Текст книги "Странники войны"

31

Их все уводили и уводили. Обреченно-молчаливых и презрительно-спокойных; истерично цепляющихся за жизнь и проклинающих людей за то, что они стали палачами, а жизнь – что она, увы, всякая завершается смертью…

Не трогали только двойника фюрера да старого однорукого солдата, который по-прежнему стоял перед ним на коленях и с каждой новой партией уводимых все больше убеждался, что не трогают его только потому, что преклонил колени перед фюрером. И до тех пор, пока он будет стоять вот так, сложив руки на груди, не тронут.

– Я всегда был предан вам, фюрер! – истошно объяснялся в предмогильной верности какой-то двадцатилетний паренек, которого уводили в последней группе. – Меня убивают несправедливо! Хайль Гитлер! Я умираю с верой в Великую Германию!

«Неужели, идя на смерть, люди способны выкрикивать всю эту чушь?! – искренне удивился Гольвег, стараясь не отрывать взгляда от прощально-покаянной сцены, все еще разыгрывавшейся у полуразрушенной стены. – Вместо того, чтобы так унижаться, лучше бы попробовал бежать. Через пролом. Руки-то не связаны. Кстати, почему?»

– Слушай, ты, солдат трех мировых войн, поднимись с колен, – обратился он к безрукому. – Этот «фюрер» тебя не спасет. Не тому молишься.

– Но он должен понять меня, – ответил тот, едва приподнимая оброненную на грудь голову. – Я ни в чем не виновен.

– Нужно было убеждать в этом тех, кто тебя приговаривал.

– Те, кто приговаривал, готовы были казнить меня еще до объявления приговора.

– Тоже верно, – бесстрастно согласился гауптштурмфюрер, все еще чувствовавший себя случайным очевидцем этой драмы. Скорцени приказал найти способ воздействовать на Имперскую Тень. И сам подсказал, каким приблизительно образом. Ну а найти «расстрельных статистов» особой трудности не составляло. Всех этих людей должны были казнить еще вчера. На лагерном кладбище. Приказав перенести казнь в эту хорошо известную ему местность, где раньше расстреливали изловленных дезертиров, он подарил им лишний день жизни. Пусть даже не самой сладкой.

– Но этот человек – не судья. И не прокурор. Не говоря уже о том, что никакой он не фюрер.

– Это неправда! – взмолился однорукий, глядя на «Гитлера». – Скажите им, что это ложь. Я понимаю: вас схватили враги, и теперь казнят вместе с нами. Но вы умираете достойно, как подобает истинному фюреру Германии.

– Эй ты, ублюдок, объясни ему, что ты не фюрер! – положил руку на кобуру Гольвег.

– Да.

– Что значит «да»? Объясни ему по-человечески. А заодно и этим воинам СС.

– Это правда, солдат, – вполголоса обратился Зомбарт к однорукому. – Это правда.

– Что… правда? – едва слышно спросил тот.

– Перед тобой – фюрер. Поднимись с колен, хотя перед тобой действительно фюрер.

В группе охранников вновь произошло замешательство. Гольвег скользнул по ней взглядом и встревоженно вынул пистолет. Однако эсэсовцев это не успокоило. Наоборот, все шестеро остававшихся возле обреченных инстинктивно рассредоточились и, как бы невзначай, направили автоматы в его сторону. Всем им было хорошо известно, что лишь недавно в Берлине подавлен путч генералов, в котором, поговаривают, были замешаны и очень высокопоставленные чины СС. Правда, их пока не трогают. Но что эти чины если и не принимали непосредственного участия в заговоре, то, по крайней мере, знали о том, что нечто подобное готовится – в этом они не сомневались. «Догадывались, но безучастно выжидали…» Вот цена их преданности и цена предательства.

– Что ты там лопочешь? – окрысился гауптштурмфюрер, поглядывая на вырывавшийся из-за леса отрезок шоссе. По сценарию, заранее оговоренному со Скорцени, первый диверсант рейха уже давно должен был «в последнее мгновение» появиться, чтобы спасти фюрера, вытянув его буквально из могилы. Но могила – вот она, в тридцати шагах. И затягивать спектакль опасно: публика, судя по всему, слишком «расчувствовалась».

