Текст книги "Письма молодого врача. Загородные приключения"

Письмо шестое

Брэдфилд, 7 марта 1882 года

Прошло всего два дня, как я тебе писал, старина, а у меня снова ворох новостей. Я приехал в Брэдфилд. Снова увидел Каллингворта и убедился, что все сказанное им – правда. Да, как бы невероятно это ни звучало, этот удивительный человек, похоже, и вправду меньше, чем за год приобрел огромную практику. При всей своей эксцентричности он просто замечательный человек, Берти. Кажется, у него нет шансов проявить свои истинные дарования в нашем закостенелом обществе. Ему мешают законы и обычаи. Он из тех, кто мог бы выдвинуться во времена Французской революции. Если поставить его руководителем какого-нибудь южноамериканского государства, то через десять лет он или сойдет в могилу или завоюет весь континент. Да, Каллингворт рожден для более высоких вершин, нежели медицинская практика, и для куда более обширной сцены, чем английский провинциальный город. Когда я читаю о вашем Аароне Бёрре[4]4
  Аарон Бёрр (1756–1836) – третий вице-президент США, герой Войны за независимость США.


[Закрыть], я всегда представляю его в облике Каллингворта.

Наше прощание с Хортоном было в высшей степени сердечным. Будь он моим братом, он не смог бы вести себя ласковее. Я и помыслить не мог, что смогу так привязаться к человеку за такой короткий срок. Он проявляет живейший интерес к моему новому начинанию, и я отправлю ему полный отчет. На прощание он подарил мне черную пенковую трубку, которую сам раскрашивал – высший знак уважения со стороны курильщика. Мне приятно ощущать, что если у меня не сложится в Брэдфилде, то всегда есть тихая гавань в Мертоне, куда я смогу вернуться. Однако, как бы приятна и полезна ни была здешняя жизнь, нельзя закрывать глаза на то, что понадобится ужасно много времени, чтобы накопить достаточно средств для выкупа доли в практике, возможно, гораздо дольше, чем сможет работать мой отец. Телеграмма Каллингворта, которая, как ты, наверное, помнишь, гарантировала мне триста фунтов за первый год, вселила в меня надежду на куда более быстрое развитие карьеры. Уверен, ты согласишься со мной в том, что я поступил умно, отправившись к нему.

По дороге в Брэдфилд со мной случилось небольшое приключение. Купе, где я ехал, занимали еще три пассажира, которых я окинул беглым взглядом, прежде чем углубиться в газету. Там была пожилая дама с веселым розовощеким лицом, в золотых очках и в шляпке, отделанной красным бархатом. С нею – двое молодых людей: спокойная, миловидная девушка лет двадцати в черном и невысокий коренастый юноша на пару лет старше. Женщины сидели рядышком в дальнем углу, а сын (как я думал) расположился напротив меня. Мы проехали примерно час, в течение которого я не обращал внимания на это семейство, разве что невольно слышал разговор двух женщин. Младшая по имени Винни обладала, как я заметил, мягким и спокойным голосом. Она называла старшую «мамой», что доказывало – они семья.

Я сидел и все так же читал газету, когда с удивлением почувствовал, как сидевший напротив юноша пнул меня по голени. Я пошевелил ногами, думая, что это случайность, но через мгновение получил еще один удар, на этот раз сильнее. Я заворчал и опустил газету, но когда посмотрел на юношу, то понял, в чем же дело. Нога у него судорожно подергивалась, руки были сцеплены и барабанили по груди, глаза закатились, так что видны были лишь края радужных оболочек. Я бросился к нему, ослабил ворот, расстегнул курточку и положил голову на сиденье. Одним каблуком он с грохотом заехал по окну, но я сумел прижать ему колени, одновременно сжимая запястья.

– Не пугайтесь! – вскричал я. – Это эпилепсия, припадок скоро пройдет.

Подняв глаза, я увидел, что побледневшая девушка тихонько сидит в углу. Мать достала из сумочки пузырек и спокойно протянула его мне.

