Текст книги "Банда Тэккера"

Третий гангстер, пятясь, поднялся по лестнице, держа два обреза под мышкой и сжимая третий в руке. Уолли выскочил из машины.

– Пристрели его! – крикнул он. – Он знает меня.

Гангстер обернулся и увидел Уолли, который стоял на тротуаре и указывал на Бауера.

– Ты что, не видишь, он все расскажет! – крикнул Уолли.

Гангстер быстро шагнул к автомобилю, и когда он поравнялся с Уолли, тот выхватил у него из под мышки обрез и сбежал по лестнице. Глухие низкие стоны вырывались из открытого рта Бауера. Уолли приставил ему дуло обреза к уху, зажмурился, нажал на спуск и разнес Бауеру голову.

Отдачей Уолли слегка отбросило назад. Он открыл глаза и увидел, как то, что осталось от Бауера, запрыгало вниз, словно хлопая хвостом по ступенькам. Уолли бросился вверх по лестнице и вскочил на подножку уже трогавшейся машины.

Нагнув голову, он рванулся в открытую дверцу и упал ничком на переднее сиденье. Автомобиль, набирая скорость, огибал угол. Уолли долго лежал, вцепившись в обивку сиденья и, наконец, медленно подобрал ноги, приподнялся, захлопнул за собой дверцу и сел.

Его мутило. Он ни о чем не думал, ничего не видел, кроме улиц, которые неслись ему навстречу в ветровом стекле. Потом внезапно вспомнил о записной книжке Бауера, в которой был номер телефона Фикко.

Такой пустяк! Может быть, книжка лежала у Бауера в кармане. Может, он не вырвал страницы, как ему было сказано. Может, он забыл ее вырвать или не захотел, и страница осталась в книжке, и полиция ее найдет.

Такой пустяк! Ведь все шло гладко, и вдруг такой пустяк! Все остальное сошло превосходно. Бауер ни слова не сказал о Лео, когда звонил по телефону. Дело было сделано в ресторане – не в конторе у Лео и не на дому. У Фикко не было никаких оснований предполагать, что Уолли знает о том, что лотерейщик, которого они захватили, не кто иной, как брат Джо-Фазана Минча.

Уолли знал, что Фикко не хочет трогать Лео, но почему – ему не было сказано. Уолли думал, что Фикко боится связываться с Лео, потому что тот крупный делец. Ну что ж, а вот мальчишка Уолли не побоялся. Мальчишка Уолли заполучил его, и это – большое, настоящее дело, и он уже не будет у них на побегушках. Он сам будет теперь важной птицей.

Если бы только не этот пустяк, не этот глупый пустяк, будь он проклят!

Розовощекий сидел на заднем сиденье, поставив ноги на Лео: другого места не было.

– Знаешь что, – сказал он, обращаясь к Уолли, – ты просто полоумный идиот.

– Нет! – воскликнул Уолли. – Ты сам видел, что с ним было. Он бы рассказал все, о чем бы его ни спросили.

– Ты просто помешан на мокром деле, вот что, – сказал розовощекий.

Слова «мокрое дело» доконали Уолли. Он почувствовал, как желудок у него выворачивается наизнанку, и, припав к окну, далеко высунул свое красивое, зеленовато-бледное лицо.

Женщина за столиком в «Румынском подвале» при звуке выстрела упала в обморок. Полисмен вышел из телефонной будки и, не спеша, боязливо, направился выполнять свой долг. Официант стоял неподвижно, отвернувшись от того, что лежало в дверях. Он боялся пошевельнуться. Подросток-кассир еще крепче прижался к полу за своей конторкой.

– Жаль, что ты заодно не прострелил голову и себе, – сказал розовощекий. – Все равно тебе от нее никакой пользы нет.

Уолли в изнеможении откинулся на спинку сиденья.

– Нет, – сказал он. – Он бы нам наделал хлопот.

– Каких хлопот? В суд бы нас потянули? Кто? Синдикат не посмел бы довести дело до суда. Нам нечего было бояться. Против нас не было ничего, понимаешь ты это, кретин, недоносок несчастный, – ничего, пока ты сам, своими руками не создал против нас дело.

Когда полиция обыскала труп Бауера, в кармане у него нашли записную книжку. Но листок с телефоном Фикко был вырван. Бауер был человек пунктуальный. Он постарался сделать все в точности так, как ему было указано, чтобы в случае неудачи его ни в чем нельзя было обвинить.