– Ты прав, солдат, – укреплялся в вере в собственные слова Зомбарт. – Перед тобой фюрер, которому ты преданно служил и которому остался верен до конца. Ты погибаешь во славу Германии.

– Поднимите этого мерзавца с колен. И уведите их обоих. – Двое эсэсовцев, к которым Гольвег обратился, неуверенно приблизились к однорукому и поставили его на ноги. При этом они осторожно обошли с двух сторон «фюрера», косясь на него, как на священного идола.

– Этот сумасшедший, – указал гауптштурмфюрер на Зомбарта, – арестован именно потому, что лишь недавно бежал из психиатрической лечебницы. Вернувшись домой, он отыскал припрятанную там одежду, очень напоминающую мундир нашего фюрера. Внешность его, как видите, вполне подходящая для того, чтобы он мог не только возомнить себя вождем рейха, но и сеять смуту среди германцев.

– Это неправда! – закричал однорукий, уже приближаясь к могиле. – Он – фюрер. Я свидетельствую перед вами, господа солдаты, и перед Богом! На ваших глазах убивают фюрера!

Гольвег сам ухватил Зомбарта за ворот и подтолкнул в сторону рва. Имперскую Тень поставили рядом с одноруким, и гауптштурмфюрер приказал им обоим повернуться лицом ко рву, а затем опуститься на колени. Обреченные безропотно повиновались. Гольвег не спеша приблизился к старому солдату, выждал несколько секунд, словно бы давал возможность произнести последние слова молитвы, и выстрелил в затылок. Ему жалковато было убивать этого ветерана. К тому же он явно поспешил – следовало немного потянуть время, которое очень трудно будет тянуть при «расстреле» Имперской Тени, дожидаясь появления Скорцени. Однако уже ничего нельзя было изменить.

– Не убивайте меня, гауптштурмфюрер, – взмолился Великий Зомби. – Это ведь зависит от вас. Не убивайте меня! Я понял свою вину. Но ведь можно попробовать еще раз. Вот увидите, я смогу. Вы почувствовали это, когда несчастный стоял передо мной на коленях.

32

– Так что случилось с этим… штандартенфюрером?.. Простите, не запомнил…

– Вильгельмом Овербеком?

– По всей вероятности, фюрер упоминал именно это имя, – согласился Скорцени.

Барон фон Риттер и Скорцени только что оставили «масонское пристанище» – как мысленно окрестил про себя тайную комнатку «первый диверсант рейха» – и вошли в Ритуальный зал. Дверь, ведущая в Святилище СС, уже была закрыта и старательно замаскирована. У нее стояли двое дюжих эсэсовцев с желтыми безликими лицами. Они смотрели на офицеров, не шелохнувшись, и очень напоминали мумии, охраняющие вход в гробницу фараона.

– Штандартенфюрер сошел с ума.

– Официальная версия?

– Нет, сошел. В обычном смысле этого слова.

– Личная трагедия? Погибла семья? Сын?

– Овербек оставил после себя красивую жену и не менее красивую дочь. Он не выдержал испытание подземельем. – Что бы ни произносил барон, он произносил это каким-то особым, вызывающим тоном, словно бы пытался доказать собеседнику, что так, как думает он, обязан думать весь остальной мир. В самом голосе его – резком, безапелляционном – чувствовалось некое неоспоримое самоутверждение, которое для самого барона было куда весомее и ценнее собственной жизни. – Ума не приложу, как человек со столь неуравновешенной психикой мог оказаться комендантом подземного рейха.

– Вы называете его именно так, подземным рейхом?

– Так называл его штандартенфюрер, в чьем подчинении я имел неприятную обязанность служить, – по-индюшиному потряс отвисшим подбородком фон Риттер. Ноздри негроидно-широкого носа его раздувались при этом, подобно воздушным шарам.

