Текст книги "Письма молодого врача. Загородные приключения"

– Благодарю вас! Однако буду вам обязан, если продолжим без чинов. Я сказал о чине потому, что вы спросили, но с мостика я сошел, и теперь я просто мистер Хэй-Денвер.

– Позвольте спросить, – осведомился управляющий, – вы тот самый Денвер, который одно время командовал нашей североамериканской эскадрой?

– Да, командовал.

– Значит, это вы сняли одно из наших судов – «Комус» – с рифов в заливе Фанди? Тогда директора назначили вам премию в триста гиней за спасение судна, но вы отказались.

– Подобного предложения лучше было не делать, – сурово ответил адмирал.

– Что ж, подобный образ мыслей делает вам честь. Если бы мистер Генри был здесь, то, уверен, устроил бы ваше дело. В сложившихся обстоятельствах я сегодня же представлю его директорам, и, убежден, они с гордостью примут вас на службу. Надеюсь, на более подходящее место, нежели то, о котором вы просите.

– Премного вам обязан, сэр, – ответил адмирал и очень довольный отправился домой.

Глава 15. По-прежнему на мелководье

На следующий день адмиралу доставили от мистера Макадама чек на пять тысяч фунтов и заверенный по всем правилам договор, по которому он передавал свои пенсионные бумаги спекулятивному инвестору. И лишь подписав договор и отослав его адвокату, он осознал все значение своих действий. Адмирал пожертвовал всем. Он лишился пенсии. У него не осталось ничего, кроме того, что он мог заработать. Но отважный старик не дрогнул. Он с нетерпением ждал письма от судовой компании Святого Лаврентия, а тем временем отправил арендодателю уведомление, что через три месяца съезжает из коттеджа. В будущем дома за сто фунтов в год будут для него непозволительной роскошью. Небольшое жилище в каком-нибудь недорогом районе Лондона должно стать заменой вилле в Норвуде с его свежим воздухом. Что ж, так тому и быть! Это в тысячу раз лучше, чем если бы твое имя стало связано с банкротством и позором.

Тем утром Гарольд Денвер должен был встречаться с кредиторами фирмы, чтобы объяснить им сложившееся положение. Это была чрезвычайно неприятная и унизительная обязанность, но он твердо решил ее выполнить. Дома с нарастающим нетерпением ждали результатов собрания. Вернулся он поздно, измученный и бледный, как человек, много сделавший и многое переживший.

– А что это там за табличка перед домом? – спросил он.

– Мы хотим попробовать немного переменить обстановку, – ответил адмирал. – Тут не город и не деревня. Но это неважно, сынок. Расскажи нам, что произошло в Сити.

– Господи боже! Мой рушащийся бизнес выгоняет вас из дома! – вскричал Гарольд, ошарашенный новым свидетельством последствий своего несчастья. – Мне легче оказаться лицом к лицу с кредиторами, чем видеть, как вы безропотно страдаете по моей вине.

– Вот еще! – воскликнул адмирал. – Никто не страдает. Матери хочется жить поближе к театрам. Разве не в этом причина, верно, мать? Проходи, садись между нами и рассказывай, как все прошло.

Гарольд сел, и родители любовно взяли его за руки.

– Все не так плохо, как мы думали, – начал он, – но и хорошего очень мало. У меня есть примерно десять дней, чтобы найти деньги, но я понятия не имею, куда мне обращаться. Однако Пирсон, как всегда, соврал, когда писал о тринадцати тысячах фунтов. Не хватает немногим меньше семи тысяч.

Адмирал захлопал в ладоши.

– Я знал, что мы все-таки выдержим эту бурю! Ура, сынок! Гип-гип ура!

Гарольд удивленно уставился на него, когда старый моряк замахал рукой над головой и громогласно прокричал троекратное «ура!»

– Папа, где же мне взять эти семь тысяч фунтов? – спросил он.

– Неважно. Продолжай.

