской войне. Позорного выборгского воззвания постыдился бы всякий европейский парламентарий. Столь же русофобской и антигосударственной оказалась и вторая Дума 1907 года. Лишь в 1908 году{76}, когда революционный угар начал идти на убыль, удалось избрать сколько-нибудь государственно мыслящую третью Думу, уступившую в 1912 году место четвертой. На этом опыт русского парламентаризма и закончился – пятой Думы так и не было.

Дума выдвинула много хороших ораторов, но ни одного государственного человека. Участие ее в управлении государством было очень ограниченным. Правительство продолжало комплектоваться представителями сановного мира и не было ответственно перед Думой. Эта последняя превратилась, таким образом, как бы в огромный клуб всероссийской оппозиции, по камертону которого шло почти что целиком все русское общество.

О настроениях русского общества мы уже упоминали. Жестокая его война с правительством, которая, собственно, и составляла все содержание «внутренней политики» России, чрезвычайно обострилась на рубеже 90-х и 900-х годов. Очагами и цитаделями борьбы общества, борьбы антиправительственной по форме, антигосударственной по существу, стали университеты и земства. Установка их в период, предшествовавший вспышке 1905 года, была радикально-демократической чем дальше, тем все более с революционным оттенком. К этим двум очагам прибавился третий – фабрично-заводской. Требования рабочих, добивавшихся элементарной социальной справедливости, носили вначале чисто профессиональный характер, чуждый всякой политики. Но Императорское правительство, испытывавшее какой-то слепой страх перед «социалом», усмотрело в этом только «крамолу». Оно отбросило русский рабочий класс в стан проповедников марксизма, и он вступил на путь революционно-социалистический. Это было едва ли не самой большой ошибкой правительства Императора Николая II. Русские рабочие составили самую активную, сплоченную и озлобленную из оппозиционных групп.

Основоположником русского марксизма был социолог Петр Струве{77}. Он перевел на русский язык (в 1898 году) «Коммунистический манифест» и положил начало Всероссийской коммунистической партии, мечтая «выварить русского мужичка в фабричном котле» и превратить Россию в одну большую коллективистическую фабрику. Упомянутая «ВКП» вначале именовалась «Российской социал-демократической рабочей партией», но на партийном съезде в Лондоне в 1903 году произошло ее разделение на меньшевиков и большевиков. Меньшевики – сторонники малой программы{78} («минимальной») и эволюционного метода. Большевики – сторонники большой программы («максимальной» – откуда их название также «максималисты»), интегрального марксизма и насильственного революционного метода. Меньшевиков возглавил Плеханов{79}, большевиков – ученик Струве Владимир Ульянов-Ленин{80}.

Струве сперва лавировал между этими двумя течениями, затем в 1904–1905 годах издавал в Германии пораженческую газету «Освобождение», где писал гнуснейшие небылицы про русскую армию (соблюдая традиции). В то время, как рабочий класс подвергался обработке марксистов, умеренных или интегральных, крестьянская масса обрабатывалась социал-революционерами, преемниками «народовольцев» 60-х и 70-х годов. Аграрная программа социал-революционеров была построена на использовании исконной ненависти крестьянина к помещику. Политическая программа их проповедовала индивидуальный террор как способ воздействия на власть, причем, в отличие от интернационалистов социал-демократов, они не чуждались известной национальной установки. В земствах влияние социал-революционеров было довольно ощутительным. Но основной тон там давали умеренно-либеральные течения, воплотившиеся в партию народной свободы, или конституционно-демократическую. Партии социал-революционеров и социал-демократов, как антигосударственные, были запрещены. Их представители попали в Думу под защитным цветом «трудовиков»{81}.

Серьезных политических группировок «справа» в государственно мыслящих и национально настроенных кругах не существовало. Единственной попыткой «динамизма справа» было создание «Союза русского народа». Основателям его, к сожалению, не хватало научной разработки и государственной диалектики. Движение поэтому не получило политического значения и сошло на нет, выродившись в хулиганство. Подводя итог русской либерально-революционной общественности, мы можем ее политические методы характеризовать партийностью и доктринерством.

