Текст книги "Время Мечтаний"

Неужели Хью?

– Мам, посмотри, – позвал ее Адам. – Вот свободный экипаж.

Но Джоанна, занятая своими мыслями, не отзывалась.

– Мама.

Джоанна успела заметить, как в экипаже исчезает шлейф платья Полин.

Она готова была поклясться, что это был Хью.

– Сара, ты видела?

Она умолкла, качая головой. Нет, конечно, это был кто-то другой. Во-первых, этот мужчина уступал Хью в росте, и потом, с какой стати Хью вдруг мог оказаться в Мельбурне?

– Ничего, я, должно быть, устала, – сказала она, провожая глазами экипаж с Полин. Конечно, в усталости все дело. Неделя была утомительной, да еще ее мучили кошмары. Вот и стало ей мерещиться неизвестно что.

– Ну, а теперь все садимся в экипаж, – скомандовала Джоанна.

Когда дверца закрылась и кучер вернулся на свое место, у всех вырвался вздох облегчения. Приятно было наконец сесть и отправиться домой. Адам болтал без умолку обо всем удивительном, что встретилось ему на выставке: об исследователях и воздухоплавателях, о путешественниках, открывших реки и давших названия горам. Они совершили увлекательные путешествия и побывали в самых диковинных местах на земле. Но самое глубокое впечатление произвел на него динозавр и копия кроманьонца.

– Когда-нибудь я тоже найду кости древних людей или вымершего животного! – с воодушевлением говорил Адам. – Может быть, я открою растение, которое никто еще не видел.

– Назови что-нибудь моим именем, Адам, – попросила Бет.

– Я назову в твою честь цветок, хорошо? Я отправлюсь в Новую Гвинею, и там мне встретится редкая орхидея, еще не имеющая имени. И она получит название Elizabelbus officinale. Тебе нравится?

– Адам, а что там у тебя? – спросила Джоанна.

Он протянул ей тонкую пачку брошюр и рекламных листков.

– Их можно было брать бесплатно, – поторопился он успокоить ее.

Джоанна просмотрела набранные Адамом брошюры, представлявшие причудливую смесь от рекламы «Электрического пояса Уилсона», жевательного табака «Влэкбой» и приглашения посетить «Приемную доктора Сноу на Соунсон-стрит и побывать на бесплатном сеансе настоящего месмеровского лечебного гипноза» до купона на скидку в шесть пенсов при покупке любой шляпы в магазине Макмаона на Коллинз-стрит «Галантерейные товары для мужчин».

– Правда же, их можно было брать? – спросил Адам.

– Конечно, милый. Но думается мне, они рассчитывали своей рекламой привлечь тех, кто намерен потратить деньги в их заведениях!

Возвращая Адаму бумаги, она обратила внимание на торчавший внизу пачки листок. Ее привлекло напечатанное вверху слово «Карра». Она вытащила его и увидела, что это была брошюра, призывающая оказать содействие в спасении Миссии поддержки аборигенов в Карра-Карра, находящейся в колонии Новый Южный Уэльс.

19

Ребенок заплакал, и Мерси Камерон потянулась к нему, собираясь забрать:

– Давай, я ее возьму. Она хочет к маме.

– Да, конечно, – ответила Полин, неохотно возвращая ребенка матери.

– Джейн всего два месяца, а она знает, кто ее мама. Правда, Джейн, пышечка ты моя?

Полин смотрела, как успокаивается малышка на руках матери, и отвернулась. У тира для стрельбы из лука уже выстроилась целая очередь из детей, но Полин оставила свой пост, чтобы взглянуть на малышку Мерси Камерон. И вот она вернулась к прерванному занятию: помогать мальчикам стрелять в цель за приз. Уходя от Мерси, Полин бросила взгляд на плакат над палаткой через дорогу и в очередной раз почувствовала неприятный холодок: «Спешите увидеть это шоу, пока живы, а то умрете и уже ничего не увидите». Надпись напоминала, что не за горами ее день рождения. Через несколько дней ей должно исполниться тридцать три.