– Ну, все были добры и участливы, но, конечно же, им нужно получить или деньги, или какую-то равнозначную компенсацию. Они вынесли мне вотум доверия и согласились подождать десять дней, прежде чем предпринять какие-то действия. Трое из них, чьи требования достигали трех с половиной тысяч фунтов, сказали, что если я дам им персональные долговые расписки и выплачу пять процентов компенсации, то деньги могут оставаться у меня столько, сколько я захочу. С моих доходов изымут сто семьдесят пять фунтов, но если я стану экономить, то потяну эту сумму, и тогда долг уменьшится наполовину.

Адмирал снова издал торжествующий возглас.

– Таким образом, остается три тысячи двести фунтов, которые нужно разыскать за десять дней. Никто из моих кредиторов не понесет убытков. Я дал им слово, что если стану работать на износ, то заплачу всем. Пока не закончу это дело, на себя не потрачу ни пенни. Но некоторые из них ждать не могут. Сами они люди небогатые и хотят получить свои деньги. Они добились судебного ордера на арест Пирсона, но считают, что тот сбежал в Штаты.

– Они получат свои деньги, – заявил адмирал.

– Папа!

– Да, сынок, ты не знаешь, какие ресурсы у нашей семьи. Никогда не знаешь, пока не копнешь чуть поглубже. Сколько у тебя сейчас своих средств?

– Примерно тысяча фунтов в различных вложениях.

– Отлично. И у меня примерно столько же. Хорошее начало. Так, мать, теперь твоя очередь. Что там у тебя за бумажка?

Миссис Денвер развернула листок и положила его на колено Гарольду.

– Пять тысяч фунтов! – ахнул он.

– Да, но не только мать у нас богатая. Погляди-ка на это! – Адмирал развернул чек и положил Гарольду на другое колено.

Гарольд смущенно переводил взгляд с отца на мать и обратно.

– Десять тысяч фунтов! – вскричал он. – Боже праведный, откуда такие деньги?

– Ты больше не будешь беспокоиться, дорогой, – пробормотала миссис Денвер, обнимая сына за плечи.

Но острый глаз Гарольда заметил подпись на одном из чеков.

– Доктор Уокер! – воскликнул он, краснея. – Это Клара устроила. Папа, мы не можем взять эти деньги. Это неправильно и нечестно.

– Да, сынок, я рад, что ты так подумал. Однако это доказывает, что доктор – друг, причем друг настоящий. Именно он принес чек, хотя послала его Клара. Но остальных денег будет достаточно, чтобы покрыть долг, и это мои личные деньги.

– Твои личные? Откуда они у тебя, папа?

– Так-то! Вот что значит иметь дело с брокером из Сити. Деньги мои личные, честно заработанные, и этого достаточно.

– Папа, дорогой! – Гарольд сжал его морщинистую руку. – И ты, мама! Вы сняли камень с моей души. Я чувствую себя совсем другим человеком. Вы спасли мою честь, мое доброе имя, все на свете. Не могу быть вам обязан большим, поскольку я и так уже вам всем обязан.

И пока осенний закат бросал свои красноватые лучи сквозь широкое окно, они втроем сидели, взявшись за руки, слишком переполненные чувствами, чтобы говорить. Внезапно послышались негромкие удары теннисных ракеток о мяч, и на лужайку выбежала миссис Уэстмакотт в развевавшейся на ветру короткой юбке. Это зрелище успокоило их натянутые нервы, и все трое от души рассмеялись.

– Она играет с племянником, – наконец проговорил Гарольд. – Уокеры еще не подошли. Думаю, будет правильно, если ты, мама, отдашь мне чек, а я лично верну его доктору.

– Конечно, Гарольд. Думаю, так и надо сделать.

Он прошел через сад. Клара и доктор сидели в столовой. Увидев его, она вскочила на ноги.

