Текст книги "Современные классики теории справедливой войны: М. Уолцер, Н. Фоушин, Б. Оренд, Дж. Макмахан"

Jus ad bellum

В учении о jus ad bellum Оренд остаётся во многом близким своим предшественникам. Ответ на агрессивные действия другого государства ― самооборона ― признаётся Орендом однозначно справедливой причиной для вступления в войну. Война в этом случае соответствует принципу правого дела. Однако и в ситуации самозащиты применение вооружённой силы должно соответствовать требованиям базового принципа агрессии (Core Principle on Aggression). Этот принцип представляет собой ещё одну теоретическую разработку Оренда. Согласно базовому принципу агрессии, если государство ведёт агрессивную политику ― нападает на кого-то или очевидным образом угрожает напасть ― то оно может быть подвергнуто «нападению с оборонительными целями» (defensive harm)[382]382
  Ibid. P. 37.


[Закрыть]. Война, по мнению Оренда, не должна содержать в себе оснований для будущих конфликтов ― здесь мы видим однозначное влияние кантианского учения о вечном мире ― следовательно, её необходимо вести справедливо и справедливым образом завершить. С другой стороны, сам факт нападения на несправедливого, преступного противника (на правительство и поддерживающие его силовые структуры, а не на народ) не считается нарушением норм морали или права.

Оказание помощи союзнику, по мнению Оренда, также соответствует идее правого дела. Защитник жертвы действует обосновано в том случае, когда он полностью ограничивает себя всеми нормами jus in bello и ведёт борьбу с государством, агрессивность которого не вызывает сомнения. Государство, напавшее на другое государство, теряет свой иммунитет от вторжения и может быть подвергнуто атаке со стороны третьего государства. Действия зачинателя войны бьют по «самой сущности человеческой цивилизации»[383]383
  Ibid. P. 40.


[Закрыть], а потому приемлемым оказывается силовой ответ. Таким образом, нападение на агрессора оправдывается самой его агрессивной природой, в силу которой государство, развязавшее войну, теряет право на безопасность и самостоятельность в определении своей политики, которым обладает любое мирное государство. Впрочем, принцип этот не так уж и нов. Схожую мысль можно обнаружить в эссе «Несколько слов о невмешательстве» Дж. Ст. Милля. Британский мыслитель утверждал, что правительство, которое прибегает к использованию силы для сохранения собственной власти и ведёт гражданскую войну с собственным народом, нарушает принцип невмешательства и тем самым выходит из-под оберегающего действия всех норм и доктрин войны, а потому такое правительство может быть справедливо атаковано извне[384]384
  Mill J.S. A Few Words on Non-Intervention. P. 6.


[Закрыть].

Поддерживает Оренд Уолцера и в том, что касается принципа добрых намерений. Вступая в войну, государство, должно руководствоваться не только политическими, экономическими, социальными мотивами, но и соображениями морали[385]385
  Orend B. The Morality of War. P. 47.


[Закрыть]. Здесь Оренд обнаруживает ещё один недостаток международного права, которое предписывая государствам нормы поведения в отношениях друг с другом, не принимается в расчёт мотивацию этих государств. Не существует норм, которые осудили бы злую волю государства, начинающего войну ― оценке подлежат как правило конкретные политические действия, но не идеология или пропаганда. Эта ситуация противоречива и говорит о недостаточной проработанности международного права, поскольку если обратиться к уголовному или административному праву, то мотивы, побуждающие человека совершить то или иное деяние, оцениваются и играют важную роль в определении его вины.

По мнению Оренда, государство, которое позиционирует свою войну как справедливую, должно действовать открыто. Если оно обладает действительно значимой причиной для начала войны, то его обязанность состоит не только в том, чтобы объявить войну оппоненту, но и публично озвучить главную причину войны. Недопустимо, чтобы государство начинало войну, прикрываясь множеством предлогов, в надежде, что какой-то из них может показаться соответствующим требованиям jus ad bellum. В этом можно увидеть явную критику концепции множественности причин Фоушина: «нет ничего предосудительного в обосновании объявления войны целым рядом причин сразу, если каждая из этого множества причин действительна и подкреплена доказательствами»[386]386
  Ibid. P. 49.


[Закрыть]. Но попытки создать излишний шум, выдвинув десятки причин, большую часть из которых сложно назвать состоятельными, не вписываются в логику морального обоснования войны.

