Текст книги "Пустая лодка. Беседы по высказываниям Чжуан Цзы"

Впервые Херригел увидел… потому что теперь это его не касалось. Теперь это не было его делом, он бросил все это. Он уезжал, поэтому и вопроса о серьезности не стояло. Он признал свое поражение, ему нечего было доказывать. Он взглянул, и сейчас впервые его глаза не были прикованы к мишени.

Он посмотрел на мастера: все происходило так, как если бы стрела покидала лук сама по себе. Мастер только лишь придавал, вкладывал в это энергию, он не стрелял. Он не делал ничего, все происходило само по себе. Херригел взглянул, и впервые он понял.

Словно зачарованный, он подошел к мастеру, взял в руки лук и оттянул тетиву. «Вот ты и постиг, – произнес в этот миг мастер. – Этому я три года и учил тебя». Стрела еще не покинула лука, а мастер уже сказал: «Ну вот и все. Цель достигнута». Наконец-то Херригел развлекался, не был серьезен, он не был целеустремлен.

В этом и заключается отличие. Развлечение не целенаправленно, у него нет цели. Развлечение является целью само по себе, имеет свою внутреннюю ценность – не существует ничего вне его. Вы наслаждаетесь, и ничего больше. Для развлечения нет никакой цели, вы просто забавляетесь, и это все.

Когда лучник пускает стрелу ради забавы,

все его мастерство при нем.

Когда вы стреляете ради забавы, вы не находитесь в конфликте. Вы не разделены, напряжения нет; ваш ум никуда не направлен. Ваш ум вообще неподвижен – поэтому вы цельны. Так рождается мастерство.

Рассказывают историю об одном мастере дзен, он был архитектором и проектировал новый храм, пагоду. У него была привычка – чтобы рядом с ним был его первый ученик. Он рисовал эскиз, оборачивался к ученику и спрашивал: «Ну как тебе? Что ты об этом думаешь?»

«Это недостойно тебя», – отвечал ученик каждый раз. И тогда мастер отбрасывал этот проект.

Так повторялось девяносто девять раз. Минуло уже три месяца, и король начал интересоваться, когда же, наконец, будет закончен проект, чтобы можно было приступить к строительству. А потом как-то раз, пока мастер рисовал очередной эскиз, у него высохли чернила, и он велел ученику пойти и приготовить новые.

Ученик вышел, а когда он возвратился, то воскликнул в изумлении: «Как?! Ты создал его! Но почему же ты не мог сделать этого все три месяца?»

«Из-за тебя, – сказал мастер. – Ты сидел подле меня, и я был разделен. Ты смотрел на меня, и я действовал целенаправленно, это не было развлечением. Когда ты ушел, я расслабился. Я почувствовал, что никто не смотрит на мою работу, и я стал целым. Этот проект я не делал, он родился сам. Он не получался все эти три месяца, потому что я стремился его сделать, я был деятелем, действующим лицом».

Когда лучник пускает стрелу ради забавы,

все его мастерство при нем.

…Потому что доступно все его существо целиком. А когда доступно все существо, в вас рождаются красота, грация, совсем иное качество бытия. Когда вы разделены, серьезны, напряжены – вы безобразны. Вы можете добиться успеха, но успех ваш будет уродлив. Вы можете суметь самоутвердиться, но этим вы ничего на самом деле не докажете, вы лишь создадите фальшивый образ. А когда вы тотальны, расслаблены, цельны – никто о вас, возможно, и не знает, но вы есть, вы существуете.

И эта целостность – благословение, самое наипрекраснейшее, самое осчастливливающее, что вообще бывает с медитирующим умом, что вообще случается в медитации.

Медитация означает целостность.

Поэтому помните, что медитация должна быть развлечением, она не должна походить на работу. Не нужно заниматься ею, как занимаются молитвой верующие, делайте ее как игрок. Играйте, делайте это ради забавы, как игрок, а не как бизнесмен! Это должно быть развлечением, и тогда все ваше мастерство будет вам доступно, тогда она расцветет сама по себе. Вы будете не нужны. Усилия не нужно. Просто должно быть доступно все ваше существо, должна быть доступна вся ваша энергия. И тогда цветок распускается сам по себе.

