Текст книги "Лето Гелликонии"

– Когда-то у нашего мира был спутник, собственная луна, серебряная луна, Глаз в Небесах, которого он лишился во время каких-то невероятных катаклизмов. Луна эта уплыла прочь, каким образом – неизвестно. Луна называлась Т'Сехн-Хрр, и имя ей дали фагоры.

Заглянув в свои записи, СарториИрвраш коротко переговорил с Оди; в продолжение паузы его слушатели нетерпеливо елозили на своих местах. Когда СарториИрвраш заговорил снова, в его голосе появилась суровая нотка.

– Откуда, спросите вы, у луны может быть имя, данное ей именно фагорами? Почему в анналах человечества нет никаких записей о небесной сестре Гелликонии? Ответ можно найти в хитросплетениях и перипетиях древности.

Оглядевшись вокруг, я, представьте себе, нашел-таки потерянную луну. Но не в небе, а в совершенно ином месте – луна эта светила из оборотов нашей повседневной речи. Каким образом, скажите, устроен наш календарь? Восемь дней в неделе, шесть недель в теннере, десять теннеров в году из четырехсот восьмидесяти дней… Никто из нас никогда не спрашивал себя, почему наш календарь устроен именно так. Никто из нас не догадывался задуматься над тем, отчего теннер зовется именно теннером, и никак иначе, и почему в году ровно десять теннеров.

Но и это еще не все. Наше всем известное слово «теннер» означает миг, когда Небесный Глаз бывал полностью раскрыт. Так люди приняли в свою речь слово фагоров «теннхрр». Наш «теннер» – это «теннхрр» фагоров, и он же – «Т'Сехн-Хрр».

Тихий говор, зародившийся среди слушателей, постепенно набирал громкость. Сайрен Станд оглядывался по сторонам и, видимо, чувствовал себя очень неловко. Еще раз взяв со стола книжку Татро, СарториИрвраш призвал присутствующих к молчанию. Он настолько увлекся своим рассказом, что уже не замечал пропасть, разверзшуюся у его ног.

– Вот, друзья мои, и весь вывод, к которому я пришел. Среди вас стоит король ЯндолАнганол, и вы можете спросить его – я уверен, он знает правду и не посмеет опровергнуть мои слова, ибо не кто иной, как он всеми силами способствует тому, чтобы на землях его королевства агуманы спокойно селились и плодились во множестве.

Но король ЯндолАнганол больше никого не интересовал. Злобные лица уставились на СарториИрвраша.

– Окончательный вывод также ясен и очевиден. Раса анципиталов, на счет которой мы в течение многих веков записываем все беды человечества, вовсе не раса недавних пришельцев-захватчиков, вроде, например, дриатов. Нет. Анципиталы – древняя раса. Некогда фагоры населяли всю Гелликонию, как теперь фламберги заполонили области Приполярья.

Фагоры пришли в этот мир не во время последней Вейр-Зимы, как зовут холода сиборнальцы. Нет. Считать так – означает расписываться в своем невежестве. Правда кроется, как ни странно, в сказке. Правда в том, что на Гелликонии фагоры появились задолго до людей.

Фагоры владели Гелликонией прежде, чем в ее небе появился Фреир – и, возможно, это продолжалось очень и очень много веков. Люди появились много позже. В самом начале люди зависели от фагоров, были накрепко привязаны к ним. Фагоры научили людей речи, и потому в нашем языке до сих пор сохранилось столько слов двурогих. «Кхмир» на родном означает «период гона». Даже само имя нашего мира, «Гелликония», вышло из языка фагоров.

Король ЯндолАнганол наконец нашел в себе силы заговорить. То, о чем говорил его бывший советник, настолько потрясало основы веры, что в течение довольно долгого времени король Орел стоял словно в трансе, выпучив глаза и приоткрыв рот, напоминая больше рыбу, чем гордую птицу.

– Ложь, ересь, святотатство! – выкрикнул он.

