Текст книги "Письма молодого врача. Загородные приключения"

Глава 5. Победа на море

У доктора и адмирала вошло в привычку прогуливаться вместе по утрам после завтрака и почти до самого обеда. Жившие вдоль обсаженных деревьями дорог уже привыкли видеть две фигуры – высокого, подтянутого и сурового с виду моряка и низенького оживленного доктора в твидовом костюме – ходивших туда-сюда с таким постоянством и регулярностью, словно они запустили остановившийся часовой механизм. Адмирал за два шага одолевал столько, на сколько у доктора выходило три, но более молодой врач двигался быстрее, так что они шагали со скоростью добрых шести с половиной километров в час.

Вслед за описанными ранее событиями наступил дивный летний день. Небо было темно-голубого цвета, по нему лениво плыли редкие белые перистые облака, а воздух наполняло негромкое жужжание насекомых, изредка прерываемое гудением пролетавшей мимо пчелы или овода, похожим на дрожание камертона. Когда друзья поднимались на холм, за которым начиналась дорога к Хрустальному Дворцу, в северной части горизонта они видели серовато-коричневые лондонские облака, сквозь которые иногда прорывались силуэты церковных шпилей или куполов. Адмирал находился в приподнятом настроении, поскольку с утренней почтой пришли хорошие новости для его сына.

– Это прекрасно, Уокер, – говорил он, – просто прекрасно, как мой мальчик продвинулся за последние три года. Сегодня пришло письмо от Пирсона, который, как вы знаете, является старшим партнером. Мой же сын – партнер младший, а фирма называется «Пирсон и Денвер». Этот Пирсон – старый пройдоха, хитрый и жадный, как акула из устья Амазонки. Он уезжает в отпуск на две недели и оставляет вместо себя моего Гарольда, передавая ему все полномочия по ведению дела и предоставляя свободу действий. Как вам такое доверие, а он ведь проработал на бирже всего три года?

– Ему бы любой доверил дела. Надежность и уверенность у него на лице написаны, – ответил доктор.

– Продолжайте, Уокер! – ткнул его локтем в бок адмирал. – Вы знаете мою слабую сторону. Но тут что правда, то правда. Бог наградил меня отличной женой и прекрасным сыном, и, возможно, я еще больше восторгаюсь ими оттого, что так долго был с ними в разлуке. Мне есть за что благодарить судьбу!

– Как и мне. У меня две дочери, каких во всем свете не найдешь. Вот Клара, которая изучала медицину на таком уровне, что могла бы получить свидетельство фельдшера, и все просто для того, чтобы участвовать в моей работе. Так, а это кто там летит?

– На всех парусах да с попутным ветром! – воскликнул адмирал. – Четырнадцать узлов, не меньше. Боже мой, это же та женщина!

Из-за поворота вынырнул несшийся на полной скорости трехколесный велосипед-тандем в облаке желтоватой пыли. Впереди сидела миссис Уэстмакотт в серо-лиловой твидовой куртке, в юбке чуть ниже колен и гетрах из того же материала. Под мышкой она держала толстую пачку красных листков, а у Чарльза, сидевшего позади нее в широкой тужурке с поясом и в собранных под коленом широких брюках, такая же пачка торчала из кармана. Пока друзья глядели на них, парочка притормозила, дама спрыгнула с велосипеда, насадила листок на колышек садовой ограды у пустующего дома, а затем вновь запрыгнула в седло и собралась было мчаться дальше, когда племянник обратил ее внимание на двух стоявших на тропинке джентльменов.

– О, а я вас и не заметила! – воскликнула дама, провернув педали и подкатив к ним велосипед. – Чудесное утро, не так ли?

– Просто дивное, – отозвался доктор. – Вы, похоже, очень заняты.

– Очень. – Она указала на развевавшуюся на колышке ограды красную бумагу. – Понимаете, мы ведем пропаганду. Мы с Чарльзом с семи утра разъезжаем. Речь о нашем собрании. Хочется, чтобы оно прошло с огромным успехом. Вот поглядите! – Она разгладила листок, и доктор увидел свое имя, напечатанное внизу большими черными буквами.

– Как видите, мы не забываем нашего председателя. Придут все. Две милые старые девы, живущие напротив, сестры Уильямс, немного колебались, но теперь они твердо обещали. Адмирал, я просто уверена, что вы желаете нам удачи.