– О, Гарольд, как же я вас ждала! – воскликнула Клара. – Полчаса назад я видела, как вы прошли мимо наших окон. Я зашла бы к вам, если бы решилась. Расскажите же, что произошло.

– Я пришел поблагодарить вас обоих. Как я могу отплатить за вашу доброту? Вот ваш чек, доктор. Он мне не понадобился. Выяснилось, что у меня достаточно средств, чтобы расплатиться с кредиторами.

– Слава богу! – с жаром воскликнула Клара.

– Долг меньше, чем я думал, а средств у нашей семьи значительно больше. Мы смогли с легкостью все уладить.

– С легкостью! – Доктор нахмурил лоб и продолжил холодным тоном: – Полагаю, Гарольд, что вам лучше взять мои деньги, чем те, что кажутся вам приобретенными с легкостью.

– Благодарю вас, сэр. Если бы я у кого-то и занял, то у вас. Однако мой отец располагает именно той суммой в пять тысяч фунтов, и, как я уже сказал отцу, я должен ему так много, что меня замучает совесть, если я стану должен еще больше.

– Замучает совесть! Ведь есть же жертвы, до принесения которых сын никоим образом не должен допускать своих родителей.

– Жертвы? О чем это вы?

– Возможно ли, чтобы вы не знали, каким образом приобретены эти деньги?

– Даю вам слово, доктор Уокер, что не имею об этом ни малейшего представления. Я спрашивал отца, но он отказался ответить.

– Именно так я и полагал, – произнес доктор, и лицо его просветлело. – Я был уверен, что вы не из тех, кто с целью преодолеть небольшие финансовые трудности пожертвует счастьем матери и здоровьем отца.

– Боже правый! Что вы такое говорите?

– Сам Бог велел, чтобы вы знали. Эти деньги – результат отказа вашего отца от пенсии. Он предпочел обречь себя на бедность и намеревается снова отправиться в море, чтобы зарабатывать на жизнь.

– Снова в море? Это невозможно!

– Это правда. Чарльз Уэстмакотт рассказал об этом Иде. Он был вместе с адмиралом в Сити, когда ваш отец обращался к различным посредникам, чтобы продать свою пенсию. Наконец, ему это удалось, оттуда и деньги.

– Продал пенсию! – вскричал Гарольд, закрыв лицо руками. – Мой добрый старый отец продал свою пенсию!

Он выскочил за дверь и вскоре ворвался в комнату к родителям.

– Я не могу взять эти деньги! – вскричал он. – Лучше банкротство, чем это. О, если бы я раньше знал, что ты задумал! Пенсию нужно вернуть. О, мама, мама, как ты могла подумать, что я способен на такое себялюбие? Дай мне чек, папа. Я сегодня же вечером встречусь с этим человеком, потому что скорее подохну, как собака на помойке, чем возьму хоть пенни из этих денег.

Глава 16. Полночный гость

И вот все это время, пока в трех загородных виллах разыгрывалась трагикомедия, когда на открытой всем взорам сцене быстро сменяли друг друга любовь, комизм, страх, свет и тени, пока три семьи, волею судьбы сведенные вместе, определяли будущее друг друга и по-своему планировали жизнь с ее странными и сложными поворотами, две пары глаз внимательно следили за разворачивавшимся перед ними представлением и строго критиковали каждого, кто в нем участвовал. На той стороне дороги, за зеленым забором и простиравшейся за ним аккуратно подстриженной лужайкой, за шторами на увитых плющом окнах сидели две старые девы, мисс Берта и мисс Моника Уильямс, и словно из театральной ложи наблюдали за разыгрывавшимися перед ними событиями. Крепнущая дружба трех семей, помолвка Гарольда Денвера с Кларой Уокер и Чарльза Уэстмакотта с ее сестрой, опасное увлечение, возникшее к вдове у доктора Уокера, экстравагантное поведение его дочерей и причиненные ими отцу страдания – все это не ускользнуло от зорких глаз старых дев. Младшая Берта улыбалась или вздыхала, говоря о влюбленных, а старшая Моника хмурилась или пожимала плечами при разговорах о старшем поколении. Каждый вечер они обсуждали увиденное днем, и их скучная, однообразная жизнь обретала разнообразие и расцвечивалась яркими красками от происходившего с соседями, как чистая стена отражает преломленный свет маяка.

