Текст книги "Пять поломок космической станции"

Животное сидело у колонны, обвив её мощными кольцами своего чешуйчатого рептилоидного хвоста. Обманчиво мягкие ушки умилительно стригли воздух, идеально имитируя движения любопытного травоядного, лжеусики дёргались, как бы пробуя воздух, и верхняя часть тела змеёвки была сложена так, что у проходящего мимо складывалось полное впечатление, что перед ним лежит самый настоящий кролик.

И любого, кто рискнёт обмануться таким заманчивым зрелищем, ждал неприятный сюрприз.

Змеёвки были дальними потомками змей и оставались самыми настоящими змеями – шерсть на голове была жесткой, как щетина, лапы оснащались острыми когтями, а длинный змеиный хвост позволял змеёвке быть быстрой и стремительной.

Словно услышав мои мысли, животное слегка наклонило голову, и образ безобидного зверька разрушился – теперь свет падал совсем иначе, из-за чего длинные тонкие и полупрозрачные клыки, несущие в себе огромное количество яда, стали отчетливо видны среди шерсти на мордочке.

Жёлтые глаза с вертикальными зрачками мёртво мерцали, наблюдая за улицей, готовые в любой момент указать телу на новую жертву; длинный раздвоенный язык то и дело выглядывал из-под губы.

Откуда же я, простой ремонтник, мог столько узнать об этом диковинном животном? Всё очень просто – я видел его в журнале Алвина, в колонке «Самые опасные новые виды Первой Планеты».

Контактные данные, выданные Шандаром, всплыли в голове сами собой. Осторожно, чтобы не спугнуть животное, я вытянул вперёд свою вторую правую руку и медленно провернул трёхпалую клешню, чтобы зафиксировать происходящее. Качество изображения, конечно, будет не идеальным, но даже такой записи должно хватить, чтобы инспекторы и безопасники определили, действительно ли это контрабандная змеёвка с Первой Планеты. Осталось только понять, как лучше передать сигнал – недолго думая, я вошёл в магазин органического антиквариата, собираясь зафиксировать его координаты в качестве отправной точки.

– Доброго времени суток.

Поняв, что обращаются ко мне, я обернулся и лишь усилием воли сохранил дружелюбное выражение лица – потому что в этом магазине был настоящий, живой консультант, который стоял за самой настоящей стойкой. Никогда не видел подобного вживую, только в музеях и в старых фильмах – посредники в процессе купли-продажи вымерли вместе с наличными деньгами.

– Здравствуйте, – не уверенный, что именно я должен говорить в этой ситуации, я вернулся к своей ручной консоли, вбивая координаты.

– Интересуетесь антиквариатом? – человек, слишком антропоморфный для жителя Тёмного Коридора, подошёл ко мне, устремив взгляд на витрину, с которой я брал координаты. – Карманный антигравитатор? Отличный выбор. Хотите услышать его историю?

– Не совсем, – я вежливо улыбнулся, не глядя отправляя сообщение по выданному мне каналу и быстро прикрывая ручную консоль, – на самом деле я попал сюда случайно. Мы с моими товарищами разминулись, и мне была нужна отправная точка для координат.

– Рад, что мой магазин оказался самым приметным местом на этой улице, – человек рассмеялся, а потом протянул мне руку, – Максимиллиан Паркер, эксперт по докосмической Земле, по совместительству владелец этого небольшого, но, смею надеяться, уютного местечка. Вы не отсюда, верно?

– Антон Катюшин, – я пожал протянутую ладонь, несколько удивлённый таким внезапным дружелюбием, – с чего вы это взяли?

Рем Паркер снова рассмеялся и сделал шаг назад, разводя руки в стороны, словно предлагая мне осмотреть его целиком.

– Потому что вы совсем не удивились, рем Катюшин. Значит, в месте, откуда вы родом, человечество почти не тронуто эволюцией.

