Текст книги "Пепел книжных страниц"

За ним следовали исправник Макаров и судебный следователь, которые, воспользовавшись тем, что супруги Безымянные завтракали наверху, а слуг на кухне удерживал доктор Дорн, через парадный вход, не без применения отмычек, поднялись по центральной лестнице, бесшумно прошли в гостиную и услышали всю откровенную беседу четы Безымянных с Ниной.

Ловушка захлопнулась.

Товарищ прокурора с поразительной грацией подскочил к остолбеневшему Федору Михайловичу, вырвал у него каминные щипцы, которыми тот намеревался огреть Нину по затылку, а исправник Макаров и судебный следователь попытались совладать со впавшей в яростное исступление, принявшейся швырять в них посуду со стола Пульхерией Ивановной, изрыгавшей при этом грязные площадные ругательства.

Когда же подоспевшие судейские, заполонившие дом Безымянных, скрутили все еще вопившую Пульхерию, а доктор Дорн отвел в сторону, защищая собой, Нину, товарищ прокурора Ипполит Кириллович, явно красуясь и крайне довольный собой, в мыслях уже в высоком кресле в столице, торжественно провозгласил:

– Федор Михайлович и Пульхерия Ивановна Безымянные, вы обвиняетесь в зверском убийстве Федора Павловича Карамазова, приключившемся…

Чувствуя, что голова у нее начинает трещать от комплиментов и что ее клонит в сон, Нина выслушивала очередной панегирик в свой адрес.

Был вечер того безумного, все никак не желавшего заканчиваться первого сентябрьского дня. Нина находилась в доме Катерины Ивановны, которая любезно предоставила в ее распоряжение свою лучшую комнату.

Жить в особняке арестованных и увезенных судейским приставом Безымянных Нина, конечно же, не могла.

Да и не хотела.

На этот раз свой восторг выражал рыжебородый купец первой гильдии, самый состоятельный житель Скотопригоньевска, фамилию которого она прослушала. Ибо теперь все почтенные граждане вереницей наведывались в дом Катерины Ивановны, желая узнать из первых уст подробности невероятного криминального дела.

Купец, превознося заслуги Нины до небес, объявил:

– Шейку такой прелестницы, как вы, Нина Петровна, должно украшать бриллиантовое ожерелье! Я выкуплю у вас, господа, бриллиантовое ожерелье, что приобрел ваш покойный отец, и сочту за честь, если вы, Нина Петровна, примете его в дар, в знак уважения от жителей нашего Скотопригоньевска…

Нина, устало вздохнув, посмотрела на доктора Дорна, стоявшего поодаль, и ответила:

– Крайне вам признательна, но если хотите выказать знак уважения, то прошу оплатить семье штабс-капитана Снегирева лечение их сына Илюшечки лучшими врачами и пребывание в Сиракузах столько, сколько этими врачами будет прописано!

Купец, ударив себя в грудь, пафосно заявил:

– О, когда прикажете отправить их на Сицилию?

Нина, обменявшись взорами с доктором Дорном, ответила:

– Не позднее следующей недели. Доктор Дорн охотно обсудит с вами все детали…

Сдав купца первой гильдии на руки доктору Дорну, Нина с легкой улыбкой пропускала мимо ушей то, что обращал к ней Митя, подле которого стояла в восхищении смотревшая на него Катерина Ивановна, и то, что добавил Алеша, который не отходил от Lise, прикованной к коляске и привезенной в дом Катерины Ивановны, и то, что изредка вставлял все еще бледный, но глядевший весело Иван, к которому жалась миловидная вдова, мать Lise, госпожа Хохлакова, явно положившая на ни о чем пока что не подозревавшего фрондера и философа глаз.

Похоже, дела братьев Карамазовых после кончины их недоброго родителя, а также разоблачения их подлинных убийц, Федора Михайловича и Пульхерии Ивановны Безымянных, разом пошли в гору.

Нина, вдруг осознав, что делать ей в гостиной, где все дружно галдели, было нечего, выскользнула в смежную комнату, желая прилечь, и услышала позади себя голос доктора Дорна:

– Вам плохо, Нина Петровна?

