Текст книги "Лето Гелликонии"

Наскоро пожав руки клеркам, ледяной капитан торопливо зашагал к «Деве», чтобы проследить за точным исполнением своего приказа.

Один из купцов-олдорандцев сказал:

– Отрадно видеть, что даже в этом отсталом краю жители стремятся избавиться от мохнатой нечисти.

– От фагоров нет никакого вреда, – быстро отозвался Мунтрас, не замедляя шаг и набычив крепкую голову.

– А вот и нет, сударь. Эти бестии – древнейшие враги человека; во время Ледяных Веков они вырезали людей почти под корень.

– Это было давно и неправда. Нынче времена изменились. Давайте-ка на борт. Пора отчаливать от этого пристанища варваров.

По преимуществу команду «Лордриардрийской девы» составляли выходцы из Геспагората. К ним принадлежал и капитан. Без лишних разговоров матросы затащили на борт сходни и отдали швартовы. Вскоре судно шло своим курсом вниз по реке.

Как только «Дева» вышла на середину реки, ее пассажиры заметили на воде за бортом трупы анципиталов, распространяющих облака желтой крови. Неожиданно один из членов команды издал предупреждающий крик. Впереди корабля, неуклюже пытаясь плыть, качался на мелкой волне живой фагор.

Мгновенно принесенный шест был спущен за борт. «Дева» шла без парусов, и ветра не было, однако сильное течение несло судно очень быстро. «Дева» стремительно приближалась к несчастному двурогому, но тот быстро сумел сориентироваться. Отчаянно рванувшись вперед и вверх, он обеими лапами схватился за шест. Течение с силой ударило его о борт корабля, но он удержался и вскоре уже выбирался на палубу.

– Зря вытащили, – сухо заметил капитану купец-олдорандец. – Фаги смертельно боятся воды – прошли бы мимо, он бы и утонул.

– Это мой корабль, и мое слово здесь закон, – резко отозвался Мунтрас, мрачно взглянув на купца. – Если вам не по нраву то, что здесь происходит, я вас не неволю – можете сойти на берег в любой момент.

Упав на палубу без сил, сталлун некоторое время лежал в луже стекающей с его шерсти воды. Из раны на его голове сочилась сукровица.

– Дайте ему глоток «Огнедышащего», – приказал капитан. – Он парень здоровый – выдюжит.

Проследив за тем, как матросы вынесли из каюты бутыль с крепчайшим димариамским напитком, Мунтрас отвернулся и ушел к себе.

«Доживая свой век, – думал он, – я с сожалением вижу, как меняется людская природа, как ожесточается, злобится, копит ненависть человек, становясь мстительным и ничего не прощающим. Может быть, и тут всему виной жара. Может быть, мы просто чувствуем, что наш мир обречен гореть в огне». Ну что ж, что бы ни принесли ближайшие годы, он встретит будущее в родном Лордриардри, в своем крепком добротном доме, откуда открывается замечательный вид на морской простор. В Димариаме всегда было прохладней, чем в Кампаннлате. Люди там всегда были терпимей.

В Матрассиле он попросит аудиенции у короля ЯндолАнганола, по той самой причине, по которой мудрые люди всегда обращаются к своим знакомым могущественным суверенам. Королева отправилась в изгнание, а вместе с ней уплыло и кольцо, которое он когда-то давно ей продал; добравшись до Оттассола, он должен будет позаботиться о том, чтобы отправить по назначению известное письмо. Тем временем он, возможно, уже получит первые известия о судьбе несчастной королевы королев. И, может быть, он заглянет к Мэтти; ведь другая оказия увидеться с ней ему вряд ли представится. Ощущая внизу живота знакомое посасывание, он с улыбкой думал об отлично выполняющем свое назначение доме терпимости Мэтти, где дело было поставлено гораздо лучше, чем в убогих оттассольских притонах. Спору нет, Мэтти хороша, хоть и не перестает ходить в церковь и усердно молиться с тех пор, как заслужила личную благодарность короля ЯндолАнганола, раненного при Косгатте и спасенного лично ей.