Так уж было суждено, что на склоне лет они пережили одно очень памятное приключение, после чего заново начали вести счет жизненным событиям.

В ночь после описанных выше перипетий Моника Уильямс ворочалась в постели, страдая от бессонницы, как вдруг ей в голову пришла мысль, от которой она села на кровати, вздрогнула и ахнула.

– Берта, – сказала она, толкнув сестру в плечо, – я оставила открытым выходящее на улицу окно.

– Нет, Моника, не оставила. – Берта тоже села в кровати и также вздрогнула вслед за сестрой.

– Я уверена. Помнишь, я забыла полить цветы и открыла окно, а тут Джейн позвала меня, чтобы узнать насчет варенья, и с тех пор я в комнату больше не входила.

– Боже праведный, Моника, какое счастье, что нас не убили прямо в постелях. На прошлой неделе в Форест-Хилле ограбили один дом. Может, спустимся вниз и закроем окно?

– Одна я идти не решаюсь, разве что ты пойдешь со мной. Надень тапочки и халат. Свеча нам не нужна. Идем-ка вместе, Берта.

Два небольших белых пятна наугад двинулись в темноте. Заскрипели ступени, взвизгнули двери, и сестры оказались у выходящего на улицу окна. Моника осторожно опустила раму и заперла окно на задвижку.

– Какая дивная луна! – восхитилась она, выглядывая наружу. – Видно, как днем. Как мирно и покойно спят дома напротив! Очень грустно видеть на номере первом табличку «Сдается внаем». Интересно, как в номере втором воспримут отъезд нынешних жильцов. Что до меня, так лучше бы съехала эта жуткая женщина из третьего номера со своими короткими юбками и змеей в придачу. Ой, Берта, ты только посмотри, посмотри!

Она вдруг понизила голос до опасливого шепота и указала на дом Уэстмакоттов. Берта ахнула от ужаса и, схватив сестру за руку, замерла, глядя на коттедж.

В выходившей окнами на улицу комнате горел свет – слабый и мерцающий, словно от тонкой свечи. Штора была задернута, но сквозь нее пробивался тусклый свет. На улице, в саду спиной к дороге стоял человек, силуэт которого четко виднелся на фоне освещенного квадрата. Руки он держал на притворе окна и наклонился вперед, словно пытаясь заглянуть за штору. Он стоял так неподвижно, что, несмотря на полную луну, сестры бы его и не заметили, если бы не предательский свет из-за шторы.

– Господи боже! – ахнула Берта. – Это грабитель.

Но ее сестра мрачно поджала губы и покачала головой.

– Посмотрим, – прошептала она. – Может, кто и похуже.

Человек вдруг быстро, но осторожно выпрямился и начал медленно тянуть вверх оконную раму. Затем занес колено на подоконник, оглянулся по сторонам, не видит ли кто его, и проник в комнату. Для этого ему пришлось отодвинуть штору. И тут зрительницы увидели, откуда шел свет. Посередине комнаты неподвижно, как изваяние, стояла миссис Уэстмакотт с горящей свечой в правой руке. Сестры на мгновение увидели ее суровое лицо и белый воротник. Затем штора вновь задернулась, и обе фигуры скрылись из виду.

– О, эта жуткая женщина! – воскликнула Моника. – Страшная, ужасная женщина! Она его ждала. Ты собственными глазами это видела, Берта.

– Тише, дорогая, тише, и слушай! – ответила ее более снисходительная сестра.

Они снова подняли оконную раму и принялись подглядывать из-за штор.

