Текст книги "Письма молодого врача. Загородные приключения"

Глава 9. Семейный заговор

Сидя на следующее утро за завтраком, бедный доктор Уокер и вообразить не мог, что расположившиеся по обеим сторонам от него милые дочери сделались заговорщицами, и что он, наивно поглощавший кексы, превратился в жертву, против которой направлены их коварные замыслы. Девушки терпеливо ждали момента, когда можно будет завести разговор.

– Сегодня чудесный день, – заметил доктор. – В самый раз для миссис Уэстмакотт. Она думала покататься на трицикле.

– Тогда нужно прийти к ней пораньше. Мы намеревались отправиться к ней после завтрака.

– О, в самом деле? – откликнулся довольный доктор.

– Знаешь, папа, – сказала Ида, – кажется, нам очень повезло, что миссис Уэстмакотт живет совсем рядом.

– Отчего же, дорогая?

– Ну, она такая прогрессивная. Если мы изучим ее идеи и проникнемся ими, то тоже станем прогрессивными.

– По-моему, папа, ты как-то говорил, – заметила Клара, – что она – это тип женщины будущего.

– Очень приятно слышать от вас столь разумные речи, дорогие мои. Я твердо убежден, что эта женщина вполне могла бы стать для вас примером. Чем ближе вы с ней сойдетесь, тем мне будет приятнее.

– Значит – решено, – с наигранной скромностью проговорила Клара и переменила тему.

Позднее утром девушки сидели у миссис Уэстмакотт и выведывали у нее радикальные суждения касательно обязанностей одного пола и тирании противоположного. Ее идеалом было полное и безраздельное равенство. Довольно, словно попугаи, повторять чушь о том, что не пристало женщинам и девушкам. Ее выдумали мужчины с целью напугать женщин, если они слишком близко подойдут к их неприкосновенным владениям. Каждая женщина должна быть независимой. Каждая женщина должна освоить какое-либо ремесло или профессию. Долг всех женщин – проникать туда, где их меньше всего хотят видеть. Тогда они станут мученицами во имя правого дела и проложат дорогу более слабым сестрам. Почему им навечно суждены стиральное корыто, иголка и домашняя расходная книга? Разве они не могут подняться выше и занять место в кабинете врача, в кресле судьи или адвоката или даже на амвоне? Миссис Уэстмакотт в своем стремлении развивать любимую тему пожертвовала даже велосипедной прогулкой, а две прекрасные ученицы ловили каждое ее слово и записывали каждый тезис для воплощения его в будущем. В тот же день они отправились за покупками в Лондон, и еще до вечера в дом доктора стали прибывать странные свертки и пакеты. Можно было приступать к выполнению плана. Одна из заговорщиц веселилась и ликовала, а другая очень нервничала и переживала.

Спустившись на следующее утро в столовую, доктор с удивлением обнаружил, что его дочери уже на ногах. Ида расположилась на одном конце стола, где стояла спиртовка, изогнутая стеклянная склянка и несколько выстроившихся в ряд флаконов. Содержимое склянки вовсю кипело, и комнату наполнял ядовитый запах. На другом конце стола Клара развалилась в кресле, задрав ноги вверх. В руке она держала книгу в синем переплете, на коленях у нее была разложена карта Британских островов.

– Вот это здорово! – воскликнул доктор, моргая и принюхиваясь. – А где же завтрак?

– Ой, а разве ты не велел его подавать? – спросила Ида.

– Я? Нет, с чего бы это? – Он позвонил в колокольчик. – Почему ты не подала завтрак, Джейн?

– Прошу прощения, сэр, за столом работала мисс Ида.

– Ой, конечно, Джейн, – спокойно сказала юная дама. – Прошу покорно извинить. Я через несколько минут освобожу стол.

– Однако чем же ты тут занимаешься, Ида? Запах просто жуткий. Боже мой, только погляди, что ты сделала со скатертью! Ты же дыру в ней прожгла!

