Текст книги "Лето Гелликонии"

Из окна экипажа он взирал на спланированный в виде «половинки колеса» Аскитош. Великолепный собор служил осью колеса. За полукругом домов шел полукруг полей и ферм, потом снова дома, опять полукругом, и так до бесконечности, раз за разом, подавляя кампаннлатца невероятным размахом.

Конечной целью поездки в металлическом экипаже стало строгое монументальное здание, похожее на огромную коробку, с окнами в виде высоких вертикальных щелей. Двойные входные двери здания были из металла; над дверями висела вывеска с надписью: «Первый коллектор, сектор шестой». «Коллектор» на поверку оказался помесью гостиницы, монастыря, мужского и женского, школы и тюрьмы, насколько сумел разобраться СарториИрвраш, когда, осмотрев свою похожую на камеру комнату, прочитал висящие в рамке правила проживания и распорядка.

Из распорядка дня следовало, что приемов пищи два, в двадцать минут пятого и в девятнадцать часов, что молиться можно (по желанию) каждый час в церкви на верхнем этаже, что доступ в сад для отдыха и медитации возможен в течение всего дня, что наставления (что бы это значило?) можно получить в любое время и что для того, чтобы покинуть здание, любой проживающий сначала должен получить разрешение.

Вздохнув, СарториИрвраш вымылся и в сумрачном расположении духа уселся на узкую кровать. Гостеприимство ускутов, как и многое в них, было энергичным и беспокойным, и уже довольно скоро в его дверь постучали, советника вызвали из комнаты и препроводили на банкет.

В длинный и приземистый пиршественный зал свет проникал только через окна – выглянув, можно было различить оживленную толпу на улице. Паркетный пол не был застелен коврами, а основным предметом роскоши, даже несколько преувеличенной, был огромный гобелен, висящий напротив двери на дальней стене; там на алом фоне было выткано Великое Колесо, влекомое по небесам гребцами с блаженными улыбками на лицах и в лазурных одеждах к колоссальной фигуре Матери, из чьих ноздрей, рта и грудей на алый небосклон изливались потоки звезд.

Потрясенный СарториИрвраш не в силах был отвести от гобелена глаз, а руки у него так и чесались – до того ему хотелось черкнуть несколько слов в верной книжице или хотя бы набросать рисунок, но это ему не удалось, так как, едва ступив в зал, он был немедленно представлен дюжине незнакомых ему сиборнальцев, встретивших его за столом стоя. Его имя было официально объявлено, после чего госпожа Пашаратид поочередно представила ему присутствующих. Бывший советник протянул по кампаннлатскому обычаю руку для пожатия, но никто не ответил на его приветствие: не в обычаях этой страны было при встрече касаться руки другого человека, если тот не входил в родственный клан или семью.

Вникая в речь госпожи Пашаратид, СарториИрвраш пытался запомнить называемые ему звучные, но непривычные для слуха имена, но из всего перечисленного в памяти у него твердо запечатлелось только «Оди Джесератабхар», и то лишь потому, что имя это принадлежало затянутому в сине-серую униформу адмиралу воинов-священников, причем даме. Госпожа адмирал была по-своему красива суровой красотой, ее светлые волосы были заплетены в две тугие косы, уложенные конусами, суживающимися кверху наподобие рогов, что придавало ей, с точки зрения борлиенца, одновременно внушительный и комичный вид.

Приветливо-вежливо улыбнувшись кампаннлатскому гостю, присутствующие принялись рассаживаться за столом, огласив своды зала скрежетом металлических ножек стульев по голому полу. Как только трапезничающие уселись, наступила тишина, в которой председательствующий обладатель сана, поднявшись с места, прочитал молитву. Все остальные слушали священные слова молча, сосредоточенно, приложив ко лбу указательные пальцы, и, по-видимому, молились про себя. Желая проявить уважение, СарториИрвраш сделал то же самое. Застольная молитва читалась на быстром и трудноразличимом сибише, с частым использованием настоящего продолженного, условно-неизменного, прошлого-в-настоящем, переходного и прочих времен, предназначенных всеми возможными способами передать благодарность Азоиаксику Единственному. Длительность молитвы возможно должна была означать отдаленность Бога от молящихся.

