Текст книги "О чем рассказали мертвые"

– Ну а как насчет детоубийцы, сударыня? – вкрадчиво осведомился сэр Джоселин. – Его бы вы тоже стали «лечить» настойкой иссопа?

Аделия не знала, что ответить.

– А при случае можно и принципы побоку, – презрительно сказал сэр Джервейз. – Баба есть баба. Семь пятниц на неделе.

Смертную казнь Аделия считала наглой демонстрацией силы властей. Людей приговаривали к повешению с легким сердцем, в огромном количестве и порой за мельчайшие проступки. Она же с яростью и отчаянием боролась за жизнь каждого больного. И ее приводило в бешенство, что параллельно именем закона убивают здоровых людей. Кого бы ни судили, она всегда была на стороне того, кому грозила смерть. В воображении Аделия ставила себя на место обвиняемого. Она родилась в богатой и благополучной семье. Ну а если бы ей повезло меньше? Подбери ребенка, брошенного на склоне Везувия, не пара салернских докторов, а семья бедняков, Аделия, возможно, сейчас тоже бы сидела на скамье подсудимых и ждала высшей меры.

Для Аделии закон был отправной точкой цивилизации – способом уйти от диких понятий типа «око за око, кровь за кровь». Смертная казнь не улучшает общество. Как женщина она с радостью приветствовала бы казнь детоубийцы – «Уничтожьте лютого зверя!» Но как доктор она бы продолжала гадать, каким образом человек повадился совершать жестокие преступления… Вряд ли ей удастся это понять, но пытаться Аделия никогда не устанет.

Только теперь, измерив пульс сэру Роули и сцепившись с его посетителями, Аделия удивилась тому, что экономка без дела топчется в середине комнаты.

– В чем дело, Гилта? – спросила она.

– Да вот уперлась, – сказал сэр Роули. – Сэр Джоселин принес мне сладости, а она не велит брать.

– Леди Болдуин просила передать, раз мне все равно карабкаться на верх башни, – пояснил сэр Джоселин.

Гилта молча взяла корзинку от супруги шерифа и сняла с нее салфетку. Внутри Аделия увидела пестрые подушечки и ощутила характерный запах ююбы.

Женщины переглянулись. У Аделии даже голова закружилась.

– Думаешь, яд? – шепотом спросила она экономку.

Гилта пожала плечами.

– А где Ульф?

– С Мансуром, в безопасности.

– Что вы там перешептываетесь? – спросил сэр Роули. – Если мне нельзя сладкого, угостите хотя бы гостей.

«И в крепости нам не укрыться от Ракшаса, – подумала Аделия. – Если он захочет нанести удар, каменные стены его не остановят. Мы его мишень. Преступник ждет нас за каждым углом и найдет тысячу способов избавиться от досадной помехи».

Ничего не отвечая, Аделия жестом велела Гилте идти прочь вместе с опасной корзинкой, а сама кинулась к столику, где стояли лекарства.

На первый взгляд все пробки были на месте, коробочки с порошками лежали как обычно, но кто знает…

Нет, абсурд! Детоубийцы нет в башне. Он не мог залететь в окно, отравить лекарства и упорхнуть… Однако в доме ростовщика все микстуры и снадобья лучше выбросить. Туда Ракшасу ничего не стоило тайно проникнуть.

От этой мысли стало жутко. Где он сейчас, что замышляет?

За спиной салернки шел оживленный разговор о лошадях – обычная тема для всех рыцарей.

Косясь на мужчин, Аделия ловила на себе сальные взгляды сэра Джервейза. Или это не похоть, а ненависть? По тупым глазам не угадаешь оттенки чувств.

Душегуб или нет, но сэр Джервейз был ей неприятен. Бесстыжий хам! Насколько приятнее его друг – сэр Джоселин. Лекарка прошествовала к двери и демонстративно распахнула ее:

– Пациент устал, господа.

Сэр Джоселин покорно встал.

– Жалко, что мы не застали доктора Мансура, – сказал он. – Передайте ему нашу искреннюю благодарность за спасение сэра Роули.

– А где, кстати, этот неверный? – спросил сэр Джервейз.

– Помогает раввину Готче осваивать арабский язык, – ответил Пико.

