Текст книги "Современные классики теории справедливой войны: М. Уолцер, Н. Фоушин, Б. Оренд, Дж. Макмахан"

Интерпретация классической теории справедливой войны

Стоит отметить, что Н. Фоушин обращает наше внимание на отсутствие консенсуса относительно того, что именно считать теорией справедливой войны. Можно говорить о единой теории справедливой войны, но это не вполне соответствует действительности, поскольку существуют совершенно непохожие проекты интерпретации доктрины bellum justum. Правильнее было бы признать, что теория справедливой войны может использоваться в качестве родового имени[318]318
  Fotion N. War and Ethics: A New Just War Theory. P. 10.


[Закрыть] для ряда нормативных концепций войны, которые объединяются под таким именем в силу изначального принципиального согласия авторов этих концепций с возможностью приложения этики к войне и убеждённости в необходимости ограничения конфликтов нормами jus ad bellum и jus in bello.

Как уже отмечалось ранее, принципы jus ad bellum должны выступать в роли барьера на пути государства к войне, и только при условии удовлетворения требований каждого из них, можно говорить о справедливости участия в вооружённом конфликте. Н. Фоушин выделяет шесть канонических принципов jus ad bellum.

Принцип правого дела (just cause principle) требует, чтобы мы засвидетельствовали «не просто достаточные основания, а по-настоящему веские причины для вступления в войну»[319]319
  Ibid.


[Закрыть]. Вне всякого сомнения, государство, которое подверглось атаке, обладает такой веской причиной. Оборонительная война почти всегда признаётся однозначно справедливой и может наилучшим образом проиллюстрировать смысл принципа правого дела. Фоушин определяет утилитаристскую составляющую этого принципа следующим образом. Государство, на которое напали, вероятно, понесёт значительно больший урон, если откажется от сопротивления. Как правило, капитуляция без борьбы приводит к несоизмеримо большим потерям, нежели борьба. А значит, ответный удар, более выгоден, и этим объясняется его справедливость. Но Фоушин не ограничивается здесь только утилитаристскими соображениями. Сама ценность человеческой свободы заставляет людей сопротивляться угрозе утраты права на самостоятельность.

Однако оборонительная война не единственная справедливая причина войны. Справедливой может считаться и война в качестве поддержки союзника, который уже вовлечён в конфликт. Как правило, теоретики справедливой войны не оспаривают законность такого рода войны. Правым делом объявляется и война, причиной которой служит стремление защитить саму мораль и человечность. По мнению Фоушина, гуманитарные основания позволяют обосновать справедливость войны, даже не смотря на то, что государство, прибегающее к ней, фактически действует как агрессор. Во-первых, гуманитарная интервенция оправдывается особым нравственным статусом поставленной цели ― спасение и защита людей. Во-вторых, она не считается классической войной как таковой, поскольку ведётся не с народом, а с правительством, которое фактически утратило контроль над страной и перестало выполнять свою функцию в отношении своих граждан, и защитниками такого правительства. В-третьих, утилитаристские вычисления свидетельствуют в пользу меньшего вреда войны подобного рода по сравнению с бездействием и попустительством насильственного произвола в отношении беззащитного населения.

Удовлетворяет требованиям принципа правого дела и война, начатая в качестве упреждающего удара (preemptive strike). В данной ситуации инициатор атаки чувствует себя скорее жертвой, чем агрессором, оправдывая свои действия предчувствием нападения в ближайшем будущем. Как замечает сам Фоушин, до проведения упреждающего удара необходимо поставить ряд вопросов, решение которых и будет свидетельствовать в пользу справедливости или несправедливости каждого конкретного случая. Что означает выражение «неизбежность войны в ближайшем будущем»[320]320
  Ibid. P. 12–13.


[Закрыть], на которую ссылается государство в момент упреждающего удара? Как определяется эта неизбежность? Как определить степень близости войны? Вопрос времени в данном случае вызывает наибольшее осложнение, поскольку слишком раннее нападение будет означать не упреждающую, а превентивную войну, под которой Фоушин понимает «удар с целью предотвратить атаку со стороны противника, ожидаемую в отдалённом будущем ― через один, два года или пять лет»[321]321
  Ibid. P. 13.


[Закрыть]. От политического и военного руководства ситуация упреждающего удара требует принятия тонкого решения: излишняя поспешность будет означать нелегитимную превентивную войну, в то время как затянувшаяся отсрочка может привести к печальным последствиям ― военному поражению или даже разрушению государства. Тем не менее, если удастся найти удовлетворительные ответы на поставленные вопросы, то получится доказать обоснованность упреждающего удара.

