Текст книги "Лето Гелликонии"

– Видите, здесь сражались не только люди, но и фагоры. Они умирали бок о бок.

СарториИрвраш фыркнул от отвращения.

– Ну не знаю, с таким же успехом они могли быть и неприятелями. У нас нет подтверждения ни одной, ни другой теории.

– Ясно одно – это дурной знак. Я не хочу, чтобы королева королев видела и даже знала обо всем этом. ТолрамКетинету я тоже много рассказывать не стану. Не то у него поубавится бойцовского духа. Я решил снова закопать эти останки.

Бывший советник повернулся, чтобы уйти.

– Не все из нас вновь прячут тайны, которые удается раскрыть. Я располагаю фактами, благодаря которым, едва о них узнают в Священной Империи, по всем входящим в нее странам – да и всему Кампаннлату – немедленно будет объявлен общий крестовый поход против анципиталов.

Криво улыбнувшись, КараБансити покосился на друга налитыми кровью глазами.

– И за то, что начало этой войне будет положено благодаря тебе, ты надеешься получить награду? Живи сам и давай жить другим – вот мое правило.

– Да, так считаешь ты, Бардол, но только не эти рогатые бестии. Их убеждения коренным образом отличаются от наших, людских. Если мы не примемся за дело сейчас же, то рано или поздно они неслыханно размножатся и изничтожат нас. Видел бы ты эти бесчисленные стада фламбергов…

– Не давай воли чувствам, не позволяй им завладевать твоим разумом. Голова должна быть холодной, иначе добра не жди… Но пора за работу. Думаю, что здесь, на этом поле, в земле лежит не менее нескольких сотен тел.

Сложив руки на груди, СарториИрвраш сказал:

– Ты берешь пример с королевы и тоже прощаешься со мной холодно.

Выбравшись из траншеи, КараБансити ответил:

– Ее высочество дала тебе то, что ты у нее просил, – книгу сказок и трех хоксни.

Прикусив костяшки пальцев, он пристально взглянул на бывшего советника.

– Значит и ты, Бардол, против меня? Неужели ты забыл те времена, когда мы, оба еще молодые, наблюдали в твой телескоп фазы Кайдау, проносящегося по небу над нами? В ту пору нам впервые пришло в голову понимание космической геометрии, правящей миром.

– Я ничего не забыл. Ты пришел сюда с офицером армии Сиборнала, извечным и убежденным врагом Борлиена. Под угрозу были поставлены жизнь нашей королевы и существование королевства вообще. Я не питаю горячей любви ни к ЯндолАнганолу, ни к его фагорам, но все же хочу, чтобы Орел остался у власти и такие люди, как мы с тобой, могли смотреть в свои телескопы.

А перевернув королевство, чего хотите вы с сиборналкой, вы перевернете и телескопы.

КараБансити, напряженно приподняв плечи, с непроницаемым лицом, горько уставился в сторону моря.

– Ты рассказывал, что сам был свидетелем тому, как Киивасиен, некогда центр мировой культуры и родина великого ЯрапРомбри, был бездумно стерт с лица земли. Лично я считаю, что под гнетом старой власти, пусть и несправедливой, страна будет благополучнее, чем под властью новой, но тоже несправедливой. Вот мое слово.

– Значит, вот как ты теперь смотришь на вещи, вот как живешь?

– Я всегда отстаивал свой образ жизни. Мне вечно приходилось отвоевывать возможность жить так и там, как и где я хочу. Даже тогда, когда сражаться приходилось с самим собой. Иди же. Прощай, будь счастлив со своей женщиной, но помни – в рукавах сиборнальца всегда скрываются не только руки.

– Почему ты говоришь со мной так? Я – просто жертва. Бродяга, изгнанник. Работа всей моей жизни уничтожена. Крупица удачи – и я мог бы стать ЯрапРомбри своей эпохи… Меня не в чем винить, я невиновен. Я ничего не сделал.

КараБансити покачал своей большой головой.