Он рад уйти на покой, но что он будет делать в своем Димариаме? Вот в чем вопрос. Об этом следовало крепко подумать; семейный очаг не сулил капитану покоя и удобств. Может быть, он подумает и подыщет себе какую-нибудь незначительную должность с необременительными обязанностями, чтобы хоть чем-то заполнить свой досуг.

Заснул капитан в обнимку с верным клосом.

Матрассил встретил грузного капитана Мунтраса молчанием, словно испуганный событиями последних дней.

Беды валились на короля нескончаемым потоком. По донесениям из Рандонана выходило, что солдаты королевской армии Борлиена бегут с полей сражения. Без конца возносимые в церквях Акханабы молитвы не смогли уберечь урожай от засухи. Королевский оружейник, усиленно пытающийся создать ружье по образу и подобию сиборнальского, пока еще мало чем мог порадовать его величество. В довершение всего, в город вернулся Робайдай.

Король ЯндолАнганол отправился верхом на прогулку по окрестностям столицы. Спешившись в тени небольшой рощи, он пошел рядом со своим любимым хоксни, Ветром. Рунт Юлий, ужасно довольный возможностью побывать на вольном воздухе и размяться, преданно бежал рядом, чуть приотстав от хозяина. Двое верховых охраны тихо ехали следом, стараясь держаться за пределами слышимости. Внезапно спрыгнув с дерева, Робайдай предстал перед отцом.

– Уж не сам ли это король, мой повелитель, прогуливается в лесу со своей новой невестой?

В неприбранных волосах принца запутались мелкие веточки и листья.

– Роба, ты нужен мне в Матрассиле. Почему ты не хочешь вернуться во дворец?

Король не знал, что ему делать – гневаться или радоваться такому неожиданному появлению наследника.

– Я не хочу возвращаться во дворец, мне там душно. Там я чувствую себя узником, вольной птицей в роскошной клетке. Согласись, отец, есть разница между воздухом полей и лесов и вонью сырого подвала, в котором сидит мой дед. Хотя я и сейчас несвободен – вот если бы у меня не стало родителей, тогда я обрел бы настоящую волю.

Глаза Робы, несущего такую невозможную – даже в сравнении с его прежними дерзкими речами – дичь, дико блуждали и, казалось, мало что различали. Его невнятная речь была путаной, как и волосы,. Он был абсолютно наг, если не считать куска звериной шкуры, обернутой вокруг чресл наподобие килта. На истощенном теле, испещренном шрамами и царапинами, резко выступали ребра. В руке Роба сжимал дротик.

Стукнув тупым древком оружия по земле, Роба бросился к рунту Юлию и, крепко схватив его за лапу, притянул к себе. Молодой фагор протестующе закричал от боли.

– А, вот вы где, моя дражайшая королева, моя мачеха – как вы прекрасны в это время дня, как великолепно играет солнце на вашем белом меху с красными перьями! Вы так тщательно скрываете свое дивное тело от палящего солнца, бережете его для развратника-другого, своего дружка, бросающегося на вас, будто вы лакомая приманка. Или свиноматка. Или невоздержанная сладострастница.

– Отпустите, больно! – всхлипывал маленький фагор, пытаясь вырваться.

Стремительно бросившись вперед, король ЯндолАнганол хотел ухватить сына за плечо, но тот оказался проворнее и успел увернуться. Поймав свисающую с дерева каспиарн цветущую лиану, Робайдай одним быстрым движением обернул ее вокруг шеи Юлия. Пытаясь вырваться, рунт забегал кругами, хрипя и отдирая цепкое растение от горла, поджимая от страха губы. Король ЯндолАнганол наконец сумел схватить сына.

– Я не стану тебя трогать, но прошу, прекрати дурачиться и говори со мной с тем же уважением, с каким обращаюсь к тебе я. По-моему, я это заслужил.

– Ах, Боже мой, Боже мой, какие речи! А как же поруганная честь моей матери – отчего бы мне не взять с тебя пример? Ты пригвоздил ее к земле рогом фагора, по уши увяз в своих лукавых кознях!