– Мне хорошо, очень хорошо! – уверила она его, чувствуя, что ей и в самом деле хорошо, как никогда.

Вопрос в том, что теперь, после удачного разрешения карамазовской коллизии, она решительно не знала, чем заняться.

Выйти, что ли, в самом деле замуж за доктора Дорна? Ведь три брата Карамазовых были более-менее в надежных руках, а с четвертым, Смердяковым, она и под угрозой смертной казни никогда бы ничего не замутила.

Пусть будет благодарен ей, что она спасла его от кровавых планов по его уничтожению четы Безымянных.

– Точно? – осведомился доктор Дорн. И, не дожидаясь ответа, внезапно взял девушку за руку. – Я спрашивал вас уже об этом, позволю задать вопрос снова: вы точно не хотите мне ничего сказать, Нина Петровна?

Хотела, но как?

И вдруг по неведомой причине к Нине прикатила та самая мысль, которая пришла в голову и исчезла, когда доктор Дорн вытащил ее с Иваном из флигеля, полного наркотических миазмов.

– Скажите, как вы узнали, что Безымянные использовали порошок из дьяволовой ноги? – спросила она, и доктор Дорн, все еще держа ее за руку, усмехнулся:

– Элементарно, Ватсон! Ну, это мог быть только какой-то наркотик, вызывающий галлюцинации, а именно дьяволову ногу, растение, подобно белладонне или дурману, из семейства пасленовых, использовал в своем рассказе о Шерлоке Холмсе Конан Дойл…

И внезапно осекся, а Нина, высвобождая свою руку из пальцев доктора Дорна, произнесла, глядя ему прямо в глаза:

– Любительница детективов, я в курсе, что первое произведение с Шерлоком Холмсом, «Этюд в багровых тонах», увидело в свет в 1887 году. А позвольте спросить, какой год сейчас?

Достоевский завершил «Братьев Карамазовых» в 1880 году, и Скотопригоньевск никак не мог жить в будущем, причем в таком далеком!

Или мог?

Нина же продолжала, по-прежнему смотря в глаза доктор Дорну, который вдруг уставился в сторону.

– А «Дьяволова нога», если мне не изменяет память, вообще относится к числу его поздних рассказов, изданных незадолго до Первой мировой. Ну, углубляться в то, что это за война, не будем, это же анахронизм. Как и ваша ссылка на Шерлока Холмса и тем более именно этот рассказ. Может, Евгений Сергеевич, сказать хотите что-то вы?

Дверь распахнулась, и горничная (не растрепанная, но столь же простодушная), произнесла:

– Вас желает видеть господин товарищ прокурора!

Ипполит Кириллович со звучной фамилией сталинского приспешника (еще один анахронизм!), сияя зеркально начищенными сапогами, вошел в комнату и легко поклонился. На его губах играла тонкая улыбка.

– А, Нина Петровна и Евгений Сергеевич, не хотел мешать вашей беседе, наверняка крайне важной!

Доктор Дорн, пряча глаза, заявил:

– Отнюдь, я все равно собирался уходить…

– Так и не ответив на мой вопрос? – произнесла ему в сутулую спину Нина, но доктор уже ретировался, точнее, позорно бежал, так и не удосужившись дать ей ответа.

Нагонять его, просить разъяснить ситуацию Нина не собиралась. Надо будет – сам к ней придет! Времена, когда она бегала за мужиками, упрашивая их то об одном, то о другом, миновали окончательно.

И в этом доктор Дорн ничуть не отличался от Славика.

Прикрыв за доктором дверь, товарищ прокурора, на губах которого играла все та же тонкая улыбка, произнес:

– Безымянный уже сознался, жена все еще упорствует, однако это дело методики. Расколется, куда денется! О, к нам, в Скотопригоньевск, уже съезжаются репортеры, процесс будет знатный! Прогремит на всю империю и наверняка даже за границу. И все благодаря вам, Нина Петровна!

Ипполит Кириллович отвесил ей легкий поклон, и Нина чуть кивнула.

– Как я понял, не желая вмешиваться в дела, меня не касающиеся, вы задали доктору Дорну вопрос, который он оставил без ответа, что с его стороны, вне всяких сомнений, не комильфо. Быть может, вы разрешите мне, Нина Петровна, также задать вам несколько вопросов, в надежде, что вы, по примеру доброго доктора, не оставите их без ответа?

