Текст книги "Современные классики теории справедливой войны: М. Уолцер, Н. Фоушин, Б. Оренд, Дж. Макмахан"

Вопрос о справедливости войны помещается Пуфендорфом в контекст его теории естественного права. Исполнение естественных законов, которые открываются разумом, может потребовать применения насилия. Однако в соответствии с основным естественным законом конечная цель справедливой войны заключается в восстановлении состояния мира.

К справедливым причинам, уполномочивающим обращение к оружию, Пуфендорф относит защиту жизни и собственности, а также возвращение того, что причитается справедливой стороне по праву, и сбор репараций[179]179
  Pufendorf S. De Officio Hominis et Civis Juxta Legem Naturalem. New York: Oxford University Press. 1927. P. 154.


[Закрыть]. Стремление к обогащению и жажда власти квалифицируются в качестве несправедливых причин войны, а государства, ведущие несправедливые войны, приравниваются Пуфендорфом вслед за Августином к бандам разбойников[180]180
  Pufendorf S. De jure naturae et gentium libri octo. Londini Scanorum: Sumtibus Adami Junghans iprimebat Vitus Haberegger. 1672. P. 1166.


[Закрыть]. Пуфендорф подчёркивает, что государство, даже обладающее справедливой причиной, должно столкнуться с явной угрозой собственной безопасности, чтобы в ответ применить силу. Превентивные войны, вызванные страхами и опасениями, не кажутся немецкому юристу справедливыми. Равно как и поспешное применение насилия даже при наличии справедливой причины. Война, во-первых, должна иметь под собой действительно серьёзную причину и, во-вторых, решение о ней следует принимать только ввиду невозможности решить конфликт переговорами или объективным арбитражем[181]181
  Pufendorf S. De Officio Hominis et Civis Juxta Legem Naturalem. Pp. 102103; 154.


[Закрыть]. Эти положения подтверждают приверженность Пуфендорфа принципам пропорциональности и крайнего средства. И в них, как это определяет Р. Такк, открывается критика Пуфендорфом излишней агрессивности современных ему отношений между европейскими народами и колониальных завоеваний[182]182
  Tuck R. The Rights of War and Peace. Political Thought and the International Order from Grotius to Kant. P. 161.


[Закрыть].

При обсуждении должного способа ведения войны Пуфендорф выступает как сторонник применения практически неограниченных средств достижения справедливой цели. Пуфендорф заявляет, что modus agendi в войне суть сила и ужас, террор (vis et terror)[183]183
  Pufendorf S. De Officio Hominis et Civis Juxta Legem Naturalem. P. 155.


[Закрыть]. Единственным ограничителем выступают требования гуманности. Это обосновывается тем, что справедливость гражданских отношений и наказание за нарушение норм гражданского права обеспечивается беспристрастной властной инстанцией, занимающей доминирующее положение по отношению к индивидам, составляющим общество. Однако в международных делах не существует независимого судьи, обладающего властью и авторитетом большим, нежели власть государей. На них непосредственно перекладывается обязанность выступать в качестве судьи по отношению к нарушителю права и справедливо карать его. И всё же по природе своей человек наделён моральными добродетелями. Благоразумие заставляет его отказаться от чрезмерного насилия даже при наличии справедливого основания его применения. Моральные качества индивидов экстраполируются и на политические институты, поэтому государства также должны отказаться от необоснованной жестокости и агрессии в отношениях с другими государствами[184]184
  Ibid. P. 155; 157; Pufendorf S. De jure naturae et gentium libri octo. P. 11631164.


[Закрыть].

Примечательно, что особое значение Пуфендорф придаёт способу окончания войны ― она завершается заключением мирного договора, который в обязательном порядке должен быть ратифицировать всеми суверенами, вовлечёнными в конфликт. При этом соглашение удостоверяется клятвами, обменом заложниками и посредничеством сторонних государств[185]185
  Pufendorf S. De Officio Hominis et Civis Juxta Legem Naturalem. P. 159.


[Закрыть].

В сочинениях Пуфендорфа, а также ещё одного немецкого философа ― Христиана Вольфа, постепенно закрепляется исключительно политическая и правовая интерпретация войны. Именно столкновения суверенных государств или гражданские войны начинают пониматься как войны в особом смысле слова, характерные только для политической жизни, в том время как частные войны или война всех против всех осмысляются как феномены, свойственные не только людям, но и животным[186]186
  Об этом см.: Justenhoven H.-G., Stüben J. Kann Krieg erlaubt sein? Eine Quellensammlung zur politischen Ethik der Spanischen Spätscholastik. Stuttgart: W. Kohlhammer Verlag, 2006. S. 41.


[Закрыть], то есть в принципе типичные для мира природы.