Если он стреляет на медную пуговицу,

то нервничает.

Если он борется всего лишь за медную пуговицу, если есть что-то, чего можно достичь, какой-то результат, то он уже нервничает, боится. Внутри появляется страх: «А вдруг я проиграю?» Ум становится разделенным. Одна его часть говорит: «Может быть, ты и выиграешь». «Возможно, ты проиграешь», – заявляет другая. Теперь ему недоступно все его мастерство, теперь он состоит из двух половинок. А когда вы разделены, все ваше существо, вся ваша жизнь становятся безобразны, вы начинаете болеть. Вы становитесь нездоровы.

Если же он стреляет на золотой приз,

то он слепнет,

а мишень двоится в его глазах —

и он уже безумен.

Ступайте на рынок и взгляните на людей, гоняющихся за золотом. Они слепы. Золото ослепляет людей, как ничто другое, золото совершенно лишает зрения. Когда вы слишком озабочены успехом, слишком озабочены результатом, слишком амбициозны, слишком честолюбивы, когда вы чересчур печетесь о золотой медали – тогда вы слепнете, и мишень начинает двоиться в ваших глазах. Вы настолько опьянены, что у вас вообще все начинает двоиться.

Насреддин как-то раз беседовал в баре со своим сыном. «Всегда помни о том, что надо вовремя остановиться, – поучал он. – Спиртное – это хорошо, но нужно знать меру. Это я говорю тебе из своего собственного опыта. Посмотри вон в тот угол – когда эти четверо за вот тем столиком начнут выглядеть, как восемь, пора остановиться».

«Но пап, я там вижу только двоих», – признался сын.

Когда ум пьян, в глазах начинает двоиться. А золото делает вас бессознательным, пьяным. Теперь есть две мишени, и вы так спешите попасть в них, что нервничаете, внутренне дрожите.

Именно об этом и говорит Чжуан-цзы:

…и он уже безумен.

Безумен каждый. Безумны не только сумасшедшие, вы тоже безумны. Разница лишь в количестве, но не в качестве, еще немного – и в любой момент вы можете преступить черту безумия. Это как если бы у вас была температура девяносто девять градусов. Сто градусов – и вы кипите, вы пересекли границу. Разница между теми, кто в сумасшедших домах, и теми, кто снаружи, только лишь количественная, не качественная. Безумны все, потому что каждый гонится за результатами, преследует цели, имеет намерения. Каждому нужно чего-то достигнуть. Отсюда рождается нервозность, внутренняя дрожь, и тогда вы уже не можете быть внутренне неподвижны, не можете успокоиться. А когда вы неспокойны внутри, мишень превращается в две, а то и в четыре или восемь – и тогда уже невозможно стать стрелком.

Совершенный стрелок – это всегда стрелок развлекающийся.

Совершенный человек проживает жизнь как развлечение, как игру.

Взгляните на жизнь Кришны. Было бы прекрасно, если бы Чжуан-цзы знал о нем. Жизнь Кришны – это развлечение. Будда, Махавира, Иисус так или иначе выглядят немного серьезными, как если бы чего-то нужно было достигнуть – мокши, нирваны, избавления от желаний. Но Кришна абсолютно лишен намерений: великий флейтист живет просто ради забавы, ради удовольствия, он танцует с девушками и поет, он живет, наслаждаясь. Ему не нужно никуда идти. Все есть здесь, так зачем беспокоиться о результатах? Все доступно прямо сейчас, так почему же этим не наслаждаться?

И если радость – это признак совершенного человека, то Кришна – совершенен. В Индии мы никогда бы не называли жизнь Кришны чаритрой, его характером, мы бы называли ее лилой Кришны, его игрой. В ней нет характера, она абсолютно лишена намерений, она бесцельна.

