Текст книги "Странники войны"

41

Пока Беркут загонял машину во двор и вместе с ефрейтором разгружал ее, хозяин помог Звездославу спуститься с чердака и поставил на стол кастрюлю с картошкой и бутылку самогонки. А еще у хозяина нашлось полбулки хлеба и круг домашнего сыра, по солености своей смахивающего на брынзу. Положив на подоконник автомат, Анна уже мудрила над ним, разрезая на части и делая бутерброды.

Звездославу было лет девятнадцать – не больше. Посеревшее за время блужданий по лесам лицо его еще, наверное, не знало бритвы. Но по тому, как независимо он вел себя, чувствовалось, что этот крепыш под метр восемьдесят пять ростом знает себе цену и привык иметь собственное мнение, принимать собственные решения.

Рана у него действительно была нетяжелой – в предплечье. К тому же неплохо заживала. Глядя, как уверенно Звездослав сжимает левой, здоровой рукой немецкий автомат, лейтенант не мог понять, почему, собственно, он остался на чердаке. Ведь спокойно же мог уйти с остальными.

– Вы что, в самом деле русские? – спросил он Беркута, когда тот вошел в дом. Но спросил почему-то полушепотом.

– Вообще-то я из дальневосточных украинцев, из тех, кого судьба забросила за Байкал, на Амур. Слыхал о таких краях и таких украинцах?

Парень стеснительно пожал плечами.

– Теперь будешь знать, что существуют и такие. А вот ефрейтор – кивнул в сторону Арзамасцева, – тот действительно русский.

– Что вы там «разукраинились»? – неожиданно резко отреагировал Арзамасцев. – Все это чепуха: все равно все вы будете русскими.

Беркут и хуторянин переглянулись.

– Лихач ты, парень, – молвил лейтенант.

– А на самой Украине бывать приходилось? – спросил его Звездослав.

– Воюю там. С июня 1941-го. На Подолье.

– Правда? – оживился Звездослав. – Значит, вы действительно украинец?

– Это так важно сейчас? – вновь вмешался Арзамасцев. Тон его стал покровительственно-снисходительным.

– Это всегда важно, – возразил Звездослав. – Вы же видите, какая война. На грани гибели целые народы. И каждый народ, пусть даже самый маленький и беззащитный, с тревогой думает сейчас о том, какая судьба ждет его после войны. Кто победит и какая судьба?..

– Причем судьба эта прямо зависит от того, кто именно в конечном итоге победит, – завершил их полемику Андрей, подходя к столу.

Хозяин молчаливо, словно на поминках, разлил водку по коньячным рюмочкам, не забыв и об Арзамасцеве, которому Беркут к тому времени приказал притаиться у ворот и внимательно следить за всем, что происходит на хуторе, и, подняв рюмочку, с той же скорбью в голосе произнес:

– Дай Боже счастья и этой хате, и всем сущим в ней. Пришли вы с миром, с миром и должны уйти за этот порог.

– За победу, – поддержал его Андрей. И, выждав, пока хозяин опустошит свою рюмочку, выпил.

– Ты тоже убивал поляков? – неожиданно спросила Анна у Звездослава, который оказался за столом слева от нее. – Как я поняла, ты – из тех, что убивают нас?..

– Анна! – резко перебил ее Беркут. – Хватит об этом.

– Нет, почему же…

– А ты, значит, полька? – холодно уточнил Звездослав. – Из тех, которые многие века глумились над украинцами и убивали их?

– Я сказал: прекратить, – еще раз вмешался Беркут. Он произнес это холодно, тоном, которым ему удавалось остуживать горячие головы даже во время паники. – Сейчас у всех у нас один враг – фашизм. У украинцев, поляков, русских. Даже у самих немцев. По крайней мере, у большинства из них. И давайте уйдем отсюда только с этой мыслью.

– А ведь пан офицер мудро говорит, – согласился хозяин, тяжело, из-под нависших на глаза седых бровей взглянув на Звездослава. – Тебе бы пора понять… Послушайся этого мудрого человека. И вспомни, что я тебе говорил.

– Анна, возьми рюмку. И бутерброд. Отнеси ефрейтору. Утро прохладное. Пусть согреет душу.

Девушка обиженно как-то взглянула на Беркута, понимая, что ее просто-напросто выставляют за дверь, но, ни слова не произнеся, положила на свою рюмку и рюмку Арзамасцева по бутерброду и поднялась из-за стола. Хозяин, по-мужски оценивающе осмотрел польку, открыл ей обе двери, закрыл их и вернулся на свое место за столом.