Выходя из комнаты следом за приятелем, сэр Джервейз процедил сквозь зубы:

– Хорошенькие дела: крепость на нашей земле набита евреями и сарацинами. На кой дьявол мы проливали кровь в крестовом походе?

Аделия захлопнула за ним дверь.

Сэр Роули возмущенно сказал:

– Ваш глупый гнев помешал мне как следует расспросить эту парочку. Мы беседовали о приключениях на Востоке. Я хотел уточнить, когда и где они были. Чтобы сопоставить даты.

– Ну и как, есть совпадения?

– Вы же не дали довести дело до конца! Кстати, ко мне заглядывал и брат Гилберт. В разговоре неожиданно всплыл любопытный факт: он был на Кипре примерно в то же время, когда я ловил там Ракшаса.

– Монах был здесь?

Оказалось, за короткое время ее отсутствия в комнате Пико успело перебывать множество гостей: настоятель Жоффре, шериф Болдуин и аптекарь Джеймс с настойкой, которая, как он божился, любую рану излечит за сутки. Заходил и раввин Готче.

– Как видите, я весьма популярен, – с гордостью сказал сэр Роули. – Или вам это не по сердцу? Почему вы так хмуритесь?

– Где настойка, которую принес аптекарь?

– Вот там, на окне. А что?

– Вы в одном шаге от могилы, – отчеканила Аделия, – Ракшас задумал отравить вас!

Она крикнула Гилту, которая ждала этажом ниже. Та поднялась с пресловутой корзинкой. Аделия выхватила ее из рук экономки и сунула сэру Роули почти под нос.

– Ну, любуйтесь! Что это, по-вашему?

– Боже правый! – ахнул сборщик податей. – Ююба!

– Я уже поспрашивала и разобралась, – сказала Гилта. – Одна девочка дала эту корзинку стражникам: якобы хозяйка послала ее раненому господину, который лежит в крепостной башне. Солдаты отнесли корзинку леди Болдуин. Тут подвернулся сэр Джоселин, и она воспользовалась оказией. Сэр Джоселин такой вежливый: никогда не откажет даме.

Зато откровенного хама сэра Джервейза Гилта, к полному удовольствию Аделии, за человека не считала.

– Что за девочка?

– Стражники не местные. Присланы из Лондона для охраны евреев. Девочку они видели впервые.

Тут пришли Мансур и Ульф, и обсуждение переросло в совещание.

– Может, вы зря переполошились, – сказал Пико. – С чего вы взяли, что конфеты отравлены?

– Желаете проверить – пососите парочку, – дерзко предложил Ульф.

Аделия взяла из корзинки одну конфету и принюхалась.

– Трудно сказать, с ядом или нет…

– Давайте проведем опыт, – лукаво предложил сэр Роули. – Пошлем их с наилучшими пожеланиями в камеру Роже Эктонскому.

И надо бы! Однако в итоге решили, что Мансур бросит корзинку в огонь.

– В эту комнату посторонних больше не пускать, – приказала Аделия. – И никто из вас не должен покидать крепость и болтаться по Кембриджу или окрестностям. Это относится прежде всего к тебе, Ульф! Чтоб в город и носу не казал!

– Глупая женщина, – проворчал мальчик. – Сидя на заднице, мы никогда не найдем убийцу!

Сэр Роули доложил, что ему удалось узнать, не выбираясь из постели, от гостей.

По словам раввина, Хаим свято хранил тайны своих клиентов и никогда не рассказывал, кто и сколько ему должен. Ситуация сложилась тупиковая: расписки сгорели, а их копии были украдены у Симона.

– Есть маленькая надежда, – сказал сэр Роули, – что казначей в Винчестере имеет хотя бы перечень документов, с которых были сделаны списки. Вдруг поможет. Я послал своего сквайра разузнать. Для короля это пренеприятная история. Изрядную долю монарших доходов приносят евреи. Им плохо – и королю туго. А если Генриха рассердить…

На осторожные расспросы о займах брат Гилберт рубанул, что он лучше с голода сдохнет, чем возьмет хоть грош из грязных еврейских рук. Аптекарь Джеймс, а также сэры Джоселин и Джервейз ответили примерно то же самое, но в менее крепких выражениях.