– Знаешь, Рашвен, ты уже в том возрасте, когда невинность и бездействие равносильны преступлению. Тебе пора – твоя дама заждалась. Езжай и изливай по пути свой яд.

Бывшие друзья посмотрели друг на друга с вызовом. СарториИрвраш вздохнул. КараБансити отвернулся и спрыгнул в траншею.

Поняв, что разговор закончен, СарториИрвраш зашагал туда, где его ожидали Оди и хоксни. В глазах его блестели слезы. Ни слова не говоря, он забрался в седло и дернул повод.

Выехав за пределы дворца, они свернули на вьючную тропу, ведущую на север, в Олдорандо. Всего несколько дней назад по этой же дороге проехали ЯндолАнганол и его свита, держа путь к одру невинно убиенной невесты.

Глава 19
Олдорандо

Сияние в безоблачном небе двух солнц, объединивших усилия, нещадно жгло застывший в неподвижности вельдт.

Король ЯндолАнганол, он же король Орел, наслаждался походом – на лоне дикой природы он чувствовал себя великолепно. Его горести и радости сильно отличались от горестей и радостей обычных людей. По большому счету радость королю доставляли долгие изматывающие переходы, чередующиеся с краткими привалами, чего нельзя было сказать о любителе изысканных наслаждений, посланнике святейшего Це'Сарра, Эламе Эсомбере.

К Олдорандо король и его свита, в том числе несколько духовных лиц, подъехали с юга, по Дороге пилигримов, за многие века хорошо утоптанной паломниками, чей путь в Священный Панновал пролегал через Олдорандо.

Город Олдорандо стоял на перекрестке дорог Кампаннлата. Тропы фагоров и несколько уктов мади пролегали совсем рядом, чуть восточнее и чуть западнее городской черты. Старая извилистая соляная дорога уходила от города на север к Кзинту и озеру Дорзин. На западе лежал Кейце, угрюмый и невежественный, родина хладнокровных убийц, искусных ремесленников, бродяг и злодеев; к югу от Олдорандо начинался Борлиен – дружественный и родственный, родина еще больших злодеев, чем уроженцы Кейце.

Когда король ЯндолАнганол ступил на земли Олдорандо, эта страна вела собственную войну с варварами, очень напоминающую войну самого Борлиена в Рандонане. Война Олдорандо с Кейце приключилась как из-за неспособности короля Сайрена Станда вести переговоры и решать дела мирным путем, так и по причине гнусного нрава самих кейце.

Поставленный перед фактом исчезновения, если не сказать уничтожения, Второй армии, король ЯндолАнганол заключил союз с кланами кейце, прирожденных кочевников и пустынников, что многие расценили как проявление трусости. Чтобы скрепить достигнутый договор, в холмы к кейце были отправлены караваны с грузом зерна и вероника.

Что касается самих кейце, то они не придавали подобным договорам серьезного значения и, давно привыкнув к постоянной войне на несколько фронтов, смотрели на мир как на нечто временное и непрочное. Воспользовавшись передышкой, они положили боевые луки в удобное место у дверей своих хижин и занялись обычным делом, то есть охотой, междоусобицами и кровной враждой, а также гончарным ремеслом – кейце были искусными гончарами, и их горшки и кувшины славились на весь Кампаннлат. За свои кувшины кейце выменивали у мади ковры. Кроме того, степной народ не брезговал разбоем и воровством, знал, где можно отыскать в земле драгоценные камни, и старался ублажать своих малосимпатичных нескладных женщин, на что также уходило немало времени. Война на несколько фронтов, с Борлиеном и Олдорандо, то вспыхивающая с большей силой, то затухающая, благоприятно сказалась на кланах кейце – разрозненные племена сплотились и научились действовать заодно.

Каким-то чудом не перессорившись во время бурного празднования победы, приуроченного к дележу дара ЯндолАнганола и перекладыванию его в разнообразную более мелкую тару, главный клан кейце, самый могущественный и многочисленный, выбрал своим верховным вождем могучего и недалекого здоровяка по прозвищу Скрумппабовр. Дабы ознаменовать свое избрание на столь почетный пост, Скрумппабовр объявил великую резню всех олдорандцев, на свое горе живущих на землях кейце. Подобная забава на местном диалекте называлась «просадить на кольях».

