Текст книги "Странники войны"

50

Доклад показался обер-лейтенанту исчерпывающим. А почти двухметрового роста солдат – внушающим доверие. Именно такие и должны сопровождать оберштурмбаннфюрера из СД во время выполнения им особого задания. Правда, непонятно, почему на нем не форма СС. Но мало ли…

Тем временем Беркут скосил глаза на Арзамасцева. Все теми же неуверенными движениями дрожащих рук ефрейтор пытался расправить обвисший под слишком свободно нацепленным ремнем френч. Пилотку он тоже умудрился напялить задом наперед.

– Приведите себя в порядок, – процедил обер-лейтенант, презрительно смерив взглядом Арзамасцева. Это единственное, в чем он мог выразить раздражение по поводу того, что дом, в котором собирался отдохнуть, уже занят оберштурмбаннфюрером и его людьми.

Но вместо того, чтобы ответить «яволь», тотчас же поправить френч и подтянуть ремень, Арзамасцев испуганно поглядывал то на обер-лейтенанта, то на Беркута.

– Я что, непонятно отдал приказ? – и дальше цедил обер-лейтенант, переступая через порожек ворот и то ли подступая к Арзамасцеву, то ли просто углубляясь во двор.

К счастью, услышав, что колодца во дворе нет, водитель с ведром уже скрылся за ближайшим сараем-развалюхой. Зато сопровождавший обер-лейтенанта ефрейтор тоже вошел во двор, и теперь оба они стояли спинами к Беркуту. Андрею очень не хотелось затевать схватку именно здесь, во дворе, ставя под удар хозяина, но медлить нельзя было ни в коем случае.

Арзамасцев все еще испуганно смотрел на обер-лейтенанта и, не понимая, чего от него хотят, отступал вдоль дровяной кладки. При этом автомат его болтался где-то на ягодице. Беркут почти физически ощущал, как накаляется обстановка, с ужасом осознавая, что все еще не решил, как именно действовать. Кобура у обер-лейтенанта предусмотрительно расстегнута, и рука легла на рукоятку пистолета. Версия с оберштурмбаннфюрером оказалась слишком неубедительной? Похоже, что так.

– Черт возьми! – уже выходил из себя обер-лейтенант. – Ты что, оглох?!

– Он контужен, господин обер-лейтенант! – подтвердил его невольную догадку Беркут. – Только вчера из госпиталя!

– Да? – оглянулся обер-лейтенант, и в это время из-за угла дома, ничего не подозревая, появились Звездослав и еще какой-то худощавый, невзрачного вида мужичок. В руках автоматы, вид откровенно партизанский, но самое удивительное, что сцена у ворот нисколько не смутила их, наоборот, они наблюдали ее с озорным любопытством.

– Это люди оберштурмбаннфюрера! – предупредил Беркут, прежде чем оглянувшийся на него обер-лейтенант успел заметить этих двоих в гражданском и выхватить пистолет. – Не стрелять!

В следующую секунду он бросился к обер-лейтенанту, ногой выбил пистолет, затем, захватив висящий на груди ефрейтора автомат, с силой рванул его вверх, и в то же время яростно крикнул по-немецки: «Руки вверх! Стоять!»

Еще одним ударом ноги – в живот – он отбросил ефрейтора к дровяной кладке, и только тогда ему удалось сорвать автомат.

Каким-то боковым зрением Андрей заметил, что Арзамасцев наконец пробудился от летаргического сна и тоже бросился на офицера. Однако сделал это крайне несмело и неуклюже. К его счастью, описавший дугу пистолет офицера оказался на дровах, и немец попросту не мог понять, куда девалось его оружие.

Не давая ефрейтору опомниться, Беркут еще раз, ударом ноги в скулу, припечатал его к дровам, огрел поленом по голове и бросился на помощь Арзамасцеву. Но все это произошло в считанные секунды. Поэтому растерянные боевики Кодура, выставив автоматы и пригнувшись, так и застыли под стеной в каких-то странных позах, готовые в любую минуту открыть огонь, хотя понимали, что открывать его нельзя.

– Партизаны! Партизаны! – отчаянно хрипел обер-лейтенант, которого Арзамасцев, захватив за голову, старался подмять под себя. Но рослый немец этот оказался довольно сильным, и пока Беркут подоспел на помощь, он уже сумел подняться вместе с Кириллом и, размахивая им, словно чучелом, пытался сбросить на землю. Только мощный удар прикладом по изогнутому хребту немца заставил его замереть, а еще один удар – обмякнуть и обессиленно опуститься на колени.