– Вы тоже не удивились, рем Паркер, – в свою очередь я потряс второй парой рук, – однако вы правы. Я тартарианец, из Млечного Пути. А вы?

– На Соли никого не удивишь дополнительными конечностями, даже у людей, – мой собеседник кивнул, получив подтверждение своего предположения, и улыбнулся ещё шире, – не поверите, но я местный житель. Паркеры перебрались на Соль в числе первых колонизаторов – однако мы всегда считали, считаем и будем считать, что потомственные археологи и историки должны быть людьми в первозданном смысле.

Я вежливо улыбнулся. С одной стороны, мой случайный собеседник оказался на удивление приятным человеком, с другой – такое неловкое и внезапное общение совершенно не входило в мои планы и не соответствовало намеченным целям. Словно почувствовав моё колебание, рем Паркер отошёл на несколько шагов назад.

– На самом деле я заговорил с вами из корыстных целей, рем Катюшин, – владелец магазина подошёл к стойке и нажал на несколько настоящих гелевых кнопок, выводя на голопроектор изображение своих товаров, – правда в том, что в моей лавке проходят заказные лекции и экскурсии, посвящённые докосмической Земле. Поскольку вы прибыли издалека и только что посещали выставку живых машин, я могу предположить, что вы заинтересованы в культурном обогащении. Так что не хотите ли вы послушать о том, какой на самом деле была Колыбель Человечества?

– Вы невероятно наблюдательны, – я невольно рассмеялся, думая о том, что у рема Паркера, вне сомнения, был настоящий талант, – мы непременно заглянем к вам в наш следующий выходной.

Антикварщик улыбнулся, и мы обменялись контактами, чтобы я мог заранее договориться о лекции. Можно сказать, что мы разошлись хорошими знакомыми, даже почти друзьями. Приподнятое настроение не смогли испортить ни причитания Алвина с Антуаном, которые успели меня потерять и надумали себе невесть что, ни вздохи Адитьи, ни очередные отчёты Андрея.

О том, что я встретил змеёвку, я вспомнил уже в нашем временном пристанище, получив короткую благодарность за бдительность от Комитета Внутренней Безопасности. Запоздало пришло осознание, что дело о контрабанде нашло меня само, а после сожаление и надежда, что сообщением о змеёвке моё участие и ограничится. Парням, как и раньше, я решил ничего не рассказывать.

Новый трудовой цикл начался со всеобщего собрания. Учёные и ремонтники собрались в своих залах, а голопроекторы проецировали на стены наших коллег и товарищей из других секторов магматического мешка. В самом начале Кинон Кингвари представил рему Митину, возглавляющую наконец-то добравшуюся до нас ремонтную бригаду Сириус-3, вызванную с «Меланхолии», после чего сосредоточился на новой информации.

Статистика проседания Джульбарса всё ещё была ужасающей. За то время, пока мы находились здесь, стенки просели на целый сантиметр – в два раза больше, чем за прошлый цикл. Экспериментальное укрепление нижних блоков в одном из секторов не дало результата – даже наоборот, дополнительное утяжеление ускорило процесс. Как и ещё один эксперимент, и ещё, и ещё…

Кинон Кингвари всё говорил и говорил, и, несмотря на каменное лицо и безразличный голос, для всех было очевидно, насколько много сил вложил террархитектор в решение возникшей проблемы. Кажется, он вообще не отключался, безжалостно изнашивая внутренние системы, и думал немного медленнее, чем мог бы, поскольку не перезагружался, что избавило бы его от незначительных внутренних ошибок. И, глядя на техмеха, работающего на пределе возможностей, мы ощутили невероятную решительность.

Мы собрались тем же вечером, собираясь в очередной раз перебирать известные факты, копаться в сырых данных и искать решение проблемы. Антуан, как обычно, быстро наколдовал ужин, я забрал свою порцию замороженной окуджики и сел, открывая официальную часть нашего небольшого «собрания».

