Текст книги "Странники войны"

59

Беркут быстро переоделся. Изучил документы. С этой минуты он становился обер-лейтенантом Отто Ротцалем, начальником отдела особой части А-135. Ну что ж, Ротцалем так Ротцалем, выбирать не приходится. Знать бы еще, что это за часть такая, «А-135», и чем она занимается. Потому как понять ее назначение из документов – совершенно невозможно. Правда, это позволяло ему фантазировать в зависимости от ситуации. Но хотя бы из любопытства…

– Не боишься, что в этой форме вас перестреляют польские партизаны? – спросил Кодур.

– Риск, конечно, есть. Однако существуют и свои преимущества. Например, этот мундир позволит быстрее передвигаться по оккупированной территории, а главное, открыто носить оружие. Кроме того, я уже настолько привык к переодеванию, что оно стало моим любимым занятием.

– А ведь знаешь, вначале я решил было, что твое появление здесь – провокация. И шел с твердым намерением вытрясти из тебя душу, а потом повесить на ближайшей сосне, – мрачно произнес Кодур, выпивая еще одну рюмку и медленно поднимаясь из-за стола. – Если бы не эта схватка с немцами…

– В твоих намерениях вытрясти из меня душу и повесить я ничуть не сомневался. Но должен предупредить: любая попытка осуществить это обычно связана с определенным риском.

Кодур хотел что-то заметить по этому поводу, но в это время вошли Арзамасцев и Корбач.

– Машину заправили горючим из машины немцев, – доложил ефрейтор. – Один из местных парней следит за подходами к хутору.

– На дороге почему-то полно немцев, – добавил Звездослав. – Давненько их столько не было.

– Лично меня это вдохновляет. Не придется долго охотиться за ними, выискивая по дальним гарнизонам, – жестко улыбнулся Беркут.

– А зачем здесь столько мундиров?

– Один из них будет твоим. Выбери, нацепи погоны унтер-офицера. К сожалению, мундир самого унтера для тебя слишком мелковат. Хочу, чтобы ты провел нас, сколько сможешь. Двигаемся в сторону Украины.

Звездослав вопросительно взглянул на Кодура.

– Это мое решение, – жестко подтвердил тот. – Выполняй приказ. С этой минуты ты – в распоряжении лейтенанта Беркута. Договоримся так: автоматы и по одному рожку патронов к ним остаются в нашей группе. Остальные патроны и гранаты – ваши.

– Тогда я прихвачу еще один мундир. Так, на всякий случай, – попросил Звездослав.

– Немецкое барахло меня вообще не интересует.

Хозяин и Анна сидели в соседней комнате, не желая мешать переговорам двух командиров. К тому же старик попросил заштопать ему рубашку. Когда Андрей вошел к ним в мундире немецкого офицера, девушка вздрогнула и поневоле приподнялась, с трудом узнавая его.

– О, пану лейтенанту-поручику слишком страшно идет эта форма, – растерянно сказала она. – Настолько страшно, что хочется взяться за автомат.

– Это всего лишь эмоции, – остановился Беркут посреди комнаты, похлопывая по ладони перчатками. Он уже входил в роль немецкого офицера. – А мы поговорим о деле. Видишь ли, Анна, я вынужден буду просить хозяина, чтобы он оставил тебя в своем доме и помог связаться с партизанами. – Беркут вопросительно взглянул на хуторянина. – Как, сумеете связаться с польскими партизанами?

– Есть тут один человек. Он уж точно сумеет.

– Божест-вен-но.

Однако польку такое решение не устраивало. Ее возмущал сам факт, что Беркут определял ее судьбу, не спрашивая у нее согласия.

– Но почему я не могу пойти вместе с вами? Неужели вам не нужна будет медсестра?

– Приятно видеть перед собой медика.

– Нет, я, конечно, не медсестра. Но все же. Перевязать, напоить, постирать…

– В польских партизанских отрядах тоже нужны санитарки, умеющие пользоваться оружием. Это окончательное решение. С Кодуром я обо всем договорился, – снова обратился Беркут к хозяину, давая польке понять, что возражать бесполезно. Звездослав идет с нами. Выступаем под вечер.