Роба вдруг разрыдался и, получив от отца пощечину, отшатнулся.

– Сейчас же прекрати пороть чушь. Молчи, или, клянусь, я заставлю тебя прикусить язык. Возьми себя в руки, ибо если, по счастью, окажется, что ты сохранил остатки разума, то с согласия Панновала мое место сможешь занять ты, ты женишься на Симоде Тал. Если нам удастся добиться от Священной Империи согласия на это, тогда эта беда – еще не беда. Почему ты всегда думаешь только о себе, сын?

– Потому что я хочу отвечать только за собственные выходки!

Слова срывались с губ Робы как плевки.

– Но ведь я твой отец, и ты должен проявить ко мне уважение, как-никак ты обязан мне появлением на свет, и потом, это я сделал тебя принцем, – горько заметил король. – Или ты забыл о своем положении? О том, что ты борлиенский принц? Что ж, это легко исправить – мы запрем тебя во дворце и не выпустим, пока память не вернется к тебе.

Прижав руку к разбитой губе, Роба пробормотал:

– Может, я сошел с ума, но таким я, по крайней мере, смогу жить на свете. Предпочитаю забыть о том, кто я.

Два командира эскорта встревоженно подъехали к ним с мечами наголо. Повернувшись к своим воинам, король приказал им спрятать оружие в ножны, спешиться и схватить принца. Едва отец отвернулся, Роба сильным рывком высвободился из его рук и с победным криком огромными скачками умчался в чащу.

Один из командиров моментально вложил в арбалет стрелу, но король запретил ему стрелять. Останавливать своего сына такой ценой или гнаться за ним он не желал.

– Робайдай плохой, – пропищал сбоку от него полупридушенный Юлий.

Не обращая внимания на жалобы рунта, король вскочил в седло, на Ветра, и поскакал во дворец. Его черные брови грозно сошлись на переносье, и сейчас он как никогда напоминал орла.

Уединившись в своих покоях, ЯндолАнганол погрузился в пáук, к чему прибегал крайне редко. Опустив душу к Прародительнице, он встретился с останками своей матери и беседовал с ними. Но встреча с матерью мало утешила его. Мать напомнила ему, что бабка Робайдая по матери, королеве королев, – Шаннана Дикая, и посоветовала принимать жизнь такой, как она есть. Еще мать сказала, что он может не винить себя в смерти мирдопоклонников, ведь те готовили государственную измену.

Покрытый осыпающимися кусками иссушенной плоти скелет как мог пытался утешить короля. Но старания покойной королевы не увенчались успехом – душа ее сына вернулась в мир живых по-прежнему безутешной.

Хитроумный отец короля, по-прежнему влачащий свое существование в сыром дворцовом подвале, оказался более практично настроенным. Казалось, у ВарпалАнганола готов совет на все случаи жизни.

– Постарайся подогреть скандал вокруг Пашаратида. Прикажи своим людям распространить слухи. Ты должен попытаться вовлечь в дело жену Пашаратида, которую нахал-муж бросил в столице, как будто бы с поручением вывезти его деловые бумаги. Любой слух, порочащий Сиборнал, сейчас на вес золота.

– А что мне делать с Робайдаем?

Отвернувшись в своем кресле, старик хитро прищурил глаз.

– С ним ты пока ничего поделать не можешь и потому оставь его в покое. Тем временем постарайся ускорить развод и приблизить женитьбу – это может оказаться полезным.

Король ЯндолАнганол молча прошелся по темнице.

– Но если так, то я окажусь в руках Це'Сарра?

Старик откашлялся и, прежде чем заговорить снова, долго гонял мокроту.

– Говорят, там, снаружи, жарко. Я совсем не чувствую жары – неужели люди так изнежились? Послушай, Ян, наши друзья в Панновале хотят, чтобы ты оказался в руках Це'Сарра. Это устраивает их, но, как я вижу, вовсе не устраивает тебя. Как поживает королева-изгнанница?