– У него они часто бывают, – сказала она. – Это бром.

– Он приходит в себя, – ответил я. – Присмотрите за Винни.

У меня это вырвалось, потому что мне показалось, что голова у нее качалась, словно она вот-вот упадет в обморок, но в следующую секунду нам стала очевидна нелепость этих слов, мать рассмеялась, а следом и мы с дочерью. Сын открыл глаза и перестал дергаться.

– Прошу прощения великодушно, – сказал я, помогая ему сесть прямо. – Я услышал ваше имя и в спешке не подумал над тем, что сказал.

Они снова добродушно рассмеялись, и как только юноша пришел в себя, у нас завязался доверительный разговор. Удивительно, как вмешательство житейских происшествий отстраняет условности этикета. Через полчаса мы знали друг о друге все, ну, в любом разе, я знал о них все. Мать звали миссис Лафорс, она вдова с двумя детьми. Они перестали вести хозяйство и предпочитают жить в съемных квартирах, переезжая с одного места на другое. Их главная неприятность – нервная болезнь ее сына Фреда. Они направлялись в Берчспул, где, как они надеялись, тамошний целебный воздух пойдет ему на пользу. Я смог порекомендовать вегетарианство, о котором по опыту знал, что при нервных болезнях оно очень помогает. Мы очень живо разговаривали, и, по-моему, всем было очень жаль расставаться, когда мы доехали до узловой станции, где им нужно было делать пересадку. Мисс Лафорс дала мне свою карточку, и я пообещал, что загляну, если окажусь в Берчспуле.

Однако все это наверняка кажется тебе полнейшей глупостью. Теперь ты изучил мои привычки и едва ли ждешь, что я буду придерживаться основной линии повествования. Но я снова с ней и отвлекаться не стану.

Так вот, было почти шесть вечера, и начали сгущаться сумерки, когда мы прибыли в Брэдфилд. Первое, что я увидел, выглянув из окна вагона, была фигура Каллингворта. Он ничуть не изменился, нервно расхаживал вдоль платформы в расстегнутом сюртуке, задрав подбородок (немногие из моего окружения так делают) и оскалив крупные зубы, словно добродушная ищейка. Увидев меня, он заревел от восторга, схватил меня за руку и радостно хлопнул по плечу.

– Дорогой мой, – проговорил он, – мы зачистим этот город. Говорю тебе, Монро, мы не оставим тут ни одного врача. Сейчас они довольствуются хлебом с маслом, а когда мы возьмемся за дело, то станут есть его без масла. Послушай меня, дружище! В этом городе живет сто двадцать тысяч человек, и всем нужна помощь, а здесь нет ни одного врача, кто отличил бы пилюлю из ревеня от камня. Дружище, нам остается лишь собрать их под своим крылом. Я стою и беру деньги, пока рука не заболит.

– Но как получается, – спросил я, когда мы продирались сквозь толпу, – что здесь так мало врачей?

– Мало?! – взревел он. – Черт подери, да тут их тьма. Здесь нельзя вывалиться из окна и не упасть на врача. Но из всех… ну, впрочем, ты их сам увидишь. В Авонмуте ты ходил ко мне пешком, Монро. В Брэдфилде я не допущу, чтобы мои друзья передвигались пешком, а?

Изящный экипаж, запряженный двойкой ухоженных вороных лошадей, ждал у входа на станцию. Нарядно одетый кучер приподнял шляпу, когда Каллингворт открыл дверь.

– В какой из домов, сэр? – спросил он.

Каллингворт стрельнул на меня взглядом, чтобы увидеть, как я отреагирую на подобный вопрос. Если честно, я никоим образом не сомневался, что он велел кучеру так спросить. Он всегда любил театральные эффекты, но обыкновенно ошибался, недооценивая уровень развития окружающих.

– Ага! – проговорил он, поглаживая подбородок, словно в чем-то сомневался. – Ну, полагаю, ужин уже готов. Едем в городскую резиденцию.

– Господи боже, Каллингворт! – воскликнул я, когда мы отъехали. – Сколько у тебя домов? С твоих слов выходит, что ты весь город скупил.