В это теплое апрельское утро на ярмарке в Камероне было по-особенному многолюдно. Казалось, всем жителям района вдруг дружно захотелось приехать сюда посмотреть на такие увлекательные и своеобразные зрелища, как человек, глотающий шпаги, и абориген, боксирующий с кенгуру. На ярмарке проводились соревнование «Рубка дерева» и скачки, ходили на ходулях акробаты, разъезжали на осликах клоуны. Желающие могли узнать судьбу у гадалки Магды и понаблюдать за ловкостью рук фокусника Престо. Полин с Луизой Гамильтон работали в павильоне, где дети стреляли из небольших по размеру луков в цель на тюке прессованного сена. Павильон пользовался популярностью, цена трех выстрелов была один пенс, и вся вырученная сумма должна была пойти в сиротский приют Камерона. Но Полин никак не удавалось сосредоточиться на своей работе. Ее отвлекали мысли о младенцах и предпринимателе из Сиднея Джоне Прайоре, которого она встретила в прошлом месяце в Мельбурне. Его сходство с Хью Уэстбруком было просто потрясающим.

– Малышке Джейн досаждают колики, – пожаловалась ей Мерси, наблюдая, как Полин помогает маленькому мальчику справиться с луком и стрелой. – Мод Рид посоветовала добавлять в молоко мяту перечную, но улучшения что-то не заметно.

Полин прочитала книгу об уходе за младенцами, написанную няней, пользующейся в Мельбурне большим авторитетом. Она также читала статьи в женских журналах, касающиеся ухода за маленькими детьми, и всегда прислушивалась, когда матери делились опытом. Ей хотелось сказать Мерси, что для младенцев мята перечная слишком резкая и предпочтительнее мята колосовая, как менее крепкая. Но Полин сочла за лучшее держать свое мнение при себе. Она давно уже убедилась в том, что если дело касалось детей, никто не желал слушать советы женщины, их не имеющей.

Она чувствовала под руками худенькие плечики мальчика, которому помогала целиться, и думала, насколько все несправедливо. Что касается заботы о детях, Полин могла бы многое предложить, но ей недоставало собственного ребенка. Она понимала, что с рождением ребенка женщина не становилась сразу знатоком по части ухода за ним, но материнство являлось своеобразным знаком отличия. Бездетные женщины считались неудачницами, и, конечно же, от них не приходилось ждать совета, заслуживающего внимания. Иногда желание Полин иметь ребенка становилось настолько сильным, что она просыпалась среди ночи вся в слезах. В первые годы супружеской жизни с Колином она с нетерпением ожидала ребенка, но так и не дождалась. Она ездила к специалистам в Мельбурн, но они ей не помогли. Ходила она за советом к местным повивальным бабкам, рекомендовавшим ей пить разные настои и отвары, а также класть под подушку определенные травы. Но все было напрасно.

– Так Господь рассудил, моя дорогая, – ответил ей пастор Мурхед, когда она поделилась с ним своими тревогами. – И ничего с этим не поделаешь. По каким-то своим причинам Бог не желает, чтобы у тебя были дети.

Но Полин хотелось возразить, что это несправедливо. У Луизы Гамильтон было шестеро детей. Почему бы Богу не распределять свои щедроты более равномерно? И, наконец, Мод Рид высказала предположение о другой причине ее бесплодия, и Полин теперь все чаще стала подумывать о том, что в словах Мод, возможно, была доля истины.

– Для зачатия должна быть любовь, – сказала ей тогда Мод. – А я чувствую холодность между тобой и Колином. А если так, то зачатия быть не может.