Король послушался совета отца. В далекий Панновал через Кзинт был отправлен в сопровождении хорошо вооруженного отряда посланник с поручением передать Первосвященному Це'Сарру, главе Священной Панновальской Империи, письмо с просьбой ускорить выдачу грамоты с разрешением на развод. Вместе с письмом посол вез драгоценные иконы и прочие подарки, в том числе и священные реликвии, на скорую руку сфабрикованные матрассильскими церковными умельцами.

Расправа с мирдопоклонниками, как это стали называть, не выходила из головы горожан и депутатов скритины. Шпики докладывали о ширящемся движении недовольных в столице, о готовящемся якобы восстании, о гонцах, отправленных в Оттассол, чтобы заручиться поддержкой тамошних обиженных баронов. Королю срочно нужен был козел отпущения. И его не пришлось долго искать – им стал главный советник СарториИрвраш.

СарториИрвраш – некогда любимый учитель Робайдая – мог стать в глазах нации отличной жертвой. Народ не доверял интеллектуалам, а у скритины были свои причины ненавидеть приспешника короля Орла, во-первых, за его длинные руки и принципиальность, а во-вторых, за его раздражающее красноречие.

Обыск покоев советника наверняка мог дать состав преступления того или иного сорта. В кабинете СарториИрвраша хранились заметки по поводу его экспериментов по скрещиванию других, мади и людей, которые он проводил в удаленном от дворца тайном питомнике. Кроме того, там были, конечно же, и любопытные с различных точек зрения страницы его бесценной «Азбуки Истории и Природы». В рукописях этой книги можно было надеяться отыскать довольно ереси, наговоров, а то и просто лжи против скритины и Святой Церкви. И тот и другой институты, получив такие улики, будут лизать от восторга сапоги короля! Обдумав все это, Орел послал к советнику солдат, возглавляемых самим архиепископом Матрассильского собора БранцаБагинатом, личностью, известной своей твердостью и непримиримостью.

Обыск, предпринятый в покоях советника, оказался удачным сверх ожиданий. В кабинете СарториИрвраша отыскался вход в потайную комнату (хотя тут скорее следовало рассчитывать на тайный ход за пределы дворца). В этой комнате обнаружили тайного пленника, вроде бы человека любопытнейшей наружности. Когда по приказу архиепископа солдаты тащили пленника вон, тот совершенно безумным голосом выкрикивал на староалонецком, что прибыл из другого мира.

Огромное количество бумаг преступного содержания вынесли во двор замка и сложили там в кучу. Советника схватили, и он предстал перед королем.

Несмотря на то, что уже было двадцать минут четырнадцатого пополудни, туман не собирался рассеиваться; напротив, мгла все густела, принимая желтоватый оттенок. Город внизу полностью затянуло туманом и дворцовый утес словно плыл посреди бескрайнего моря, вздымая над ним свои трубы, точно медленно погружающийся в пучину корабль. И, быть может, именно туман, навевающий клаустрофобию, был причиной нерешительности и колебаний короля между гневом и жаждой крови – и жалостью, между спокойной рассудительностью – и диким возбуждением. Неприбранные волосы Орла стояли дыбом, нос, словно служа предохранительным клапаном душе, переполняемой чувствами, то и дело начинал кровоточить. По коридорам дворца король не ходил, а стремительно бегал, вне себя от тупости придворных, сопровождающих его с подобострастными улыбками, не способных придумать ничего, кроме слов бесполезного утешения.

Когда советник и трепещущий от ужаса Билли были предъявлены королю, тот для начала наотмашь ударил СарториИрвраша по лицу. Потом, легко, как тряпку, подхватив пожилого человека с пола, Орел прижал его к груди и разрыдался, умоляя простить горячность, пачкая чарфрул советника новой обильной порцией крови из носа.

В момент наивысшего раскаяния короля ему доложили, что во дворец прибыл ледяной капитан Мунтрас, засвидетельствовать свое почтение монарху.