– Ой, это кислота, – безропотно ответила Ида. – Миссис Уэстмакотт говорит, что она может прожигать до дыр.

– Ты могла бы поверить ей на слово и не устраивать опытов, – сухо проговорил отец.

– Ты только послушай, папа! Гляди, что написано в книге: «Ученый ничего не принимает на веру. Все нужно доказывать!» Вот я и доказала.

– Да уж, доказала. Что ж, пока готовят завтрак, я просмотрю «Таймс». Ты газету не видела?

– Газету? Ой, Господи, да она же у меня под спиртовкой постелена. Боюсь, кислота и туда пролилась. Газета вся мокрая и изорванная. Вот она.

Доктор с грустным видом взял изуродованную газету.

– Похоже, все сегодня идет не так, – заметил он. – Откуда такой внезапный интерес к химии, Ида?

– О, стараюсь следовать тому, чему учит миссис Уэстмакотт.

– Совершенно верно! Совершенно верно! – произнес доктор, возможно, не столь искренне, как накануне. – А, вот, наконец, и завтрак!

Но в то утро все шло вкривь и вкось. Яйца подали без ложечек, гренки были пережарены, бекон пересушен, а в кофе полно гущи. В довершение ко всему жуткий запах проникал везде и всюду, отравляя каждый кусок.

– Не хочу мешать твоей учебе, Ида, – сказал доктор, отодвигая стул, – однако я уверен, что тебе лучше ставить химические опыты попозже.

– Но миссис Уэстмакотт говорит, что женщины должны вставать рано и работать до завтрака.

– Тогда им надо выбирать для занятий другую комнату помимо столовой. – Доктор начинал понемногу выходить из себя. Он подумал, что прогулка на свежем воздухе успокоит его. – Где мои ботинки? – спросил он.

Но на привычном месте в углу у кресла их не оказалось. Он разыскивал их повсюду, к его поискам присоединились три служанки, она заглядывали под книжные шкафы и комоды. Ида вернулась к своим занятиям, а Клара – к тому в синем переплете, погрузившись каждая в свои дела и не обращая внимания на царившие вокруг суматоху и шум. Наконец, общий возглас облегчения возвестил о том, что кухарка нашла ботинки среди развешанных в прихожей шляп. Доктор, побагровевший и разнервничавшийся, натянул обувь и, топая ногами, вышел на улицу, чтобы присоединиться к адмиралу на утреннем моционе.

Когда за ним захлопнулась дверь, Ида громко рассмеялась.

– Вот видишь, Клара, – воскликнула она, – наш метод уже работает! Он отправился к номеру первому, а не к третьему. О, нас ждет триумфальная победа. Ты сыграла, как по нотам, дорогая, я заметила, что тебя так и подмывало помочь ему, когда он искал ботинки.

– Бедный папа! Это же так жестоко. С другой стороны, что же нам делать?

– Ой, он еще сильнее станет наслаждаться комфортом, если мы отнимем у него частичку. Что за жуть эта химия! Ты погляди на мое платье! Ему конец. А вонь какая!

Ида распахнула окно и высунула наружу белокурую головку. По ту сторону садовой изгороди Чарльз Уэстмакотт рыхлил лопатой землю.

– Доброе утро, сэр, – сказала Ида.

– Доброе утро! – Крепыш оперся на лопату и поднял глаза.

– Чарльз, у вас есть сигареты?

– Да, конечно.

– Бросьте мне парочку.

– Вот мой портсигар, ловите!

Портсигар из тюленьей кожи с негромким стуком упал на пол. Ида открыла его, он был полон.

– Это какие сигареты?

– «Египетские».

– А какие есть еще сорта?

– Ну, «Жемчужины Ричмонда», «Турецкие», «Кембриджские». А почему вы спрашиваете?

– Да так. – Она кивнула ему и закрыла окно. – Надо их все запомнить, Клара, – сказала она. – Нужно научиться рассуждать о подобных вещах. Миссис Уэстмакотт знает все о сортах сигарет. Тебе ром привезли?