Неужели это верно? – гадала Полин. Неужели вся беда в том, что между нами нет нежности? Может быть, это и старался ей объяснить пастор Мурхед? Что Бог не допускает к жизни детей, лишенных любви. Но если дело в этом, то решение могло быть единственное: каким-то образом внушить Колину любовь к ней. После семи лет брака Колин оставался для Полин скорее чужим человеком, чем мужем. Их жизни походили на два независимо друг от друга вращающихся круга и соединялись только тогда, когда круги соприкасались: на балу или во время охоты, устраивавшихся в Килмарноке. В такие моменты Полин и Колин вели себя как безупречная пара: проявляли взаимное внимание, шутили и дополняли друг друга: он своей заносчивостью, она – красотой. Знать Виктории преклонялась перед псевдовеличием Килмарнока, гости покидали его, неизменно переполненные завистью, восхищением и дорогим шампанским. Затем круги их жизней снова расходились. Он возвращался к своим овечьим загонам, мужскому клубу и политике совета округа, а Полин ждали благотворительные дела, теннисный клуб и стрельба из лука. Обращались они друг к другу «мистер и миссис Макгрегор». Они вместе ужинали вечерами, спали порознь и раз в неделю Колин приходил к ней исполнить супружеский долг. Близость была строго вымерена и стала неким ритуалом. Полин решила, что от такого союза ребенок получиться никак не может.

Но было когда-то и другое время. Помогая мальчику натянуть тетиву и прицелиться, Полин вспоминала свои первые дни с Колином. И особенно их брачную ночь на борту корабля, идущего к берегам Шотландии. Он привлек ее к себе, напряженный и возбужденный. Она пыталась что-то сказать, но он прикрыл ей рот рукой и сказал: «Не говори ничего». Он овладел ей с такой силой и резкостью, что она была ошеломлена. Он был ненасытен, словно желал поглотить ее. Она попыталась держаться с ним на равных, но он подчинил ее, взял над ней верх с таким неистовством, что вначале она испугалась, но потом это увлекло ее, когда он завладел ею безраздельно. Полин не знала прежде, что значит подчинение, никогда не находилась полностью ни в чьей власти. Впервые в жизни она перестала быть хозяйкой положения. И ей это понравилось. В таком оглушающем своей мощью порыве они соединялись в первые годы их совместной жизни, и Полин думала, что от такой страсти должен был появиться ребенок. Но годы шли, а ребенка не было, и их близость превратилась в простую безликую привычку.

Теперь Полин была на грани отчаяния. Она вступила в последнее десятилетие, когда еще можно было надеяться произвести на свет ребенка. Возможное будущее ее ужасало: одинокие годы, лишенные смысла, когда ей придется смириться с незавидной участью «тетушки» для чужих детей. Конечно, был Джадд, теперь почти шестнадцатилетний и весьма независимый молодой человек. Но ее усилия заменить ему мать он не принял, и если бы она потрудилась над этим задуматься, то ей пришлось бы признать, что в стараниях ее не было души. Он оставался чужим ребенком. Быть мачехой Джадда оказалось совсем не тем же самым, что иметь собственного ребенка.

Она знала, что думали все вокруг, как удивлялись, что после стольких лет замужества она не произвела на свет ни одного ребенка. Подруги привыкли видеть Полин победительницей, неизменно первой во всех соревнованиях, добивающейся успеха во всех начинаниях. И вдруг ей не удавалось выполнить то, на что способно большинство женщин и в чем, собственно, и состояло предназначение женщины. Полин не могла выносить их сочувствия. Ей хотелось иметь возможность сделать то, что только что сделала Мерси Камерон: забрать ребенка из рук другой женщины и сказать: «Он хочет ко мне, к своей маме».

– Вот как надо держать лук, – наставляла Полин мальчика, одной рукой сохраняя равновесие лука, другой помогая натянуть тетиву. – Чтобы попасть в цель, надо целиться под нее. Направь кончик стрелы в землю перед мишенью, отведи тетиву со стрелой настолько, чтобы оперение касалось уха… вот так… Теперь отпускай.

Выстрел не удался. Стрела ударилась о брезент палатки и сломалась.

– Уже лучше, – ободрила его Полин. – Постарайся как следует. Вот, возьми еще одну.

За один пенни полагалось три попытки, но она позволила ему выстрелить пять раз, однако он так и не смог попасть в стог сена. Ему надо было освобождать место для другого в очереди, но Полин увидела его полные слез глаза и дала ему в награду за старание один из лучших призов.

– Напрасно ты это сделала, Полин, – сказала Луиза, когда мальчик побежал к родителям хвастаться призом. – Не надо раздавать призы всем подряд. Если их награждать за неудачу, они ничему не смогут научиться.