– Брату Гилберту я верю, – сказал сэр Роули. – Остальные могли солгать. Хотя они люди состоятельные и брать деньги под немилосердный процент им вроде бы незачем.

Гилта кивнула и подтвердила:

– Это верно. Все трое вернулись из Святой земли не налегке. Джеймс сразу открыл собственную аптеку и процветает. Сэр Джервейз, который еще мальчишкой был хам, увеличил свои владения. А сэр Джоселин, прежде последняя рвань, купил усадьбу и возвел настоящий дворец! Один брат Гилберт ушел в крестовый поход голодранцем и вернулся им же. Но ему, похоже, много и не надо.

И тут на лестнице раздался шум. К ним поднималась леди Болдуин. Еще не отдышавшись, она протянула Аделии письмо:

– Слегли. Несколько. В женском монастыре. Да поможет нам Бог. Как бы не моровое поветрие…

С супругой шерифа была Матильда Сдобная. Это она прибежала в крепость с письмом от настоятельницы Джоанны, которое та прислала со слугой в дом ростовщика Вениамина.

Письмо было написано красивым, понятным почерком на обрывке манускрипта, что говорило о спешке приорессы. Она звала помощницу доктора Мансура в монастырь Святой Радегунды, где сразу несколько сестер лежали при смерти. В приписке Джоанна просила никому не говорить о беде в обители (дабы не учинить ненужной паники в городе) и обещала не поскупиться, если Аделия срочно прибудет на выручку.

Во дворе лекарку ждал слуга с лошадью.

– Настоятельница Джоанна попусту тревожить не станет, – сказала леди Болдуин. – Раз просит о помощи – значит, дело воистину скверно. Поезжайте. Я дам вам с собой крепкого бульона для сестер.

Да, подумала Аделия, дело, должно быть, воистину скверно, если матушка христианского монастыря зовет на подмогу ассистентку лекаря-сарацина, к тому же уличенную в любви к евреям!

– Их знахарка тоже слегла, – доложила Матильда Сдобная, которая успела переговорить со слугой настоятельницы. – Многие блюют и мучаются животом. За что монастырю такая напасть? А ну как Господь прогневался? Будто мало наш город настрадался? И куда смотрит святой Петр, почему так плохо защищает сестер?

– Не смейте идти туда, Аделия! – сказал сэр Роули, пытаясь встать с постели.

– Я должна.

– Боюсь, это единственный выход, – поддержала ее леди Болдуин. – Приоресса не пустит мужчин в покои монашек ни при каких условиях. Слухи насчет тамошнего разврата – чушь несусветная. Там бывает один священник, да и то для исповеди. Если правда, что и монастырская знахарка больна (а от нее, сказать по совести, и от здоровой было мало толку), то госпожа Аделия – их единственное спасение. Если сунете в каждую ноздрю по чесночине, то хворь вас не возьмет.

Леди Болдуин побежала вниз – распорядиться насчет бульона.

Аделия на скорую руку давала Мансуру указания на арабском языке:

– Заклинаю, берегите сэра Роули, женщину и мальчика. Не позволяйте им ходить поодиночке и высовываться за пределы крепости. Снаружи – дьявол! Поэтому, во имя Аллаха, будьте им верным стражем!

– А кто будет вас охранять, моя госпожа? Нет, я лучше с вами. Сестры вряд ли возразят против присутствия евнуха!

Аделия, несмотря на спешку, улыбнулась:

– Монастырь не гарем. Но в окружении всех этих женщин да еще со Страшилой мне нечего бояться.

Ульф потянул ее за рукав:

– Я могу пойти с вами. Я пока не мужчина, в монастыре меня все знают. И зараза ко мне никакая не пристает.

– И не мечтай! – возразила Аделия.

– Нет, вы сами не пойдете, – сурово сказал сэр Роули, который успел выбраться из постели. Подковыляв к Аделии, он отвел ее к окну и тихо добавил: – Как же вы не понимаете?! Вас нарочно выманивают… для расправы. Тут чувствуется рука Ракшаса!