Итак, учитывая все возможные варианты, Фоушин называет шесть случаев, согласующихся с принципом правого дела. Три из них относятся к ситуации самообороны: это ответные действия при объявлении войны, ответные действия на начавшееся нападение и упреждающий удар. И три связаны с нападением на другое государство: ответные действия при объявлении войны союзнику, ответные действия на начавшееся нападение на союзника и гуманитарная интервенция. Как замечает Фоушин, попытка ограничить этот список в действительности делает теорию справедливой войны недостаточно всеобъемлющей и не соответствует всему многообразию политической жизни.

Вторым критерием jus ad bellum Фоушин называет принцип крайнего средства (last resort principle). В любом политическом конфликте до того, как дело дошло до столкновения армий на поле боя, необходимо испробовать все мирные способы его урегулирования. К таким мерам можно отнести переговоры, применение экономических и политических санкций, выдвижение ультиматумов. Все средства, отличные от войны, должны быть задействованы. Именно этот принцип и объясняет невозможность одобрения с точки зрения теории справедливой войны превентивных ударов. Слишком раннее нападение на противника, которого мы подозреваем в планировании атаки в отдалённом будущем, означает добровольный отказ от попыток мирного урегулирования назревающего конфликта.

Аргумент крайнего средства исходит из представления о войне как наихудшем способе взаимодействия между участниками политических отношений. Тяжесть потерь, связанных с войной, заставляет нас признать её наименее желательным средством решения конфликтов.

Принципы пропорциональности или соразмеренности (proportionality principle) и вероятности успеха (likelihood of success principle), напрямую зависящие от принципа правого дела, Н. Фоушин рассматривает как близкие по смыслу, что, впрочем, может иногда приводить к путанице и подмене одного критерия другим. Принцип пропорциональности имеет более практическое содержание, связанное с «оценкой затрат и выгод, понесённых в ходе войны, при условии её успешного окончания»[322]322
  Ibid. P. 15.


[Закрыть]. Согласно этому принципу, польза кампании должна значительно превосходить все будущие потери. В книге «Нравственные ограничения войны» Н. Фоушин пропорциональным средством называет войну, «когда относительно сильное государство подвергается нападению со стороны в равной степени сильного государства или когда очень сильное государство отвечает на нападение относительно сильного государства на слабого союзника»[323]323
  Фоушин Н. Соразмеренность // Нравственные ограничения войны: проблемы и примеры. С. 130.


[Закрыть].

Н. Фоушин отмечает ретроспективный характер применения концепции справедливой войны, то есть оценка обоснованности обращения к вооружённой силе проводится уже после начала или даже после завершения войны. Однако расчёт затрат и выгод должен производиться до объявления войны. И в если война принесёт больше потереть, нежели приобретений, от неё следует отказаться заранее.

В отличие от принципа пропорциональности принцип вероятности успеха оценивает не выгоды, которые могут быть получены в результате войны, а то, насколько успешной будет сама война. Решение о начале войны должны быть взвешенным. Как замечает Фоушин, «если государство собирается вступить в безнадёжную войну, в ходе которой оно столкнётся со значительно превосходящими силами, ему следует просто поднять руки и сдаться»[324]324
  Fotion N. War and Ethics: A New Just War Theory. P. 8.


[Закрыть]. Трудность применения этого принципа связана с возможными разночтениями понятия успеха в ходе войны, который может в зависимости от обстоятельств заключаться в полном уничтожении армии противника или же просто в удержании его армии на границе. Н. Фоушин делает тонкое замечание относительно того, как легко риторика успешности может измениться в ходе конфликта: «в начале войны… ничто кроме полной победы не требуется и не обещается. Но когда сама жизнь вносит свои коррективы и недостижимость абсолютной победы становится очевидной, требования к успешности значительно снижаются»[325]325
  Ibid. P. 16.


[Закрыть].

Несмотря на то, что принцип вероятности успеха ýже по своему масштабу принципа пропорциональности, поскольку рассматривает только возможность достижения успеха в ходе войны и не принимает во внимание цены победы, оба эти принципа нелегко применить на практике. Как показывают многочисленные исторические примеры, ограниченность информации о противнике делает задачу точной оценки собственных сил и возможности минимизации потерь, а также реализацию изначального плана войны практически невозможной[326]326
  Фоушин Н. Соразмеренность // Нравственные ограничения войны: проблемы и примеры. С. 140.


