Текст книги "Время Мечтаний"

Локи достал потрепанную бухгалтерскую книгу и положил на стол перед Колином.

– Вам придется повысить ставку процента по закладной Драммонда, мистер Макгрегор.

– Почему? В чем дело?

– Шерсть в этом году у них из-за засухи будет плохая, и после стрижки вас ждут потери прибыли.

В районе у некоторых землевладельцев существовала такая практика: если арендатор не мог обеспечить годовой доход от продажи шерсти, тогда для компенсации убытков повышались размеры платежей по закладной. Но проблема состояла в том, что в случае, если мелким фермерам, таким как Драммонд, приходилось платить повешенный процент по закладной, они старались сократить расходы по другим статьям и обычно давали расчет наемным рабочим, увеличивая безработицу в районе.

– Дай ему месяц, – распорядился Колин. – А если не заплатит, выселишь его.

– У Драммондов восемь детей.

– Я за них не отвечаю. Дальше что?

Несколько минут они занимались бухгалтерией, и Локи назвал еще несколько семей, которым грозило выселение. Это были фермы, далекие от проблем, стоявших перед Драммондами. Они ожидали получить хороший доход и рассчитывали выручить достаточно денег, чтобы полностью расплатиться по закладной после продажи шерсти или зерна. В таких случаях Макгрегор действовал следующим образом: он предъявлял долговое обязательство на собственность и требовал полного расчета по нему немедленно, до сезона стрижки или уборки урожая, тем самым обрекая на выселение фермера с семьей без гроша в кармане, в то время как у Колина оставался первоначальный капитал, вложенный этим человеком в ферму. После этого Колин предпринимал новый маневр: продавал эту ферму очередному обладателю небольших средств. При этом Макгрегор предполагал согнать в свое время с земли и этого беднягу, когда тот слишком близко подойдет к тому, чтобы оказаться хозяином фермы. Для Колина это был до смешного простой способ зарабатывать деньги, и он с презрением смотрел на тех землевладельцев, которые не пользовались этой практикой, поскольку ничего противозаконного в ней не было.

После ухода Макбина Колин достал полученное утром письмо из Шотландии и прочитал единственную фразу, имевшую для него значение среди нескольких листов, исписанных рукой матери: «Твой отец очень болен. Мне бы хотелось, чтобы ты приехал домой».

«Домой», – с горечью думал Колин. Он бы с большим желанием вернулся домой. Не по своей охоте он оказался вдали от родной земли. Колин сделал попытку помириться с отцом, когда приезжал с Полин на остров Скай семь лет назад во время их свадебного путешествия. Но сэр Роберт принять их отказался. Он так и не смог забыть слова сына, сказанные ему много лет назад, во время спора по поводу вытеснения фермеров с земли, чтобы освободить площади для производства баранины, обещавшего высокие прибыли. Колин тогда отвернулся от своего наследия, родных мест и уплыл в Австралию. Колин с Полин провели две недели, изучая Скай. Они гуляли по лесу, ездили верхом по пустошам, где паслись черномордые овцы, охотились в окружающих замок лесах и удили рыбу в озере Килмарнок. Они обнаружили замшелые кельтские кресты и надгробия с надписями, не поддающимися прочтению; они ужинали в обществе леди Энн и затем уехали, внезапно прервав визит, так и не повидавшись с сэром Робертом.

В дверь снова постучали, вновь отвлекая Колина от размышлений. В кабинет вошел пятнадцатилетний Джадд в форме сельскохозяйственного колледжа Тонгарра: серых фланелевых брюках и темно-синей куртке. Он был высокий и тонкий, как тростинка; его белокурые с серебристым оттенком волосы напоминали шелк, а ярко-голубые глаза обезоруживали своей ясностью.

– Можно мне поговорить с вами, отец?

– Конечно, сын, заходи, – обрадовался ему Колин. Джадд закрыл дверь и в нерешительности остановился.