При слове «святотатство» опомнились и другие. Но вмешательство короля Сайрена Станда остановило зарождающийся скандал – монарх направил к ЯндолАнганолу стражников, которым поручено было следить за тем, чтобы вспыльчивый борлиенец не мешал выступлению. К королю Орлу устремились несколько дюжих воинов – чтобы остановиться перед сверкнувшими остриями мечей борлиенских капитанов, в любую секунду готовых к драке. Вот-вот могло начаться кровопролитие.

СарториИрвраш повысил голос.

– Итак, наша слава несколько потускнела от слова правды. Истина в том, что фагоры появились на свете куда раньше людей. Фагоры были господствующей расой на Гелликонии и, вполне возможно, обращались с нашими предками как с животными до тех пор, пока мы, люди, не восстали и не освободились от их господства.

– Дайте ему сказать! – неожиданно закричала Бакхаарнет-она. – Неужели вы все так уверены в своей правоте?

Муж-король наотмашь ударил ее по лицу.

Бессвязный говор и выкрики становились все громче. Везде люди поднимались на ноги и что-то яростно кричали или, наоборот, опускались на колени и тихо молились. В саду появилась новая группа стражников, и несколько придворных дам поторопились скрыться с места зарождающегося скандала, пока не дошло до рукопашной. Вокруг ЯндолАнганола наконец заблистала сталь. В СарториИрвраша полетел первый камень, угодивший ему в руку. Потирая ушибленное место, ученый продолжал говорить.

Среди придворной толпы, заходящейся от ярости, был по меньшей мере один спокойный и внимательный слушатель, посланник его святейшества Элам Эсомбер. Он не желал принимать участия в назревающих беспорядках. Равнодушный и холодный в душе, он наблюдал за происходящим совершенно спокойно, ничуть им не затронутый, испытывая только удивление от того, какое действие сказанное возымело на олдорандцев.

Обитатели Земли, отделенные от Гелликонии пространством и временем, взирали на творящееся на поляне в саду короля Сайрена Станда с меньшим спокойствием и отстраненностью. Земляне в большинстве своем знали, что в словах СарториИрвраша содержится правда или почти правда, за исключением отдельных мелких неточностей. Знали здесь и то, что человек отнюдь не любит правду превыше всего на свете, как полагал бывший советник. За правду приходилось все время бороться, правда чаще всего обнаруживала свойство безвозвратно теряться. Правда могла уплыть в неизвестность подобно Серебряному Глазу, чтобы никогда уже не вернуться.

Как уплыл в неизвестность Т'Сехн-Хрр, никто из людей не видел. Космологи на Земле и Аверне реконструировали это событие с максимально возможной степенью приближения и с тех пор считали, что имеют о нем практически полное представление. Катаклизм случился восемь миллионов земных лет назад, когда сила тяготения звезды Фреир, размерами и массой в 14,8 раз превосходящей Солнце, вырвала Т'Сехн-Хрр из объятий Гелликонии.

Из вычислений следовало, что радиус Т'Сехн-Хрр составлял 1252 километра против 7723 километров Гелликонии. То, что спутник Гелликонии мог породить на своей поверхности жизнь, было весьма сомнительно.

Не вызывало сомнения только одно: эти эпические события, имея вид совершенно катастрофический, накрепко запечатлелись, словно бы выгравировались, в вневременном сознании фагоров. То, как небеса обрушились на землю, забыть, конечно же, было невозможно.

Кроме самого факта космологического события такого порядка, землян удивляло и то, каким образом Гелликония вообще сумела пережить потерю спутника.