– Я действительно пойду с ними, отец, – возник на пороге Звездослав, слышавший их разговор. – Так будет правильнее.

Корбач с грустью взглянул на сына, однако лейтенанту все же показалось, что при этом он едва заметно улыбнулся. Впервые за время их знакомства.

– Что ж, если ты так решил… Отговаривать не стану.

– Божест-вен-но, – подытожил Андрей. – Возьми документы водителя, ознакомься с машиной и отдыхай до девятнадцати ноль-ноль, – тут же принялся командовать Звездославом. – Но главное – постарайся поспать. Мы с ефрейтором сделаем то же самое, только расположимся на чердаке соседнего дома, чтобы не набиваться к вам в постояльцы.

60

Эта тайная комнатка когда-то предназначалась для старого графа – владельца замка. Усаживаясь здесь в кресле-качалке, словно на трибуне цирка, он мог следить за тем, что происходит в расположенном на четверть этажа ниже танцевальном зале во время бала, не привлекая при этом внимания и даже не выдавая своего присутствия. Стекла здесь были такие, что из зала он оставался совершенно невидим.

Гиммлер приблизился к невысокому продолговатому окну и, усевшись в кресло, то самое, в котором покачивался, наблюдая за флиртующими парами, старый немощный граф, с интересом осмотрел небольшую стайку оголенных девушек, расположившуюся между двумя дверями, за которыми их поджидали терапевт и гинеколог.

Рейхсфюрер подозревал, что этот осмотр Эльза Аленберн устроила специально для него, однако менее привлекательным зрелище от этого не становилось.

Он плохо различал лица лебенсборянок, зато достаточно точно мог оценить, насколько удачно скроена любая из них. Правда, особого восторга эти девицы не вызывали. Все, как правило, рослые и широкоплечие, они казались Генриху Гиммлеру слишком мощными и мужеподобными. Еще одно подтверждение того, что его вкус никогда не вписывался в общегерманские критерии и не согласовывался с общегерманским идеалом женской красоты. Гиммлеру стыдно было сознаваться в этом, но так уж получилось, что он обожал, женщин невысокого роста, стройных и хрупких. Объяви он сейчас об этом коменданту «Святилища арийцев», она наверняка сочла бы его извращением.

– Все они – из «Союза германских девушек»? – спросил он, нервно передернув плечами.

– В подавляющем большинстве. Всего несколько добровольцев. Вот уже второй год как мы следим, чтобы требуемый отбор начинался еще при приеме в «Союз…». И чтобы девушек готовили к тому, что им предстоит становиться матерями граждан рейха СС-Франконии, женами воинов СС-рейха.

– Женами воинов СС-рейха? – уточнил Гиммлер, стараясь не выдавать своего удивления.

– Так они сами себя называют, – в свою очередь постаралась не смутиться Эльза. – Во всяком случае каждая из них представила доказательства чистоты своей арийской крови по требованиям, соответствующим невесте младшего офицера СС[81]81
  Невесты рядовых и младших офицеров СС обязаны были представить документальные свидетельства своего арийского происхождения начиная с 1800 г., старших офицеров – с 1750 г., пройти специальные медосмотры.


[Закрыть], и прошла осмотры и физические испытания.

– И пусть только кто-нибудь осмелится отступить от этих требований.

– Вот оно, наиболее убедительное доказательство… – кивнула Эльза в сторону стайки лебенсборянок. – Какая из них? Не смущайтесь, рейхсфюрер, именно для этого они и предназначены.

Рейхсфюрер мстительно улыбнулся. Посидев в молчании еще несколько минут, почувствовал, что пристрастие к исключительно маленьким и хрупким как-то само собой развеялось. Сейчас он вполне готов был признавать право на красоту и таких вот широкобедрых девиц, почти лишенных талии, с пышными, посаженными прямо на некстати округленные животы, грудями. В конце концов, выбирая одну из них, не обязательно вначале осматривать ее стоящей в очереди к гинекологу. Скорее, наоборот, лучше не видеть ее там. Гиммлеру даже показалось, что, устраивая это зрелище, Аленберн преследовала совершенно конкретную цель: отбить у него охоту до этих девиц и таким образом оставить на ночь при себе.