[Закрыть].

Четыре описанных выше принципа Фоушин называет процессуальными (procedural). Пятый принцип ― добрых намерений (right intentions principle) ― носит иной характер. Он определяет тот настрой, которым обладает государство, начинающее войну. И естественно, справедливая война не может служить тайным агрессивным или эксплуататорским целям государства. Для того чтобы ответить на вопрос, какие же идеи могут свидетельствовать в пользу добрых намерений, Фоушин предлагает ввести разделение между мотивами и намерениями. Если мотивы определяются «побуждениями или энергией, которая вызывает определённые действия», то намерения связаны «с действиями, вызванными мотивами»[327]327
  Fotion N. War and Ethics: A New Just War Theory. P. 17.


[Закрыть]. Добрые намерения, таким образом, это не какое-то чувство или переживание, которое заставляет людей браться за оружие, а стремление действовать сообразно причине, вызвавшей войну. То есть, государство до тех пор поступает в соответствии с добрыми намерениями, покуда война, которую оно ведёт, соответствует принципу правого дела. Фоушин замечает, что не всегда можно с легкостью определить, действует ли государство, исходя из добрых намерений, или нет. Государство может использовать войну для расширения территории или получения доступа к ресурсам противника, даже если изначально имелась справедливая причина для начала войны. Кроме того, возможны ситуации, когда обе стороны претендуют на обоснованность нападения. Последнее положение заставляет отнести Фоушина не к сторонникам М. Уолцера, утверждавшего, что в лучшем случае только одна из сторон конфликта обладает справедливостью, а к продолжателям классической традиции ― де Витория и Суаресу, которые выдвинули идею частичной справедливости каждого участника конфликта.

И наконец, шестой принцип jus ad bellum ― принцип легитимной власти (legitimate authority principle) ― также не является процессуальным, хотя и имеет непосредственное отношение к процедуре принятия решения о войне. Этот критерий содержит требование к порядку объявления войны. Принимать решение о том, следует или не следует государству вступать в войну, может только уполномоченное лицо, обладающее соответствующей властью. Любое другое лицо, пытающееся объявить войну, делает это незаконно. Война, развязанная отдельным генералом или лицом, назначенным управлять данной территорией, не может быть справедливой. По мнению Н.

Фоушина, единственным спорным вопросом в рамках принципа легитимной власти можно считать лишь вопрос о том, обладает ли Организация Объединённых Наций такими же полномочиями, как и правительства национальных государств. ООН создавалась для того, чтобы сдержать агрессию отдельных государств, и ради этой цели иногда санкционирует нападения на независимые государства. В результате меняется само понятие государственного суверенитета; появляется ещё один, надгосударственный субъект международной политики, статус которого, особенно в том, что касается вопросов войны и мира, не до конца ясен. Но сам Фоушин всё же склоняется к признанию ООН силой, которая обладает легитимностью для санкционирования войны.

Совокупность критериев jus ad bellum необходима для работы в относительно кратковременном периоде принятия решения относительно того, стоит или нет вступать в войну и на каких условиях. Согласно Н. Фоушину, только война, удовлетворяющая всем без исключения перечисленным критериям jus ad bellum, может считаться начатой справедливо. Его позиция в этом отношении характеризуется невозможностью существования в войне справедливости «в определённой степени», когда удовлетворяется только ряд из критериев или каждый из них соблюдён частично. Только строгое выполнение требование каждого из них будет свидетельствовать о справедливости войны, в противном случае войну нельзя будет назвать обоснованной.

Итак, каждый из принципов jus ad bellum необходимо соблюсти, но вопрос о них встаёт только на самом начальном этапе развития конфликта, до того, как армии начнут сражаться. Стоит учитывать, что война может оказаться довольно продолжительной и указанные выше критерии могут утратить свою силу под воздействием новых обстоятельств. Именно поэтому принципы jus ad bellum должны быть дополнены принципами jus in bello, которые позволяют сделать вывод о нормах поведения на войне, признанной справедливой в соответствии с jus ad bellum. Фоушин действует в соответствии с традицией, называя два таких принципа: пропорциональности и различения.

Принцип пропорциональности или соразмеренности (proportionality principle) в контексте jus in bello оценивает силы и средства, направленные на достижение непосредственных тактических целей на каждом отдельном этапе войны ― при наступлении, манёвре или обороне. В VII главе работы «Нравственные ограничения войны» Н. Фоушин в соавторстве с Ги ван Даммом, определяя принцип пропорциональности, указывает на его непосредственное отношение к «общему расчёту баланса пользы и вреда, связанных с осуществлением в ходе войны какой-нибудь конкретной операции или акции»[328]328
  Фоушин Н. Соразмеренность // Нравственные ограничения войны: проблемы и примеры. С. 174.