– Так-так, – со смехом ответил он, – мы едем в дом, где я обычно живу. Там очень удобно, хотя я не все комнаты еще обставил. Прямо за городом у меня ферма в несколько десятков гектаров. Там хорошо на выходных, и мы посылаем няньку с ребенком…

– Дорогой мой, я не знал, что у тебя появился ребенок!

– Да, это чертовски неудобно, но факт остается фактом. Мы получаем оттуда масло и прочую провизию. И потом, конечно, у меня в центре города есть дом, где я веду дела.

– Приемная и кабинет, я полагаю?

Он взглянул на меня со смесью раздражения и веселости.

– Не понимаешь ты ситуацию, Монро, – сказал он. – В жизни не встречал человека с таким вялым воображением. Я бы доверил тебе описать что-то тобою увиденное, но не составлять об этом представления заранее.

– А теперь в чем дело? – спросил я.

– Ну, я и писал тебе о своей практике, и телеграмму давал, а ты сидишь и спрашиваешь, работаю ли я в двух комнатах. Прежде чем я закончу, мне придется арендовать рыночную площадь, да и там мне будет негде развернуться. Твое воображение может представить огромный дом, где люди ждут во всех комнатах, стиснутые, как сельди в бочке, а в подвале сидят в два яруса? Так вот, это мой деловой дом в обычный день. Люди стекаются со всей округи за семьдесят километров и перекусывают хлебом с патокой на пороге, чтобы попасть первыми, когда спустится экономка. Санитарный врач подал официальную жалобу касательно скученности у меня в приемных. Люди ждут на конюшне, сидят вдоль стойл и даже под лошадьми. Я перенаправлю их к тебе, мой дорогой, и тогда ты сам во все вникнешь.

Можешь себе представить, Берти, как я был ошарашен, поскольку, сделав скидку на склонность Каллингворта к преувеличениям, я понял, что за его словами что-то кроется. Я сказал себе, что нужно сохранять холодную голову и увидеть все собственными глазами, и тут экипаж остановился, после чего мы вылезли.

– Вот мое пристанище, – сказал Каллингворт.

Я увидел угловой дом на линии прекрасных зданий, который показался мне скорее похожим на хороший отель, нежели на жилой особняк. К входной двери вела широкая лестница, дом насчитывал пять или шесть этажей с башенками и флагштоком на крыше. Вообще-то я узнал, что до вселения туда Каллингворта с семьей в доме располагался фешенебельный клуб, но руководство решило съехать оттуда из-за чересчур высокой арендной платы. Дверь открыла нарядная горничная, и через минуту я уже пожимал руку миссис Каллингворт, которая была сама доброта и сердечность. По-моему, она забыла то досадное происшествие в Авонмуте, когда я повздорил с ее мужем.

Внутри дом был куда более просторным, чем казалось снаружи. Каллингворт сказал, помогая мне нести саквояж, что в нем более тридцати спален. Вестибюль и первый этаж были великолепно убраны и обставлены, но на лестничной площадке все это великолепие заканчивалось. В моей спальне стояла небольшая железная кровать и умывальник на упаковочном ящике. Каллингворт взял с каминной полки молоток и принялся забивать гвозди за дверью.

– Сюда можешь одежду повесить, – сказал он. – Не возражаешь, если ужмешься, пока мы тут все в порядок не приведем?

– Никоим образом.

– Понимаешь, – объяснил он, – без толку ставить в спальню сорокафунтовый гарнитур, чтобы потом выбросить его в окно и заменить на стофунтовый. Никакого смысла, Монро! Верно? Я обставлю дом так, как никто и никогда его не обставлял. Черт подери! Люди будут приезжать за полтораста километров, чтобы только взглянуть на него. Но делать это нужно постепенно. Идем вниз, посмотришь столовую. Ты, наверное, проголодался с дороги.