Он предпочел бы разговаривать с отцом в другом месте, в гостиной, например, где не чувствовалось бы так сильно гнета истории и незримого присутствия давно ушедших в мир иной. Хотя ему было почти шестнадцать, но кабинет отца по-прежнему пугал его. Джадд старался не смотреть на последнюю вышивку, присланную леди Энн и висевшую на стене в рамке под стеклом. Это было стихотворение под названием: «Церковь с привидениями в Килмарноке»: «Приближался Килмарнок, где призраки и вурдалаки кричат по ночам». Джадду больше нравились стихи об австралийской глуши, например, баллады Хью Уэстбрука, в которых он рассказывал о золотом солнце и сияющих небесах, о людях, полных жизненных сил, не боящихся призраков и легенд.

– Так о чем ты хотел поговорить со мной, Джадд? – напомнил Колин, наливая себе виски. Он с нетерпением ждал дня, когда сможет представить Джадда в городском мужском клубе, и они в первый раз выпьют вместе.

– Они просят меня принять решение, отец. Мне скоро шестнадцать, и мой курс обучения завершится спустя год после этого. Но если я решу остаться, тогда меня зачислят на специальный…

Колин жестом прервал его.

– Джадд, тебе известно мое мнение на этот счет. Я тебе уже его высказал. Зачем снова возвращаться к этому?

– Отец, я думаю, вы несправедливы ко мне.

– Джадд, тебе только пятнадцать, – терпеливо улыбаясь, наставлял сына Колин. – Ты сам не знаешь, чего тебе на самом деле хочется.

– Мне скоро шестнадцать. Разве вы не знали в шестнадцать, чего хотите?

– Я думал тогда, что знаю, – Колин теперь улыбался грустно и глубокомысленно. – Я был молод, не знал жизни и наделал много ошибок. Мне хочется уберечь тебя от этого.

– Я бы предпочел совершать собственные ошибки, сэр.

Перед мысленным взором Колина промелькнуло грозное лицо сэра Роберта.

– Ошибки причиняют боль, – сказал он Джадду. – Мне хочется избавить тебя от мучений, через которые пришлось пройти мне. Временами я жалею, что поддался твоим докучливым просьбам позволить тебе ехать в Тонгарра. Мне следовало, как я и планировал, отправить тебя учиться в Англию. Но я подумал, что твоя учеба в сельскохозяйственной школе пойдет в будущем на пользу Килмарноку. Теперь мне ясно, что я ошибался.

– Но, отец, школа мне подходит, – нетерпеливо возразил Джадд. – Думаю, что в свое время я смогу использовать полученные знания для выведения какого-нибудь нового сорта пшеницы, устойчивой к засухе.

– Джадд, но ты же овцевод. А не земледелец, – Колин обошел стол и положил руку на плечо сыну. – Мне бы не хотелось, чтобы мы ссорились. Неужели ты не понимаешь, что я забочусь о твоих интересах. Я не позволю тебе унизить себя, став учителем.

– Но я же не останусь учителем навсегда, отец. Мне хочется быть ученым.

Колин покачал головой. И откуда в мальчике столько упрямства? И вдруг Колин представил, как сам стоял когда-то перед человеком с таким же непреклонным, как у него теперь, лицом, в похожем кабинете в большом каменном замке почти таком же, как этот. В ушах его звучал голос отца:

– Придет день, и ты станешь хозяином Килмарнока. Я запрещаю тебе ехать в Австралию.

«Нет, – думал Колин. – Тогда все было иначе. Я должен был уехать. Должен был найти свой путь в жизни».

– Джадд, – сказал он решительно. – Я построил эту ферму для тебя. В тот день, когда ты родился, я пообещал, что передам тебе свои владения. Как же ты можешь сейчас говорить мне, что готов довольствоваться должностью учителя?

– Отец, я не собираюсь пока ни на чем останавливаться. Мне хочется столько всего узнать и сделать.

– Джадд, ты в свое время станешь хозяином Килмарнока.

– Отец, я не шотландский лорд и никогда им не буду. Я – австралиец и горжусь этим.