– Пусть придет позже, – ответил король. – Он скитается по всем странам – может быть, он принес мне вести о королеве МирдемИнггале. Вот что: попросите его подождать, я скоро выйду к нему. Проклятие, может он подождать, я спрашиваю? Весь мир может подождать!

И король продолжил проливать слезы и ругаться. Через минуту он снова велел вызвать к себе лакея.

– Бог с ним – зови этого ледяного капитана. Пускай тоже подивится на эту насмешку природы над родом человеческим.

Последнее относилось к Билли Сяо Пину, на которого король наконец соизволил взглянуть.

Испуганный окровавленным лицом короля Билли, чьи нервы после приключений последних дней и в особенности последней ночи были в ужасном состоянии, стоял переминаясь с ноги на ногу и изо всех сил сдерживался, чтобы не разрыдаться – это было бы сейчас, конечно, крайне неуместно. На его родном Аверне человека, позволившего себе то, что вытворял сейчас король, за подобную демонстрацию собственных чувств давно бы уже отправили в психиатрический изолятор. В трактате «О временах года Гелликонии, длящихся дольше, чем человеческая жизнь» о чувствах гелликонцев говорилось ясно и точно, хотя и кратко. «Эмоциональный уровень неоправданно высок», утверждалось там. Сверхвозбудимые борлиенцы считали иначе. Их король не был похож на благожелательно настроенного слушателя.

– Ээээ… здрасьте, – наконец выдавил Билли, сопроводив слова вымученной улыбкой. И оглушительно чихнул.

В дверях комнаты с поклоном появился Мунтрас. События разворачивались в одной из самых древних и тесных частей дворца, насквозь пропахшей известкой, хоть той известке и было уже четыре сотни лет.

Поприветствовав короля, ледяной капитан принялся осторожно и с любопытством осматриваться по сторонам, неловко переминаясь на плоских ступнях.

Король едва ответил на приветствия Мунтраса. Указав на груду подушек, он бросил:

– Можете присесть там – смотрите и молчите. Перед вами то, что мы нашли в гнилостном гнезде предательства, – глядите же и удивляйтесь.

Быстро повернувшись обратно к Билли, король спросил:

– Сколько же лет тебе пришлось томиться в застенке СарториИрвраша, неизвестное создание?

Несколько сбитый с толку великосветским характером обращения, Билли ответил не сразу:

– Неделю… может быть, восемь дней… я не помню, ваше величество.

– Восемь дней и есть неделя, чужеземец. Что ты такое: результат неудачного эксперимента?

Король расхохотался над своей шуткой, и смех эхом подхватили все присутствующие – не оттого, что шутка действительно была смешной, а больше от страха за собственные жизни. Никто не хотел разделить судьбу мирдопоклонников.

– Просто от тебя воняет… как от неудачного эксперимента.

Опять смех.

Вызвав двух рабов, король велел им вымыть Билли и дать ему чистую одежду. Когда пленник принял подобающий вид, подали вино и еду. Проворные слуги, изгибаясь словно ходячие луки, принесли на больших подносах дымящееся мясо козленка с красным рисом.

Пока Билли утолял голод, король, в минуты волнения пренебрегающий едой, расхаживал по залу. О чем-то размышляя, он время от времени прижимал к носу шелковый платок или разглядывал свое левое запястье, на котором его сын, РобайдайАнганол, вырываясь, оставил ногтями глубокую царапину. Вместе с королем по залу вперевалку расхаживал и архиепископ БранцаБагинат, здоровенный, пузатый, своими объемистыми формами, обтянутыми шафрановой с пурпуром мантией с кружевами, напоминающий боевой сиборнальский корабль, мчащийся под всеми парусами. Тяжелое лицо архиепископа могло бы принадлежать первому деревенскому драчуну и кулачному бойцу, если бы не мелькающее то и дело в прищуренных глазках священнослужителя добродушное веселье. При дворе архиепископ пользовался всяческим уважением как человек дошлый и тонкого ума, а также как союзник короля ЯндолАнганола в Святой Церкви.