Столовая и вправду была превосходно обставлена – ничего яркого, все просто замечательно. Ковер был такой плотный, что, казалось, мои ноги утопали во мху. Суп уже подали, миссис Каллингворт садилась за стол, но хозяин потащил меня дальше, чтобы показать что-то еще.

– Начинай, Гетти, – бросил он через плечо. – Хочу Монро вот это показать. Так, вот эти простые стулья для столовой – как ты думаешь, сколько каждый стоит?

– Пять фунтов, – ответил я наугад.

– Именно что! – в восторге воскликнул он. – Тридцать фунтов за полдюжины. Слышишь, Гетти! Монро с первого раза угадал цену. Так, дружище, а что ты скажешь вот об этих шторах?

На окне висела великолепная пара штор из ярко-алого тисненого бархата на полуметровом золоченом карнизе. Я решил не подвергать опасности свою только что обретенную репутацию.

– Восемьдесят фунтов! – взревел он, хлопая меня по спине ладонью. – Восемьдесят фунтов, Монро! Как тебе это нравится? У меня в доме все самое лучшее. Взгляни на эту горничную. Ты видел опрятнее?

Он схватил девушку за руку и подтолкнул ко мне.

– Не глупи, Джимми, – мягко проговорила миссис Каллингворт, когда он разразился хохотом, обнажив из-под торчавших усов крупные зубы. Девушка прижалась к хозяйке, напуганная и злая.

– Все хорошо, Мэри, ничего страшного! – воскликнул он. – Садись, старина Монро. Принеси бутылку шампанского, Мэри, мы выпьем за успех.

Что ж, ужин прошел очень мило. Никогда не скучаешь, когда рядом Каллингворт. Он из тех, кто создает магнетическую атмосферу, и в его присутствии тоже становишься веселым и оживленным. Ум у него настолько проворный, а мысли столь необычны, что и ты начинаешь думать по-иному и сам удивляешься своей живости. И доволен своей изобретательностью и оригинальностью, когда ты всего лишь вьюрок, взлетающий с плеча орла. Ты помнишь, как старый Петерсон так же действовал на тебя, когда мы были в Линлитгоу.

В середине ужина он выбежал из столовой и вернулся с круглым кошельком размером с гранат.

– Что это, по-твоему, Монро?

– Понятия не имею.

– Это наша дневная выручка, да, Гетти?

Он развязал веревочку, и в тот же миг на скатерть высыпалась кучка золотых и серебряных монет, со звоном завертевшихся между тарелками. Одна из них скатилась со стола и была подобрана горничной в дальнем углу.

– Что это, Мэри? Полсоверена? Возьми себе. Сколько там всего, Гетти?

– Тридцать один фунт восемь шиллингов.

– Видишь, Монро! Выручка за один день. – Он сунул руку в карман брюк, вытащил оттуда горсть золотых и стал взвешивать их на ладони. – Вот погляди, дружище. Совсем не так, как в Авонмуте, а?

– Для кредиторов, наверное, это хорошая новость, – предположил я.

В тот же миг он нахмурился и свирепо посмотрел на меня. Нельзя и представить себе более жестокого создания, чем разозлившийся Каллингворт, когда он выйдет из себя. Его светло-голубые глаза горят адским огнем, а волосы встают дыбом, словно у готовящейся к броску кобры. Он и в хорошем настроении не красавец, а уж в рассерженном просто феноменален. При первых же признаках опасности его жена отослала горничную из столовой.

– Что ты за чушь несешь, Монро! – вскричал он. – Думаешь, я долгие годы намерен надрываться, чтобы долги отдать?

– Я так понял, что ты дал кредиторам слово, – ответил я. – Конечно, это по-прежнему не мое дело.

– Надеюсь, что не твое! – воскликнул он. – Коммерсант рискует приобрести или потерять. Он предусматривает пределы для больших долгов. Я бы все выплатил, если бы мог. Но не смог, и потому покончил со старыми обязательствами. Никто в здравом уме и не помыслит пустить все зарабатываемые в Брэдфилде деньги на уплату торговцам из Авонмута.

– А если они припрут тебя к стенке и потребуют уплаты долга?