Пико охватил ее талию сильной рукой. За время болезни Аделия забыла, какой он высокий. Сейчас мужчина грозно возвышался над ней. Салернка сообразила, что после смерти Симона сэр Роули считает, что именно ей угрожает наибольшая опасность! Она боялась за Пико, а он – за нее. Аделия была искренне тронута, но предаваться сантиментам некогда. Ее ждали тяжелобольные монахини. Перед уходом надо сказать Гилте, чтобы она сменила лекарства на столике и выбросила все снадобья из дома ростовщика Вениамина. У самой Аделии теперь не было на это времени.

– Не волнуйтесь за меня, – ласково возразила врачевательница сэру Роули. – Это вы повсюду совали нос, а я оставалась в тени. Поэтому не переживайте, вылеживайтесь тут, выздоравливайте и по мере возможности приглядывайте за моими друзьями. Гилта целиком и полностью в вашем распоряжении. – Аделия попыталась высвободиться. – Пустите, я спешу на помощь больным!

– Да что же вы за женщина такая?! – вскричал Пико. – Прекратите хотя бы на минуту разыгрывать из себя доктора!

Хорошего же он о ней мнения!

В глазах сэра Роули она просто старая дева, которая от скуки балуется медициной, тогда как главное ее призвание – выйти замуж и рожать детей.

Но как быть с чередой больных, которые изо дня в день взывают о помощи? Если она выскочит замуж и сунет под спуд свой талант, сколько Джилов-кровельщиков никогда не смогут подняться по лестнице только потому, что попали к какому-нибудь горе-эскулапу?

«И ты бы, дружок, без меня истек кровью! Благодари Бога, что я «играю в доктора»!»

В это мгновение Аделия поняла, что не бывать им мужем и женой, даже если сэру Роули взбредет в голову сделать ей предложение. Везувия Аделия Рахиль Ортез Агилар лучше останется старой девой, чем бросит медицину.

Она решительно стряхнула руку мытаря со своей талии.

– Гилта, я разрешаю давать пациенту твердую пищу. Однако все лекарства – тут и в доме Вениамина – должны быть выброшены и заменены новыми.

Сказав это, Аделия стремительными шагами вышла из комнаты.

«Долг долгом, – думала она, – но мне позарез нужны деньги, а настоятельница обещала не скупиться».

Монастырь Святой Радегунды изначально был мужским. Церковь, дом главы обители и общий дом монахов с кельями, кухней и трапезной были построены сразу после окончательного изгнания датчан и помнили времена Эдуарда Исповедника. С тех давних славных пор монастырь неуклонно хирел и нищал, но его старинная часть впечатляла и теперь.

Обитель находилась в стороне от реки и была прикрыта густым лесом. Возможно, поэтому она не была найдена и разрушена викингами, суденышки которых разбойничали по Кему и его притокам. Когда монахи вымерли, обитель пару десятилетий постояла пустой, затем была превращена в женский монастырь.

Это рассказал Аделии конюх Эдрик, за спиной которого она сидела. Страшила бежал за лошадью.

Со слов того же Эдрика салернке стало ясно, что нынешняя «напасть» усугубилась тем, что монахини слишком долго не звали доктора, уповая на помощь святого Петра.

– Такая досада закрывать монастырь в самый разгар паломнического сезона! – сказал Эдрик. – Мать Джоанна рвет и мечет.

Главный вход обители действительно был наглухо заколочен. Внутрь они попали через задние ворота. За конюшней и псарнями спешились. Эдрик показал рукой на дорожку, ведущую к дому, где жили монахини.

– Господь с вами, госпожа, – сказал Эдрик, взял лошадь под уздцы и повернул к конюшням. Аделии предстояло идти дальше одной.

Однако она не собиралась отрезать себя на многие дни от окружающего мира. Поэтому Аделия договорилась с Эдриком, что каждое утро он за малую мзду будет отвозить от нее весточки в крепость и привозить новости оттуда.

Аделия пошла по дорожке. Страшила ковылял за ней. Отсюда город не был слышен. В небе пел жаворонок. В псарне потявкивали собаки. Где-то вдалеке кричал олень-самец.

Она почему-то вспомнила, что именно за этим лесом находится поместье сэра Джервейза.

– Есть надежда на излечение? – спросила настоятельница Джоанна. Она еще больше похудела с тех пор, как Аделия видела ее в последний раз.