Когда наконец молитва закончилась, девушки-рабыни подали разнообразные кушанья, по преимуществу вегетарианские, за исключением рыбы, представленной в широчайшем разнообразии и поданной на сырой или же только что сваренной съедобной морской траве множества сортов. К кушанью были предложены фруктовые соки и алкогольный напиток под названием йудл, который гнали из морской травы.

Больше прочих СарториИрврашу понравилось блюдо, которое он откушал с истинным удовольствием, – церемонно поданное изжаренное целиком на вертеле животное, которое он, распробовав, принял за свинью. Сверху жареное мясо покрывал восхитительный сметанный соус, запекшийся корочкой. Председательствующий, назвавший кушанье «древесным браем», лично отрезал советнику лучший кусок грудинки. Лишь по прошествии нескольких дней советник случайно узнал, что в действительности «древесный брай» не что иное, как жареный нондад – традиционный ускутский деликатес, подающийся к столу только чтобы попотчевать уважаемых гостей.

В самый разгар трапезы госпожа Пашаратид обошла стол и приблизилась к стулу СарториИрвраша.

– Госпожа адмирал воинов-священников сейчас выступит с небольшим сообщением, касающимся вас, – шепнула жена посла. – Хочу предупредить: обращайте на ее слова поменьше внимания и не принимайте их близко к сердцу. Я знаю, вы человек разумный и знаете цену словам. Тем не менее я не хочу, чтобы вы, услышав то, что вскоре, вероятно, прозвучит, затаили на нас злобу и тем более считали, будто я коварно заманила вас в стан неприятеля.

Услышав подобное, бывший советник немедленно встревожился и даже уронил нож на тарелку.

– О чем вы? Что такое она собирается сказать?

– Госпожа адмирал собирается сделать важное заявление касательно участи вашей страны и моей. Позже Оди Джесератабхар отдельно посвятит вас во все детали. Сейчас же я прошу вас помнить о том, что я привезла вас сюда без злого умысла, желая хоть как-то загладить вину мужа, запятнавшего славное имя своей отчизны, перед вашей родиной. Насколько я поняла, вы не испытываете к ЯндолАнганолу теплых чувств – не забывайте же об этом, и тогда вам будет легче перенести услышанное.

Госпожа Пашаратид вернулась на место. Озадаченный и перепуганный советник остался сидеть, уставившись пустым взглядом в свою тарелку, не в силах проглотить больше ни кусочка.

Едва только основная трапеза закончилась и подали десерт и прохладительное, начались выступления.

Первым с приветственным тостом выступил местная шишка, изъяснявшийся с помощью почти неподвластных восприятию непосвященного официальных терминов. Следом встала госпожа Пашаратид.

После нескольких обычных вступительных фраз супруга посла перешла к главной части своей речи. Вскользь упомянув мужа, она заявила, что считает себя обязанной загладить его дипломатические промахи и столь неловкий отход от дел. Поэтому она посчитала возможным пригласить с собой советника СарториИрвраша, чье положение к тому времени стало весьма плачевным, и привезти его на свою родину, в Сиборнал.

Бывший советник борлиенского двора, видная фигура в ученом и политическом мире, может оказаться весьма полезным как Ускутошку, так и всем странам северного континента, сослужив неоценимую службу для всей страны, и его имя войдет в анналы истории. В чем именно может состоять служба СарториИрвраша, сообщит следующий оратор, всеми уважаемая адмирал воинов-священников, госпожа Оди Джесератабхар.

Предчувствие недоброго оказалось для СарториИрвраша еще более тяжким испытанием, чем йудл для его желудка. Ему до смерти хотелось курить, но, видя, что за столом никто не курил, не курит, не собирается курить и даже не упоминает о курении в условно-неизменном наклонении, он решил покуда крепиться и терпеть и, когда госпожа адмирал поднялась, чтобы держать речь, вместо привычной трубки впился руками в столешницу.