Колин нетерпеливо вздохнул. И откуда только у мальчика взялись эти представления? С самого раннего детства Колин постоянно рассказывал Джадду о его родовом замке. Он описывал ему строгую красоту острова Скай, часто покрытые тучами небеса, луга, подобные толстому зеленому бархату, суровое великолепие гор Куллинз, озера, напоминающие жидкий сплав олова со свинцом, скалистые горы, обветшавшие фермерские домики – все, что было ему дорого. Колин учил Джадда любви и преданности родовому имению Килмарнок и Шотландии в целом. Первая песня, выученная Джаддом, была на стихи Бернса:

 
В горах мое сердце
Доныне я там.
По следу оленя
Лечу по скалам.
 

Куда же теперь подевалась эта преданность? В чем он ошибся, прививая сыну чувства принадлежности роду и кельтскую гордость? Героями детства Джадда должны были бы быть Уильям Уоллес и Роберт Брюс, но вместо этого он восхищался мятежным каторжником по имени Паркхилл и разбойником Келли.

Проходившая по коридору Полин услышала голоса, доносившиеся из-за закрытой двери кабинета. Она остановилась и прислушалась, думая о том, что, может быть, это подходящий момент, чтобы поговорить с Колином. Сказать о своем желании поехать отдохнуть с ним вдвоем в какое-нибудь романтическое место. Из услышанного она поняла, что это очередной спор с Джаддом.

Иногда ей хотелось, чтобы сын Колина был ее собственным. Высокий и привлекательный внешне, он больше походил на свою мать, чем на отца, и к тому же был умен и приятен по натуре. Вначале Полин пыталась стать ему матерью, но успехи ее на этом пути оказались более чем скромные. Ни он, ни она не могли справиться с мыслью, что он ребенок другой женщины. В конечном итоге, ей не удалось чувствовать себя с ним непринужденно. И Джадд с детской чуткостью сумел это уловить. Он называл ее «Полин» и, представляя друзьям, говорил: «Это жена моего отца». Но ей иногда хотелось, чтобы, по крайней мере, перед друзьями он называл ее мамой.

Полин слегка приоткрыла дверь и увидела в щель, как Колин прошел к столику с напитками и налил себе виски. В сорок восемь лет Колин выглядел превосходно. Он поддерживал себя в прекрасной физической форме, а проседь в черных волосах только украшала его. Полин вспомнила, как сильно влекло ее к нему во время их медового месяца, как страстно ей хотелось, чтобы он прикоснулся к ней. Когда же она охладела к нему? Когда угасло в ней это влечение и он стал просто человеком, вместе с которым она жила в одном доме? Потом ей вспомнился Джон Прайор, взволновавший ее совсем иначе. Он пробудил в ней прежние чувства, которые она испытывала когда-то к Хью Уэстбруку: сердечное тепло, нежность, равно как и страсть.

Она услышала, как Колин сказал Джадду:

– Никто из Макгрегоров Килмарнока никогда не был учителем, и мы не станем вводить это новшество.

– Но отец, – пытался возразить Джадд.

– Господи, сын, что бы подумала твоя мать?

– Полин не возражает.

– Не она! Твоя настоящая мать!

Полин застыла на месте, потом тихонько прикрыла дверь и осталась стоять, уставясь в полумрак коридора. Так, значит, она предположила верно: любовь в Колине жила, но не к ней. Конечно, она всегда это знала. Его сердце по-прежнему занимала Кристина. И Полин вдруг поняла, что Кристина, возможно, и останется там навсегда. Полин стояла среди расплывчатых теней коридора, занятая своими мыслями. Она хотела родить ребенка. Она думала о Джоне Прайоре. Думала она и о Хью Уэстбруке.

Впервые за девять лет, Полин решила отправиться в «Меринду». Стараясь выглядеть наилучшим образом, наряд она выбирала с особой тщательностью. Полин не замечала в себе ни беспокойства, ни нервного возбуждения и вполне разумно рассуждала, что доведенная до отчаяния женщина готова на решительный поступок.