– У кого-нибудь есть идеи? – Алвин помрачнел, а Антуан отрицательно покачал головой. Ручное управление системой фильтрации было монотонной, напряжённой и очень тяжёлой работой, после которой ни у кого не оставалось сил на интеллектуальные усилия. Поняв, что ответа не будет, я красноречиво посмотрел на Адитью, медленно пережёвывая замороженную окуджику. Если наше микросхемное светило собирался предлагать свою идею, то сейчас было самое подходящее время.

– Есть, – рем Мукерджи правильно считал мой намёк и торжественно вышел вперёд, горделиво оглядывая остальных. Он немного помолчал, давая бригаде А проникнуться его триумфом, и озвучил свою идею. Он вообще любил покрасоваться, никогда не упуская случая блеснуть своими научными трудами.

На самом деле предложение Адитьи было простым, очевидным и гениальным. Рем Мукерджи, долгое время наблюдавший за тем, как учёные безуспешно пытаются остановить оседание Джульбарса, предлагал изменить саму постановку проблемы.

А если не тормозить Джульбарс? Если принять оседание за ещё одну аномалию Соли и не пытаться его остановить, вместо этого бросив все силы на адаптацию? Тем более что у лаборатории были все ресурсы – лаборатория находилась в градообразующем форматоре.

Идею Адитьи можно было назвать «вечным двигателем» – он предлагал вывести формулу, при которой Джульбарс всегда будет проваливаться, а форматор всегда будет расщеплять излишки верхней породы, а также синтезировать и наращивать новый фундамент. При правильных расчётах центральный город будет одновременно двигаться вверх и вниз, из-за чего останется на месте.

Ни один форматор не был рассчитан на непрерывную работу, и даже сама конструкция и система фильтров не позволяла сделать нечто подобное – Джульбарс стремительно проседал, и их единственным спасением было воплощение невозможного.

Мы не могли предложить конкретные схемы или расчёты, поскольку задача стояла вне нашего профиля, но по крайней мере мы могли предложить эту идею, а разработкой мог заняться кто-нибудь другой. И ремонтная бригада Арктур-8 потратила несколько общих часов на более точное изложение плана, обеспечив себе недосып и ощутимо усложняя грядущую рабочую схему – измученный Кинон Кингвари тихо и совсем по-живому выдохнул, увидев наш безумный план, и тихо произнёс:

– Мы попробуем.

Безумная гонка со временем продолжалась.

За разработку нашего предложения взялись куда серьёзнее, чем мы ожидали, и довольно скоро все силы нашего кусочка лаборатории были брошены на то, чтобы решить новое уравнение. Второй рабочий цикл пролетел быстрее и незаметнее – поскольку именно мы отвечали за «ручное» управление форматором, проект Адитьи частично лёг на наши плечи. Перемешавшись с ремонтницами Сириуса-3, мы ползали по внутренностям искусственных опор, собирали данные и искали предел возможностей градообразующего форматора. Мне в пару почти всегда выпадала их бригадир, рема Митина, и довольно скоро я узнал, что её зовут Октябрина, что она дважды была замужем и что когда-то поломка на Соли стала первой в её ремонтной карьере. Спасение Джульбарса было последним заданием перед переводом в другой сектор, и бригадир Сириуса-3 находила символичным и ироничным, что она снова вернулась на эту же планету. На мой вкус, рема Митина была слишком разговорчивой, но в целом мы неплохо поладили и провели рядом немало местных дней и ночей, вручную перебирая сырой код и страхуя друг друга при работе с фильтрами.

В общем, к концу этого рабочего цикла выл не только Алвин. Самым счастливым был Адитья, чувствующий себя как звезда в космосе – он был в своей стихии и наслаждался каждой секундой, явно собираясь выпустить очередной монструозный научный труд. Наше микросхемное светило активно сотрудничал с учёными Тёмного Коридора, потрясал своими регалиями и уже получил предложение остаться в лаборатории. Это полностью убедило рема Мукерджи в его исключительности, неудача на Спутнике-47 была забыта, ремонтник почти перестал цепляться к Антуану и даже согласился провести с нами общий выходной (при условии, что мы не пойдём смотреть на искусство живых машин, конечно же).