Это как с маленьким ребенком. Вы не можете его спросить: «Что ты делаешь?» Вы не можете спросить: «В чем смысл этого?» Он приятно проводит время, просто гоняясь за бабочками. Чего он достигнет, прыгая на солнце? Куда приведут эти его действия? Да никуда! А он никуда и не собирается. Мы называем это ребячеством и думаем о себе, что мы зрелы, но, уж поверьте мне, если вы действительно зрелы, то вы снова становитесь подобны ребенку. И тогда жизнь ваша снова становится прекрасной. Вы будете ею наслаждаться, каждым ее мгновением, вы будете несерьезны. Громкий смех зазвенит по всей вашей жизни. В ней будет больше танца и меньше бизнеса; она будет больше похожа на пение, мурлыканье под нос в ванной, чем на вычисления в офисе. Она не будет математикой, она будет просто наслаждением.

Мастерство его осталось прежним,

но приз разрывает его на части.

Он озабочен наградой.

Он думает больше о победе,

чем о выстреле, —

и потребность побеждать

истощает его силы.

Если вы чувствуете себя слабым, бессильным, беспомощным, то причина этого – в вас. Никто другой не истощает ваши силы. У вас неисчерпаемые источники сил, эти источники никогда не пересыхают, но вы выглядите таким иссушенным, как будто вот-вот упадете, израсходовав последнюю каплю энергии.

На что же уходит вся ваша энергия? Вы порождаете внутри себя конфликт, хотя мастерство ваше и неизменно.

Мастерство его осталось прежним,

но приз разрывает его на части.

Он озабочен призом.

Я расскажу вам одну историю… Это случилось в одной деревне. Бедный мальчик, сын нищего, был молод и полон сил. Он был так молод и настолько силен, что, когда королевский слон проходил через деревню, он просто хватал слона за хвост – и тот не мог двинуться с места!

Это вызывало большое недовольство короля, поскольку тот сидел на слоне, а вокруг собирался весь рынок, и все смеялись. И все из-за какого-то сына нищего!

Король позвал своего премьер-министра: «Что-то надо делать. Это оскорбительно. Я теперь боюсь проезжать через эту деревню, а тот мальчишка иногда приходит и в другие деревни! Где угодно, в любое время, он может схватить моего слона за хвост, и тот не сможет двинуться с места. Этот парень удивительно силен, так сделай что-нибудь, чтобы поубавить его энергию».

«Мне придется посоветоваться с мудрецом, потому что я представления не имею, как истощить его силы, – ответил министр. – Он же просто нищий. Имей он какую-нибудь лавку, это поубавило бы его энергию. Если бы он работал в офисе клерком, это истощало бы его. Будь он школьным учителем, его силы расходовались бы. Но он ничем не занимается. Он живет в свое удовольствие, и народ любит и кормит его, поэтому он никогда не испытывает недостатка в еде. Он счастлив, он ест и спит. Трудно будет что-то придумать, но я постараюсь».

Итак, он отправился к одному старому мудрецу. Мудрец велел ему: «Сделай одну вещь. Пойди и скажи мальчику, что ты будешь давать ему по золотой рупии ежедневно, если он будет выполнять одну небольшую работу – а работа эта действительно небольшая. Он должен будет заходить в деревенский храм и зажигать лампу. Нужно лишь зажечь в сумерках лампу, только и всего. И ты будешь давать ему по одной рупии каждый день».

«Но как это поможет? – удивился премьер-министр. – Это может только лишь придать ему еще сил. Он будет получать по рупии ежедневно и станет еще больше есть. Ему даже не надо будет заниматься сбором милостыни».

«Не беспокойся, просто делай, что я говорю», – ответил мудрец.

Так и было сделано; а на следующей неделе, когда король проезжал мимо, мальчик вновь попытался остановить слона, но не смог. Слон протащил его.

Что же произошло? Появилась забота, вошло стремление. Он должен был помнить, двадцать четыре часа в день он должен был помнить, что ему нужно каждый вечер заходить в храм и зажигать свет. Это стало заботой, которая разделила все его существо. Даже когда он спал, ему стало сниться, что уже вечер: «Чем ты занимаешься? Иди же скорее, зажги лампу и получи свою рупию». И к тому же он начал собирать эти золотые рупии. У него их было семь, а когда их стало восемь, он начал вычислять, что за такое-то время у него накопится сотня рупий – а потом их количество вырастет до двухсот. Появилась математика, и радость была утрачена. А была лишь пустяковая вещь, которую он должен был делать: зажигать свет. Просто работа одной минуты, даже меньше, просто секундное дело. Но это породило беспокойство. Это иссушило все его силы.