7

В тот же вечер, в четверг, Уилок снова встретился с Дорис и, проводив ее домой, зашел в кафе выпить чашку кофе и по дороге купил утренний выпуск бульварной газетки. Обычно он не читал бульварных газет, но иной раз проглядывал их – когда чувствовал себя очень усталым.

В отделе сплетен он нашел несколько строк о самом себе под следующим заголовком: «Судейский крючок попался на удочку». Заметка гласила: «Ай-яй! Ну и дела! Вчера под утро в одном из ночных ресторанов некий адвокат, бродвейский пижон, выложил на столик перед хористочкой пачку тысячедолларовых банкнот. С добрым утром, мадам? Но не тут-то было! Красотка прострекотала: „Ах, нет-нет!“, и наш законник чуть не окочурился от изумления (или виски?)».

Уилок рассмеялся. Однако заметка отбила у него вкус к газете. Правда, он купил ее с намерением почитать сплетни такого сорта, но только не о себе самом. Он отдал газету соседу и принялся за кофе, продолжая думать о заметке. Он решил, что репортер, видимо, выудил все это у официанта. Эта мысль неприятно взволновала его. Он никогда прежде не задумывался над тем, что официанты ночных ресторанов знают, кто он и чем занимается.

В кафе вошел газетчик с пачкой свежих газет, и Уилок купил вечерний выпуск солидной консервативной газеты. Взглянув мимоходом на заголовки, он развернул газету, однако ему показалось, что перед ним промелькнуло имя Минча. Но он слишком быстро просмотрел первую страницу, чтобы вовремя остановиться. Он перелистал газету с конца, но ничего не мог найти. Он не помнил, в каком столбце видел это имя и было ли оно в заголовке или в тексте. Быстро пробежав первую страницу глазами, он решил, что ему это просто померещилось, и уже хотел читать дальше, когда его взгляд упал на заголовок:

НАПАДЕНИЕ ГАНГСТЕРОВ

ПОХИЩЕНИЕ И УБИЙСТВО

Заголовок был на одну колонку, примерно на середине страницы. Имя Минча упоминалось в тексте:

«…Было найдено пальто, принадлежавшее, как выяснилось, похищенному. В одном из карманов полиция нашла автомобильное свидетельство, выданное на имя Лео Минча, проживающего в Бронксе, на Ист-проспект-бульвар, № 96—402. Некто Лео Минч, который проживал по этому адресу и местопребывание которого в данный момент не установлено, подвергался однажды аресту по обвинению в соучастии в бутлегерстве вместе с Беном Тэккером, знаменитым гангстером, весьма могущественным в свое время, когда он выступал под кличкой „Пивного Барона“. Полиция заявляет, что, покончив с бутлегерством, Минч держал в Гарлеме нелегальное лотерейное предприятие. Брат Минча „Джо-Фазан“, прозванный так за экстравагантную манеру одеваться, считался тоже членом тэккеровской шайки, но о его деятельности после отмены сухого закона ничего не известно».

Далее в заметке говорилось:

«…бумаги, найденные в кармане человека, которого застрелили, когда он пытался убежать, дали возможность установить его имя – Фредерик И.Бауер, – но никаких указаний на его местожительство обнаружено не было. Очевидцы происшествия сообщают, что в момент появления гангстеров Бауер ужинал с человеком, который был затем похищен. Бауер поднял крик и сделал попытку спастись бегством. Гангстер, стороживший на тротуаре, выстрелом в голову уложил его на месте.

Постовой полисмен Х.Т.Уессел, привлеченный звуком выстрела, бросился на шум, но гангстеры скрылись на автомобиле вместе с похищенным, прежде чем он подоспел на помощь».

Уилок взял себя в руки. Он перечитал сообщение несколько раз подряд. Полиция и репортеры газеты, как видно, не были уверены в том, что похищенный действительно Лео Минч, но Уилок в этом не сомневался. Фамилия Бауер казалась ему знакомой, но он никак не мог припомнить, где ее слышал.