[Закрыть].

Вводя этот принцип, Н. Фоушин особенно подчёркивает важность различения чрезмерных (excessive) и превосходящих (overhelming) сил, которые могут быть использованы в данной ситуации. «В ходе сражения чрезмерные силы наносят значительно больший урон (как противнику, так и своим), чем это требуется»[329]329
  Fotion N. War and Ethics: A New Just War Theory. P. 21.


[Закрыть]. Применение чрезмерных средств запрещается принципом пропорциональности, в то время как использование превосходящих сил может быть допустимым. Н. Фоушин для подкрепления этой идеи обращается к утилитарному аргументу. Применение чрезмерных средств будет означать непомерные потери, как людские, так и экономические и даже моральные. Выгода таких потерь неочевидна. Напротив, введение в бой превосходящих сил поможет сократить ненужные потери. Н. Фоушин считает поэтому, что достойное и справедливое поведение на войне будет связано с применением наименее разрушительных средств и выбором наиболее успешной стратегии. Правда, реализовать такой план порой затруднительно вследствие недостатка информации и действия «тумана войны».

В результате, если избежать применения чрезмерных средств невозможно, лучшим решением, по мнению Фоушина, станет отказ от атаки. Это объясняется следующими соображениями. С одной стороны, в ходе ничем не ограниченной войны права людей будут постоянно нарушаться, что не соответствует духу справедливой войны. С другой стороны, утилитаристская оценка неограниченной войны демонстрирует, что такая война будет связана с гораздо большим объёмом насилия, нежели обычная, ограниченная. Этот объём насилия будет в разы превышать уровень, необходимый для успешного завершения войны, а потому он будет попросту бессмысленным.

Так же как и Уолцер, Н. Фоушин считает наиболее важным для всей этики войны принцип дискриминации или различения (discrimination principle). Согласно основному его требованию лица, «принимающие участие в войне, должны проводить различение между легитимными и нелегитимными целями»[330]330
  Ibid. P. 22.


[Закрыть]. К военным, а значит, легитимным целям можно отнести войска, заводы по производству амуниции и прочего военного имущества, линии снабжения и гражданское население, которое работает на армию. Всё прочее гражданское население и промышленность, производящая продукцию мирного потребления, не попадает в число легитимных целей.

По мнению Фоушина, одной из самых больших сложностей в теории справедливой войны остаётся нерешённость вопроса об исключениях. И особенно сильно эта сложность проявляет себя в контексте принципа различения. Этот принцип явно указывает на неприемлемость атаки на невинных, беззащитных людей. Но точного определения невинности нет, и вопрос о выборе цели для нападения всегда будет решаться военными лидерами, исходя из их собственного представления о допустимой мере насилия по отношению к той или иной группе людей.

Мы видели на примере М. Уолцера, что сами теоретики концепции справедливой войны не понимают принцип различения как закон, вводящий абсолютный запрет на нападение на мирное население. Это справедливо и для концепции Фоушина. По его заявлению «принцип различения ― всего лишь важный гипотетический принцип»[331]331
  Ibid. P. 92.


[Закрыть], требования которого не распространяются на ряд исключительных ситуаций. По словам Фоушина, провести однозначное и чёткое разграничение легитимных и запрещённых целей возможно только на бумаге. Во-первых, непосредственно в бою сложно принять точное решение о допустимости атаки на ту или иную группу людей. Во-вторых, нередки случая двойного применения одних и тех же объектов. Всё это делает проведение границ, отделяющих тех, кто может быть подвержен атаке, и тех, на кого нельзя нападать, достаточно сложной задачей.

По словам самого Н. Фоушина, теория справедливой войны, как она была описана выше, представляет собой компиляцию всей традиции bellum justum. Изначально теория справедливой войны использовала вышеперечисленные критерии jus ad bellum и jus in bello для описания столкновений между двумя государствами. Несмотря на то, что теория получила своё второе рождение в 60–70 гг. ХХ в., после того, как уже закончились антиколониальные восстания и пост-колониальные войны в Азии и Африке, в том числе наиболее крупный и известный конфликт ― Индо-Китайская война, концепция всё ещё была ориентирована исключительно на анализ войн между двумя государствами и недостаточно хорошо работала для оценки столкновений с негосударственными субъектами. По мнению Фоушина, при попытке применить критерии теории справедливой войны к конфликтам между государством и негосударственным субъектом, возникают сбои. Именно поэтому Н. Фоушин обращает особое внимание на так называемые новые, неклассические войны, когда «одна из сторон обладает значительным преимуществом в числе и/или технике над другой»[332]332
  Ibid. P. 83.


