Текст книги "История русской армии"

Ни один германский батальон не был перевезен из России под Верден{23}. Русским армиям это обошлось в полтораста тысяч человек – больше, чем к тому времени пало под Верденом французов… В своем обстоятельном труде «Верден», вышедшем 13 лет спустя, маршал Франции Петен не нашел ни одного слова памяти этих 150 тыс. русских офицеров и солдат. Более того. Поместив в 1929 году в известном еженедельнике «Иллюстрация» очерк Верденского сражения, маршал Петен и здесь игнорировал кровавую русскую жертву и подчеркнул, что французская армия первую помощь получила только три месяца спустя после начала Верденского сражения, в мае, и что эта помощь пришла… «от доблестного сопротивления итальянских войск австрийским атакам в Тироле». Почему именно от итальянских войск в Тироле, а не от японских пожарных или португальских бойскаутов, маршал не указывает.

* * *

Мартовская неудача катастрофически повлияла на обоих главнокомандующих Куропаткина и Эверта. Они совершенно пали духом, и всякое наступление стало им казаться немыслимым. 1 апреля в Ставке состоялось под Высочайшим председательством совещание главнокомандующих фронтами относительно дальнейших действий в открывающуюся кампанию 1916 года. Генерал Куропаткин и генерал Эверт высказались за полную пассивность. При нашей технической нищете наступление должно было, по их мнению, закончиться неизбежной неудачей. Это мнение всецело разделил и приглашенный на совещание генерал Иванов.

Но тут заговорил новый главнокомандующий Юго-Западным фронтом. Государь и Алексеев услышали мужественную речь солдата и полководца. Генерал Брусилов верил в русские войска и требовал для своего «пассивного» фронта наступательной задачи, ручаясь за победу. Он увлек за собой нерешительную Ставку и робких своих коллег, зажег верой (хоть и ненадолго) уже потухшие их сердца.

После совещания Куропаткин подошел к Брусилову:

«Охота была вам, Алексей Алексеевич, напрашиваться! Вас только что назначили главнокомандующим, и вам притом выпало счастье в наступление не переходить, а следовательно, и не рисковать вашей боевой репутацией, которая теперь стоит высоко. Что вам за охота подвергаться неприятностям? Вы можете быть сменены с должности и потерять тот военный ореол, который вам удалось заслужить в настоящее время. Я бы на вашем месте всеми силами открещивался от каких бы то ни было наступательных операций, которые при настоящем положении могут вам лишь сломать шею, а личной пользы вам не принесут».

Куропаткин весь вылился в этих словах. Что можно сказать о таких военачальниках и можно было ли быть спокойным за будущее страны, участь которой вверялась в такие руки?

Решено было наступать 18-го (31 мая). Западные союзники, оставив для себя прежний срок 1 июля нового стиля, требовали в то же время от нас возможно скорейших действий – срок 15 июня нового стиля, указанный нам Жоффром в Шантильи, их больше не удовлетворял.

Юго-Западному фронту надлежало открыть кампанию демонстрацией из Ровненского района. Решительное же наступление должно было состояться к северу от Полесья. Западному фронту – нанести главный удар из Молодеченского района на Ошмяны и Вильну, Северному фронту – вспомогательный из Двинского района на Свенцяны. Эверту надлежало бить, Куропаткину – помогать, Брусилову – демонстрировать.

Апрель и большая часть мая прошли в подготовке к решающему удару. Сборы Северного фронта были мешкотны. Куропаткин колебался, сомневался, теряя дух. Во всех его распоряжениях чувствовался ничем не обоснованный страх перед высадкой германского десанта в Лифляндии – в тыл Северного фронта. Прося все время усилить свои армии, генерал Куропаткин отправлял все посылаемые ему подкрепления (в общей сложности 6 пехотных и 2 кавалерийские дивизии) на охрану Балтийского побережья, ослабляя этим свою маневренную группу. Совершенно так же он накануне Мукденского сражения ослабил Маньчжурскую армию на целый корпус, опасаясь несуществовавших хунхузских полчищ в Монголии. Видно было, что на широкую наступательную операцию главнокомандующий Северным фронтом так никогда и не решится.