Следующим великим деянием Скрумппабовра стало восстановление оросительных сооружений на юге края и заселение тамошних деревень. Чтобы претворить свой план в жизнь, он предложил фагорам, терпящим гонения в Олдорандо, Куайне и Рандонане, поселиться на этих землях. В обмен на рабочие руки вождь кейце гарантировал анципиталам избавление от крестовых походов, столь популярных в Олдорандо. Язычники-кейце не видели причин притеснять фагоров, по крайней мере до тех пор, пока те пристойно себя вели и не засматривались на женщин кейце.

Новость эта пришлась по душе королю ЯндолАнганолу. Видя, как другие страны следуют его примеру, он убеждался в том, что силен на ниве дипломатии. Что касается Берущих, те были не так довольны. Берущие, воины-священники Священной Панновальской Империи, обладали широкой сетью агентов и соглядатаев во всех странах, считающих себя членами Империи. Поговаривали, будто Киландр IX в дни своей молодости тоже был Берущим.

Однажды ночью небольшой, но прекрасно обученный отряд конницы Берущих, выехав из столицы Олдорандо, совершил отчаянный набег на уютно расположенный в холмах Акейце, считающийся столицей Кейце, а на самом деле большую деревню, вырезав там в одночасье около тысячи фагоров, а заодно с ними отправив на тот свет и несколько кейце.

Однако Берущие рано праздновали победу. На обратном пути в Олдорандо они угодили в засаду, хитро устроенную Скрумппабовром, и были перебиты в бою или взяты в плен и после все равно казнены самыми садистскими и изощренными способами. В Олдорандо вернулся только один из Берущих, скорее ходячий мертвец, чем живой человек, который и поведал всю историю. В задний проход Берущему кейце искусно воткнули тонкий бамбук, вышедший наружу у правой ключицы. Именно это и называлось «просадить на кольях».

Известие о кошмарной выходке варваров достигло слуха короля Станда. Он немедленно объявил о начале священной войны с Кейце и назначил хорошую цену за голову Скрумппабовра. С начала священной войны было пролито немало крови с обеих сторон, хотя приходилось признать, что потери Олдорандо несравненно больше. Сейчас больше половины армии Олдорандо, в которой никогда не служил ни один фагор, рыскало по поросшим шоатапракси холмам Кейце в погоне за неуловимыми коварными племенами.

Король Станд очень быстро потерял всякий интерес к войне. После гибели старшей дочери, Симоды Тал, он заперся во дворце и редко показывался на людях. Услышав о том, что к его столице приближается король ЯндолАнганол, Станд немного приободрился, да и то лишь благодаря усилиям своих советников, жены – королевы-мади – и оставшегося единственного ребенка, младшей дочери, Милуи Тал.

– Как мы встретим этого великого короля, Станд, дорогой? Чем бы нам развлечь его? – певучим голосом вопрошала мужа королева Бакхаарнет-она. – Я, твоя бедняжка, создание-цветок, очень слаба, и ты должен принять решение сам. А я всего лишь слабый цветок. Хочешь, я спою королю Орлу песни Пути?

– Честно признаться, мне этот человек безразличен. Он дикарь, и его край – оплот варваров, – отозвался муж королевы-мади. – Король Орел ведет с собой своих гвардейцев-фагоров, поскольку у него нет денег, чтобы нанимать солдат-людей. Если у нас хватит выдержки вынести присутствие этой зловонной толпы в нашем городе, возможно, не мы их, а они нас развлекут – своими животными выходками.

Жаркий климат Олдорандо не располагал к деятельности. Взрыв на горе Растиджойник положил начало извержению сразу нескольких вулканов, составляющих цепочку в гористой стране Кампаннлата. Пепел, насыщенный парами серы, укрыл землю отравленным покрывалом. В ознаменование визита своего кузена король Станд неохотно велел развесить на улицах города флаги, но в безветренном воздухе полотнища висели безжизненно, не только не создавая атмосферы праздника, но еще более углубляя отчаяние.