– Гм! Мадам, я не желаю вам ничего плохого.

– Вы займете место в президиуме?

– Буду… Нет, не думаю, что смогу.

– Тогда на собрание придете?

– Нет, мадам. Я не выхожу из дома после ужина.

– О, да, вы обязательно придете. С вашего разрешения, когда вы вернетесь домой, я к вам загляну, и мы поговорим. Мы с Чарльзом еще не завтракали. До свидания!

Зашуршали колеса, и желтоватое облако снова покатилось по дороге. Адмирал обнаружил, что каким-то непостижимым образом держит в правой руке одно из докучливых объявлений. Он скомкал его и швырнул на дорогу.

– Пусть меня повесят, если я пойду туда, Уокер, – произнес он и снова зашагал по дорожке. – Меня никогда насильно никуда не завлекали, будь то мужчина или женщина.

– Я не люблю пари, – ответил доктор, – но мне кажется, что шансы складываются скорее в пользу того, что вы пойдете.

Не успел адмирал вернуться домой и расположиться в столовой, как нападение на него повторилось. Он не спеша и любовно разворачивал «Таймс», готовясь к долгому чтению до самого обеда, и успел водрузить пенсне на своем тонком с горбинкой носу, когда услышал снаружи хруст гравия и, взглянув поверх газеты, увидел шедшую по садовой дорожке миссис Уэстмакотт. Она по-прежнему была в странном наряде, оскорблявшем старомодные представления моряка о приличиях, однако, глядя на нее, он не мог отрицать, что она очень привлекательна. На всех широтах он повидал женщин всех оттенков кожи и возрастов, но никогда не встречал более изящного и миловидного лица и более прямой, гибкой и женственной фигуры. Глядя на нее, он смягчился и перестал хмурить морщинистый лоб.

– Позвольте войти? – спросила она, показавшись в оконном проеме на фоне зеленого газона и голубого неба. – У меня такое чувство, будто я вторгаюсь на вражескую территорию.

– Это очень приятное вторжение, мадам, – ответил он, откашлявшись и поправив высокий воротник. – Присядьте в садовое кресло. Чем могу быть полезен? Позвонить и известить миссис Денвер, что вы здесь?

– Прошу вас, не беспокойтесь, адмирал. Я заглянула лишь в продолжение нашего утреннего разговора. Очень хочется, чтобы вы оказали авторитетную поддержку нашему предстоящему собранию за улучшение условий жизни и труда женщин.

– Нет, мадам, я не могу этого сделать. – Адмирал поджал губы и покачал седеющей головой.

– Отчего же?

– Это против моих принципов, мадам.

– Но почему?

– Потому, что у женщины свои обязанности, а у мужчины – свои. Возможно, я старомоден, но таковы мои взгляды. Да уж, куда катится мир? Я вот только вчера вечером говорил доктору Уокеру, что вскоре появится женщина, желающая командовать ламаншской эскадрой.

– Это одна из немногих профессий, которые нельзя сделать лучше, – со сладчайшей улыбкой ответила миссис Уэстмакотт. – Бедная женщина по-прежнему должна искать защиты у мужчины.

– Честно вам признаюсь, мадам, что я не люблю этих новомодных идей. Я люблю дисциплину и считаю, что она делает всех лучше. Сейчас у женщин много того, чего у них не было во времена наших отцов. Мне говорили, что им открыты университеты, и слышал, что есть женщины-врачи. Разумеется, им нужно этим довольствоваться. Что же еще им нужно?

– Вы моряк, а морякам всегда была свойственно рыцарство. Если бы вы знали действительное положение вещей, то изменили бы свое мнение. Что делать этим бедняжкам? Их так много, а руки они могут приложить к столь малому количеству сфер. Идти в гувернантки? Но вакансий найдется едва ли много. Заняться музыкой и живописью? Но едва ли у одной из пятидесяти есть подобный талант. Пойти в медицину? Эта профессия для женщины по-прежнему сопровождается множеством трудностей, к тому же нужны годы и немалые средства, чтобы получить право практиковать. Податься в няньки? Это тяжелая и плохо оплачиваемая работа, с которой могут справиться лишь самые крепкие и сильные. И что им тогда прикажете делать, адмирал? Сидеть смирно и голодать?