– Слава Богу, не чума и не тиф, – сказала Аделия. – Сыпи нет ни у одной из сестер. Думаю, это холера.

Приоресса заметно побледнела.

– Похоже, здешняя форма заболевания не такая злая, как на Востоке. Однако холера есть холера. Нужно уповать на лучшее, но готовиться к худшему. Особое беспокойство вызывает состояние вашей лекарки и сестры Вероники.

Болезнь пуще всего навалилась на самую старую и на самую молодую из монахинь. Сестра Вероника была та милая девушка, которая не так давно разрешила Аделии осмотреть кости святого Петра в раке.

– Вероника, храни ее Господи, чистейшее создание и предобрая душа, – сказала настоятельница с неподдельной теплотой в голосе. – Постарайтесь спасти мою любимицу!

Тронутая первым проявлением человеческих чувств, которое она видела у матушки Джоанны, Аделия в отчаянии подумала: «Если б я знала как! Медицина почти бессильна!»

В обители не имелось общей спальни для монахинь. С каждой стороны коридора было по десять келий – комнатушек шириной в четыре фута, без дверей, с выходом в форме арки. Похоже на гигантскую голубятню. На втором этаже то же самое. И почти в каждой келье лежало по больной с кровавым поносом и рвотой.

Не было в монастыре и лазарета. А пожилую сестру Оделию величали лекаркой только потому, что она немного разбиралась в травах. Впрочем, теперь она была на грани смерти.

Словом, негде было собрать всех больных, чтобы изолировать от здоровых.

– Монастырь строился для мужчин, а те предпочитают жить поодиночке, – пояснила настоятельница, угадав ход мыслей Аделии. – Женщинам жилось бы лучше сообща, но у нас нет денег на перестройку. Ну как, справитесь?

– Если мне помогут.

Даже в одном зале лазарета было бы чрезвычайно сложно приглядывать за таким количеством тяжелобольных. А бегать по комнаткам да по двум этажам – тут впору самой через сутки упасть замертво!

– Наши слуги разбежались, как только узнали о моровом поветрии, – сказала настоятельница со вздохом.

– Может, это и к лучшему, – решительно заявила Аделия. – Дай только Бог, чтоб они не развеяли заразу по городу… Позвольте спросить, вы едите отдельно от монахинь?

– Да, но не воображайте, сударыня, что я питаюсь амброзией и пью нектар! – оскорбленно отозвалась настоятельница.

Вопрос был задан единственно для того, чтобы понять, почему не заболела сама матушка. Аделия уже давно поняла, что монастырь Святой Радегунды живет не по тем правилам, что салернская женская обитель, в которой она часто бывала по лечебным делам. Там пастырша питалась вместе со своим стадом, берегла и опекала каждую «овечку». Даже отсутствие аппетита у той или иной монахини тут же вызывало заботливую панику. А настоятельница Джоанна даже сейчас, в критической ситуации, была озабочена только тем, что упадут доходы от паломников.

– Я полагаю, что холера – это нечто вроде отравления, – пояснила Аделия. – Вы не слегли, потому что питались отдельно.

– Хотите сказать, что я погубила сестер? – Судя по выражению лица, приоресса уже жалела, что пригласила иноземную нахалку. – Я слишком занята, чтобы принимать участие в общих трапезах. А на прошлой неделе меня тут вообще не было. Я посещала епископа для духовного совета.

От Эдрика Аделия знала правду: настоятельница ездила покупать коня.

Матушка Джоанна продолжала:

– Вы, милочка, занимайтесь своим лечебным делом, а руководство монастырем оставьте мне. Почаще советуйтесь с доктором. Ну и передайте ему, что в моей обители нет отравителей!

Ценой ссоры Аделия установила, что причиной болезни был не дурной воздух, а еда. Видя, что от монастырских помощи не будет, она послала Эдрика за Матильдами.

С ними явилась и Гилта.

– Мальчик в безопасности: в крепости с сэром Роули и Мансуром, – успокоила она Аделию. – А я тут больше пригожусь. Вам придется туго с целой оравой больных!