Что касается короля Орла, тот сгорал от переполняющего его энергичного нетерпения. Переход из Гравабагалинена занял почти целый теннер. Сначала дорога шла через лёссовые равнины с фермами, потом через пустоши и необитаемую местность. ЯндолАнганол торопился, и как бы быстро ни скакали хоксни, ему все казалось мало. Жалобы сыпались отовсюду, но только не из рядов Первого Фагорского.

Дурные новости догоняли королевский караван. Неурожай и голод свирепствовали в королевстве; искать тому свидетельств не приходилось – они бросались в глаза повсюду. Вторая армия не просто была разбита – она так и не вышла из джунглей. Те горстки людей, что выбрались из непроходимого леса, разбрелись по домам, поклявшись никогда больше не вставать под знамена короля. Уцелевшие батальоны фагоров растворились в чаще.

Новости из столицы тоже не поднимали настроения. Верный союзник короля, архиепископ БранцаБагинат, писал, что в столице наблюдается брожение, что бароны грозятся взять власть в свои руки и править именем скритины. Архиепископ заклинал короля действовать со всей осмотрительностью и как можно скорее.

Королю нравилась походная жизнь, нравилось жить тем, что давала охота, он отдыхал в ночных бивуаках, терпеливо сносил дневную жару и нестерпимый солнечный блеск и не вспоминал о том, что у побережья, где гулял муссон, теперь дышится свободней. Казалось, переживания придают ему новые силы, а его жизни – особую остроту. Лицо короля осунулось и заострилось, стало напряженным, свое своенравие он больше не сдерживал.

Энтузиазм же Элама Эсомбера убывал с каждым новым днем. Выросший в Панновале в подземном особняке своего отца, он неуютно чувствовал себя под открытым небом на лоне природы и получал от длительных скорых маршей мало удовольствия. Время от времени посланник святейшего Це'Сарра останавливался и категорически требовал привала, зная, что на его стороне будут все следующие с ними в свите придворные, хилые и тщедушные создания.

С наступлением сумерек в глянцевитой траве раскрывались лепестки сочных поблескивающих цветов, столь привлекательные для ночных мотыльков; перекликались какие-то птицы, без конца повторяющие две однообразные звонкие металлические ноты.

Но вот лёссовые равнины остались позади, и они углубились в край почти необитаемый, где за несколько дней пути человеческое поселение встретилось им всего раз. На привале свита бросалась в тень раскидистых дэнниссов, чья листва успокоительно шелестела под порывами ветра. Из подземного материнского корневища дэннисса произрастало множество стволов, и совсем молодых и свежих, и древних, насчитывающих несколько десятков лет, – вся эта растительность, томно льнущая друг к другу – совсем как Эсомбер, – тянулась вверх, выставляя во все стороны ветви, словно костлявые локти.

– Какая сила занесла нас сюда, Яндол? – вопрошал Эсомбер. – Куда мы так спешим? В такую жару любой повод для спешки кажется смехотворным. Для чего так торопиться, ведь в Олдорандо тебя вряд ли ожидает нечто отличное от того, что ты недавно оставил в Гравабагалинене?

Положив ноги поудобней, посланник снизу вверх взглянул на уверенного в своей цели и спокойного короля и удивленно поднял бровь.

Король Орел расположился неподалеку от посланника, но в отличие от того не лежал, а неподвижно сидел на корточках. Внезапно, учуяв слабый запах дыма, он зорко оглядел горизонт в поисках источника запаха. Время от времени он поднимал с земли небольшие камешки и бросал их в пыль перед собой.

Несколько королевских капитанов, среди них королевский оружейник, не смея сесть в присутствии монарха, стояли поодаль, облокотившись на копья. Кто-то курил вероник, кто-то дразнил Юлия, подталкивая его древком копья.