Роковая встреча с Джоном Прайором состоялась месяц назад, и с тех самых пор Хью Уэстбрук не шел у нее из головы. Не переставала размышлять она о том, как все могло бы сложиться, если бы ей не взбрело на ум уступить Хью другой женщине. Полин пыталась представить, какими были бы ее дети, если бы она вышла за него замуж. Думала о пустующей детской рядом со своей спальней, ежемесячном разочаровании, и отчаянном желании родить ребенка. Пока ей позволяли годы. И все эти мысли у нее связывались с Хью.

Она оглядела себя в зеркале. «Красива по-прежнему», – писали о ней на страницах светской хроники. Но Полин понимала, что недалек тот день, когда среди белокурых локонов появятся серебристые прядки, и ей подумалось, что женщину не волнует седина, если ей есть чем гордиться в жизни. А чем может гордиться она, чего она добилась в свои тридцать три года? У нее весь шкаф заставлен трофеями: кубками и статуэтками, блестящими, но холодными, с выгравированными на них датами, названиями соревнований и званиями победителя. Но награды нельзя приласкать, их нельзя любить, и от них не дождаться взаимной любви. «А как много бы они значили, если бы мне было кому их передать, – думала Полин. – Насколько больше удовлетворения доставили бы достижения в верховой езде и стрельбе из лука, если бы можно было научить всему дочь, будь она у меня». Жизнь представлялась Полин бесцельной и серой.

На туалетном столике лежал свежий номер «Таймс». Полин прочитала письмо, опубликованное на второй странице. «Пора нам перестать делить себя на жителей Виктории, Квинсленда и Нового Южного Уэльса, – писал Хью Уэстбрук – Надо думать, что мы австралийцы: все, как один. Надо распрощаться с мыслью, что наш дом Англия, нам не нужно обращать взоры за океан в поисках защиты и поддержки. Пришло время повзрослеть и осознать себя единым народом».

Полин слышала, что Хью выступал по вопросу о федеративном объединении австралийских колоний. Он говорил о том, что почти за столетие после появления в Австралии первых белых людей австралийский континент был разделен на шесть независимых провинций, пекущихся исключительно о своих собственных интересах, и оторванность их друг от друга настолько велика, что у каждой из них существует собственная почтовая система и свои марки, свои армейские части и флот, имеющие в каждой провинции свою форму. Товары, ввозимые из другой колонии, облагаются высоким налогом. Даже ширина железнодорожной колеи везде разная. По мнению Хью, все эти факты вредили интересам австралийцев. «Это же самая настоящая нелепость, – писал в «Таймс» Хью, – что человек, едущий из Нового Южного Уэльса в Викторию должен переводить часы, потому что эти две колонии не могут согласовать время. Такое соперничество между колониями способно затмить даже соперничество между европейскими государствами». Искренность патриотических чувств Хью к Австралии вызвала у Полин гордость. И ее потянуло к нему еще сильнее.

Вставая из-за туалетного столика, Полин чувствовала, как постепенно овладевает ею непреклонная решимость. По поводу поездки в «Меринду» у нее не было ни сомнений, ни опасений. Она должна ехать туда. Семь лет супружества с Колином не принесли ей ребенка. Джон Прайор взволновал ее, но она его не любила, и о любовном свидании с ним не могло быть и речи по многим причинам. Только в «Меринде» находилось решение ее проблемы.

Хью въехал во двор, торопливо спешился и передал лошадь конюху. Передняя веранда старого домика стала теперь кухонной верандой, а в самом домике разместилась кухня. Рядом был построен новый небольшой коттедж, и дна строения соединил крытый переход. Тяжелые зеленые шторы из парусины заслоняли кухонную веранду от лучей заходящего солнца. Хью обогнул веранду и через проход в живой изгороди вошел в маленький сад перед новым коттеджем, выстроенным, когда в старом доме стало тесно, а средств на строительство дома у реки еще не хватало. Жилище это было скромное, его пирамидальная высокая крыша обеспечивала движение воздуха в жаркие дни, а более просторную веранду украшали комнатные растения и плетеная мебель.