– Стоп-стоп! Не так уж все и плохо.

– Положение просто ужасное. Поместите объявление, что нужна компаньонка на десять шиллингов в неделю – а это меньше, чем зарабатывает кухарка – и посмотрите, сколько откликов вы получите. Для этих тысяч борющихся за существование женщин нет надежды, нет перспектив. Их однообразная, убогая жизнь и изматывающая борьба за выживание ведут к безрадостной старости. Но когда мы пытаемся дать им лучик надежды, какой-то шанс, пусть и призрачный, на то, что им станет хоть немного лучше, рыцарственные джентльмены заявляют нам, что помогать женщинам – это против их принципов.

Адмирал вздрогнул, но покачал головой в знак несогласия.

– Есть банковское дело, юриспруденция, ветеринария, правительственные учреждения и гражданская служба – по крайней мере, все эти сферы должны быть открыты для женщин, если у них достаточно способностей составить достойную конкуренцию мужчинам. А затем, если женщина не добьется успеха, то лишь по своей вине, и большинство населения нашей страны уже не сможет жаловаться, что живет по другим законам, нежели меньшинство, что оно обречено на бедность и угнетение и что им заказаны все пути к независимости.

– И что же вы предлагаете делать, мадам?

– Исправить наиболее вопиющие проявления несправедливости и таким образом расчистить путь реформам. А теперь взгляните вон на того человека, что копает землю в поле. Я его знаю. Он не умеет ни читать, ни писать, подвержен пьянству, а по умственному развитию не выше картошки, которую он копает. И в то же время у него есть право голоса, он может повлиять на результаты выборов и на политику всей нашей империи. А вот вам самый наглядный пример. Я – женщина, получившая некоторое образование, я путешествовала, видела и изучала государственное устройство многих стран. Я владею довольно значительной собственностью и плачу налогов больше, чем этот человек тратит на выпивку, что о многом говорит. Однако я оказываю не больше влияния на расходование выплачиваемых мною средств, чем ползающая по стене муха. Это нормально? Это справедливо?

Адмирал смущенно заерзал в своем кресле.

– Вы – случай исключительный, – проговорил он.

– Однако ни у одной женщины нет права голоса. При этом женщины составляют большинство населения страны. Но если бы на повестке был законодательный вопрос, по которому бы все женщины приняли одну сторону, а мужчины – другую, то все в итоге выглядело бы так, что вопрос разрешен единогласно, хотя более половины населения проголосовала бы против. Это нормально?

Адмирал снова заерзал. Галантному моряку было очень неловко оттого, что сидевшая напротив миловидная женщина бомбардировала его вопросами, а он не мог найти достойного ответа ни на один из них. «Я даже пушки не мог расчехлить», – так тем же вечером он объяснял свое состояние доктору.

– Вот на этих-то проблемах мы и заострим внимание на сегодняшнем собрании. Свободный и неограниченный доступ женщин к этим профессиям, окончательная отмена паранджи, как я это называю, и право голоса для всех женщин, платящих налоги больше определенной суммы. Разумеется, в этом нет ничего противоречащего здравому смыслу. Ничего, что шло бы вразрез с вашими принципами. Этим вечером в борьбе за права женщин нас поддержат врачи, юристы и клирики. Разве военно-морской флот не выступит на нашей стороне?

Адмирал вскочил с кресла и чуть было не выругался.

– Постойте, постойте, мадам! – воскликнул он. – Помолчите немного. Я выслушал достаточно много. Вы навели меня на мысли касательно одного-двух вопросов, не стану этого отрицать. Однако давайте сделаем передышку. Я все обдумаю.

– Разумеется, адмирал. Мы не станем торопить вас с решением. Но мы по-прежнему надеемся увидеть вас в президиуме.

Она встала и принялась неторопливой мужской походкой расхаживать от картины к картине, поскольку все стены были увешаны изображениями, напоминавшими о плаваниях адмирала.

– Вот как! – заявила она. – Этому кораблю наверняка следовало бы свернуть нижние паруса и зарифить марсели, если он оказался у подветренного берега с попутным ветром.