В соответствии с этой перспективной понятие ius gentium Вольф начинает использовать для обозначения принципов, которыми руководствуются в отношениях между собой независимые государства. Принципиальным значением для теории Вольфа обладает идея природного равенства всех государства в моральном и правовом отношении[187]187
  Wolff C. Ius Gentium Methodo Scientifica Pertractatum, In Quo Ius Gentium Naturale Ab Eo, Quod Voluntarii, Pactitii Et Consuetudinarii Est, Accurate Distinguitur. Renger, 1749. P. 12.


[Закрыть]. Ни одно государство не может быть судьёй другому, поскольку все они равны по природе. Справедливость межгосударственных отношений определяется соответствием их действий законам природы или установленным между ними соглашениям, исходя из того, что действия одного государства не должны причинять ущерб другому[188]188
  Ibid. Pp. 716–717. Более того, Вольф заявляет, что с точки зрения «добровольного» права народов (ius gentium voluntarium, термин Гроция), каждое государство может претендовать на обладание справедливыми основаниями для вступления в войну, хотя с точки зрения естественного закона, справедливость может принадлежать только одной стороне конфликта.


[Закрыть].

Война должна быть не актом возмездия (talio)[189]189
  Ibid. Pp. 460–462.


[Закрыть], но наказания (punitio)[190]190
  Ibid. Pp. 509.


[Закрыть]. Если одно государство претерпело ущерб со стороны другого и этот ущерб невозможно компенсировать, то оно получает право применить силу. Идея морального и правового равенства государств приводит Вольфа к заключению об ограничении дозволенного в справедливой войне. Государство, обладающее справедливой причиной, ведёт войну ради восстановления своих нарушенных прав. Но если бы государства получили право действовать неограниченно на основании того, что они обладают справедливой причиной для применения вооружённой силы, то это привело бы к многократному росту насилия и жестокости. Государства должны использовать только необходимую и достаточную меру насилия для нанесения военного поражения своему противнику. Вольф, таким образом, одним из первых начинает говорить о «военной необходимости»[191]191
  The Ethics of War: Classic and Contemporary Readings. P. 469. Wolff C. Ius Gentium Methodo Scientifica Pertractatum P. 643–644.


[Закрыть]. Кроме того, он также закрепляет право на неприкосновенность для гражданских лиц и всех, кто не представляет угрозу как возможный участник войны[192]192
  Ibid. Pp. 644–645.


[Закрыть].

Именно в учении Вольфа кристаллизуется, как представляется, тот тип понимания войны, который Карл Шмитт обозначил понятием «оберегание войны» (Hegung des Krieges). Оберегание генерируется совмещением рационалистической и легалистской перспектив рассмотрения войны, что позволяет интерпретировать её как столкновение политических субъектов, равных по своему статусу, признающих суверенитет друг друга и действующих на основании единого для всех, «нейтрального, чисто гуманистического jus naturale et gentium»[193]193
  Шмитт К. Номос земли. С. 122.


[Закрыть]. Враг признается законным или справедливым врагом (justus hostis) и не рассматривается как преступник, которого победитель предаст суду после заключения мирного договора. Именно в рамках этой парадигмы пишет свою знаменитую работу «Право народов или Принципы естественного права, применяемые к поведению и делам наций и суверенов» швейцарский философ и юрист Эмер де Ваттель.

Своей основной задачей Ваттель определяет популяризацию учения Вольфа, «Право народов» которого представляет собой довольно объёмную и трудную для чтения книгу. Однако стоит согласиться с заключением Р. Такка: Ваттель заимствовал многие положения философии Вольфа, но выводы, которые он сделал, опираясь на них, серьёзно отличаются от выводов Вольфа[194]194
  Tuck R. The Rights of War and Peace. Political Thought and the International Order from Grotius to Kant. P. 192.


[Закрыть].

Ваттель исходит из вольфианской трактовки естественного права, принцип равенства субъектов политических отношений главенствует в его системе: «нации свободны, независимы, равны и каждая судит по своей совести о должном»[195]195
  Ваттель Э. Право народов или Принципы естественного права, применяемые к поведению и делам наций и суверенов. ― М.: Госюриздат, 1960. С. 32.


[Закрыть]. Что дозволено одной нации, дозволено другой, а недозволенное не дозволено всем. В то же время нация или государство – высшая политическая форма. Это означает, что государства могут определять свою политику в соответствии с собственными интересами (raison d'État). Но также отсюда следует невозможность появления надгосударственной институции, выступающей в роли судьи народов.