Хью увидел Джоанну на лужайке. Она только что вымыла волосы в жестяном корыте и теперь, сидя на солнце, расчесывала их, густые и каштановые. Маленький сад выходил на подъездную аллею, но загораживал вид на дом. И такое уединение позволило ей расстегнуть верхние пуговицы кофточки и закатать рукава. Хью остановился и залюбовался ею. Восемь лет супружества не уменьшили загадочности и силы возбуждать его, какую имела такая прозаическая картина, как ее еженедельное мытье головы. Когда он увидел ее за этим занятием в первый раз, он подхватил ее на руки, отнес в дом и страстно любил, а мокрые волосы липли к ее обнаженным плечам. И сейчас ему хотелось того же. Но за восемь лет обстоятельства изменились. Они с Джоанной уже не могли так свободно, как когда-то, поддаваться своим любовным порывам. Хью слышал на дальней веранде голоса игравших там Адама и Бет. В окне гостиной мелькала горничная, к тому же при входе в сад он заметил поблизости рабочего фермы.

Хью окликнул ее, махая пачкой писем, привезенных из Камерона. Они поднялись на веранду, и Джоанна попросила горничную принести чай. Они завели такой ежедневный порядок: устраивать перерыв в работе, чтобы почитать почту и обменяться новостями. Этот тихий час принадлежал им двоим.

– Здесь есть что-то из Карра-Карра! – сказала Джоанна. Кофточку она застегнула и опустила рукава, но оставила волосы распущенными, чтобы скорее высохли.

Вечером последнего дня их пребывания в Мельбурне, спустя всего несколько часов после того, как она нашла у Адама брошюру из Карра-Карра, Джоанна написала письмо в миссию, расположенную на границе Нового Южного Уэльса. Она объяснила причину своего обращения к ним и просила сообщить, не имеют ли они сведений о человеке по имени Мейкпис. Пока она читала ответ главы миссии мистера Уильяма Робертсона, Хью распечатал свою почту.

– А новости хорошие! – одобрительно воскликнул он через минуту. – Письмо от Макнила. Он пишет, что выставка закрывается и он освободится. Срочно возвращаться в Америку он не собирается и сможет сразу взяться за наш новый дом. Я приглашу его с женой остановиться у нас, чтобы ему не пришлось тратиться на гостиницу. У нас здесь на всех хватит места, – он посмотрел на Джоанну. – Ну, а что у тебя? Какие новости из миссии?

– Глава миссии скуп на слова, – заново пробегая письмо глазами, ответила Джоанна. – И это как-то странно. Он ничего не пишет о моих дедушке с бабушкой и обходит стороной все мои вопросы. Но он приглашает нас приехать к нему в миссию и встретиться с ним, когда мы пожелаем.

– Может быть, он многое знает, но предпочитает рассказать тебе обо всем лично.

– Возможно, так и есть, – задумчиво согласилась Джоанна, складывая послание. – Хью, как ты считаешь: это та самая Карра, что я ищу? Мне кажется, здесь что-то не так.

– Мы съездим и выясним, – пообещал Хью.

– Хью, – из просвета в живой изгороди появился Джеко, управляющий фермой «Меринда». – У нас беда, Хью. Затянуло илом шестую и седьмую скважины.

– Хорошо, сейчас едем, – Хью поднялся, надевая шляпу. – Посмотрим, что можно сделать. Постараюсь вернуться к ужину, – пообещал он, целуя Джоанну в щеку. – Но, может быть, дел хватит и на всю ночь.

– Тогда я пошлю к тебе Пинг-Ли с едой.

Она проводила его взглядом, а потом собралась перечитать невнятное послание из Карра-Карра, но тут у входа в садик появилась чья-то фигура. Ее удивлению не было предела, когда она поняла, что это Полин.

– Боже мой, Полин, проходите, – пригласила Джоанна. – Но, к сожалению, вы разминулись с моим мужем. Он только что ушел.

– Знаю, я дожидалась, пока он уйдет. Я приехала к вам.