– Нет, у меня есть идея получше, – я вызвал ручную консоль, с улыбкой вспоминая своего нечаянного знакомого, – как насчёт увлекательного путешествия в мир органического антиквариата эпохи докосмической Земли?

С Паркером договорились быстро – антикварщик словно ждал, когда же уставшие ремонтники решат проникнуться древностью. Мы быстро собрались, перекусили и двинулись в путь.

– Рем Катюшин! – историк улыбнулся и пожал мне руку, как будто мы уже были старыми друзьями. Парни не мешали – они разбрелись по помещению, с интересом разглядывая предметы старины, а Андрей переслал мне шуточное сообщение о том, что у меня сомнительный талант всюду находить друзей. Когда я был здесь впервые, то в принципе не присматривался к тому, что находилось в магазине – теперь мне удалось разглядеть длинные панели с настоящими предметами докосмической эпохи за толстыми гледодовыми стёклами. Ближе ко входу, конечно же, стояли наиболее популярные элементы истории: переносные средства связи, которые заменили различные встроенные консоли и импланты, и листы бумаги с рукописным текстом, которые никто не мог прочитать из-за уникального шрифта, именуемого «почерком». Это даже называлось по-особенному – «писать». Если я правильно помню историю, раньше это умение было обязательным, и люди тратили не меньше десяти лет жизни, чтобы в полной мере обучиться этому искусству. И даже цифровизация не сразу избавила Цивилизацию от этого конструкта, сохраняя обязательное обучение письму ещё несколько десятилетий после колонизации Венеры. Последний осколок этого навыка – подпись – сохранялся почти до конца колонизации Системы Солнца, но и он пал под беспощадными колёсами прогресса. На текущий момент письменность не появлялась даже в исторических фильмах, поскольку никто и ничто во всех галактиках не создавали ни поверхности, ни инструменты для этого процесса. Тем не менее вещь была довольно узнаваемой, и каждый уважающий себя музей докосмической истории непременно держал у себя хотя бы маленький кусочек исписанной бумаги.

Я ожидал, что лекцию будет читать сам рем Паркер, однако антикварщик предпочёл открыть нам доступ к складу и позволить подключиться к гиду, который подробно рассказывал о каждом экспонате, если встать рядом с ним. Парни разбрелись кто куда, я же решил посмотреть на блок, посвящённый ракетостроению.

– Интересный выбор, – рем Паркер подошёл ко мне, взглянув на имитацию CSM-01, – забавно, что из всех сокровищ Первой Планеты вы решили остановиться именно здесь, в зале, с которого началось падение докосмической эпохи.

– Ну, я всегда считал именно этот момент одним из ключевых в истории Цивилизации, – наша короткая встреча оставила у меня самое приятное впечатление, так что я был совсем не против поболтать, – после того как первая ракета разорвала атмосферу Земли, мир перестал быть прежним.

– Разве? – Паркер провёл ладонью над бесценным макетом, и на гледодовом стекле запустилась реконструкция того, как взлетали первые космические корабли. – Знаете, я всегда считал это распространённым заблуждением. Не знаю, насколько история лежит в области ваших интересов, рем Катюшин, но не замечали ли вы, насколько люди неизменны? Века летят, мы колонизируем галактики, всё дальше и дальше заселяем космос – но стоит обратиться к прошлому, и мы увидим те же образы.

– Только в хорошем смысле, рем Паркер, – из уважения к антикварщику я двинулся дальше, и теперь мы находились около стенда, посвящённого артефактам из последнего столетия, до окончательного закрытия Земли, – всё же я из системы мечтателей, никогда не сдающихся и совершающих невозможное.