Человек за соседним столиком читал последний выпуск бульварной газетки. Он держал газету так, что Уилок мог прочесть заголовок на первой странице:

ВОЙНА МЕЖДУ ГАНГСТЕРАМИ РАЗГОРАЕТСЯ

БЕН ТЭККЕР ИСЧЕЗ

ОДИН УБИТ. ОДИН ПОХИЩЕН

Эта газета безоговорочно приняла версию о похищении Лео Минча, члена тэккеровской шайки. Редакция послала репортера к Тэккеру на квартиру. Репортер узнал, что Тэккер уехал вместе со своей семьей. Газета, захлебываясь, расписывала подробности преступления, в котором были замешаны такие лица, как Тэккер.

Уилок держал чашку обеими руками и не спеша пил кофе. Он понимал: нужно немедленно увидеться с Тэккером и обсудить, что им следует предпринять, но ему хотелось подготовиться к этому разговору.

Он старался предугадать, какой план действий изберет Тэккер, – и не мог. Не мог даже решить, чего бы он сам хотел от Тэккера. Остаться в стороне. Вот единственное, что он мог придумать, а сделать это, по-видимому, было невозможно. Что бы они ни предприняли, ничего хорошего их не ждет, а если они ничего не предпримут, тоже будет не лучше.

Уилок начал злиться на свою неспособность принять решение. «Я сам должен решать, – говорил он себе. – Я должен решать за себя, я, а не Тэккер». В конце концов, можно бросить лотереи. Никто не заставляет его оставаться в этом деле. Но если он откажется от лотерейного бизнеса, он должен отказаться от Тэккера. А если он откажется от Тэккера, у него не останется ничего. Его адвокатская контора обанкротится в один месяц. Он целиком зависит от Тэккера и тэккеровской шайки. Если же он не отстранится от Тэккера, его имя будут трепать по всем газетам, его расславят как адвоката бандитской шайки, тэккеровского подручного, а если еще в дело ввяжется Холл, который готов утопить любого, тогда, вероятно, Генри К.Уилоку суждено коротать свои дни в тюрьме.

Уилок долго обдумывал, как он создаст себе новую клиентуру, как снимет контору поменьше, отпустит своих служащих и начнет все сызнова. Ему не только придется начинать все сызнова и притом в какой-нибудь другой отрасли юриспруденции, но начинать с приклеенным к нему ярлыком: «тэккеровский подручный».

Тэккеровский подручный! Как можно давать ему такую нелепую кличку? Ничей он не подручный. Но отодрать от себя этот ярлык теперь уже невозможно.

Внезапно Уилок понял, что ему нечего решать – выбора нет. Он слишком глубоко увяз в тэккеровских делах. Если бы даже он захотел, ему все равно не вырваться. Слишком много лотерейщиков знали его как доверенное лицо Тэккера – не просто как тэккеровского адвоката, но как доверенное лицо, облеченное правом говорить: да или нет – оставить ли человека в деле или выбросить вон. Тэккер должен будет решать, что дальше делать, и как Тэккер решит, так оно и будет – и для них обоих, и для всех, кто связан с Тэккером.

Итак, что же может решить Тэккер? Что? Драться. Да, конечно, драться. Этого дьявола ничем не проймешь. Никакому головорезу без гроша в кармане его не запугать, никакому карьеристу-адвокатишке его не запугать, сколько бы он на него ни косился, и никакому Уилоку его не остановить, сколько бы он ни вопил, что его имя будут трепать во всех газетах, выволокут все грязное белье на свет. Нет, никому и ничем не запугать это сокровище.

«Да какого черта! – подумал Уилок. – Я сам на это напросился. Я, кажется, был совершеннолетним, в здравом уме и твердой памяти, когда ввязался в это дело». Мурашки поползли у него по спине. Воображением юриста он забегал далеко вперед. Будущее отчетливо возникало перед глазами. Вот он стоит в зале суда, и Холл подвергает его перекрестному допросу.

«Это вы осуществляли слияние всех лотерейных банков, действуя по указаниям гангстера Тэккера, „Пивного Барона“ Тэккера? Вы и гангстер, известный под кличкой Джо-Фазан Минч, и гангстер, по имени Лео Минч, так или не так?»

Да, так.

«Они считали вас своим, так или не так? Эти гангстеры – „Пивной Барон“ и Джо-Фазан – отдавали вам приказания, и вы принимали приказания от этих гангстеров и исполняли то, что эти гангстеры вам приказывали? Так или нет?»