У двери, ведущей в зал для пиршества, офицеры оглянулись и увидели, что фюрер неслышно вышел вслед за ними, чтобы остановиться лицом к Святилищу. Оказавшись почти между двумя здоровенными охранниками, он выглядел жалким пилигримом, которого никто не собирается пускать даже на порог храма.

Так же молча офицеры открыли дверь и оказались в небольшой передней, до которой доносился приглушенный говор «пиршествующих» кардиналов Черного Ордена.

– Фюрер все еще там, в комнате масонов? – остановил «посвященных» обергруппенфюрер Шауб, поднявшийся при их появлении с богато инкрустированного и, очевидно, только поэтому не обшитого кожей дубового дивана. Одного из двух, стоящих под стенками.

– Уже у врат Святилища, – ответил Отто.

– Его можно понять, Скорцени. Когда приходит время решать… Фюрер не может не возвращаться сюда, к «Копью судьбы», к духам предков, которыми прославился этот замок.

– Его можно понять, – развел руками Скорцени.

– Я пойду к нему. В такие минуты фюрера нельзя оставлять наедине с самим собой.

Скорцени и Риттер проводили его взглядом, однако уходить из комнатки не торопились. Точнее, бригаденфюрера сдерживал «первый диверсант рейха». Присоединяться к одной из группок, образовавшихся к тому времени в зале для пиршеств, ему не хотелось. К тому же следовало использовать возможность как можно обстоятельнее пообщаться с комендантом подземного рейха.

– Если это не тайна… В чем, собственно, проявлялось сумасшествие штандартенфюрера? И насколько это типично для офицеров гарнизона вашей подземной Атлантиды?

– К сожалению, типично.

– Понятно, многие не выдерживают длительного пребывания под землей. Привидения. Подземные духи.

– Лично я провел там более двух лет. Месяцами не появляясь на поверхности.

Скорцени взглянул на барона не столько с уважением, сколько с любопытством.

– Вы правы, Скорцени. Подземный рейх – это способ жизни, способ мышления. Совершенно новая, не известная землянам философия.

– Дождевого червя?

– Я всегда считал, что название избрано крайне неудачно. Его предложил штандартенфюрер Овербек. Этим многое объясняется. Он так и не понял, что подземный рейх – не временное обиталище.

– И что речь идет о зарождении совершенно иной цивилизации – подземной Атлантиды, – поддержал его Отто.

– Вы очень точно определили сущность нашего лагеря. Вполне возможно, что его гарнизон окажется последним племенем, уцелевшим после гибели нынешней европейской цивилизации. Да-да, штурмбаннфюрер, не только Третьего рейха, Германии, но и всеевропейской… Многие пока не осознают этого. Даже из тех высоких чинов рейха, кому давно следовало бы.

– Причиной этому – секретность?

– Не только. Они больше не верят в то, что рейх способен создать новое, сверхмощное оружие.

Они оба помолчали, чувствуя себя при этом несколько неловко. Верят ли они сами в то, что такое оружие будет создано?

– Очевидно, вы являетесь одним из тех людей, которые стояли у истоков самого замысла «Регенвурмлагеря». Извините, упустил из виду, что это название совершенно не импонирует вам.

– Пытаетесь овладеть истоками, штурмбаннфюрер? – недоверчиво покосился барон на собеседника.

– Не овладеть. Понять. Вероятно, они столь же секретны, как и карты подземного рейха. Но коль уж мне доверена служба безопасности этой рейх-Атлантиды, то хотелось бы начинать с познания ее истоков, – уже более жестко определил свое отношение к теме Скорцени. – Чтобы затем точно так же познавать философию подземного бытия. А не метаться по поселкам «Регенвурмлагеря» в полнейшем безумии. Я, старый солдат, как говорит в подобных случаях мой боевой командир генерал Хауссер, понимаю это так.

Барон резко выдвинул вперед нижнюю челюсть, так что почти полностью оголил весь набор полуизжеванных нижних зубов, и, что-то промычав, резко задвигал ею, словно пытался, но никак не мог вернуть назад. А когда вернул – Скорцени понял, что в этом яростном движении выражается значительная часть всего того скрытого мыслительного процесса, который фон Риттеру приходится проделывать, прежде чем определиться в наиболее ответственных для него решениях.