Объявление войны без существенной причины, то есть нарушение норм ius ad bellum, признаётся Ваттелем личным прегрешением суверена, однако не может подвергаться осуждению, поскольку недопустимо ограничивать право суверена на автономию политического решения. Единственным судьёй в международных делах является совесть государей. Основной принцип справедливости по отношению к другим народам заключается в отказе от причинения им вреда (отметим, что в дальнейшем эта идея будет развита в принципе невмешательства ― основе классической либеральной доктрины международных отношений). Но от произвола в отношении естественных законов и права народов государи ограничиваются и прагматическим соображением:

«Законы естественного общества настолько важны для блага всех государств, что если бы вошло в обычай их попирать, то ни один народ не мог бы рассчитывать уцелеть и спокойно жить… Все нации имеют право применять силу к той из них, которая открыто нарушает законы установленного природой общества или прямо выступает против благополучия этого общества»[196]196
  Там же. С. 32. В дальнейшем этот принцип будет оспариваться Кантом, который назовёт Ваттеля одним из «плохих утешителей». С точки зрения Канта Ваттель, равно как и Гроций и Пуфендорф, обсуждают философские и дипломатические кодексы, которые не обладают статусом закона, поэтому не способны препятствовать агрессивным намерениям государей. Кант И. К вечному миру // Его же. Собрание сочинений в 8 тт. Т. 7. ― М.: Чоро, 1994. С. 20.


[Закрыть].

Нарушение закона природы санкционирует войну, но само по себе состояние войны, с точки зрения Ваттеля, представляет собой особое правовое состояние, и по форме своей война законна для каждого участника[197]197
  Ваттель Э. Право народов. С. 541.


[Закрыть]. Коль скоро государства равны по своему статусу, то и действие права войны распространяется как на сторону, обладающую справедливой причиной ведения войны, так и на нарушителя справедливости. Каждое суверенное государство, участвующее в войне, расценивается как носитель добровольного права народов и получает моральную и правовую санкцию на совершение агрессивных действий по отношению к противнику (убийство солдат неприятеля или захват его собственности). Осуждению подлежит применение недопустимых средств, иными словами, нарушение норм jus in bello, но не само решение о начале несправедливой войны.

Война понимается Ваттелем как состояние и способ, которым государства отстаивают своё право, то есть справедливой причиной войны может быть какое-либо посягательство на суверенное право или, как обозначает это сам швейцарский философ, «обида» (injure). И здесь же важно подчеркнуть, что только суверенные державы могут вести войну, в противном случае мы столкнулись бы со множеством фактов злоупотребления силой и человечество не приближалось бы к реализации своей высшей задачи – к поддержанию мира.

Помимо причин войны обозначаются и цели. Обоснованными считаются три цели: заставить возвратить то, что принадлежит нам по праву, или то, что нам должны; обеспечить безопасность на будущее, наказав агрессора или обидчика; отразить нападение и защитить себя, дав отпор незаконному насилию[198]198
  Там же. С. 440.


[Закрыть]. При этом война рассматривается как крайнее средство, которое используют справедливые и разумные государи; в первую очередь они должны искать мирного способа возмещения потерь или отмщения.

Весьма любопытно стремление Ваттеля обосновать приемлемость превентивных войн (что было немыслимо для Вольфа). Отчасти здесь он становится близок Альберико Джентили, который также отстаивал необходимость легитимации превентивных действий (в отличие от Гроция). Однако исторический контекст работ Джентили и Ваттеля сильно разнится, что приводит к различиям в аргументации. Джентили, ориентируясь на политическую ситуацию конца XVI в., оправдывал превентивные меры, оценивая их как один из видов самообороны. Страх, вызываемый предчувствием нападения со стороны противника, позволяет предвосхитить это нападение, исходя из соображений «полезной обороны» (utilem defensionem). В публичных отношениях отсутствие страха и уверенность в собственной безопасности ― причины гибели, поэтому необходимо уметь предвидеть приближающуюся угрозу и противостоять ей[199]199
  Gentili A. De iure belli libri tres. Oxford: Clarendon Press. 1877. Pp. 57–63.


[Закрыть].

Ваттель исходит из того, что каждая нация обладает правом использовать все средства, необходимые для самосохранения. В первую очередь это обосновывает право государств силой отвечать на нападения извне. Но также отсюда следует и обязанность устранения обстоятельств, которые могли бы повлечь гибель государства[200]200
  Ваттель Э. Право народов. С. 46.


[Закрыть]. Суверен должен не только реагировать на обиды, но и уметь предупреждать их. Движущим мотивом становится не страх, а целесообразность.

Для Ваттеля принципиально также, что усиление одной нации может серьёзным образом изменить расстановку сил в регионе. Тогда её соседи могут законно напасть на неё, если рост могущества этой нации явным образом угрожает всеобщей безопасности, а сама она обладает «несправедливыми и честолюбивыми намерениями»[201]201
  Там же. С. 449.


[Закрыть]. Идея политического равновесия, с одной стороны способствует эскалации конфликтов и оправдывает превентивные атаки на политических и военных лидеров. Но в конечном итоге, согласно Ваттелю, эта идея должна обеспечить взаимное сдерживание держав. Швейцарский мыслитель был уверен, что принцип равновесия власти серьёзно изменил Европу его времени, которая виделась ему чем-то наподобие республики государств: «каждый ее член в отдельности независим, но все вместе они связаны общим интересом и объединены для поддержания порядка и сохранения свободы»[202]202
  Там же. С. 451.