Да, сэр, да, сэр, правильно, сэр.

«Вы принадлежали к их банде? Да или нет? Вы были гангстером, да или нет? Вы были гангстером наравне с „Пивным Бароном“ и Джо-Фазаном и прочими убийцами, наравне с этим Лео и другим отребьем, подонками общества, так или нет? Вы были таким же убийцей, как и они? Так или нет?»

Я протестую. А какие имеются основания? Эти обвинения могут быть доказаны только опросом свидетелей. Слабо! Слабо! Сразу видно, что слабо, достаточно взглянуть на лица присяжных. Я прошу занести в протокол мое заявление. После этого он может сделать заявление и доказать юридически, что формально он не принадлежал к банде. Он был их юристом. Слабо! Слабо! Всем известно, как присяжные любят юридические уловки.

«Оставив в стороне юридические формальности, вы были гангстером, так или нет? Вместе с „Пивным Бароном“ Тэккером, уголовником-рецидивистом, вместе с Джо-Фазаном Минчем, уголовником-рецидивистом, вместе с Лео Минчем, имевшим привод за бутлегерство? Так или не так? Говорите правду. Вы принесли присягу. Вы поклялись на Библии. Вспомните вашу присягу и скажите – разве это неправда?»

Уилок выпрямился. Он заставил себя на минуту не думать ни о чем и сидел, уставясь на чашку, которую держал в руке. Внезапно он ощутил тяжесть револьвера, полученного от Джонстона еще утром. Револьвер лежал в боковом кармане пиджака.

«Да, – подумал он. – Я – гангстер с револьвером в кармане».

Он ждал, что им овладеет страх. Он сам назвал себя так, и это была правда. Ему казалось, что он потеряет голову, вскочит, отшвырнет чашку с кофе, выбежит из ресторана и опрометью бросится по улицам на вокзал. На какой вокзал? На любой. Нет, не на вокзал. На вокзале его, быть может, уже поджидают. На шоссе – ловить машины. Стоять на дороге и, подняв большой палец вверх, выпрашивать, чтобы его вывезли из города в грузовике, в кузове грузовика, и прятаться под мешками при проездах через заставы.

Уилок увидел свое бледное, испуганное лицо, выглядывающее из-под мешков, и едва не рассмеялся. Не от кого ему прятаться. Тэккер пока ничего не сделал. Очень может быть, что он даже и не знает ничего о Лео.

Уилок вдруг заметил, что не чувствует страха. Он все так же крепко держал чашку с кофе. Поставив ее на стол, он приложил руку к сердцу. Сердце билось часто, но это просто от волнения и, может быть, еще от жалости к Лео. Лео был унылый, раздражительный человек, но чем-то он нравился Уилоку.

Генри перевел дух. Ему было жаль Лео, – вот и все, и он был немного взволнован, – вот и все, – оттого, что не мог предугадать, на что решится Тэккер.

Вот что Дорис уже успела сделать для Уилока. Она вывела его из душевного кризиса и приостановила начавшийся в нем процесс самопроверки.

Уилок застал Тэккера разгуливающим по квартире в носках и нижней сорочке. В воздухе висела густая пелена табачного дыма и пахло виски. В столовой было с десяток пепельниц – все набитые до краев обожженными спичками, пеплом, окурками сигарет и сигар. Вся мебель была засыпана пеплом: пепел сыпался из пепельниц, кучками лежал на полированном дереве. Две пустых и три початых бутылки виски стояли на столе среди целой батареи бутылок из-под содовой; рядом стояло ведерко с водой, в котором плавали кусочки льда. Тэккер, по-видимому, был один.

– У вас тут, я вижу, собиралось целое общество, – сказал Генри.

– Куча народу. А теперь я ложусь спать, – томно сказал Тэккер. Лицо его осунулось, глаза смыкались. – Это тянется с самого утра, – сказал он. – Сейчас приму ванну, побреюсь и чистенький лягу в постель. Усну как убитый, ручаюсь вам.

Уилок улыбнулся.

– Это доказывает, что у вас совесть нечиста, – сказал он.

– Что именно?

– Бритье и ванна.

– Неужели? – Тэккер в упор посмотрел на Уилока. – Кто это говорит?

– Ученые так говорят, психологи.