– Да, вот он.

– А у меня есть портер. Пошли ко мне, тут вонь просто невыносимая. Нам нужно подготовиться к возвращению папы. Если сядем у окна, то увидим, как он шагает по дороге.

Свежий утренний воздух и приятное общество адмирала заставили доктора забыть о своих недавних передрягах, и он вернулся около полудня в превосходном настроении. Когда он открыл дверь в прихожую, ему в нос с двойной силой ударил отвратительный запах реактивов, который испортил весь завтрак. Он распахнул окно в прихожей, вошел в столовую и в ужасе замер, пораженный представшей перед ним картиной.

Ида все так же сидела в окружении склянок, в левой ее руке дымилась сигарета, а на столе около нее стоял бокал с портером. Клара, тоже с сигаретой, удобно устроилась в мягком кресле, вокруг нее на полу были расстелены географические карты. Ноги она положила на ведро для угля, у локтя на курительном столике стоял стаканчик, до краев наполненный какой-то красно-бурой жидкостью. Сквозь легкую пелену сероватого дыма доктор переводил взгляд с одной дочери на другую и, наконец, уперся изумленным взором в старшую, славившуюся большей рассудительностью.

– Клара! – ахнул он. – Вот никогда бы не поверил!

– Что такое, папа?

– Ты куришь!

– Пытаюсь, папа. Немного трудновато, потому что я еще не привыкла.

– Но, Бога ради, зачем…

– Миссис Уэстмакотт настоятельно рекомендует.

– О, зрелая дама может делать много такого, чего молодой девушке следует избегать.

– Нет-нет! – воскликнула Ида. – Миссис Уэстмакотт настаивает, что закон для всех один. Хочешь сигарету, папа?

– Нет, спасибо, я никогда не курю по утрам.

– Нет? Возможно, ты не пробовал этот сорт. Как они называются, Клара?

– «Египетские».

– А, нам надо купить «Жемчужины Ричмонда» или «Турецкие». Хорошо бы, папа, чтобы ты привез мне «Турецкие», когда поедешь в город.

– Ничего подобного. И вообще – я не согласен, что это подобающее занятие для молодых воспитанных девушек. Тут мы с миссис Уэстмакотт расходимся.

– Правда, папа? А ведь ты советовал подражать ей во всем.

– Но с некоторыми оговорками. А что ты там пьешь, Клара?

– Ром, папа.

– Ром? Утром? – Он протер глаза, словно пытаясь стряхнуть страшный сон. – Ты сказала – ром?

– Да, папа. В той профессии, которую я собираюсь освоить, пьют все.

– И что же это за профессия, Клара?

– Миссис Уэстмакотт говорит, что каждая женщина должна следовать своему призванию, и нужно выбрать профессию, которая всегда была для нас недоступной.

– Совершенно верно.

– Так вот, я последую ее совету и стану лоцманом.

– Клара, дорогая! Лоцманом! Это уже чересчур!

– Вот прекрасная книга, папа, называется «Сигнальные огни, маяки, бакены, каналы и ориентиры побережья Великобритании». А вот еще – «Справочник лоцмана-профессионала». Ты не представляешь, какие они интересные.

– Ты шутишь, Клара. Нет, точно шутишь.

– Вовсе нет, папа. Ты и помыслить не можешь, как много я уже узнала. Надо выставить зеленый сигнал по правому борту и красный – по левому. Плюс белый на стеньге, а каждые пятнадцать минут запускать сигнальную ракету.

– О, ночью как красиво это смотрится! – воскликнула Ида.

– А еще я выучила предупреждающие сигналы при тумане. Один гудок означает, что судно ложится на правый борт, два гудка – что на левый борт, три гудка – что дает задний ход, а четыре – что судно неуправляемо. Но автор в конце каждой главы задает ужасно каверзные вопросы. Вот послушай: «Вы видите красный сигнал. Судно на левом галсе, ветер северный. Какой курс должно принять судно?»

Доктор поднялся, в отчаянии махнув рукой.