Долгое время в доме царила тишина. Свет никуда не двигался, словно миссис Уэстмакотт оставалась на одном месте, однако перед нею перемещалась тень, указывая на то, что полночный гость ходил туда-сюда. Один раз старые девы ясно разглядели его фигуру с протянутыми руками, словно он к кому-то взывал или о чем-то умолял. Затем раздался глухой стук, крик, шум чего-то упавшего, свеча погасла, а темная фигура в ярком лунном свете выпрыгнула из окна, бросилась бежать через сад и скрылась в кустах на противоположной стороне улицы.

Лишь тогда старушки поняли, что у них на глазах разыгралась трагедия.

– Помогите! На помощь! – закричали они высокими тонкими голосами, сначала нерешительно, но затем все громче, пока весь Заповедник не огласился их воплями.

В домах на другой стороне улицы зажглись все окна, зазвенели цепочки, отодвинулись засовы, распахнулись двери, и соседи бросились на выручку. Гарольд с палкой, адмирал со шпагой и в длинном коричневом пальто, из-под которого виднелись босые ноги. Наконец, к ним присоединился доктор Уокер с кочергой в руках, и они побежали на помощь Уэстмакоттам. Дверь там была уже распахнута, и мужчины с грохотом вбежали в прихожую.

Чарльз Уэстмакотт с побелевшими губами стоял на коленях на полу и придерживал руками голову тетки. Миссис Уэстмакотт лежала, распростершись, в своем обычном платье, все еще сжимая в руке погасшую свечу. Следов ран не было заметно, но она была бледная и неподвижная – явно без сознания.

– Слава богу, что вы пришли, доктор, – произнес Чарльз, поднимая глаза. – Скажите, что с ней, и что мне надо делать.

Доктор Уокер опустился на колени рядом с лежащей женщиной, провел левой рукой по голове, а правой пощупал пульс.

– Ей нанесли сильный удар, – проговорил он. – Скорее всего, тупым предметом. Вот сюда, за ухом. Но она удивительно крепкая женщина. Пульс медленный и хорошего наполнения. Хрипов при дыхании нет. Полагаю, что ее просто оглушили, и она вне опасности.

– Слава богу!

– Надо уложить ее в постель. Отнесем ее наверх, а потом я пришлю к ней девочек. Но кто же это сделал?

– Какой-то грабитель, – ответил Чарльз. – Видите – окно открыто. Она, скорее всего, услышала его и спустилась вниз, потому что никогда никого и ничего не боится. Как же жаль, что она меня не позвала.

– Но она одета…

– Иногда она засиживается допоздна.

– Да, я засиделась, – раздался голос. Вдова открыла глаза и посмотрела на них, часто моргая от света лампы. – Злодей проник через окно и ударил меня тяжелой дубинкой. Можете так и сказать полиции, когда она приедет. А еще он был низкорослый и толстый. Чарльз, подай мне руку, я пойду наверх.

Однако духом миссис Уэстмакотт была сильнее, чем телом, поскольку, с трудом поднявшись на ноги, она ощутила головокружение и непременно бы упала, не подхвати ее Чарльз. Ее отнесли наверх и уложили на кровать. Доктор остался понаблюдать за ней, Чарльз отправился в полицейский участок, а Денверы принялись охранять перепуганных служанок.

Глава 17. Наконец в порту

Новый день занялся задолго до того, как обитатели Заповедника разошлись по домам. Полиция закончила опрос свидетелей, и жизнь вновь вернулась в свою привычную колею. Миссис Уэстмакотт оставили спокойно спать после того, как ей дали небольшую дозу хлораля[18]18
  Хлораль (хлоральгидрат) широко использовали во второй половине XIX – первой половине ХХ века в качестве снотворного и седативного средства.