– Да? Это полезно знать. Ну, что у вас, выкладывайте. Я рад вас видеть, мне нужно вам кое-что сказать, но прежде выкладывайте, с чем вы пришли.

Уилок протянул ему газету.

Тэккер не взял газеты.

– Видел, – сказал он.

– Вот с этим я и пришел.

– Ну так садитесь. – Тэккер оглядел комнату. – Черт! – сказал он. – Как гостиная в третьеразрядном заведении.

Уилок выбрал себе кресло, поглубже уселся в него и закинул ногу за ногу. Он сидел спокойно, удобно развалясь в кресле с таким видом, славно приготовился слушать что-то очень занимательное, но щека у него начала дергаться.

Тэккер подошел к столику, стоявшему у стены, и принялся искать чистые стаканы. Чистых не оказалось. Тэккер взял два первых попавшихся, сунул их в ведерко с растаявшим льдом, зачерпнул воды, поболтал ее в стаканах и выплеснул на ковер. Потом налил виски.

– Содовой больше нет, – сказал он.

Уилок ничего не ответил, и Тэккер сел рядом с ним и протянул ему стакан. Он сидел на краешке стула, наклонившись к Уилоку.

– Я скажу вам, чем я занимался целый день, – сказал Тэккер. – Я думал сказать вам завтра, но из-за этого вот, – он указал на газету, – хорошо, что вы пришли сегодня. Из-за этого мне придется поспешить. – Он отхлебнул виски, подержал во рту и пополоскал рот, прежде чем проглотить. – Я столько пил сегодня, что уже потерял вкус, – оказал он. – И никогда еще в жизни я столько не говорил. Начал говорить с семи утра, и во рту у меня еще ни крошки не было, один сэндвич съел за целый день. Сколько сейчас времени? Часа два, три?

Уилок молча показал ему свои часы.

– Не вижу, – сказал Тэккер. – Я без очков.

– Двадцать минут пятого. И кто же вас слушал?

– Сейчас скажу.

– Я только этого и жду.

Тэккер с минуту глядел на него, и Уилок спокойно встретил его взгляд, не опуская глаз, и выдержал его, и в конце концов Тэккер сдался и отвел глаза.

– Знаете, – сказал Тэккер, – что-то становится прохладно. – Он встал, отхлебнул еще виски, поставил стакан и потер свои голые до локтя руки. – Сейчас, – сказал он. – Я только что-нибудь накину. – И ушел в спальню.

Уилок сидел и ждал. Он не переменил позы. В комнате было тепло, даже душно. Танкеру просто нужен был предлог, чтобы взять что-то из спальни. Что такое собирается он сказать, если ему понадобился револьвер? Уилок спокойно задал себе этот вопрос, но ум его заметался, как кролик, между личными впечатлениями о Танкере и рассказами про Тэккера, и изображением гангстеров в книгах и фильмах. Он обнаружил, что больше склонен верить тому, что видел в фильмах, чем своим наблюдениям над Тэккером, но все же принудил себя остаться на месте. Он сидел, весь напрягшись, глубоко уйдя в кресло, слегка покачивая ногой, закинутой за ногу, и чувствовал, как дрожат у него руки. Дрожь передавалась стакану, и он видел, что стакан тоже слегка дрожит.

Тэккер возвратился в пиджаке, надетом поверх нижней сорочки. Револьвер лежал в боковом кармане.

– Здесь слишком рано выключают отопление, – сказал он.

Уилок улыбнулся, чтобы остановить тик. Улыбка заставила его лукаво склонить голову набок, а лукаво склонив голову, он неожиданно для самого себя сказал:

– По правде говоря, я только что хотел попросить вас открыть окно – такая здесь жара.

Тэккер долго, как показалось Уилоку, молчал. Лицо у него было сонное, глаза полузакрыты.

– Вы, как моя жена, – сказал он наконец. – Когда я говорю – жарко, она говорит – холодно.

– Вы сами знаете, что здесь дышать нечем.

– А я говорю, что здесь холодно. Так я говорю и не припомню что-то, чтобы мы с вами были женаты.

Уилок сдался. Тревога в нем взяла верх. Он снял ногу с колена, наклонился вперед, стиснул руки и посмотрел на Тэккера снизу вверх.