Зная действие этого парализующего удара. Беркут приказал обер-лейтенанту: «Лицом вниз! Лежать!», не желая рисковать, сам отбросил вцепившегося в немца Арзамасцева и в третий раз опустил автомат, только уже на голову врага.

– Ну, что стали?! – вывел он из оцепенения боевиков, дотягиваясь до пистолета обер-лейтенанта. – Убрать их! В лес!.. Арзамасцев, Звездослав, за мной! Снять с обоих мундиры! – скомандовал появившимся во дворе вооруженным старику и Анне. – Документы, патроны тоже изъять!

Выскакивая вслед за Арзамасцевым за калитку, Беркут видел, как, выхватив нож, боевик, пришедший со Звездославом, бросился к пошевелившемуся ефрейтору.

– Мундир! – упредил его Беркут. – Не испорть мундир!

51

Их встреча состоялась в небольшом городке на берегу Баденского озера, буквально в нескольких километрах от границы со Швейцарией. Никакого особого секрета из своей поездки Борман не делал. Все, кому положено было знать о ней, – Гитлер, Гиммлер, Шелленберг, Кальтенбруннер, Мюллер – знали. Как знали и то, что с двумя своими тайными финансовыми агентами Борман встречается с высочайшего позволения фюрера – и так было на самом деле. Следовательно, вмешиваться в ход этих переговоров никто не имел права.

Когда речь заходила о швейцарских вкладах национал-социалистов, поступавших на подставные имена, секретности придерживались с особой жесткостью. Ни о какой конкуренции между ведомствами, ни о какой негласной слежке не могло быть и речи. О личной же безопасности Борман позаботился сам, прихватив в поездку четверых телохранителей.

Конечно, рейхслейтер узнал о словах Мюллера, сказанных им в присутствии Шелленберга и адъютанта фельдмаршала Кейтеля: «Что-то нашего партайгеноссе потянуло к швейцарским границам. Не к добру это. Не пора ли и нам, подобно стае диких гусей, на юг?» Но рейхслейтер был уверен: шеф гестапо обронил их не случайно, явно рассчитывая, что его реплика обязательно дойдет до заместителя фюрера по партии. И заставит не только понервничать, но и кое-что разъяснить ему, Мюллеру, при личной встрече.

Однако Борман был слишком толстокож, чтобы нервничать по поводу какой-то там реплики руководителя гестапо, и слишком недосягаем для Мюллера, чтобы искать с ним сближения по столь пустячному поводу.

И Магнус, и его спутник, француз Жак де Лемюр, были швейцарскими гражданами. Их паспорта не вызвали сомнений, а старший пропускного пограничного пункта, к которому они должны возвращаться в сопровождении самого Бормана – таковым было условие господина де Лемюра, имевшего все основания недолюбливать германскую контрразведку, – особо предупрежден не только Борманом, но и личным адъютантом фюрера. От имени своего патрона.

Все это позволяло новоявленным «финансистам» вести разговор в совершенно раскованном духе. Тем более что сама встреча происходила под открытым небом, на небольшой прибрежной возвышенности, в тени трех дубов, из-под которых открывался первозданно красивый, поросший лозняком и камышами плес озера.

– Вы уверены, что нас не прослушивают? – спросил Магнус, едва они уселись за высокий, почти овальный стол, выполненный в форме челна, только, понятно, без углубления.

– Абсолютно, – заверил его Борман, вытирая платком капельки пота. Погода выдалась не из жарких, но какая-то нечисть все же вгоняла партайфюрера в пот. – Тем более, что все те, кто мог знать о нашей встрече, уведомлены, что она состоится в люксе местного туристического отеля. Здесь, в усадьбе моего старого партийного товарища, мы оказались совершенно неожиданно для всех, в том числе и для самого хозяина.

– Да вы прирожденный конспиратор! Низенький, почти мальчишеского роста, худощавый и не в меру жилистый, со взбухшими венами на загоревших морщинистых руках и шее, «финансист» Магнус больше напоминал пастуха из предгорий швейцарских Альп. И хотя облачен он был во вполне приличный городской костюм, однако тирольская шляпа с короткими измятыми полями и широким бантом позволяла предполагать, что он перешел к «финансисту» как бы с чужого плеча. Тем не менее Магнус действительно зарабатывал себе на официальное пропитание мелким служащим одного из банков. Как, впрочем, и Жак де Лемюр. Неинтеллектуальное неаристократическое лицо агента всего лишь позволяло ему удачно перевоплощаться, постоянно работая под неприметного, ни на что не претендующего простачка-клерка.