– Причина для спешки только одна – мы должны добраться до Олдорандо как можно скорее.

Король говорил как человек, изрекающий непреложные истины и уверенный, что ему не станут возражать. Но Эсомбер не считался с этим.

– Мне и самому охота взглянуть на сей пыльный городишко, в особенности тянет отмокнуть в его знаменитых на весь свет горячих источниках, если они еще не пересохли – я многое отдал бы сейчас за то, чтобы полежать в горячей ванне минут триста. Но даже мое нетерпение не заставит меня всю дорогу до ванны бежать. В Панновале ты был другим. С тех пор ты сильно изменился, Ян, – куда делся твой веселый нрав, хотелось бы знать?

Король с силой швырнул камешек о землю.

– Борлиену необходим союз с Олдорандо – иначе говоря, с Сайреном Стандом. Этот анатом и астролог, тот, что принес мне часы с тремя циферблатами, говорил, что в Олдорандо мне делать нечего. В тот же миг я понял, что именно это я и должен сделать – пойти туда, в Олдорандо. То же говорил и отец. Его последними словами перед смертью (а ведь он умер у меня на руках) были: «Иди в Олдорандо». Теперь, когда этот глупец ТолрамКетинет потерял Вторую армию в Рандонане, мне ничего не остается, кроме как искать союзников в Олдорандо. Судьбы Борлиена и Олдорандо всегда шли рука об руку.

Последний камешек король Орел швырнул особенно сильно, словно поставив в споре последнюю точку.

В ответ Эсомбер промолчал. Сорвав травинку, он сунул ее в рот и принялся посасывать, внезапно смутившись под пристальным взглядом короля.

Еще через несколько секунд король упруго вскочил на ноги и помахал руками в воздухе, разминаясь. Потом топнул по земле.

– Вот я стою. И пока я буду попирать эту землю, ее сила будет питать мое тело. Я – соль земли Борлиена. Я – сила моей страны.

Подняв руку, он сжал пальцы в кулак.

Рядом, на солнце, как исхудавший скот, стояли фагоры, не выпускающие из рук мушкеты. Несколько двурогих переворачивали камни и разламывали трухлявые пни, чтобы найти в них грабов и улиточников, которых тут же поедали живьем. Другие фагоры стояли совершенно неподвижно, лишь изредка поводя головой или дергая ухом, чтобы отогнать мух. Кусачая летучая мерзость жужжала всюду. Чувствуя непонятное волнение, Эсомбер поднялся и сел:

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, но если это развлекает тебя, то с моей стороны нет никаких возражений, – сказал он сухо.

– Пускай это поможет тебе лучше понять таких, как я, – проговорил король, критически обозревая горизонт. – По каким бы причинам я ни отказался от королевы МирдемИнггалы, все равно она осталась моей. И если бы я, к примеру, узнал, что ты, Элам, позволил себе какие-то вольности с королевой, пытался вломиться в Гравабагалинене к ней в покои, пока я спал, тогда я, невзирая на нашу дружбу, убил бы тебя без жалости, а после отрезал бы твоего дружка и повесил на дереве на корм птицам.

Король замолчал. Ни он, ни посланник не двинулись с места. Потом Эсомбер поднялся и прислонился спиной к стволу дэннисса. Его смазливое худое лицо покрыла смертельная бледность.

– Я просто хотел узнать: тебе никогда не приходило в голову, что эти твои фагоры, которых ты вооружил сиборнальскими мушкетами, могут испугать своим видом простых парней? Что Сайрен Станд не обрадуется, увидев этакое диво в своем городе, где крестовые походы привычное дело? Ты никогда не думал, что со временем сам можешь стать похожим на своих фагоров? Здесь есть чего испугаться, верно?

Король медленно обернулся, в его лице не отразилось ни тени интереса к заданным вопросам.

– Смотри.