К рассуждению Уолцера о важности публичного декларирования войны лицом, наделённым легитимной властью, Оренд добавляет следующий аргумент. Объявление войны уполномоченным на то лицом или органом необходимо не только для информирования противника о начале боевых действий, но и для того, чтобы дать ему возможность оценить серьёзность положения дел и попытаться склонить к примирению непосредственной военной угрозой.

Другая проблема, возникающая в связи с аргументом о легитимной власти, проявляет себя в случае гуманитарной интервенции или упреждающего удара. Несмотря на то, что нормы международного права запрещают любые агрессивные действия, не инициированные или не одобренные ООН, Оренд полагает, что, когда речь идёт о гуманитарной интервенции, «получение санкции на начало военной операции со стороны ООН весьма желательно, но нельзя сказать, что это строго морально необходимо»[387]387
  Ibid. P. 56.


[Закрыть]. Может показаться, что необходимость получения одобрения от международной организации будет дополнительным препятствием для применения силы и уменьшит количество войн. Однако, как полагает Оренда, время на получение соответствующего разрешения будет использовано агрессором (в данном случае под агрессором следует понимать ту сторону, в отношении которой готовится упреждающий удар) для приготовления к обороне, что значительно усложнит борьбу с ним. Кроме того, международное сообщество может быть мало осведомлено о политическом и социальном контексте конкретного региона, поэтому идея необходимости получения санкции со стороны ООН кажется Оренду не такой уж обоснованной. По его мнению, вопрос о применении силы должен оставаться в ведении политического сообщества, права и интересы которого затрагивает текущий конфликт. Здесь уместно было бы поставить вопрос о том, зачем в принципе нужна ООН, если она неспособна разобраться со спецификой конфликта, но Оренд, оставаясь последовательным кантианцем, не ставит его.

Вслед за Уолцером и Фоушином Оренд полагает, что говорить о войне как крайнем средстве в строгом смысле слова невозможно. Для решения конфликта всегда можно предложить какую-либо невоенную меру, не связанную с применением силы ― ещё один раунд переговоров или введение санкций. Кроме того, моральное превосходство невоенных средств урегулирования ситуации над военными неочевидно и, как это ни парадоксально, не всегда подтверждается. Оренд приводит в качестве примера войну в Персидском заливе ― бессмысленным было бы пытаться прекратить агрессию Ирака переговорами или ультиматумами, поскольку иракские войска расправились с армией Кувейта за два дня и оккупировали страну. О мирном соглашении с Хусейном в такой ситуации не могло быть речи. Ещё одно соображение, подтверждающее моральную предпочтительность военных ударов перед политикой установления долгосрочных санкций, связано со страданиями, которые в большей степени испытают на себе не правительство, а беднейшие слои общества, в отношении которого были введены санкции. Опять-таки введение режима санкций против Ирака в 1990 г. может служить наглядной иллюстрацией. Принимая во внимание эту нравственную неоднозначность попыток мирного урегулирования конфликтов и частую неэффективность переговоров, Оренд приходит к выводу о необходимости переинтерпретации принципа крайнего средства, под которым следует понимать требование к государствам «не применять силу слишком поспешно»[388]388
  Ibid. P. 58.


[Закрыть]. Применение силы требует серьёзного обоснования, но не всегда оно должно быть самым последним средством, которое можно применить для восстановления справедливости и мира. Иногда чрезмерное промедление будет губительным.

Принцип вероятности успеха кажется Оренду необходимым элементом теории справедливой войны, но по отношению к политической действительности он оказывается слишком строгими. Не всегда возможно заранее предсказать, каким образом будет развиваться конфликт. К тому же, по мнению Оренда, следуя этому принципу, малые державы никогда не получили бы права на участие в войне. Однако вероятность успеха не может быть вычеркнута из списка принципов jus ad bellum, поскольку «важно, чтобы сообщество, которое обдумывает решение об объявлении войны в качестве ответа на агрессию, поставило вопрос, действительно ли подобная крайняя мера поможет добиться успеха»[389]389
  Ibid. P. 59.


[Закрыть]. Фактически этот принцип превращается у Оренда в призыв задуматься, прежде чем взяться за оружие.