Для психологии старших русских военачальников эпохи Японской и Мировой войн чрезвычайно характерны скептицизм к собственным десантным операциям и одновременно панический страх перед возможностью десанта противника. Составитель плана войны Ю. Данилов оставил целую 6-ю армию на финском побережье. Первая Ставка не желала слышать о десанте на Царьград, а в то же время выход немецких кораблей в море повергал ее в трепет. То же можно сказать про генерала Рузского и Куропаткина.

Сходно обстояли дела и на Западном фронте. Никогда ни один военачальник не работал столько, сколько работал генерал Эверт. Заваленный отчетами, таблицами, ведомостями, он в свою очередь засыпал войска бесчисленным количеством приказов, указаний, наставлений, стремясь обязательно все предусмотреть до последней мелочи. Генерал Эверт и начальник его штаба генерал Квецинский{24} не умели мыслить иначе, чем по трафарету Французского фронта, стремясь с совершенно негодными средствами воспроизвести и так невысокие образцы Шампанской битвы сентября 1915 года.

После неудачи мартовского наступления ими овладело отчаяние. Они видели, что то, что они делали, не годилось. Создать же свое, новое, найти выход из стратегического тупика, куда завела русские войска чужая мысль, они были не в состоянии. За суетливой работой штаба Западного фронта чувствовалась большая нервность, неуверенность в себе и в войсках. Сосредоточенных для удара на Вильну в Молодеченском районе 12 корпусов 2-й и 4-й армий – 480 тыс. бойцов против 80 тыс. неприятеля – уже казалось генералу Эверту недостаточным – он желал иметь по корпусу на версту фронта атаки! Чем ближе надвигался решительный срок 18 мая, тем более падал духом незадачливый главнокомандующий Западным фронтом.

В последнюю минуту, когда все уже было готово, он вдруг переменил весь свой план и вместо удара на Вильну избрал почему-то удар на Барановичи, переведя на это направление штаб 4-й армии. Для переработки планов он просил две недели отсрочки – с 18 мая на 31-е и, едва лишь получив их, попросил новую отсрочку до 4 июня, опасаясь… неудачи в Троицын день! На этот раз рассердился даже покладистый Алексеев. Эверту приказано было наступать, не справляясь со святцами.

Совсем иное дело было на юго-западе. Сдавая фронт, генерал Иванов характеризовал свои армии «небоеспособными», а наступление в Галиции и на Волыни – «безнадежным». Генералу Брусилову удалось преодолеть инертность своих подчиненных (проникшихся было подобными взглядами бывшего своего начальника) и заставить их энергично приняться за дело. Каледин и Сахаров не ждали от наступления ничего хорошего. У более мужественных начальников – Щербачева и Лечицкого – проскальзывал скептицизм. Заминок, однако, не было никаких.

Идея, положенная генералом Брусиловым в основу плана наступления, была совершенно новой и казалась парадоксальной. Учтя полностью опыт неудавшихся наступлений и попыток прорыва сплошного фронта на Французском и Русском театрах войны, он отказался от сосредоточения в одном месте «кулака», всегда заранее обнаруживаемого неприятелем, и потребовал подготовки наступления по всему фронту, дабы держать в заблуждении противника. По той же причине он решил сократить затяжную артиллерийскую подготовку и дать больше места суворовской внезапности. Каждый командующий должен был атаковать в направлении, которое сам выберет. Эти смелые идеи, порывавшие со всеми принятыми доселе шаблонами, смутили было лишенного творческой интуиции генерала Алексеева. Он пытался было возражать – по своему обыкновению слабо против этой «разброски сил», но, получив отпор подчиненного, смирился – тоже по своему обыкновению.