Как бы там ни было, а присутствие гауптштурмфюрера СС Эльзы Аленберн мешало ему сосредоточиваться и по-настоящему оценивать этих секс-натурщиц. Попробуй полюбуйся оголенными женщинами, когда тебя самого оголяют, словно ты тоже стоишь в очереди у врачебных кабинетов.

– Пойдемте отсюда, гауптштурмфюрер, – не выдержал Генрих этой пытки, в последний раз бросив взгляд на то, что происходило в бывшем бальном зале. – Очевидно, я слишком постарел, чтобы наслаждаться подобным зрелищем.

– Просто они слишком отдалены от вас. Это раздражает, – одарила его своей неизменной улыбкой Аленберн, все еще оставаясь у окошечка. – Взгляните вон на ту, стоящую чуть в сторонке, рыжеволосую… Инга Кольген. Насколько мне известно, она еще только ждет своего первого мужчину, – многозначительно взглянула на рейхсфюрера. – Уверена, что будет польщена, узнав, что им стал рейхсфюрер СС.

Прежде чем поймать взглядом Ингу, Гиммлер почти растерянно взглянул на коменданта «лебенсборна». Он не ожидал, что предлагать одну из лебенсборянок ему станут с такой убийственной непосредственностью, словно в заправском борделе. Впрочем, что такое «лебенсборн», если не возвышенный до «расово-чистого идеологического учреждения» СС-бордель?

Тем не менее не удержался и отыскал ту, на которую указывала Эльза. Пожалуй, комендант права: рыжеволосая показалась ему более изящной в талии и не столь тяжеловесной в бедрах, как многие другие. Не идеал, конечно, но все же…

Однако распорядиться, чтобы Ингу Кольген привели в предназначенную для него комнату, Гиммлер так и не решился.

– Очевидно, я слишком устал, чтобы сохранить способность по достоинству оценить ваших воспитанниц.

– Как вы понимаете, я не случайно пригласила вас сюда, господин рейхсфюрер. Согласно нашему с вами плану, каждый из высших руководителей СС должен оставить потомков, зачатых и выношенных в «лебенсборне» и воспитанных в «напола». – Тон Эльзы показался Гиммлеру слишком повелительным, но каким образом он должен был реагировать на него? План такой действительно был выдвинут, и он его утвердил. Эльза даже излагала его фюреру.

– Коль уж мы с вами так решили, гауптштурмфюрер Аленберн…

– Мне бы еще хотелось заполучить господ Скорцени, Мюллера, Риббентропа…

Услышав имя министра иностранных дел, Гиммлер почти брезгливо поморщился. Без потомков фон Риббентропа Франкония будет расово чище.

– Понимаю: вы заняты более важными государственными делами. Но это дела сегодняшнего дня. А мы, служащие «лебенсборнов», обязаны заботиться о грядущих поколениях арийцев, основы которых закладываются в этих средневековых, таинственных, как сама история Германии, стенах. Могу сказать, что некоторые лебенсборянки, особенно из аристократических родов – а есть среди них и довольно высокородные – попросту не согласны с тем, что их дети должны происходить от вчерашних мясников и лавочников, пусть даже облаченных по случаю войны в мундиры элитных частей. Извините, но именно так они и говорят.

– Наиболее капризных можете передавать гестапо. Там много любителей подискутировать на подобные темы.

– Несколько из них прямо требуют разделить первую ночь, например, со Скорцени, – словно не расслышала его зловещего совета Эльза Аленберн. – Не подскажете, как мы могли бы заполучить его? После операции по освобождению Муссолини многие лебенсборянки, пришедшие из «Союза германских девушек», попросту помешались на «герое нации».

– Я поговорю со Скорцени, – кротко согласился рейхсфюрер. – Вопрос, как вы понимаете, деликатный.