Тон товарища прокурора был ласковый, однако ж Нина похолодела с головы до ног.

– Да, нет сомнений в том, что Безымянные виновны в убийстве Федора Павловича и пытались совершить иные жуткие деяния, намереваясь убить трех, нет, четырех братьев Карамазовых. Но это не отменяет некоторых неясностей в отношении вас, Нина Петровна…

Ощутив, что вот-вот упадет в обморок, Нина закрыла глаза. До нее донесся журчащий голос Ипполита Кирилловича:

– Кто вы, мы выяснить не можем. Достоевская, фамилия, которой вы прикрываетесь, явно не ваша подлинная. Вы утверждали, что доктор Дорн – ваш супруг, но это не так. Вы, как создается впечатление, от кого-то скрываетесь и причастны к чему-то… не хочу сказать, криминальному, но явно вызывающему вопросы со стороны властей…

Нина осела на пол, и помощник прокурора, подхватив ее, уложил на диван.

– Ах, Нина Петровна, не надо так переживать! Мы готовы закрыть глаза на ваши прегрешения, но я хочу знать правду. Не пугайтесь вы так, я сейчас принесу вам воды. Вы только не повторяйте ошибки и не сбегайте – все равно живо найдем. Скотопригоньевск – городок маленький.

Товарищ прокурора вышел из комнаты, оставив Нину одну. Ну да, а на что она, собственно, надеялась? И теперь уже не спастись – к доктору Дорну не пойдешь хотя бы потому, что Вышинский в курсе, где она скрывалась в первый раз.

А куда ей еще податься?

Поднявшись и все еще чувствуя слабость, Нина принялась размышлять над тем, что же ей презентовать Ипполиту Кирилловичу, чтобы оставил ее в покое.

Только не правду!

Выдать себя за раскаявшуюся революционерку? Нет, он на такое точно не захочет закрыть глаза. Ладно, тогда за внебрачную дочку одного из великих князей, которая скрывается от могущественного папочки? Против власти Вышинский, мечтающий о блестящей карьере в аппарате этой самой власти, не пойдет. Выдумать слезливую историю о муже-тиране? Но тогда нужны адреса, пароли, явки…

Так и не додумавшись ни до чего путного, Нина подошла к другой двери, которая вела во внутренние покои, а оттуда на черную лестницу и распахнула ее.

Похоже, убегать от Ипполита Кирилловича входило у нее в привычку. Поедет в Питер, а оттуда махнет за границу. В конце концов, в девятнадцатом веке со знаниями из века двадцать первого она не пропадет. Может миллионы, нет, миллиарды огрести на изобретениях, которые еще не были сделаны. Или превратиться в великую прорицательницу, которая в состоянии предсказать любое историческое событие, по крайней мере, крупное…

Нина вышла в коридор, слыша смех и веселые голоса в салоне рядом. Покидать героев, нет, друзей, к которым прикипела за эти несколько дней душой, ей будет ой как сложно.

Но придется.

В особенности таинственного доктора Дорна, знатока еще не написанных произведений о еще не выдуманном Конан Дойлом сыщике Шерлоке Холмсе.

Похоже, и эту шараду ей уже не разрешить.

Надо делать ноги.

Из комнаты, откуда она вышла, раздался вкрадчивый голос товарища прокурора Вышинского:

– Нина Петровна, ну что же вы, право! Все же решили снова улепетнуть? Это признание, а признание, как известно, царица доказательств! Вынужден вас огорчить, дом мной на всякий случай оцеплен полицейскими шпиками, так что выскользнуть отсюда вам не удастся… Ну что, поговорим?

Понимая, что поступила крайне глупо, поддавшись секундному импульсу, Нина повернулась: делать было нечего.

Поговорить так поговорить.

И онемела. Вместо обычной двери, через которую только что вышла из комнаты в коридор, увидела перед собой ту самую, темно-синюю, с ручкой в виде разинутой пасти льва.