– Конечно же. Клянусь, что художник никогда дальше Грейвзенда не заплывал. Это «Пенелопа» в том виде, какой была 14 июня 1857 года в горловине Бангкского пролива с островом Бангка по правому борту и Суматрой – по левому. Художник писал судно по описанию, однако, разумеется, как вы очень верно заметили, снизу все было подобрано, а стояли лишь штормовые паруса и дважды зарифленные марсели, поскольку с юго-востока шел циклон. Мои комплименты, мадам, самые искренние.

– О, я сама немного ходила по морям – насколько, знаете ли, об этом может мечтать женщина. А вот залив Фуншал. Какой чудесный фрегат!

– Верно говорите – чудесный! Да, и вправду – чудесный был корабль! Назывался «Андромеда». Я служил там старшим офицером, сейчас это младший лейтенант, однако мне больше нравится старое звание.

– Какой изящный наклон мачт и изгиб носовой линии! Это наверняка был клипер.

Старый моряк довольно потер руки и сверкнул глазами. Он любил свои старые корабли почти так же, как жену и сына.

– Залив Фуншал мне знаком, – беззаботно проговорила миссис Уэстмакотт. – Пару лет назад у меня была тендерная яхта водоизмещением семь тонн под названием «Банши», и мы на ней отправились из Фалмута на Мадейру.

– Вы, мадам, и на семитонной яхте?

– С парой парней из Корнуолла вместо экипажа. Да, славное было плавание! Две недели на свежем воздухе, никаких тебе забот, никаких писем, никаких посетителей, никаких мелочных мыслишек, ничего, кроме величавых творений Божьих – мерно вздымающего моря и бескрайнего безмолвного неба. Ходят разговоры о верховой езде, я люблю лошадей, но что может сравниться со скатыванием небольшого корабля с крутого края волны, а потом с тряской и рывком вверх, когда яхту снова бросает на гребень! О, если бы существовало переселение душ, я бы стала чайкой и взмывала к облакам! Однако я вас задерживаю, адмирал! Прощайте!

Старый моряк так распереживался, что не мог и слова сказать. Он лишь пожал ее широкую мускулистую руку. Миссис Уэстомакотт уже одолела половину садовой дорожки, когда адмирал позвал ее. Она увидела его выглядывавшую из-за штор седеющую голову с обветренным лицом.

– Можете записать меня в президиум! – крикнул он ей вслед и смущенно скрылся за завесой «Таймс».

В таком состоянии его и обнаружила жена перед самым обедом.

– Слышала, как ты довольно долго беседовал с миссис Уэстмакотт, – сказала она.

– Да, и мне кажется, что она одна из самых здравомыслящих женщин, которых мне доводилось встречать.

– Разумеется, за исключением вопроса о правах женщин.

– Ох, не знаю. Касательно этого она может много сказать и от себя лично. Вообще-то, мать, я согласился на их собрании посидеть в президиуме.

Глава 6. Старая история

В тот день миссис Уэстмакотт вела содержательные разговоры не только с адмиралом, и среди жителей Заповедника не ему одному было суждено переменить свое мнение. Миссис Уэстмакотт пригласила поиграть в теннис две соседских семьи – Уинслоу из Энерли и Камбербетчей из Джипси-Хилла – и вечером лужайка весело расцветилась теннисками молодых людей и яркими платьями девушек. Старшее поколение, сидевшее в плетеных садовых креслах, наслаждалось дивной картиной, глядя на бегавшие и прыгавшие белые фигуры, развевавшиеся юбочки девушек, мелькание парусиновых теннисных туфель и слушая стук ракеток, резкий свист летавших мячей и крики линейного судьи «пятнадцать ноль – партия!» Им было отрадно видеть своих раскрасневшихся, здоровых и счастливых сыновей и дочерей. Веселье молодых передавалось пожилым, и было трудно сказать, кто получал большее удовольствие от игры – игроки или зрители.

Миссис Уэстмакотт только что закончила партию, когда заметила Клару, в одиночестве сидевшую в дальнем конце лужайки. Она пробежала по корту, к удивлению гостей перемахнула через сетку и села рядом с девушкой. Прямолинейная откровенность и странные манеры вдовы несколько претили сдержанному и скромному характеру Клары, однако женское чутье подсказывало ей, что за всеми этими причудами скрывается благородная и доброжелательная натура. Поэтому она улыбнулась и кивнула в знак приветствия.