Эльза умиленно улыбнулась.

– Можете не сомневаться, – молвила после непродолжительной паузы, – я обладаю удивительной способностью снимать любую усталость.

– Я должен заверить в этом Скорцени?

– Никогда не бываю с офицерами, прибывающими в «Святилище арийцев». Даже если они слывут героями нации. Мои слова предназначались только вам.

61

…Проснулся Беркут именно тогда, когда увидел через амбразуру, как по склону долины на дот надвигается целое скопище копошащихся зеленых призраков. Эта густая масса «гонцов смерти» приближалась как-то молча, но неотвратимо, и, нажимая на спусковой крючок автомата, который вроде бы и стрелял, однако не в состоянии был скосить ни одну из теней, Андрей явственно ощущал, что стены дота раздвигаются, растворяясь то ли в утренней, то ли в вечерней дымке, и он остается на склоне обезоруженным и беззащитным, один – против многотысячной волны врагов, каждый из которых жаждал его гибели.

Уже весь объятый страхом, почти удушенный им, словно веревочной петлей, он попробовал крикнуть: «Крамарчук! Прикрой, сержант! На минутку прикрой!..» Но крик этот так и остался в его сознании, где-то в зародыше неоглашенных миру слов. Поэтому-то и проснулся Андрей молча, с ощущением почти детского страха перед чудовищем, которое все надвигалось и надвигалось на него…

И когда наконец осознал, что это всего лишь сон, счастливо улыбнулся. Осознал и улыбнулся еще до того, как открыл глаза и огляделся, чтобы понять, где он и что с ним происходит. И потом, сохраняя все ту же счастливую улыбку спасенного и возвращенного к жизни, Беркут еще какое-то время прислушивался к непонятно откуда исходящему шепоту-заклинанию:

– Ну чего ты, мурмышка глупая? Ну, спит он, спит… Я же к тебе не как те немцы. Я – со всей лаской…

– Не трогай, – по-польски отвечала Анна. – Не хочу… Не трогай, сказала. Здесь я не могу. Ну как же здесь? Лейтенант ведь…

– Да спит он, спит. Ну… мурмышка, ласточка…

Беркут теперь уже окончательно открыл глаза, осмотрел прожженный красноватыми лучами предзакатного солнца скат почерневшей соломенной крыши, голубой излом чердачного окна и, стараясь не зашелестеть сеном, на которое были наброшены серые солдатские одеяла, повернул голову в ту сторону, откуда исходили голоса любовников.

Приподнявшись на локте, он увидел сначала оголенные ноги Анны, потом ее грудь, запрокинутое лицо… и замер, не зная, как вести себя дальше, в одинаковой мере не желая быть ни свидетелем того, что здесь происходило, ни тем более – помешать Арзамасцеву, который, лежа спиной к нему, все еще считал, что лейтенант спит спокойным детским сном.

Осознав весь идиотизм ситуации, в которой он оказался, Андрей вновь прилег, но девушка уже успела заметить, что он проснулся. Положив голову на плечо Кириллу, полька заглядывала и смеялась прямо в лицо Беркуту и при этом почти не сопротивлялась Арзамасцеву, только игриво шептала: «Перестань. Не хочу. Слышишь, перестань, не трогай».

Лейтенант еле сдержался, чтобы не бросить свое привычное армейское: «Прекратить!» И если промолчал, то лишь потому, что прекрасно понимал, насколько некстати оказался бы сейчас его окрик, даже исходя из чисто мужской, житейской солидарности. Тем более что совершенно непохоже, чтобы ласки ефрейтора были так уж неприятны Анне. Поэтому поступил он так, как только мог поступить в данной ситуации: резко поднялся и, не обращая внимания на отпрянувшего от девушки Арзамасцева, направился к выходу.

Уже ступив на лестницу, он слышал, как, рассмеявшись, Анна Ягодзинская удивленно произнесла: «Смотри, лейтенант твой убежал!» И сказала это, явно рассчитывая, что Беркута эти ее слова все же достанут.