– Нам нужно поговорить, – не стал терять ни минуты Андрей. – Темнить нам тут друг перед другом нечего. Я – лейтенант Красной армии. Со мной ефрейтор. Нам нужно поскорее вернуться в Украину. Нет ли у вас карты? – обратился он к Звездославу.

– Вообще-то есть. Не военная, правда, но все же…

– Любая. Лишь бы можно было хоть приблизительно сориентироваться, где мы сейчас находимся и в каком направлении двигаться.

– Это несложно. Сейчас принесу.

– Кто он? – уже полушепотом, но очень решительно спросил Андрей старика, когда Звездослав вышел в спальню искать карту. – Почему не ушел с остальными? Только правду. Не из-за раны же?

– Сын мой, кто же еще? – перекрестился хозяин на старинную, едва различимую в углу комнаты, под самым потолком, икону. И этим как бы клялся в истинности своих слов.

– Не хочет больше уходить в лес с той группой, которая была здесь? Поэтому рискнул? Даже немцев не побоялся?

– Из леса они бы его не отпустили. Уйти из отряда почти невозможно. От них один путь, – показал на пол – в землю.

– Уже проясняется. За ним могут еще прийти?

– Обязательно придут. Они ведь где-то неподалеку. Наверняка следят за домом и ждут, мать бы их не крестила.

– Слишком обнаглели, так я понял?

– А ты как думал? Пятый год на моей шее. Моей и еще нескольких украинцев из соседних сел. Здесь, на хуторе, нас было четверо хозяев. Одного поляки еще до войны засадили в тюрьму, за связь с партизанами. Две семьи арестовали уже немцы, поскольку застали у них лесовиков Кодура. Меня тоже арестовывали. Спасло только то, что я твердо стоял на своем: не имею с ними ничего общего. Да и поляк один знакомый, из полиции, спасибо ему, поддержал. Эти боевики – неплохие солдаты. Храбрые, жизнями жертвуют. Но слишком долго мечутся, не знают, к какому берегу пристать. У них все вокруг враги. И здесь, и там, в Украине. Решили, что смогут воевать против всего мира да плюс еще и против самих украинцев-большевиков. Хватит ли силы?

– Сына они, конечно, увели в лес под автоматами?

– Да не то чтобы под автоматами. Но дождались, когда подрос. Замутили голову, пригрозили…

– Был уверен, что подтвердите: увели.

– Так ведь вы тоже говорите как есть. Так что правда за правду.

42

– Я не смогу обращаться к вам, Зомбарт, как обращаюсь к Гитлеру, – «мой фюрер». Это выше моих сил. По многим известным вам причинам.

– Понимаю, понимаю…

– Но это я не смогу. Ибо не способен пересилить себя. Зато тысячи, десятки тысяч людей охотно поддадутся магии вашей внешности, магии воли. Они поверят вам. Они пойдут за вами. Они скорее перестреляют половину офицерского корпуса СС, нежели позволят унизить вас так, как унижали только что.

– Мне бы не хотелось вспоминать об этом, господин Скорцени, – почти простонал Зомбарт. На рытвине, оставшейся после заделанной воронки, «мерседес» резко качнуло, и это сразу же породило цепную реакцию боли, которая, разгораясь у подреберья, уходила, словно по бикфордовому шнуру, все выше по хребту, достигая глубин подкорки. – Есть минуты, которые невозможно пережить дважды.

– Дважды вы их не переживете, Зомбарт, это мы вам, дьявол меня расстреляй, гарантируем.

Машина остановилась на берегу небольшого пруда, рядом с руинами беседки. Зомбарт даже не осмотрелся, чтобы понять, куда его доставили. Он все еще приходил в себя. Он блаженствовал, наслаждаясь жизнью, пусть даже эта жизнь все еще омрачалась наставлениями «первого диверсанта рейха». Все равно это лучше, нежели выслушивать наставления ангелов. Поскольку ты все еще на земле, и тебе все еще доступны хоть какие-то земные радости. Это главное.

Для Зомбарта это действительно было главным – мелкие земные радости. Он никогда не стремился к чему-то возвышенному. К какой-либо сверхидее и сверхцели. Одно время он действительно увлекся личностью Наполеона, заразился его величием, сотворил из него кумира. Однако у него и в мыслях не было хоть каким-то образом приблизиться к идеалу.

Выйдя вслед за Скорцени из машины, Зомбарт увидел патриархально-нетронутую долину – с лебедями в пруду, прогулочными лодчонками и мостиком, соединяющим берега пролива, по которому вода из протекавшей рядом речушки попадала в проточное озерцо.