[Закрыть]. На Европейском континенте ни одна держава не доминирует над другой абсолютным образом, а задача европейских государей заключается, по мнению Ваттеля, в сдерживании других государей от несправедливых войн при помощи силы и содействии окончанию справедливых войн при помощи переговоров. Реалистская идея баланса сил примиряется в концепции Ваттеля с учением о справедливой войне.

Ключевыми принципами ведения вооружённой борьбы объявляются сдерживание и соразмерность применяемого насилия. Допускаются лишь необходимые и достаточные средства нанесения поражения и достижения победы: «законная цель дает подлинное право лишь на средства, необходимые для достижения этой цели; все, что сверх этого, не одобряется естественным правом, неправильно и подлежит осуждению судом совести»[203]203
  Там же. С. 496.


[Закрыть]. «Умеренность во вреде» (modération sur le mal) служит залогом своевременного завершения войны и заключения мира с противником. В целом Ваттель исходит из того, что в справедливой войне несправедливая сторона инициирует убийство, однако это не может оправдать отказа от принципов гуманности по отношению к врагу.

Но не только требования естественного права ограничивают применение чрезмерного насилия. Государи отказываются от некоторых «допустимых и ненаказуемых средств», понимая их несправедливость перед лицом Бога и судом совести (Tribunal de la Conscience). Кроме того, народы руководствуются в отношениях между собой не только естественным, но и добровольным правом, которое ориентирует их на построение «великого общества наций»[204]204
  Там же. С. 543.


[Закрыть]. Естественное состояние для Ваттеля – мир, поскольку разум человека указывает ему на обязанность решать разногласия мирно. В данном случае Ваттель открыто критикует Гоббса, который неверно оценил, что сама природа человека нацелена на мирное состояние; человек весь устремлён к безопасности и покою, благополучию и счастью. И каждый суверен может содействовать достижению этих целей, оберегая мир, не создавая угроз своим соседям и последовательно исполняя заключённые договора.

Стоит также обратить внимание и на учение о войне Иммануила Канта, во-первых, поскольку его зачастую причисляют к ряду сторонников теории справедливой войны[205]205
  См. например: Masek L. All's Not Fair in War: How Kant's Just War Theory Refutes War Realism // Public Affairs Quarterly. 2002. Vol. 16. No. 2. Pp. 143–154.


[Закрыть], что, в свою очередь, становится предметом критики со стороны тех, кто видит в кёнигсбергском мыслителе последовательного пацифиста[206]206
  Среди прочих работ подобного рода особо выделим Williams H. Kant and the End of War: A Critique of Just War Theory. New York: Palgrave Macmillan. 2012.


[Закрыть], и во-вторых, именно к Канту как наиболее важному для себя классическому источнику обращается Брайан Оренд[207]207
  См. Orend B. Kant's Just War Theory // Journal of the History of Philosophy. 1999. Volume 37, Number 2. Pp. 323–353; Orend B. Kant's ethics of war and peace // Journal of Military Ethics. 2004. # 3 (2). Pp. 161–177.


[Закрыть], которому посвящена пятая глава настоящей работы. Кант пишет свой знаменитый трактат «К вечному миру» в 1795 г., когда во Франции уже несколько лет идёт кровавая революция, а Европа окутана огнём войн, спровоцированных этой революцией. Опровергая воззрения аббата Шарля Сен-Пьера, автора ещё одного знаменитого трактата о вечном мире[208]208
  Saint-Pierre C. Projet pour rendre la paix perpétuelle en Europe. A. Schouten, 1713; Сен-Пьер Ш. Избранные места из проекта вечного мира (в изложении Ж.-Ж. Руссо. 1760) // Трактаты о вечном мире. СПб.: Алетейя, 2003. С. 136–161.


[Закрыть], Кант утверждает, что в настоящее время не существует подлинного сообщества, объединяющего европейские государства, и «способ, каким государства добиваются своих прав, не является судебным процессом, а лишь войной»[209]209
  Кант И. К вечному миру. С. 20.


[Закрыть]. В своей оценке враждебного состояния, в котором находятся государства, Кант наследует Ваттелю, – его нельзя определить как несправедливое, поскольку каждое государство выступает судьёй для себя самого, соответственно решение о справедливости объявления войны – вопрос личной оценки государём своих действий. Однако Кант надеется, что со временем войны могли бы исчезнуть совершенно. Во всяком случае, идею мира без войн он предлагает в качестве морального идеала, имеющего самое непосредственное практическое значение.

Стремление к жизни без войны и насилия присуще, по мнению Канта, каждому разумному человеку. В политическом отношении состояние вечного мира оказывается высшим благом[210]210
  Кант И. Метафизика нравов в двух частях // Его же. Собрание сочинений в 8 тт. Т. 6. ― М.: Чоро, 1994. С. 392.