– Совершенно не понимаю, что это на вас обеих нашло, – проговорил он.

– Дорогой папа, мы изо всех сил стараемся жить по принципам миссис Уэстмакотт.

– Ну, должен сказать, что результаты меня не вдохновляют. Твои химические опыты, Ида, возможно, и не принесут вреда, но о твоей задумке, Клара, и речи быть не может. Как такой рассудительной девушке, как ты, пришло в голову вынашивать подобные планы – выше моего понимания. Я обязан решительным образом запретить тебе дальнейшие занятия.

– Но, папа, – вмешалась Ида, глядя на отца невинно-вопрошающим взором голубых глаз, – что же нам делать, если твои запреты противоречат советам миссис Уэстмакотт? Ты велел нам ее слушаться. Она говорит, что когда женщины пытаются сбросить с себя оковы, их отцы, братья и мужья первыми стараются вновь заковать их в цепи, на что ни один мужчина не имеет права.

– Разве миссис Уэстмакотт учит вас тому, что я не хозяин в своем доме? – Доктор побагровел, и от злости его седеющие волосы едва не встали дыбом.

– Конечно. Она говорит, что все «хозяева в своем доме» – это пережитки Средневековья.

Доктор что-то пробормотал и топнул ногой по ковру. Затем, ни слова не говоря, он выскочил в сад, и его дочери увидели, как он возбужденно расхаживает туда-сюда, сбивая хлыстом головки цветов.

– Ой, дорогая моя! Ты просто восхитительно сыграла свою роль! – воскликнула Ида.

– Но как же это жестоко! Когда я увидела, как он огорчился и удивился, то едва не бросилась ему на шею и не призналась во всем. Тебе не кажется, что мы зашли достаточно далеко?

– Нет-нет-нет, и не близко. Тебе нельзя размягчаться, Клара. Как забавно, что я веду тебя за собой. Это все необычно. Если мы продолжим начатое, то сможем всю жизнь утверждать, что спасли его. А если нет, то никогда этого себе не простим, Клара.

Глава 10. Женщины будущего

С того дня доктор лишился покоя. Никогда еще спокойный и степенный дом столь внезапно не превращался в шумный базар, а довольный жизнью человек во мгновение ока не становился убогим горемыкой. Раньше он в полной мере не осознавал, насколько плотно дочери ограждали его от малейших житейских неудобств. А теперь, когда они не только перестали охранять его покой, но и сами стали источником неприятностей, он начал осознавать, какой благодатью была его прежняя жизнь, и со вздохом вспоминал счастливые деньки до того, как дочери попали под влияние соседки.

– Вы какой-то несчастный, – однажды утром заметила ему миссис Уэстмакотт. – Вы бледны, и вид у вас нездоровый. Вам нужно прокатиться со мной на тандеме километров десять-пятнадцать.

– Меня беспокоят дочери.

Они прогуливались по саду. Время от времени за их спинами из дома доносились протяжные и грустные звуки валторны.

– Это Ида, – сказал доктор. – Ей нравится играть на этом жутком инструменте в перерывах между занятиями химией. И с Кларой дела не лучше. Все это становится совершенно невыносимым, доложу я вам.

– Ах, доктор, доктор! – воскликнула вдова, наигранно грозя ему пальчиком и улыбаясь белозубой улыбкой. – Нужно следовать своим принципам и предоставить дочерям ту же свободу, какую вы требуете для других женщин.

– Свободу, мадам, свободу! Но нельзя поощрять вольности.

– Закон един для всех, друг мой. – Она с упреком похлопала его по руке зонтиком от солнца. – Когда вам было двадцать лет, ваш отец, полагаю, не возражал против занятий химией или игры на музыкальных инструментах. А если бы возражал, вы бы решили, что это тирания.

– Но они обе так внезапно переменились.

– Да, я заметила, что в последнее время они сделались горячими сторонницами женских свобод. Думаю, из всех моих учениц именно они станут самыми преданными и последовательными, что более чем естественно, поскольку их отец принадлежит к числу наиболее ревностных поборников нашего дела.