– В этом нет ничего плохого, Луиза.

– Мне странно слышать такие слова от тебя, Полин. Ты сама так любишь борьбу за награды.

Полин посмотрела на подругу, такую пухленькую, что она с трудом поворачивалась в небольшой палатке. «Как получилось у Луизы родить шестерых детей? – спрашивала себя Полин. – Неужели в их отношениях с мужем было так уж много любви? Или все же Мод Рид ошибалась, говоря, что для зачатия ребенка любовь необходима?»

Полин не могла выбросить из головы Джонна Прайора, предпринимателя из Сиднея. Она вспомнила, как бродила по самому крупному в Мельбурне магазину «Уоллакс», гордившемуся тем, что в нем продавалось все: от лент до газовых плит. И вдруг она увидела, как в отделе мужской одежды расплачивается за покупки Хью Уэстбрук. Ее удивило, что он в Мельбурне, сердце забилось часто, как в прежние времена, проснулось былое влечение, и она не смогла заставить себя просто взять и уйти, как следовало поступить. Хью был соперником ее мужа, но любовь ее к нему никогда не умирала. Поэтому, вместо того, чтобы покинуть магазин, Полин решительно направилась к нему и, положив руку ему на плечо, поинтересовалась самым своим насмешливым тоном:

– Дорогой, как же это все твои овцы обходятся там без тебя?

– Что, простите? – спросил он, оборачиваясь. Полин слишком поздно заметила свою ошибку и смотрела теперь на него с ужасом.

– О, прошу меня извинить, – поспешно проговорила она. – Я приняла вас за другого.

Незнакомец, невероятно похожий на Хью, не возмутился, и, более того, ситуация его позабавила.

– Жаль, что повезло ему, а не мне, мадам, – сказал он и, не давая ей уйти, представился, коснувшись шляпы: – Джон Прайор, к вашим услугам.

Полин не знала, что удержало ее. Правило приличия требовали, чтобы она немедленно ушла с достойным видом. Даже у жалких фабричных работниц не хватало наглости заговаривать с незнакомым мужчиной у всех на виду! Но что-то ее удерживало. Возможно, она осталась из-за его разительного сходства с Хью, хотя голос у него был другой, и ростом Хью был выше; а может быть, ее задержала его улыбка. Или привлек внимание дорогой покрой одежды и манера держаться уверенного в себе человека. Как бы то ни было, но Полин задержалась достаточно долго, чтобы ей успел представиться незнакомец, и что еще хуже, она продолжала с ним разговор.

– Я на самом деле приняла вас за старого друга. Уверяю вас, не в моих правилах заговаривать с незнакомыми джентльменами!

– Ну, теперь вы меня знаете, – сказал он. – А поскольку вами была прервана моя важная деловая операция, то вы, по крайней мере, должны оказать мне любезность, сообщив мне свое имя.

Под обаянием его улыбки Полин на мгновение заулыбалась. Он был просто невероятно похож на Хью…

– Полин Макгрегор, – представилась она.

– Так, значит, я похож на овцевода?

Полин с ужасом почувствовала, что заливается краской.

– Вы похожи на моего знакомого, владельца овцефермы на западе.

Он посмотрел на нее долгим взглядом и явно остался доволен увиденным.

– Везет вашему другу. Кажется, вы назвали его «дорогой»?

– Это мой старый знакомый, – торопливо объяснила она. – Он мне как брат.

– Понимаю, – ответил он. – Но, может быть, вы и меня посчитаете старым другом и окажете мне честь, согласившись выпить со мной чаю.

У Полин захватило дух. Он стоял так близко и так располагающе улыбался.

– Сожалею, но не могу этого сделать, мистер Прайор.

– Почему же?

– Мы не знакомы. Кроме того, я замужем.

– Пригласите, пожалуйста, и вашего мужа присоединиться к нам.

Полин бросила взгляд на продавца, которому их разговор, по всей видимости, казался смешным. Она так на него посмотрела, что он счел за лучшее уйти.