[Закрыть] для успокоения нервов, а голову обмотали смоченным в настое арники полотенцем. Поэтому адмирал немного удивился, когда примерно в десять утра получил от нее записку с просьбой сделать одолжение и зайти к ней. Он поспешил к соседке, опасаясь, как бы ей не стало хуже, но его страхи рассеялись, когда он увидел ее сидящей на кровати рядом c Кларой и Идой Уокер, которые ухаживали за ней. Она сняла платок и надела чепец с розовыми лентами и темно-бордовый халат с изящными складками на воротнике и рукавах.

– Мой дорогой друг, – обратилась она к адмиралу, когда тот вошел, – хочу напоследок сказать вам несколько слов. Нет, нет, – продолжила она, заметив смятение у него на лице, – я и не думаю умирать еще по крайней мере лет тридцать. Женщине не пристало умирать раньше семидесяти. Клара, пожалуйста, попросите отца пройти в комнату. А вы, Ида, передайте мне сигареты и откройте бутылку портера.

– Так вот, – продолжала она, когда адмирал расположился в комнате. – Сама не знаю, что вам и сказать, адмирал. С вами нужно разговаривать напрямик.

– Честное слово, мадам, я не знаю, о чем это вы.

– О вашей задумке в этакие-то годы отправиться в плавание и оставить дома такую милую и терпеливую жену, которая и так за всю жизнь слишком мало вас видела. Вам-то хорошо, у вас будет жизнь, полная перемен и новых впечатлений, однако вы и не думали, как она будет мучиться в унылом лондонском жилище. Вы, мужчины, все одинаковы.

– Что ж, мадам, поскольку вы так много знаете, то вам, вероятно, известно, что я продал свою пенсию. Как мне жить, если я не стану работать?

Миссис Уэстмакотт вынула из-под одеяла большой конверт со штампом «Заказное» и перебросила его старому моряку.

– Ваше оправдание никуда не годится. Там ваши пенсионные документы. Посмотрите, все ли на месте, и все ли в них верно.

Он сломал печать, и наружу вывалились те самые бумаги, которые он двумя днями раньше передал Макадаму.

– И что мне с ними теперь делать?! – в замешательстве воскликнул адмирал.

– Положите их в безопасное место или попросите сделать это кого-нибудь из друзей, и если вы человек долга, то отправляйтесь к жене и просите у нее прощения за то, что хоть на минуту задумывались покинуть ее.

Адмирал провел рукой по испещренному морщинами лбу.

– Очень великодушно с вашей стороны, мадам, – проговорил он. – Очень великодушно и любезно. Я знаю, что вы верный друг, но эти бумаги связаны с деньгами, и, хотя мы в последнее время оказались на мели, мы еще не в таком бедственном положении, чтобы обращаться к друзьям. Когда таковое случится, мадам, мы в первую очередь побеспокоим вас.

– Не будьте смешным! – сказала вдова. – Вы ничего не знаете об этом деле, однако пытаетесь диктовать законы. Я по-своему решу его, а вы возьмете бумаги, поскольку я не оказываю вам милость, а лишь восстанавливаю справедливость и возвращаю украденное.

– Это как, мадам?

– Я вам сейчас объясню, хотя вы могли бы поверить даме на слово, не задавая вопросов. Теперь скажу, что разговор останется сугубо между присутствующими, и он не должен выйти за пределы этих стен. У меня есть свои причины не открывать это дело полиции. Как по-вашему, кто меня ударил сегодня ночью?

– Какой-то негодяй, мадам. Не знаю, кто он такой.

– А вот я знаю. Это тот же субъект, который разорил или пытался разорить вашего сына. Мой единственный брат Джереми.

– Ага!

– Я вам о нем расскажу, расскажу совсем немного, поскольку он натворил столько, что мне не хочется об этом говорить, а вам не захочется слушать. Он всегда был негодяем, сладкоречивым и внушающим доверие, но все равно – опасным и изворотливым негодяем. Если я отрицательно отношусь к мужчинам, то истоки подобного отношения лежат в детстве, которое мы с ним провели вместе. Он мой единственный поныне здравствующий родственник, поскольку другой мой брат, отец Чарльза, был убит во время восстания сипаев.