Откуда-то сбоку донесся нетерпеливый голос Ипполита Кирилловича:

– Я же знаю, что вы на черной лестнице, Нина Петровна. Вы вернетесь или мне к вами выйти?

И Нина, быстро взявшись за ручку в виде разинутой пасти льва, потянула ее на себя и, увидев впереди ночную тьму, не закрывая глаз, смело шагнула в самый ее центр и…

…и, толкнув дверь, вывалилась вдруг с обратной стороны тайной комнаты, за отошедшей в сторону книжной полкой, в особняке Георгия Георгиевича, в его квартире над «Книжным ковчегом», в городе, где она училась в аспирантуре.

В двадцать первом веке.

И, судя по всему, в тот же вечер, когда и пришла к Георгию Георгиевичу в книжный магазинчик после того, как профессор Штырь поставил ей на экзамене по специальности «пару».

И не только в тот же вечер, а, судя по дымящейся чашке чая, ее собственной, а также пирогам на кухонном столе, – почти в ту же самую минуту.

Часы показывали двадцать две, нет, уже двадцать три минуты десятого. А сколько было, когда она отправилась искать внезапно исчезнувшего Георгия Георгиевича?

Четверть десятого!

Часы тикали невыносимо громко. Тик-так, тик-так, тик-так…

Это реальность – или выдумка. Что вообще реальность, а что выдумка? И когда выдумка имеет шанс стать реальностью, а реальность переходит в разряд выдумки?

И вообще, к чему это разграничение – может, разницы нет?

Подойдя к стулу, на спинке которого висела ее сумочка, Нина дотронулась до нее, словно желая убедиться, что все это реально.

Если это реально, то как быть с тем, где она только что провела несколько дней? Скотопригоньевск – что, выдумка?

Или, черт побери, реальность? Да, братец-черт знал бы ответ – если бы существовал. Как существовал бы Скотопригоньевск.

Но он, именно что черт побери, существовал. Или она сошла с ума?

«Я сошла с ума, я сошла с ума…»

Нина даже дотронулась до своего лба – нет, температуры не было. Или у нее видения? Например, вызванные мозговой опухолью?

Или, к примеру, запоздалым воздействием дьяволовой ноги?

Дьяволовой ноги, насколько она помнила, в реальности не существовавшей и выдуманной Конан Дойлем для своего одноименного рассказа.

Тик-так, тик-так, тик-так…

Нет, так больше продолжаться не может. Кто-то должен дать ей ответ на ее многочисленные вопросы – вопросы, которые она не задала.

Но так хотела бы задать.

И Нина почему-то подумала о докторе Дорне. Но вот он-то был абсолютно реален, так ведь?

Вынув из сумочки мобильный и выключив его, Нина проигнорировала девяносто три сообщения от Славика и пятьдесят два пропущенных от него же звонка и забила в поисковик «Доктор Дорн, «Чайка».

И мгновение спустя жадно читала чеховскую ремарку касаемо доктора Дорна. «Евгений Сергеевич Дорн, врач».

Отрицать это после всего, что она увидела, было бы бессмысленно.

И цитату самого доктора Дорна из пьесы «Мне пятьдесят пять лет».

Ну да, так и есть, правда, выглядит явно моложе.

Наконец, фразу в его адрес: «Вы прекрасно сохранились и еще нравитесь женщинам». И даже: «Женщины всегда влюблялись в вас и вешались на шею».

Нина предательски покраснела. Ну уж дудки, она в доктора Дорна, хоть чеховского, хоть какого, не влюблена ни капельки.

Ни капельки?

Где-то рядом раздался шорох, и Нина, едва не выронив мобильный из рук, подпрыгнула на месте.

И в ужасе вдруг решила, что сейчас из дверного проема покажется зомби Федор Павлович – с торчащим из расщелины в черепе турецким ятаганом и при этом абсолютно голый.

Со сверточком с тесемочкой из тайничка за ширмочкой перед причинным местом.

Что сделало бы его еще гаже.

Шорох, явно шедший с лестницы, что вела вниз, в книжный магазин, угрожающе повторился.

– Георгий Георгиевич! – позвала девушка, не надеясь получить ответ, и подпрыгнула от ужаса, когда услышала с лестницы знакомый сочный бас:

– Ниночка, с возвращением! Ну, как прошло ваше первое путешествие?