– Почему вы не играете? Бога ради, не начинайте вести себя, как вялая молодая дама! Когда отказываешься от активных игр, то расстаешься с молодостью.

– Я сыграла одну партию, миссис Уэстмакотт.

– Верно, дорогая. – Она присела рядом с Кларой и похлопала себя по руке теннисной ракеткой. – Вы мне нравитесь, милая, я стану звать вас просто Клара. Вы не столь настойчивы, как бы мне хотелось, Клара, но все же вы мне очень импонируете. Самопожертвование, знаете ли – это просто прекрасно, но мы и так слишком многим жертвуем, и неплохо бы, чтобы и другие кое-чем поступились. Что вы думаете о моем племяннике Чарльзе?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что Клара подпрыгнула в кресле.

– Я… я… я почти что не думала о вашем племяннике Чарльзе.

– Нет? О, вам настоятельно нужно о нем подумать, поскольку я хочу с вами о нем поговорить.

– Со мной? Но почему?

– Мне это показалось чрезвычайно деликатным делом. Видите ли, Клара, тут дела вот как обстоят. Весьма и весьма вероятно, что вскоре я могу совершенным образом изменить свою жизнь. С этим будут связаны новые обязанности, которые сделают невозможным наше дальнейшее с Чарльзом совместное проживание.

Клара удивленно посмотрела на собеседницу. Означало ли сказанное, что миссис Уэстмакотт снова собирается замуж? О чем же еще может идти речь?

– Поэтому Чарльз должен обзавестись своим домом. Это очевидно. Я не одобряю холостяцкой жизни, а вы?

– Право же, миссис Уэстмакотт, я никогда над этим не задумывалась.

– Ах вы, хитрюга! Разве есть девушки, которые никогда об этом не думали? Я считаю, что молодому человеку двадцати шести лет необходимо жениться.

Клара почувствовала себя чрезвычайно неловко. Ей пришла ужасная мысль, что эта дама явилась к ней в качестве посредницы с предложением о замужестве. Но как такое может быть? Она разговаривала с ее племянником всего три или четыре раза, и знала о нем лишь то, что тот сам о себе рассказывал. Нет, это невозможно. Однако на что может намекать его тетка, заведя разговор о личных делах племянника?

– Разве сами вы не считаете, – не унималась миссис Уэстмакотт, – что молодому человеку двадцати шести лет лучше всего жениться?

– Я считаю, что он достаточно взрослый, чтобы самому все решать.

– Да-да. Он так и сделал. Однако Чарльз немного застенчив и не решается сам об этом сказать. Я думала, что облегчу ему задачу. Двум женщинам будет легче договориться. Мужчинам иногда трудно ясно выразиться.

– Право же, миссис Уэстмакотт, я не понимаю, о чем вы! – в отчаянии воскликнула Клара.

– У него нет никакой профессии, однако у него отменный вкус. Он каждый вечер читает Браунинга. А еще он очень физически развит. Когда он был помладше, мы надевали перчатки и боксировали, но теперь я не могу его уговорить на это, поскольку он заявляет, что не может боксировать вполсилы. Я выдам ему пятьсот фунтов, чего для начала будет достаточно.

– Дорогая миссис Уэстмакотт! – воскликнула Клара. – Уверяю вас, что я решительно не возьму в толк, о чем вы говорите!

– Как вы думаете, ваша сестра Ида согласится выйти замуж за моего племянника Чарльза?

Ее сестра Ида? При этой мысли Клара ощутила некоторое облегчение и радость. Ида и Чарльз Уэстмакотт. Она никогда об этом не думала. Однако они подолгу бывали вместе. Играли в теннис. Ездили на трехколесном велосипеде-тандеме. Клару снова охватила радость, но вместе с ней – сомнения и угрызения совести. Почему она радуется? В чем ее истинные причины? Неужели где-то в дальних и потаенных уголках ее души таится мысль, что если Чарльз преуспеет в своем сватовстве, то Гарольд Денвер по-прежнему останется свободным? Какая низменная мысль, неподобающая ни девушке, ни сестре! Клара постаралась отбросила ее прочь, но дурная идея не исчезла окончательно. Она густо покраснела от стыда за свое неблагородство, когда в очередной раз повернулась к собеседнице.