[Закрыть]. Однако в силу природной склонности ко злу и подавления автономии воли люди теряют из виду эту идею, вследствие чего склоняются к использованию насилия. Таким же образом взаимодействуют между собой и государства, в результате чего «народы в качестве государств можно рассматривать как отдельных людей, которые в своем естественном состоянии (т. е. вне зависимости от внешних законов) уже своим совместным существованием нарушают право друг друга»[211]211
  Кант И. К вечному миру. С. 18.


[Закрыть]. Здесь Кант явным образом воспроизводит известную характеристику, данную международным отношениям Гоббсом:

«короли и лица, облеченные верховной властью, вследствие своей независимости всегда находятся в состоянии непрерывной зависти и в состоянии и положении гладиаторов, направляющих оружие друг на друга и зорко следящих друг за другом. Они имеют форты, гарнизоны и пушки на границах своих королевств и постоянных шпионов у своих соседей, что является состоянием войны»[212]212
  Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Его же. Сочинения в 2 т. – Т. 2. – М.: Мысль, 1991. С. 97.


[Закрыть].

И всё же Кант не соглашается с Гоббсом абсолютным образом. Он не останавливается на выводе о вечности естественного состояния, в котором пребывают государства. Естественному состоянию противостоит правовое состояние, в котором не сила, а закон становится мерилом справедливости. Это правовое состояние мира «должно быть установлено»[213]213
  Кант И. К вечному миру. С. 13.


[Закрыть], т. е. оно не недостижимо и обретается путём постепенного реформирования внутри– и внешнеполитических отношений. Содействие философа и интеллектуала всеобщей пацификации должно состоять в предложении программы мер, которые определили бы направление и содержание этих реформ. Собственно, в трактате о вечном мире Кант как раз и предлагает такой проект.

Как и в случае выхода людей из естественного состояния, государство ради собственной безопасности должно требовать от другого государства вступить с ним в такое устройство (которое Кант сравнивает с гражданским), где каждому будет гарантировано его право. Кант определяет шесть прелиминарных статей договора о вечном мире, устанавливающих отношения взаимного доверия между государствами. К ним добавляются три дефинитивные статьи, гарантирующие прекращение всякой враждебности посредством установления системы всемирно-гражданского права (Кант называет его также космополитическим (ius cosmopoliticum) правом). Базовым принципом этой новой системы права, связывающей между собой все государства, становится принцип всеобщего радушия, т. е. отказ от враждебности по отношению к чужестранцам. Далее, должна быть учреждена федерация автономных государств, которая снимет взаимное недоверие между нациями. Здесь немецкий философ идёт дальше своих предшественников, заявлявших о вечном мире в рамках Европейского содружества (Сен-Пьер) или Христианской Республики (Руссо), то есть по сути предлагавших элитарные концепции вечного мира для избранных народов. С точки зрения Канта, все народы должны быть объединены в «суррогат союза» для устранения взаимной враждебности. Принципиально при этом, что речь идёт не о создании мирового государства, но именно о добровольном союзе государств, согласившихся отказать от применения насилия по отношению друг к другу, но не утративших собственной суверенности. Кроме того, кантианский проект предполагает постепенное установление республиканизма, который в большей степени служит делегитимации войны[214]214
  О кантовском республиканизме и ошибках смешения его с либеральным демократизмом см.: Каранти Л. «Вечный» мир и «либеральный» мир: три пункта неверной интерпретации // Кантовский проект вечного мира в контексте современной политики. – Калининград: Изд-во БФУ им. И. Канта, 2013. С. 131–143.


[Закрыть]. Вопрос мира для него в больше степени связан с вопросом о правильной организации государства, что в свою очередь повлияет на моральное воспитание народа. Граждане, получившие моральное воспитание и привлекаемые через систему представительств к управлению государством, перед вступлением в войну, как пишет Кант, «хорошенько подумают, прежде чем начать столь скверную игру»[215]215
  Кант И. К вечному миру. С. 15.


[Закрыть]. Соответственно, именно распространение республиканизма становится необходимым условием перехода к вечному миру. Несмотря на то, что эта точка зрения постоянно оспаривается, Кант предстаёт ключевой фигурой в теории демократического мира[216]216
  Doyle M. Kant, Liberal Legacies, and Foreign Affairs // Philosophy and Public Affairs. 1983. Vol. 12, No. 3. Pp. 205–235; Vol. 12, No. 4. Pp. 323–353; Doyle M. Ways of War and Peace. New York: W.W. Norton, 1997. Rus-sett B. Grasping the Democratic Peace. Princeton: Princeton University Press. 1993. Rummel R. Power Kills: Democracy as a Method of Nonviolence. New Brunswick, N.J.: Transaction Publishers. 1997.


[Закрыть].