– Спасибо, что пришли, – сказала Аделия экономке и служанкам. – Но вы будете помогать мне только днем. Пить и есть в обители я строжайше запрещаю. Иначе заболеете, а может, и помрете! Мы поставим ведра с вином. Будете мыть в нем руки после каждого контакта с больными. Даже если выносили за ними горшки!

– Мыть руки в вине?

– Да. Только так вы сами не заболеете.

Вопреки учению Галена, одобренного христианской церковью, Аделия имела свою теорию подобных болезней. Организм, в который попал яд, пытается избавиться от него посредством поноса и рвоты. А против отравы в воде, пище, телесных отправлениях и даже в поту больного может помочь вино, что видно по тому, как промывка им излечивает раны.

Настоятельница была возмущена, когда из подвала выкатили бочку вина, чтобы наполнить им два ведра.

– Доктор Мансур велел мыть руки в вине, – уперлась Аделия.

– Это дорогое испанское вино! – кричала Джоанна.

– Тем лучше. Оно крепче.

Спор разгорелся в кухне. Аделии оставалось только дивиться, как монахини вообще выживают при таком питании. Помещение было темное и сырое, полное плесени. По углам копошились черви. Крысы бегали средь бела дня. Страшила боялся и только лаял на них издалека. На каменных стенах был слой жира. Столы грязные, котлы немытые. Даже ножи валялись с разводами сала или крови. Смердело все нестерпимо.

– А вы говорите, их не отравили! – сказала Аделия. – Да ваших поваров надо вешать!

Она не посмела сказать: «Вам бы голову отрубить за беспорядок в монастыре!»

– Чушь! – возразила настоятельница. – Покажите мне хоть одного человека, который умер от грязи! Зарубите себе на носу: я плачу доктору Мансуру за излечение монахинь, а не за советы, как вести дела.

– Пациенты не исцелятся, если не изменить условия, приведшие к болезни.

Аделия приказала произвести в кухне генеральную уборку – вычистить эти Авгиевы конюшни.

В ответ Матильда Гладкая прыснула:

– Я была в здешней конюшне. Настоятельница следит за ней куда лучше!

Оказалось, что монахини пили ключевую воду. Стало быть, зараза была в загаженной посуде.

Позаботившись о гигиене, дабы не появились новые жертвы грязи, Аделия приступила к спасению больных.

Настоятель Жоффре прибыл исповедовать тяжелобольных. Это был великодушный жест: с настоятельницей Джоанной у него были постоянные контры. Проявил он и мужество: обычно в случае морового поветрия иерархи не рисковали своей головой, а посылали в женский монастырь цидулку с огульным отпущением грехов умирающим.

На дворе лил дождь. Приоресса сухо поприветствовала Жоффре и исчезла. Аделия сняла с него мокрый плащ и провела сушиться в кухню, к очагу.

– Да благословит вас Бог, добрая женщина, – сказал он. – Эта Джоанна смотрит на меня волком. Наверное, боится, что я воспользуюсь ее неприятностями и отниму мощи святого Петра. Каждый судит других по себе!

Аделия была рада видеть старого знакомого.

– Как вы себя чувствуете, господин приор?

– Преотлично. – Настоятель Жоффре подмигнул ей. – Никаких проблем с жидкостями.

– Я не думаю, что здешним монахиням есть в чем исповедоваться, – сказала Аделия. – Правда, на смертном одре они мнят себя великими грешницами. К примеру, сестра Вальпурга однажды тайно отведала соуса, который везла анахоретам. Но послушать, так она хуже блудницы вавилонской и за проступок ей во веки веков гореть в аду!

Аделия, общаясь с больными, а порой и слыша их бред, уже давно убедилась в беспочвенности обвинений брата Гилберта. По крайней мере в этом монастыре сестры вели благочинную жизнь. Единственной бедой обители было нерадение настоятельницы.

– Ну, Христос простит этот соус, я не сомневаюсь, – торжественно изрек приор Жоффре.

Ко времени, когда он заканчивал исповедовать сестер на первом этаже, уже стемнело. Аделия встретила его у кельи сестры Вероники – в самом конце коридора.

Перед тем как подняться на второй этаж, он остановился передохнуть и сказал:

– Я уже соборовал сестру Оделию.

– Вы напрасно поторопились, я надеюсь поставить ее на ноги.