Доктор вздрогнул от нетерпения.

– Похоже, я окончательно утратил всякий авторитет! – воскликнул он.

– Нет-нет, мой дорогой друг. Они немного перешли границы установившихся стереотипов – только и всего.

– Мадам, вы и представить себе не можете, что мне приходится терпеть. Это просто ужас какой-то. Вчера поздно вечером, когда я погасил у себя в спальне свечу, то наступил ногой на что-то гладкое и твердое, что тотчас же выскочило у меня из-под ног. Вообразите мой ужас! Я зажег газовый рожок и увидел большую черепаху, которую Клара надумала завести в доме. По-моему, иметь таких домашних питомцев – какая-то жуткая привычка.

Миссис Уэстмакотт улыбнулась с деланной вежливостью.

– Благодарю вас, сэр, – произнесла она. – Это тонкий намек на мою бедную Элизу.

– Даю слово, что забыл о ней! – воскликнул доктор, залившись краской. – Одного такого питомца вынести можно, но два – это уже слишком. Ида завела обезьянку, которая обитает на карнизе для занавески. Совершенно несносное создание! Оно будет сидеть совершенно неподвижно, пока не убедится, что вы забыли о его присутствии, после чего вдруг внезапно принимается прыгать вдоль стен с картины на картину, а в конце раскачивается на шнуре для звонка и прыгает вам прямо на голову. За завтраком она стащила сваренное в мешочек яйцо, разбила его и обмазала им дверную ручку. Ида называет подобные выходки забавными трюками.

– О, все встанет на свои места, – ободряюще проговорила вдова.

– И Клара тоже не лучше, Клара, которая раньше была такой доброй и заботливой, вся в покойную мать. Она упорно следует своей блажи стать лоцманом и не говорит ни о чем ином, кроме как о вращающихся маяках, подводных камнях, сводах сигналов и прочей ерунде.

– Но отчего же блажи? – спросила вдова. – Что может по благородству сравниться с профессией, которая содействует торговле и помогает морякам благополучно прибыть в порт? Полагаю, что у вашей дочери есть все данные, чтобы стать лоцманом.

– В таком случае прошу меня простить, но я с вами не согласен.

– И все же вы непоследовательны.

– Извините, мадам, но я вижу это дело в ином свете. И буду премного вам обязан, если вы, пользуясь своим влиянием, разубедили бы мою дочь.

– Вы хотите и меня сделать непоследовательной.

– Выходит, вы отказываетесь?

– Боюсь, что не могу вмешиваться в ее дела.

Доктор очень разозлился.

– Очень хорошо, мадам, – проговорил он. – В таком случае могу лишь сказать, что имею честь пожелать вам всего наилучшего.

Он приподнял широкополую соломенную шляпу и зашагал по посыпанной гравием дорожке. Вдова смотрела ему вслед сверкающими глазами и с удивлением призналась себе, что чем мужественнее и агрессивнее доктор себя вел, тем больше он ей нравился. Это было нелогично и противоречило всем ее принципам, но обстояло именно так, и дело нельзя было поправить никакими аргументами.

Разгоряченный и злой, доктор скрылся в своей комнате, где погрузился в чтение газеты. Отдаленные взвизгивания валторны говорили о том, что Ида наверху, у себя в будуаре. Клара сидела напротив доктора в окружении своих несносных таблиц и с синим томом в руках. Он поднял глаза, и его взгляд ошеломленно застыл на ее юбке.

– Клара, дорогая, – воскликнул он. – Ты порвала юбку!

Та рассмеялась и разгладила одежду. Доктор с ужасом заметил, что видит красный плюш кресла там, где должно быть платье.

– Ты ее всю изорвала! – вскричал он. – Что ты такое сделала?

– Дорогой папа! – откликнулась Клара. – Разве ты сведущ в загадках дамских платьев? Это кюлоты.