– Я не собираюсь сражаться с вами, Бен, – сказал он, – для этого я слишком высокого о вас мнения. И я хочу, чтобы вы знали, как я дорожу нашей совместной работой и восхищаюсь вами по всем статьям, и считаю, что вы научили меня уму-разуму больше, чем кто-либо другой за всю мою жизнь.

Тэккер был смущен.

– Это звучит совсем как некролог, – сказал он. Он взял стакан, одним глотком проглотил виски и сел. – Я окажу вам, что я надумал, – продолжал он. – Слушайте. Я выложу вам все карты на стол; ведь мы с вами всегда так работали, – Тэккер усмехнулся, – во всяком случае, после того, как у нас дела пошли на лад. Так вот, я собираюсь послушаться Бэнта и залечь, и пусть полиция делает все за нас.

– Полиция?

– Да, полиция. Я решил это еще в ту ночь, еще накануне, понимаете, – за день до того, как Фикко совсем ополоумел и выкинул эту штуку с Лео. Пусть полиция сделает свое дело, и тогда я вернусь.

– Ну, не знаю… черт возьми, Бен, а как же… то есть, я хочу сказать… черт… не знаю.

Тэккер поднял руку.

– Минутку, – сказал он. – Не спешите, я еще не кончил.

– Мне кажется, вы оказали достаточно – вы хотите удрать и бросить нас на произвол судьбы.

– Спокойно, спокойно.

– Как это так – спокойно?

– А вот так. Не спешите, не лезьте на стену. Подождите ерепениться и дайте мне договорить. То, что Фикко выкинул сегодня, вчера то есть, то, что он сделал с Лео, это только доказывает, насколько я прав. Рассудите сами. Для всех лотерейщиков меня здесь нет уже с понедельника. Я уехал. Вы не знаете куда. Уехал отдохнуть вместе с семьей, скоро вернусь. Так вот. Будь я здесь, что бы стали делать лотерейщики? Они все прибежали бы сюда со всех ног, требуя, чтобы я их защитил, и я вынужден был бы что-нибудь для них сделать – иначе где же моя добрая воля? А если меня здесь нет, если я уехал куда-то, – вы сами не знаете куда, – мне не нужно ничего делать, и вам не нужно ничего делать, только говорить всем: «Подождите, вернется Бен и все уладит». А тем временем полиция сцапает Фикко, и все будет в порядке.

– В порядке? – сказал Уилок. – Мы же потеряем лотереи. – Он сидел нахмурившись, глубоко уйдя в кресло. Лицо его было сумрачно.

– Нет, – сказал Тэккер. – С какой стати? Вы с Джо можете продолжать вести дело – вы и Джонстон. Я ввел в дело Джонстона, пока нет Джо. Вы будете вести дело и окажете всем, что когда Бен вернется, он все устроит. А тем временем полиция доберется до Фикко. Нам тут ничего не нужно делать. Теперь, после того как было убийство, ему несдобровать. После того как убили этого, как его, – приятеля Лео, который все это нам подстроил, Бэнт велит сцапать Фикко, едва только тот высунет нос.

– Его звали Фредерик И.Бауер.

– Правильно. Теперь Фикко несдобровать. Вы видите, все дело в том, чтобы выиграть время. Я не желаю, чтобы меня впутывали в эту историю. Вот что главное. Стоит мне связаться с Фикко, Холл будет тут как тут. Он слопает и меня, и Бэнта, да и вас в придачу. Я этого не хочу.

– Вы так здорово все придумали, что остается только выбросить бизнес на помойку.

– Не болтайте вздора! – крикнул Тэккер. – А вас еще считают толковым человеком. Ну так докажите это. Что, по-вашему, я должен делать? Броситься ловить Фикко? Газеты только того и ждут. Вы видели заголовки? Именно этого они и ждут. Вы, может быть, хотите, чтобы я посадил бандитов во все банки, после того как отдал состояние, чтобы развязаться с ними? Вы хотите, чтобы нас всех пропечатали в газетах, да еще с такими рожами, словно мы попались за взломом сейфа? Вы этого хотите? А я не хочу. Будь я трижды проклят, не хочу. Я уже имел это удовольствие. Они еще напечатают про вас что-нибудь хорошее, чтобы все говорили: «Господи Иисусе, подумать только, даже такое чудовище может иной раз поступить, как человек». – Тэккер в волнении вскочил со стула. – Нет, – сказал он. – Нет, сэр, благодарю покорно. Подумайте хорошенько. Не говорите ничего. Посидите и подумайте о том, что сделают с вами газеты, даже если Холл до вас не доберется.