Главную роль генерал Брусилов отвел своему правому флангу – 8-й армии – как смежной с Западным фронтом, который должен был нанести врагу главный удар. Он все время помнил, что роль Юго-Западного фронта – второстепенная, и все свои стратегические расчеты подчинял выработанному в Ставке плану, сознательно принося в жертву главное направление своего фронта – Львовское, на котором стояла 11-я армия. Эту дисциплину стратегической мысли надо поставить ему в большую заслугу. В 8-ю армию он направил треть пехоты (13 дивизий из 38¹/²) и половину тяжелой артиллерии (19 батарей из 39) всего фронта и указал ей направление на Ковель – Брест (указание смелое, если принять во внимание, что до Бреста было 200 верст, а в резерве армии и вместе с тем всего фронта всего одна дивизия). Командовавший армией генерал Каледин решил нанести главный удар своим левым флангом в луцком направлении превосходными войсками XI и VIII армейских корпусов.

В 11-й армии генерал Сахаров наметил прорыв от Тарнополя на участке своего левофлангового VI корпуса, командиру которого энергичному генералу Гутору он больше всего доверял. 7-я армия, против которой находился наиболее крепкий участок австро-германского фронта, была самой слабой, насчитывая всего семь пехотных дивизий. Генерал Щербачев решил прорвать фронт врага там, где тактически это было легче всего осуществимо – на участке левофлангового II армейского корпуса у Язловца. Наконец, генерал Лечицкий положил сперва разделаться с неприятелем в Буковине, нанеся удар своим левым флангом (усиленный XI армейский корпус) в юго-западном направлении – к Карпатам, – а затем, обеспечив себя здесь, перенести удар на правый фланг, в Заднестровье.

Таким образом, Юго-Западный фронт намечал четыре отдельных сражения. Каждый командовавший армией выбрал направление для своего удара, ничуть не считаясь с задачей соседа. Все четыре армии наносили удар своими левыми флангами. Особенно досадно должен был сказаться разнобой в действиях 8-й и 11-й армий. Эта последняя должна была бы обратить все свое внимание на свой правый фланг, действовавший в соседстве с главным ударом 8-й армии на Луцк. Вместо этого генерал Сахаров все свои усилия направил на левое крыло, а своему правофланговому XVII корпусу приказал только демонстрировать.

Штаб Юго-Западного фронта не задавался целью связать воедино действия своих четырех армий. Генеральное сражение на юго-западе совершенно не входило в расчеты Ставки: оно должно было разыграться к северу от Припяти. Генералу Брусилову было указано «демонстрировать» – и только. Венцом и конечной целью этой своей «стратегической демонстрации» Брусилов наметил прорыв неприятельского фронта в четырех местах, рассчитывая этим в достаточной степени сковать неприятеля. Развития этих прорывов не должно было предвидеться, кроме разве Луцкого в 8-й армии – и то в зависимости от успеха главного наступления Западного фронта. Для Эверта «прорыв» был только средством к нанесению решительного удара. Для Брусилова он был целью, за которую его усилия не должны были идти.

Подготовка к прорыву была проведена юго-западными армиями выше всякой похвалы. Следует отметить как четкую организацию «огневого кулака» штабом 8-й армии, так и поразительную тщательность к подготовке пехотного приступа, его «ювелирную отделку» штабом «профессорской» 7-й армии. Летчики нашей 7-й армии сфотографировали неприятельские позиции на всем протяжении фронта Южной германской армии. По этим снимкам были составлены подробнейшие планы, на которых были занесены все ходы сообщения и пулеметные гнезда. В тылу нашей 7-й армии были сооружены учебные городки, точно воспроизводившие намеченные для штурма участки неприятельской позиции. Войска учились на них заранее, чтобы затем быть в неприятельских окопах, как у себя дома. Штаб 7-й армии даже перестарался. Он утомлял войска поистине циклопическими и в значительной степени бессмысленными земляными работами по «инженерному наступлению». Один II армейский корпус отрыл, например, на удивление потомству, 12 тыс. кубических метров земли.

* * *

В ночь на 15 апреля Х германская армия коротким ударом выбила из района Постов наш V армейский корпус, восстановив этим свое положение до нашего Нарочского наступления. Немцы отравили наши войска фосгеном, от которого маски старого образца не защищали. В этом неудачном деле мы лишились 130 офицеров, 10697 нижних чинов, 6 орудий, 72 пулеметов. Артиллерия корпуса спасена от захвата штыками витебцев и колыванцев. Через двенадцать дней, 27-го числа, немцы атаковали XIV корпус на стыке 1-й и 2-й армий, но были отбиты.