Когда король останавливался, останавливался и БранцаБагинат, нависая над ним своей тушей и составляя резкий контраст с босым Орлом, облаченным только в короткие панталоны и распахнутую куртку, открывающую его бледную грудь.

Зал, где они находились, представлял собой нечто среднее между приемной и кладовой и мало подходил для своего назначения. По всему полу было разбросано множество старых, потертых и даже покрытых плесенью подушек и разномастных ковров, кроме того, в одном углу стояли старые деревянные стенные панели. В окно был виден узкий проход; время от времени там мелькали какие-то люди, вероятно слуги, с кипами бумаг в руках – они переносили во двор архив СарториИрвраша.

– Позвольте мне задать незнакомцу вопрос, ваше величество, – попросил, обернувшись к королю, БранцаБагинат. – Религиозного свойства.

Не услышав в ответ ничего, что могло бы означать запрет, дигнитарий развернул паруса в сторону Билли и спросил:

– В том мире, откуда ты прибыл, тоже правит Акханаба Всемогущий?

Неохотно оторвавшись от еды, Билли утер рот.

– Я уверен, что вы понимаете, как легко мне дать вам положительный ответ, способный порадовать вас. Поскольку я не хочу расстраивать ни вас, ни его величество, могу я начать с того, что мой ответ будет неправдой?

– Встань, когда разговариваешь со мной, существо! Я задал тебе вопрос, и ты должен дать мне на него правдивый ответ. Не твое дело решать, понравится он мне или нет.

Нервно утирая рот, Билли поднялся перед могучим священником на ноги.

– Сударь, человеческая природа такова, что на определенной, начальной, ступени развития бог необходим. Подобно детям, мы нуждаемся в любви и заботе, в отце, который способен помочь нам возмужать. Возмужав физически, человек по-прежнему ищет подобный же отеческий образ, который мог бы следить за его делами и вести их учет. Этот вымышленный образ обычно носит название «Бог». И только после того, как большая часть человечества достигнет зрелости духовной, когда люди смогут сами управлять своим поведением, необходимость в боге отпадет – так, повзрослев и научившись заботиться о себе, мы перестаем нуждаться в присмотре отца.

Заметно удивленный таким ответом, архиепископ потер мясистую щеку.

– Из твоих слов выходит, что ты прибыл из мира, где вы сами присматриваете за собой, отстранив от этой обязанности Бога? Ты это хочешь сказать?

– Совершенно верно, сударь.

Отвечая, Билли смотрел на архиепископа как загнанный зверек. Ледяной капитан, придвинувшись ближе к говорившим, внимательно прислушивался, хотя и делал вид, что полностью занят королевским угощением.

– Этот мир, с которого ты прибыл, – как он называется, Аверн, что ли? – вы там счастливы?

Этот невинный на первый взгляд вопрос архиепископа смутил Билли чрезвычайно. Если бы тот же вопрос ему задали несколько недель назад, например его наставник, он ответил бы не задумываясь. Он сказал бы, что счастье определяется мерой знания, а не суеверия, уверенностью, а не сомнением, твердой правящей рукой, а не надеждой «на авось». Он ответил бы, что знание, уверенность и управление – равноправные благодетели, направляющие жизнь обитателей станции наблюдения и руководящие ею. При упоминании Акханабы как залога удачи он даже посмеялся бы – а с ним, наверно, выдавил бы сухой смешок и наставник.

Но здесь, на Гелликонии, все обстояло иначе. Он еще способен был смеяться над идолопоклонничеством верующих в Акханабу. Но в то же время уже понимал и видел всю глубину и силу понятия «безбожный мир». Из мира безбожного он попал в мир варварский. И, несмотря на свои злоключения, теперь твердо знал, в котором из миров вера в счастье и удачу заложена в людях крепче.

Как только Билли запнулся, затруднившись ответом, заговорил король ЯндолАнганол. Все это время король обдумывал услышанное от Билли.

– Но что будет, если у кого-то не окажется стойкого образа отца, ведущего его к возмужанию? Что тогда? – с вызовом спросил король.