– Замок Вольфбург – в километре отсюда, – указал штурмбаннфюрер в сторону видневшегося между кронами деревьев шпиля. И Зомбарт с удивлением открыл для себя, что доселе он даже не догадывался о существовании этой небольшой, окольцованной тремя возвышенностями долины; и этого двухэтажного особняка, восставшего у подножия одного из холмов и тщательно замаскированного пышной сосновой рощей.

– Что я должен предпринять? – совершенно некстати спросил он, пытаясь как можно скорее выяснить свою дальнейшую судьбу.

– Каждую свободную минуту вы должны смотреть на шпиль этого замка и давать себе слово во что бы то ни стало вернуться в него. Однако начинать вам придется с этого вот домишки. Замок – мечта принца крови, мечта Имперской Тени фюрера. Вам еще только предстоит дорасти до него. Созреть. Возвыситься. Вам нравится Наполеон? Вы восхищены злым гением Европы – Бонапартом?

– В общем-то да, какое-то время…

– Мы говорим о нынешнем времени.

– Это важно?

– В том случае, если откровенно.

– Наполеон всегда восхищал меня.

– Какой же вы после этого мерзавец! Вам предоставляется беспрецедентная возможность совершить собственную карьеру. Подняться над миллионами смертных.

– Извините, штурмбаннфюрер, но вы сами утверждаете, что я всего лишь имперская тень.

– Но имперская же, дьявол меня расстреляй! – Скорцени подтолкнул Зомбарта к одной из лодок, сам уселся во вторую и сразу же оттолкнул обе лодки от берега. Сделав несколько взмахов веслами, они доплыли до островка, с которого засматривался на свое отражение в воде небольшой каменный домик.

– Вы не ошиблись в своем предположении, Зомбарт. Какое-то время вы в самом деле будете обитать на этой «Святой Елене». Недели две – не больше. Но в полном одиночестве. Обслуживающий и охраняющий персонал разместится вон в том двухэтажном особняке – «лесном замке» графа. Пищу вам будут доставлять на лодке. Все прочее необходимое – тоже. Когда мы сочтем, что период адаптации завершен, переведем из охотничьего домика графа в «лесной дворец», а уже затем – в замок; там вам отведут башню с небольшой пристройкой. Понимаю: скромно. Однако остальное придется завоевывать.

Скорцени умолк, но Зомбарт еще несколько минут терпеливо ждал, что штурмбаннфюрер вот-вот продолжит изложение плана его восхождения на имперскую Голгофу.

43

Они уже причалили к небольшой пристани, от которой начиналась тропинка, ведущая к охотничьему домику. Но Скорцени все еще не торопился возобновлять разговор. Точно так же, как не торопился оставлять лодку.

– Позвольте спросить: что после замка?

– Об этом же мне хотелось бы спросить вас: что после «башни затворника»?

– У вас должны быть свои планы.

– Скорее всего вас расстреляют. Если, конечно, не убьют враги рейха, считая, что покушаются на фюрера. Нет, полковника графа Штауффенберга мы уже обезвредили, но ведь полковников и графов у нас предостаточно.

– Послушайте, штурмбаннфюрер, – вдруг сорвался Зомбарт, – что вы издеваетесь надо мной?! Хотите расстрелять меня – так расстреляйте! Живьем в землю зарыть – заройте. Кто вам помешает? Но если же относительно меня есть какие-то конкретные планы, тогда с кем вы собираетесь обсуждать их, кроме как со мной? Так давайте говорить откровенно: что вам нужно? Чтобы я сыграл фюрера во время каких-то секретных переговоров с представителями Сталина?

– А что… Это интересная мысль. До такого поворота я как-то не додумывался.

– Не лукавьте, господин Скорцени. Мне известно, что вы считаетесь лучшим диверсантом рейха.

– Ну, почему «считаетесь»? – аристократично обиделся штурмбаннфюрер. – Очевидно, так оно и есть.

– И если уж тратите на меня свое время, то, наверное, не из-за навязчивой идеи: поиздеваться, показать свое превосходство коль уж не над самим фюрером, то хотя бы над его имперской тенью.

– Послушайте, Великий Зомби… Кстати, вам известно, что в полку, где вы служили?..

– …Меня называли «Великим Зомби».

– В любом случае вы поражаете меня глубиной и необычностью своих предположений. Рано или поздно одно из них может перерасти в какую-нибудь грандиозную авантюру. По натуре своей вы авантюрист?

– В какой-то степени. Чувствую, что во мне это пробуждается.