В мае месяце две новоформированные дивизии – 123-я и 127-я – были с управлением V Кавказского корпуса отправлены на усиление Кавказского фронта, а одна – 126-я – дана Юго-Западному фронту, где составила со 2-й Финляндской XLV армейский корпус – единственный резерв генерала Брусилова. В то же время не входившая в состав корпусов 77-я и 100-я пехотные дивизии в Полесье были сведены в XLVI армейский корпус на крайнем правом фланге 8-й армии и Юго-Западного фронта.

Общая картина нашей вооруженной силы представлялась в следующем виде:

Северный фронт – генерал Куропаткин, начальник штаба генерал Сиверс{25}, XLII отдельный корпус генерала Гулевича – в Финляндии, I, III армейские и усиленный V Сибирский корпуса – на лифляндском побережье в резерве фронта. 12-я армия генерала Радко Дмитриева, начальник штаба генерал Беляев – XLIII армейский, VI Сибирский, XXXVII армейский корпуса и VII Сибирский корпус (в резерве) – в районе Риги. 5-я армия генерала Гурко, начальник штаба генерал Миллер{61} – XIII, XXXVIII, XIX армейские корпуса и II Сибирский корпус (в резерве) – в районе Якобштадта. 1-я армия генерала Литвинова, начальник штаба генерал Одишелидзе{26} – XXIX, XXI, IV, XIV армейские и I конный корпуса – в районе Двинска.

Западный фронт – генерал Эверт, начальник штаба генерал Квецинский. 2-я армия генерала Смирнова, начальник штаба генерал Соковнин{27} – XXVII, XXXIV, XV армейские, I Сибирский, XXXVI армейский корпуса и V армейский корпус (в резерве) – в районе Нарочи. 4-я армия генерала Рагозы, начальник штаба генерал Юнаков{28} – XX, XXIV армейские, III Сибирский, II Кавказский, XXXV армейские корпуса – в районе Сморгони. Обе армии нацелены на Вильну. За ними во второй линии XXIII армейский корпус в резерве фронта, I Гвардейский, II Гвардейский, IV Сибирский и Гвардейский конный корпуса в резерве Ставки. Левее 4-й армии 10-я армия генерала Горбатовского, начальник штаба генерал Попов{29} – XXIV армейский, III Кавказский, I Туркестанский, XXXVIII, XLIV армейский, VII конный корпуса – в направлении на Крево. 3-я армия генерала Леша, начальник штаба генерал Байов{30} – XXV, Гренадерский, IX, XXXI армейский и VI конный корпуса – в направлении на Барановичи.

Юго-Западный фронт – генерал Брусилов, начальник штаба генерал Клембовский, 8-я армия генерала Каледина, начальник штаба генерал Сухомлин{31}, после генерал Стогов{32} – IV конный, XLVI армейский, V конный, XXX и XXXIX армейский корпуса – на ковельском направлении; XL, VIII и XXXII армейские корпуса – на луцком направлении. XLV армейский корпус в резерве фронта. 11-я армия генерала Сахарова, начальник штаба генерал Шишкевич{33} XVII, VII, XVIII, VI армейские корпуса – в направлении на Дубно – Броды Злочев (и дальше на Раву Русскую – Львов). 7-я армия генерала Щербачева, начальник штаба генерал Головин – XXII, XVI, II армейские корпуса – вдоль Стрыпы, II конный корпус (в резерве). 9-я армия генерала Лечицкого, начальник штаба генерал Санников{34} – XXXIII, XLI, XII, XI армейские, III конный корпуса от Днестра до румынской границы.

Неприятельские силы располагались следующим образом:

Вдоль Двины сильная VIII армия Отто фон Белова против 12-й и 5-й армий. На двинском направлении – армейская группа Шольца против 1-й армии. На виленском направлении – Х армия Эйхгорна – против 2-й и 4-й армий, XII армия Галльвица против 10-й армии. Все эти силы составляли «группу войск Гинденбурга».