А если вы обессилены, то не удивительно, что вся ваша жизнь – отнюдь не радость. У вас столько храмов и такое количество ламп, которые нужно зажигать и тушить, так много вычислений, которые необходимо сделать в вашей жизни, что она просто не может быть радостью.

Мастерство лучника не изменилось, искусство его осталось прежним, но стрелку, стреляющему для развлечения, для собственного удовольствия, доступно все его умение. Теперь же, хотя мастерство осталось прежним, его разделяет приз. Стрелок полон забот, появилась устремленность, внутри зародилась нервозность. Он больше думает о выигрыше, теперь его не интересует сам процесс стрельбы. Теперь речь идет о том, как победить, а не о том, как стрелять. Лучник переместился из начала действия в его конец. Теперь средства и способы не играют роли, важен результат, а когда вы заинтересованы в результате, ваша энергия расплескивается, ведь все, что делается, должно касаться средств, а не результата. Результаты не в вашей власти.

Кришна в Гите говорит Арджуне: «Не заботься о финале. Просто делай то, что должен делать здесь и сейчас, а результат оставь мне, Господу. Не спрашивай, что случится, никто этого не знает. Интересуйся тем, как ты действуешь, и не оглядывайся на последствия. Не ориентируйся на результат».

Этот момент великолепен и прекрасно согласуется с высказываниями Чжуан-цзы, поскольку Арджуна был стрелком, величайшим из рожденных Индией. Он был совершенным стрелком.

Но мысли о результатах проникли в его ум. Он никогда не волновался, такого ни разу раньше не случалось. Его стрельба из лука была совершенной, его мастерство было полно, абсолютно, но, глядя на поле битвы Курукшетра, на две армии, стоящие лицом к лицу друг к другу, он ощутил волнение. Откуда оно взялось? У него были друзья с обеих сторон. Это была семейная трагедия, война между двоюродными братьями, и все они были связаны друг с другом кровными узами, с обеих сторон были родственники. Вся семья разделилась на два лагеря – это была странная война, семейная война.

Кришна и Арджуна были на одной стороне, а армия Кришны сражалась на другой. «Оба вы любите меня, поэтому вам придется поделиться на две равные части, – заявил Кришна. – На одной стороне буду я, а на другой стороне – моя армия».

Дурьодхана, командующий другой стороной, был глуп. Он подумал: «Что я буду делать с Кришной, когда он один, сам по себе? Но его огромная армия…» И он выбрал армию Кришны.

Таким образом Кришна оказался на стороне Арджуны, и Арджуна был счастлив, потому что сам по себе Кришна больше, чем весь этот мир целиком. Что могут эти армии – бессознательные, спящие люди? Один пробужденный стоит больше всего этого спящего мира.

Кришна оказал существенную помощь, когда Арджуна пришел в замешательство и ум его разделился. В Гите сказано, что, глядя на эти две армии, он начал недоумевать. И, обращаясь к Кришне, он произнес следующее: «Мои силы иссякли. Я растерян, опустошен; силы оставили меня». А он был человеком высочайшего мастерства, совершенным стрелком.

Его лук назывался Гандива. «Я чувствую, что Гандива чересчур тяжел для меня, – воскликнул он. – Я так обессилен, тело мое оцепенело, и я не в силах думать, понимать, я ничего не вижу. Все смешалось, ведь все враждующие – мои родственники, а мне придется убивать их. И что в итоге? Убийство, столько людей будет убито, и что я получу от этого всего? Королевство, которое ничего не стоит? Я не хочу сражаться – цена, которую надо заплатить, чересчур высока. Лучше я брошу все и стану саньясином, лучше я отправлюсь в лес и буду медитировать. Это все не для меня. Силы мои иссякли».