Поскольку госпожа адмирал собиралась сказать нечто очень важное, то для такого случая ею был выбран особый диалект сибиш, которому отдавали предпочтение высшие чины воинов-священников.

– Воины-священники, члены Военного совета, друзья и наш новый союзник, – торжественно начала суровая дама, при каждом слове чуть встряхивая уложенными наподобие рогов косами. – Время – самое ценное, что дал нам Бог, поэтому я стану/буду говорить коротко и сразу перейду к сути. Фреир войдет в полную силу всего через восемьдесят три года, и как только сей день наступит, населяющие Дикий Континент варвары, уже и теперь предчувствующие свой скорый конец, будут окончательно истреблены. Варвары не сумеют/не в силах вынести усиливающийся зной, чего не скажешь о нас, обитателях Ускутошка, проживавших/проживающих в благодатной прохладе, что было/есть/будет благословение Божье.

Одному из главенствующих государств южного континента, Борлиену, уже и сейчас приходится/придется труднее, чем прочим. К нашему великому сожалению, наш старейший неприятель, Панновал, не только не ослаблен жарой, но стал/становится еще сильнее. Сейчас/в будущем в действие могут вступить многие неизвестные факторы, и ситуация выходит/выйдет из-под контроля, вину за что, конечно же, следует возложить на нашего нерадивого посла, развязавшего в Борлиене подпольную торговлю оружием. Виновный должен быть строго наказан, и наказание должно быть/будет скорым и действенным.

Посмотрим правде в глаза: следует ожидать, что дикари южного континента довольно скоро научатся изготавливать грубое подобие наших ружей. А посему мы должны/будем действовать, покуда преимущество все еще на нашей стороне и производство ружей приличного качества в Кампаннлате еще не приняло широкий размах.

План мой не явится новостью для моих товарищей из Военного комитета – я настоятельно рекомендую объявить войну Борлиену и скорейшими темпами оккупировать эту страну.

После этих слов госпожи адмирала за столом повисла тишина. Тишину сменил приглушенный гул голосов. Несколько трапезничающих повернулось к СарториИрврашу, белому как мел.

– Сил, которыми мы в настоящее время располагаем, не хватит, чтобы захватить Борлиен прямой атакой. Но способ оккупировать эту страну и заставить ее подчиниться есть. Не вдаваясь в подробности, замечу, что главные детали этого плана основаны на использовании средств, предоставляемых в наши руки самим королем ЯндолАнганолом, естественно, не по доброй воле, а по незнанию обстановки и неумению просчитывать перспективу. Как только Борлиен окажется в наших руках, мы сможем нанести по Панновалу удар с двух сторон: с юга и с севера.

Не дав белокурому адмиралу закончить выступление, присутствующие разразились громовыми аплодисментами. Люди улыбались друг другу, а потом с улыбкой поворачивались и к СарториИрврашу, хотя бывший советник неотрывно смотрел только на одно – на аккуратно поджатые губки адмирала.

– Наш флот готов выйти в поход сейчас же, – проговорили эти губки. – Мы рассчитываем, что советник СарториИрвраш отправится в это знаменательное плавание вместе с нами и примет в нем деятельное участие.

И снова аплодисменты, хотя на этот раз пожиже; в ладоши били всего считанные единицы.

– Флот отплывет на запад. Я пойду на флагмане, на «Золоте дружбы». Мы намереваемся пойти/пойдем вдоль побережья Кампаннлата, имея целью бухту Гравабагалинен, где находится/будет находиться в изгнании королева МирдемИнггала. К бухте мы подойдем/ собираемся подойти с запада. Мы с советником останемся в Гравабагалинене, чтобы забрать королеву королев из дворца, где она заточена, остальной же флот дойдет/подойдет к Оттассолу, крупнейшему порту Борлиена, и будет подвергать/подвергнет его пушечному обстрелу до тех пор, пока тот не капитулирует.