Кант использует многие положения теории государства и права Гроция, Пуфендорфа, Вольфа и Ваттеля, но серьёзно отличается от них в своей оценке международного права. По его мнению, действительное ограничение войны даёт не международное право, а космополитическое. Международное право формируется за счёт договоров, однако конвенции не подкрепляются ничем, кроме доброй воли, принявших их государей, они, как правило, исполняются лишь частично и постоянно нарушаются. То есть договор не обладает чрезмерной силой, которая принудила бы народы отказаться от насилия. Всеобщая пацификация возможна только за счёт следования морально-правовому разуму, который заставит государства сформировать некое подобие конгресса или федерации и решать законы не варварским, военным способом, а цивилизованно при помощи переговоров и судов[217]217
  О проблемах, с которыми сталкивается кантовская идея союза суверенных государств см. Хабермас Ю. Кантова идея вечного мира – из 200-летней исторической перспективы // Его же. Вовлечение другого: Очерки политической теории. – СПб.: Наука, 2001. С. 277–332.


[Закрыть]. Нельзя сказать, что Кант даёт более надёжную основу международной безопасности, нежели Гроций или Пуфендорф, которые верили в едва ли не святую обязанность исполнять договора, установленную самой природой. Но важно всё-таки отметить это качественно иное, исключительно философское основание, на котором Кант выстраивает своё учение о войне. Только разумная деятельность и следование долгу сможет, по его мнению, обеспечить если не полное исчезновение, то значительное ограничение войны.

Всё вышесказанное, однако, демонстрирует пацифистские и космополитические устремления Канта. Возможность увидеть в нём представителя традиции справедливой войны связана со следующим. Пока государства не приблизились к состоянию вечного мира, война остаётся уместным для них способом защитить свои права ― в первую очередь, неприкосновенность границ и суверенитет[218]218
  Об этом Кант подробно пишет в разделе о международного права «Метафизики нравов», см.: Кант И. Метафизика нравов в двух частях. С. 379–388.


[Закрыть]. На нарушение этих прав или серьёзную угрозу их нарушений допустимо отвечать с помощью силы. Как определяет это Кант в «Метафизике нравов»:

«Право государств в отношении друг к другу, которое не совсем правильно называется международным правом – оно должно было бы, скорее, называться межгосударственным (ius publicum civitatum), – это то право, которое мы должны рассмотреть под названием международного права, когда одно государство, рассматриваемое как моральное лицо по отношению к другому государству, в состоянии естественной свободы, а, следовательно, и в состоянии постоянной войны делает своей задачей установить отчасти право на войну, отчасти право во время (im) войны, отчасти право заставлять друг друга выйти из этого состояния войны, стало быть, установить строй, обеспечивающий прочный мир, т. е. право после войны»[219]219
  Там же. С. 379–380.


[Закрыть].

Ius gentium (или кажущееся Канту более уместным обозначение ius publicum civitatum) представляет собой право войны и мира и действует, как мы отметили ранее, до тех пор, пока государства находятся между собой в естественном состоянии, то есть состоянии войны. На первый взгляд Кант предлагает здесь классическое разделение права во время войны (ad bellum) и во время войны (in bellum). Однако важна также и финальная часть процитированного выше тезиса – Кант обращает внимание на право после войны (post bellum). Это оригинальное кантовское дополнение играет ключевую роль в его понимании справедливости войны. Только в перспективе приближения к состоянию мира, а не просто примирению, т. е. выходу из конкретного конфликта, имеет смысл говорить о справедливости войны и соответствии её международному праву. Справедливая война и сам способ её ведения должны предполагать «возможность выйти из указанного естественного состояния государств (в области внешних взаимоотношений) и вступить в правовое состояние»[220]220
  Там же. С. 384.


[Закрыть]. Это положение указывает на тесную взаимосвязь всех трёх этапов развития вооружённого конфликта и подчиняет нормы ad bellum и in bello принципам post bellum.

В естественном состоянии государств основной справедливой причиной войны, по мнению Канта, является нанесение ущерба, легализующее восстановление права при помощи силы. Также немецкий философ признаёт правомерным вооружённый ответ на чрезмерное усиление могущества одного государства вследствие увеличения военного потенциала или расширения территории. В эпоху национальных государств поддержание баланса сил становится главным принципом международных отношений. И ещё одна группа справедливых причин обозначается Кантом как «оскорбление действием». К ним относится удовлетворение обиды, нанесённой одним народом другому, и «возмездие (retorsio) без попытки добиться возмещения (мирным путем) от другого государства»[221]221
  Там же. С. 383.


[Закрыть].

Нормы in bello подчинены строгому требованию «вести войну, руководствуясь такими принципами, согласно которым еще остается возможность выйти из указанного естественного состояния государств… и вступить в правовое состояние»[222]222
  Там же. С. 384.