«Не думай о результате, – ответил ему Кришна. – Он не в твоей власти. И не думай, что ты деятель, потому что, когда ты деятель, результат – в твоих руках. Деятель всегда божественен, но ты лишь инструмент. Сосредоточься на „здесь и сейчас“, на средствах, а результат предоставь мне. Говорю тебе, Арджуна, эти люди уже мертвы, им суждено умереть. Ты не убиваешь их. Ты всего лишь инструмент, который откроет им факт того, что смерть с ними уже случилась. В моих глазах они уже мертвы. Они достигли того места, где происходит смерть, и ты – всего лишь инструмент».

На санскрите существует прекрасное слово, в английском для него нет аналога: это «нимитта». Нимитта означает, что вы не деятель, вы не причина, даже не одна из причин; вы просто нимитта. Оно означает, что причина в руках божественного. Бог – деятель, вы же лишь его средство. Вы как почтальон: почтальон – это нимитта. Он приходит и вручает вам письмо. Если письмо вас оскорбляет, вы же не злитесь на почтальона, не говорите ему: «Зачем ты принес мне это письмо?» К почтальону это не имеет отношения, он – нимитта. Он не писал этого письма, он не был ему причиной, он здесь вообще не при чем. Он лишь выполнил свои обязанности. Вы не станете злиться на него, не скажете: «Зачем ты принес мне это письмо?»

Кришна сказал Арджуне: «Ты просто как почтальон, ты должен доставить им смерть. Ты не убийца; смерть – от Бога. Они ее уже заработали, так что не волнуйся. Если ты не убьешь их, то кто-то другой доставит им это письмо. Если не этот почтальон, то следующий. Если ты прогулял работу, или у тебя выходной, или ты заболел, это не значит, что письмо не будет доставлено. Это сделает другой почтальон, подменяющий тебя. Но письмо должно быть доставлено. Поэтому не беспокойся, не волнуйся попусту; ты – лишь нимитта, не причина этого, не деятель, ты просто инструмент. Сосредоточься на средствах, не думай о последствиях – думая о результатах, ты лишаешься своего мастерства.

Ты разделен, и поэтому ты чувствуешь себя таким истощенным, Арджуна. Твоя энергия никуда не делась, она превратилась в конфликт – во внутреннее противоречие, ты разделен. Ты сражаешься сам с собой. Одна часть тебя требует идти вперед, другая утверждает, что этого делать не следует. Твоя целостность потеряна. А когда теряется целостность, приходит ощущение бессилия».

И тогда даже такой сильный человек, как Арджуна, может заявить: «Я не в силах поднять Гандиву, лук слишком тяжел для меня. Я разнервничался. Я в глубоком страхе, в глубоком беспокойстве. Я не в силах сражаться».

Мастерство осталось прежним, ничто не изменилось, но ум разделен. Когда вы разделены, вы бессильны; когда вы цельны, вы полны сил. Желания разделяют вас, медитация возвращает вас к цельности: желание устремляет вас в будущее, медитация приводит вас в настоящее.

Помните это правило: не перемещайтесь в будущее. Когда бы вы ни заметили, что ум ваш ринулся вперед, в будущее, немедленно бросайтесь обратно в настоящее. Не пытайтесь это перемещение завершать. Немедленно, в тот же миг, как вы замечаете, сразу же, как только вы осознаете, что ум переместился в будущее, в мечту, кидайтесь назад в настоящее. Будьте дома.

И все равно вы будете терять настоящее. Снова и снова вы будете утрачивать его, потому что это уже стало вашей давней привычкой; но рано или поздно вы сможете оставаться в настоящем все больше и больше. И тогда жизнь начнет превращаться в наслаждение, в игру. Тогда вы настолько преисполнитесь сил, что они будут переливаться через край, – это наводнение витальности. И наводнение это есть блаженство.

Обессиленные, измученные – вы не в состоянии испытывать экстаз. Как можете вы танцевать? Для танца необходима безграничная энергия. Истощенные, как можете вы петь? Пение – это всегда переполнение. Настолько мертвые, как сейчас, – как вы можете молиться? Лишь когда вы полностью, абсолютно живы, в сердце рождается признательность, благодарность. Эта благодарность – и есть молитва.