– Я думаю об этом уже третий год.

– Молчите. Подумайте, хорошенько подумайте. – Тэккер подошел к столу и снова налил себе виски. Он обернулся и увидел, что стакан Уилока все еще полон.

– Так вот для чего вам понадобился револьвер, – сказал Уилок.

– Какой револьвер?

– Револьвер, который у вас в кармане.

Тэккер вынул револьвер. Поглядел на него, держа его на ладони.

– Да, – сказал он. – Вы стали слишком раздражительны в последнее время – во всяком случае, в отношении меня.

– Со мной вы могли бы обойтись без этого.

– Пожалуй. Я просто подумал: если вы будете знать, что он при мне, так не станете поднимать шума и гама, а будете сидеть спокойно и слушать, словом, не сорветесь с цепи.

– Я бы и так не стал делать вам неприятности, вы знаете.

– Знаю. Но я знал также, что вы сообразите, что эта штука при мне, а я хотел, чтобы вы спокойно сидели и слушали. Вот и все. – Танкер сунул револьвер в карман и сел рядом с Уилоком. Стакан виски он поставил на колено.

– Видите, – сказал он. – Я был прав. Я знал, что это должно случиться, – не обязательно с Лео, но что-то в таком роде должно было случиться, и я не хотел быть здесь, не хотел, чтобы меня впутывали в это дело и вынуждали к действиям. Вот почему я собрал сегодня сюда столько людей. Весь день, с семи часов утра, со вчерашнего утра, они приезжали ко мне. Старые знакомые, такие, о которых вы и не слышали ничего, – по пивному делу, и владельцы ресторанов, и хлебопекарен, и таксомоторов, старые-старые знакомые… и из всех нужно было выкачать деньги. Они не так-то легко сдавались, смею вас уверить. В горле у меня и сейчас еще, как в печной трубе, першит так, словно оно забито сажей.

Тэккер отхлебнул виски, и Уилок тоже сделал глоток. Ему не хотелось пить, но не мог же он беспрестанно улыбаться, чтобы остановить тик.

– Я не хочу, чтобы вы неправильно меня поняли, Бен, – сказал он. – Не думайте, что я боюсь, как бы вы не сбежали от нас. Но я должен быть осведомлен, потому что не собираюсь остаться в лотерейном бизнесе без вас. Зачем вам понадобилось столько денег?

– Я не обижаюсь. Это законный вопрос, и я вам отвечу. Я должен позаботиться о себе. Здесь дело не в вас лично, – речь идет о других, о тех, кто с нами, и еще о других кругом. Я видел, что было с Моттерсоном, когда его стукнули. У него собралось, вероятно, не меньше миллиона долларов наличными, и все эти деньги были отданы на хранение друзьям и лежали в сейфах на их имя – из-за подоходного налога и прочее. И вот, когда он умер, его друзья прикарманили все деньги, и жена Моттерсона с двумя детьми осталась без гроша. Они умирают с голода.

– Неужели вы думаете, что Фикко хочет захватить вас?

– Нет, но я смотрю вперед. Всегда смотри вперед – этому меня жизнь научила. Мои деньги, часть денег, лежали в сейфах у моих друзей, и они зарились на них. Если я их выну, они захотят, чтобы я положил их обратно. Если я возьму мои деньги и еще займу у всех, сколько могу, хоть самую малость, черт с ними, сколько дадут, – что тогда? Понятно? Соображаете? Они будут заинтересованы в том, чтобы я вернулся, а не в том, чтобы я пропал.

– А уж если… Я вам скажу все, я ничего не скрою от вас; я сказал, что выложу карты на стол. Так вот, если они решат, что им все же дешевле обойдется выбросить Бена на улицу, чем позволить ему вернуться, когда он пожелает, – тогда у Бена по крайней мере останутся эти деньги и он обеспечит и себя, и семью – жену и детей. Это будет только справедливо, не правда ли? Тут нет никакого жульничества. Я даже выудил бумажку у Бэнта, в которой черным по белому написано, что он обязуется еженедельно высылать мне определенную сумму из пивных денег. Эта бумажка поможет вам держать Бэнта в руках, если бы ему вдруг вздумалось заартачиться.