До нее донеслось одышливое сопение, и в дверях кухни показался Георгий Георгиевич собственной персоной. Нина была крайне рада видеть его и бросилась к нему, как будто не видела его целую вечность.

Так оно и было, хотя с момента ее исчезновения и появления прошло, судя по всему, минут семь.

– Георгий Георгиевич, где же вы были? – воскликнула девушка с явным упреком, а библиограф, грузно опускаясь на стул, заметил, подвигая к себе тарелочку с недоеденным пирогом.

Прямо как на веранде у покойного Федора Павловича.

– Гораздо занятнее узнать, где, Ниночка, были вы!

И он принялся уплетать пирог, как будто только что вернулся после долгого путешествия. И Нина поняла – не исключено, что это именно так! Тем более одеяние на библиографе, как до нее только что дошло, было крайне странное, какое-то холщовое.

Похожее на монашескую рясу.

Да и темные очки на глазах были какие-то странные, словно самодельные.

Наверное, и в самом деле самодельные.

– Ух, как мне этого там не хватало! – произнес он с набитым ртом. – Ну, Ниночка, что же вы молчите? Наверняка у вас масса вопросов. И я готов ответить на любой из них. Так что начинайте.

Нина, внезапно сообразив, что вопросов у нее так много, что она не знает, с чего, собственно, начать, тоже опустилась на стул и только после этого отметила, что облачена отнюдь не в летний сарафан, в котором ходила на экзамен по специальности.

А в летнее платье по моде третьей четверти XIX века – в то самое платье, в котором она еще несколько минут назад выслушивала комплименты в гостиной дома Катерины Ивановны, что на Большой улице.

Вздохнув, Нина нервно одернула кружевные рукава, а Георгий Георгиевич, прикончив один кусок пирога, тотчас принялся за другой.

– Ну так что, Ниночка, ни единого вопроса? Этого быть не может!

Тик-так, тик-так, тик-так…

Взглянув на часы, Нина произнесла:

– А как такое может быть, что… что прошло только десять минут?

Библиограф, усмехнувшись, поправил ее:

– Семь. Не десять, Ниночка, а семь. Всегда семь минут, вне зависимости от того, как долго вы там пробудете: минуту, день, год или полвека. Когда вы через дверь пройдете обратно, то окажетесь там же, откуда уходили через дверь, и обнаружите, что миновало только семь минут. С ума сойти, не так ли?

– А почему не две? – выпалила Нина, и кустистые брови библиографа пошли вверх.

Девушка, несколько запинаясь, объяснила:

– Ну, это как в романе Кинга «11/22/1963», где герой через временной портал отправляется в прошлое, чтобы предотвратить убийство президента Кеннеди. И каждый раз, вне зависимости от того, как долго ты пребываешь в прошлом, пусть даже несколько лет, при возвращении проходит только две минуты. Вот я и спрашиваю – почему семь, а не две?

Поморщившись, Георгий Георгиевич снял самодельные темные очки и, нащупав на столе свои собственные, стильные, водрузил их на мясистый нос.

– Ниночка, вы же в курсе, что Кинга я не особо жалую. Его многие считают американским Достоевским, более того, лучшим Достоевским, чем настоящий Достоевский, но для меня он был и останется автором незатейливых страшилок и вторичной фантастики…

Нина подумала, что ей повезло попасть в роман подлинного Достоевского, а не угодить, скажем, в «Оно» лучшего Достоевского Стивена Кинга – в канализационный коллектор в гости к веселому клоуну Пеннивайзу, большому любителю полакомиться детишками.

Или, к примеру, в роман про милый городок Салемс-Лот, превращенный стародревним вампиром в урочище себе подобных кровососов.

– Что же касается сути вашего вопроса, Ниночка, то могу ответить на него так: семь минут, а не две, потому что две минуты – это литературная выдумка, а семь – наша с вами реальность!

Нина, засмеявшись, ответила:

– Но я только что побывала там, в литературной выдумке! И должна сказать, что она реальнее любой реальности!