Народ Борлиена очень любит свою королеву. Советник СарториИрвраш объявит о создании в Оттассоле нового правительства, возглавляемого королевой МирдемИнггалой, в котором сам станет премьер-министром. Так война будет выиграна без единого сражения на суше.

Я уверена, что реальность моего плана ни у кого из вас не вызывает сомнения. Нашего достопочтенного гостя и королеву-варварку, произведенную на свет Шаннаной Трибриатской, объединяет общая ненависть к королю ЯндолАнганолу. Королева будет рада снова взойти на трон. Ее правление, конечно же, будет протекать под нашей неусыпной опекой.

Как только Оттассол прочно окажется в наших руках, наши корабли с войсками на борту начнут подниматься/поднимутся по реке к столице, Матрассилу. Из донесений моих агентов следует, что в столице мы найдем дружественную поддержку в лице отца королевы королев и сплотившейся вокруг него оппозиционной коалиции. Шаткому правлению короля ЯндолАнганола будет без помех положен конец. Он будет выведен из игры путем физического устранения. Мир ничего не потеряет, оставшись без этого приспешника фагоров.

Когда Борлиен окажется в нашей власти, мы сразу же нанесем разящий удар на север, через весь Дикий Континент, из Оттассола прямо на Рангобандриаскош.

Собравшиеся здесь мои друзья, все вы так или иначе исполните ведущую роль в будущих действиях. Предавайтесь же отдыху – впереди ждет тяжелая, но достойная работа, а кроме того, всемирная слава. По нашему плану, если будет на то воля Божья, основная часть флота сможет выйти/выйдет/должна будет выйти из порта с восходом Фреира через два дня.

Перед нами алеет/будет алеть заря великого будущего, друзья.

На этот раз аплодисменты были подобны грохоту горного обвала.

Глава 12
Пассажир, спускающийся вниз по течению, и его рассказы

– Всюду неизменные грубость и невежество… Ежедневный рабский труд нисколько не улучшает удел людей. Но те, у кого нет работы и кому нечем заработать на жизнь, находятся в еще более тяжком положении. И выхода нет. Крестьян ничуть не интересует происходящее за пределами их деревни, и более того, их вообще не интересует то, что не связано с процессом набивания брюха дешевой едой. Посмотри на этот ленивый сброд! Если бы у меня было столько же ума, сколько у них, я по-прежнему попрошайничал бы в городском парке Олдорандо…

Разглагольствующий философ раскинулся на мягких подушках: одна была удобно подложена под голову, на другой покоились его босые ноги. В правой руке он держал бокал своего любимого «Огнедышащего» с лимоном и колотым льдом, а его левая рука обвивала стан молодой женщины, чью левую грудь он небрежно ласкал.

Публика, к которой философ обращался, состояла всего из двух слушателей, – не считая молодой женщины, сидевшей с закрытыми глазами. Сын философа, полуопустив веки и приоткрыв рот, привалился к мачте судна, тихо скользящего по реке. Сбоку от молодого человека на бочке стояло блюдо с желто-голубыми ягодами гвинг-гвинг, которые он время от времени отправлял в рот, чтобы потом плюнуть косточкой в проплывающие мимо разнокалиберные лодки.

Прислонившись головой к мачте, под парусиновым тентом, защищающим его от лучей палящего солнца, лежал другой молодой человек, очень бледный, обильно потеющий и захлебывающийся собственным невнятным приглушенным бормотанием. Ноги юноши постоянно беспокойно двигались под полосатым одеялом; с той поры как судно-ледовоз покинуло Матрассил и направилось на юг, молодого человека трепала лихорадка. Минуты просветления редко выпадали бедняге, и потому пожилой философ мог считать его еще менее благодарным слушателем, чем едока гвинг-гвинг.

Но пожилого человека подобные трудности не обескураживали.