– Как и ожидалось от коренного тартарианца. Вы когда-нибудь задумывались о том, что несколько тысяч лет назад за такие речи вы могли бы попасть в тюрьму за расистские убеждения? – Паркер добродушно рассмеялся, и я с удивлением понял, что сказанное им действительно воспринималось шуткой, а не оскорблением. – К сожалению, большая часть людей не имеет привычки заглядывать в прошлое. Очень зря, на самом деле можно было бы избежать множество ошибок и найти кучу идей.

– Позволю себе не согласиться, рем Паркер, – помимо побед, у антикварщика был и зал неудач, и некоторое время мы наблюдали за тем, как сгорали первые ракеты, как взрываются атомные электростанции, а океан выбрасывает на берег мёртвых животных. – Прошлое слишком огромно, особенно в сравнении со временем, которое длится жизнь. Погружаясь в прошлое, рискуешь увязнуть, потеряться в нём целиком, не успев заглянуть в будущее. Да, ты можешь совершать ошибки и упускать идеи, но лучше уж тысячу раз заново изобрести двоичный код и остаться жить в своих провалах, чем слепо повторять древние истины, даже не понимая их сути.

– Тем не менее этот человек мог бы изобрести искусственный интеллект, если бы он знал о существовании двоичного кода с самого начала, – мы перешли к свежим снимкам с Первой Планеты, которые показывали места, где когда-то находились руины и исторические памятники человечества. Оригиналы, конечно же, были давно вывезены за пределы Системы Солнца, но рядом находились проекции древних снимков, позволяющие нам самостоятельно представить, как же выглядел мир, покоряемый Цивилизацией, – и вы не можете отрицать, что огромная часть научных открытий Тартара начиналась с чужих идей. Или вы считаете, что без всех этих фантастов, умеющих мечтать, вы бы смогли продвинуться так далеко?

– Де-юре нет, конечно, нет, – экспонаты заканчивались, и я совершенно не жалел, что потратил своё время на эту экскурсию, – но де-факто мы можем паразитировать на чужих идеях лишь за счёт того, что те самые фантасты рискнули отринуть прошлое и заглянуть в будущее. Опять же кто-то же должен совершать ошибки, на которых будут учиться остальные?

– Даже если цена ошибки слишком высока? – впервые с момента нашего знакомства рем Паркер не улыбался. – Даже если последствия будут непоправимыми и потомки будут расплачиваться за них всё оставшееся существование?

Я замолчал, покачивая второй парой рук – клешни фантомно зудели и чесались, словно тоже состояли из плоти и крови. Я знал, что антикварщику мой ответ не понравится – как и то, что он знал, что именно я скажу:

– Да. Любой опыт важен, рем Паркер. Наука безлика, в ней нет побед и поражений. Каждый допускает ошибки, о которых приходится жалеть, но такова цена прогресса. Даже я иногда ошибаюсь – например, когда наобум загружаю ароматизаторы и ожидаю, что на выходе получится что-нибудь со вкусом окуджики.

Шутка вышла банальной и натянутой, но антикварщик с готовностью рассмеялся, уходя от темы. Время, отведённое на лекцию, закончились, и мы снова расстались на хорошей ноте. В целом парни тоже остались довольны, и остаток выходного мы посвятили тому, что бродили по Джульбарсу и обсуждали, насколько биологическое искусство отличается от механического. Сошлись, кстати, на том, что в основе идей андроидов лежит потребность создавать упорядоченные творения, а людей – хаотические. Алвин сразу поинтересовался, существует ли пересечение и того и другого, и мы с Антуаном торжественно пообещали показать ему смежное искусство в наш следующий выходной.

Третий трудовой цикл начался с потерь – один из нижних блоков обрушился и был экстренно выключен и закрыт, благо, что искусственные опоры были рассчитаны на подобные нагрузки. После этого стало окончательно ясно, что сдерживать проседание бессмысленно, и все силы лаборатории бросили на перепрограммирование градообразующего форматора – нам следовало запустить его и сделать это как можно скорее.