– Тогда, возможно, на помощь действительно сможет прийти Акханаба, способный поддержать нас в трудную минуту верой. Или же человек этот совершенно отвергнет Бога, как мы вычеркиваем из сердца образ отца, который бросает нас.

Тут у короля снова открылось кровотечение из носа.

Воспользовавшись паузой, Билли повернулся к БранцаБагинату, чтобы ответить и ему:

– Достопочтенный господин, – заговорил он с преувеличенной уверенностью, – будучи высокопоставленной особой, я выражаю протест против несправедливого и неподобающего обхождения, с которым столкнулся в этом дворце. Я требую, чтобы меня немедленно освободили. Получив свободу, я буду счастлив предложить вам свои услуги. Мы сможем работать вместе. Я знаю о вашем мире много такого, что очень важно для вас и в награду не попрошу ничего…

Хлопнув в огромные ладоши, архиепископ ласково проговорил:

– Не обольщайся понапрасну – ты сам знаешь цену своим словам. Ты важен только как свидетель против советника СарториИрвраша, обвиняемого в заговоре против королевского дома. В прочих отношениях ты – пустое место.

– Как вы можете говорить о моей незначительности, даже не пробуя проверить мою значимость? Вот что я скажу: предположим, в эту самую минуту тысячи людей следят за тем, что происходит между нами. Эти невидимые зрители ждут от вас мудрого решения касательно меня, по которому они станут судить о вас дальше. Это решение повлияет на то, кем вы войдете в историю.

Краска прилила к щекам архиепископа.

– Никто, кроме Всемогущего, не может сейчас видеть нас. Твоя бессовестная ложь о возможности существования безбожных миров способна разрушить наше государство до основания. Придержи язык, если не хочешь кончить свои дни на костре.

Под влиянием внезапного отчаянного порыва Билли приблизился к королю и показал ему свои часы с тремя рядами мигающих цифр.

– Ваше величество, умоляю, освободите меня. Взгляните на этот принадлежащий мне предмет. Точно такой же есть у каждого обитателя Аверна. Это часы – как видите, на них отображено время Гелликонии, Аверна и другого, далекого, главенствующего мира, приславшего сюда моих собратьев, мира под названием Земля. Эти часы – знак наших достижений в обуздании и подчинении сил окружающего мира. Отнеситесь ко мне с вниманием и доброжелательно, я предоставлю в ваше распоряжение другие чудеса, по сравнению с которыми эти часы – ничто. На Борлиене мне нет равных в знании.

В глазах короля проснулся интерес. Отняв от носа шелковый платок, он спросил:

– Может быть, в таком случае ты сможешь изготовить для меня надежное фитильное ружье, равное по мощи сиборнальскому?

– Конечно. Фитильное ружье – это просто. Я могу…

– А кремневое ружье со спусковым крючком? Можешь ты сделать кремневку?

– Знаете, сударь, сейчас я не могу сказать наверняка, здесь многое зависит от прочности металла, имеющегося у вас в распоряжении. Могу сказать с уверенностью, что я смогу сделать… видите ли, в моем мире никто давно уже не занимается такими вещами – войны отошли в прошлое.

– Так что же, у вас совсем не производят оружия? Хоть какое-то оружие ты можешь сделать?

– Сударь, мне хотелось бы, чтобы вы сначала взглянули на часы, которые я почтительно прошу вас принять от меня в подарок в знак моей доброй воли.

Сняв часы с руки, Билли протянул их, болтающиеся на паре пальцев, королю, который не сделал попытки принять подарок.

– И прошу вас освободить меня. После этого я хотел бы встретиться с учеными вашей страны, вроде присутствующего здесь архиепископа, чтобы безвозмездно передать им свои знания. Очень скоро, уверяю вас, мы сможем наладить производство удобных небольших пистолетов, радиопередатчиков и приемников, двигателей внутреннего сгорания и…

Заметив выражение лиц короля и архиепископа, Билли замолчал, передумав говорить то, что хотел сказать дальше, и вместо этого снова умоляюще протянул часы королю.