[Закрыть].

В этой связи Н. Фоушин делает довольно неутешительный вывод: теория справедливой войны в своей классической форме не очень хорошо подходит для работы с доминирующим в настоящее время типом конфликтов. Современные реалии международных отношений требуют от теории справедливой войны переосмысления или выработки новых критериев, которые отображали бы случаи участия в конфликте негосударственных субъектов (non-state actors). Проблема с классической трактовкой теории справедливой войны возникает, по мнению Фоушина, и ввиду недостаточной проработанности формулировок некоторых принципов jus ad bellum и jus in bello. Их моральная и практическая составляющие со временем явно ослабли. То есть, сама суть этих принципов вызывает нарекания[333]333
  Fotion N. Two theories of just war. P. 57.


[Закрыть]. Что же касается случая столкновения с негосударственным субъектом, то смысл ряда критериев bellum justum теряется совершенно. Так, к примеру, принцип легитимной власти, очевидно, не может быть применён к асимметричному конфликту. Хотя мы упомянули ранее, что некоторые теоретики справедливой войны, такие как М. Уолцер, считают возможным получение негосударственным участником международных отношений легитимного статуса при условии получения поддержки со стороны мирного населения, такой субъект всё же вступает в войну нелегитимным образом или, во всяком случае, не совсем легитимным образом. Соответственно, положения теории справедливой войны, которые работают для оценки межгосударственных войн, не могут использоваться для анализа войны с террористами или партизанами.

Роль негосударственных субъектов в вооружённых конфликтах неизменно росла на всём протяжении прошедшего столетия. Понятия классической науки о государстве, той науки, которая развивалась в первую очередь мыслителями-реалистами и предполагала господство и монополию государств на насилие, а также взгляд на политику как столкновение национальных интересов, не отражает в полной мере всю сложность политической реальности нашего времени.

Вторая половина XX в. характеризовалась уходом в прошлое золотой эры классического государства, описанного авторами нововременной политической науки. Главный вызов государству бросают теперь не соседние государства, а иррегулярные силы. Несмотря на то, что война всё ещё остаётся актом насилия, с помощью которого противника заставляют выполнить нашу волю[334]334
  Клаузевиц К. О войне. С. 20.


[Закрыть], появляются новые формы и виды войны. Примеры военных конфликтов, которые вела Россия в Чечне, США в Афганистане и Ираке, или события в Сирии отчётливо демонстрируют характер современной войны. Борьба ведётся не против государств или народов, но против групп, которые даже не всегда имеют свою территорию: будь то «Аль-Каида», «Ансар-ад-Дин» или «Талибан». Особый случай, ещё требующий своего осмысления, представляет собой Исламское государство ― террористическая организация, объявившая о создании халифата. Довольно запутанная с точки зрения международного права ситуация сложилась на Ближнем Востоке. Такие организации, как Хезболла или Хамас, с одной стороны, называются террористическими организациями, но признаны в Ливане или Ираке, они не имеют государственного статуса, хотя и вступают в военные конфликты с некоторыми государствами, например, с Израилем. Эти негосударственные организацию зачастую получают народную поддержку, поскольку ведут борьбу за конкретные, чётко артикулированные ценности, их идеология проста и понятна.

Кроме того, всё чаще сами государства обращаются за помощью к иррегулярным группам, в первую очередь, к частным военным компаниям. Так, согласно отчёту, подготовленному специалистами Исследовательского центра Конгресса «Контрактники Министерства обороны в Афганистане и Ираке: общие данные и анализ»[335]335
  Schwartz M., Swain J. Department of Defense Contractors in Afghanistan and Iraq: Background and Analysis. Congressional Research Service. 2011. URL http://www.fas.org/sgp/crs/natsec/R40764.pdf (Дата обращения 25.04.2017).


[Закрыть], на всём протяжении 2000-х доля частных военных компаний среди всех войск, принимавших участие в операциях Соединённых Штатов в Ираке и Афганистане, колебалась в пределах от 10 до 20 %. Получается, что почти пятую часть армейской группировки составляли лица, которые не являются солдатами в классическом смысле этого слова. Мы становимся свидетелями того, как государство, вынужденное бороться с иррегулярными силами, частично устраняется из этой борьбы и передаёт право на ведение войны с ними представителям другого рода иррегулярных сил. Частота и масштаб использования сил подобного рода ― ещё один признак меняющегося мира политики нашего времени.