– Мой муж не приехал со мной в Мельбурн, мистер Прайор.

– Я поражен, – тихо проговорил он. – Будь вы моей женой, я бы не отпустил вас одну в такой большой город, как Мельбурн. Как, впрочем, и куда бы то ни было вообще, – добавил он.

– Вы слишком смелы, мистер Прайор. – Она повернулась, собираясь уйти.

– Миссис Макгрегор, прошу вас, не уходите. Я собирался сделать вам комплимент, но ни в коем случае не хотел обидеть. И уверяю вас, что у меня и в мыслях нет ничего дурного. Я приехал в Мельбурн по делу на несколько дней. А поскольку знакомых в этом достаточно большом и суетливом городе у меня нет, я чувствую себя здесь совсем одиноким и потерянным. И если мне предстоит еще раз сидеть за столом в собственной компании, боюсь, что я сойду с ума.

– Вы что же, такой скучный? – спросила она, не в силах удержаться, чтобы не пококетничать.

– Сам с собой, думаю, что скучен. Но с такой очаровательной дамой, как вы, миссис Макгрегор, я надеюсь блеснуть умом.

Полин не хотела соглашаться и тем не менее приняла его приглашение и даже почувствовала при этом приятное волнение. Они договорились встретиться перед входом в этот же магазин через два часа. И в течение этого времени Полин пребывала в таком потрясении от своего необъяснимого поведения, и его неприличие настолько ее очаровало и взволновало, что для покупок в ее мыслях места не оставалось. Волосы мистера Прайора имели не такой оттенок, как у Хью, и не было у него такого прокаленного цвета лица, какой бывает у выходцев из суровой глуши внутренних районов, но их потрясающее сходство не шло у нее из головы. И когда в назначенное время она вышла из магазина и мистер Прайор подъехал в красивом экипаже, запряженном парой лошадей, она без дальнейших раздумий подала ему руку.

Большую часть дня они просидели в чайной, попивая индийский чай из Дарджилинга, угощаясь бутербродами с огурцом и обсуждая представленные на выставке диковинки. Час шел за часом, зажглись на улицах газовые фонари, атмосфера близости окружила их, и Полин постепенно стала поддаваться обаянию незнакомца. Она настолько привыкла к неизменной холодности мужа, что успела забыть, как можно чувствовать себя в обществе мужчины, излучающего тепло. А в Джоне Прайоре тепла было в избытке. Наклонившись над столом, он смотрел на Полин, как на единственную женщину на свете, словно все его мысли занимала только она одна. Он заворожил ее своим вниманием, очаровал лестью и почтительным отношением. Он слушал ее, показывая, что считает ее слова исключительно важными. Он смеялся ее шуткам и сказал, что ему кажется, словно они знакомы давным-давно. И Полин, не желая того, была захвачена обаянием человека, обладавшего всеми чертами, которых Колин был начисто лишен.

– Позвольте пригласить вас в театр и после на ужин? – сказал ей Джон Прайор при расставании. Полин понимала, что должна отказаться и положить конец всему, что готово было начаться. Но она уже оказалась пленницей его чар и согласилась.

Этим вечером к Полин вернулась молодость. Как когда-то она снова была желанна. Годами не смеялась она столько, сколько в этот вечер. Она чувствовала, как отступает все дальше холодное уныние Килмарнока. К ней вернулись полузабытые ощущения: удовольствие от кокетства, возбуждение от прикосновения мужской руки, головокружение от вспыхнувшего желания. Джон Прайор вел себя очень сдержанно, ни разу не вышел за рамки приличий, касаясь Полин только помогая ей снять накидку, выйти из экипажа или приколоть букетик к платью. Но он стоял так близко, и взгляд его был таким глубоким и проникновенным, что Полин становился ясен каждый его жест и выражение лица. То, что пугало и волновало ее, обходилось молчанием, но она знала, что они оба чувствуют одно и то же. Когда они расстались после затянувшегося рукопожатия и обменялись визитными карточками, Полин сказала себе, что больше с ним не увидится. Но ей не удавалось выбросить его из головы.

Из раздумий ее вывел голос Персефоны, младшей дочери Луизы Гамильтон.