Георгий Георгиевич, вздохнув, подложил себе третий кусок пирога, отпил чаю, качнул головой и прошествовал к газовой плите, где поставил нагреваться воду.

– Ну да, вот мы и подошли к главному. Что реальнее: выдумка или действительность? И что есть выдумка и что действительность. Хотите свежего чаю? А тот за семь минут все же успел подостыть…

Отказавшись, Нина все ожидала ответа на вопрос, сформулированный самим библиографом, но тот не торопился дать на него ответ.

Не выдержав, Нина произнесла:

– Но как так, Георгий Георгиевич? Как такое возможно?

Тот, положив себе в бокал пять ложек сахара с горкой, тщательно размешал их, отхлебнул, улыбнулся и сказал:

– Ну, путешествия во времени вполне реальны. Эксперименты с перемещением в будущее уже ведутся, а с тем, чтобы переместиться в прошлое, некоторый напряг, однако ряд теоретических физиков, насколько я в курсе, допускают их возможность…

Нина перебила его:

– Не в прошлое, а в… в литературную реальность? Это совсем другое!

Снова отхлебнув чаю, библиограф спросил:

– Ниночка, а кто вам сказал, что это так? Те же теоретические физики исходят из того, что помимо нашей Вселенной существует нечетное число параллельных. Так почему бы некоторым из них не быть отображениями некоторых, кто знает, быть может, и всех когда-либо написанных людьми произведений? Ведь, опять же, по мнению некоторых экспертов, наш мир – это своего рода компьютерная программа. Или, кто знает, роман! И, опять же, кто знает, создавая такой роман на бумаге, а теперь на компьютере, автор, сам того не ведая, дает толчок к возникновению нового реального мира, просто в параллельном измерении.

Нина с благоговейным ужасом посмотрела на него.

– Вы шутите?

– Отнюдь, Ниночка. Я не говорю, что это так, а всего лишь предполагаю, что это могло бы быть так. Потому, как и наш мир, и наша с вами история, для нас с вами более чем реальная, могут оказаться всего лишь плодом фантазии какого-нибудь существа из другой галактики! Ну, или из параллельной Вселенной! Из параллельной литературной Вселенной.

Вздохнув, Нина прошептала:

– Но почему тогда Достоевский? Я его никогда не любила, хотя теперь мнение наверняка изменю. Но и «Братья Карамазовы» не были романом, который мне особо нравился. Тогда уж лучше «Идиот» или, на худой конец, «Бесы»…

Георгий Георгиевич, откинувшись на стуле и попивая чай, сказал:

– Ниночка, не вы выбираете книгу, а она выбирает вас. Чтобы переместиться в то литературное произведение, которое вам хочется, требуется многолетняя упорная тренировка. Да и даже тогда не всегда срабатывает. Причем это путешествие – не просто отпуск. У вас всегда имеется цель!

– Цель? – переспросила Нина, и библиограф энергично кивнул:

– Да, цель, Ниночка. Вернее, миссия. Вы же наверняка заметили, что многие детали отличаются от известного вам произведения. Потому как то, что создал автор, – это одно, а то, как живет этот мир уже без автора, по своим автономным законам, – это совершенно другое. И попали вы туда, чтобы что-то изменить!

– Изменить? – снова переспросила Нина. – Но что?

И вдруг стала понимать, о чем ведет речь Георгий Георгиевич.

– Ну, смотрите, перед тем как вы отправились в свое путешествие, я позволил себе тоже воспользоваться дверью. Потому что заметил, что вы по причине нашего разговора, принимавшего странный ход, крайне напряжены и готовы сбежать. Допустить этого я не мог, поэтому и подтолкнул вас к тому, чтобы воспользоваться дверью. Ну, а сам ушел через свою. Причем, в отличие от вас, по причине многолетнего тренинга, я могу попадать туда, куда мне заблагорассудится. Мое любимое произведение, как вы знаете, «Имя розы» Умберто Эко…

Нина быстро кивнула – о любви библиографа к первому и самому знаменитому роману итальянского профессора семиотики они говорили, и не раз.