Задача политической философии в такой ситуации очевидна. Она состоит в разработке новой теории военной этики, которая учитывала бы все реалии нашего времени и позволила бы сформулировать нормы, которыми следует руководствоваться при столкновении с сообществами, подобными государству, но не являющимися таковыми. Теорию справедливой войны необходимо обновить, в противном случае от неё придётся отказаться за ненадобностью. В предыдущей главе мы рассмотрели проект обновления теории справедливой войны Майкла Уолцера и теперь обратимся к предложениям Н. Фоушина, который предлагает разработать, как он это называет, «вторую теорию справедливой войны»[336]336
  Fotion N. Two theories of just war. P. 53.


[Закрыть] (second just war theory). Если первая теория справедливой войны будет использоваться, по мысли Фоушина, для работы с классическими межгосударственными войнами, то вторая будет применяться для оценки вооружённых конфликтов, в которых участвуют негосударственные субъекты. Проект Фоушина предполагает работу с двумя концепциями справедливой войны, которые существовали бы не независимо, но сохранили бы взаимосвязь в рамках одной общей традиции справедливой войны[337]337
  Ibid.p. 57.


[Закрыть].

Фоушин берётся за переосмысление теории справедливой войны по ряду причин. Его проект обновления концепции, во-первых, должен сделать теорию более гибкой и практически полезной, что поможет защитить её от нападок критиков. Обращаясь к историческим примерам, Фоушин демонстрирует, что не во всех случаях теория справедливой войны может безошибочно работать, предоставляя верные политические решения. Это значит, что необходимо уточнить её метод и расширить список критериев jus ad bellum и jus in bello. Во-вторых, изменения в политической среде и системе межгосударственных отношений заставляет его внести преобразования, если не в само ядро теории, то в её инструментарий и методологическую составляющую. Помимо прочего, Фоушина беспокоит вопрос, останется ли теория справедливой войны всё той же концепцией, которой она задумывалась классическими авторами, создавшими её основополагающие принципы, или же она изменится настолько, что перестанет существовать в своём привычном виде и обретёт новую форму. И решение, которое предлагает Фоушин, обусловливается стремлением внести изменения в теорию, но сделать их менее радикальными. Обновить теорию, но сохранить связь с многовековой традицией bellum justum.

Фоушин видит два пути внесения изменений в теорию. С одной стороны, это можно сделать, дополнив формулировки принципов jus ad bellum и jus in bello необходимыми уточнениями и указав на ряд исключений, которые следует применять при исследовании асимметричных конфликтов. Но такой подход кажется американскому философу излишне сложным. Теория превратится в неудобную, перегруженную систему норм, правил и принципов, использовать которую станет невероятно трудно. Теория потеряет свою целостность и лёгкость и в итоге станет ненужной. Кроме того, в случае модификации теории за счёт включения в одну общую концепцию правил для оценки как межгосударственных, так и асимметричных войн, мы получим теорию, в которой различия между этими конфликтами окажутся размытыми.

Проект Н. Фоушина состоит в доработке теории путём адаптации её к запросам современной политики. Для начала, чтобы избежать путаницы между классическими и неклассическими войнами, Н. Фоушин предлагает обратиться к введению различных понятий для их обозначения: в случае межгосударственного конфликта можно говорить о войне, в случае конфликта с негосударственным субъектом ― о борьбе. Впрочем, и термин «борьба» не кажется ему удобным для описания столкновений между государством и негосударственным субъектом. Развивая идею чёткого разграничения двух этих типов конфликтов, Н. Фоушин предлагает положить её в основу проекта изменения теории справедливой войны, которая также оказывается раздвоенной. «Вместо того чтобы пытаться скомпоновать все упомянутые изменения теории справедливой войны в одну суперсложную модифицированную теорию, лучше разработать две версии теории справедливой войны»[338]338
  Fotion N. War and Ethics: A New Just War Theory. P. 111.


[Закрыть]. Первая концепция получила название регулярной теории справедливой войны (Regular Just War Theory), она служит для оценки межгосударственных столкновений. Вторая концепция ― иррегулярная теория справедливой войны (Irregular Just War Theory) ― применяется для описания борьбы между государством и негосударственным субъектом.