Отец наш был богат и после смерти оставил нам с Джереми приличное состояние. Однако он прекрасно знал Джереми и не доверял ему, поэтому вместо того, чтобы отдать ему всю причитавшуюся долю, он часть ее передал мне, велев почти на самом смертном одре сохранить ее в доверительном управлении для моего брата и использовать эту часть в его интересах, если тот промотает свое состояние или каким-то образом лишится его. Это решение должно было оставаться втайне между мною и отцом, но, к сожалению, его слова подслушала сиделка, которая потом передала их Джереми. Вот так он узнал, что у меня в доверительном управлении находятся его деньги. Полагаю, табак не повредит моим умственным способностям, доктор? Спасибо. А вас, Ида, попрошу подать мне спички.

Она закурила сигарету, откинулась на подушку и принялась пускать синеватые кольца дыма.

– Не смогу точно сказать, сколько раз он пытался выцарапать у меня эти деньги. Он на меня давил, льстил, угрожал и уговаривал – делал все, на что способны мужчины. Я же не отдавала эту сумму, предчувствуя, что она в свое время ему понадобится. Когда я услышала об этом омерзительном деле, о его бегстве и о том, что он бросил компаньона на произвол судьбы, но более всего – о том, что моему другу пришлось отказаться от всех доходов, чтобы расплачиваться за махинации моего брата, я решила, что нужда в этих деньгах настала. Вчера я отправила Чарльза к мистеру Макадаму, и его клиент, узнав всю подноготную этого дела, великодушно согласился вернуть пенсионные документы и взять обратно заплаченные им деньги. Не благодарите меня, адмирал. Уверяю вас, что это благодеяние обошлось мне очень дешево, поскольку сделано было на средства моего братца. Могла ли я найти им лучшее применение?

Я считала, что он наверняка скоро со мной свяжется, и не ошиблась. Вчера вечером мне принесли записку с его обычными причитаниями и раболепствованиями. Он вернулся из-за границы, рискуя жизнью и свободой, лишь для того, чтобы попрощаться с единственной сестрой и попросить прощения за все причиненное мне зло. Он больше никогда не станет меня тревожить и просит лишь о том, чтобы я передала ему деньги, которые я храню в доверительном управлении. Их вкупе с тем, что у него уже есть, будет достаточно, чтобы он начал жизнь заново честным человеком в другом, новом мире, где он будет всегда помнить и молиться о своей спасительнице-сестре. Записка была написана именно таким слогом и заканчивалась мольбой не закрывать окон на защелку в три часа ночи в комнате, выходящей на улицу, когда он явится получить от меня прощальный поцелуй.

Каков бы он ни был, я не смогла предать его, когда он мне доверился. Я не ответила на записку, но пришла в комнату в назначенный час. Он влез в окно и стал умолять меня отдать ему деньги. Он ужасно изменился, исхудал, осунулся и говорил, как безумец. Я сказала ему, что потратила его деньги. Он заскрежетал зубами и с руганью настаивал, что это были его деньги. Я ответила, что истратила их на него же. Он спросил, каким образом. Я заявила, что пыталась сделать его честным человеком и поправить результаты его мошенничества. Он разразился проклятиями, что-то вытащил из внутреннего кармана пальто – по-моему, дубинку – и ударил меня. Больше я ничего не помню.

– Вот мерзавец! – воскликнул доктор. – Но полиция наверняка ищет его по горячим следам.

– Вряд ли его, – спокойно ответила миссис Уэстмакотт. – Поскольку мой брат очень высокого роста и худой, а полиция разыскивает толстого коротышку, не думаю, что его поймают. По-моему, лучше всего, чтобы такие семейные дела решались в узком кругу.