– Так вот, попав туда, вы просто так уже не сумеете выбраться обратно. Потому что дверь откроется только тогда, когда вы достигнете цели. Какой именно, вам неизвестно, но то, что достигнете, ясно с самого начала. Так, я уже сумел предотвратить пожар в знаменитой Храмине, библиотеке, затерянной в Альпах североитальянской обители, спасти от чумы во время эпидемии Черной Смерти Вильгельма Баскервильского, отыскать ряд прочих раритетных трудов древних авторов, принять участие в декабрьском конклаве 1334 года в Авиньоне и почти быть избранным папой римским, сделаться настоятелем аббатства и, наконец, суметь поймать жестокого убийцу!

Как и она сама…

– И, опять же, то, что вам известно из произведения, составляет только общую канву реальности, в которой вы очутились. Что-то так, но многое иначе. Потому как автор, это произведение написавший, своего рода хроникер-летописец, как водится в подобных случаях, допустивший ряд ошибок и неточностей. Как исследователь, живописующий нравы и события в неведомой стране и многое что перевирающий, не так понимающий, опускающий или, наоборот, выдумывающий…

Нина живо спросила:

– И вы что, предотвратили пожар в монастырской библиотеке? Это же так… круто!

Георгий Георгиевич, явно польщенный ее словами, произнес:

– Да, потому что пожар в библиотеке был необходим исключительно автору романа, синьору Эко, и являлся краеугольным камнем в разработанном им сюжете произведения. Но в реальности, той самой реальности, в которой я оказался, пожар был одной из возможностей, но отнюдь не необходимостью. Да, в Средние века ряд монастырей сгорал дотла, но ведь многие не горели ни разу, а если и горели, то вовсе не дотла. Или горели, но вовсе не в Средние века, а в нынешнее время – как собор Парижской Богоматери – и так далее.

Вопрос о том, был ли тогда пожар на старой мельнице, в которой располагалась химическая лаборатория Федора Михайловича Безымянного, необходим какому-то другому автору для развития иного сюжета совершенно неизвестного романа, в голове у Нины промелькнул, однако спросила она совершенно иное:

– И вы что, в самом деле отыскали ту заветную книгу, за которой все охотились?

Георгий Георгиевич усмехнулся в белоснежную бороду.

– Вы имеете в виду вторую книгу «Поэтики» Аристотеля, которая, как представлял это в своем романе Эко, могла бы подорвать устои католицизма и тем самым тогдашнего мирового порядка? Да, держал, и не только ее, однако по причине своего недуга не имел возможности читать, ведь шрифт Брайля тогда, в 1327 году, еще не изобрели…

Нина не смогла сдержать восторженного возгласа, и библиограф продолжил:

– Опять же, это только в романе затерянная книга Аристотеля представляет опасность для миропорядка, в действительности же, имейся она в самом деле в наличии и отыщись в те времена в какой-нибудь монастырской библиотеке, никаких катаклизмов она бы не вызвала. Как, например, и «Код да Винчи» Дэна Брауна в наше с вами время. Потому что одно – фантазия автора, насытившего свой роман элементами преувеличения, столь свойственными сенсационной литературе, а совсем другое – влияние определенных вещей и процессов на протекание событий в реальном мире. А мир, в котором я побывал, как тот, в котором побывали вы, реален. Вы ведь согласны?

Не в состоянии успокоиться, Нина быстро добавила:

– А как вы чуть не стали папой римским? Вы же православный!

Георгий Георгиевич улыбнулся:

– А что, Ниночка, думаете, мои соперники-кардиналы так уж верили в Господа, все равно какой религии? Да, папой, слава Богу, не стал, а если бы избрали, конечно же, отказался бы от тиары, – это вы уж мне поверьте, Ниночка! Но не отказался стать новым настоятелем того самого аббатства со второй книгой «Поэтики» Аристотеля, в благодарность за то, что вовремя и почти без ущерба для библиотеки потушил пожар и поймал убийцу. Причем убийцу иного, не из романа Эко, а гораздо более жесткого и изворотливого, много лет уничтожавшего детей в округе.

– И кто им оказался? – спросила заинтригованная Нина, и библиограф строго погрозил ей пальцем.

– Как-нибудь расскажу, но сначала поведайте, что пережили вы! Интересно же!