«Нашли время, греховодники окопные», – мысленно огрызнулся Андрей.

Сойдя на землю, он бодряще потянулся, помассировал лицо и посмотрел вначале на небо, затем на часы. Без пятнадцати шесть. «Пора трогаться в путь», – подумал он. Какую-то часть, по его прикидкам, они еще пройдут по шоссе, потом углубятся в лес, на проселок, чтобы лишний раз не нарываться на жандармские посты…

Размышления его прервал буквально кубарем скатившийся по лестнице Кирилл. Чтобы не вступать с ним в объяснения, Беркут молча направился к дому Корбачей. Но не тут-то было…

– Чего ты, лейтенант? – зашептал-заворковал на ухо Арзамасцев, догоняя его. – Ведь шиковая баба… Ну, чего мы с ней кочерыжимся?

– Какого черта, ефрейтор?

– Куда ты торопишься? Немного порезвлюсь я, немного – ты. Или наоборот. Ты же видел… По нынешним, военным, лагерным временам это же принцесса!

– Хватит, – прервал его Андрей. – Через пятнадцать минут выступаем. – И вообще прекратите измываться над девушкой, ефрейтор. После всего того, что вы видели там, в сарае…

– Ну и что?.. Ну, было. Но ведь она не против, сам слышал. Да гори оно все церковными свечами! Пойди к ней. К тебе она больше льнет, а то уперлась – и ни в какую.

– Брось слюнявить, ефрейтор.

– Да что ты заладил: «ефрейтор, ефрейтор»! К чертям собачьим! Здесь тебе не армия. Я уже давно забыл, что я ефрейтор. И ты для меня давно не офицер.

Резко оглянувшись, Беркут схватил Арзамасцева за ворот френча и, врезавшись большими пальцами в подбородок, буквально приподнял его на носках.

– Пока вы в армии, пока хотя бы числитесь ефрейтором Красной армии или просто военнообязанным, и тем более – пока идет война… в любой ситуации, даже на том свете офицер будет для вас офицером. А следовательно, командиром. И если я сдерживаюсь, глядя, как вы трясете поджилками при каждой мелкой стычке с врагом, то, по крайней мере, не заставляйте напоминать о вашем воинском долге сейчас, в это ласковое вечернее времечко. – Приподняв Арзамасцева еще выше, почти оторвав от земли, Андрей оттолкнул его с такой силой, что тот отлетел на несколько метров, ударился спиной об угол сарая и осел на землю.

– Матка боска, пан лейтенант-поручик! Зачем вы так?! – важно прошествовала мимо них Анна. Андрей даже не заметил, когда она спустилась с чердака. – Стоит ли ревновать? Все равно вы мне нравитесь больше. И ефрейтор знает об этом.

– При чем здесь вы? Вы ведь абсолютно ни при чем! У нас сугубо армейский разговор.

– Это когда шмайсерами решают, кому достанется пленница?

Беркут ничего не ответил, еще раз взглянул на гневно стиснувшего кулаки Арзамасцева и, бросив ему: «Захватишь автоматы. Не забудь магазины с патронами», направился к воротам усадьбы.

– В таком случае я не пойду с тобой, понял?! – вновь настиг его Кирилл. – Сам как-нибудь доберусь. Хоть до Украины, хоть до Камчатки. А тебя во время очередной заварушки, наподобие той, которую ты устроил здесь, в усадьбе, подвесят на сосне. И на этом твой побег завершится.

– Не исключено, – спокойно ответил Андрей, берясь за ручку калитки и внимательно осматривая руины ближайших сараев, кусты.

– Ну и поболтайся на ней! А с меня хватит. Лагерной баландой меня накормили, лагерным могильщиком был… Все! Гори оно церковными свечами!

– Успокоился? – все так же невозмутимо поинтересовался Беркут, входя во двор, но не закрывая калитку.