Внезапно в его глазах мелькнуло глубочайшее презрение, и он тут же, глубоко, с шумом втянув воздух ноздрями, сорвался с места и бросился вперед. На пути короля, параллельно земле, на высоте почти четырех футов, лежал ствол поваленного дерева. Собравшись, король грациозно перемахнул через ствол – великолепным, почти звериным прыжком. Развернувшись с противоположной стороны, он разбежался и вновь перепрыгнул через дерево, приземлившись почти рядом с Эламом Эсомбером.

Король был почти на голову выше посланника. От неожиданности Эсомбер схватился было за рукоятку меча, но потом, опомнившись, опустил руки и неловко замер. Король смотрел на него с улыбкой.

– Мне двадцать пять, я в отличной форме, и на земле я не боюсь ни человека, ни фагора. Мой секрет в том, что я всегда исхожу из обстоятельств. Олдорандо – не более чем одно из обстоятельств на моем пути. Я планирую свои действия, сообразуясь с обстоятельствами, и из них черпаю силы… Не зли меня, Эсомбер, и никогда не зарься на то, что принадлежит мне, – это священно. Для тебя я – одно из твоих обстоятельств. Обратное – неверно.

Сделав шаг в сторону, посланник, чтобы под каким-нибудь предлогом убрать руку с рукоятки меча и поднести ее ко рту, кашлянул и изобразил бледную улыбку.

– Ты силен и ловок и отлично подготовлен ко всему – так, что это просто ужасно, я убедился в этом. Я завидую тебе, Всемогущий тому свидетель. Досадно, что я и мои викарии, проводящие дни по преимуществу в размышлениях, за теоретическими выкладками, физически подготовлены гораздо хуже и теперь задерживаем тебя. Я часто задумываюсь о том, что молитвы редко идут на пользу мускулатуре. Знаешь, мне сейчас пришла в голову отличная мысль – что, если тебе с небольшой свитой и твоими возлюбленными зверями двинуться вперед со всей головокружительной скоростью, на которую ты способен, – а мы последуем за тобой в хвосте, поспешая как можем? Что скажешь?

ЯндолАнганол взглянул на посланника, сохраняя непроницаемое выражение. Потом сильно поморщился.

– Хорошо. Края здесь малообитаемые и мирные, но если что, вам придется защищаться самим. Разбойники редко делают скидку викариям. Помни, что везешь мою грамоту с разрешением на развод.

– Езжай вперед, если хочешь, дорогой Ян, и не волнуйся ни о чем. Я доставлю твою грамоту Це'Сарру вовремя и в сохранности.

Взмахнув рукой, посланник выставил ее перед собой для прощального рукопожатия. Рука его так и осталась висеть в воздухе – король не потрудился ее заметить.

Вместо этого король, круто развернувшись, подозвал свистом Юлия. Потом громко скомандовал командирше-гиллоте, Гххт-Мларк Чзахн, выступать. Быстро построившись, колонна агуманов пришла в движение и вскоре скрылась в клубах пыли; следом за ней поднялись и выступили менее стройными рядами люди, королевская свита. Вскоре Элам Эсомбер и его викарии остались под сенью дэннисса одни. Вокруг воцарилась тишина. Королевский караван исчез, слившись со степью. Раскаленный двумя солнцами воздух звенел от жары.

Два дня спустя король остановился совсем рядом с Олдорандо – всего в двух милях от города. Ветер нес по степи клочья дыма с близкого пожара.

Встав в тени древнего каменного идола, которые встречались в степи во множестве, король долго вглядывался вперед. Сгорая от нетерпеливого желания добраться наконец до места, он нарочно медлил, заставляя себя размышлять. Задумчиво водил пальцем по грубому изъеденному ветрами и непогодой знакомому рисунку, высеченному на камне, – два концентрических круга один в другом, соединенные извилистыми линиями. На мгновение он задумался о том, что мог означать этот идол и рисунок на нем; но, как правило, подобные загадки – ведь он мог рассчитывать услышать в ответ только то, что этот столб возведен в давние времена таким-то и таким-то королем, давно умершим, – никогда не завладевали его мыслями долее чем на несколько мгновений. И теперь королевская мысль быстро свернула в иное русло, обратилась к тому, что лежало впереди, прямо перед ним, совсем рядом. Они давно миновали границу Олдорандо и вступили на земли, которые можно было назвать исконными, ближайшими к сердцу страны, ее легендарной столице.

