Текст книги "Банда Тэккера"

– А вы зачем сюда попали, мистер? – спросила Дорис. Она уже вставила ключ в замок, но не повертывала его. – Куда это вы, собственно, направляетесь?

– Я думал, туда же, куда и вы.

Дорис засмеялась.

– Напрасно вы так думали, напрасно. Вы вообще слишком много думаете, даже для такого гадкого мальчика, как вы. Ну, скажите «спокойной ночи», ступайте домой и ложитесь спать.

– Не могу.

– Разве у вас нет дома?

– Нет. У меня ничего, ничего нет. Я не могу спать, когда вас нет рядом. Вот сейчас мне так сладко спалось, как еще никогда в жизни. Такой сладкий, сладкий сон – точно мед.

– Вот это мило! Говорить девушке, что ее общество нагоняет на вас сон!

– Да, да, я именно это и хотел сказать. Вы не знаете, как это хорошо, когда, наконец, можешь уснуть. – Дорис снова повернулась к двери.

– Не уходите, Дорис! – крикнул Генри. – Прошу вас!

– Мы можем пообедать сегодня вместе, если хотите, а то встретимся после спектакля.

– Нет, я не могу так долго ждать. Вы не понимаете, Дорис. – Он обнял ее. Нежно прижимая ладони к ее спине, приблизил свое лицо к ее лицу. – Позвольте мне остаться с вами, пожалуйста.

– Нет уж, прошу вас, мистер Уилок.

– Я не в том смысле, нет, не так – просто побыть подле вас. Пожалуйста, Дорис. – Его губы коснулись ее щеки. – Пожалуйста, пожалуйста, – шептал он.

Дорис отвела его руки.

– Идите домой, – сказала она мягко, – пока вы все не испортили. – Она взяла его руку и сжала ее. – Спокойной ночи, – сказала она задушевно и улыбнулась. – Спасибо за все, я замечательно провела вечер, просто чудесно.

Генри не выпускал ее руки. На секунду Дорис охватил страх – в лице Генри было столько муки и столько страстного желания уйти от этой муки. Дорис не знала, что он сейчас может сказать или сделать.

– Дорис! – крикнул Генри. – Можете вы исполнить мою просьбу? Сейчас, понимаете? Выходите за меня замуж. Только сейчас, сию минуту. Мы поедем на этом же такси в Гринвич или Эклтон и там поженимся.

– Вы сами не понимаете, что говорите. – Дорис высвободила руку. – Поезжайте домой и выспитесь, пока не натворили какой-нибудь беды.

– Я знаю, что говорю. За кого вы меня принимаете? Я говорю серьезно. Дорис, если вы сделаете это для меня, вы будете лучшая, прекраснейшая женщина в мире. Вы не понимаете! Прошу вас, Дорис. Я знаю, что не так говорю. Я знаю, что здесь не место и на время. – Он окинул взглядом прихожую и придвинулся к ней ближе. – Но так нужно, нужно, непременно нужно! – крикнул он. – Вы нужны мне.

Дорис отступила на шаг.

– Я просто не знаю, что вам сказать. – Она была в смущении. – Это так неожиданно.

– Я знаю, что делаю. Я не мальчик. Так должно быть, должно быть!

– Ах ты господи… Право… Ну, какой же вы чудной.

– Да, я чудной! Ха, ха, такой чудной, что чертям тошно.

– Нет, я хочу сказать… и во всяком случае… Я не могу этого сделать.

– Почему?

– Потому что не могу. То есть, сейчас не могу. Может быть, после, я не знаю. Как я могу знать? Дайте мне опомниться.

– Когда вы не взяли денег, я тут же понял, что сейчас самое время. Вы мне нужны, именно вы.

Ее победа над деньгами вошла в него, как любовь. Когда Дорис восторжествовала над тем, что погубило его, это стало и его торжеством, и оно зажглось в нем, как любовь, и он не мог отказаться от него.

– Я не из таких, – сказала Дорис. – Брак для меня – очень серьезное дело.

– А для меня, по-вашему, как? Я никогда не был женат. Вы первая девушка, которой я делаю предложение. – Внезапно он вспомнил, почему он никому не делал предложения, но отогнал от себя эту мысль.

– Я совсем не знаю вас, – возразила Дорис. – Знаю только, что вы очень милый, и очень много выпили, и говорите так, что сразу видно, что вы очень много выпили.