[Закрыть]. В соответствии с этим Кант запрещает карательные (bellum punitivum), истребительные войны (bellum intemecinum), а также войны ради порабощения (bellum subiuvatorium). Важным кажется Канту и отказ от «вероломных» средств ведения войны: засылка шпионов, убийц, отравителей, распространителей слухов и подстрекателей к измене и т. д. Эти средства, во-первых, усиливают взаимное недоверие между сторонами конфликта, что делает невозможным установление в будущем состояния мира. И во-вторых, они противоречат целям учреждения государства, поскольку обозначенные категории участников войны перестают быть полноценными гражданами. Эти запреты знают, однако, одно исключение. Против несправедливого врага допустимо применять неограниченные средства. Несправедливым врагом Кант объявляет государство, которое словом или делом публично выражает «максиму, согласно которой, если сделать ее всеобщим правилом, невозможно состояние мира между народами и должно быть увековечено естественное состояние»[223]223
  Там же. С. 383.


[Закрыть]. Иначе говоря, это государство, отказывающее соблюдать нормы международного права, знающего в качестве своей конечной цели выход из естественного состояния бесправия и учреждение всеобщее мира. Представляется, что К. Шмитт не совсем верно интерпретирует кантовского hostis injustus как участника «войны, соответствующей нормам международного права»[224]224
  Шмитт К. Номос земли. С. 216.


[Закрыть], которого одна из сторон криминализирует и дискриминирует. Хотя можно было бы ожидать от Канта более подробного объяснения этого вопроса, видимо, он имел в виду, что чрезмерно агрессивное государство или государство, нарушающее нормы in bello, отказывается содействовать достижение цели всеобщей пацификации и, следовательно, его действия не соответствуют нормам международного права. Такой несправедливый враг лишается оберегания, которое ему могло гарантировать международное право, поэтому в его отношении приемлемо использовать запрещённые в иных случаях методы борьбы[225]225
  Схожим образом понятие несправедливого врага интерпретируется в Shell S.M. Kant on Just War and 'Unjust Enemies': Reflections on a 'Pleonasm' // Kantian Review. 2005. Vol. 10. Pp. 101–102.


[Закрыть].

Наконец, право после войны призвано – когда война заканчивается подписанием мирного договора – призвано восстановить взаимное доверие сторон, находившихся в противоборстве. Как следствие, Кант указывает на неприемлемость лишения населения побеждённой страны его гражданских свобод и подрыва государственности. Победителю запрещено наказывать побеждённого и облагать его послевоенными контрибуциями. С точки зрения Б. Оренда, статьи договора, прекращающие враждебность между государствами, которые мы находи в трактате «К вечному миру», непосредственным образом относятся к сфере права после войны[226]226
  Orend B. Kant's Just War Theory. Pp.351–352.


[Закрыть]. Таким образом, Кант предлагает целую систему принципов ius post bellum, предвосхищая дискуссии относительно этой проблемы в рамках современной теории справедливой войны.

Подводя итог, отметим, что в рассуждениях Канта о системе международного права мы действительно можем обнаружить элементы мышления в духе справедливой войны. Это отчасти оправдывает претензии современных теоретиков справедливой войны на причисление кёнигсбергского философа к своему лагерю. Однако если мы будем помнить о том veto, которое, по мнению Канта, накладывает на войну практический разум, требующий от нас постоянно искать возможности приблизиться к состоянию вечного мира[227]227
  Кант И. К вечному миру. С. 282.


[Закрыть], его статус теоретика справедливой войны перестанет быть столь однозначным.

После Канта наступает эпоха, когда концепция справедливой войны не имела авторов, схожих по значению с Августином, Фомой Аквинским или Гроцием. Пожалуй, одним из немногих действительно ярких авторов, развивавших теоретическую составляющую учения о справедливой войне, был Джон Стюарт Милль. В 1859 г. он выпустил эссе «Несколько слов о невмешательстве»[228]228
  Mill J.S. A Few Words on Non-Intervention / Fraser’s Magazine. LX (Dec.). 1859. P. 766–776.


[Закрыть], в котором изложил основоположения концепции либерально-демократической интервенции. Милль последовательно отстаивает идею невмешательства как ключевого принципа международных отношений, перенося на сферу мировой политики своё учение о политической свободе[229]229
  Милль Дж. О свободе / Пер. с англ. А. Фридмана // Наука и жизнь. 1993. № 11. С. 10–15; № 12. С. 21–26.


[Закрыть]. Милль налагает вето на агрессивные и захватнические войне. Однако идея невмешательства в интерпретации Милля дополняется несколькими исключениями из этого базового принципа. Первым наиболее очевидным исключением становится признание самообороны в качестве веской причины войны. Далее, английский философ называет справедливой войну с варварскими народами, не знакомыми с международным правом. Борьба с ними будет способствовать распространению цивилизованности. Допустимой оказывается также и превентивная борьба с агрессивным, преступным режимом. Если население какого-либо государства ведёт борьбу с деспотической властью, то соседние государства могут вмешаться и помочь свергнуть деспота, но при условии, что местное население готово взять на себя ответственность самостоятельного управления. Случаи обоснованного нарушения принципа невмешательства, описанные Миллем, в дальнейшем активно обсуждались М. Уолцером и другими современными теоретиками справедливой войны[230]230
  Подробнее о месте аргументов Милля в современной нравственной дискуссии о войе см.: Куманьков А. Д. Этика военной интервенции. Аргумент Дж. Ст. Милля и его современное значение // Vox. Философский журнал. 2015. № 18. С. 1–11.