– «В какой-то степени…» «Пробуждается…» И это ответ Великого Зомби, Имперской Тени! Жалею, что Гольвег не пристрелил вас там, у рва. После этого я, конечно, вынужден был бы пристрелить и его. Что было бы для меня непросто. Как-никак, а он высаживался со мной на вершине Абруццо, когда мы брали Муссолини. Однако вас это не касается. Так вот, лучше бы пристрелил он, поскольку мне это не удастся. Слишком много надежд возлагал на вас. Вы мне уже дороги. По-своему, естественно, – устыдился этого признания Скорцени.

Зомбарт простонал, словно его вдруг пронзила страшная боль, и помотал головой. Он пытался понять первого диверсанта рейха. Уловить тайный смысл их встречи. Сообразить, что, собственно, происходит вокруг него.

– Чем я могу помочь вам, господин штурмбаннфюрер?

– Почему вы спросили об этом, Зомбарт?

– У меня создается впечатление, что вы не знаете, как начать разговор.

– Точнее, как его завершить. Я уже сказал, что вероятнее всего вас придется расстрелять. Если только не падете жертвой очередного заговора против фюрера. Но такова судьба каждого двойника-телохранителя.

– Вы объяснили мне это довольно пространно и популярно. Но, как я понял, возможен иной исход. Какой именно? Говорите откровенно. После «расстрела» у рва я стал более трезво смотреть на многие вещи, многие реалии жизни.

– Фюрер начинал не с политики и не с нацизма. Он начинал с зависти к славе Наполеона. Вскоре эта зависть переросла в подражание, маниакальное стремление во всем быть похожим на Великого Корсиканца. В надежде, что таким образом ему самому удастся достичь вершин власти.

Зомбарт мучительно молчал, прокашливался, сопел. Наконец вышел на берег и, не долго раздумывая, уселся прямо на тропинку.

– Вот этого я не знал.

– Я, представьте, тоже. Такие нюансы мне стали известны лишь недавно.

– А профессор Брофман?

– Узнал от меня.

– До сих пор мне казалось, что фюрер никогда не снисходил до подражания кому бы то ни было. Зачем подражать тому, кто сам является кумиром, кому подражают тысячи германцев?

– Самое потрясающее – что расчет Гитлера оказался верным. Именно подражание Бонапарту помогло ему превратиться из обывателя Шикльгрубера в вождя обывателей. Достичь даже большего, нежели сумел Наполеон.

– Это очевидно.

– Чтобы точно так же потерпеть крах на заснеженных полях России. Но это к слову. Вы правы, Зомбарт. Случилось почти невероятное. Или, наоборот, нечто закономерное. Фюрер настолько был увлечен Наполеоном, что в него по существу вселился дух Великого Корсиканца. Ну а создать нынешний образ фюрера ему помогли наставники вроде тех, которые помогают вам.

– Позвольте, – медленно поднимался на ноги Зомбарт, – так вы считаете, что может наступить время, когда я должен буду не просто в тех или иных случаях – с согласия фюрера – выдавать себя за него, но и полностью заменить его?

Скорцени приблизился к Зомбарту. Взглянул на охотничий домик, на «лесной дворец» графа, шпиль замка, словно опасался, что каким-то образом все сказанное здесь достигнет стен «Вольфбурга», и утвердительно кивнул.

– Когда и при каких обстоятельствах это может произойти? – тоже почему-то оглянулся на «лесной дворец» Зомбарт.

– Возможно, очень скоро. Все будет зависеть от трех обстоятельств. От того, как станут развиваться события на Восточном фронте. От ситуации в стране. И от того, Великий Зомби, насколько вы, лично вы, окажетесь готовыми к тому, чтобы, не рискуя быть разоблаченным, полностью взвалить на себя государственную ношу фюрера.

– Но это… вообще невозможно.

– Очень даже возможно, – резко возразил Скорцени. – И никаких псалмопений по этому поводу, Зомбарт. Никаких псалмопений!

– Значит, вы настолько доверяете мне?

– Как видите, – направился Скорцени к охотничьему домику.

Дверь его оказалась незапертой. Они вошли внутрь, осмотрели три комнатки-кельи, побывали на маленькой кухоньке и в совершенно миниатюрной библиотеке, посреди которой, в окружении стеллажей, чернели невысокая кафедра и кресло.

Войдя в комнатку, которую Скорцени назвал «кабинетом Имперской Тени», Зомбарт окончательно убедился, что кроме них, как и на всем островке, нет ни одной живой души. Хотя еще на пристани заметил на склонах холмов двух неудачно замаскировавшихся охранников.