Король наконец соизволил взглянуть на настойчиво предлагаемый ему странный предмет, где под маленьким стеклышком на лицевой панели менялись и мигали цифры. Поколебавшись, его величество взял часы; они с архиепископом рассмотрели их, перешептываясь. Пророчество о том, что появление магических механизмов явится предвестием ниспровержения любых основ государства и разрушения всей Империи, было известно всем и каждому.

– Можно ли при помощи этой волшебной машинки узнать, сколько лет мне осталось владычествовать? Или, может быть, она сумеет указать возраст моей дочери?

– Ваше величество, эти часы – продукт научной мысли и только, но никак не волшебства. Их корпус изготовлен из платины, пересекшей необъятные просторы космоса…

Король небрежно подкинул часы на руке.

– Эта безделушка несет зло. Не трудись разубеждать меня, чужеземец, я знаю точно. Короли владеют даром предвидения, которым среди прочих отмечены разве что астрологи. Так зачем же ты пришел в город Матрассил?

С этим вопросом король протянул часы обратно Билли.

– Ваше величество, я пришел увидеть королеву.

Подобный ответ поразил короля настолько, что, поспешно сделав шаг назад, он уставился на Билли так, словно увидел перед собой призрак.

– Видишь, архиепископ, он, оказывается, не только атеист, но сверх того и мирдопоклонник, – бросил, не поворачиваясь, король БранцаБагинату. – И ты удивляешься тому, что тебя неласково тут приняли? Сколько можно выслушивать от тебя загадку? Мое терпение иссякло. Сдается, ты не сумасшедший, да и на шута не похож. Так откуда ты взялся? Из реторты СарториИрвраша?

Говоря это, король вместе с архиепископом угрожающе надвигались на Билли, пугливо отступающего к стене. Остальные придворные, торопясь продемонстрировать его величеству свою ненависть к недожаренному мирдопоклоннику, двинулись следом, взяв несчастного чужака в кольцо.

Поднявшись с подушек, Криллио Мунтрас подошел к королю, который с неожиданной нерешительностью остановился напротив Билли и во все глаза глядел на чужака.

– Ваше величество, осмелюсь испросить позволения поучаствовать в допросе? Хотелось бы знать, на каком именно корабле он прибыл со своего мира?

Король оглянулся на ледяного капитана, словно не зная, что делать, – обрушить на странного человечка у стены свою ярость или предпринять что-то иное. Помолчав немного, он спросил Билли, не отрывая окровавленного платка от носа:

– Ну что, существо… Посредством какого устройства ты прибыл к нам? Ответь, пожалуйста, ледяному капитану, он уважаемый человек.

Вжавшись в стену, чтобы не касаться необъятного пуза БранцаБагината, Билли пролепетал:

– Мой корабль, построенный целиком из металла, был полностью герметичен, чтобы предотвратить утечку необходимого для дыхания воздуха в пустоту космоса. Если позволите, я постараюсь пояснить свои слова при помощи рисунков. Наука моего мира развита чрезвычайно, и я бы мог принести немалую пользу Борлиену… Мой корабль опустил меня на земли Борлиена в целости и сохранности и самостоятельно вернулся обратно в мой мир.

– Как прикажешь тебя понимать – твой корабль способен мыслить? Он живой?

– Мне сложно ответить на этот вопрос однозначно. Да, в каком-то смысле мой корабль способен мыслить. Он способен производить вычисления, необходимые для прокладывания курса, различать окружающие предметы, разумно ориентироваться между ними. Однако живым назвать его нельзя.

Медленно нагнувшись, король ЯндолАнганол поднял с пола кувшин с вином и, не спуская с Билли глаз, занес его над головой.

– Сдается мне, кто-то из нас, ты, создание, или я, сошел с ума. Этот корабль обладает разумом и… да, да – способен летать сам по себе. Ну, посмотрим!

С этими словами король швырнул кувшин в стену. Пронесшись по воздуху, кувшин с треском разбился о камень, расплескав по нему содержимое. Внезапность выходки короля заставила всех присутствующих застыть в неподвижности, словно обратившись в фагоров.