– Да, я понимаю, что это звучит как истинное кощунство против нашего единого Бога, и прошу у вас за это прощения, – закричал в толпу СарториИрвраш, со страхом прижимая к себе Оди и слыша, как крики вокруг него становятся оглушительными. – Но я должен был донести до вас правду – в этом я видел свой долг. Я объясню вам причину – поскольку фагоры когда-то были на планете господствующей расой, то если их не уничтожить сейчас же, они снова возьмут над людьми верх. Поставленные мной эксперименты позволили установить, что мы, люди, те же животные. Божьим ли произволением или по другой причине люди в свое время произошли от других– от домашних зверей фагоров, и случилось это после вселенского катаклизма. Люди произошли от других точно так же, как в свое время фагоры произошли от фламбергов. И поскольку фагоры потомки фламбергов, то вполне может случиться так, что в один прекрасный день их неисчислимые стада заполонят наш мир. Фагоры ждут своего часа, затаившись со своими кайдавами на заоблачных плоскогорьях Никтрихка, они в любой день готовы спуститься на равнины и отомстить. Они сотрут людей с лица земли. Помните об этом и страшитесь. Пока царит жара и господствует лето, анципиталов нужно уничтожить, ибо только летом люди – полновластные хозяева Гелликонии. Когда снова наступят холода и грянет зима, злобные наездники на кайдавах вернутся!

Вот вам мое последнее слово: перестаньте враждовать между собой, не тратьте на это понапрасну силы. У нас есть еще общий враг, древний, безжалостный и затаившийся, а кроме того, есть и те, кто защищает этого врага, принимает у себя фагоров!

Но его уже никто не слушал – началась общая драка. Здесь были все столпы религии, даже сам Криспан Морну, вдохновитель крестовых походов.

Перед ними был чужак, оскорбивший их религиозное чувство и одновременно пробудивший в них воинственные инстинкты. Придворный, бросивший в советника первый камень, был атакован своим же соседом. Камни засвистели по всему саду. Довольно скоро в ход был пущен первый кинжал, торопливым движением пронзивший плоть. Мужчины носились среди великолепных цветников, окровавленные, и падали прямо в цветы. Пронзительно кричали женщины. Постепенно, по мере того как страх и возбуждение принимали всеобщий характер, свалка захватывала всех присутствующих. Балдахины были сорваны и брошены на землю.

Элам Эсомбер неторопливо и незаметно покинул место действия, где среди прекрасных ухоженных деревьев и декоративных растений дворцовой лужайки разыгрывалась в миниатюре история всех военных конфликтов планеты.

Тот, кто явился главной причиной суматохи, взирал на дело рук своих, а вернее языка, вне себя от ужаса. Он и представить не мог, что плоды научной мысли могут подвигнуть людей на такое. Глупые святоши! Метко пущенный камень ударил советника в лицо, и он упал на спину.

С криком бросившись к повергнутому СарториИрврашу, Оди Джесератабхар попыталась загородить его собой от обрушившегося на помост града камней.

Несколько молодых монахов, наскоро отвесив ей пару тумаков, оттащили ее в сторону, после чего всерьез занялись бывшим советником матрассильского двора. Его били кулаками, потом ногами. Кому приятно, когда при нем поносят возлюбленного Акханабу?

Решив, что дело зашло слишком далеко, Криспан Морну выступил вперед и, подняв руки, распростер свой кидрант, точно черные крылья. Чей-то меч мигом проделал в его кидранте широкую дыру. Оди вскочила и попыталась спастись бегством; женщины, среди которых она проталкивалась, срывали с нее одежду, а потом набросились на сиборналку целой сворой, и ей пришлось вступить в схватку за свою жизнь.

Так зародились беспорядки, уже через час распространившиеся по всему Олдорандо. К тому, что круги беспорядков от брошенного СарториИрврашем камня разошлись по городу так быстро, кто-то приложил умелую руку, и, разумеется, без вмешательства служителей церкви здесь не обошлось. Не прошло и получаса, как окровавленные и оборванные церковники выбежали из ворот дворца. С собой они несли искалеченные трупы СарториИрвраша и его сиборнальской подруги, выкрикивая на ходу: «Кощунники мертвы! Да здравствует Акханаба!»

После того как схватка в саду сама собой угасла, состоялся марш по улицам Олдорандо, сопроводившийся новыми побоищами и жертвами и закончившийся в конце улицы Возен, где обоих убитых бросили собакам. Наконец на город опустилась мертвая тишина. Все затаились и ждали, включая и Первый Фагорский полк в Парке Свистуна.