– Точнее будет сказать, – наконец изрек он, – что я был среди тех, кто осуществлял инженерный замысел рейх-Атлантиды. Поскольку начинал свою карьеру торным инженером в одной из угольных шахт. Но теперь у меня есть довольно опытная инженерная группа, поэтому полностью могу посвятить себя общеоборонным вопросам. Но сам замысел рейх-Атлантиды – как видите, я охотно пользуюсь вашим термином – рождался в Третьем управлении СД.

– Кто бы мог подумать?! – иронично съязвил Скорцени.

– Именно там разрабатывались основные проекты опорных узлов и укрепрайонов рейх-Атлантиды, которые в начальном понимании замысла должны были стать подземной частью оборонительного «Восточного вала»[64]64
  Мощная укрепленная линия, которая проходила от Балтики по правому берегу Эльбы, то есть по территории современной Польши до Судет. Но существовал план другого «Восточного вала» – по линии Архангельск – Астрахань.


[Закрыть]. Но, как вы понимаете, мы ушли от первоначальных замыслов.

33

За дверью, ведущей к Святилищу, послышались голоса, и барон предпочел оставить эту комнатушку, дабы не вызывать у фюрера подозрения в излишнем любопытстве. Скорцени не оставалось ничего иного, как последовать его примеру.

В зале для пиршеств их появление встретили напряженным молчанием: то ли ждали, что вслед за ними появится фюрер со своей свитой, то ли рассчитывали, что оба «посвященные» тотчас же начнут делиться тайнами этой беседы у «Копья судьбы». Но генерал-барон и обер-диверсант предпочли не заметить всеобщего любопытства и, сопровождаемые завистливо-удрученными взглядами, взялись за бутылку шампанского и хрустальные бокалы.

Прихватив все это, они отошли к небольшому столику, стоявшему в конце зала, справа от камина. Пребывавший там в угрюмом одиночестве обергруппенфюрер Феликс Штайнер[65]65
  Обергруппенфюрер Ф. Штайнер. В 1941–1942 гг. командовал 5-й танковой дивизией СС, известной под названием «Викинг». Считался одним из храбрейших и талантливейших эсэсовских генералов. Начиная с 1943 г. являлся командиром 3-го танкового корпуса СС. Умер в 1966 г.


[Закрыть] – которого, как и некоторых других фронтовиков от СС, на совещании в Рыцарском зале не было – вежливо откланялся и, исключительно из уважения к Скорцени, вернулся к общему столу, давая возможность этим двоим продолжить свое знакомство.

– Вообще-то редко случается, чтобы инженер принимал командование над таким мощным гарнизоном. Обычно отдавали предпочтение боевым генералам, вроде Хауссера или только что вспугнутого нами обергруппенфюрера.

– Я ненадолго задержался на шахте. К тому же не принадлежу к людям, примкнувшим к движению лишь тогда, когда оно пришло к власти, – горделиво вскинул подбородок барон. – Я начинал еще с тем Адольфом – Адольфом Хайсом, о котором теперь почти забыли. Да, я имею в виду патриотическую организацию «Имперский флаг»[66]66
  Германская националистическая организация, действовавшая в 20-е гг., руководителем которой являлся капитан Адольф Хайс.


[Закрыть]. В юности я был лично знаком с капитан-лейтенантом Альфредом Хофманом, который, как известно, одно время являлся даже начальником штаба СА. Перед вами один из тех аристократов, которые в первые же дни пошли за национал-социалистами, а не тех, которые брезгливо…

– Я всегда полагался на людей, начинавших свое восхождение по иерархии СС в отрядах штурмовиков, – без особого энтузиазма признал Скорцени, пытаясь прервать цепь юношеских воспоминаний прусского аристократа.

– Ибо такова воля Германии, штурмбаннфюрер.