В интерпретации Оренда, принцип пропорциональности требует от государства, вступающего в войну, «соотнести ожидаемый объём всеобщего блага (не только того, что получит данное конкретное государство) с ожидаемыми всеобщими издержками»[390]390
  Ibid.


[Закрыть]. Только в случае, когда выгоды равны или превышают потери, понесённые в ходе войны, можно говорить о справедливости принятия решения о применении силы. Сложность в применении этого принципа, утилитаристского по своей сущности, сопряжена с теми же сложностями, с которыми сталкивается утилитаризм. Не всегда можно провести однозначную оценку потерь и выгод от войны, особенно, когда необходимо подсчитать не материальные параметры, которые могут быть оценены в денежном эквиваленте, а людские потери или абстрактные политические категории, такие как свобода или независимость. В конечном итоге проще оценить непропорциональность, то есть необоснованность войны и её пагубные последствия. Но несмотря на сложности, связанные с калькуляциями возможных выгод и издержек войны, принцип пропорциональности признаётся Орендом важным элементом jus ad bellum, во всяком случае, он может рассматриваться в качестве дополнительного средства обоснования справедливости принятия решения о применении силы.

Теория справедливой войны и неклассические войны

Оренд соглашается с Фоушином относительно того, что теория справедливой войны должна быть адаптирована для работы с неклассическими войнами. Обновление комплекса jus ad bellum должно привести к расширению списка ситуаций, когда война может быть признана обоснованной. Изменениям подвергается в первую очередь принцип правого дела, к которому помимо самообороны и помощи союзнику добавляется ещё несколько веских причин для объявления войны. Остальные же принципы остаются неизменными или корректируется незначительно. Обновлённая теория кажется Оренду более современной и гибкой, нежели система международного права, которая не учитывает должным образом изменений, происходящих на мировой арене.

По мнению Оренда, самообороной и помощью союзнику не исчерпывается список случаев, когда силовое решение конфликта может считаться допустимым. Как минимум стоит указать ещё на четыре случая, типичных именно для неклассических войн: борьба с терроризмом, опережающая (или упреждающая) атака, вмешательство в гражданскую войну и гуманитарная интервенция. Отметим, что большая часть современных теоретиков справедливой войны также признают эти четыре случая справедливыми причинами объявления войны. Рассмотрим подробнее каждый из отмеченных Орендом случаев.

Террористическая атака или её угроза представляется Оренду однозначно справедливой причиной нанесения ответного или даже превентивного удара. Террористы оценивают успешность совершённого ими акта не столько по количеству уничтоженных людей ― хотя и этот показатель важен для них ― сколько по степени распространения информации о нём, по уровню созданного эффекта, проявляющего себя в панике, страхе или выражении недоверия правительству. В эпоху, когда любое политическое событие виртуализируется, принципиальным условием, определяющим смысл террористической деятельности, становится освещение террористических актов в средствах массовой информации ― новость об атаке должна стать предметом всеобщего обсуждения. Но насилие, творимое террористами, отнюдь не оказывается виртуальным. Кроме того, будучи направленным в подавляющем большинстве случаев против гражданских лиц, а не против представителей армии или других силовых структур государства, это насилие не имеет никакого морального оправдания. В данном случае Оренд буквально повторяет М. Уолцера, который считает террористическую деятельность неприемлемой именно в связи с использованием целенаправленного нападения на мирное население в качестве основного метода ведения борьбы[391]391
  Walzer M. Just and Unjust Wars. P. 203.


[Закрыть]. Выбирая гражданских лиц в качестве целей для атаки, террористы нарушают принцип различения, это главный моральный порок терроризма. Отсюда уже нетрудно прийти к заключению о справедливости применения военной силы в борьбе с терроризмом. Но государству не обязательно ждать террористической атаки, чтобы начать борьбу против террористов. В данном случае не может идти речи о войне как крайнем средстве, оправданной оказывается не только оборонительная войны, но и превентивная атака. Если появляется политическое сообщество, планирующее террористический акт, оно должно быть уничтожено как можно скорее. Но помимо борьбы с непосредственными участниками террористических атак Оренд считает необходимым бороться с теми государствами и политическими группами, которые спонсируют деятельность террористов[392]392
  Orend B. The Morality of War. pp. 73–74.