Жоффре сочувственно потрепал Аделию по плечу:

– Даже вы, дитя мое, не способны творить чудеса. – Он оглянулся на келью, из которой только что вышел. – Я боюсь и за сестру Веронику.

– Я тоже.

– Исповедь не облегчила душу бедняжки, – произнес настоятель Жоффре. – Это чистое дитя напридумывало грехов и считает себя жуткой грешницей. Тяжкий крест некоторых истинно набожных людей – они чересчур боятся Бога, тогда как Господь наш милостив к молящим о прощении. Для Вероники кровь Христа и по сию пору не высохла. Она, бедняжка, полагает, что в ответе и за Его страдания.

Приор пошел на второй этаж, а Аделия присела на кровать к сестре Вальпурге. Ульф называл ее сестра Толстомяса, но сейчас монахиня изрядно похудела.

– И кто ж будет приглядывать за отшельниками, когда я помру?! – причитала Вальпурга.

– Во-первых, я этого не допущу. Вы уже поправляетесь. А на время вашей болезни я попрошу настоятеля Жоффре почаще посылать своих монахов с провиантом для анахоретов. Давайте открывайте рот.

Идущие на поправку больные ели плохо, из-под палки. Но хорошее питание было единственным залогом быстрого излечения. Чтобы меньше беспокоить вымотанных уборкой Матильд и Гилту, Аделия порой сама кормила выздоравливавших сестер.

– Вальпурга, смелее. Ложку за Отца. Молодчина. За Сына. И еще ложку за Святого Духа…

Затем салернка покормила сестру Агату в соседней келье. Но после третьей ложки у той возобновилась рвота.

– Не огорчайся, – спокойно сказала Аделия, вытирая сестре рот. – Тебе к утру непременно полегчает.

Когда настоятель Жоффре завершил обход, врачевательница заставила его хорошенько вымыть руки в вине. Процедура его позабавила.

– Я всегда полагал вино внутренним лекарством, – смеялся он. – Но раз вы говорите надо – значит, надо. Вам, умница моя, грех не доверять.

У задних ворот ждал Эдрик с двумя лошадьми.

На прощание приор сказал Аделии:

– Совершенно языческое место. Может быть, архитектура виновата. Первые монахи были чистые варвары, которые только-только обратились к Христу. А может, здешнее запустение гнетет. Сестры живут, сами видите, в нечеловеческих условиях: келейки, грязь… У себя я такого не допускаю… Мне жутко оставлять вас без помощи в таком месте.

– Ничего, при мне Гилта и две Матильды, – сказала Аделия. – Это мое маленькое войско. А вместе со Страшилой мы вообще непобедимы!

– Гилта с вами? Жаль, что я упустил случай повидаться с ней. Ну раз Гилта тут – я спокоен. Эта женщина одной рукой справится со всеми чертями ада!

Он благословил Аделию и вскочил на коня.

Дождь прекратился. Но небо оставалось затянуто тучами и вопреки полнолунию было удручающе темно. Аделия постояла во дворе пару минут, слушая шум удаляющихся копыт.

Она скрыла от настоятеля, что экономка спит не в монастыре. Хотя Аделии именно по ночам было страшнее всего.

– «Совершенно языческое место», – произнесла Аделия вслух. Настоятель точно выразил ее чувство. Не потрудившись закрыть задние ворота, лекарка пошла в дом. Ее пугало не что-то снаружи, а сам монастырь, полный резных фигур волков и драконов… и варварства. Жить так недопустимо. Страшно представить, что если Вероника выздоровеет, то останется пленницей мрачного, грязного места на грядущие десятилетия.

Чуть раньше Аделия проведывала ее. Сестры относились к этой девушке с глухой враждебностью. То ли потому, что Вероника была красивее, то ли потому, что настоятельница не скрывала своего пристрастия к молоденькой монахине. Аделии даже показалось, что это было нечто большее. Возможно, даже греховная любовь, о которой невинная Вероника пока не подозревала.

Аделия застала юную монашку за молитвой. Та просила у Бога прощения за то, что никак не умирает.

– Я так ослабла, что даже умереть и выполнить Твою волю не способна…

– Не дури! – строго сказала Аделия. – Господь вполне доволен тобой и желает, чтобы ты жила дальше. Ну-ка, открывай рот и отведай крепкого бульона.