– Ну, когда решатся, тогда и увидим. А пока что я гоню деньги на бочку за каждую появляющуюся у меня вещь. Мне здесь так доверяют, что я мог бы обставить весь дом от водостоков до флагштока, как дворец, вот только решил – буду идти комната за комнатой. Только здесь обстановки почти на четыреста фунтов.

Раздался стук в дверь, и вошел мальчик в ливрее.

– С вашего позволения, сэр, вас желает видеть мистер Дункан.

– Передай мистеру Дункану мои наилучшие пожелания и скажи, что он может убираться к черту!

– Джимми, дорогой! – вскричала миссис Каллингворт.

– Скажи ему, что я ужинаю, и если бы все короли Европы ждали в коридоре, держа короны в руках, я бы не вышел взглянуть на них.

Мальчик исчез, но через мгновение вернулся.

– Извольте видеть, сэр, он не уходит.

– Не уходит! Что это значит? – Каллингворт сидел с открытым ртом, выставив вперед вилку и нож. – Ты это о чем, негодник? Что ты несешь?

– Вот его счет, – проговорил напуганный мальчик.

Лицо Каллингворта потемнело, на лбу вздулись жилы.

– Счет, да? Гляди сюда. – Он вытащил часы и положил на стол. – Сейчас без двух восемь. Ровно в восемь я выйду и если его там увижу, то размажу по тротуару. Передай, что разбросаю его ошметки по всей округе. У него две минуты, чтобы сохранить себе жизнь, и одна из них почти истекла.

Мальчик вылетел из столовой, и через секунду мы услышали грохот входной двери и топот ног по лестнице. Каллингворт откинулся на спинку стула и захохотал, пока на глазах у него не выступили слезы, а жена его подрагивала от сочувственного смеха.

– Я его с ума сведу, – наконец прохрипел Каллингворт. – Это нервный и трусливый субъект, когда я на него смотрю, он сереет. Если прохожу мимо его магазина, то обычно захожу и гляжу на него. Ничего не говорю, просто смотрю. Это его парализует. Иногда в магазине полно людей, но воздействие то же.

– Так кто же он? – спросил я.

– Он бакалейщик. Я говорил, что плачу всем торговцам, но он – единственное исключение. Пару раз он меня доставал, так что я пытаюсь обходиться с ним так же. Кстати, Гетти, можешь завтра послать ему двадцать фунтов. Время очередного взноса.

Я, наверное, сплетник, Берти? Но когда я начинаю рассказ, память так ясно все возвращает, что я пишу почти бессознательно. К тому же в Каллингворте перемешано множество всяких качеств, и я не могу сам составить о нем представление, так что стараюсь просто повторить тебе его слова и передать его поступки, чтобы ты самостоятельно мог его себе представить. Я знаю, что он всегда тебя интересовал и интересует еще больше, поскольку судьба снова свела нас вместе.

После ужина мы прошли в заднюю комнату, представлявшую разительный контраст с парадной обстановкой, где стоял простой стол из сосновых досок и полдюжины кухонных стульев на крытом линолеумом полу. В одном конце располагалась электрическая батарея и магнит, на другом – ящик с лежавшими на нем пистолетами и беспорядочно рассыпанными патронами. К ящику была прислонена винтовка, а стены испещрены следами от пуль.

– И что это? – спросил я, оглядываясь по сторонам.

– Гетти, что это? – спросил он, зажав в руке трубку и склонив голову набок.

– Господство на море или контроль над Мировым океаном, – ответила она, как ребенок, повторяющий выученный урок.

– Именно! – крикнул Каллингворт, тыча в меня трубкой. – Господство на море или контроль над Мировым океаном. Все это у тебя перед носом. Говорю тебе, Монро, я мог бы поехать в Швейцарию и сказать им: «Слушайте, у вас нет выхода к морю и портов, но найдите мне корабль с вашим флагом, и я обеспечу вам господство над всеми океанами». Я прочешу все моря, пока на них не останется и спичечного коробка. Или же я мог бы передать изобретение в компанию с ограниченной ответственностью, а потом вступить в совет директоров после выделения ассигнований. Вот в этой пригоршне у меня вся соленая вода в мире.