Для начала местные тартарианцы хотели заставить аппарат непрерывно перерабатывать верхний слой вокруг магматического мешка – в этом случае Джульбарс стабилизируется хотя бы относительно поверхности. Не очень надёжно, конечно, но мы справимся с основной задачей – город остановится. А если город остановится, мы сможем выиграть время, которого нам так недоставало.

Теперь к нашему кусочку лаборатории присоединились остальные, так что нагрузка на Арктур-8 и Сириус-3 ощутимо возросла. Я с парнями и Октябрина с девочками ползали от фильтра к фильтру, вручную забивая новые коды и прогоняя их в тестовом режиме, проверяя на ошибки и совместимость. Первоначально нам хотели выделить одну искусственную опору для эксперимента, но Кинон Кингвари лично забраковал эту идею – потому что у нас не было времени. Нам придётся действовать сразу, запуская всю сеть форматоров Джульбарса, так что лучшие умы Тёмного Коридора не отключались, не спали и не ели, пытаясь просчитать, как схемы будут работать в общей сетке. В конце рабочего дня мы старательно отчитывались перед Лайорин, которая координировала наши действия с остальными блоками.

– Отлично справляетесь, Антон, Октябрина, – тартарианка тряхнула головой, поджимая передние конечности к груди и быстро просматривая наши отчёты, – на текущий момент мы склоняемся к тому, чтобы рискнуть и запустить всю сеть форматоров единовременно. Буду откровенной – лишь одно голосование президентов и решение патриция отделяют нас от этого решения. Поскольку ситуация экстренная, вопрос решится в ближайшие общие сутки. Как только это произойдёт, будьте готовы к тому, что ваши бригады будут раскиданы по всей системе Джульбарса для немедленной активации. Вы верите во что-нибудь?

– Нет, – рема Митина замотала головой.

– В то, что оставлю после себя, – я ответил в соответствии с Религией, не очень понимая, зачем нас вообще спрашивают.

– Что ж, ожидаемо, – Лайорин встряхнулась, видимо, вспоминая, что вера в высшие силы была специфической особенностью её бурых собратьев, и не желая развивать тему, – я бы предложила вам помолиться, но не уверена, что это поможет. Работаем, граждане ремонтники. Ради потомков.

Кажется, мы зашли на финальный поворот этой безумной гонки со временем.

Поскольку больше от простых ремонтников ничего не зависело, нас отпустили во временный бессрочный отгул, напомнив, что в случае чего мы должны будем явиться к Кинону Кингвари за один общий час. В целом за это время до лаборатории можно было добраться из любой части Джульбарса, так что ремонтная бригада Арктур-8 могла делать всё, что душа пожелает. Мы с парнями ограничились тем, что договорились носить полную экипировку и всегда быть на связи. Я отпустил Адитью и дальше блистать в учёном сообществе, в обмен получив ещё несколько чашек перечного кофе, корзинку отменной дефицитной окуджики и торжественное обещание не приписывать все заслуги только себе. В целом лично для меня публикации и имя в научном сообществе особого значения не имели – подобные регалии и заслуги были скорее приятным бонусом и дополнительным штрихом к стереотипу о «настоящем тартарианце», но тому же Алвину участие в таком громком деле могло бы неплохо помочь с карьерой. Хотя чуяло моё сознание, о нашей девочке-феечке рем Мукерджи заговорит в предпоследнюю очередь…

Помимо Адитьи, нас временно покинул и Андрей – техмех протокола «электрик» наслаждался пребыванием на планете с преобладанием ИИ и использовал все возможности Джульбарса, биологическим гражданам недоступные. Так что мы снова остались втроём – и мы с Антуаном, как и было обещано, повели Алвина на очередную выставку.

– Ты не обижаешься? – астрофермер изумлённо зашевелил усами, а потом рассмеялся и хлопнул меня по плечу.