– Тогда пройдите, пожалуйста, в дом, в гостиной прохладнее, – говорила Джоанна, несколько сбитая с толку ответом Полин. – Хотите чаю?

– Нет, спасибо, – поблагодарила Полин, вступая в вечернюю полутьму гостиной, где пахло лимонной мастикой и осенними цветами. Полин вспомнила свой последний приезд в «Меринду», когда Хью жил еще в допотопном, невзрачном домишке. Теперь у него был скромный, но ухоженный дом, украшенный вьющимися растениями и кустарниками. Сверкала чистотой небольшая гостиная с новой мебелью, турецким ковром яркой расцветки, абажуром с бахромой, фотографиями в рамочках и кружевными занавесками. И ей снова подумалось: «А что было бы, если…»

– Чем могу служить? – спросила Джоанна.

И взгляд Полин устремился к ней. Немало времени прошло с их последней встречи, и Полин отметила про себя, что Джоанна выглядит необыкновенно молодо, но потом она вспомнила, что Джоанне еще нет тридцати, а распущенные волосы делали ее еще моложе.

– Я приехала по очень личному делу и даже не знаю, с чего начать, – призналась она.

Джоанна села и приготовилась слушать.

– Мне говорили, что вы человек благоразумный, – нарушила молчание Полин, непроизвольно стискивая обтянутые перчатками руки.

– Даю вам слово, что ничего из сказанного здесь не пойдет дальше этих стен.

– Хорошо, тогда я перейду к делу. Вам, без сомнения, известно, что я замужем семь лет, но детей у меня нет. Я слышала, что вам удалось помочь с зачатием ребенка Верити Макманус, в то время, как врачи и Полл Грамерси утверждали, что ей не на что надеяться. Вы можете помочь мне?

– Возможно, что и смогу, – сказала Джоанна. – Но сначала нам нужно попытаться понять причины вашей бездетности. Часто бывает, что положение несложно исправить.

– Прежде чем вы продолжите, я должна сказать вам одну вещь, – начала Полин. Она обвела взглядом гостиную, в которой могла бы быть хозяйкой, отметила портреты детей, мальчика и девочки, милые вазочки с цветами на аккуратно разложенных салфетках, и Библию на подставке. Из кухни в глубине дома доносились обычные домашние звуки, на веранде перекликались детские голоса. По сравнению со всем этим Килмарнок казался не домом, а музеем, хранилищем реликвий и показного величия.

– Все это время я злилась, думая, что вы похитили у меня Хью, – Полин перевела взгляд на Джоанну. – Но теперь я понимаю, что он никогда и не был моим. Особенно в тот год после эпидемии тифа я была очень враждебно настроена против вас. Поэтому и совершила поступок, которого теперь стыжусь.

Джоанна смотрела на Полин со смешанным чувством. На протяжении многих лет они оставались скрытыми соперницами, и теперь ее ставила в тупик такая неожиданная доверительность и откровенность признания, которое готовилась сделать Полин.

– Я говорю о пяти тысячах акрах земли, когда-то принадлежавших моему брату, – пояснила Полин. – Они граничат с «Мериндой» на севере. Я знала, что Колин хочет заполучить этот участок, чтобы ответить по-своему на смерть Кристины, удовлетворить свое желание отомстить Хью. Мне хотелось, чтобы он женился на мне, и я предложила эту землю Колину. Но я не знала о его планах. Мне очень жаль, что буря причинила вам такой вред.

– Я ничего не понимаю, – Джоанна недоумевающе смотрела на Полин. – До меня доходили слухи о мести, но я не знаю, в чем тут дело.

Полин откровенно рассказала ей о той ночи, когда умерла Кристина, и о том, как Хью обещал, что Джоанна приедет в Килмарнок, как только проснется.

– Но я солгала Колину, – призналась Полин. – Я знала уже, что Хью для меня потерян, и возненавидела вас обоих. Потому-то я сказала Колину, что вы отказались приехать помочь его жене.

– И когда она умерла, он стал винить в этом нас с Хью?

– Да.