– В таком случае, можем говорить открытым текстом?

– Можем, – проворчал Борман. – Если только вам есть о чем говорить, – вопросительно взглянул на де Лемюра. – Я имею в виду конкретные предложения.

В отличие от Магнуса де Лемюр выглядел настоящим французским аристократом: высокий, сухопарый, одетый в безукоризненно светлый костюм, над которым старались если не парижские, то уж во всяком случае лучшие женевские портные. Какой национальности он на самом деле, этого не знал, пожалуй, и сам Магнус. Одно было известно достоверно: работает он исключительно на русскую разведку. Связь с Москвой у него самая непосредственная, и потому, с некоторой долей условности, можно было считать, что в данном случае он представляет «интересы» Сталина. Насколько интересы этого диктатора вообще можно было каким-то образом представлять.

– Я бы не сказал, что мы прибыли с конкретными предложениями, – впервые за время их встречи заговорил де Лемюр на неплохом немецком, в котором, однако, просматривался явно нефранцузский акцент. Борман, воевавший в свое время в Эльзасе, способен был уловить это. – Скорее, наоборот, выслушать ваши пожелания.

– Они вам уже известны.

– Лично мне – нет. – При этом де Лемюр мельком взглянул на Магнуса. Но тот лишь непонимающе пожал плечами.

– Мне нужна прямая связь со Сталиным.

– Что, прямая связь?!

– Желательно.

– Как вы себе это представляете, господин рейхслейтер? – не сумел скрыть мягкой, снисходительной иронии разведчик. – Кабель полевого телефона от Кремля до «Вольфшанце»?

– Вы отлично понимаете, о каком виде контактов идет речь, – раздраженно осадил его Борман.

– Но я не уполномочен гарантировать вам прямые контакты, – тоже довольно резко ответил русский швейцарец с французской фамилией.

– Столь категорично? – опешил Борман.

– Я вообще не знаю в этом мире человека, который бы гарантировал вам связь со Сталиным. Будь вы даже премьер-министром советского правительства. Вы, очевидно, плохо представляете авторитет вождя коммунистов.

– Авторитет вашего коммунистического фюрера, господин де Лемюр, мне известен. У меня есть доступ к Гитлеру, должен быть доступ и к Сталину. Возможно, я не совсем точно выразился – это другое дело. Если же быть более точным в выражениях, то суть моего пожелания – знать мнение о моем сотрудничестве с Москвой самого Сталина. Не Молотова, не Берии – именно Сталина.

– Сталин одобряет, – голос у «финансиста» был резким, гортанным. Он явно принадлежал человеку, много раз поднимавшего солдат в атаку. «Уж не из тех ли “испанских интернационалистов”?..» – подумалось рейхслейтеру. Он знал, что в интербригадах республиканцев проходило обкатку войной и за границей немало людей, которые впоследствии стали разведчиками, диверсантами, командирами русских диверсионных отрядов.

– Чем вы можете подтвердить это?

– Хотя бы тем, что мы сидим сейчас за одним столом.

– Этого недостаточно.

– Господин Магнус читал радиограммы из Москвы, которые не оставляют никаких сомнений.

– Я действительно читал их, – подтвердил Магнус. – Да и тексты тех, что адресованы были непосредственно вам, тоже не безмолвствуют.

52

Появился хозяин этого мирного райского уголка – коренастый альпийский австриец с изуродованным давним ранением лицом и слегка припадающий на левую ногу. Именно эта хромота и спасала его от мобилизации. На большом деревянном подносе он держал четыре литровые кружки темного, густого, почти не пенящегося пива.

– Всякий серьезный разговор следует начинать с похвалы пиву, – упрекнул он гостей. – Только тогда он становится разговором мудрых людей.

– Мы верим, что оно мудрое, – похлопал его по плечу Борман.

Несколько минут они молча наслаждались напитком, затем Магнус поднялся и, извинившись, с кружкой в руке отправился к настоящему челну, привязанному к стволу старого полуистлевшего явора.

– Не стану мешать вам, господа, – бросил он на ходу. – Никому из вас присутствие мое помочь уже не способно. Пойду-ка я лучше познавать «мудрость» здешнего пива.

– В таком случае начнем сначала, – действительно почувствовал себя более раскованным Борман. – Каковы ваши полномочия? Я имею в виду – реальные.

– От моего впечатления от беседы с вами и от того, что я сообщу руководству НКВД, как только прибуду в Москву, зависит не только нынешнее отношение к вам в Кремле, но и ваше будущее. Такой аргумент не покажется вам слишком скупым?