Против нашей 3-й армии у Барановичей находилась «группа войск Леопольда Баварского» в составе IX армии самого принца и армейской группы Войерша. В Полесье – «группа войск Линзингена»: армейская группа Гронау против 3-й армии на Припяти, а все остальные силы против нашей 8-й армии – австро-венгерский конный корпус Гауэра, отдельный сводный австро-венгерский корпус Фата и IV австро-венгерская армия эрцгерцога Иосифа Фердинанда.

В Галиции – «группа войск Бем Ермолли» – I австро-венгерская армия генерала Пухалло и II самого Бем Ермолли – против нашей 11-й армии, Южная германская графа Ботмера – против нашей 7-й армии и VII австро-венгерская армия Пфланцер Бал-тина – против нашей 9-й армии.

«Группа войск Леопольда Баварского» была подчинена Гинденбургу, имевшему титул «главнокомандующего на Востоке». Войска же Линзингена и Бем Ермолли, действовавшие против нашего Юго-Западного фронта, подчинялись австро-венгерской Главной Квартире (эрцгерцог Фридрих, фельдмаршал Конрад).

Всего к северу от Припяти мы собрали для решительного удара 106 пехотных и 26 конных дивизий против 49 пехотных и 8 кавалерийских дивизий неприятеля, а к югу – в армиях генерала Брусилова – состояло 39 пехотных и 13 конных дивизий для демонстративных наступлений на равносильного противника, имевшего 38 очень сильных пехотных и 11 кавалерийских дивизий{35}.

15 мая австро-венгры (снявшие ранней весной 9 дивизий с русского фронта) перешли в энергичное наступление в Италии, нанеся в Тироле итальянцам сильное поражение. Итальянский главнокомандующий генерал Кадорна обратился за помощью к генералу Алексееву, король Виктор Эммануил телеграфно умолял Императора Всероссийского. Зная вассальную зависимость русской Ставки от западных союзников, Кадорна обратился к генералу Жоффру, прося его подействовать на генерала Алексеева для ускорения русского наступления. Генерал Жоффр отнесся к этому несочувственно – дело непосредственно не касалось Франции, значит, можно было позволить русским действовать так, как того могли требовать русские интересы. Кроме того – и это было главное, – скороспелое русское наступление не могло облегчить положение Французского фронта в такой степени, как наступление, хорошо подготовленное.

Генералу Брусилову было поэтому предписано ускорить переход в наступление, не дожидаясь подхода в 8-ю армию V Сибирского корпуса с Северного фронта. Русская карета скорой помощи опять понеслась на спасение очередного союзника.

* * *

На рассвете 22 мая гром 2 тыс. орудий от Припяти до Прута возвестил славу русского оружия.

В это утро атаковали наши 11-я армия генерала Сахарова и 9-я армия генерала Лечицкого. 23 мая перешла в наступление 8-я армия генерала Каледина, а 24-го и 7-я армия генерала Щербачева, дольше других ведшая артиллерийскую подготовку.

Успех сразу же превзошел все ожидания, и 25 мая армии Юго-Западного фронта подарили России победу, какой в Мировую войну мы еще не одерживали.

Правофланговая 8-я армия атаковала 23 мая. Генерал Каледин ввел в бой 12 пехотных и 7 кавалерийских дивизий – 170 тыс. бойцов с 582 орудиями против 12 пехотных и четырех кавалерийских дивизий – 160 тыс. бойцов и 766 орудий («группы войск Линзингена» – отдельных корпусов Гауэра{36}, Фата{37} и IV австро-венгерской армии).