– Дизель и бензин, бригадир! – беззаботное настроение рема Розье потихоньку передавалось мне, и я довольно улыбнулся. – Я не этот подземный гений, чтобы хоть что-то чувствовать по поводу того, что у уважаемого рема Мукерджи органический камень в одном месте застрял. Я хочу, чтобы мы выжили и сделали свою работу, а то, какими методами это будет достигнуто, особого значения не имеет. До тех пор, пока он ко мне не лезет, я ничего не буду делать, бригадир. Клянусь сознанием.

Всё-таки какое счастье, что наш усатый перестраховщик обладал настолько прекрасным характером! Убедившись, что целостности доверенной мне бригады ничего не угрожает, я вернул похлопывание и погрузился в созерцание города. Алвин, как всегда, всё пропустил, копаясь в ручной консоли, а после предложил отложить изучение искусства, сосредоточившись на уникальной местной фауне.

– Я понимаю, прикосновение к великому и всё такое, но разве могут рукотворные творения сравниться с тем, что создала эволюция? – девочка-феечка сверкал карими глазами и чуть ли не подпрыгивал от нетерпения.

– Кажется, я понял, почему ты за всю жизнь не видел ни одного творения разумных машин, – Антуан усмехнулся и подкрутил усы, – все музеи Системы Солнца посвящены биологии, да?

– Ну… по большей части, – Алвин неловко рассмеялся, – так что, пойдём?

Мы, разумеется, пошли. Рем Меригольд за пару биоминут нашёл в Джульбарсе музей, посвящённый эволюции, и мы с восторгом уселись на небольшую платформу, которая должна была провезти нас по местному уголку живой природы.

Поскольку заповедник фауны был стратегическим объектом, пусть и открытым для посещения, путь туда был неблизкий. Впрочем, обитатели Джульбарса нашли решение – стены туннеля украшали голограммы с тем, как выглядели первые колонисты Соли и какую они привезли флору и фауну. Мы слушали и смотрели, как колонисты боролись с гравитационными аномалиями и насколько житель из города вдали от невесомой зоны отличается от человека, проживающего рядом с аномалией. Неразумные живые организмы также подверглись изменениям – как и многие жители Тёмного Коридора, часть из них полностью утратила устойчивую оболочку, подобно слизням передвигаясь по окаменевшим растениям. Именно таким предстал заповедник – огромная пещера, больше похожая на яму, освещаемая исключительно органическими камнями, с кишащими стенами, полом и потолком. Часть живых существ были прозрачными настолько, что лишь поступающая пища позволяла прикинуть очертание их тел, другие ярко светились в темноте, причудливо сливаясь с ландшафтом, третьи были до ужаса похожи на привычных животных, но все мы понимали, что это лишь обманка, за которой прячется нечто невообразимое.

За экскурсией в заповеднике время пролетело совсем незаметно, и мы с удовольствием зашли в сувенирный магазин – кажется, Алвин собирался скупить всё, что тут было, и переслать родным. Я отошёл в сторону, ища роботы-аналоги диких зверьков, когда внезапно увидел знакомую фигуру.

– Рем Паркер? – антикварщик вздрогнул от неожиданности и развернулся. Минута узнавания, и он расплылся в привычной и радостной улыбке.

– Рем Катюшин! – владелец антикварной лавки приблизился и встал рядом, с любопытством рассматривая витрину передо мной. – Какая неожиданная встреча! Ваш культурный поход продолжается?

– Так оно и есть, – я улыбнулся в ответ, предвкушая очередной приятный разговор на самую неожиданную тему, – но наше присутствие здесь гораздо менее неожиданное, чем ваше.

– Я здесь по работе, собираю антиквариат, – эксперт по докосмической эпохе показал на монитор, где находилось изображение какого-то моллюска, – хочу забрать себе панцирь этого чудесного создания. Он был первопроходцем с местной Земли, и вы можете видеть, что его почти не тронула эволюция.

– Да, я заметил, – мы подошли к экрану, с интересом рассматривая древнее создание, – иногда мне даже не верится, насколько разные итоги могут выйти из одинаковых вводных.