Но Вероника, как и Оделия, отказывалась есть. Чтобы девушка спокойно заснула, Аделия дала ей немного опиума.

Сейчас за спиной Аделии, со стороны леса, что-то прогремело. Она резко обернулась. У стойки открытых ворот стоял кто-то черный и страшный.

От страха лекарка тяжело сглотнула и на секунду закрыла глаза.

Когда она их открыла, темной фигуры уже не было.

Не иначе как почудилось. Игра теней.

Страшила, по своему обыкновению, делал вид, что ничего особенного не произошло.

«Как же я устала! – подумала Аделия. – Уже черт с рогами мерещится…»

Внезапно из дома раздался заполошный крик…

Те монашки, у которых были силы двигаться, обнаружили, что сестра Оделия уже не дышит. Позвали настоятельницу. С соответствующими молитвами тело сестры-лекарки завернули в саван и положили на стол в часовне.

А следующей ночью умерла и сестра Агата.

«Похоже, ее сердце просто перестало биться, – написала Аделия приору Жоффре. – Казалось, она идет на поправку. И вдруг…» О пролитых слезах врачевательница упоминать не стала.

Однако хлопотами обеих Матильд и на добротной кухне Гилты остальные монахини стали постепенно выздоравливать. Вероника и Вальпурга, самые юные, уже ходили, хотя Аделия ворчала, что им стоит как следует отлежаться и набраться сил. Их видимое здоровье до добра не довело: настоятельница тут же решила отрядить их в обычное путешествие к отшельникам.

Аделия кинулась отстаивать бедняжек – негоже изнурять слабых после болезни монахинь.

И от усталости и раздражения, накопившихся за много дней, довольно бестактно ляпнула настоятельнице:

– Они мои пациенты, и я запрещаю гонять их на работу.

– Прежде всего они дали обет подчинения Богу и мне. Заботиться об отшельниках – наша святая обязанность. А сестра Вероника даже любит бывать в лесу – свобода, покой, беседа с мудрыми людьми. Ей это в охотку, хотя путь неблизкий.

– Но анахореты голодными не останутся, ведь о них печется и настоятель Жоффре!

– Не слишком рьяно, насколько я знаю! – возразила Джоанна.

Не впервые Аделия сцеплялась с ней в споре. Приоресса, которая своими отлучками и отсутствием должного рвения запустила монастырь, ревниво следила за растущим авторитетом иноземки и зачастую противоречила ей из упрямства и желания показать, кто тут настоящий хозяин.

Настоятельница ворчала, что Страшила нестерпимо воняет (что было, увы, правдой), а Аделия возмущалась тем, что монахини живут хуже собак, и требовала улучшить то одно, то другое. Разумеется, все это не способствовало взаимной симпатии женщин. Джоанна решительно возражала и против использования опиума.

– Церковь полагает, что страдание дано Богом, – поучала она Аделию. – Стало быть, и облегчать его может только Господь.

– Кто это сказал? Приведите мне соответствующее место в Библии! – ощетинивалась Аделия.

– По слухам, к опиуму привыкают. Кто попробовал его хоть раз, уже никогда не остановится!

– Глупости. Больные даже не запомнят, что им давали. Это всего лишь временная панацея – средство уменьшить боль. И как странно, что вы представляете Бога жестоким мучителем! Вспомните, как вел себя Иисус по отношению к больным…

В этом споре Аделия одержала победу. Зато более важный проиграла. Двум монахиням, которые едва держались на ногах, было велено плыть с провиантом к лесным анахоретам. Аделия поняла, что все ее усилия напрасны и переть против рожна себе дороже. Двумя днями позже она покинула обитель.

Это случилось как раз в тот момент, когда весь Кембридж высыпал на улицы встречать важных гостей.

Привыкшей к монастырской тишине Аделии уличный шум показался нестерпимым. Пройдя долгий путь с тяжелой докторской сумкой, она мечтала скорее попасть в дом Вениамина и отдохнуть. Однако для этого необходимо было перейти Мостовую улицу, по которой следовала парадная процессия. Аделии пришлось пережидать.