Его жена положила руки Каллингворту на плечи и с обожанием поглядела на мужа. Я отвернулся, чтобы выбить трубку, и улыбнулся, глядя в камин.

– Давай, улыбайся, – сказал он. (Он чрезвычайно быстро замечал, что ты делаешь.) – Ты улыбнешься еще шире, когда увидишь получаемые дивиденды. Вот сколько стоит этот магнит?

– Фунт?

– Миллион фунтов и ни пенсом меньше. Задаром для страны, которая его купит. Я не стану настаивать на большем, хотя мог бы запросить вдесятеро дороже. Через недельку-другую я отвезу его Первому лорду Адмиралтейства, и если он достаточно здравомыслящий человек, то завяжу с ним дело. Не каждый день, Монро, к нему в кабинет заходит человек с Атлантическим океаном в одной руке и с Тихим в другой, а?

Я знал, что он разъярится, но откинулся на спинку стула и расхохотался до колик. Его жена укоризненно взглянула на меня, но Каллингворт, спустя секунду затмения, тоже рассмеялся и принялся топать по комнате, размахивая руками.

– Конечно, это кажется тебе нелепицей! – вскричал он. – Ну, должен сказать, что и я бы так решил, если бы это придумал кто-то другой. Но верь слову, тут все в порядке. Вот и Гетти подтвердит, верно?

– Тут все чудесно, дорогой.

– Сейчас я все тебе покажу, Монро. Какой же ты Фома неверующий, пытаешься изобразить интерес, а про себя хихикаешь! Во-первых, я открыл способ, которого тебе не открою, в сотни раз увеличивать силу притяжения магнита. Понимаешь?

– Да.

– Очень хорошо. Полагаю, тебе также известно, что современные снаряды делаются из стали или имеют стальные наконечники. Возможно, ты слышал, что магниты притягивают сталь. Позволь мне показать тебе небольшой опыт.

Он склонился над своим аппаратом, и я внезапно услышал треск электрического разряда.

– Вот это, – продолжал он, подойдя к ящику, – револьвер, который в следующем веке выставят в музее как оружие, возвестившее рождение новой эры. Я заряжаю его патроном, снабженным для опыта стальной пулей. Целюсь в упор в пятнышко сургуча на стене, расположенное на десять сантиметров выше магнита. Я бью без промаха. Стреляю. Теперь подойди и убедись, что пуля расплющилась о магнит, после чего ты извинишься передо мной за ухмылку.

Я поглядел, и все было в точности, как он сказал.

– Вот что я сделаю! – воскликнул он. – Я готов поместить магнит в шляпку Гетти, а ты выпустишь шесть пуль прямо ей в лицо. Как насчет такого опыта? Ты ведь не возражаешь, Гетти, а?

Думаю, она бы не возражала, но я поспешил отказаться от участия в подобном опыте.

– Конечно, ты убедишься, что все дело в масштабе. Мой военный корабль будущего несет на носу и на корме по магниту гораздо большего размера, причем во столько раз, во сколько снаряд больше этой пули. Или, возможно, мой аппарат разместится на приставном плоту. Корабль вступает в бой. И что потом, а, Монро? Каждый выпущенный по нему снаряд плющится о магнит. Внизу стоит емкость, куда они падают, когда размыкается цепь. После каждого боя их продают на аукционе как металлолом, а вырученные деньги делят на весь экипаж. Но только подумай, дружище! Говорю тебе, у снарядов нет никакой возможности попасть в корабль, оснащенный моим магнитом. Оцени дешевизну. Броня не нужна. Ничего не нужно. С магнитом любой корабль станет неуязвимым. Боевой корабль будущего будет стоить от семи фунтов десяти шиллингов. Вот ты снова ухмыляешься, но дай мне магнит и сухогруз с семифунтовым орудием, и я поражу лучший боевой корабль.