– Мама, мне хочется сахарной ваты, можно?

– Персефона, детка, ее продают на другом конце ярмарки, – говорила Луиза, обмахиваясь веером. – Идти в такую даль слишком жарко.

– Я схожу с ней, – предложила Полин. Ей хотелось уйти куда-нибудь на время. – А еще мы купим лимонад. Как ты смотришь на это, Персефона?

Они прошлись мимо палаток и лотков, разглядывая выставленные на продажу всевозможные мелочи и безделушки, наблюдали за метанием колец, за игрой «подбрось монетку». Они остановились прочитать афиши, наподобие такой: «Спешите увидеть, как великий Кармин стреляет из ружья, нацеленного ему в глотку!». Но из всех выделялась афиша в человеческий рост, и такие же красовались на стенах и заборах по всему Западному району, извещая народ о представлении «БОЛЬШОГО ЦИРКА АВСТРАЛИИ»: «Масса смешного! Рыцари Палестины! Огромный шатер, вмещающий 600 человек! Лучший из странствующих духовых оркестров! Весь вечер под замечательные мелодии австралийских менестрелей на арене будут меняться номера один другого интереснее. И только у нас выступает труппа японских чудодеев! Мы рады представить первый в Австралии номер на ТРАПЕЦИИ в исполнении месье Леотара, непосредственного изобретателя трапеции, который будет висеть на перекладинах над ареной, не закрытой тюфяками. Представление непременно состоится в Камероне в пятницу 10 апреля 1880 года».

– Смотрите, тетя Полин! – Персефона указала на помост, откуда зазывал публику человек в клетчатом пиджаке.

За его спиной висели декорации с нарисованными на них небом, облаками и поросшими травой равнинами. На помосте стоял еще один человек, чья необычная внешность приводила детей в изумление. Полин тоже остановилась, но внимание ее привлек вовсе не Вождь Бизон – «настоящий краснокожий индеец из Америки», красовавшийся в одежде из оленьей кожи и в головном уборе из перьев. Она смотрела на соседнюю палатку, где другой зазывала также старался вовсю, завлекая публику. Но приглашал он на зрелище другого рода. За один пенни любой желающий мог войти и «своими глазами» увидеть, как обещал зазывала, «мисс Сильвию Старр, австралийскую Венеру, позировавшую Линдстрему для его известной скульптуры. Она предстанет в том же виде, в каком позировала. Вы сами сможете убедиться, почему ее красота произвела сенсацию». За его спиной на огромном плакате мисс Старр изображалась в двух видах: справа – в красном платье с немыслимо узкой талией и внушительным турнюром, а слева она представала в образе Венеры, и ее обнаженное тело интригующе прикрывали цветы. Между двумя изображениями предлагался список «выдающихся размеров» мисс Старр от величины носа до длины ступни, и в заключение перечня сообщалось: «Рост 5 футов 5 дюймов (165,1 см) и вес 151 фунт (68,492 кг)».

Не красота мисс Старр привлекла внимание Полин, а солидная толпа желающих приобрести билет на показ ее прелестей. Очередь состояла исключительно из мужчин. И Полин видела их взгляды, обращенные на афишу с Сильвией Старр. Полин помнила времена, когда большинство мужчин смотрели такими же глазами на нее. Но их число становилось все меньше и меньше. И она снова убедилась, что время неумолимо.

Ей вновь вспомнился Джон Прайор. Она видела в его глазах страсть, желание обладать ею. Но он был ей не нужен. У Полин были поклонники, и при желании она могла бы завести роман. Не один мужчина намекал ей, что был бы весьма рад близости с ней. И случались моменты, когда на балу, выпив слишком много шампанского и кружась в танце в сильных мужских руках, слушая при этом, как ей на ухо шепчут что-то очаровательно волнующее, она ловила себя на мысли, что старается представить, что было бы, если бы она сдалась и согласилась отправиться в сельскую гостиницу или решилась бы на долгую прогулку в экипаже. Но Полин не интересовала близость. Ей хватало ее и с Колином. Любовь и ребенок – вот в чем по-настоящему она нуждалась.