[Закрыть]. Оренд определяет терроризм как социально-экономическое явление, поэтому победу в борьбе с ним невозможно достичь без уничтожения его материально-экономической базы.

Право на проведение упреждающего удара (preemptive strike) или опережающей атаки (anticipatory attack) выводится теоретиками справедливой войны из идеи справедливости самообороны. По мнению Оренда, самооборона может обосновываться дескриптивно и нормативно. Дескриптивное обоснование даётся при отражении агрессии, сам факт нападения противника служит достаточной причиной для проведения ответной атаки. О нормативно обоснованной самообороне можно говорить в случае нанесения удара по противнику с целью отражения потенциальной агрессии. Это не означает, что любое нападение можно обосновать как упреждающее; как замечает Оренд, опережающая атака справедлива только при наличии неопровержимых доказательств приготовления противника к нападению. В данном случае не реальная агрессия, а высочайшая степень угрозы и неизбежность нападения со стороны противника служат оправданию самообороны. Угроза при этом должна подтверждаться фактами, а не подозрениями или страхом. Агрессором в данном случае оказывается не сторона, первой применившая силу, а сторона, готовившая нападение. Промедление приведёт к самым серьёзным последствиям, речь может идти даже о крушении государства, поэтому в критической ситуации следует действовать решительно ― риски, которые вызывает бездействие, необходимо минимизировать. Государство как гарант прав и свобод собственных граждан обязано обеспечивать их безопасность, а упущенная возможность предотвратить серьёзные людские и экономические потери, вызванные нападением агрессора, будет означать неготовность правительства выполнять эту задачу. Оренд полагает, что именно защита прав человека делает состоятельным нормативное обоснование самообороны.

Безусловно, может возникнуть вопрос, о ком или о чём предлагает заботиться государству теория справедливой войны ― об интересах собственных граждан и, в конечном счете, о собственном благе или об универсальных ценностях и всеобщей безопасности? Доктрина опережающей атаки или упреждающего удара свидетельствует о доминировании частных национальных интересов. Но чем тогда теория справедливой войны отличается от реализма? Здесь уместно будет указать на героя нашей следующей главы ― Джефа Макмахана, который, объясняя смысл упреждающих атак, замечает, что даже если мы ведём оборонительную войну, мы делаем это в первую очередь для предотвращения дальнейшего ухудшения ситуации, вызванного нападением. Действия обороняющегося государства объясняются тремя мотивами: стремлением покарать агрессора, отразить нападение и минимизировать вредные последствия. В связи с этим ситуации самообороны и опережающей атаки не отличаются значительным образом ― мотивация и обоснование идентичны в обоих случаях, и если мы одобряем оборонительную войну, должны принять и идею опережающей атаки.

Проблема поддержки одной из сторон, ведущих гражданскую войну, давно привлекает внимание теоретиков справедливой войны. В отношении подобного вмешательства в дела суверенного государства до сих пор нет единого мнения, хотя по вопросам борьбы с терроризмом или упреждающего удара теоретики справедливой войны как правило находят взаимопонимание.

В эссе 1859 года «Несколько слов о невмешательстве» Дж. Ст. Милль обратил внимание на опасности, которые таит подобное вмешательство. Народ, получивший свободу из рук своих союзников, не будет готовым к ней, не сможет воспользоваться ей и погрязнет в череде гражданских войн, в итоге превратившись в колонию или вассала своего освободителя. Интервенция будет стимулом к дестабилизации региона. И всё же, если она не будет препятствовать самоопределению[393]393
  Mill J.S. A Few Words on Non-Intervention. pp. 5–6.


[Закрыть], то её можно признать справедливой и обоснованной.

Однако далеко не все разделяют подобное воззрение Милля. Оренд игнорирует опасности, о которых предупреждает британский философ, и заявляет, что гражданскую войну против правительства можно назвать справедливой, если государство утратило способность защищать своих граждан[394]394
  Orend B. The Morality of War. P. 84.