На сегодня достаточно.

* Мокша – абсолютная свобода.

** What is the time? (англ.) – «Который час?» – дословно переводится: «Что такое время?»

Глава 7
Трое друзей

Раз трое друзей обсуждали жизнь.

Один сказал:

«Могут ли люди жить вместе, не зная ничего об этом,

трудиться вместе, но ничего не производить?

Могут ли они витать в облаках

и позабыть навеки, что это такое – жизнь?»

Трое друзей переглянулись

и расхохотались.

У них не было объяснений,

и от этого дружба их только крепла.

Потом один из друзей умер.

Конфуций послал ученика,

чтобы помочь другим двоим воспеть на похоронах

его доблести.

Когда тот ученик пришел,

один из друзей уже сочинил песню,

а другой аккомпанировал ему на лютне.

«Эй, Сунг Ху, куда же ты ушел?

Эй, Сунг Ху, куда же ты ушел?

А ушел ты туда, где на самом деле уже был,

а мы здесь – будь оно проклято! Мы все еще здесь!» —

пели они.

Тогда ученик Конфуция

набросился на них со словами:

«Могу ли я поинтересоваться, где нашли вы такое

в правилах обряда погребения,

этот фривольный напев

в присутствии усопшего?»

Двое друзей переглянулись

и рассмеялись:

«Бедняга,

он не знает новой литургии!»

Первое, что надо отметить относительно жизни, – это то, что она не имеет объяснения. Она существует в своем абсолютном великолепии, но у нее нет объяснения, она необъяснима. Она существует как таинство, а если вы попытаетесь ее объяснить, вы упустите ее. Вы ее не объясните, но в результате ваших объяснений сами станете совершенно слепы.

Философия – это враг жизни. Самая неприятная вещь, какая только может произойти с человеком, – это то, что он может попасть в ловушку и застрять в объяснениях. В тот самый момент, как вы решаете, что вы можете что-то объяснить, жизнь покидает вас, вы уже мертвы.

Это звучит как парадокс. Смерть можно объяснить, но жизнь объяснить невозможно; потому что смерть – это нечто завершенное, состоявшееся, а жизнь – это постоянно продолжающееся событие; жизнь всегда в пути, а смерть уже прибыла. Когда что-либо достигнуто и завершено, вы можете это объяснить, вы можете подобрать этому определение. Но когда что-то все еще продолжается, пока процесс не завершен, это означает, что с неведомым еще только предстоит встретиться.

Вы можете знать прошлое, но вы не можете знать будущего. Вы можете построить теорию прошлого, но как вы можете построить теорию будущего? Будущее – это всегда открытие, это бесконечное открытие, и оно продолжает открываться и открываться. И поэтому, когда вы объясняете, то объяснение всегда касается того, что уже мертво.

Философия – это сплошные объяснения, поэтому она не может быть живой, и нет более мертвых людей, чем философы. Жизнь утекла, жизнь покинула их. Они – это просто дряблые от старости головы, подобные мертвым камням. Философы производят много шума, но в нем нет музыки жизни. У них есть множество объяснений, но они совершенно позабыли, что это единственное, что у них осталось.

Объяснение подобно сжатому кулаку. Жизнь подобна раскрытой ладони. Они абсолютно различны, ведь когда кулак плотно сжат, в нем нет неба, в нем нет воздуха, нет пространства для дыхания. Вы не можете зажать небо в кулак. Кулак упустит его. Небо есть там, где рука раскрыта, – там оно доступно. Объяснение – это хватание, это сжатие и придание определенности; и тогда жизнь утекает.

Даже смех больше, чем любая философия, и, когда кто-то смеется над жизнью, он понимает ее. И поэтому все те, кто действительно обладали знанием, смеялись. И их смех можно расслышать даже спустя века. Видя Будду, держащего цветок в руке, Махакашьяпа рассмеялся. Его смех слышно и сейчас. Те, у кого есть уши, чтобы слышать, слышат этот смех, ведь он подобен реке, что непрерывно течет, минуя столетия.