План Сайрена Станда с треском провалился.

Своим выступлением перед высокой публикой СарториИрвраш хотел отомстить бывшему хозяину и в случае наибольшего успеха устроить резню в казармах Первого Фагорского полка. Такова была его цель и отчасти цель короля Олдорандо. Но бывший советник просчитался – преданный Знанию превыше всего, готовый целиком и полностью отдаться истине и по большому счету презирающий людей, он жестоко ошибся. Слушатели не поняли его, их религиозное чувство было жестоко задето, а быстрое нарастание всеобщей истерии разрешило кризис самым устрашающим образом – и это за день до прибытия в Олдорандо его преосвященства императора Священного Панновала Це'Сарра, желающего ниспустить здесь благодать Божью на головы своей преданной паствы.

Смерть СарториИрвраша и Оди не прошла бесследно. Потрясенные делом рук своих, их палачи-монахи помимо собственной воли способствовали скорейшему распространению ереси советника, семена которой пали в поистине хорошо удобренную и давно ожидающую их почву. Через день камни полетели уже в самих монахов.

Причина, побудившая толпу к таким действиям, крылась в факте, самим СарториИрврашем упущенном, хотя и косвенно присутствующем среди его откровений. Благодаря своей вере люди смогли развить теории советника и установить между ними новые связи, им самим, по причине ли атеизма или пренебрежения к окружающим, не замеченные.

Народ понял, что слухи, издавна распускаемые Церковью, на деле чистой воды вымысел. Вся мудрость мира существовала спокон века независимо от людей. Акханаба, тот, кому поклонялись и кого обожествляли они, а еще раньше их отцы и многие ушедшие поколения, оказался самым отвратительным, что только может существовать на свете, – фагором. Открылось, что молитвы их были обращены к тем самым мерзким созданиям, которых они же преследовали с таким жаром. «Не спрашивайте меня покуда, что я есть – человек, зверь или камень», говорилось в старинных летописях. Теперь загадку в одно мгновение разрешил единственный четкий и ясный факт. Банальный факт. Суть их хваленого бога, бога, на которого опиралась политическая система, оказалась безжалостно тривиальной: бог был обычным двурогим.

Что в таком случае могли принести в жертву люди, дабы выдерживать свое существование и далее? Невыносимую правду? Или вдруг опостылевшую им веру?

Все пребывали в недоумении. Даже дворцовые слуги, забросив свои обязанности, спрашивали друг друга: «Тогда кто же мы, рабы или нет?» В то же самое время их хозяева переживали сильнейший душевный кризис. Исходя из принципа данности, хозяева считали себя хозяевами потому, что так устроен мир. Но внезапно они словно оказались в чужом и незнакомом мире – где рядом с ними теперь существовали недоброжелательные незнакомцы, до этого бывшие такими скромными и услужливыми.

Имели место горячие споры. Большинство приверженцев веры отвергало теории СарториИрвраша, безоговорочно относя их к разряду хитроумной лжи, имевшей целью опорочить религию. Но даже в подобной обстановке общего противления знанию, царящей в верхушке, находились такие, и немало, кто не только брал гипотезу бывшего советника на вооружение, но и развивал ее, находил ей новые подтверждения, и более того, даже утверждал, что и сам знал об этом давным-давно. Согласия не было нигде, даже на самом верху. Положение складывалось критическое.

Сайрена Станда вера интересовала только с практической точки зрения. Он никогда не воспринимал веру как нечто живое и неотторжимое – так, как, например, к ней относился король ЯндолАнганол. Религия интересовала короля Олдорандо лишь постольку, поскольку она могла служить удобной смазкой для колес повозки его правления. Внезапно скрипнув, его повозка остановилась. Вопрос неожиданно встал очень остро.

Злополучный король провел остаток дня запершись в покоях жены в окружении щебечущих пичужек. Время от времени он посылал Бакхаарнет-она справиться, куда пропала принцесса Милуя Тал, или принять гонцов, прибывших с новыми сообщениями о том, что в той или иной части города громят лавки купцов и что повсюду в старинные и почитаемые монастыри врываются разгневанные толпы и с кольями в руках гоняются за монахами.