– Вы думаете, я пьян? Я пьян вами. Вы думаете, я вроде тех мальчишек с Бродвея – нахлещется виски, а наутро проснется в постели с какой-нибудь шлюхой и… поздравляю вас с законным браком!

– Я просто не знаю, что и подумать. Скажите-ка лучше спокойной ночи, как пай-мальчик, ступайте домой и ложитесь спать, а потом мы с вами встретимся. Мы-будем встречаться, сколько вы захотите.

Прежде чем Генри успел ответить, Дорис торопливо поцеловала его, так что поцелуй пришелся ему в нос, оттолкнула его, распахнула дверь, скользнула в комнату и, захлопнув дверь, заперла ее на ключ.

– Не уходите! – от напряжения голос его сорвался.

Стекло на двери было задернуто занавеской. Дорис откинула ее, засмеялась и послала ему воздушный поцелуй.

Генри всем телом навалился на дверь.

– Пожалуйста! – закричал он. – Прошу вас, Дорис, пожалуйста!

Он замер, прижавшись к двери. Ее губы зашевелились, беззвучно складывая слова: «Бяка, бяка». Она снова засмеялась, помахала ему рукой, послала воздушный поцелуй и ушла. Он слышал, как она поднималась по лестнице. Ее шаги звучали легко, звонко и как-то радостно. Шаги уже давно стихли, а Генри еще долго стоял, прижавшись к двери. Он боялся обернуться и увидеть перед собой пустой вестибюль. В окна проникал рассвет, и все вокруг стало серым и, казалось, пахло чем-то серым. Это было ощущение, и цвет, и запах тяжелого и холодного, как камень, одиночества.

Потом Генри начал прислушиваться к самому себе, Он прислушивался, ожидая обнаружить страх. И с удивлением заметил, что страха больше нет. И беспокойства тоже больше нет – одно ликование. Тревога улеглась. Хаос рассеялся. Генри почувствовал усталость, блаженную усталость человека, уже растянувшегося в постели. Он вдруг понял, что чувство это появилось у него давно, быть может, час назад, но он просто его не замечал.

Генри медленно спустился по лестнице, вышел на тротуар. Такси еще ждало его. Он оглядел улицу. Ум его был ясен и спокоен. Потребность говорить, говорить, говорить и рвать свой мозг на части, чтобы говорить, прошла. Генри втянул в себя воздух, и воздух был сладок. Тело сладко ныло от усталости. Мозг сладостно томился по сладкому покою постели.

«Ну, что вы скажете? – подумал Генри. – Вот она – любовь. Она пришла. Это любовь». – Он покачал головой и радостно рассмеялся.

Уже много лет он со страхом думал о том, что, должно быть, принадлежит к тому сорту мужчин, которым не дано полюбить.

5

В то же утро, попозже, Тэккер вызвал к себе Джо и сказал ему, что решил послать его в Канаду, в Уинсор, чтобы он поместил там в надежное место наличные капиталы всех банков, входящих в синдикат. Тэккер назвал Джо человека, с которым поддерживал связь еще со времен сухого закона.

План Тэккера состоял в следующем: если Фикко все-таки схватит кого-нибудь из лотерейщиков и возьмет его за глотку, требуя выкупа, то у того попросту не окажется денег для уплаты. Тэккер сказал, что через его агента в Уинсоре нетрудно наладить дело так, чтобы лотерейщики могли ежедневно выплачивать выигрыши из канадских денег. Конечно, это сложно и требует расходов, но по крайней мере безопасно. Человек, с которым был связан Тэккер, орудовал в одном из крупнейших банков в Канаде.

Джо тут же заявил, что Лео это не должно коснуться. Пусть работает по-старому.

– Я не хочу пускаться с ним в долгие объяснения, – сказал он.

– Опять этот сосунок! – сказал Тэккер. – Вечно мы должны с ним нянчиться. Когда же он, наконец, подрастет?

Но Джо стоял на своем, и Тэккер в конце концов согласился, чтобы Лео работал по-старому, но все остальные лотерейщики до единого должны подчиниться новому порядку. Тэккер был убежден, что Фикко не тронет Лео. Потому он и уступил Джо.

После этого Джо в течение всего дня тщетно пытался разыскать Уилока по телефону, чтобы сообщить ему о решении Тэккера. В конторе Уилока никто не знал, где он. Слуга на Парк авеню ответил, что он его не видел, на квартире в центре экономка отвечала то же самое. На квартире в Сентрал Парк Уэст никто не подходил к телефону.