– Нет, не успокоился! Какого черта мы на каждом шагу встреваем в эти дурацкие стычки?! Я не знаю, кто ты, кто и как готовил тебя к войне. Может, тебя десять лет только для того и дрессировали, чтобы ты шастал по вражеским тылам и душил голыми руками. Но это твое дело, шастай. Только без меня. Ты говоришь: «Поджилками трясу». А какого черта мне лезть в лапы фашистов? Ради чего? Вот и в этой ситуации, что на хуторе… Ведь спокойно могли смыться в лес и переждать.

– …Пока Зданиша, которого мы освободили, немцы повесят… А заодно и хозяина хутора. А хутор сожгут. Божест-вен-но, ефрейтор.

– Да какое мне дело? – вновь взорвался Арзамасцев. – Я что – Христос Спаситель?!

– Прекратить истерику! – резко осадил его лейтенант. – Никто меня десять лет не натаскивал. Просто я помню, что нахожусь на войне. Понятно: тебе хочется выжить. Но для этого нужно воевать так, чтобы спасения искали не мы, а немцы. Немцы, понял?

– Да понял, понял!

– Как видишь, простая, нехитрая тактика, – уже совсем добродушно добавил Беркут, похлопав его по плечу. – Оружие не забудь. Сейчас выезжаем.

62

– Кажется, вы упорно разглядываете меня, штурмбаннфюрер.

– Такой грех со мной иногда случается. Должен же я время от времени убеждаться, что мои офицеры возвращаются с задания, оставаясь в лучшей боевой форме.

– Не юлите. Вы разглядываете меня как женщину. Как манекен в витрине.

– И все-таки: как женщину или как манекен? – поинтересовался Скорцени.

– Хотя еще несколько минут назад вы вели себя, как зазнавшийся тыловой штабист.

«Что это с ней?» – удивлялся Отто, не ощущая, чтобы психическая атака Лилии хоть каким-то образом отразилась на его настроении.

При всем том страхе и почтении, что окружали его после теперь уже легендарного похищения Муссолини, язвительность Фройнштаг оставалась тем последним раздражителем, который время от времени способен был возвращать его к беззащитному миру «простых смертных». Исходя из сугубо профессиональной привычки на всякий случай оставлять канал связи с любым интересующим его источником, он старался удержать в сфере своего влияния и этот, не самый спокойный и целительный. Язвительно-агрессивной она обычно становилась только тогда, когда в ближайшем окружении оказывалась какая-то залетная юбка… вроде «смазливой итальянки» княгини Марии-Виктории Сардони. Но в этот-то раз…

Тем временем сама Фройнштаг вопросами наподобие «что со Скорцени?» не терзалась. Она всегда знала «что с ним». «На сей раз он уже раскаивается, что повел себя со мной слишком официально, и хоть сейчас готов наброситься на меня. Если его что-либо и сдерживает, так это несоответствие обстановки».

– Я не права, господин штурмбаннфюрер? – спросила Лилия, наслаждаясь не только прекрасным вином, но и сознанием того, что Скорцени не дано постигнуть истинный подтекст ее вопроса.

– Это уже из области философии.

– Как только доходит до чего-либо сугубо конкретного и земного, мужчины предпочитают углубляться в философию. Сотворяя ее даже там, где она никогда не ночевала.

«Что бы ни говорила эта женщина, ноги у нее изумительные, – благоразумно рассудил Скорцени, предпочитая не ссориться. – Если ее ноги – это и есть «философия», тогда она права: после каждой более-менее длительной разлуки я безуспешно пытаюсь углубляться в изощренность этого феномена природы».

К чести Фройнштаг, сегодня она не стремилась превращать свой «феномен» в великую женскую тайну. Она сидела, откинувшись на высокую спинку прикаминного кресла и потягивала вино, наслаждаясь им с блаженством истинного знатока этого напитка.

– Вы забыли сообщить о главном. Насколько я понял, фрау Альбина Крайдер уже в «Вольфбурге».

– Иначе здесь не было бы меня.

– Она произвела на вас удручающее впечатление?