– Но у меня нет больше солдат, – рыдал король Сайрен Станд.

– И нет веры, – отвечала ему не без некоторого самодовольства жена. – В этом ужасном городе нам не обойтись без этих инструментов власти.

– Король ЯндолАнганол, убоявшись убийства, наверняка сбежал. Трус. А ведь он должен был остаться, чтобы присутствовать на казни своего сына.

Несколько ободренный этой мыслью, Сайрен Станд вечером встретился со своим советником Криспаном Морну. Вид советника поражал: лицо его осунулось, он еще больше похудел. Поклонившись своему суверену, он сказал так:

– Обдумав сложившееся в столице тревожное положение, ваше величество, я отмечаю, что внимание народа нынче почти полностью отвлечено от персоны короля ЯндолАнганола. Главная тема разговоров и из-за чего кипят страсти – ни много ни мало самое наша вера. Остается только надеяться, что прозвучавшая сегодня днем в дворцовом саду столь неуместная речь будет скоро забыта. Уверен, люди не смогут долго выносить мысль о том, что они стоят ниже фагоров.

Кстати сказать, теперешняя ситуация выгодна нам тем, что во время беспорядков удобнее всего окончательно удалить короля ЯндолАнганола из города. По каноническим законам он все еще считается женатым, но то, что случилось сегодня утром, позволило нам понять его ближайшие претенциозные планы. Он еще сможет наделать нам неприятностей.

По этой причине я предлагаю удалить Анганола из города прежде, чем он сумеет переговорить с его святейшеством Це'Сарром – возможно, через посредничество посланника Эсомбера или Улбобега. Его святейшеству предстоит столкнуться с проблемой очень высокого порядка, с трагедией духовного кризиса целого народа. Кроме того, сейчас актуален, как никогда, вопрос о замужестве вашей дочери, и его также можно быстро урегулировать, обеспечив ей достойнейшую партию.

– О, я догадываюсь, на кого ты намекаешь, Криспан, – прощебетала Бакхаарнет-она.

Криспан Морну остался невозмутимым. Они с королем поняли друг друга. Советник, по обыкновению обиняками, напомнил своему монарху о том, что наступила пора провести в жизнь давно обдуманный план, иначе говоря, не медля больше ни дня, срочно обручить принцессу с панновальским принцем Тайнцем Индреддом и таким образом укрепить руку веры, хватка которой в Олдорандо как будто начала ослабевать.

Замечание королевы Криспан Морну пропустил мимо ушей.

– Каково будет ваше решение, ваше величество?

– Знаешь что, Криспан, я думаю, мне пора принять ванну…

Криспан Морну выудил из недр своего черного облачения распечатанный конверт.

– Вот полученные на этой неделе известия от наших агентов в Матрассиле. Очень скоро нам придется столкнуться с различного рода сложностями. Например, сообщают, что во время очередного набега Унндрейд Молот, бич Мордриата, был сброшен хоксни, сломал шею и вследствие этого умер. Пока его набеги грозили Борлиену, наши соседи были вынуждены держать некоторую часть своей армии близ столицы. Но теперь, когда Унндрейд мертв, а ЯндолАнганола нет…

Советник Морну умолк и в повисшей звенящей тишине тонко улыбнулся.

– Я посоветовал бы вам предложить королю ЯндолАнганолу самый быстроходный корабль. И даже два, если это возможно, ваше величество, – пусть уводит свою фагорскую гвардию из Олдорандо как можно быстрее. Думаю, он возражать не будет. Проявите настойчивость, упирайте на то, что не властны над сложившейся в столице ситуацией, по причине чего его драгоценных чудовищ следует спешно удалить из города, не то их перебьют всех до единого. Как-то совсем недавно он с гордостью заявил, что умеет справляться с обстоятельствами, принимая их как должное. Вот пусть и делает то, что теперь кажется наиболее верным.