Уилок оказал экономке и дворецкому, что хочет спать и чтобы никто ни по какому поводу не смел его беспокоить. Если же кто-нибудь его побеспокоит, то первое, что он сделает, – это выгонит их обоих вон, а телефон вышвырнет в окно.

К вечеру Джо дозвонился к Бэнту. Старик оказал, что он был с Уилоком в Главном управлении и получил разрешение на револьвер, после чего Уилок ушел куда-то, а куда – это ему неизвестно. Надеюсь, добавил Бэнт, что Уилок пошел к врачу, – честное слово, у парня такой вид, что ему дорога в больницу, если не прямо на кладбище.

После этого Джо перестал разыскивать Уилока. Вечером он сел в поезд, идущий в Канаду, и, ложась спать, засунул под подушку 192000 долларов наличными деньгами.

Бауер оставил себе среду на то, чтобы «все обдумать». В четверг днем, как только Лео приехал в банк, помещавшийся на квартире у Джо, Бауер подошел к нему и сказал:

– Мне нужно поговорить с вами сегодня вечером по очень важному делу.

– Хорошо, – сказал Лео, – я еще не знаю, когда буду дома, но, если хотите, заезжайте ко мне и подождите.

– Подите сюда на минутку, – сказал Бауер. Он прошел из кухни в столовую, где никого не было. – Если вы ничего не имеете против, – сказал он, – я бы предпочел встретиться с вами где-нибудь, где вы обычно ужинаете, в каком-нибудь ресторане, там удобнее будет поговорить.

– Да видите ли… – Лео засмеялся. – Все эти дни я так занят, что вообще забываю о еде. – Он хотел было спросить Бауера, о чем это он хочет с ним поговорить и почему это требует столь сложных приготовлений. Но мысль о ресторане удержала его. Он подумал, что и в самом деле неплохо бы для разнообразия поужинать в ресторане, где можно заказать все, что хочется; дома жена отказывалась готовить ему любимые кушанья, потому что они ему вредны. – Я всегда ем дома, – сказал он, – но вы знаете, Фредди, я рад помочь вам, даже после того, что вы сделали. Если для вас это удобнее, я поужинаю сегодня в ресторане. – Ему представился сочный кусок мяса, приправленный чесноком и плавающий в жире. При одной мысли об этом у него потекли слюнки. Давным-давно не ел он таких блюд из-за высокого кровяного давления.

– Я не хочу, чтобы вы делали мне одолжение, – сказал Бауер. Он опустил глаза. – Поужинайте дома, а потом мы можем прогуляться немного и поговорить на улице с глазу на глаз. Скажите только, когда вы будете дома, чтобы мне вовремя прийти.

– Ну хорошо, хорошо. Я ведь ничего не имею против. Могу ради вас поужинать и в ресторане. Я рад сделать для вас все, что могу.

– Нет, – сказал Бауер. – Я не приду.

Лео засмеялся и шутливо подтолкнул Бауера локтем.

– По правде говоря, – сказал он, – для меня это предлог сбежать от стряпни моей старухи.

– Если так, хорошо, если вы сами этого хотите. Но только вы сами этого хотели. Не я, а вы.

– Ладно, ладно, – сказал Лео. – Я сам этого хочу.

6

Свидание было назначено на девять часов в «Румынском подвале» – маленьком ресторанчике в конце Лексингтон авеню.

Бауер сначала не собирался сам идти туда, но все-таки пришел. В семь часов он закончил работу и поехал домой обедать. В то время он еще не знал, пойдет ли в ресторан. Он мог этого не делать. Уолли сказал, что нужно только позвонить по телефону Фикко, что Бауер и сделал, и попросить передать несколько слов Уолли, что он тоже сделал. А теперь он со всем этим покончил и был свободен и мог отправиться на зиму в Майами.

Однако Бауер не чувствовал себя свободным. Обедать он не мог. Ему казалось, что его стошнит, если он только возьмет что-нибудь в рот. Он сидел неподвижно, свесив голову над тарелкой, зажав вилку в неподвижной руке.

– У тебя такой вид, словно тебе подали отраву, – сказала Кэтрин.