Скорцени наполнил бокалы, сделал несколько глотков, наслаждаясь прохладной кислинкой далеко не лучшего шампанского из того, что можно было найти во Франции, и, пребывая под впечатлением от него, вновь вернулся к истокам.

– Значит, замысел рейх-Атлантиды начинался в ведомстве генерала Олендорфа[67]67
  Отто Олендорф (1907–1951), группенфюрер войск СС. В 1941–1942 гг. являлся командующим спецгруппой войск «Д» (занимавшейся наведением «нового порядка») на юге Украины. В то же время начиная с 1939 г. и до конца войны возглавлял Третье управление Главного управления имперской безопасности, одно из подразделений которого (III-Д) ведало контролем над промышленностью, снабжением и, что немаловажно, рабочей силой, необходимой для строительства «Регенвурмлагеря».


[Закрыть]. Кто бы мог предположить, что там сидят столь дальновидные мыслители, способные сотворить рейх-Атлантиду, являя миру нечто доселе невиданное?

– Я бы не преувеличивал их интеллектуальный потенциал, большая часть которого все эти годы была направлена на создание эйнзатцгрупп[68]68
  По приказу тогдашнего руководителя СД Гейдриха еще в мае 1941 г. началось создание эйнзатцгрупп, которые специализировались по уничтожению партизанских отрядов, истреблению еврейского населения и прочим акциям, совершаемым эйнзатцкомандами. Всего было создано четыре такие группы: А – действовала в странах Прибалтики; Б – должна была охватывать территорию России от Смоленска до Москвы; В – район Киева; Д – Южную Украину.


[Закрыть] и не поднималась выше изобретения «грузовика-З»[69]69
  По приказу Гиммлера для нужд эйнзатцгрупп унтерштурмфюрером СС доктором Бекхером была сконструирована машина «грузовик-З» (буква «З» обозначала название завода – «Заурер» и слово «зондер» (специальный), прозванная в народе «душегубкой».


[Закрыть].

– Такова воля Германии, – напомнил барону Скорцени, не желая предавать скептическому осмыслению содеянное Третьим управлением. – Тем более что в любом случае под патронажем генерала Олендорфа находится почти вся агентурная, как он считает, элита[70]70
  Имеется в виду, что в составе Третьего управления СД была особая группа, занимавшаяся шпионажем в «высшем обществе» – включая круг чуть ли не первых лиц рейха и СС, а также монархическо-аристократические круги Германии и Австрии. Но поскольку эти круги были довольно узкими, разведкой в них занимались завербованные аристократы, порой из довольно известных, родовитых семейств, именовавшиеся в анкетах «почетными агентами». Немало было среди них и вхожих в эти круги женщин легкого поведения, что служило поводом для насмешек над штатными сотрудниками группы.


[Закрыть]. Следовательно, есть возможность привлекать…

Барон понял, что Скорцени не оставит его в покое, пока не добьется более конкретных сведений об авторах замысла, – тут уж у офицера СД срабатывало пристрастие к допросам. И поскольку начальник службы безопасности рейх-Атлантиды все равно получит эти сведения из любых других источников, то стоило ли ожесточать его против себя? Там, под землей, СД становилась еще опаснее, чем здесь.

Риттер уже собирался ответить, но заметил, что к ним направляется рейхсфюрер СС Гиммлер. Завидев его еще издали, бригаденфюрер прищелкнул каблуками и вытянулся по стойке «смирно».

– Я остановился в отеле «Вестфалия», – проговорил он, не глядя на Скорцени, на которого приближение великого магистра СС не произвело никакого впечатления, и почти не шевеля при этом губами, будто чревовещатель. – Насколько мне известно, вам номер тоже заказан, рядом с моим.

– Впервые слышу.

– Вечеринка затянется допоздна. При свечах. Так было предусмотрено. Сегодня здесь будет настоящий пир. Уж не знаю, кто расщедрился. Говорят, Гиммлер.

– О чем тоже слышу впервые: «Гиммлер расщедрился!»

– Жду вас в сорок первом номере. «Сорок первый!» Фатальное число, штурмбаннфюрер. Фатальное.