– Наоборот. Уж не знаю, насколько она похожа на фрау Браун, поскольку видеться с ней не приходилось…

«Браун очень повезло», – не преминул съязвить Скорцени. Каждый раз, когда рядом оказывалась Лилия, его вдруг обуревал дух воинственного изобличительства, круто замешанного на антиженском сарказме. Понять причину такой реакции Скорцени так и не смог.

– …Однако настроена эта дама крайне решительно.

– В чем… она настроена столь решительно? В желании играть роль двойника?

– Она из тех женщин, которые оказываются решительными в любой ситуации и любом деле, – отрубила Фройнштаг, не скрывая, что поддерживает такой статус Альбины. – Окажись она рядом с Браун, еще неизвестно, кто из них почувствовал бы себя «двойняшкой», поскольку превращаться в тень первой фрау Германии Крайдер не пожелает. В этом я не сомневаюсь.

– Крайдер действительно готова к подобной миссии? – подался к ней через стол Скорцени. – Поймите, сейчас это очень важно. Одно дело создавать образ, прибегая к пластическим операциям на лице и хирургическим вмешательствам в психику, открывая для себя, что при ближайшем рассмотрении Имперская Тень – всего лишь обычная безликая тень; и другое – когда видишь перед собой уже готовую взойти на костер Жанну д’Арк.

Фройнштаг задержала взгляд на висевшей напротив нее мастерски выполненной копии картины Франсуа Буше «Венера, утешающая амура», словно поражалась несоответствию ее сюжета тому, что происходило сейчас в старинном баварском замке. Или же, наоборот, вообразила себя в роли Венеры, пытающейся утешить раздосадованного амура…

– Эта не только готова взойти на костер, но и в состоянии сама разжечь его. Вежливо отказавшись при этом от услуг палача.

Скорцени знал, что обычно Фройнштаг не склонна к преувеличениям, особенно когда речь идет о женщинах. Он почему-то ожидал, что Лилия морально уничтожит новоявленную Еву еще до того, как та предстанет пред его очи. Только поэтому к выводам оберштурмфюрера он проникся сейчас особым уважением.

– И чем же объясняется подобная решительность? Завистью к успеху Браун? Желанием оказаться поближе к фюреру?

– У меня сложилось впечатление, что к особой близости с фюрером Альбина не стремится. Просто она – истинная германка, готовая положить жизнь на алтарь Третьего рейха.

– Оказывается, в Германии все еще находятся и такие женщины, – задумчиво удивился штурмбаннфюрер, вновь берясь за бутылку с вином. – Напрасно кое-кому кажется, что с Германией уже покончено. Что это вопрос времени, дьявол меня расстреляй.

– Утешим же себя.

– Крайдер готова к серьезному разговору?

– В принципе – да. Предварительная беседа у нас состоялась. Она знает, кому и зачем понадобилась и что от нее потребуется.

– Тень первой леди – это не насторожило?

– Конечно же насторожило. Правда, у меня было время, чтобы поговорить с ней более обстоятельно. Но если бы еще до этого вы сочли возможным более обстоятельно проинформировать меня… для чего именно понадобилась фрау Крайдер. Перевоплотить ее в тень Евы Браун – это ведь не цель, а всего лишь способ приготовить средство. Но для чего понадобилась сама «Тень Евы»?

– Вы заставляете меня выдавать одну из самых непостижимых тайн рейха, – загадочно улыбнулся Скорцени.

– Но коль уж вы посвятили меня в основную ее часть…

– Для чего она понадобится, эта Тень, я пока не ведаю, – с обескураживающей прямотой заявил штурмбаннфюрер.

* * *

Наступило неловкое, тягостное молчание. Во-первых, Фройнштаг сомневалась, должна ли она верить Скорцени. Вдруг это всего лишь отговорка. А если верить, то кто же тогда знает, если сие неведомо даже… «первому диверсанту рейха»? И как можно готовить полноценную «Тень первой фрау Германии», не понимая, к чему, собственно, готовишь ее?

– Что… вообще? Даже предположительно? – вновь незаметно перевела Лилия взгляд на грустную Венеру, безутешно пытавшуюся утешить раскапризничавшегося амура.