– Может быть, это и есть отрава. – Бауер оттолкнул тарелку и встал. – Почему бы тебе не отведать? Травиться – так вместе.

В своих отношениях они снова вернулись к исходной точке.

– Куда ты идешь? – спросила Кэтрин.

– Я ухожу. У-хо-жу! Ухожу.

– Но ты ведь ни к чему не притронулся.

Бауер не ответил и ушел молча, даже не взглянув на жену. Он направился к Бойлу. Его словно давила какая-то тяжесть. Он не понимал, что с ним. «А может быть, мистер Минч не придет? – внезапно подумал он. – А может быть, те не придут?»

Бауер повернул обратно и пошел к станции метро. «Не мешает и мне поехать туда, – думал он, – чтобы посмотреть, все ли в порядке».

Если мистер Минч придет, а те не придут, можно будет поговорить с ним о чем-нибудь, попросить еще раз, чтобы он отпустил его. Если те придут, а мистер Минч не придет, он скажет им, что очень жаль, но ничего не вышло; да, ничего не вышло, и это не его вина, он ничего не мог сделать, не вышло и все.

Бауер прибавил шагу. Чувство давящей тяжести понемногу проходило. Он шел, высоко подняв голову, размахивая руками, как человек, который нашел предлог сделать то, что ему хотелось.

Крутая железная лестница вела вниз, в «Румынский подвал». Окна ресторана были еле видны с улицы. Все же в одном из окон болталась синяя вывеска с белой надписью: «Обед из 10 блюд. Десять (10) блюд. С первосортной закуской и супом. 55 центов».

Хлеб считался первым блюдом, масло – вторым, салат из капусты – третьим.

Зал ресторана был узкий и не очень длинный. У самой двери стояла конторка кассира, за которой сидел мальчик лет четырнадцати и читал книгу. Это был сын хозяина. Дальше тянулись ряды белых мраморных столиков. Кафельный пол был посыпан опилками, а выкрашенные под дуб стены разукрашены завитушками из разноцветной жести.

Когда Бауер вошел в ресторан, обеды уже кончились, и в зале было почти пусто. Кроме мальчишки-кассира, читавшего книгу, там находилось еще четверо посетителей и официант. Мальчишка был пухлый и бледный, в роговых очках. Он сидел, уткнувшись в книгу. Густые темные волосы падали ему на лоб. Временами он откидывал их рукой. На официанте была блестящая черная суконная куртка с золотой тесьмой по бортам и на обшлагах. Вид у него был болезненный и несмелый. Редкие, седеющие волосы были зачесаны на косой пробор и гладко прилизаны. От просвечивающей сквозь волосы кожи они казались совсем седыми.

Официант принес Бауеру корзиночку с хлебом, стакан воды, меню, салфетку, вилку с ножом, две ложки, большую и маленькую, – все зараз – и молча принялся все это расставлять и раскладывать. Масло он приберег напоследок, чтобы Бауер съел поменьше хлеба.

– Мне ничего не нужно, – я хочу подождать здесь приятеля, – сказал ему Бауер.

Официант ничего не ответил. Он унес хлеб.

Бауер сидел лицом к двери. Он смотрел не отрываясь на железные ступеньки, ведущие на улицу. Ему был виден край тротуара и ноги прохожих. Он сидел и барабанил пальцами по мраморной доске стола. Внезапно он почувствовал, что во рту у него горит, и лицо горит, и изо рта, как из горячей печи, пышет жаром. Он выпил воды.

Через несколько минут Бауер встал и пошел к телефонной будке в конце зала. Ему хотелось что-нибудь делать. Он начал просматривать телефонную книгу. В списке абонентов не было никого, кому бы он мог позвонить. Он никого не знал достаточно близко. Бауер перелистывал страницы и смотрел на фамилии. Каждая из них – человек, и все они ему чужие. В Нью-Йорке семь-восемь миллионов жителей, и он прожил среди них всю свою жизнь и никого не знает. Никого. Во всяком случае, никого не знает так близко, чтобы позвонить и сказать: «Хэлло! как поживаете? Вот, захотелось узнать, как вы поживаете». И его никто не знает. Кто по-настоящему его знает? Кто помнит, кем он был, и кто знает, какой он теперь? Он был ребенком, мальчиком, юношей, мужчиной… а кто помнит его ребенком, мальчиком, юношей, кто знает его сейчас?