Они уселись за столик, на котором лежали коричневая папка и небольшая брошюра. Однако Скорцени начал не с них, а с бутылки вина.

– В папке вы найдете описание всех привычек фюрера. Его вкусов, некоторых манер. Я достаточно ясно выражаюсь, Зомбарт?

– Достаточно. Однако напомню, что я уже знакомился…

– Будем считать, что сегодня вам предстоит начать все сначала.

Откупорив бутылку, штурмбаннфюрер наполнил небольшие бокалы и осмотрел напиток на свет. На лице его заиграла улыбка.

– Зомбарт остался во рву вместе с двадцатью другими расстрелянными врагами рейха. Поэтому отныне Зомбарта больше не существует. Здесь, в этом охотничьем домике, до поры до времени инкогнито проживает Адольф Гитлер. Настоящий Гитлер, который сменит того, кого все еще до сегодняшнего дня считают настоящим, и кто, пользуясь этим, по-прежнему пребывает то в рейхсканцелярии, то в ставке «Вольфшанце».

– Что вы хотите этим сказать, штурмбаннфюрер? – потянулся к нему через стол Великий Зомби. – Что на самом деле Гитлер – не фюрер?

– Почему же? Фюрер. Вы хотели поставить вопрос иначе: что Гитлер – не Гитлер? Хотя и фюрер. Ибо фюрером становится всякий, кого признает таковым его ближайшее окружение. И кто в качестве вождя будет преподнесен народу.

Скорцени увидел, как задрожала рука, в которой Зомбарт держал бокал. И не удивился, когда тот, жадно опустошив его, тут же вновь поспешил наполнить.

– То есть вы утверждаете, что на самом деле рейхом правит не Адольф Гитлер, а его двойник?

– Вот в этой брошюре вы найдете как минимум два десятка историй, связанных с двойниками разных времен и правителей. Например, о двойнике римского императора Нерона по имени Теренций, который после гибели властителя Рима какое-то время скрывался в далеких странах, но затем воспрял духом и своими выступлениями перед римлянами, обитавшими в Сирии, сумел убедить их, что является… Нероном. И ему, представьте, поверили. Его признали гарнизоны многих крепостей. Будь он порешительнее – вполне сумел бы выступить против Рима. И взять его. Но он оказался настолько же талантливой Имперской Тенью, насколько и нерешительным Нероном. Единственное утешение его душе – что после того, как легионеры распяли тело на кресте (обратите внимание, господин Шикльгрубер, какое символическое наказание избрали для него неверноподданные римляне!), одна из любовниц настоящего Нерона, успевшая полюбить и Имперскую Тень, выкупила его прах и захоронила в саду своей виллы. Кажется, той самой, что получила в подарок от императора.

– Поучительно.

– Еще бы! Кстати, не помешает знать и о двойнике Наполеона Бонапарта – некоем мсье Ревере. А то ведь до сих пор бытует версия, что именно Ревер, а не Наполеон умирал в свое время на острове Святая Елена, медленно отравляемый графом Шарлем Тристаном де Монтелоном. А тот, настоящий, Наполеон дожил свой век под именем Ревера. Хотя, согласитесь, доживать под чужим именем… Не лучший выход для человека.

– Об этом я кое-что слышал.

– Как должны были слышать о девице, четыре года подряд выдававшей себя за Жанну д’Арк[77]77
  Речь идет о знаменитой авантюристке Жанне д’Армуз, которая в 1436–1440 гг. ввергла в смятение чуть ли не всю Францию, выдавая себя за Жанну д’Арк, вместо которой, по ее версии, на костре якобы погибла другая женщина. Король Карл VII сумел арестовать самозванку и изобличить ее.


[Закрыть]. Это ж насколько наглой следовало быть, чтобы решиться на такое! Тем не менее маршал Жиль де Ре умудрился поверить ей. И не только стал ее любовником, но и подчинил часть своих войск, с которыми она чуть было не освободила несчастный Париж от законного короля Карла, уж не помню, какого по счету. Но самое любопытное – что маршал лично был знаком с той, сожженной… Так что не думайте, что вы окажетесь первым, кому предстоит исправлять одну из величайших ошибок истории.

У Зомбарта хватило ума не выяснять, какую именно из бесчисленных «ошибок истории» имеет в виду Скорцени. Зато благоразумно попытался вернуть его к вопросу, на который штурмбаннфюрер так и не ответил. Во всяком случае – вразумительно.

– Так все же, господин «первый диверсант рейха»… Кто правит сейчас Германией?