Тяжелая местность – сплошные болота – чрезвычайно затрудняла бои и делала невозможным использование сосредоточенной в ковельском направлении конной массы в пять дивизий – 15 тыс. пик и шашек IV конного корпуса генерала Гилленшмидта{38} и V конного корпуса генерала Вельяшева{39}. Генерал Брусилов имел в виду стремительным наскоком IV конного корпуса по воде, трясинам и колючей проволоке захватить Ковель – важнейший узел сообщения в тылу врага. Невозможные местные условия и наличие в Полесье сильнейших групп Гауэра и Фата совершенно не принимались им в расчет. Генерал Гилленшмидт – начальник храбрый без опрометчивости – видел на месте всю невыполнимость этого плана. 23-го, 24-го и 26 мая он пробовал наступать совместно с войсками XLVI корпуса генерала Истомина{40}, в боях у Рафаловки и Костюхновки не добился особенного успеха и имел мужество не исполнить категорические, но неосновательные требования штаба фронта.

В корпусе Гауэра – Польский легион (три пехотные бригады) и три кавалерийские дивизии – 17 тыс. бойцов с 85 орудиями. В корпусе Фата – две пехотные дивизии 27 тыс. бойцов и 105 орудий. В боях у Костюхновки были разбиты поляки. У Рафаловки отличилась 16-я кавалерийская дивизия генерала Володченко{41} (черниговские гусары взяли батарею лишь месяц спустя, 23 июня у Волчецка).

В направлении на Ковель атаковали XXX армейский корпус генерала Зайончковского{42} и XXXIX корпус генерала Стельницкого{43}. Упорными трехдневными боями им удалось отбросить за Стырь левый фланг армии эрцгерцога – 2-й австро-венгерский корпус. В боях 23 мая в XXIX корпусе особенно отличился 407-й пехотный Саранский полк, взявший 3300 пленных (в том числе 1000 германцев) и 8 пулеметов.

Если в ковельском направлении нами был одержан только тактический успех, то в луцком – на путях главного удара – нас ждала полная победа.

Блистательным прорывом XL корпус генерала Кошталинского растерзал в боях 23-го и 24 мая у Жорнища и Олыки центр IV австро-венгерской армии – 10-й армейский корпус, тогда как VIII армейский корпус (где генерала Вл. Драгомирова временно замещал генерал Булатов) нанес полное поражение правофланговому сводному корпусу генерала Шурмая. Во 2-й стрелковой дивизии генерала Белозора{44} особенный успех имели 5-й и 6-й полки, открывшие XII корпусу путь на Олыку и Луцк. В 4-й стрелковой дивизии генерала Деникина первым прорвал все шесть линий неприятельских позиций 3-й батальон 13-го стрелкового полка капитана Тимановского, будущего начальника Марковской дивизии.

8-го стрелкового полка прапорщик Егоров с десятью разведчиками, скрытно пробравшись в тыл противнику, заставил положить оружие упорно дравшийся венгерский батальон и сам взял в плен 23 офицера, 804 нижних чина и 4 пулемета, отразив еще при этом конную атаку неприятельского эскадрона.

Эрцгерцог отвел свою разбитую армию на Стырь, и здесь 25 мая она была окончательно разгромлена. В этот день наша 14-я пехотная дивизия форсировала Стырь у Круп, а Железные стрелки генерала Деникина ворвались в Луцк. 56-й пехотный Житомирский полк, на которого был возложен штурм Круп, вначале не мог одолеть могучее предмостное укрепление. Штаб VIII корпуса распорядился прислать подкрепление. Услыша об их подходе, офицеры и солдаты отказались от поддержки: «Нас будут выручать? Житомирцы сами постоят за себя!»

Дружным ударом взяли они оплот врага, захватив при этом 67 офицеров, 2 тыс. нижних чинов и 13 пулеметов. Луцк взял 16-й стрелковый полк.