Нина начала свой рассказ и завершила его, когда была уже почти полночь. Георгий Георгиевич, задававший во время повествования ряд вопросов, восторженно заметил:

– Вот это да! Ну что же, Ниночка, все понятно – ваша миссия заключалась в том, чтобы изобличить подлинного убийцу старика Карамазова. И вы с ней блестяще справились. Потому как та версия, которую нам навязывал автор, – это одно, а реальность в вызванной им к жизни Вселенной – совсем другое!

Нина робко спросила:

– А снова попасть туда не получится?

Георгий Георгиевич заметил:

– Что, понравилось? Если книга вас снова выберет, то всенепременно попадете. Однако, как в игре, снова окажетесь на «Старте». И, что самое забавное, в этот раз все будет иначе, совершенно иначе! И миссия у вас будет иная, и убийца окажется иным человеком, и, возможно, убийцы никакого не будет, а миссия будет заключаться в абсолютно другом. И пока вы не выясните, в чем именно, и не выполните ее до конца, дверь не откроется!

Вздохнув, Нина подумала, что больше никогда, вероятно, не увидит ни Митю, ни Ивана, ни Алешу.

Ну, и не их родителя, старика Федора Павловича, относительно чего она не испытывала ни малейшего сожаления.

Ни малейшего.

Ни доктора Дорна.

Хотя, может, и увидит?

– Путешествия в эти миры засасывают, часто это превращается в наркотик, так что не надо перебарщивать. Однако, когда вы станете моей преемницей, времени на такие путешествия у вас особо не останется – придется позаботиться о «Книжном ковчеге», а это весьма трудоемкое занятие…

– А вы сами вернетесь в аббатство и в его библиотеку? – спросила Нина, и Георгий Георгиевич кивнул:

– Ну да. Потому что пришло время давать дорогу молодым. И я остановил выбор на вас, Ниночка! Вы ведь согласны?

Так просто было бы немедленно ответить «да», но Нина этого не сделала.

– Как понимаю, «Книжный ковчег» что в одной реальности, что… в другой реальности – своего рода портал для перехода между… мирами? – осведомилась девушка. – А кто их создал или основал?

Георгий Георгиевич пожал плечами.

– Это как с происхождением нашей Вселенной и нашего мира – имеется масса теорий, начиная от религиозных доктрин разнообразного толка и заканчивая строго выверенными, но звучащими зачастую еще похлеще любого теологического мифа выкладками астрофизиков. Одни говорят одно, другие другое, никто не знает, что на самом деле является истиной, если истина вообще существует!

Он смолк, погладил бороду и сказал:

– Во всяком случае, эти книжные лавки существовали уже давным-давно, конечно, в разные века в разном виде, но суть общая. Они раскиданы по всему миру, их пять или шесть сотен, вероятно, даже больше, потому что некоторые библиографы предпочитают оставаться в тени…

С бьющимся сердцем Нина спросила:

– А вы ведь этих библиографов знаете?

– Ну, далеко не всех, однако многих, очень многих. Я ведь уже тридцать с лишним лет заведую нашим «Книжным ковчегом»…

Ощущая легкое головокружение, девушка продолжила:

– А такого библиографа, как… доктор Дорн, вы, случайно, не знаете?

Наморщив лоб, Георгий Георгиевич задумался.

– Это что, как у Чехова в «Чайке»? Его, случаем, не Евгением Сергеевичем кличут?

Он оглушительно расхохотался, явно причисляя свое замечание к разряду шуток, причем удачных, а Нина сочла за благо не говорить, что так оно и есть.

Хотя кто знает, как доктора Дорна звали на самом деле – она ведь тоже назвалась госпожой Достоевской…

– Нет, такого не знаю и имени такого среди библиографов не слышал. Многие берут себе псевдонимы в честь любимых литературных персонажей, но вот чеховский доктор пока что не попадался. А к чему вы спрашиваете, Ниночка?

Девушка не стала говорить, что опустила некоторые важные детали своего пребывания в Скотопригоньевске, например, ни разу не сообщив Георгию Георгиевичу, как именно звали ее доброго ангела в пенсне и с чеховской бородкой, который помог ей распутать клубок тайн и загадок, называя его исключительно «доктор».