– Не советую говорить нечто подобное в присутствии фюрера.

– Он уже сам говорит об этом.

– Насколько я понял, вы предпочитаете французский коньяк.

– В том случае, если нет баварского пива.

Гиммлер уже был рядом. Лицо его оставалось сурово-непроницаемым, однако на нем уже играла полузлорадная ухмылка человека, которому «все давно известно».

– Я понимаю, господин Скорцени, что теперь у вас возникло не меньше вопросов, нежели у бригаденфюрера СС фон Риттера. Но у нас еще будет время обсудить их. У нас еще есть время, не правда ли, господин барон?

– Ибо такова воля Германии!

– Мне нравится ваш оптимизм. Сейчас эта холостяцкая вечеринка завершится, и мы перейдем в гостиный зал, где накрыт скромный рыцарский стол при свечах и даже будут присутствовать несколько местных аристократок.

Скорцени усиленно демонстрировал удивление, но это ему плохо удавалось. Что бы он ни пытался изобразить на своем «лукавом личике», как однажды – любя и похлопывая его по плечу – позволил себе изъясниться Борман, все равно оно не способно было выражать ничего, кроме в общем-то несвойственной самому Отто и необъяснимой для окружающих свирепости.

«Кстати, почему в замке нет Бормана? – только сейчас обратил Скорцени внимание на эту дикую странность. – Ведь этого высокого собрания попросту не должно было происходить в отсутствие партай-фюрера. Так что бы это могло значить?»

– Ничего удивительного, – молвил он вслух. – Все вполне в рыцарском духе: время для турниров и время для застолий.

– Но еще до того, как мы окажемся за столом, мне нужно было бы сказать вам несколько слов.

– Позвольте оставить вас, господин рейхсфюрер, – тотчас же отреагировал фон Риттер.

– Не лишайте себя удовольствия, пиршествуйте, – остановил его Гиммлер. – Это мы со Скорцени, закоренелые трезвенники, вынуждены будем оставить вас.

34

Очевидно, Мария успела шепнуть Катеринке, что на самом деле они еще не женаты, потому что хотя хозяйка и постелила им в одной комнате, но девушку уложила на койке, а Николая – на полу. Правда, поначалу Крамарчука это не смутило: главное, что они рядом. И впереди целая ночь, у которой свои нравы и свои права.

В протопленной хате было непривычно тепло и покойно. Даже содрогающий землю гул тяжелых ночных бомбардировщиков, прошедших как раз над их крышей, показался таким же мирным и привычным, как раскаты далекого грома. Сержант даже не стал прислушиваться, будут ли они бомбить что-либо неподалеку.

Большую часть ночи они не спали. Мария, возможно, из-за того, что опасалась его агрессивности, а Николаю не давала покоя близость девушки. Потом, когда под утро Мария все же уснула и, сонная, отбросила одеяло, обнажив округлые плечи, слегка прикрытые распущенными волосами, Крамарчук не сдержался, подкрался к ее постели… Потоптался, погладил волосы… Но так и не решившись лечь рядом, огромным усилием воли заставил себя вернуться на свое место у печки.

«Как пес, – с тоской подумал он, глядя на вырисовывающиеся при лунном сиянии очертания тела Кристич. – Накормили, уложили у печки – и лежи, гоняй блох. Нужно было уговорить ее заночевать в том доме, который сегодня присмотрели… Дурак. Она бы туда не пошла. И вообще, сколько бы ты ни пытался остаться с ней наедине, рядом всегда будет третий – лейтенант Беркут».

Забывшись крепким предутренним сном, Крамарчук не слышал, как Мария оделась и вышла из дома. Но проснулся от ее крика: «Сержант, немцы!», от того единственного возгласа, который только и способен был моментально поднять его и заставить, ничего не уточняя, за несколько секунд влезть в сапоги, одеть гимнастерку и схватиться за шинель.

– Где немцы? Какие еще немцы?! – раздался сонный голос Гридича из-за прикрытой двери, ведущей в соседнюю комнату.