– И вам поможет.

– Конечно, и мне тоже. А чем это плохо?

– Я не говорю, что плохо. Я просто сказал, что и вам тоже.

– Ладно. Значит, план таков. Я уезжаю завтра, сегодня, то есть как только встану, но для всех меня здесь нет уже с понедельника. Я протелеграфирую вам, когда где-нибудь осяду. Просто адрес и номер телефона, без подписи – вы будете знать, что это от меня. Можете звонить мне время от времени из автомата.

– Это все?

– Все.

– А насчет Джо – ничего?

– А что такое насчет Джо?

– Сообщили вы ему о Лео? Вас здесь не будет, когда он вернется?

– Я ничего не сообщил ему, – сказал Тэккер, – и меня здесь не будет.

– Вы считаете, что это правильно?

– Да.

– Вы хотите свалить это дело на меня?

– Какое дело? О чем вы толкуете, черт побери?

– Думаете, легко управиться с ним?

– Сам управится. Не маленький.

– Вот именно. Вы хотите предоставить его самому себе?

– Да говорите же толком. Что вы хотите сказать?

– Вы знаете. Вы отлично знаете, что я хочу сказать.

Тэккер опустил глаза. Он увидел стакан в своей руке. Он наклонил его и с минуту молча смотрел, как жидкость перерезает стакан по косой. Рука его была тверда, словно высеченная из камня.

– Да, так оно и есть, – сказал он негромко. – Придется Джо самому управляться.

– Это же бред, Бен. Вы знаете, что это бред.

– Нет. Я знаю Джо так, как вам его никогда не узнать, и я скажу, что вам нужно делать. Вам нужно спрятаться где-нибудь, чтобы он не мог вас разыскать, и не попадаться ему на глаза несколько дней или недельку, пока он не угомонится. Пусть, когда Джо вернется, на месте будет один Джонстон. Джонстон занимается лотерейщиками и больше ничего знать не знает. Ему известно только, что я уехал куда-то и вернусь, когда заберут Фикко, а вы вернетесь через несколько дней; ему же пока велено поддерживать порядок. Больше он ничего не знает – его дело держать в руках лотерейщиков, вот и все.

– Это подло! – закричал Уилок. – Это просто подло, и это бред!

– А если Фикко появится снова и захочет наложить выкуп на один из банков, – ну, тогда выплатите ему какую-нибудь мелочь, если иначе нельзя, пока полиция его не сцапает. Об этом Джонстону сказано тоже, и это все.

– Но Джо, Бен, Джо! Джо! Это же низко, подло, просто подло!

Тэккер не шевельнулся. Вся верхняя половина его лица, казалось, осела на нижнюю, а нижняя губа задумчиво выпятилась вперед. С минуту он сидел молча, погруженный в размышления. Потом сказал:

– Я не желаю спорить. Устал.

– Вот это мило, вы…

– Я оказал – не спорить. Вы слышали, что я сказал? Не спорить. Держитесь от Джо подальше, вот и все, и он утихомирится, так или иначе. Если он вернется к нам – хорошо. Я его не выбрасываю. Его место сохраняется за ним. Если же нет… ну что ж, оставьте его в покое, и посмотрим, что будет дальше.

– Нет, вы не можете так поступить. Всему есть предел.

– Больше я ничего не могу для него придумать.

– Бен, вы представляете себе, что он сделает?

– Я знаю, что он сделает. Либо он будет вести себя разумно и делать, что нужно, и тогда останется в нашем бизнесе, либо ошалеет, бросится очертя голову на Фикко и вылетит из бизнеса. Одно из двух.

– Я знаю вас давно, – сказал Генри, – но еще никогда не видел, чтобы вы делали что-нибудь подобное. Так не годится.

– Нет, годится. Это единственный выход. А единственный – всегда правильный.

– Нет, нет. Вы сами знаете не хуже меня.

– Знаю? Ладно, валяйте, скажите, что же я знаю?

– Джо работает с вами уже много лет и втянул в синдикат своего брата, а теперь, когда его брат влип, синдикат сидит сложа руки и говорит Джо, что он может проваливать к черту. Нет, черт подери, Бен, это же не пешки, которые вы можете двигать, куда хотите! Просто преступление – так поступать с человеком. Настоящее преступление, низкое, подлое преступление!