– Право же, не знаю, – ответила она.

– Она не обручена?

– Нет, насколько мне известно.

– Вы как-то неуверенно ответили.

– Потому что я сама не уверена. Но он может сам у нее спросить. Ида будет только польщена.

– Именно так. Я говорю ему, что это самый дивный комплимент, какой мужчина только может сделать женщине. Он немного застенчив, но если что-то решит, то сделает обязательно. Уверяю вас, он по уши в нее влюблен. Неторопливых и крупных мужчин всегда влечет к невысоким и живым девушкам – так устроена природа, чтобы уравновешивать характеры. Однако все потянулись домой. Думаю, что с вашего разрешения я воспользуюсь возможностью сказать Чарльзу, что, насколько вам известно, со стороны обязательств помолвки нет положительно никаких препятствий.

– Насколько мне известно, – повторила Клара, когда вдова зашагала к столпившимся у сетки игрокам, которые потихоньку начали расходиться по домам.

Клара встала и было направилась за миссис Уэстмакотт, но голова закружилась от нахлынувших мыслей, и она снова села в кресло. Кто окажется для Иды лучшим мужем – Гарольд или Чарльз? Она раздумывала об этом с такой же озабоченностью, с какой мать размышляет о будущем своего единственного ребенка. Гарольд казался ей во многих отношениях благороднейшим и лучшим из всех молодых людей, которых она знала. Если она кого и полюбит, то мужчину вроде него. Однако ей нельзя думать о себе. У нее были основания полагать, что оба молодых человека влюблены в ее сестру. Кто окажется для нее лучшей партией? Но, возможно, дело уже решено. Она не могла забыть отрывки услышанного накануне вечером разговора, а также некую тайну, которую сестра отказалась ей открыть. Если Ида продолжит молчать, есть только один человек, кто может посвятить ее в эту тайну. Клара подняла глаза и увидела стоявшего рядом Гарольда Денвера.

– Вы о чем-то размышляли, – с улыбкой сказал он. – Надеюсь, о приятном.

– О, я строила планы, – вставая, ответила Клара. – Похоже, это, как правило, пустая трата времени, ведь делам свойственно устраиваться самим по себе, да так, как меньше всего ожидаешь.

– И какие же вы строили планы?

– Планы на будущее.

– Чье?

– На свое и моей сестры Иды.

– А я присутствую в вашем совместном будущем?

– Надеюсь, там будут присутствовать все наши друзья.

– Не спешите, – сказал Гарольд, когда Клара медленно двинулась в сторону дома. – Мне хотелось бы сказать вам пару слов. Давайте пройдемся вдоль лужайки. Возможно, вам холодно? Если так, я мог бы принести накидку.

– Нет-нет, мне не холодно.

– Вчера вечером я говорил с вашей сестрой Идой.

Она заметила, что голос у него немного дрожит, и, взглянув на его изящное смуглое лицо, увидела, что оно посерьезнело. Кларе показалось, что дело уже решено, и что он явился к ней, чтобы просить руки ее сестры.

– Она очаровательная девушка, – чуть помедлив, продолжил Гарольд.

– Да, это так! – с чувством воскликнула Клара. – И никто не живший с ней бок о бок и близко ее не знавший не может сказать, насколько она прелестна и добродетельна. Она в доме словно луч солнца.

– Только наделенный добродетелью может быть столь счастлив, какой она кажется. По-моему, это дар небес – быть настолько чистой помыслами и возвышенной духом, чтобы не замечать в окружающем нас мире скверны и зла. Ибо если мы их замечаем, то как можем быть по-настоящему счастливы?

– Но в ней есть еще и глубина. Она не вникает в окружающий мир, что вполне естественно, ибо она очень молода. Но она вдумчивая девушка, и у нее есть свои стремления.

– Я восхищаюсь ею гораздо больше вашего. Право же, мисс Уокер, я могу лишь просить о более близких с нею отношениях и осознавать, что между нами существует неразрывная связь и общность.

Вот оно, наконец-то! На мгновение у Клары сжалось сердце, а затем все затмила сестринская любовь. Прочь, черные мысли, которые могли бы вновь пробудиться! Она повернулась к Гарольду, сверкая глазами, готовая произнести самые лестные слова.