Присмотревшись, доктор увидел, что это они и есть, и на его дочери было надето нечто вроде свободных и очень длинных бриджей.

– Их очень удобно носить с высокими резиновыми сапогами, – объяснила Клара.

Отец грустно покачал головой.

– Твоей дорогой мамочке это бы не понравилось, Клара, – проговорил он.

В тот момент заговор чуть не рухнул. В негромком упреке и упоминании о матери было нечто такое, от чего на глазах у Клары выступили слезы. Еще секунда – и она бросилась бы перед отцом на колени и во всем призналась, но тут дверь распахнулась, и в комнату влетела Ида. На ней была короткая серая юбка, как у миссис Уэстмакотт. Она приподняла руками подол с обеих сторон и пустилась в пляс вокруг мебели.

– Я как танцовщица из мюзик-холла «Гейти»! – воскликнула она. – Вот, наверное, здорово выступать на сцене! Папа, ты и представить себе не можешь, какое удобное это платье. В нем так свободно. А Клара разве не прелесть?

– Сию же минуту отправляйся к себе и сними его! – загрохотал доктор. – Это в высшей степени неприлично, и мои дочери не должны носить подобных нарядов!

– Папа! Неприлично? Да ведь это же копия платья миссис Уэстмакотт.

– А я настаиваю, что неприличное. И твои кюлоты тоже, Клара! Ваше поведение переходит всякие границы. Вы выживаете меня из дома. Поеду в Лондон, в клуб. Нет мне уюта и спокойствия в собственном доме, и подобное я больше терпеть не намерен. Вечером могу задержаться – пойду на заседание Британского медицинского общества. Но к моему возвращению, весьма надеюсь, вы пересмотрите свое поведение и избавитесь от тлетворного влияния, которое с недавних пор радикально изменило ваше отношение к жизни.

Он схватил шляпу, хлопнул дверью в столовую, и через несколько минут сестры услышали грохот калитки.

– Победа, Клара, победа! – вскричала Ида, продолжая плавно пританцовывать вокруг мебели. – Слышала, что он сказал? Тлетворное влияние! Не понимаешь, нет? Что ты там сидишь такая бледная и хмурая? Почему не встанешь и не потанцуешь?

– Ой, я буду радоваться, когда все это закончится. Как же мне неприятно причинять ему боль! Сейчас-то он наверняка понял, как противно жить бок о бок с реформаторшами.

– Он почти все понял. Еще один маленький урок – и все. Нам нельзя в последний момент рисковать всем достигнутым.

– И что ты собираешься делать, Ида? Только давай без ужасов. Мне кажется, что мы и так зашли уже слишком далеко.

– Мы все разыграем, как по нотам. Понимаешь, мы обе обручены, и это облегчает нам задачу. Гарольд сделает так, как ты попросишь, особенно если откроешь ему причину, а моему Чарльзу даже и причины не нужно. Теперь ты знаешь, что миссис Уэстмакотт думает о девичьей скромности и сдержанности. Сплошное жеманство, ломание, наигранность и пережиток средневековой паранджи.

– И что с того?

– Ну, теперь надо применить их на практике. Мы все ее идеи претворяем в жизнь, теперь очередь за этой.

– И что ты собираешься делать? Только не надо злодейских взглядов, Ида! Ты похожа на маленькую злую фею с золотистыми волосами и бегающими озорными глазками. Я знаю, что ты предложишь что-нибудь жуткое.

– Сегодня нам надо устроить небольшой званый ужин.

– Нам? Званый ужин?

– А почему бы и нет? Молодые люди дают ужины. Отчего бы девицам его не дать?

– Но кого же мы пригласим?

– Ну, конечно же, Гарольда и Чарльза.

– И адмирала вместе с миссис Хэй-Денвер?

– О, нет. Так будет старомодно. Нужно идти в ногу со временем, Клара.

– А чем станем угощать за ужином?