– Например, во время нашей последней остановки я подошел к одному местному полудурку, довольно почтенному на вид старцу, который стоял, прислонившись спиной к дереву, и спросил его, не кажется ли ему, что с каждым годом жара становится все сильнее и сильнее. И знаете, что он ответил? «Жара, капитан, – сказал он, – была всегда, с самого первого дня сотворения мира». «И что же это был за день?» – спросил тогда я. «Точно не знаю, – ответил мне этот деревенский мешок с мусором, – но, говорят, было это в Века Льдов». Можете себе представить: в Века Льдов! Нет, эти парни – настоящие идиоты, у них в голове пусто. До них не докричишься. Взять хотя бы религию. Моя родина – правоверная страна, но в Акханабу мы не верим. Я тоже не верю в Акханабу, но не потому что так повелось, а по веским причинам. Но возьмите этих деревенских тупиц – на поверку окажется, что ни в какого Акханабу они тоже не верят, и не по каким-нибудь причинам, а потому, что мозгов нет…

Оратор прервался, чтобы покрепче ухватиться за грудь молодки и как следует хлебнуть «Огнедышащего».

– …в Акханабу они не верят потому, что ума не хватает. Зато поклоняются каким угодно демонам, другим, номадам, драконам. Представляете, они до сих пор верят в драконов… И готовы обожествить МирдемИнггалу. Я попросил своего управляющего поводить меня по деревне. И почитай в каждой хижине на стене висит портрет МирдемИнггалы. Но самое интересное, что и ее они на самом деле не любят, просто так положено … Потому что, как я уже говорил, их не интересует ничего, только как, когда и чем набить брюхо.

– Сиську больно, – вдруг подала голос девица.

Философ зевнул, прикрыв рот правой рукой, и спросил себя, почему он предпочитает компанию первых встречных обществу собственной семьи – а ведь речь шла не только о недоумке-сыне, но и о жене, даме еще небезынтересной, и о взрослой дочери. Но нет, ему было больше по душе плыть по реке, бесконечно плыть по этой длиннющей дороге в компании молодой шлюхи и больного парня, вероятнее всего чокнутого, поскольку по его словам выходило, что он совсем недавно прибыл из другого мира.

– Плеск воды лучше всякого успокоительного. По мне, так ничего другого и не надо. Пора на покой, но как я смогу уснуть без плеска мелкой волны за бортом? Есть ли объективное доказательство того, что Акханаба не существует? Конечно есть. Создать такой сложный мир, как наш, с постоянным круговоротом жизни, с людьми, приходящими в этот мир и в свой срок уходящими из него, подобно бесконечному притоку из земных недр драгоценных камней, которые нужно гранить и полировать, прежде чем высыпать перед покупателем, – нет, для этого нужно быть по-настоящему головастым, Бог ты или не Бог. Верно я говорю? Верно?

Не дождавшись ответа, он указательным и большим пальцем ущипнул девку за грудь, отчего бедняжка вскрикнула и торопливо отозвалась:

– Верно, верно, как изволите.

– То-то. Верно, я говорю. Так вот, если уж ты такой умный, так что тебе за радость сидеть и таращиться сверху на глупость своих подданных? Все повторяется из года в год, из века в век, из поколения в поколение, и ничего, нигде и никогда не становится лучше – от такого однообразия можно сбрендить. «В Века Льдов…» – Всемогущего ради…

Зевнув, философ смежил веки.

Девица толкнула его в бок.

– Ладно. Если уж вы такой умный, тогда скажите, кто создал мир? Если не Акханаба, тогда кто?

– Поменьше болтай, – буркнул философ.

Ледяной капитан Мунтрас заснул. Проснулся он только тогда, когда «Лордриардрийская дева» готовилась стать до утра на якорь в Осоилима, где ему предстояло познать гостеприимство местного отделения «Лордриардрийской ледоторговой компании». Ледяной капитан гостил во всех без исключения своих представительствах по очереди, отчего на сей раз его плавание вниз по реке из Матрассила затянулось дольше обычного и почти сравнялось с плаванием вверх по реке, когда его груженные льдом суда тянули против течения упряжки хоксни.