Борман натужно задвигал бычеподобной шеей, словно пытался вырваться из туго затянутой петли галстука.

– В таком случае вы должны поверить в искренность моих намерений.

– А в ней никто и не сомневается, господин Борман, – все с той же хитроватой иронией заверил его де Лемюр. – Для игры с нашей разведкой у вас осталось слишком мало времени. Да и кандидатура вы для этого слишком неподходящая. То, что происходит сейчас в «Вольфшанце» и в берлинской канцелярии фюрера, нас не очень-то интересует. Все, что нам необходимо знать о планах вашего генштаба, мы и так знаем. Думаю, что вас это не шокирует.

– «Красная капелла», предатели-генералы и все прочие… За предателями и провокаторами дело теперь не станет. Эти мерзавцы… – на полуслове запнулся Борман, наткнувшись на презрительно-убийственный взгляд «красного». Несвоевременность, несуразность его риторики была очевидной. «Сам-то ты кто? – бессловесно вопрошал де Лемюр. – Кого упрекать вздумал?»

– …За информаторами – тоже, – окончательно вышиб его из седла русский полушвейцарец.

– Как вы понимаете, я не пытаюсь конкурировать с ними. И не стану требовать денежного вознаграждения за свои услуги. Для меня важно…

– Какие именно услуги вы имеете в виду? – невежливо прервал его де Лемюр.

– Но ведь все равно вам понадобится несколько фактов, которые подтвердили бы искренность моих намерений.

– Честно говоря, с ними я чувствовал бы себя в Москве более уверенным. А то ведь голословными заверениями в том, что Борман – наш, надежный парень, Кремль можно и не убедить.

Ветер, прорывавшийся до этого откуда-то из предгорий Восточных Альп, вдруг утих, и оба почувствовали, что солнце припекает даже сквозь крону. Они с завистью посмотрели на усевшегося спиной к ним в позе задремавшего рыбака Магнуса.

– Вот вам факт первый, касающийся непосредственно вашего фюрера. Недавно в Россию направлена группа диверсантов с заданием убить Сталина.

Борман выдержал паузу, пытаясь убедиться, что сообщение действительно произвело на де Лемюра надлежащее впечатление. Но агент оставался невозмутимым.

– Убежден, что это не первая такая группа. Достаточно вспомнить страсти по поводу встречи в Тегеране.

– Ошибаетесь, такая – первая. До сих пор диверсионный отдел службы безопасности ни одной группы с подобным заданием в Москву не засылал.

– В таком случае – подробности, – нервно передернул плечами де Лемюр и сжал ручку пивной кружки с такой силой, словно собирался наброситься с ней на собеседника.

– Двое русских. Из военнопленных. Один – с документами майора Советской армии, другой – капитана. Кто-то из них знаком с человеком из ближайшего окружения Сталина. То ли охраны, то ли обслуживающего персонала. Возможно, даже с шофером.

– Фамилии.

– Истинные их фамилии мне неизвестны.

– Не истинные. Это мы установим, – зачастил де Лемюр. – Фамилии, имена, под которыми они прибыли в Москву.

– Не знаю. Видите ли, это секрет диверсионной службы…

– Да что вы говорите?! – съязвил де Лемюр. – Секрет? До чего дошли, а?! От собственного рейхслейтера утаивают. Но, с другой стороны, не будь эти сведения секретом рейха – в чем тогда ценность вашей информации?

– Но не все же сразу! – раскинул руки Борман.

– Ладно, – примирительно согласился разведчик, задумчиво почесав ладонью левую щеку. – Значит, майор и капитан? Это, конечно, уже кое-что. Ошарашите еще какой-нибудь новостью?

– Пока все. Но хотел бы уведомить: когда весной 1943 года Сталин обратился к фюреру с предложением вернуться к демаркационной линии, существовавшей между нашими империями до июня 1941 года, я был одним из тех, кто упорно добивался принятия его условий.

– Теперь это неактуально, – бестактно возразил де Лемюр. – Вряд ли Сталину приятно будет вспоминать о минутной слабости, толкнувшей его на это предложение.

– Но важно, чтобы он знал мою позицию.

– Обещаю: узнает, – неохотно заверил де Лемюр.