До города оставалась не более двух миль, но ни одной постройки еще не было видно. Впереди лежали лишь гряды низких, донельзя выветренных холмов, край подножия того, что дальше превращалось в горы Кзинт, образующие прочнейший хребет материка. Непосредственно перед королем местность пересекал укт, протянувшийся вдоль всего горизонта.

Тропа мади была вовсе не зеленой, как можно было бы ожидать, а рыжевато-коричневой. Там редко попадались большие деревья, в основном кустарник и циклады, густо оплетенные и опутанные ползучей мантлой, пестревшей яркими, кричащими бутонами, – мантлой, семена которой жевали на ходу вечные странники.

Укт был шире любой протоптанной человеком дороги. Но отличался от дорог тем, что ни один человек никогда не пытался путешествовать, следуя маршруту укта. Несмотря на постоянные опустошительные набеги арангов и флебихтов на растительность укта, он оставался практически непроходимым. Племена мади шли и вели своих животных только вдоль внешних краев тропы. Таким образом протогностики бессознательно расширяли укт, разбрасывая на своем пути семена и оставляя кал. Год за годом тропа медленно превращалась в протянувшуюся через континент лесную полосу.

Не везде ширина этой полосы была одинакова. Кое-где, там, где почва была подходящей, ровный как древко стрелы покров леса вздымался буграми чужеродной растительности вроде шоатапракси, похожей на клочья старой невыпавшей шерсти на шкуре животного во время линьки. Мади либо обходили полуострова молодого кустарника, либо проламывались прямо сквозь него, оставляя за собой бреши, быстро затягивающиеся новой свежей порослью.

То, что возникло стихийно, стало привычным и непременным. Укт стал преградой на пути. Бывало так, что определенные виды бабочек и мелких животных, в изобилии представленные с одной стороны укта, не встречались на другой его стороне. Многие птицы, грызуны и смертоносные золотистые змеи с некоторых пор обитали исключительно в укте, никогда не пытались выбраться за его пределы и передвигались по материку, следуя только этой полосе. Известно было два или три вида проказливых других, живущих только на тропах мади.

Люди воспринимали укт только как преграду на пути, в зависимости от обстоятельств досадную или же полезную в смысле упреждения вылазок неприятеля. И северную границу между Борлиеном и Олдорандо отмечала полоса укта.

Но сейчас эта граница была охвачена пламенем.

Лава, излившаяся из недавно проснувшегося вулкана, добралась до укта и положила начало стихийному бедствию. С высоты казалось, что огонь ползет по укту, словно по запальному шнуру.

Чуткие приборы Аверна регистрировали каждую подробность вулканической деятельности планеты внизу, приближающейся к своему периастру. В отправленных по радиолучу на Землю данных сообщалось, что пепел, выброшенный во время пика извержения Растиджойника, поднялся на высоту 50 километров. Ветры быстро понесли нижние пепельные слои на восток, и те обогнули Гелликонию всего за 15 дней. Пепел, поднявшийся на высоту более 21 километра, попал в слои стратосферного движения, был унесен на запад и обогнул земной шар за 60 дней.

Подобные данные были получены и в отношении других проснувшихся вулканов. Пепел, собирающийся в стратосфере, почти вдвое уменьшил альбедо атмосферы Гелликонии, увеличив отражательную способность планеты, путь для определенной части лучей Фреира к поверхности планеты оказался закрыт, и жара на материках немного спала. Таким образом чуткая геосфера планеты, действуя как предохранительный клапан машины, защищала существующую на своей поверхности жизнь от окончательного уничтожения.

В течение самых тяжелых десятилетий, когда Гелликония более всего сблизится с Фреиром, эти облака должны будут предохранять ее от испепеляющего жара гигантского светила.