[Закрыть].

Несмотря на то, что фигур, подобных Миллю, в XIX в. было немного, стоит отметить, что этот период характеризовался качественным развитием практической составляющей реализации норм jus in bello. Люди, обеспокоенные проблемами ограничения войны, созывают мирные конференции в Женеве, Гааге, Санкт-Петербурге. Появляется огромное количество межгосударственных соглашений, договоров, пактов, имеющих целью урегулирование норм поведения во время вооружённых конфликтов. В 1863 г. по инициативе Анри Дюнана создаётся Международный Комитет Красного Креста для пропаганды и укрепления гуманитарного права и универсальных принципов гуманности[231]231
  Устав Международного Комитета Красного Креста от 18 декабря 2014 г.


[Закрыть]. Многие положения доктрины справедливой войны были кодифицированы и интегрированы в систему международного права.

Можно сказать, что этот период был временем заката учения о справедливой войны именно как теории, интерес к которой был восстановлен только в 60-70-х годы прошлого столетия с появлением работ Йозефа Маккены, Пола Рамси, Элизабет Энском и Томаса Нагеля[232]232
  McKenna J. C. Ethics and War: A Catholic View // American Political Science Review. Vol. 54. № 3. 1960; Ramsey P. The Just War: Force and Political Responsibility. Rowman & Littlefield. 2002 / Reprint New York, Scribner, 1968; Anscombe G.E.M. War and Murder; Nagel T. War and Massacre // Mortal Questions, New York: Cambridge University Press, 1979, 53–74.


[Закрыть] и многих других. Знаковым событием стала публикация в 1977 г. книги М. Уолцера «Справедливые и несправедливые войны: нравственный аргумент с историческими иллюстрациями»[233]233
  Walzer M. Just and Unjust Wars: A Moral Argument with Historical Illustration. Basic Books. 2015.


[Закрыть]. С момента появления этой работы теория справедливой войны стала бурно развиваться, привлекая всё больше сторонников и постепенно превращаясь в необходимый элемент современной политической жизни. В наше время теория справедливой войны превратилась в одну из самых разработанных философских концепций войны. Множество авторов помимо самого М. Уолцера участвуют в концептуализации теории справедливой войны по обе стороны Атлантики: Пол Кристофер, Джейн Бетке Эльштейн, Дэвид Родин, Майкл Игнатьефф, Мартин Кук, Стивен Ли, Хенрик Сисе, Хелен Фроу[234]234
  Christopher P. The Ethics of War and Peace: An Introduction to Legal and Moral Issues. Prentice Hall. 1999; Elshtain J. B. Just War Against Terror: The Burden Of American Power In A Violent World. New York: Basic Books, 2003; Rodin D. War and Self-Defense. Oxford: Clarendon Press. 2004; Rodin D. War, Torture and Terrorism: Ethics and War in the 21st Century. Oxford: Blackwell. 2007; Ignatieff M. Virtual War: Kosovo and Beyond. New York: Picador. 2001; Cook M. The Moral Warrior: Ethics and Service in the U.S. Military. Albany: State University of New York Press. 2004; Lee S. Ethics and War An Introduction. Cambridge: Cambridge University Press. 2011; Syse H. Religious Ethics, Christianity, and War // Nordic Journal of Applied Ethics. 2009. Etikk I Praksis 3(1). Pp. 49–58; Frowe H. Defensive Killing. Oxford: Oxford University Press. 2014.


[Закрыть]. Иными словами, теория переживает в настоящее время свой второй расцвет. Дебаты ведутся и вокруг несекуляризованной версии концепции справедливой войны[235]235
  Один из важнейших документов ― Пастырское послание, принятое на Конференции католических епископов США в 1983 г.:A Pastoral Letter on War and Peace by the National Conference of Catholic Bishops. The Challenge of Peace: God's Promise and Our Response. Office of Pub. Services, United States Catholic Conference, 1983.


[Закрыть]. В рамках международного права также со временем произошёл переход от позитивистских концепций войны к обновлённой теории справедливой войны, что нашло отражение в Уставе ООН и новейших нормах международного права, таких, например, как концепция «обязанность защищать». В связи с таким масштабным усилением роли теории справедливой войны доктор Эдинбургского университета Стефен Нефф даже предложил говорить о «новом порядке теории справедливой войны» (neo-just-war order)[236]236
  Neff S.C. War and the Law of Nations: A General History. Cambridge: Cambridge University Press, 2005. P. 316–334.


[Закрыть], укоренившемся в системе международных отношений.