Бауер оглядел зал. Лео еще не было. Тогда Бауер вошел в телефонную будку. Ему казалось, что если он поглядит на телефон, то, может быть, ему придет на ум кто-нибудь, кому можно позвонить. Он долго стоял, не двигаясь с места, и думал. Он не пытался кого-нибудь припомнить. В сущности, он не знал даже, о чем думает. Просто стоял и думал. Потом спохватился, что давно стоит перед аппаратом, опустил монету и вызвал справочную.

Монета выскочила обратно, и женский голос ответил:

– Справочная.

Бауер спросил телефон Фредерика И.Бауера и назвал свой адрес.

– Одну минутку, – ответил голос.

Бауер смотрел сквозь стеклянную дверь будки и ждал. Он видел лестницу, ведущую на улицу, и край тротуара над нею, но ноги прохожих не были ему видны.

– Простите, сэр. У нас не значится телефона на имя Фредерика И., повторяю – И.Бауера по этому адресу.

– Должен быть.

– Простите, нет, сэр.

– Может быть, на имя Кэтрин Бауер?

– Простите, сэр, но по этому адресу у нас не значится телефона на имя Бауер. Есть три Фредерика Бауера, но все по другим адресам.

– Ну хорошо, не беспокойтесь. Я как-нибудь разыщу.

Бауер повесил трубку на рычаг, но из отнял руки, Он держал трубку, глядел в микрофон, ждал и думал. Потом пожал плечами.

«По крайней мере, это ничего не стоило», – сказал он себе.

Он вернулся к своему столику. Официант снова наполнил стакан водой. Когда Бауер сел, официант подошел и начал возиться у стола, перекладывая приборы. В руке он держал мокрую, засаленную салфетку.

– Ну как? Еще не пришел? – Официант улыбался.

Из потока одиночества, затоплявшего Бауера, взмыла слабая волна ненависти.

– В чем дело? – крикнул он. – Вы что, торопитесь освободить столик?

– Разве я что-нибудь говорю?

– Никого же нет. Вы ничего не теряете оттого, что я тут сижу.

– Да я, так или иначе, все равно буду здесь до двенадцати часов – какая же мне разница? Просто я подумал, может, вы хотите что-нибудь заказать.

– Что за безобразие! Нельзя тут у вас подождать, что ли?

– Ждите, ждите. Кто вам мешает? Ждите, сколько влезет. Все в порядке.

– Вот. – Бауер вынул 5 центов и бросил через стол официанту. – Я плачу вам за стол, чтобы вы оставили меня в покое.

Официант придавил монету пальцем и пододвинул ее обратно, к Бауеру.

– Так не годится, мистер, – сказал он. – Вы сами знаете. Я принесу вам еще воды.

Он ушел, а Бауер подумал вдруг: «Зачем я с ним сцепился? Лучше было бы поболтать, чтобы скоротать время». Но когда официант принес воду, Бауер посмотрел на него насупившись; он уже не мог изменить отношения, навязанного ему ненавистью.

К вечеру потеплело, и когда Лео вошел в ресторан, шляпа у него была сдвинута на затылок. Пальто было нараспашку, и из-под пальто выглядывал пиджак и расстегнутая жилетка. Вид у Лео был растрепанный и неряшливый. Рубашка видна была до самого пояса. Серое, изборожденное морщинами лицо его было уныло, но сейчас он с довольным видом огляделся вокруг. Он уже по запаху чувствовал, что здесь можно поесть как следует.

Бауер встал и пошел ему навстречу.

– Я занял столик, – сказал он. – Я уж думал, что вы не придете.

– Сейчас только пять минут десятого. Я бы пришел минута в минуту, да некуда было поставить машину. В Нью-Йорке уже некуда ставить машины, столько их развелось.

– Вы, должно быть, хотели сказать, что сейчас без пяти минут десять?

– Нет, нет. Сейчас меньше. – Лео вынул часы. Было пятнадцать минут десятого. – Ну да, я немножко опоздал. – Он повесил пальто и шляпу на вешалку рядом со столиком. – Там какой-то автомобиль стоит перед самым рестораном. Казалось бы, надо приберегать эти места для своих посетителей, а не позволять разным мальчишкам торчать здесь со своими машинами. Что им тут делать? Только задирать девчонок. – Лео сел за столик и взял меню. – Вы уже поели? – спросил он.