Конечно, ей нужен был Хью Уэстбрук. Все эти годы она старалась поглубже спрятать мучительные воспоминания, отказывалась признавать свою страсть к нему, но теперь все чувства ожили снова. Вот как растревожила ее встреча с Прайором. На какое-то время она словно побыла рядом с Хью. Прайор разжег в ней давнюю любовь к Хью, и она начала думать о том, как бы сложилась ее жизнь, если бы она вышла замуж за Хью. «Были бы у меня теперь дети?» – спрашивала она себя.

– Миссис Макгрегор, вот вы где! А я вас везде разыскиваю.

С двумя чашками чая к Полин подошла миссис Перселл, заведовавшая хозяйством в сиротском приюте.

– У нас потрясающий успех на распродаже поделок, – взволнованно сообщила она. – Мы сможем теперь купить пять новых кроватей для нашего приюта. А как дела со стрельбой из лука? Мне бы очень хотелось, чтобы вы как-нибудь заглянули к нам. Детям так нужны любовь и внимание.

Но Полин не собиралась навещать приют. Она занималась сбором средств для него, выписывала чеки, но дальше этого заходить не хотела. Раз в год миссис Перселл набиралась смелости и намекала Полин, что она могла бы усыновить ребенка. Но все знали, что это были за дети: незамужние матери, которым они были не нужны, оставляли их на пороге приюта. А Полин хотела собственного ребенка, чужой ей был не нужен совершенно.

Она вернулась в свою палатку для стрельбы из лука и подала Луизе стакан с холодным лимонадом.

– Боже, какая жара! – сказала Луиза, с благодарностью принимая стакан.

Полин не переставала удивляться, как ее подруга не падает в обморок в таком тугом корсете, надетом под платье из плотного шелка. Когда Луиза ходила по палатке, Полин было слышно, как скрипят в ее корсете пластинки из китового уса.

– Я так завидую твоей стройности, Полин, – проговорила Луиза без намека на зависть. – Ты всегда такая свежая, словно на тебя не действует жара. А посмотри на меня. Вот что значит иметь детей. Я старалась похудеть, но приходится приглядывать, как для нас восьмерых готовится еда, и снимать пробу. И это трижды в день!

Полин собрала луки со стрелами и разложила их на столике.

– Тебе везет – продолжала Луиза. – Джадд в школе, Колин часто обедает в клубе. Тебе легко избежать искушения.

Но Полин не слушала ее, погрузившись в свои мысли. «Я знаю, что Колин способен любить, – размышляла она. – Выходя за него замуж, я понимала, что он едва ли полюбит снова, но я знаю, что в глубине души у него хранится способность любить». Ей как-то случилось наблюдать проявление этой любви, когда девять лет назад она заехала навестить Кристину и увидела Колина, сидевшего рядом с молодой женой. Он был таким нежным, заботливым, влюбленным до самозабвения. В нем должен остаться глубоко скрытый источник нежных чувств. Полин думала, что, возможно, ошиблась, полагая, что Колин не может полюбить, и по этой причине она не смогла найти путь к этому роднику, а он, может быть, остается там, в ожидании ее.

– Боже, посмотри только на эту девушку! – воскликнула Луиза. – Готова поклясться, что она взрослеет не по дням, а по часам!

Полин обернулась и увидела направляющуюся к ним старшую дочь Луизы Минерву Гамильтон. Высокая, с темными миндалевидными глазами, чувственным ртом и копной красивых волос, Минерва, стоявшая на пороге шестнадцатилетия, притягивала взгляды мужчин. Полин заметила, как они поворачиваются, глядя ей вслед.

– Молодые люди начали к нам заглядывать, – обмахиваясь веером, говорила Луиза. – Я говорю себе, что она еще слишком молода. Но потом вспоминаю, что сама я вышла замуж за мистера Гамильтона в восемнадцать лет, а Минерве всего два с половиной года до восемнадцати. И подумать только! – она рассмеялась. – Я считала, что у меня с малышами покончено наконец, а теперь вот думаю, что скоро, может быть, и бабушкой стану!