– Эволюция вообще спорная штука, хочу сказать, – рем Паркер медленно двинулся по магазинчику, предлагая мне разделить прогулку и дискуссию, – вы когда-нибудь задумывались о том, насколько на природу влияет человек? Давайте, рем Катюшин, важность эволюции вы впитали с первым чипом и знаете о ней гораздо больше, чем большая часть жителей Джульбарса. Без развития нет будущего, без эволюции нет человека – именно поэтому в колонистах только «чистые», именно поэтому мы так трясёмся над Первой Планетой и выставляем целые кордоны вокруг всех Земель. Но правда в том, что никто и ничто не является лучшим толчком для развития, чем человек. Разве сейчас есть хоть один разумный вид во всей Вселенной, кроме нас? Разве хоть одна планета достигла того же, что и Земля?

– Рем Паркер…

– Я знаю. Я прекрасно знаю о том, сколько проблем с экологией было на Земле, и что Цивилизация была вынуждена выселить землян и распихать их по всей Солнечной системе. О, не смотрите на меня так, рем Катюшин, – Системой Солнца она стала уже в конце колонизации Млечного Пути. Но Цивилизация уже приняла лекарство от этой ошибки – и, возможно, нам пришло время вернуться домой.

– Вы шагаете по фазоновой плёнке, рем Паркер, – я прикрыл глаза и скрестил руки на груди, до боли вцепившись в рабочий комбинезон, – вы умны и стремитесь познать истину, и вы мне нравитесь, но иногда лучше остановиться и не сомневаться.

– Смешно, рем Катюшин, – улыбка медленно сползла с лица моего собеседника, превратившись в оскал, а чужой взгляд многозначительно посмотрел на мои вторые руки – вдвойне смешно слышать это от вас.

– Как вам угодно, – я отзеркалил чужую гримасу, чувствуя, как механические руки медленно летают вокруг, по старой памяти пытаясь принять боевое положение, – вы можете сколько угодно говорить мне про то, что я тартарианец. Можете напомнить о нашем последнем разговоре, можете обвинить меня в том, что я ставлю себя выше остальных и кичусь достижениями моей колонии, совершенно по-ханжески принижая интеллект остальных. Поверьте, рем Паркер, вы не будете даже сотым, от кого я услышу эту речь. Мы призываем пробовать и ошибаться, это так – но за скобками всегда стоит аксиома, что возможности соизмеримы с ответственностью. И вы не цезарь, не атлант и не демиург, чтобы строить планы на Первую Планету, рем Паркер.

– Вы слишком… – антикварщик махнул рукой, словно пытаясь выудить из воздуха подходящие слова. – Слишком… Дизель и бензин! Впервые встречаю настолько категоричного человека!

– Я не человек, – я испытал непреодолимое желание послать своего собеседника куда подальше, но сдержался, вместо этого начиная глубоко дышать. Это первый ключ к успеху – гормоны быстрее разнесутся по организму, и эмоции отступят, открывая путь разуму, – я гражданин Цивилизации. Я верю в эволюцию, в науку и прогресс и верю в то, что принятые решения были правильными. Ради потомков, рем Паркер.

Мы замолчали, гневно смотря друг на друга несколько биоминут. Наконец я почувствовал, что эмоции отступают – это позволило мне расслабить часть мышц, улыбнуться и протянуть ладонь для примирения.

– Вот мы и нашли зону, за которой наши взгляды расходятся слишком сильно, верно? – рем Паркер тут же выдохнул, как сдувшаяся форсунка, и радостно протянул руку в ответ. – Простите, я был слишком резок. Как я и говорил, вы мне импонируете, и я совершенно не хотел ссориться.

– Приношу ответные извинения, рем Катюшин, – напряжение стремительно уходило, и через некоторое время мы снова чувствовали себя хорошими знакомыми, – я несколько увлёкся и совершенно не подумал, как могут звучать мои слова. Признаюсь, иногда мне свойственны слишком резкие формулировки.