В монастырях дзен в Японии ученики все еще продолжают спрашивать своих учителей: «Скажи нам, Мастер, почему Махакашьяпа рассмеялся?» Но те из них, кто более чуток, говорят: «Скажи нам, Мастер, почему Махакашьяпа все еще смеется?» Они используют настоящее, а не прошедшее время, и говорят, что мастер отвечает только в случае, если видит, что вы можете слышать смех Махакашьяпы. Если вы не в состоянии расслышать его, то вам нечего о нем рассказывать.

Будды смеются вечно. Вы не можете слышать их потому, что окна и двери вашего существа закрыты. Если вы видели будду и замечали, что он серьезен, то это – серьезность отраженная. Это ваша собственная серьезность – будда для вас подобен экрану. Поэтому христиане и утверждают, что Иисус никогда не смеялся. Это звучит как полная нелепица. Конечно, Иисус смеялся, и смеялся он от души, он настолько полно отдавался этому, что все его существо обращалось в смех – только ученики его не смогли этого расслышать. Они, должно быть, остались закрыты и глухи, спроецировав на Иисуса свою собственную серьезность.

Они могли увидеть Иисуса на кресте – потому что все вы живете в таком страдании, что только и можете видеть одни лишь страдания. А вот если бы Иисус рассмеялся, то они пропустили бы это мимо ушей. Это так противоречит их собственным жизням, это настолько никуда не вписывается! Смеющийся Иисус вас не устраивает, он становится странным, чужим.

Но на Востоке все было иначе, и в дзен, и в Дао смех достиг своей кульминации. Это стало полной противоположностью философии.

Философ серьезен потому, что считает жизнь головоломкой и полагает возможным найти ее решение. Он трудится, корпит над жизнью своим умом – и становится все более и более серьезным. Чем больше он упускает жизнь, тем он становится серьезнее и мертвее.

Даосы – Лао-цзы и Чжуан-цзы – утверждают, что если вы можете смеяться, если вы можете ощутить звонкий смех, исходящий из самого сердца вашего естества, а не просто изображать вежливую улыбку на своем лице, если вы способны расслышать смех, доносящийся из самых глубин вашего сердца, расходящийся волнами повсюду вокруг вас, переполняющий, захватывающий всю вселенную, – смех этот даст вам первый проблеск сияния жизни. Жизнь – это таинство.

У Чжуан-цзы такой смех молитвенен, потому что с ним вы принимаете жизнь, не ища ей объяснений. Как можно найти объяснение жизни? Мы – ее часть. Так как же может часть найти объяснение целому? Как может часть изучать целое? Как может часть препарировать, разделять целое? Как может часть идти впереди целого?

Объяснение означает, что вы оказываетесь выше того, что пытаетесь объяснить, – но тогда вы должны были существовать до того, как объясняемое вами начало существовать, до того, как оно появилось, и должны будете продолжать существовать после того, как это объясняемое прекратит свое бытие. Вы должны свободно передвигаться вокруг и вне его, и только тогда вы можете как-то его характеризовать, определять; вы должны разобраться в нем – и тогда вы можете проникнуть в самую его суть. Анатом может найти объяснение – но не жизни, а трупу. Все медицинские определения жизни глупы, потому что анатом препарирует, а к тому времени, когда он делает свои выводы и заключения, жизни уже нет, есть только труп, мертвое тело. Все объяснения посмертны, жизни в них уже нет.

Теперь даже ученым стало известно о таком удивительном явлении, что, когда вы исследуете человеческую кровь, она не может быть точно такой же, какой была, когда текла в сосудах живого существа. Тогда она была жива, она обладала иным качеством; теперь, когда она в пробирке, она мертва. Это не та же самая кровь, потому что основного качества – жизни – в ней больше нет. И со всеми объяснениями происходит то же самое.