– О, чем-нибудь вкусным, легким, экзотическим и салонным. Дай подумать! Шампанским, конечно, и устрицами. Устрицы будут в самый раз. В романах все гуляки запивают устриц шампанским. К тому же их не надо готовить. Как у тебя с карманными деньгами, Клара?

– Есть три фунта.

– И у меня один. Итого четыре. Понятия не имею, сколько стоит шампанское, а ты?

– Я тоже не знаю.

– А сколько устриц может съесть мужчина?

– Не могу себе представить.

– Напишу и спрошу Чарльза. Нет, не буду писать. Спрошу у Джейн. Позови-ка ее, Клара. Она кухарка и наверняка знает.

Подвергнутая перекрестному допросу Джейн ограничилась тем, что количество устриц зависит как от мужчины, так и от размера устриц. Кухонный совет пришел к общему мнению, что трех дюжин на мужскую персону вполне достаточно.

– Тогда на всех возьмем восемь дюжин, – сказала Ида, набрасывая список на листке бумаги. – Плюс две бутылки шампанского по пол-литра, а еще серый хлеб, уксус и перец. Думаю, все. А ведь совсем нетрудно устроить званый ужин, верно, Клара?

– Не нравится мне это, Ида. Как-то все бестактно и нескромно.

– Но необходимо, чтобы завершить дело. Нет-нет, пути назад отрезаны, иначе все труды насмарку, Клара. Папа, наверное, приедет поездом, прибывающим в девять сорок пять вечера. Дома будет в десять. К его приезду все должно быть готово. Так, садись и пиши Гарольду, попроси его прийти в девять вечера, а я черкну Чарльзу.

Оба приглашения были отправлены, получены и приняты. Гарольд уже был посвящен в тайну и понимал, что ужин является частью заговора. Что же до Чарльза, то на примере своей тетушки он настолько привык к эксцентричности женщин, что единственное, что могло его удивить – это строгое соблюдение этикета. В девять вечера они вошли в столовую коттеджа номер два, обнаружили, что хозяин дома отсутствует, увидели лампу с красным абажуром, белоснежную скатерть, накрытый ужин, а в качестве соседок по столу – двух обрученных с ними девушек. Трудно было представить себе более веселую компанию, и дом огласился их смехом и веселой болтовней.

– Без трех десять! – внезапно воскликнула Клара, взглянув на настенные часы.

– Боже праведный! И верно! А теперь за дело!

Ида нарочито неряшливо подвинула бутылки с шампанским в направлении к двери и рассыпала по скатерти раковины из-под устриц.

– У вас трубка с собой, Чарльз?

– Трубка? Да.

– Тогда, пожалуйста, раскурите ее. И не спорьте, а раскурите, иначе весь эффект пропадет.

Крепыш достал красный кисет, вытащил оттуда большую желтую пенковую трубку и через минуту уже вовсю ею дымил. Гарольд закурил сигару, а девушки – сигареты.

– Выглядит очень мило и эмансипированно, – заметила Ида, оглядываясь по сторонам. – Сейчас я лягу на диван. Вот так! А теперь, Чарльз, сядьте вот сюда и небрежно закиньте руку на спинку. Нет, курите дальше, мне нравится. Клара, дорогая, поставь ноги на ведерко для угля и постарайся принять чуть рассеянный вид. Жаль, нельзя надеть венки из цветов. Вон там, на буфете, есть немного зеленого салата. Господи, вон и папа! Я слышу, как он поворачивает ключ в замке.

Своим высоким чистым голосом она затянула какую-то французскую песенку, а остальные стали весело ей подпевать.

Доктор шел со станции домой в умиротворенном и благодушном настроении, чувствуя, что, возможно, утром наговорил слишком много резкостей, ведь его девочки на протяжении долгих лет были во всех отношениях образцовыми дочерями. А если с ними в последнее время и произошли какие-то перемены, то, по их собственным словам, лишь от желания следовать его советам и старания подражать миссис Уэстмакотт. Он достаточно ясно осознавал, что совет его оказался не самым умным, и что мир, населенный всяческими миссис Уэстмакотт, будет лишен счастья и спокойствия. Винить ему нужно только себя, и ему стало грустно от мысли, что его горячность могла расстроить и огорчить любимых дочерей.