– На дороге. За холмами, у рощицы, – запыхавшись, ответила Мария, прислонясь к косяку двери. – Возятся с машиной. Их там всего трое. Наверное, там, на дороге, и ночевали.

– Ну и что, что их трое, возятся с машиной? – нервно переспрашивал Гридич. – Из-за этого нужно полсела поднимать на ноги?

– И то правда… – растерянно пробормотал Крамарчук, застегивая немецкую портупею с двумя кобурами.

– На дороге у села – враги. И пока они там, поднимать нужно не полсела, а всю страну.

– Да ты что, сдурела, что ли?! – послышался визгливый испуганный голос Катеринки. – Это же немцы! Тут партизан боишься, потому что нагрянут, обдерут, как липку, и только их видели. А немцы – так их власть!

Крамарчук сонно протер глаза, сплюнул и прилег на кровать Марии. Глаза слипались. Его подняли напрасно. Раннее утро. Только-только рассвело. Никакая сила не заставит его уйти отсюда, пока он не поспит еще хотя бы часик.

– Ты что, не слышишь, сержант?! – снова повысила голос Мария, не обращая внимания на Гридичей. – Я сказала: на дороге немцы. Их всего трое. А вас тут двое мужиков. Вы можете перестрелять их, а машину захватить или сжечь.

– Нет, вы только подумайте, что она говорит! Ты, кобылица неосемененная! – Катеринка оттолкнула мужа и предстала на пороге в коротенькой измятой ночной сорочке. – Чего тебе неймется, дура? На что мужиков подбиваешь? Ну хорошо, убьют. А потом куда – на виселицу? Или, может, в леса прикажешь?

– Можешь держать своего вояку возле юбки, – на удивление спокойно ответила Мария. И Крамарчук сразу уловил: это спокойствие Беркута. Его манера обретать хладнокровие именно тогда, когда все вокруг начинают кипятиться и паниковать. – Но только своего. А мой – сержант. «Живым приказано сражаться» – таким, кажется, был последний наказ коменданта? А, Крамарчук? Или тоже хочешь пригреться у молодки под боком? – Она все еще говорила совершенно спокойно. Ледяным тоном, очень напоминавшим Крамарчуку голос их лейтенанта.

«Да она копирует его!» – открыл для себя Николай. Проходя мимо сержанта, Мария нарочно толкнула бедром его опущенную в полудреме голову, быстро извлекла из-под кровати шмайсер (как и портупею, Николай занес его в дом уже тогда, когда хозяева улеглись. До этого Гридичи не догадывались, что он вооружен) и снова отошла к порогу.

Крамарчук тоже поднялся и помотал головой, пытаясь стряхнуть с лица остатки сонного безразличия.

– Чего встал? Оставайся с ними. Не бойтесь, сегодня немцы сюда не придут. Сегодня еще отсидитесь.

– Отберите у этой ненормальной автомат! – вновь обрела дар речи Катеринка, как только Мария хлопнула дверью. – Она всех нас погубит! Мужик к ней за всю ночь ни разу не притронулся – вот она и бесится.

– Слушай, ты, мармеладка… – не выдержал Крамарчук, хватая свою шинель.

– В этот дом вы не заходили, – перехватил его Гридич уже в сенях. – Нас не знаете, со старостой не говорили, ясно?! И чтобы я вас больше не видел.

– Зайди, насморк прихватишь, – отстранил его Крамарчук. – По утрам сейчас холодновато.

– Оставайся, дурак! Она стрелять побоится! И пусть катится ко всем чертям! – вдруг закричал вслед ему Гридич. – В селе полно девок! От твоей – радости не жди!

«Ты прав, – ответил ему Крамарчук про себя. – В этом ты абсолютно прав, – твердил он, на ходу выхватывая из кобуры пистолет. – Нормальная женщина давно оказалась бы в моих объятиях. А нормальный мужчина давно плюнул бы на нее. Все было бы по-иному, не будь эта дивчина – медсестрой из дота. Вот такая, брат, закорючина».