Дом компании в Осоилима был устроен пройдохой-капитаном еще в молодые годы – по некой причине, о которой он вспоминал каждый раз, причаливая здесь. Думал он об этом и сейчас, наблюдая, как матросы бросают с борта «Девы» концы на берег. Упомянутая причина вздымалась над ним на три сотни футов из пышной рощи брассимпса, очень хорошо разрастающегося в этих краях. Причина господствовала над джунглями, была главной темой речного пейзажа, отражалась в воде. А кроме всего прочего, причина влекла пилигримов со всего Кампаннлата, жаждая преклонения – и… льда. Причина именовалась Осоилимской скалой.

Местный управляющий компании, седовласый мужчина с явственным димариамским акцентом, по имени Грендо Паллос, поднявшись на борт «Девы», горячо пожал своему хозяину руку и принялся помогать Диву Мунтрасу, руководившему высадкой пассажиров. Когда последний из фагоров, занятых выгрузкой тюков и ящиков с товарами, помеченных надписями «ОСОИЛИМА», сошел на берег, Паллос вернулся к ледяному капитану.

– Маловато у вас пассажиров – всего трое.

– Это пилигримы. Как идет торговля?

– Не слишком. Вы ничего мне не привезли?

– Ничего. Там, в Матрассиле, они совсем обленились. Во дворце сплошные перевороты. Не лучшее время для торговли.

– Да, я тоже слышал об этом. Копья и деньги редко дружат. Жаль, что так вышло с королевой. Хотя если союз с Олдорандо действительно будет заключен, пилигримов здесь должно прибавиться. А вот когда даже самые набожные начнут говорить, что солнце припекает слишком сильно для паломничества, наступят по-настоящему трудные времена, Криллио, по-настоящему трудные. Когда все это кончится, вот что мне хотелось бы знать. Правильно вы решили, сейчас самое время уйти на покой.

Подняв бровь, ледяной капитан отвел Паллоса в сторону.

– У меня на борту есть один паренек, странный малый. Вот не знаю, что с ним делать. Его имя – БиллишОвпин. По его словам, он спустился к нам из другого мира. Я допускаю, что он просто мог спятить, но то, что он болтает, иной раз весьма занятно. Кроме того, он считает, что умирает от неизлечимой болезни. По-моему, он просто подцепил лихорадку, когда ему пришлось посидеть в застенке матрассильского дворца. Я хотел бы попросить твою жену посмотреть за ним. Сделай это для меня.

– Запросто. Завтра поговорим о том, сколько пойдет на его содержание.

Так Билли Сяо Пин сошел в Осоилима на берег. Вместе с ним сошла молодая леди по имени АбазВасидол, воспользовавшаяся случаем бесплатно добраться до Оттассола. Мать Абаз, старая знакомая капитана Мунтраса МэттиВасидол, была хозяйкой одного из веселых домов на окраине Матрассила.

Распив по бокалу вина, капитан и его управляющий пошли посмотреть Билли, уже устроенного в скромной, но чистой комнатке, где хлопотала жена Паллоса.

В кровати на чистых простынях Билли сразу полегчало. По указанию капитана ему было прописано «натирание позвоночника куском льда», по мнению Мунтраса помогающее от всех хворей. Лихорадка прошла, Билли больше не чихал и не кашлял – едва Матрассил остался позади, аллергию как рукой сняло. Улыбнувшись Билли, капитан заметил, что помирать ему рановато.

– Я скоро умру, капитан, и знаю это точно, – упрямо ответил Билли, – но все равно, спасибо за заботу и вообще за все.

После ужасов Матрассильского дворца общество гостеприимного капитана поистине было подобно благословенному чуду.

– Ты не умрешь. Во всем виноват ядовитый вулкан, извергающаяся гора Растиджойник – от ее зловония спасу нет. В Матрассиле заболел не только ты; весь город кашляет и чихает. Симптомы у всех одинаковые – из глаз льет, боль в горле. Скоро ты окончательно придешь в себя, поднимешься на ноги и все будет хорошо. Никогда не сдавайся, в особенности раньше срока.

Билли слабо закашлялся.