– Понятно, – Джоанна встала и подошла к камину. Она машинально провела пальцем по каминной полке и сказала себе, что следует напомнить Пиони, что она снова забыла стереть пыль с камина. – Я ценю вашу искренность, Полин. Трагедия была ужасная. Мы потеряли в бурю двух человек, Хью едва не погиб. «Меринда» оказалась в тяжелом положении. Но мы снова прочно встали на ноги, и надо сказать, что люди не всегда способны справиться со своими чувствами. Думаю, нам следует оставить все это в прошлом, – говорила Джоанна, с горечью думая о том, что этот поступок, совершенный из мести, стоил жизни Ларри Шнурку и пятнадцатилетнему юноше.

– Мне придется задать вам несколько личных вопросов, – предупредила Джоанна, возвращаясь в свое кресло. Она поразмыслит о признании Полин позднее, когда будет одна, и решит, когда и как рассказать об этом Хью, и стоит ли это делать вообще.

– Спрашивайте о чем угодно, – согласилась Полин.

– Как часто вы бываете близки с мужем?

– Раз в неделю, – ответила она на вопрос Джоанны.

– Для зачатия иногда имеет значение положение. Вы лежите на спине?

Полин почувствовала, как зарделись у нее щеки. О таких интимных подробностях не спрашивали даже врачи, к которым она обращалась.

– Да, – выдавила из себя она.

Джоанна задала ей еще несколько вопросов. Встает ли Полин немедленно или задерживается в постели? Принимает ли она ванну сразу же? Спринцуется ли она? Потом Джоанна стала объяснять, как мало еще известно о женском организме и таинственном процессе зарождения жизни.

В Мельбурне Джоанна приобрела книгу под названием «Современная гинекология». Книга была написана в 1876 году известным американским врачом, и в ней упоминалось сделанное в начале века открытие человеческой яйцеклетки. Автор книги теоретически допускал, что на клетку может оказывать влияние какой-то цикл и каким-то образом она может быть связана с циклом менструальным. Он сделал еще один решительный шаг вперед своим смелым предположением, что менструация происходит не под воздействием Луны, как было принято считать, а определяется физиологическими факторами организма. И хотя теории автора подвергались нападкам в медицинских кругах, Джоанна старалась разобраться, прав ли был он в своих предположениях. Существовал ли у женщин цикл, который как-то можно было предсказать? Она думала об овцеводах, на протяжении веков знавших, что овцы способны к размножению не весь год, а только в определенные периоды, и это время можно было рассчитать, чтобы в нужный момент пустить к ним баранов. И Джоанна размышляла о том, что и женщины, возможно, способны к зачатию в определенные дни своего цикла, и может существовать способ эти дни установить и затем составить таблицу.

– Я попрошу вас, Полин, вести дневник на протяжении трех-четырех полных циклов, – сказала Джоанна. – Записывайте, как вы себя чувствуете, каждый день, а если возможно, то и каждый час. Я дам вам термометр, и вы будете измерять температуру ежедневно. Составьте график результатов этих измерений. Записывайте любые, даже незначительные изменения в физическом и душевном состоянии. Описывайте, например, свои чувства или тягу к чему-нибудь, или головную боль, или же какую-то другую возникшую сложность. Возможно, нам удастся увидеть закономерности. А потом мы попробуем определить, в какой период вероятность зачатия у вас наибольшая.

– Я сделаю все, что вы скажете.

– Гарантий никаких я дать не могу, – сказала Джоанна. – Но я читала об экспериментах, связанных с этой теорией цикла, под названием «овуляция», и результаты внушают надежду.

Они вместе поднялись и смотрели друг на друга, разделенные солнечным лучом с пляшущими в нем пылинками.

– И не забывайте о моих советах: подкладывайте подушку под бедра и полежите после некоторое время на спине. И откажитесь от чая с мятой болотной и можжевельником.

По дороге из «Меринды» Полин думала о том, что говорила ей Джоанна: о календарном учете и графике температуры. Но где же, спрашивается, среди этого всего было место любви? Ей очень хотелось бы это знать.