[Закрыть]. В свою очередь, если население подняло восстание против несправедливого правительства и имеются неопровержимые доказательства этой несправедливости, то внешние силы могут поддержать повстанцев. В данном случае война будет вестись не против государства или народа, а непосредственно против лиц, находящихся у власти. Дискуссия ведётся и по вопросу, какую роль должны играть интервенты, и мнения в данном случае значительно разнятся. Уолцер, держа в уме неудачу США в войне во Вьетнаме, выступает за ограниченное участие представителей внешних сил в локальном конфликте. По его мнению, задача интервентов сводится к балансировке сил, способствующей нейтрализации несправедливой стороны. Уолцер не одобряет полномасштабного включения в войну. Подобную позицию Оренд считает непродуманной, поскольку цель войны состоит в достижении победы, которая не гарантируется простой балансировкой сил. Несправедливая сторона может отыграть утраченные позиции и в итоге победить, что сделает интервенцию совершенно бессмысленной. Поддержка восставших против несправедливого правительства, по мнению Оренда, ― это одна из важнейших задач мирового сообщества (которое фактически оказывается сообществом минимально справедливых государств). Но существует одно серьёзное ограничение, связанное с необходимостью воздержаться от участия в гражданской войне, если ни одну из сторон конфликта невозможно признать справедливой.

Определённую сложность в дискуссии о вооружённом вмешательстве во внутренние конфликты представляет ситуация, когда два сообщества, объединённых ранее в одно, борются между собой, при этом каждое из них может быть названо минимально справедливым. Общество разделилось, и ни одну из его частей нельзя однозначно назвать более или менее справедливой, но при этом каждое из них претендует на самостоятельность и независимость в политическом отношении. В данном случае попытку одной из этих групп установить своё господство в прежних границах с помощью военной силы нельзя назвать справедливой, поскольку «сохранение единства просто ради сохранения единства ― недостаточно существенная причина для обоснования войны»[395]395
  Ibid. P. 85.


[Закрыть]. Равным по статусу группам, по мнению Оренда, следует пытаться найти мирные способы урегулирования конфликта, провести переговоры о разделении территории и ресурсов, то есть образовать два новых государства. Разделение Чехословакии на Чешскую республику и Словакию, «бархатный развод», можно назвать идеальным примером такого распада единого ранее государства.

Гуманитарная интервенция представляет собой, пожалуй, наиболее противоречивое основание применения вооружённой силы. Причиной нападения на государство, которое не проявляет внешнюю агрессию, становятся серьёзные нарушения прав человека, такие как этнические чистки или геноцид. Гуманитарная интервенция может быть рассмотрена как один из вариантов упреждающего удара. Хотя, как правило, она начинается в ответ на действительное насилие, упреждается крайняя степень реализации этого насилия. Проблема гуманитарной интервенции начала обсуждаться особенно активно в 90-е годы прошлого столетия[396]396
  Впрочем, нечто похожее на гуманитарную интервенцию было описано ещё Т. Мором: «когда они [утопийцы] жалеют какой-нибудь народ, угнетенный тиранией, ― тогда своими силами они освобождают их от ига тирана и от рабства (это они делают из-за человечности)». Мор Т. Утопия. ― М.: Наука, 1978. С. 242.


[Закрыть] в связи с событиями в Руанде и Югославии, и со временем большая часть теоретиков справедливой войны стала поддерживать идею гуманитарных войн.

Нередко указывают на очевидное препятствие, стоящее на пути свободного вмешательства в политику государства ― им выступает традиционное понятие суверенитета как возможности самостоятельно определять свою политику. В этой связи Пол Кристофер, бывший глава департамента философии Военной академии США в Вест-Пойнте, отмечает, что «гуманитарная интервенция всегда запрещена по закону, но иногда нравственно допустима»[397]397
  Christopher P. The Ethics of War and Peace: An Introduction to Legal and Moral Issues. P. 195.


[Закрыть]. Оренд со ссылкой на Международную комиссию по вопросам вмешательства и государственного суверенитета предлагает интерпретировать суверенитет в первую очередь как обязанность правительства содействовать реализации прав своих граждан и в том числе обеспечить им безопасное существование. Если же государство не выполняет эту задачу, то необходимо, чтобы какая-то внешняя сила взяла под защиту граждан такого государства.

По мнению Оренда, дополненная этими четырьмя основаниями идея правого дела поможет точнее оценить характер войн в XXI в. Однако отметим, что проект Оренда по обновлению теории справедливой войны не столь радикален, как проект Фоушина по созданию двух теорий справедливой войны. В концепции Оренда оставшиеся пять принципов jus ad bellum сохраняют своё содержание без изменений и всё также должны применяться для обоснования права государства на применение военной силы.