– Может быть, вы и правы. Возможно, простуда отдалила развитие моей другой, смертельной болезни. Вирус «геллико» уже сидит во мне, и от него нет спасения, потому что иммунитета у меня нет, хотя вулканические газы могли оттянуть развязку на неделю-другую. Так что, можно сказать, эти две недели свободы и настоящей жизни мне подарила судьба. Пожалуйста, помогите мне встать.

Размяв ноги, он через минуту уже ходил по комнате сам, потирая руки и смеясь.

Мунтрас, управляющий и его жена стояли у двери и улыбались, глядя на Билли.

– Да, мне полегчало! – восклицал тот. – Сильно полегчало! Знаете, капитан, а ведь я начинал ненавидеть ваш мир. Я думал, что свою смерть мне так и придется встретить в Матрассиле.

– Наш мир совсем не так уж плох, стоит только узнать его получше.

– Но сколько здесь религии!

– В нашем мире, где фагоры и люди живут бок о бок, без религии не обойтись, – ответил Мунтрас. – Столкновение двух чужеродных культур не могло не привести к возникновению веры.

Пораженный глубиной и мудростью этого замечания, Билли застыл в задумчивости, чем и воспользовалась госпожа Паллос. Не уделив словам капитана особого внимания, она крепко взяла молодого гостя за локоть.

– Вот вам и лучше, – сказала она. – Отведу вас умыться, и снова будете как новенький. А после этого накормлю вас ужином, у меня отличный скофф, это именно то, что вам нужно.

– Вот-вот, – поддержал хозяйку капитан Мунтрас, – а кроме того, у меня, Билли, есть для тебя другое средство, не хуже доброго ужина. Уверен, ты уже обратил внимание на эту молодую девицу, Абаз, – так вот, я пришлю ее к тебе. Ее мать мой старый друг. Дочка хороша собой и умна, очень многообещающая девушка. Полчасика, проведенные в ее обществе, несомненно пойдут тебе на пользу.

Вопросительно взглянув на капитана, Билли залился краской.

– Я уже говорил и повторяю, что я рожден вне Гелликонии, в другом мире, и наши тела могут иметь сильные отличия, о которых я понятия не имею… Не знаю, выйдет ли у меня что-нибудь? Хотя ведь физически мы одинаковы… А эта девушка, она согласится?

Капитан Мунтрас от души рассмеялся.

– Сдается мне, ты ей понравился. По крайней мере больше меня. Я знаю, Биллиш, о чувствах, которые ты питаешь к королеве, но прошу тебя: взгляни на это как на профилактику. Пусть ничто не отвлекает тебя. Призови на помощь воображение, и уверяю тебя – Абаз покажется тебе ничем не хуже королевы.

Щеки Билли продолжали пылать.

– О Земля, что творится… Что же мне ей сказать? Да, пожалуйста, пускай она придет, хоть бы получилось, хоть бы…

Капитан и хозяева дома со смехом вышли из комнаты. Потирая руки, Паллос с улыбкой сказал:

– А парень определенно не лишен отваги и имеет склонность к исследованию нового. Вы хотите пристроить за него эту девицу? Или подзаработать на нем?

Зная о том, как сильна в управляющем коммерческая жилка, Мунтрас промолчал. Возможно, почувствовав недовольство хозяина, Паллос быстро проговорил:

– Эта его болтовня о смерти – вы верите в то, что он действительно мог спуститься из другого мира? Неужели такое возможно?

– Давай еще клюкнем, и я покажу тебе, что он мне дал.

Велев слуге позвать Абаз, капитан что-то прошептал девушке на ухо, чмокнул ее в щеку и отослал к Билли.

За окном сгущались мягкие сумерки. В западной части горизонта теплился Беталикс. Выйдя на веранду дома Паллоса, мужчины уселись в плетеные кресла, поставив бутылку и лампу между собой. Положив на стол тяжелый кулак, Мунтрас раскрыл ладонь.

На его ладони лежали заветные часы Билли с окошком с тремя рядами цифр, в каждом из которых последняя пара беспокойно мигала, быстро меняясь:

11: 49: 20 19: 00: 52 23: 15: 43

– Вот это да! Какая красота! Сколько же это может стоить? Он продал это вам? – заторопился с вопросами управляющий.