Король Сайрен Станд утер вспотевший лоб и задумался над словами советника.

– Совет хорош, но король ЯндолАнганол никогда не прислушается к нему. Не прислушается в том случае, если совет этот дам я. Пусть он услышит его от кого-нибудь из своих друзей.

– От друзей?

– Да, от своих панновальских друзей. От Элама Эсомбера и этого презренного Гуаддла Улбобега. Устрой мне с ними встречу и заранее проинструктируй, а я пока наконец приму ванну, о которой давно уже мечтаю. Хочется чего-нибудь сладенького. Ты пойдешь со мной, дорогая? – спросил он, повернувшись к жене. – Ты ведь тоже сластена.

Толпа буйствовала. Скопления народа были отлично видны с Аверна. В Олдорандо было полным-полно праздношатающихся. Беспорядки тут всегда приветствовались. Смута выплескивалась на улицы из кабаков, где в безопасности дремала до срока. Толпы выламывали из заборов колья и шли брать приступом лавки купцов. Беспорядки вскипали вокруг церквей, где прежде люди перебивались крохами на паперти. Смута медленными волнами выкатывалась из святых мест, часовен и соборов. Люди торопились урвать, что плохо лежит.

Какой-то ученый червь объявил, что когда-то они были в подчинении у фагов. Лучшего боевого клича придумать было нельзя. Куда подевался этот ученый червь? Может быть, он – вон тот сландж, что пугливо крадется вдоль улицы, прижимаясь к домам?

Многие авернцы взирали на творящуюся внизу смуту и на участвующих в ней смутьянов с презрением. Другие, кто умел заглянуть глубже, видели в народной буре другой смысл. Какими бы нелепыми, какими бы примитивными ни были вопросы, поднятые СарториИрврашем, они находили отклик в душах обитателей станции наблюдения, где никакой бунт не мог разрешить мучительных проблем.

«Вера – само непостоянство». Так утверждал трактат «О временах года Гелликонии, длящихся дольше, чем человеческая жизни». Вера в технологический прогресс, вдохновивший людей на создание Аверна, через несколько поколений превратилась в ловушку для тех, кто находился на борту станции, как превратилось в ловушку напластование веры, получившее название акханабизм.

Приверженцы самосозерцательного квиетизма, управляющие станцией, не видели выхода из ловушки. Им необходимы были перемены, но их-то они больше всего и страшились. Их чувствами управляли немытые и нечесаные грубияны, с дикими криками несущиеся по Гусиной улице и по улице Возен, неучи – зато у них была надежда, которой здесь, у божественных созерцателей, не было никогда. Распаленный выпивкой и дракой человек с Гусиной улицы мог дать волю кулакам или просто погорлопанить перед собором. Этого человека можно было сбить с толку, но ему не суждено было познать всю глубину гулкой пустоты, которую ощущали вокруг себя наставники шести семейств. «Вера – само непостоянство». Так оно и было. На Аверне вера умерла, оставив после себя отчаяние.

Отчаянию предавались отдельные личности, но отнюдь не все. Пока старейшины рассматривали творящееся внизу, у них под ногами, – безумие, столь созвучное той капле надежды, что жила в них самих,– и записывали на пленку свои дрожащие голоса, бросающиеся на гребне могучих волн преодолевать пространство, на станции наблюдения рождалась и набирала силу новая клика.

У клики уже было имя – ее члены называли себя аганиперами. Те, кто входил в нее, были молоды и безрассудны. Они прекрасно понимали, что нет ни единого шанса вернуться на Землю, как нет шанса – это совсем недавно чрезвычайно ярко продемонстрировал им Билли Сяо Пин – поселиться на Гелликонии. Но шанс все же был – он ожидал их на Аганипе. Собираясь в тех редких местах, где можно было укрыться от всевидящих камер, они общались горячим шепотом и уже строили планы, как угонят со станции челнок, который доставит их на пустынную планету. В сердцах этих молодых людей горела надежда не менее пламенная, чем у тех, кто мчался с кольями по Гусиной улице.