В то же время левофланговый корпус 8-й армии – XXXII генерала Федотова имел многотрудные бои с цепко державшимся на реке Икве левым флангом 1-й австро-венгерской армии. Генерал Каледин подкрепил его своим единственным резервом – XIV армейским корпусом генерала Лайминга{45}. 25 мая войска 105-й пехотной и 2-й Финляндской дивизий форсировали Икву в боях у Дорогостая и Торговицы. 23 мая в 101-й пехотной дивизии полки 401-й Корневский и 402-й Усть-Медведицкий потеряли одними только убитыми 35 офицеров. 24 мая эти же полки захватили 2 тыс. пленных. В 105-й пехотной дивизии отличился у Дорогостая 420-й пехотный Сердобский полк, взявший четыре орудия, а 6-й Финляндский полк Свечина форсировал Икву у Торговицы по горящему мосту, повторив бессмертное дело павловских гренадер под Клястицами и взяв 2 тыс. пленных. Штаб 8-й армии плохо разбирался в обстановке, иначе он подкрепил бы не свой левый фланг, а свой центр – XL корпус, имевший наибольший успех и наибольшие возможности.

В Луцком сражении 23-го по 25 мая войсками 8-й армии было взято 45 тыс. пленных, но только 66 орудий. Трофеи 8-й армии в Луцком сражении составили пленными 922 офицера, 43 628 нижних чинов, 66 орудий, 71 миномет и бомбомет и 150 пулеметов. Львиная доля добычи – половина пленных и две трети орудий приходится стрелкам XL корпуса.

Неприятель показал свой урон в 82 200 человек – 51 процент всего состава войск Линзингена (10-й корпус потерял свыше 80 процентов). Наш урон в 8-й армии составил: 417 офицеров и 32 957 нижних чинов убитыми и ранеными – 20 процентов общей численности. А между тем большая часть неприятельской артиллерии – без малого 300 пушек и мортир – и все штабы, начиная со штаба IV армии – давились нам в руки, оставшись без прикрытия за гибелью либо бегством пехоты. Но вся наша конница оказалась где-то в ковельских болотах, и некому было пожать плоды победы… На луцком направлении оставалась одна 12-я кавалерийская дивизия, но генерал Каледин запретил ей преследовать разбитого врага. Генерал Каледин держал 12-ю кавалерийскую дивизию за VIII армейским корпусом, тогда как главный успех и возможность конного наскока представились в XL корпусе. Став высшими начальниками, Брусилов и Каледин перестали быть кавалеристами.

Начальник 12-й кавалерийской дивизии барон Маннергейм{46} просил разрешения преследовать разгромленного и бежавшего неприятеля, потерял время и получил отказ. Будь на его месте граф Келлер, он без всякого спросу давно был бы во Владимире Волынском, а эрцгерцог Иосиф Фердинанд – в штабе Каледина!

Штаб Юго-Западного фронта совершенно не отдавал себе отчета в размерах и значении Луцкой победы. Ставка смотрела не на Брусилова, а на Эверта. И связанный ее директивами генерал Брусилов смотрел не на Луцк, а на Ковель – не на Деникина, а на Гилленшмидта.

Командовавший же 8-й армией генерал Каледин не чувствовал пульса боя. Он придерживал рвавшиеся вперед, чуявшие скорую и полную победу войска, подравнивал их, не смел преследовать, все время оглядывался на штаб фронта и неумело израсходовал резервы.

Корпусные командиры не были на высоте своих войск. Старик Кашталинский{47} в XL корпусе сказал себе «ныне отпущаеши». Он получил победу, большего не желал и, видно, страшился дальнейших успехов и ответственных решений, так и оставшись, несмотря на луцкую победу, побежденным при Тюренчене. В VIII корпусе сказывалось отсутствие энергичного и талантливого Б.М. Драгомирова. Его заместитель генерал Булатов{48} получил на несколько дней совершенно незнакомые ему войска, сам будучи уже назначен командиром I армейского корпуса на Западном фронте, и при таких условиях не мог сделать много. Командир же корпуса XXXII генерал Федоров разменялся на мелочи, терял время, шел ощупью и упустил возможность ударить в открытый левый фланг 1-й австро-венгерской армии…

26 мая генерал Брусилов предписал Каледину придержать победоносные центральные корпуса 8-й армии – XL и VIII – и подравнять по ним отставшие фланги. Штаб Юго-Западного фронта отказывался от использования Луцкого прорыва: это использование не входило в его расчеты. Внимание генерала Брусилова было поглощено ковельским направлением, как того требовал план Ставки, наметивший почему-то главный удар на Западном фронте.