Это была их машина. Бауер знал это. Они приехали. Они ждут. Значит, это случится, в самом деле случится. Он с трудом заставил себя заговорить.

– Да кто же приезжает сюда на машине? – сказал он.

Официант стоял возле столика. Он принес еще одно меню, корзиночку с хлебом и прибор для Лео.

– Как паштет из куриной печенки, ничего? – спросил Лео.

– А как же? Могу особенно его рекомендовать, я сам его ел, – ответил официант.

– Свежий?

– Если бы не свежий, мы бы не подавали.

– Если окажется несвежим, я запихну его вам в глотку, и вам придется съесть его еще раз.

Официант рассмеялся.

– Паштет свежий, – сказал он. – Я не голоден, но, пожалуйста, запихивайте в меня все, что угодно, я ничего не имею против.

Лео положил перед собой меню, вынул из жилетного кармана очки и надел их, предварительно протерев стекла бумажной салфеточкой.

– Люблю знать, что я ем, – объяснил он, принимаясь за изучение меню.

Какой-то человек быстро сбежал по ступенькам и остановился на пороге ресторана. Официант обернулся, но кассир не поднял головы от книги. Вошедший был невысок и коренаст; лицо плоское, щеки гладкие и розовые, как у ребенка. Под низким лбом поблескивали голубые глаза. Одет он был в непромокаемый плащ, черные вельветовые брюки и серую кепку.

– Здесь написано «суп с лапшой» и «миндальный суп», – сказал Лео. – А вы не можете подпустить мне немножко миндаля в лапшу?

Официант снова повернулся к Лео.

– Почему же нет, – сказал он. – Это не запрещена законом.

Человек, стоявший в дверях, медленно огляделся вокруг. Его взгляд скользнул по Бауеру, по спине Лео и, не задерживаясь, пополз дальше. Казалось, он изучал помещение. Человек посмотрел на дверь, ведущую в кухню, потом перевел взгляд на посетителей, сидевших за столиками.

Бауер смотрел на него. Не мог не смотреть, как бы ни старался. Он точно прирос к нему взглядом. Смотрел, не отрываясь, и не мог отвести глаз. Когда человек снова поднялся наверх, Бауер закрыл глаза и наклонился вперед. Он сидел, облокотившись на стол, и, чтобы не упасть, уперся лбом в ладони. Прикосновение к рукам успокоило его. Ощущение дурноты прошло, и он откинулся на спинку стула.

– Я принесу вам печенку, а вы пока выбирайте, – оказал официант и ушел на кухню.

– Послушайте, мистер Минч, скажите мне сейчас же, тут же на месте, что вы отпускаете меня. Сейчас, сию минуту. – Бауер снова наклонился над столом. Слова беспорядочно срывались у него с губ.

– Вы поешьте сначала, – сказал Лео. – А потом поговорим.

– Нет, не могу. Вы должны мне сказать. Сейчас же. Сию минуту!

Лео досадливо покачал головой.

– Я думал, вы хотите сообщить мне что-нибудь новенькое, – вздохнул он. – Думал, вы скажете, что будете теперь работать вовсю, чтобы загладить то, что наделали, и будете доверять вашему хозяину, который старается устроить для вас все как можно лучше. Съешьте что-нибудь.

Официант принес паштет из куриной печенки. Бауер посмотрел на официанта, приоткрыв рот. Потом повернулся боком к столу и снова уронил голову на руки.

– Вы что же, плакать тут будете, – сказал Лео, – и портить мне аппетит?

Он повернулся к официанту:

– Принесите ему чашку кофе. Может быть, потом он поест чего-нибудь.

Бауер не шевельнулся.

– Угощение эта счет фирмы, – сказал Лео.

Бауер сидел неподвижно, уткнув лицо в ладони.

– Вы слышите? Я плачу.

Бауер, казалось, не слышал.

– Не сидите так! – закричал Лео. – Сядьте как следует. Как я могу есть, когда вы так сидите?

Бауер не двигался. Лео наклонился и слегка толкнул его в плечо. Бауер, вздрогнув, отшатнулся от него и еще глубже зарылся лицом в ладони.

– Да что с вами такое? – спросил Лео. Он почувствовал тревогу и приподнялся со стула.

И тут они вошли. Их было трое. Один остановился в дверях. Все трое держали в руках обрезы.

– Фредди! – крикнул Лео. – Что вы сделали?