Однако эти страхи вскоре развеялись. Войдя в прихожую, он услышал, как Ида громко распевает веселую песенку, а в нос ему ударил сильный запах табачного дыма. Он распахнул дверь в столовую и замер, пораженный открывшимся его взору зрелищем.

В комнате слоились плотные синие облачка дыма, сквозь его легкую завесу лампа бросала свет на бутылки с золотой фольгой вокруг горлышек, на тарелки, салфетки и рассыпанные по столу раковины из-под устриц и сигареты. Ида, раскрасневшаяся и взволнованная, лежала на диване, у ее локтя стоял бокал с вином, в пальцах дымилась сигарета, а рядом с ней сидел Чарльз Уэстмакотт, закинув руку на спинку дивана и явно намереваясь обнять девушку. В другом конце комнаты Клара вольготно расположилась в кресле, возле нее сидел Гарольд. Оба курили, перед ними стояли бокалы с вином. Потерявший дар речи доктор стоял на пороге и ошарашенно взирал на эту вакханалию.

– Заходи, папа, заходи! – воскликнула Ида. – Не желаешь бокальчик шампанского?

– Благодарю покорно, – холодно ответил отец. – Чувствую, что я не к месту. Не знал, что вы принимаете гостей. Возможно, вы милостиво позволите мне узнать, когда закончите. Я буду в кабинете.

Он никоим образом не заметил присутствия молодых людей и, закрыв дверь, глубоко уязвленный и оскорбленный, отправился к себе. Через четверть часа доктор услышал, как хлопнула дверь, и дочери явились сообщить, что гости ушли.

– Гости! Чьи гости?! – рассерженно вскричал он. – Что означает все это представление?

– Мы давали небольшой званый ужин, папа, и они были нашими гостями.

– Ах, гостями! – едко засмеялся доктор. – Значит, по-вашему, вполне уместно поздно вечером принимать двух холостяков, пить с ними, курить и… О, дожил я до того дня, когда приходится краснеть за своих дочерей. Благодарение богу, что ваша дорогая мама этого не видит.

– Милый папа! – воскликнула Клара, бросаясь ему на шею. – Не сердись на нас. Если бы ты все знал, то убедился бы, что мы не сделали ничего дурного!

– Ничего дурного, барышня! Кому об этом лучше всех судить?

– Миссис Уэстмакотт? – лукаво предположила Ида.

– Да к черту миссис Уэстмакотт! – вскочив с кресла, крикнул доктор и неистово замахал кулаками. – Неужели я ничего больше не услышу, кроме имени этой женщины? Неужели она станет попадаться мне на каждом шагу? Я больше этого не вынесу.

– Но ты сам так захотел, папа.

– Тогда я выскажу вам следующее и более взвешенное желание, а там увидим, выполните ли вы его столь же послушно, что и предыдущее.

– Конечно, выполним, папа.

– Тогда вот вам мое желание. Вы должны забыть сумасбродные идейки, которые вбили себе в головы, должны одеваться и вести себя, как прежде, до того, как увидели эту женщину, а в будущем ограничили бы свое общение с ней до приличий, принятых между соседями.

– Мы должны расстаться с миссис Уэстмакотт?

– Или же расстаться со мной.

– Ой, дорогой папа, как ты можешь так говорить? Это жестоко! – воскликнула Ида, прильнув взъерошенной белокурой головкой к манишке отца, а Клара приникла к его щеке. – Конечно, мы с ней расстанемся, если ты так хочешь.

Доктор погладил прижавшиеся к нему головки.

– Ну вот, снова узнаю своих девочек! – воскликнул он. – Моя вина не меньше вашей. Я сбился с пути, а вслед за мною и вы. Лишь заметив вашу ошибку, я осознал свою. Теперь давайте их забудем и больше не станем о них ни говорить, ни думать.