Свечин{49} полагает – и, по-видимому, с большой долей вероятности, – что Брусилов заранее страшился возможности неприятельского удара от Ковеля во фланг атаковавшей от Луцка 8-й армии, помня, как уже однажды – в сентябре 1915 года – подобное наступление группы Герока сорвало первую Луцкую операцию. Брусилов не желал поэтому зарываться за меридиан Луцка – на Владимир Волынский и дальше на Раву Русскую, не разделавшись предварительно с Ковелем. Это предположение вполне приемлемо, особенно если не упускать из вида, что Юго-Западному фронту надлежало только содействовать Западному.

В боях 26-го и 27 мая правофланговые корпуса 8-й армии имели тактические успехи в ковельском направлении. В XLVI корпусе они были невелики, зато XXX корпус форсировал Стырь, а XXXIX взял Рожище. Центральные – XL и VIII – были «придержаны» после своей блестящей победы.

На левом крыле войска XLV и XXXII армейских корпусов прорвали фронт I австро-венгерской армии в дубненском направлении. Дружным ударом 2-й Финляндской и 101-й пехотной дивизий был истреблен 18-й австро-венгерский корпус и 28 мая взят Дубно. При взятии Дубна особенно отличился 401-й пехотный Корневский полк. Трофеи наши в боях 28 мая составили 110 офицеров и 5 тыс. нижних чинов пленными. Чрезвычайно посредственное руководство генерала Федотова не использовало всех блестящих возможностей стремительного прорыва наших войск и полной разрухи неприятеля. Оба эти левофланговые корпуса были вслед за взятием Дубна переданы в 11-ю армию.

Остается пожалеть, что генерал Брусилов не перенес в эти решительные дни свой командный пост ближе к полю сражения – в штаб 8-й армии либо даже в непосредственный тыл главной ударной группы своего фронта – XL и VIII корпусов. На месте он лучше отдал бы себе отчет в размерах победы и степени разгрома неприятеля. Тогда бы он принял, быть может, то полководческое решение, что дало бы нам выигрыш кампании, а быть может, и войны. Система командных постов, широко принятая в армиях французской и германской, позволяла командующему армией (либо группой армий) быть в личном контакте с исполнителями на местах, сохраняя в то же время постоянную связь с высшей инстанцией – штабом группы (либо Главной Квартирой). Наши уставы и положения этой системы не предусматривали. Подкрепив победоносный XL корпус резервным XLV, переведя сюда быстро V конный и бросив его с 12-й кавалерийской дивизией на Владимир Волынский, он окончательно стер бы с лица земли IV армию врага в вслед за тем вывел бы из строя Австро-Венгрию…

* * *

Командовавший 11-й армией генерал Сахаров перешел в наступление уже 22 мая после 8-часовой артиллерийской подготовки – самой кратковременной на всем фронте. 11-я армия развернула 8¹/² пехотные и 1 конную дивизии – 15 400 бойцов и 382 орудия – против превосходного в силах неприятеля – 157 тыс. бойцов и 614 орудий – I, II австро-венгерской армии и левого фланга Южной германской армии, насчитывавших 9 сильных пехотных и 2¹/² кавалерийских дивизий.

Удар VI армейского корпуса генерала Гутора пришелся по самому сильному месту неприятельского фронта – левофланговому 9-му корпусу Южной армии, усиленному германцами. В упорных боях 22-го по 27 мая у Воробьевки он понес большие потери и не имел успеха.

На правом фланге 11-й армии нашему XVII корпусу противостояли: правый фланг 18-го австро-венгерского корпуса I армии, группа генерала Козака{50} и 5-й австро-венгерский корпус II армии (этот последний, правда, слабого состава) – 3¹/² пехотных дивизий против двух наших. В центре нашему VII корпусу противостоял 4-й австро-венгерский корпус. На левом фланге против VI корпуса – усиленный 9-й австро-венгерский корпус, имевший 253 орудия против 120 наших. Нашему XVIII армейскому корпусу противостояла 48-я германская дивизия с почти равной по силе артиллерией (74 орудия против наших 84).