Он совсем приподнялся со стула и застыл, наклонившись над столом, упираясь в него руками. Его серое лицо пожелтело. Он бросил взгляд на человека, стоявшего в дверях, и на тех двоих, которые приближались, и снова повернулся к Бауеру. Бауер не поднял головы.

– Фредди! – взвизгнул Лео. – Что вы со мной сделали! – Он уже не смотрел на Бауера, он смотрел на тех двоих, с обрезами.

– Спокойней, папаша, – сказал розовощекий человек. – Спокойней, мы никого не тронем.

Лео повалился на стул. Он так тяжело упал на сидение, что голова его мотнулась назад. На изжелта-бледном лице начали проступать красные пятна. Одна рука беспомощно поднялась к груди и тотчас же беспомощно повисла. Казалось, он пытается что-то сказать: рот его открылся, и на шее медленно задвигался кадык, но он не произнес ни слова. Он не издал ни звука, слышно было только его дыхание. Он дышал носом, медленно, тяжело сопя.

– Ты пойдешь с нами, папаша, – оказал розовощекий. – Ну-ка, подымайся.

Лео сидел тихо, привалившись боком к стулу. Глаза его закрылись, потом медленно открылись и закрылись снова. Губы не шевелились, но кадык продолжал двигаться; казалось, Лео старается что-то проглотить.

– Вставай! – сказал розовощекий. – Пошевеливайся!

Официант прирос к полу между кухонной дверью и людьми с обрезами. В одной руке он держал тарелку с супом, в другой – мокрую засаленную салфетку. Один из посетителей выскочил из-за столика и так крепко прижался к стене, словно хотел вдавиться в нее. Двое мужчин и женщина, казалось, приросли к стульям. Мужчины, не шевелясь, смотрели на женщину, а та сидела, зажмурив глаза, далеко закинув голову и судорожно зажимая руками рот. Мальчишка-кассир исчез. Раскрытая книга осталась на конторке. Из-за конторки не доносилось ни звука.

– Вставай, пошли! – розовощекий помахал обрезом. – Вставай, вставай! – закричал он и ткнул Лео в плечо. – Вставай, не то хуже будет!

От толчка Лео медленно сполз со стула на пол. Казалось, он падает во сне. Он лежал на боку, подогнув ноги в позе сидящего человека.

Розовощекий от неожиданности отскочил в сторону. Он толкнул стол, и стол отлетел назад и задел Бауера. Бауер вскочил на ноги. Сзади него загремел опрокинутый стул.

– Вы этого хотели! – крикнул Бауер. Он кричал, широко открыв рот, и слова трудно было разобрать.

Дикими глазами он огляделся вокруг, ища Лео, и увидев его на полу, наклонился к нему, вытянув шею.

– Вы сами этого хотели! – закричал он. Слова нечеловеческим воплем вырывались из широко открытого рта. Он шагнул вперед, мимо Лео, и внезапно весь затрясся. Шатаясь, он сделал шаг, два шага и замер на месте; ноги у него подкосились. Он упал на колени, сжался в комок и закрыл глаза.

Розовощекий смотрел на Бауера, пока тот трясся и падал, потом обернулся к своему спутнику.

– Помоги-ка мне справиться с этим, – сказал он, указывая на Лео.

Третий гангстер отошел от двери и, подняв обрез, молча стал лицом к посетителям. Розовощекий перешагнул через Лео и положил обрез на пол.

– Форменный цирк, – сказал розовощекий. Он просунул Лео руки под мышки. – Берись, – сказал он второму гангстеру, белобрысому юноше с рыжеватыми ресницами и веснушками на бледном лице. Тот с хмурым видом взял Лео за ноги.

Голова у Лео разламывалась от боли. Ему казалось, что она набита раскаленными стеклянными осколками. Он видел и понимал все, что происходило. Если не считать боли в голове, он чувствовал полнейшее успокоение. По всему телу разливалось блаженное ощущение тепла и лени. Он знал, что лежит на полу, но это его нисколько не беспокоило. Он лежал и думал, что это странно и что нужно бы подняться, но ему хотелось только одного – не двигаться. Пол не казался холодным, лежать на опилках было мягко. Лень обволакивала его тело, как тина.

Даже желание унять боль в голове появилось у него не сразу. Это была острая, пронизывающая боль. Она жгла, резала, ломила, раскалывала голову. Лео лежал тихо, в ленивой дремоте, и чувствовал боль, и думал о том, что нужно как-нибудь унять ее. Противоестественно – не хотеть унять боль, и все же он не мог заставить себя хотеть этого.