– Любезная мадам, – сказал адмирал, – если моя пенсия и вправду выкуплена на деньги этого человека, то я приму ее с чистой совестью. Вы вновь вернули нам солнце, когда над нами сгустились черные тучи, поскольку мой сын настаивает, чтобы я вернул полученные мною деньги. Теперь он может их оставить, чтобы расплатиться с долгами. За все сделанное вами я могу лишь молить Бога, чтобы Он хранил вас, что же до благодарности, то я даже не могу…

– Тогда прошу вас – и не надо, – ответила вдова. – А теперь, адмирал, бегите домой и помиритесь с миссис Денвер. Уверена, что будь я на ее месте, то еще долго бы вас не простила. Что касается меня, то я уеду в Америку, когда туда отправится Чарльз. Вы ведь возьмете меня с собой, верно, Ида? В Денвере строится колледж, где для женщин будущего будут разрабатываться методы для борьбы за жизнь и прежде всего – для битв с мужчинами. Несколько месяцев назад комитет предложил мне ответственный пост в преподавательском штате, и теперь я решила принять приглашение, поскольку женитьба Чарльза освобождает меня от последних уз, связывающих меня с Англией. Пишите мне время от времени, друзья мои, по адресу: Денвер, колледж эмансипации женщин, профессору Уэстмакотт. Оттуда я стану наблюдать за ходом нашей славной борьбы в старой и консервативной Англии, а если понадобится, то вы снова найдете меня здесь, сражающуюся в первых рядах. Прощайте… Но не вы, девушки, хочу сказать вам еще несколько слов.

– Дайте мне ваши руки – вы, Клара, и вы, Ида, – начала миссис Уэстмакотт, когда женщины остались втроем. – Ах вы, игривые кошечки, вам не стыдно смотреть мне в глаза? Вы что же, и вправду подумали, что я ослепла и не замечу вашего маленького заговора? Должна сказать, что он прекрасно удался, и считаю, что вы мне нравитесь такими, как вы есть. Но все ваши старания были совершенно напрасны, поскольку даю вам слово, что я твердо решила, что не имею никаких видов на вашего отца.

Через несколько недель наши старые девы со своего наблюдательного пункта следили за поднявшейся в Заповеднике суетой, когда туда прибыли украшенные цветами и лентами кареты, запряженные двойками лошадей, чтобы увезти двух девиц, которым суждено было вернуться замужними дамами. И сами они в хрустящих шелковых платьях отправились, согласно приглашениям, на большой двойной свадебный прием, дававшийся в доме доктора Уокера. Пили за здоровье, смеялись, молодожены переоделись, их осыпали рисом, и когда вновь подъехали кареты, еще две семейные пары отправились в путешествие, кончающееся лишь с самой жизнью.

Чарльз Уэстмакотт теперь – преуспевающий хозяин ранчо в западном Техасе, где он и его очаровательная крошка-жена стали самыми популярными людьми в округе. С теткой они видятся редко, но время от времени читают в газетах статьи, что в Денвере появился центр просвещения, где куются грозные молнии, которые однажды поставят сильный пол на колени. Адмирал с женой по-прежнему живут в коттедже номер один, а Гарольд с Кларой обосновались во втором номере, где проживает и доктор Уокер. Что же до бизнеса в Сити, то он был перестроен, и благодаря энергичности и способностям младшего компаньона преодолел последствия урона, нанесенного ему старшим компаньоном. Однако в атмосфере уютного и обустроенного дома Гарольд может реализовывать свое желание освобождаться от корыстных целей и низменных стремлений, которые обуревают человека, работающего на финансовом рынке в этом огромном Вавилоне. Когда он каждый вечер возвращается с бурлящей и суетливой Трогмортон-стрит на тихие обсаженные деревьями улицы Норвуда, то всякий раз убеждается, что можно исполнять свои обязанности в шумном Сити, но душою жить за его пределами.