Полин очень хотелось сказать Луизе, чтобы та замолчала. С большим трудом она сдержала себя и погрузилась в размышления о том, как вызвать у Колина любовь к ней и зачать ребенка.

Колин стоял перед раскрытыми дверями кабинета, ведущими в сад, и полной грудью вдыхал горячий и сухой воздух. Не верилось, что оставался один месяц до календарной зимы. Ночь, скорее, напоминала январскую, чем апрельскую. Как и другие овцеводы в колонии Виктория, он молил Бога, чтобы засуха не отразилась на качестве шерсти. На мировом рынке цены на шерсть упали. Двадцать лет назад шерсть шла по цене двадцать два цента за фунт, а теперь она не дотягивала и до двенадцати. Увеличивать годовой доход Килмарнока становилось все труднее. А теперь еще и эта засуха.

Колин смотрел на свое отражение в окне и видел лицо отца, тринадцатого владельца Килмарнока, человека внешне очень интересного и сурового, способного одним своим взглядом заставить мужчину замолчать, а у женщины вызвать дрожь. Это было лицо хозяина, человека, в чьих руках власть. Отец Колина обладал этой властью в своем замке на острове Скай. А Колин знал, что его властная внешность всего лишь видимость. Власть его была иллюзорной. Она зависела от дождей и засухи, от овец и травы. Его власть над тридцатью тысячами акров земли основывалась не как у его отца на родословной и правах, соответствующих титулу, а на капризах погоды и экономики. Колин прекрасно понимал, что может всего лишиться, если не будет неустанно за всем следить.

Он думал о Хью Уэстбруке. Несмотря на трудности «Меринды», вызванные засухой, Уэстбруку удалось добиться успеха со своей новой породой овец. Когда семь лет назад Хью свел барана породы рамбулье со своими овцами, Колин первый поднял его на смех.

– Ему ничего не удастся добиться, – говорил он Джону Риду и Иагу Гамильтону. – Любой дурак знает, что к западу от Дарлинг-Даунз невозможно держать овец. Но новая порода из «Меринды» оказалась многообещающей. Несколько овцеводов купили у Хью баранов и стали подбирать им лучших овец и тщательно заниматься селекцией и выбраковкой стада. В результате порода приобрела повышенную выносливость. Теперь уже третье поколение росло на землях, считавшихся ранее не пригодными для содержания овец, и о породе из «Меринды» заговорили от Коулрейна до Барку.

И Колин ненавидел Хью за это… и за многое другое.

Когда Колину достались 5 тысяч бесполезных акров у подножия гор и он обрушил изгородь вдоль границ с «Мериндой», ему показалось, что удача на его стороне, потому что в результате большая часть стада Уэстбука погибла в реке. Однако после этого в районе на него стали смотреть косо, и ему пришлось обуздать свою жажду могущества и мести. Но Макгрегор не мог простить Хью, что он не отпустил Джоанну Друри помочь его умирающей жене. Колин дожидался, когда настанет подходящий момент, и не собирался его упускать. Он хотел, чтобы Хью было так же больно, как в свое время ему, Колину. И его потеря должна была стать такой же огромной.

В дверь постучали, и в комнату со шляпой в руке вошел его бывший управляющий Локи Макбин.

– Добрый вечер, мистер Макгрегор. Я только что вернулся.

– Вижу, что вернулся. Ну, что скажешь?

Несколько лет назад бывший управляющий Локи получил повышение и теперь занимался сбором арендной платы с земельных участков Макгрегора, находящихся в разных частях района. Несколько семей, работавших на участках Колина, платили ему арендную плату и передавали доходы от того, что производили, оставляя себе небольшой процент от вырученных средств. Другие покупали у него маленькие земледельческие хозяйства или овцефермы и регулярно вносили плату по закладной и плюс к этому процент от дохода от продажи шерсти. Локи должен был следить, чтобы платежи поступали вовремя и без всякого обмана. И в трудные времена, такие, как складывались теперь для некоторых мелких фермеров, Локи заботился о том, чтобы они вносили плату в любом случае, даже если она была им не по силам.