– Если бы Сталин вновь обратился с подобным предложением, пусть даже потребовав значительных территориальных уступок…

– Не будьте наивными, Борман, – пристукнул полуопустевшей кружкой по столу русский агент. – Не думайте, что в Кремле сидят идиоты, не понимающие, что тут у вас на самом деле происходит. Каково реальное положение вещей. Назовите ваши условия. Чего вы добиваетесь? Политического убежища? Снисходительности, если дело дойдет до международного суда? А до него дойдет, в этом союзники антигитлеровской коалиции будут едины. Гарантию безопасности на тот случай, если вам удастся найти приют в Испании или Латинской Америке, например в Парагвае? Для них там, в Москве, крайне важно знать, на что вы претендуете, рейхслейтер, выдвигайте ваши условия.

– Вы подсказали несколько вариантов. Каждый из которых, при определенном повороте событий, мог бы импонировать мне. Но пока что склоняюсь к мысли, что Борман пригодится Москве здесь, в послевоенном Берлине. В качестве одного из руководителей рейха. Ведь если уж теперь я, по существу, второе лицо Германии, то потом мое имя и мой авторитет… словом, Сталин, Жуков, Молотов могут быть уверены, что в Берлине у них есть свой человек – надежный, верный слову.

Борман умолк, вопросительно глядя на де Лемюра. Ему хотелось как-то расшевелить русского, вызвать на более откровенный разговор, выяснить его истинные полномочия.

– Еще до окончания войны я готов предложить кандидатуры на посты ведущих министров. Этот список можно было бы заранее согласовать. В то же время был бы подготовлен и другой список лиц – которых в первые же дни следовало бы изолировать, поскольку они мешали бы нам устанавливать новый режим. То есть я склонен…

– То есть вы претендуете на пост фюрера? – вновь не дал ему излить душу разведчик.

– Вряд ли первое лицо страны может и впредь именовать себя так, – несколько смутился Борман. – Скажем, на пост президента. Или премьер-министра. При всех тех полномочиях, которыми наделен, например, Черчилль.

– Мне кажется, вы не случайно упомянули Черчилля. Ваше восхождение во многом будет зависеть не только от решения Сталина, но и от мнения наших союзников.

– Если русские войдут в Берлин, что, на мой взгляд, почти неизбежно, – их союзники будут считаться прежде всего с мнением Сталина. Что же касается моей репутации внутри Германии…

– …То это репутация ближайшего соратника фюрера, «преступника номер один», – как уже нередко называют Гитлера в прессе некоторых стран. Поэтому может сложиться впечатление, что вы, господин Борман, всего лишь «преступник номер два». Согласитесь, особых выгод титул этот вам не сулит.

– Но я «всего лишь» руководитель партии, – побагровел рейхслейтер. – Не по моим планам войска вступают в сражения, не по моим приказам истребляли евреев… Что там еще смогут предъявить мне в виде обвинительного заключения?

– Вы забыли о газовых камерах.

– Понятия не имею.

– Вы это серьезно? – опешил де Лемюр. – Мне почудилось, что до сих пор вы были откровенны со мной.

– Только поэтому говорю: понятия не имею ни о каких газовых камерах.

– В конце концов я не юрист, господин Борман. Но даже моего скромного познания юриспруденции вполне достаточно, чтобы убедить вас вовремя позаботиться об опытном адвокате, хорошо знающем международное право и имеющем опыт защиты военных преступников. Впрочем, извините, мы, кажется, отвлеклись.

Выдержав довольно продолжительную паузу, понадобившуюся им обоим, чтобы переварить доселе высказанное и окончательно успокоиться, они еще поговорили о способах дальнейшей связи и возможных вопросах, которые могут возникнуть у московского руководства, и агент поднялся из-за стола.

– Проблем с возвращением в Швейцарию у меня, как я понял, не возникнет.

– Я ведь дал слово. А это слово Бормана, – натужно, почти по-стариковски кряхтя, поднимался рейхслейтер.

– Я к тому, что, возможно, показался вам не самым деликатным и приятным собеседником.

– Для меня важно мнение другого собеседника. Вы знаете, о ком идет речь. Извините, но слабонервие его посредников меня не удручает.

Уже когда они рассаживались по машинам, чтобы направиться в сторону швейцарской границы, Борман, отведя де Лемюра чуть в сторону, неожиданно спросил:

– Позвольте, какой у вас чин?

– Подполковник.

– Скромно. Вы человек состоятельный?

Де Лемюр рассмеялся, и смех его – приятный, бархатно-гортанный – был не наигранным.

– Забыл, что говорить о состоянии у вас не принято. Но все же… На всякий случай… Если действительно поможете мне, в швейцарских и прочих банках у меня найдется достаточно средств, чтобы достойно отблагодарить вас.

– Я больше привык к тому, что меня арестовывают. К подкупам, честно говоря, мне еще только придется привыкать.