К вечеру похолодало. Повторились подземные толчки, но в царящей на улицах суматохе на них мало кто обратил внимание.

Принявший ванну и значительно посвежевший, основательно подкрепившийся король Сайрен Станд наконец почувствовал, что в силах принять в своем кабинете посланника Эсомбера и престарелого Гуаддла Улбобега. Раскинувшись на мягкой кушетке, король усадил рядом с собой жену, приобнял ее за плечи и, составив таким образом продуманно радующую глаз композицию, велел звать к себе панновальцев.

После положенных по этикету приветствий рабыня налила вино в кубки, предварительно наполненные лучшим лордриардрийским льдом.

Гуаддл Улбобег повязал поверх легкого чарфрула броский кушак. Неловко поклонившись, он смущенно взглянул на Криспана Морну, вероятно чувствуя себя в присутствии сего мужа не слишком уютно. Готовилось нечто странное, и пожилой человек нервничал.

В противоположность Улбобегу Элам Эсомбер держался совершенно свободно и был весел и приветлив. Как всегда изящно одетый, он пружинистым шагом приблизился к кушетке королевской четы и поцеловал руки им обоим с видом счастливого человека, совершенно невосприимчивого к заразе.

– Осмелюсь поблагодарить вас, ваше величество, за представление, которым, как и было обещано, вы развлекли нас сегодня днем. Примите мои поздравления. Как говорил этот ваш ученый старикан – воистину дремучий лесной человек, – как говорил! Сомнения только укрепят веру, вот все, чего он добился. И тем не менее не могу не отметить столь внезапный поворот в судьбе короля-еретика ЯндолАнганола, этого любителя фагоров – еще сегодня утром он предстал перед судом, который вправе был приговорить его к смерти, а к вечеру уже стал героем-защитником сынов Господа.

Мелодично рассмеявшись, он повернулся к Криспану Морну, чтобы разделить с тем шутку.

– Это богохульство, – ледяным тоном отчеканил советник и еще больше почернел.

Эсомбер согласно кивнул и снова улыбнулся.

– Теперь, когда у Бога появилось новое обличие, оно появилось и у богохульства. Вчерашняя ересь, сударь, сегодня оборачивается словом истины и ведет нас в край обетованный кратчайшим путем…

– Мне непонятно ваше веселье, – ворчливо подал голос Сайрен Станд. – Но полагаю, что хорошее настроение всегда лучше дурного. По крайней мере, я надеюсь, мне это будет на руку. Я позвал вас, чтобы попросить об одной услуге. Женщина, еще вина.

– Мы готовы исполнить любую просьбу вашего величества, – проговорил Гуаддл Улбобег, в волнении крепко сжимая в кулаке свой бокал.

Не спеша выбравшись из мягких объятий кушетки и несколько раз прогулявшись по кабинету, Станд заговорил, придав своему голосу легкий оттенок торжественности.

– Я собираюсь просить вашего содействия в том, чтобы убедить короля ЯндолАнганола как можно скорее оставить пределы моего королевства. Я хочу, чтобы он сделал это прежде, чем успеет связать мою бедную младшую дочь Милую матримониальными узами.

Эсомбер взглянул на Гуаддла Улбобега. Улбобег взглянул на Эсомбера.

– Так каким же будет ваш ответ? – спросил король Станд.

– Сударь… – начал было Эсомбер и замолчал, накручивая на палец локон тонких волос у виска и уставившись в пол.

Откашлявшись, Улбобег немного помолчал и потом, словно одного раза было недостаточно, снова откашлялся.

– Могу я осмелиться спросить ваше величество о том, как давно вы в последний раз видели дочь? – спросил он наконец.

– Что касается меня, сударь, то я полностью нахожусь во власти короля ЯндолАнганола, – объявил Элам Эсомбер, не отпуская локона. – Причиной тут неосмотрительность поведения, допущенная мною некоторое время назад. И что самое непростительное, неосмотрительность я допустил в отношении – хотя это нетрудно понять – самой королевы королев. Вот почему, когда сегодня утром король ЯндолАнганол явился к нам с просьбой о содействии, мы не могли… мы чувствовали себя обязанными…

Внимательно всмотревшись в лицо короля Олдорандо, посланник замолчал, предоставляя продолжать Улбобегу.