Фройнштаг знала толк в красоте не только мужского, но и женского тела. И всякая обнаженная женская натура, пусть даже являющаяся воплощением кисти, вызывала у нее едва пригашенное лесбиянское влечение, от которого Лилия никогда не отрекалась. Ночные развлечения надзирательницы женского лагеря со свеженькими арестантками оставили свой след надолго. И даже вполне искренние чувства, которые порождало у нее увлечение Отто Скорцени, не способны были полностью излечить ее от этой странной страсти. Хотя до истории с допросом в бассейне княгини Марии-Виктории Сардони – в результате которой Скорцени открылась та часть ее интимной жизни, о коей раньше он даже не подозревал – Лилии казалось, что с прошлыми прелюбодейными страстями давно покончено.

К счастью, Отто оказался достаточно мудрым, чтобы перебороть в себе то естественное отвращение, которое, очевидно, должно вызывать у всякого уважающего себя мужчины любое проявление лесбиянства. И за это Фройнштаг была признательна ему.

– Поскольку существует Тень Фюрера, должна явиться миру и Тень Евы. Я не могу принимать решения, способные взломать весь режим Третьего рейха. Поэтому вопрос использования Имперской Тени остается за самим фюрером. В моей власти – подготовить эту пару к роли фюрера и его спутницы жизни. Так что независимо от того, понравятся они друг другу или нет, им придется играть любовников.

– Уж кому-кому, а нам с вами это знакомо, не правда ли, господин штурмбаннфюрер? – грустно улыбнулась Фройнштаг.

– А разве мы тоже играли?

– Нет?

– Мне-то казалось…

– Мне тоже…

– По-моему, нам все же было легче, поскольку почти не приходилось импровизировать. Мы действительно оказались неравнодушными друг к другу.

– Случилось же такое!.. Ну а если Зомбарт решительно не воспримет фрау Крайдер? – прервала словесное фехтование Фройнштаг.

– Постараемся не придавать этому значения. В конце концов никто не заставляет его вступать в брак. Гитлер тоже, насколько мне помнится, все еще не узаконил свои отношения.

Фройнштаг закурила, поднялась и, постояв какое-то время в раздумье, не спеша прошлась по комнате.

– Ну хорошо, соединим мы этих двух двойников, заставим их сблизиться… Но ведь это еще не проникновение в высшие сферы, не постижение мира фюрера. Почему бы не поступить иначе? Не попробовать подставить Манфреда Зомбарта настоящей Еве Браун?

Скорцени замер от неожиданности. Такой поворот операции ему пока еще и в голову не приходил. Он казался настолько же гениальным, насколько и абсурдным. Да к тому же убийственно невинным в своей простоте.

– Она откажется иметь дело с двойником. При этом еще и оскорбится. Что, в свою очередь, способно оскорбить фюрера.

– Согласна: риск существует. Но дело в том, что мы подставим его не как двойника, а как… фюрера. Который неожиданно прибыл из «Вольфшанце», оставив в бункере своего двойника. Если сию версию должным образом подготовить, первая леди рейха неминуемо попадется на эту приманку. А коль уж она признает Зомбарта в качестве фюрера… Это может иметь очень далеко идущие последствия. Поддавшись гипнозу ее авторитета, Великого Зомби могут признать и многие другие высокопоставленные, считая двойником самого Гитлера.

– Что с вами, Фройнштаг?

– А что со мной?

– Вы отдаете себе отчет, на что посягаете?

– А те, кто затеял всю эту игру с сотворением нового двойника?

– По-моему, вы решили затеять переворот.

– Не спешите засыпать меня вопросами, господин штурмбаннфюрер. Лучше оцените мое предложение. За ним очень интересный поворот диверсионной легенды Великого Зомби. Для начала этого достаточно. Дальше будет видно.

– Но кто сказал, что я не оценил его?

– Так действуйте, штурмбаннфюрер, действуйте, – повелительно напутствовала его Фройнштаг, незаметно беря на себя роль руководителя операции.