Обитатели Аверна, непосредственные свидетели этого необычайного, поистине космического явления природы, взирали на него с гораздо большим интересом и замиранием сердца, чем земляне.

На Гелликонии вспыхнувшие почти одновременно на различных континентах многочисленные лесные пожары означали мучительный конец для бесчисленных насмерть перепуганных живых созданий. Но с глобальной точки зрения вулканические взрывы и пожары можно было расценивать как стихийную самопроизвольную реакцию планеты-матери, стремящейся защитить зародившуюся на ее поверхности органическую жизнь.

В небольшой ложбине между двумя невысокими холмами решено было устроить привал и переждать пожар. Клубы дыма, валившие с востока, знаменовали приближение огня. То и дело между крайними деревьями укта в зарослях кустарника мелькали густощетинистые дикие свиньи или косули, убегающие от пламени. Жалобно блеющие на разные голоса флебихты обыкновенно спасались небольшими стадами.

Наверху, перемахивая с ветви на ветвь и совсем по-человечески подгоняя шлепками молодь, проносились семейства других. Они были покрыты темным мехом, со светлой опушкой на морде. Некоторые особи были заметно выше и сильнее других. Мелькнув перед глазами пережидающих огонь наблюдателей, другие моментально скрывались в зарослях.

Король ЯндолАнганол, в эти, как и во все прочие, дни сгорающий от нетерпения, поднялся, чтобы поглядеть на спасающуюся от пожара дичь. Рунт Юлий, резвясь, последовал за хозяином. Фагоры продолжали отдыхать, неподвижные, как скот, невозмутимо пережевывая жвачку дневного рациона, кашу и пеммикан.

От огня спасались не только дикие животные – перепуганные пожаром, на восток бежали и прародители укта, мади, угоняя свой скот. Чувствуя приближение страшного бедствия, домашний скот мади пытался спастись бегством и бросался в заросли лесной полосы, в то время как сами протогностики, не тратя времени на то, чтобы ловить бестолковых животных, как и прежде следовали только вдоль границы растительности.

– Глупцы, как они слепы! – воскликнул ЯндолАнганол.

В его голове быстро сложился план. Выбрав себе в помощь с десяток фагоров посметливей, король устроил на пути мади засаду. Как только очередное племя дошло до условленной черты, путь им преградила внезапно поднявшаяся с земли прочная веревка, прежде замаскированная лианами и колючками. Все племя растерянно остановилось – и сами мади, и овцы, и асокины, и мелкие собаки, путающиеся под ногами.

Лица мади чем-то напоминали попугаев. Скошенные лбы и подбородки и клювообразно выступающие носы придавали пустынникам вид вопрошающий и недоверчивый ко всему миру, волосы у мади были коричневые и блестящие. У самцов имелись небольшие утолщения-выступы на лбах и подбородках. Мади перекликались полными отчаяния воркующими голосами.

По команде короля из засады выскочили фагоры. Каждый бросился к заранее присмотренному мади. Каждый двурогий схватил двух или трех странников за руки, обожженные солнцем до коричневого цвета и припорошенные пылью тропы. Мади и не пытались сопротивляться. Гиллота поймала вожака асокинов с колокольчиком на груди. Самки асокинов покорно двинулись следом за самцом.

Наконец мади опомнились и попытались бежать. Ударами кулака король ЯндолАнганол сбил двоих из них с ног. Те, кого он ударил, остались лежать в пыли, проливая слезы. Другим, тем, что не оказывали сопротивления, не причинили никакого вреда.

Они прошли сквозь укт, использовав свою добычу вместо тарана. Фагорам было все равно – их толстая шкура, поросшая густой шерстью, была неуязвима для самых острых колючек и шипов. Следом за мади они пересекли укт, оказавшись в Олдорандо и оставив за спиной Борлиен. Когда огонь наконец показался, они давно уже были в безопасности. Пламя двигалось со скоростью идущего быстрым шагом человека, оставляя за собой только пепел.