В конце концов он решил поднять руки и прижать их к голове. Он медленно принял это решение. Сначала подумал, что это надо сделать. Потом стал думать о том, как он это сделает, и, наконец, попытался осуществить свое намерение. Одна рука не двигалась.

Она просто не двигалась, и все. Лео подумал, что, должно быть, он лежит на ней. Он ее не чувствовал. Тогда он дотянулся до нее другой рукой, нащупал ее, схватил, поднял. Рука приподнялась. Ну, ясно, она просто онемела, оттого что он лежал на ней, вот и все. Когда Лео поднял эту руку, в ней заструилось что-то от кончиков пальцев к плечу, что-то густое, мягкое, теплое, пронизанное, – как бывает пронизан луч света – искорками и мириадами крошечных жгучих уколов. Это было очень смешное ощущение – смешное а приятное. Лео поднял руку выше и почувствовал удар по скуле. Боль от удара прошла, как игла, сквозь боль в голове.

– Руки по швам! – сказал розовощекий. Это он ударил Лео кулаком.

Потом Лео почувствовал, что его поднимают. Он подумал о том, что у него, вероятно, раздроблена скула. Он хотел потрогать ее рукой, но не мог. Рука не двигалась. Он даже не мог нащупать ее другой рукой. Она не была ему видна в том положении, в котором его несли, и он не знал, где она. Он подумал, что, может быть, рука у него отвалилась, и обнаружил, что это тоже нисколько его не беспокоит.

Гангстер, поднимавший Лео за плечи, закряхтел от натуги. Он сделал шаг назад и наткнулся на Бауера. От испуга он чуть не выронил Лео, обернулся и увидел на полу скорчившееся тело.

– Уйди к черту с дороги, – сказал он.

Бауер медленно раскачивался из стороны в сторону. Он, казалось, не слышал.

– Вставай, сволочь! Живо!

Гангстер лягнул ногой и угодил Бауеру в голову. Каблук глухо щелкнул по черепу. Бауер повалился на бок, но тут же, скользя и хватаясь руками за пол, стал подниматься. Он был похож на собаку, у которой лапы разъезжаются на льду. Его колени и пальцы скользили по полу, он дышал тяжело и хрипло.

Встав на ноги, он начал визжать. Он визжал очень громко, широко раскрыв рот. Вытянувшись во весь рост и вздрагивая, словно его дергали за ниточку, он визжал и визжал, а потом вдруг пустился бежать. Он стоял лицом к двери и побежал прямо на нее, на цыпочках, повизгивая, как животное.

Гангстер, стоявший в дверях, испугался. Он отступил в сторону и пропустил Бауера. Бауер с разбегу налетел на лестницу. Он споткнулся о ступеньку, тяжело рухнул и так и остался лежать, растянувшись во всю длину. Очки его разбились, и оправа глубоко врезалась в надбровье.

Гангстеры пронесли Лео мимо него. Бауер стонал. Стоны непроизвольно вырывались из его широко открытого рта. Третий гангстер подобрал обрезы с пола и, пятясь, вышел из ресторана. Автомобиль стоял наготове с открытой дверцей и включенным мотором. Уолли, далеко высунувшись из автомобиля, смотрел на Бауера.

– Пристрелите его! – крикнул он гангстерам.

Гангстеры запихнули Лео в машину. Они свалили его на пол и перешагнули через него. Уолли повернулся к ним.

– Он спятил, – сказал Уолли. Вытянутой рукой он указывал на Бауера. – Вы что, не видите, что он спятил? Мы влипнем из-за него.

Полисмен за углом слышал, как завизжал Бауер. Полисмен стоял в подъезде и, когда услышал крики, побежал в ту сторону, откуда они неслись. Добежав до угла, он приостановился, потом медленно обогнул угол и увидел автомобиль, стоявший перед рестораном, и двоих гангстеров, тащивших Лео по лестнице. На улице было Несколько прохожих. Они не смотрели на полисмена. Они смотрели на автомобиль, на гангстеров и на Лео, который покачивался между ними, неестественно подогнув ноги. Полисмен повернулся, юркнул за угол и побежал к телефону на следующем перекрестке, чтобы вызвать подкрепление.