– Мне хотелось бы стать близким и дорогим вам обеим, – произнес Гарольд, беря ее за руку. – Хочу, чтобы Ида стала моей сестрой, а вы – моей женой.

Клара ничего не ответила и замерла, чуть приоткрыв рот и вопросительно глядя на него огромными темными глазами. Из виду пропала лужайка, тянувшиеся по пологим склонам сады, кирпичные коттеджи, темнеющее небо, луна, начинавшая бросать бледные отблески на дымовые трубы. Исчезло все, она видела лишь смуглое серьезное лицо с умоляющим взглядом и слышала лишь далекий и отстраненный голос, голос мужчины, говоривший, как сильно он ее любит. Этот голос признавался, что он несчастен, что жизнь его пуста и что спасти его может только она. Он достиг перепутья: по одну сторону – счастье и честь, высокие и благородные помыслы, по другую – убивающее душу однообразие, жизнь в одиночестве, погоня за деньгами, подлость и эгоизм. Ему нужна рука любимой женщины, чтобы вести его по доброй стезе. А силу его любви покажет жизнь. Он любит ее за добрый нрав, за женственность и силу. Она ему очень нужна. Примет ли она его? И пока Клара его слушала, ее внезапно осенило, что этот мужчина – Гарольд Денвер, а женщина – она сама, а все творения Божии – прекрасны. И зеленая трава лужайки у нее под ногами, и шелест листьев, и вытянутые оранжевые зарницы на западе. Она едва понимала смысл своих не очень внятных слов, но видела, как его лицо озарилось радостью, а ее рука все так же лежала в его ладони, когда они неспешно шли в сумерках. Они умолкли и лишь шагали дальше, чувствуя близость друг друга. Их окружила свежесть, все вокруг было знакомо, но вместе с тем ново, освещено их обретенным счастьем.

– А вы раньше ничего не знали?

– Я и помыслить об этом не смела.

– Какую, наверное, ледяную маску я носил! Как мог человек такое чувствовать и никак себя не проявить? По крайней мере, ваша сестра все знала.

– Ида?!

– Это случилось вчера вечером. Она начала вас хвалить, а я рассказал о своих чувствах, а через мгновение во всем признался.

– Но что вы… что вы могли во мне найти? О, молю Бога, чтобы вы не раскаялись!

В нахлынувшей радости ее нежное сердце кольнула мысль, что она недостойна подобного счастья.

– Раскаялся! Да я чувствую себя спасенным! Вы не знаете, насколько унижает эта городская жизнь, как она портит и вместе с тем затягивает. В ушах все время звенят деньги, и ты не можешь думать ни о чем другом. Я всей душой ненавижу подобную жизнь, однако как мне из нее вырваться, не огорчив дорогого отца? Есть только одно средство избавиться от этой скверны – это тепло и уют домашнего очага, что может дать мне силы противостоять всему дурному. И это тепло и уют я уже почувствовал. Я знаю, что, говоря с вами, я становлюсь лучше. Это вы должны идти со мной по жизни, иначе мне суждено навеки идти одному.

– О, Гарольд, я так счастлива!

Они все так же шли в сгущавшихся сумерках, а у них над головами в темно-синем небе начали одна за другой зажигаться звезды. Наконец, с востока подул прохладный ветерок и вернул их в реальную жизнь.

– Вам нужно домой. Вы замерзнете.

– Отец будет гадать, где я. Ему что-нибудь сказать?

– Как хотите, дорогая, или же я сообщу ему утром. Нынче вечером надо сказать моей матери. Я знаю, в какой восторг она придет.

– Очень на это надеюсь.

– Позвольте проводить вас по садовой дорожке. Уже темно, а у вас в доме еще не включили лампу. А вот и дверь. До завтра, дорогая.

– До завтра, Гарольд.

– Единственная моя!

Она наклонился, и их губы впервые в жизни соединились. Затем, толкнув створчатую дверь, Клара услышала на посыпанной гравием дорожке его быстрые и твердые шаги. Когда она вошла в комнату, лампа уже горела, а Ида, словно маленькая озорная фея, танцевала в шаге от нее.

– А ты хочешь мне что-нибудь сказать? – с посерьезневшим лицом спросила она. Затем, бросившись сестре на шею, воскликнула: – Ах, милая моя Клара! Я так рада. Как же я рада!