Партия и партийная программа представляла для нее святая святых. Русский «общественник» – все равно конституционно-демократ, социал-революционер, социал-демократ или большевик – твердо верил в непогрешимость своих партийных догматов. Вне партии для него ничего не существовало. Не партия служила интересам страны, а страна должна была служить интересам партии. Если программа расходилась со здравым смыслом и требованиями жизни, то виноват был здравый смысл и требования жизни. Партийная же программа при всех обстоятельствах оставалась непогрешимой. Доктринерство общественности вытекало из ее неопытности в государственном строительстве. Все свои познания в этой области она черпала из иностранной парламентской практики, наивно считая западноевропейский парламентаризм верхом совершенства и мечтая подогнать под те же образцы и Россию. И лишь много лет спустя, уже оказавшись во всероссийской эмиграции, один из этих мечтателей, Керенский, имел мужество признать, что той волшебной, передовой, добродетельной Европы, которую создала в своих восторженных мечтаниях русская передовая общественность, на самом деле никогда не существовало. Мираж рассеялся, однако, слишком поздно.

Во всеоружии своих теоретических познаний передовая русская общественность сгорала властолюбием. Она рвалась к власти на смену «отживающему самодержавию», дабы применить эти теории на деле. Никто из этих самонадеянных доктринеров не сомневался в возможности и даже легкости управления громадной страной по самоучителю, к тому же заграничному.

Урок 1905 года прошел бесследно для правительства. Паническая его растерянность сменилась излишней самоуверенностью. Победив благодаря армии революцию, правительство было убеждено, что революция никогда не повторится. Все его помыслы были поэтому направлены не на плодотворные преобразования, а на мелочную борьбу с общественностью. Отсюда десятилетняя война правительства с Думой, война, закончившаяся трагической гибелью обеих сторон и погубившая вместе с ними прекрасную, пусть и несовершенную Петровскую Империю.

В глазах страны правительство само представляло общественности как бы монополию на прогресс. Полное его бездействие в социальной области истолковывалось как бессилие и неспособность. Правительству надо было не дрожать перед «социалом» и не считать его «крамолой», а смело овладеть им, провести широкую в государственном масштабе реформу как в области рабоче-профессионального, так и аграрно-крестьянского законодательства.

Ничего в этом смысле сделано не было. В области рабоче-профессиональной деятельность правительства выразилась нулем. В области аграрной политики дело ограничилось выделением желающих «на отруба» – половинчатой реформой, предпринятой кабинетом Столыпина{82} (отчасти против воли самого Столыпина). Эту «столыпинскую» реформу следует считать скорее отрицательным явлением: она чрезвычайно обострила социальную рознь русской деревни. Со всем этим «отруба» и вообще забота о крестьянстве были значительным шагом вперед в сравнении с чисто меркантильными воззрениями предшественника Столыпина Витте, смотревшего на русское крестьянство лишь как на материал для образования фабрично-заводского пролетариата.

Вместе с тем реформа подчеркнула антагонизм элементов «кулацкого» и «бедняцкого». На использовании этого антагонизма была построена затем вся советская аграрная политика в период, предшествовавший сплошной коллективизации. Раскрепощение крестьянства от ига общины должно было быть не частичным, а всеобщим. Ему же должно было предшествовать моральное оздоровление деревни. Для этого морального оздоровления необходимо было прежде всего повысить роль сельского духовенства и народного учительства (прозябавших первое – на доброхотные подаяния, второе – на копеечном жаловании). То и другое должно было занять подобающие места в строительстве государства. Вместо этого духовенство низведено было правительством на степень приживальщиков государства, а учительство сознательно оттолкнуто в стан врагов государства. «Отрубная реформа» была проведена не с того конца.