– Этой вещице нет цены – она единственная в своем роде, – ответил Мунтрас. – По словам Билли, штуковина эта показывает время Борлиена – вот эти цифры посередке, – а кроме того, время мира, с которого он спустился, и время какого-то другого мира, с которого он не спускался. Другими словами, он представил мне это в подтверждение своей немыслимой байки. Чтобы изготовить такие сложные часы, нужно быть отличным мастером, которых, возможно, в целом мире раз, два и обчелся. Скорее даже не мастером, а самим Богом. Слушая рассказы мальчишки, я постоянно ловлю себя на мысли о том, что парень сумасшедший, по-настоящему сумасшедший. К примеру, Билли поведал мне, что мир, с которого он спустился, летает у нас над головами, а его обитатели заняты тем, что глядят сверху на убогих жителей земли внизу. Эти люди, обитатели летающего мира, точно такие же, как я и ты, Паллос. И никаких тебе богов.

Глотнув «Огнедышащего», Паллос покачал головой.

– Надеюсь, хотя бы в мои деловые бумаги они не подсматривают.

От реки к веранде уже потянулся туман. Где-то в сумерках мать звала домой сына, пугая его грыбой, вылезающей в темноте из воды и глотающей маленьких детей в один присест.

– Эти славные часики уже успели побывать в руках короля ЯндолАнганола – мой парень предложил их ему в подарок. Но тот их не принял, усмотрев в них недобрый знак, знамение близящейся беды, так-то. Борлиен, Панновал и Олдорандо очень скоро объединятся, а их истерическая религия скрепит союз. Ступив на торную тропу религии, король не может сейчас позволить себе ничего, что могло бы пошатнуть его веру…

Капитан постучал по стеклу часов подушечкой пальца.

– В этой драгоценной безделице заключено столько сомнения, подрывающего любые основы веры, что и представить трудно. В ней можно видеть и повод к надежде, и причину бояться близкого будущего. Все зависит от того, кто ты и как смотреть.

Капитан похлопал себя по нагрудному карману куртки.

– Она – такое же послание нам, как и это доверенное мне одной высокородной особой обычное письмо, что лежит у меня здесь. Мир не стоит на месте, а меняется, и сейчас эти перемены столь быстры, что их легко можно заметить, Грендо, имей в виду.

Вздохнув, Паллос снова отпил из своего бокала.

– Не хотите взглянуть на мои бухгалтерские книги, Криллио? Дела идут ни шатко ни валко, я предупреждал вас об этом еще в прошлом году.

Оглянувшись на Паллоса, похожего в колеблющемся свете лампы на живого мертвеца, Мунтрас поморщился.

– Хочу задать тебе один вопрос, Грендо, личный. Есть в тебе хоть капля любопытства? Я показал тебе эту штуковину, причем объяснил, что таких часов нигде больше не увидишь и прибыли они из другого мира. А за стеной, вот за этой стеной сейчас кувыркается с девкой странный парень Билли, занятый своим первым румбо на этой земле, – тебе не интересно, хотя бы, встанет у него или нет? Разве ты никогда не хотел знать больше, Грендо? Отрываешь ты когда-нибудь нос от гроссбуха?

Паллос принялся чесать щеку, потом неторопливо перешел на подбородок, для чего склонил голову набок.

– Это сказки, а сказки рассказывают детям… Вы слышали, что совсем недавно кричала мать своему мальцу: грыба, что живет в реке, ночью выйдет из воды и сожрет его. С тех пор как я живу в Осоилима, здесь никто не видел ни одной грыбы, а ведь это почти за восемь лет. Всех грыб перебили – уж очень хорошая и крепкая у них шкура. За шкуру, содранную с одной грыбы, можно было выручить отличные деньги. Нет, хозяин, этот Биллиш рассказывает вам сказки. Способен ли человек создать целый мир? И даже если так, что с того? Будет ли от этого польза для моих цифр, как по-вашему?