– Я, сударь, епископ Собора его святейшества Це'Сарра Панновальского, – пояснил Улбобег, – и, таким образом, наделен его святейшеством правом в некоторых случаях действовать от имени церкви…

– В свою очередь я, – подхватил Эсомбер, – по сию пору удерживаю при себе подписанную королевой МирдемИнггалой грамоту с разрешением на развод, каковую должен был передать его святейшеству Це'Сарру… или одному из представителей его Собора еще несколько теннеров назад – прошу прощения за то, что вынужден был произнести при вас это оскорбительное слово анципиталов…

– Поймите, мы сделали все возможное, – продолжил Гуаддл Улбобег не без удовольствия, – чтобы высвободить его святейшеству побольше времени в ходе его визита в дружественную державу, сняв с него часть обязанностей…

– Тем более, что вопрос касался весьма приятной темы…

– О да, конечно, и чтобы не беспокоить ваше величество понапрасну…

– Все, достаточно! – не выдержав, заорал Сайрен Станд. – Ближе к делу, болтуны! Довольно проволочек!

– Вот именно, то же самое сказали себе и мы несколько часов назад, – согласно кивнул Эсомбер, даря присутствующих лучезарными улыбками. – Ближе к делу и довольно проволочек – отлично сказано, ваше величество… Так вот, данной нам свыше властью мы законным образом скрепили матримониальную связь между королем ЯндолАнганолом и вашей дочерью, Милуей Тал. Обряд был очень простым, но чрезвычайно трогательным. Жаль, что вашему величеству не удалось присутствовать.

Его величество потрясенно опустился на пол мимо кушетки, но тут же вскочил на ноги с криком:

– Так они обвенчались?

– Да, ваше величество, обвенчались и теперь зовутся «муж и жена», – согласно кивнул Гуаддл Улбобег. – Я возглавлял церемонию и принимал от новобрачных клятвы, заменяя его святейшество в его отсутствие.

– А я был свидетелем и держал кольца, – вставил Эсомбер. – Кроме того, присутствовали несколько капитанов короля ЯндолАнганола. Фагоров, тороплюсь сообщить, не было. Это я гарантирую.

– Так они обвенчались? – повторил Сайрен Станд, поводя вокруг диким взглядом. И упал на кушетку на руки жене.

– Имеем честь поздравить ваше величество с законным браком дочери, – развязно подал голос Эсомбер. – Мы уверены, что счастливей этой пары не будет на свете.

На следующий день перед закатом небесная дымка рассеялась, на востоке уже зажигались звезды. На западе еще играли отблески величественного заката Фреира. Стояла тихая безветренная погода. По земле время от времени пробегала дрожь.

Ранее, в полдень, в Олдорандо прибыл его святейшество Це'Сарр Киландр IX. Его святейшество, глубокий старец с длинными белыми волосами, немедленно по приезду улегся в своих покоях отдыхать после дальнего пути. Пока усталый Це'Сарр лежал под шелковым одеялом, разные официальные лица и, наконец, сам король Сайрен Станд наведывались к нему в спальню, дабы принести лихорадочные извинения за религиозный разброд и беспорядки, постигшие королевство Олдорандо.

Все слова извинений его святейшество выслушивал молча и спокойно, ничем не выдавая своего раздражения. В своей мудрости он планировал устроить на закате Фреира специальную службу – но не в городском соборе, а в часовне при дворце, – и обратиться с пастырским словом к собравшимся, чтобы разрешить все их сомнения. Оппортунистические слухи о том, что фагоры якобы древняя и мудрая раса, стоявшая значительно выше людей, он объявит полной ложью. Пока в его дряхлом теле будут сохраняться силы, голоса атеистов в этой стране не будут звучать громче гласа Церкви, никогда.