Столыпин был убит в 1911 году. Человек весьма умный и очень волевой, он все же не являлся таким государственным гением, как многие желали его потом представить. Со всем этим в его лице Император Николай Александрович лишился единственного способного к творчеству государственного деятеля. Убитого Столыпина заменил Коковцев{83}, управлявший до того финансами страны, посредственный политик. Всю свою политику Коковцев строил на двух китах – бросовом экспорте и внешних займах. «Дампинг» вел за собой обнищание, внешние займы отдавали Россию в политическую и военную кабалу. Вместе с тем это была линия наименьшего сопротивления, которая вела к блестящему, пусть и чисто внешнему, показному благополучию.

Это показное благополучие – в частности, гигантский рост добывающей промышленности и экспорта – должно было чрезвычайно импонировать французским держателям русских ценностей, совершенно не замечавших обратной (и главной, потому что политической) стороны этой позолоченной экономики. Русским сахаром – по 2 копейки за фунт – откармливали в Англии свиней (и сбывали потом в Россию, но уже на вес золота, йоркширскую ветчину).

В то же время в России сахар стоил 10–15 копеек фунт. Для огромного большинства русских детей он был недоступной роскошью, и дети эти росли рахитиками. Из русского зерна, скупаемого за бесценок, варилось в Мюнхене превосходное пиво, но Поволжье пухло с голоду (например, в 1911–1912 годах). Эти два примера позволяют оценить по достоинству все «небывалое экономическое благополучие» Витте и Коковцова.

Историк очень скептически отнесется к «эпохе небывалого экономического расцвета России». Этот «небывалый расцвет» был построен на песке и ни на чем реальном не основан. Он не отвечал ни экономическому благосостоянию населения, ни – самое главное – политическому положению страны. Экономика – дочь Политики, Политике принадлежит главная роль. Хорошая экономика при плохой политике – лишь опасный мираж.

И лишним доказательством этого основного государственного закона – подчинение экономических явлений явлениям политическим – служит упомянутый «небывалый экономический расцвет». Он исчез бесследно, рассеялся, как мираж (каковым и был), при первом выстреле на прусской границе. На песке можно выстроить красивое здание, но от этого здания нельзя требовать ни прочности, ни долговечности.

Последние годы перед великой катастрофой были красивыми годами. Россия внешне как бы оправилась от недавних потрясений. Возрождались блеск и обаяние эпохи Александра III. В 1912 году торжественно было отпраздновано столетие Отечественной войны, а в 1913 году с еще большим блеском прошли Романовские торжества. Первый из этих юбилеев – столетие изгнания дванадесяти язык надлежало бы почтить открытием тайны Федора Кузьмича{84}: престиж династии поднялся бы в стране на огромную высоту. А ко второму юбилею – трехсотлетию Дома Романовых и подвигу святителя Гермогена{85} – должно было раскрепостить церковь и восстановлением патриаршества положить предел духовному оскудению России. Но ни того, ни другого сделано не было.

Оглядываясь на государственных деятелей той эпохи, мы видим в них те же качества и недостатки, что и в маньчжурских военачальниках, и немудрено: те и другие были членами того же общества, сынами того же народа, деятелями той же эпохи – эпохи великого духовного оскудения. Те и другие разменивались на мелочи – пассивно «отсиживались», «отбивались» вместо того, чтобы самим захватить инициативу событий. «Кругозору ротного командира» на верхах армии соответствовал «кругозор столоначальника» на верхах правительственной иерархии. Одинаковые причины влекут за собой и одинаковые последствия.

Внешняя политика

Внутренняя слабость отразилась и на внешней политике. В период непосредственно за Японской войной наше военное бессилие было полным, и Россия могла еле считаться великой державой.