Цветок на дереве – это не то же самое, что срезанный цветок; он иной из-за того, что в нем есть жизнь – принимающая форму цветка жизнь. Когда вы срезаете его, уносите в лабораторию, исследуете – цветок уже совсем другой. Не обманывайтесь внешней видимостью. Теперь в нем уже нет жизни. Вы можете узнать химический состав цветка, но это ничего не объясняет.

У поэта подход иной, не через препарирование, но через любовь, не через обрывание цветов с деревьев, но, скорее, через слияние с цветком, пребывание с ним в глубокой любви, в таинстве соучастия. Он участвует в нем – и тогда познает нечто новое; и это не объяснение. Поэзия не может быть объяснением, но в ней есть проблеск, отголосок истины. Она более истинна, чем любая наука.

Понаблюдайте: когда вы влюблены в кого-то, сердце ваше бьется по-особенному. Ваш любимый, ваша любимая будут прислушиваться к вашему сердцу: оно бьется особым образом. Ваш любимый касается вашей руки… она тепла особой теплотой. Кровь движется в ином танце, она пульсирует не так, как обычно.

Но когда вашу руку берет врач, пульс совсем не такой. Врач может слышать удары вашего сердца, но это другое биение. Когда сердце бьется для любимого, оно имеет свою собственную песнь, но лишь любимый может услышать ее, лишь любимый может знать это биение, эту кровь, это тепло жизни. Врач этого знать не может.

Что же изменилось? Врач становится исследователем, а вы – исследуемым; вы не едины, вы – не одно. Врач относится к вам как к объекту. Он смотрит на вас так, как если бы он смотрел на вещь, – это и порождает различие. Любимый не смотрит на вас как на объект – он становится с вами одним целым, он соединяется и тает. Он стремится познать глубочайшую суть вашего естества, но у него нет объяснений. Он чувствует это, но чувство – это совсем иное, это не объяснение. Он не может об этом думать.

Все, что поддается осмыслению, не живо. Мысль имеет дело со смертью, она всегда имеет дело с мертвыми предметами; вот почему в науке нет места чувству. Чувство придает существованию другую размерность, придает дополнительное измерение – измерение живого.

Эта красивая история может о многом вам рассказать. Продвигайтесь по ней шаг за шагом, и если вы придете к каким-то выводам, то поймете, что вы упустили ее суть. Если же вы начнете смеяться, вы ее поняли.

Раз трое друзей обсуждали жизнь.

Чжуан-цзы краток. Те, кто знают, всегда немногословны, они не проронят ни единого лишнего слова. В их жизни остается только самое существенное.

Раз трое друзей обсуждали жизнь.

Первое, что надо понять, – только друзья могут обсуждать жизнь. Когда обсуждение переходит в спор, когда обсуждение превращается в дебаты – диалог разрушен. Жизнь так обсуждать невозможно. Только друзья могут обсуждать, потому что их обсуждение не становится дебатами, оно остается диалогом.

В чем же различие между дебатами и диалогом? В дебатах вы не готовы, не хотите выслушать другого; даже если вы вроде бы и слушаете, вы лишь притворяетесь. Вы не слушаете по-настоящему, вы просто подготавливаете свои аргументы. Когда ваш оппонент говорит, вы готовитесь противоречить. Пока говорит другой, пока он что-то произносит, вы лишь ждете удобного случая возразить. В вас уже живет предубеждение против его слов, у вас всегда есть свои соображения. Вы не пытаетесь искать нового, вы не простодушны, не невинны; вы уже полны, ваша лодка не пуста. Вы тащите с собой определенные теории и пытаетесь доказать их истинность.

Искатель истины не таскает с собой никаких теорий. Он всегда открыт, уязвим, всегда восприимчив. Он может слушать. Индуист не может слушать, мусульманин не может слушать. Разве может индуист что-то услышать? Он уже знает истину, слушать нет нужды. Вы пытаетесь заставить его слушать, но он не в силах это делать; ум его уже настолько полон, что ничто не в состоянии проникнуть в него. Христианин ничего не слышит, он уже знает истину. Он закрыл свои двери для новых ветров, он закрыл свои глаза для нового солнечного восхода, новой зари пробуждения, он всего достиг, он добрался до места.