План Вильгельма II – ослабить Россию дальневосточной войной – удался. Кайзер решил увенчать свой успех расторжением франко-русского союза, с тем чтобы вовлечь Россию и Францию, каждую в отдельности, в свою орбиту, использовать их против Англии, а когда придет время, то отдельно же и разгромить. Летом 1905 года, пользуясь ослаблением России, Вильгельм II в чрезвычайно грубой ультимативной форме потребовал отставки французского министра иностранных дел Теофиля Делькассе, проводившего политику сближения с Англией. Правительство Рувье беспрекословно подчинилось этому «неслыханному унижению». Однако бьеркское свидание монархов (лето 1906 года) успехом не увенчалось – и кайзер вынужден был отказаться от своего грандиозного плана. Затаив в душе смертельную ненависть к тому, кого он продолжал называть своим «дорогим братом», германский император взял реванш в екатеринбургском застенке{86}. История Каина и Авеля повторилась летом 1918 года…

Характер франко-русского союза изменился. До войны с Японией это был сговор равных (более того, Россия оказывала влияние на Францию, толкая ее на сближение с Германией). Теперь же положение изменилось – и в сторону для России отнюдь не лучшую. Франция энергично «прибрала к рукам» свою ослабевшую союзницу, скованную золотыми цепями парижских займов. И начальники французского Генерального штаба стали отдавать своим русским коллегам приказания, лишь из вежливости называя их «пожеланиями».

Коренным образом изменились отношения с Англией. В 1904 году дело едва не дошло до войны (гулльский инцидент), и русофобство английского общества превзошло таковое же японского. А в 1907 году по мановению дирижерской палочки Эдуарда VII – искуснейшего из венценосных дипломатов – обстановка совершенно переменилась, и если говорить об англо-русском союзе было еще преждевременно, то англо-русское соглашение было уже налицо: оно разрешало полюбовным образом ряд щекотливых вопросов, в частности о сферах влияния в Персии. О причинах этого внезапного русофильства нетрудно было догадаться. Судостроительные верфи Бремена и Киля работали полным ходом. Походило на то, что там серьезно решили вырвать из рук Британии скипетр вселенной – трезубец Нептуна. Заручиться на всякий случай русским пушечным мясом было неплохо.

Так состоялось зачатие англо-франко-русского Тройственного согласия: «entente cordiale» – между Парижем и Лондоном, брак по расчету – между Лондоном и Петербургом.

Воинственные выходки Вильгельма II, в частности знаменитый агадирский инцидент 1911 года, способствовали сплочению этих уз. В Берлине увидели в этом политику окружения Германии. Мало-помалу там стали считать единственным выходом из создавшегося положения предупредительную войну, пока Россия еще не окрепла от потрясений и пока можно было положиться на австрийского союзника…

В 1908 году европейский мир повис на волоске. Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину, что явилось прямым нарушением Берлинского трактата. Два миллиона сербов{87} попали под мадьяро-немецкое иго, и на Балканах завязался узел, чреватый грозными политическими последствиями. Наш министр иностранных дел Извольский{88} был предупрежден летом о готовившейся аннексии и предупрежден не кем иным, как своим австрийским коллегой графом Эренталем{89} при посещении Австрии летом 1908 года. За светскими развлечениями (охоты в Моравии) удивительный глава русской дипломатии совершенно забыл об этом вопросе капитальной важности, и Россия была застигнута врасплох.

Заносчивый тон Центральных держав и призрак войны, вставший на западной границе, весьма способствовали отрезвлению русского общества. Застигнутая врасплох Россия должна была примириться с совершившимся фактом: военный министр генерал Редигер{90} имел мужество заявить, что воевать мы еще совершенно не в состоянии. В результате этого кризиса произошли значительные перемены в правительстве. Ничтожного Извольского заменил Сазонов{91}, до того посол в Лондоне, человек способный, но легкомысленный, страстный англоман, ставший покорным инструментом в руках лондонского кабинета. Вся русская политика направлялась Сазоновым обязательно так, «чтобы в Лондоне остались нами довольны». Это преклонение перед Англией носило прямо нелепый характер, тем более что оно имело тенденцию обесценивать все русское.

Узнав в день объявления войны 1914 года о том, что петербургская толпа сожгла здание германского посольства, Сазонов пришел в отчаяние. Он вообразил, что, узнав о таком варварском поступке отсталой и дикой русской нации, просвещенное британское общественное мнение с негодованием отвернется от нас, и Россия погибнет. В такой тревоге он пробыл четыре дня, пока не было восстановлено сообщение с Лондоном. Англия успела тем временем объявить войну Германии – и первая телеграмма нашего посла графа Бенкендорфа сообщила Сазонову, что здание германского посольства разгромлено лондонской толпой.

Не без влияния Англии был взят курс на сближение с Японией. Токийский кабинет был, впрочем, больше нас заинтересован в установлении этих дружественных отношений, подготавливая аннексию Кореи. В результате состоявшегося в 1910 году русско-японского соглашения мы могли быть спокойны за наши дальневосточные владения и располагать сибирскими корпусами на западной границе как нам заблагорассудится. Русско-японское соглашение было заключено ездившим в Петербург «японским Бисмарком» маркизом Ито. На обратном пути из России на вокзале в Харбине Ито был застрелен фанатиком корейцем.

* * *

Подлинно блестящим успехом нашей дипломатии при Сазонове следует считать заключенный в Петербурге летом 1912 года союз балканских государств Сербии, Болгарии, Греции и Черногории под верховным покровительством Императора Всероссийского. Целью союза было освобождение от турецкого ига балканских христиан Старой Сербии, Македонии, Фракии и Эпира. Разгром Турции (вовлеченной с 1908 года Энвером{92} в орбиту германской политики) и усиление балканских славянских держав должны были положить предел австро-германским проискам на Балканах.

В октябре 1912 года Балканы вспыхнули как порох. Предводительствуемые престолонаследником Александром, сербы разгромили главную турецкую армию у Куманова и доконали ее окончательно у Битоля, закончив всю кампанию в две недели этим громовым ударом и отомстив за Косово Поле. Однако болгары, несмотря на победы генерала Радко-Дмитриева{93} под Лозенградом и Люле Бургасом, были остановлены под стенами Адрианополя, где их затем выручили сербы. Тем временем греки взяли Салоники, черногорцы осадили Скутари – и Турция запросила аман.

Такой оборот дела чрезвычайно встревожил Германию и Австро-Венгрию, решивших немедленно же перессорить между собой победителей и разрушить торжество ненавистного им «панславизма». В Софии происки их увенчались полным успехом, и подстрекаемая Германией и Австро-Венгрией Болгария предъявила совершенно непомерные требования, на которые никак не могли согласиться Сербия и Греция. Император Всероссийский предложил тогда свое посредничество, предусмотренное Петербургским протоколом, но оно было в дерзкой форме отвергнуто Болгарией, окончательно пошедшей по германской указке. Тогда во Второй Балканской войне (июнь 1913 года) Сербия и Греция силою оружия заставили болгар считаться с собой. К ним присоединилась и Румыния, отхватившая себе кусок северо-западной Болгарии с Силистрией. Воспользовавшись этой усобицей, Турция отобрала назад Фракию с Адрианополем. Вчерашние союзники стали заклятыми врагами. Вся работа русской дипломатии пошла прахом.

Балканские войны 1912–1913 годов имели огромное значение для мировой политики. С лета 1913 года Болгарию можно было рассматривать политически как двадцать седьмое государство Германской империи. Ненависть к Сербии определила всю болгарскую политику.

Сербия была с этого времени окружена врагами. С востока точила нож Болгария, с севера и запада грозовой тучей повисла двуединая монархия. Застрельщиком тут явилась Венгрия, вдохновлявшаяся свирепым славянофобом Тиссой{94}. К вековой племенной вражде примешивались, усиливая ее, экономические соображения (успешная конкуренция сербского сельского хозяйства тяжело отражалась на мадьярской экономике). Наличие независимой Сербии смущало и Германию, являясь единственной препоной к осуществлению грандиозного проекта «Drang nach Osten» Берлин – Багдад. Этот камень преткновения должен был быть убран с пути колесницы закованного в железо прусского Джагернаута или должен был быть ею раздавлен. Интересы Будапешта совпадали с интересами Берлина – и с каждым месяцем на берегах Савы все больше стало пахнуть порохом.


  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации