Текст книги "Лето Гелликонии"

– Ваше величество, я всего лишь пытался донести до вас истину… – не выдержав, Билли оглушительно чихнул.

– Чувство вины и долга, а также гнев понуждали меня к тщетным попыткам добиться от тебя толка. Хотя к чему все эти усилия? Зачем мне возиться с тобой? Меня всего лишили, у меня ничего не осталось, мой дворец – пустая кладовая со снующими крысами вместо придворных. У меня уже отняли все, но, тем не менее, продолжают чего-то требовать. Ты тоже чего-то добиваешься от меня… Демоны обступили меня со всех сторон… Мне снова нужна епитимья. Архиепископ, возложи на меня свою легкую руку. Передо мной изготовленный СарториИрврашем лукавый демон, у меня больше нет в этом сомнений. Завтра я попытаюсь обратиться с увещеваниями к скритине и что-то изменить. Но сегодня у меня больше нет сил – я всего-навсего несчастный отец непутевого сына, истекающий кровью…

И тихим голосом, словно обращаясь только к самому себе, король добавил:

– В первую очередь нужно будет попытаться изменить себя.

С измученным видом король опустил глаза долу. Капля крови сорвалась с его носа и упала на пол. Ледяной капитан кашлянул. Как человек сугубо практический, он испытывал растерянность, оказавшись свидетелем эмоциональной вспышки монарха.

– Государь, я понимаю, что выбрал не лучшее время для визита. Я обычный торговец, и потому напрасно ждать от меня чего-то сверх того, на что я способен. Много лет подряд я доставлял во дворец лучший лордриардрийский лед, вырубленный под моим личным надзором из чистейших ледников, и никогда не гнался за легкой прибылью. Теперь же, господин, я вынужден поблагодарить вас за оказанное мне в вашем дворце гостеприимство и радушный прием и откланяться, ибо не смогу долее иметь счастье видеть вас, поскольку хочу удалиться от дел навсегда. Хотя туман на реке все еще держится, я полагаю, что мне лучше сейчас же отдать швартовы и отправиться домой.

Речь ледяного капитана тронула короля, который, немного оживившись, положил на плечо Мунтрасу руку. Глаза капитана были круглыми и совершенно невинными.

– Жаль, что меня не окружают такие люди, как вы, капитан, те, кто изрекает только простые и разумные вещи. Вы славно послужили мне, и я благодарен вам. Я помню все, и то, как вы помогли мне в тот день, когда я, истекая кровью, полз по улицам Матрассила – тогда я был ранен в памятной мерзкой переделке при Косгатте, и сейчас я опять ранен, гораздо более жестоко. Вы истинный патриот.

– Сударь, я патриот моей родины, Димариама, куда теперь собираюсь вернуться, чтобы поселиться там в тиши и покое. Это плавание – мое последнее. Мое дело, ледяную торговлю, продолжит мой сын, который, я уверен, выкажет вам и… гм… бывшей королеве не меньшую преданность, чем старался выказать я. Солнца припекают все жарче, ваше величество, возможно, дворцу понадобится больше льда?

– Капитан, вы наш спаситель и заслужили награду за свой труд. Сейчас я почти нищ, от скритины, погрязшей в скаредности и дрязгах, ждать нечего, но я хочу вас наградить – что вы хотите в награду за свою преданность?

Мунтрас переступил с ноги на ногу.

– Сударь, я служил вам не ради награды – я просто был горд и рад вам угодить – да я того и не стою, но уж коли зашел такой разговор, могу я предложить вам мену? Держа курс к Матрассилу, я, вдруг проникшись состраданием, спас из реки фагора, обреченного погромщиками, участниками крестового похода, на гибель. Сейчас двурогий совершенно оправился от пребывания в воде, часто оканчивающегося для его сородичей печально, и собирается приискать кров вдали от Кахчаззерха, где его род подвергают преследованиям и гонениям. Я готов преподнести вам этого сталлуна в качестве раба, если вы согласитесь отдать мне вашего узника, кем бы он ни был, демоном или чем-то другим. Согласны вы на такой обмен?

– Можешь забрать себе этого выродка, если хочешь. Забирай его и уводи скорей с глаз моих долой вместе с его колдовской побрякушкой. А взамен, капитан, я не приму от тебя ничего. Я буду перед тобой в долгу, если ты возьмешь на себя труд вывезти это за пределы моего королевства.

– Тогда я сейчас же забираю его с собой. В обмен, ваше величество, я пришлю вам моего фагора в знак того, что в будущем мой сын сможет предлагать во дворец свой товар на тех же свободных условиях, как раньше я. Он хороший парень, мой Див, хотя, сударь, и не превосходит пока что своего отца, к сожалению.

Так Билли Сяо Пин перешел в распоряжение ледяного капитана. На следующий день легкий ветерок рассеял поднимающийся от реки туман, а вслед за туманом рассеялась и тоска короля. Сдержав обещание, он отправился в скритину, перед которой выступил с речью.

По мнению многоглазого существа, покашливающего и с интересом взирающего на Орла с жестких церковных скамей, король сегодняшний разительно отличался от короля давешнего. Коротко, но недвусмысленно отметив нечистую роль советника СарториИрвраша, однозначно виновного в упадке государства на сегодняшний день, и не останавливаясь на этом, король ЯндолАнганол решил исповедаться.

– Господа парламентарии, когда я восходил на престол Борлиена, вы клялись мне в верности. Дела нашего любезного сердцу королевства не всегда шли лучшим образом, что я, конечно, не отрицаю и никогда не отрицал. Любой король, каким бы всемогущим он ни был, как бы ни радел за своих подданных, не может решительно изменить существование своего народа – я говорю так, потому что почувствовал и понял это совсем недавно. Я не способен отменить одним указом засуху или запретить солнцам проливать свет на наши земли, измученные жарой.

Душе моей нет покоя, поскольку на ней лежит грех преступления. Подстрекаемый советником, я согласился на расправу с мирдопоклонниками. Я каюсь в этом перед вами и прошу у вас прощения. Но помыслы мои и в тот ужасный миг были чисты, – убийством я надеялся принести мир и согласие в королевство, предотвратить дальнейший раскол. Я отказался от своей королевы, и, оставив ее, оставил также похоть и все помыслы о личном благе. Мой новый брак, с принцессой Симодой Тал из королевского дома Олдорандо, будет чисто династическим – и целомудренным, целомудренным, клянусь вам. Я не притронусь к моей будущей жене – разве только наследника ради. Я отлично понимаю нелепость разницы наших возрастов и то, что это брак совершенно неравный, и тем более прошу понять меня. Отныне я собираюсь целиком и полностью посвятить себя делам своей страны, ее благополучию. Это я обещаю вам – и клянусь в верности и покорности, но в обмен, господа, хочу услышать от вас то же самое.

Говорил король с трудом, в горле его словно стоял ком, в глазах копились слезы. Слушатели сидели в полном молчании, неотрывно глядя на своего монарха, восседающего перед ними на золоченом троне на возвышении в скритине. Мало кто сочувствовал ему; большая часть депутатов злорадствовала и уже прикидывала, какую выгоду можно будет извлечь из внезапной перемены настроения и ослабления решительности монарха.

У Гелликонии не было спутников, однако приливы имели место. По мере приближения Фреира к планете ее водяная оболочка переживала рост приливной силы на шестьдесят процентов относительно периода, когда хозяин небес находился в апоастре, иначе говоря, был удален на семь с лишним тысяч астрономических единиц.

Поселившись в своем новом доме, королева МирдемИнггала стала часто гулять в одиночестве по берегу моря. На время прогулок мысли, мучительно гнетущие ее в другое время, улетучивались и приходил покой. Берег моря представлялся ей как бы ничейной, переходной полосой между царством моря и царством суши. Берег напоминал ей матрассильский тускло освещенный садик, пребывающий где-то между ночью и днем, теперь, к сожалению, бесконечно далекий. О борьбе, ведущейся у ее ног, непрерывной, без надежды на окончательную победу, без трепета поражения, она не задумывалась и имела о ней лишь весьма смутное представление. Глядя вдаль на горизонт, она день за днем гадала, удалось ли ледяному капитану выполнить ее просьбу и доставить адресату, генералу на далекой войне, заветное письмо.

Ее одежды были по преимуществу бледно-желтыми. Цвет этот как-то незаметно пришел вместе с одиночеством. В прошлой жизни ее любимым цветом был красный, но с известных пор красное она больше не носила. По ее мнению, красный цвет не вязался с Гравабагалиненом и его полным призраков прошлым. Свистящий шелест морского прибоя, с ее точки зрения, требовал желтого.

Выкупавшись, королева оставляла Татро играть на пляже, а сама отправлялась на одинокую прогулку вдоль верхней линии прилива. Фрейлина, испытывая досадливую неловкость от причуд королевы, осторожно следовала за своей госпожой в некотором отдалении. На песке тут и там торчали пучки жесткой травы. Иногда пучки травы росли густо, образуя подобие лужаек-островков. Стоило отойти от пляжа на десяток шагов в глубь суши, как растительность заметно менялась. Первыми появлялись мелкие белые стойкие маргаритки с покрытыми жесткой кожицей стеблями. Дальше попадались небольшие приземистые растения с мясистыми, ленточными, почти как у водорослей, листьями. Названия этих растений МирдемИнггала не знала, но собирать их любила, и очень. Вслед за неизвестными приземистыми растениями появлялись другие, с темными листьями, уже почти деревца. Коренастые деревца задыхались между жесткой травой и песком, сбивались в рощицы, словно надеясь сообща выжить там, где условия были более приемлемыми, и, разрастаясь кустиками, блестели листвой на солнце.

Позади, за спиной у этих отважных захватчиков новых территорий, лежала излизанная волнами приливов береговая полоса с обычным морским мусором. Дальше шла неплодородная почва, где появлялись маргаритки покрупнее, с уже довольно большими цветами. После берег наводняли уже менее яркие травы и деревья, плодородная почва брала свое, и лишь кое-где в нее еще врезались песчаные языки, посланники пляжа.

– Мэй, ты почему опять такая грустная? По-моему, здесь прелестно.

Первая фрейлина, с ума сходящая от безделья, надула губки.

– Про вас, сударыня, говорят, что вы самая красивая и удачливая женщина во всем Борлиене.

Никогда прежде Мэй ТолрамКетинет не позволяла себе разговаривать со своей госпожой в таком тоне.

– Как же вам не удалось удержать мужа?

Королева королев ничего не ответила. Женщины продолжали идти вдоль берега, иногда рядом, иногда расходясь. МирдемИнггала проходила мимо кустарников с глянцевитой листвой, осторожно касаясь листочков кончиками пальцев, словно лаская. Иногда под сенью кустов что-то с встревоженным шипением, змеясь, ускользало от ее ноги в тень.

Ни на мгновение она не забывала о покорно бредущей следом за ней печальной фрейлине Мэй, невыразимо страдающей в изгнании.

– Все будет хорошо, Мэй, – сказала она фрейлине.

Мэй ничего не ответила.

Глава 11
Путешествие на северный континент

На пожилом человеке был короткий, по колено, видавший виды кидрант. Голову покрывала похожая на корзину соломенная шляпа, защищавшая морщинистую шею и лысину от солнца. Время от времени он подносил к губам зажатый в трясущейся руке вероник, чтобы сделать затяжку и пыхнуть дымом. Он стоял один; он собирался уйти из дворца, уйти потихоньку, ради своего же блага.

Позади него виднелась легкая повозка, в которую загодя были уложены его нехитрые пожитки и остатки имущества. Повозка была запряжена парой хоксни. Ничто больше не держало СарториИрвраша во дворце – он ждал возницу.

Покуривая в ожидании, бывший советник равнодушно следил за тем, как на противоположной стороне дворцовой площади еще более дряхлый, чем он сам, сгорбленный раб ворошил сваленные здоровенной кучей рукописи, никак не желающие разгораться. Вся эта груда бумаг, накопленная в покоях советника Ирвраша, была реквизирована и вынесена для сожжения во двор. Где-то там, в огне, сейчас, может быть, обращался в пепел знаменитый манускрипт под названием «Азбука Истории и Природы».

Дым от костра поднимался в бледное небо, откуда обратно на грешную землю проливался не один только скудный свет. Хотя серые хмурые сумерки заволокли все сущее, жара по-прежнему стояла невыносимая. Пепел, выброшенный из щедрого жерла недавно родившегося чуть в стороне от Матрассила вулкана и принесенный к городу восточным ветром, сыпал не переставая. Но до серой золы СарториИрврашу не было дела; его внимание привлекала зола черная, горелая бумага, которая изредка, медленно кружась, опускалась вокруг на землю.

Глядя на эту золу, он никак не мог унять дрожь в руках, и его вероник разгорался раз за разом все чаще и ярче, словно крохотный вулкан.

– Я принесла вашу одежду, хозяин, из той, что еще оставалась, – сказали позади него.

Оглянувшись через плечо, он увидел служанку-рабыню; та протягивала ему новый увязанный узел. Взглянув бывшему советнику в лицо, рабыня сочувственно улыбнулась.

– Мне очень жаль, что с вами так вышло, хозяин. Вас выгоняют – мне жалко…

Окончательно повернувшись к рабыне, он шагнул к ней, чтобы лучше увидеть ее лицо.

– Значит, тебе жаль расставаться со мной, женщина?

Рандонанка кивнула и опустила глаза. «Ага, – подумал он, – ей нравилось заниматься со мной румбо, хотя это случалось не часто, – а я-то ни разу не потрудился спросить ее об этом. Мне недосуг было подумать о том, как она вообще относилась к этому. И не от черствости и эгоизма – просто я замкнулся в себе, мои чувства к миру притупились. Неплохой человек, ученый, вот кто я, хотя не слишком многого стою, потому что чувства других проходят мимо меня, я не замечаю людей. Не замечал никого, кроме маленькой Татро».

Стоя перед рабыней, он не знал, что ей сказать. Потом кашлянул.

– Сегодня не лучший день в моей жизни, женщина, не самый удачный. Может быть, это начало черной полосы, не знаю. Вот так. Не стоит тебе стоять на улице, иди внутрь. Спасибо за все.

Прежде чем отвернуться и уйти, она снова взглянула на него, весьма красноречиво, в последний раз. Кто знает, что может быть на уме у рабыни? – сказал себе СарториИрвраш. Внезапно раздосадованный неловким прощанием, тем, что не сумел удержать свое при себе, от злости на себя и на рабыню он сгорбил плечи.

Появившегося возницу он тоже не замечал до тех пор, пока тот не подошел совсем близко. Лица возницы он толком не разглядел, так как голову того укрывало от жары подобие капюшона мади, но с уверенностью отметил, что стать у него молодая и крепкая.

– Вы готовы? – крикнул возница и, не дожидаясь ответа, взлетел на козлы. Почувствовав хозяина, хоксни встрепенулись в упряжке, привычно устраиваясь половчей перед долгой скачкой.

СарториИрвраш все медлил. Кивнув на дымящийся костер, он указал в ту сторону своим вероником.

– Вот горит труд моей жизни, знания, которые я копил десятилетиями.

Он обращался по преимуществу к самому себе.

– Вот это-то и непростительно, этого я допустить не могу. Ни за что. Вся работа, такой огромный труд…

Тяжело вздохнув, он забрался в повозку и сел. Возница стегнул хоксни, и повозка медленно покатила к воротам дворца. Во дворце оставались не только его враги, тут были и те, кто его любил; но даже они, страшась королевского гнева, не рискнули выйти и попрощаться с ним, пожелать доброго пути. Глядя прямо перед собой, бывший советник часто моргал глазами.

Его будущее было более чем туманно. За плечами у него осталось ни много ни мало тридцать семь лет и восемь теннеров, он давно уже перевалил тот рубеж, что принято называть «средним возрастом». Возможно, стоило попытаться получить пост советника при дворе короля Сайрена Станда, но и этот король, и его страна были совершенно не симпатичны СарториИрврашу, к тому же в Олдорандо было слишком жарко. Всегда и во всем он старался держаться подальше от своих родичей и родственников своей покойной жены в Матрассиле. Его брат давно умер. Замужняя дочь влачила с мужем убогое существование в пыльном провинциальном городке на юге близ границы с Трибриатом.

Пыльный южный городок как нельзя лучше подходил только для одной цели: там он мог укрыться от тупого человеческого муравейника и попытаться воссоздать книгу своей жизни, переписать ее заново. Но кто согласится ее напечатать теперь, когда он отлучен от власти? Кто сможет прочитать его книгу, если она не будет напечатана? Вчера в отчаянии он написал дочери и теперь собирался купить себе место на корабле, идущем на юг. Повозка весело катилась с холма под уклон. У подножия холма вместо того чтобы свернуть, как было указано, в сторону порта, повозка свернула направо и затарахтела по колдобинам узкой тенистой аллеи. Возница гнал и нахлестывал хоксни, торопился, и на повороте ступица с визгом чиркнула о стену одного из домов.

– Эй, приятель, поосторожней! Ты что, спятил – мы же едем не в ту сторону! – разгневанно крикнул СарториИрвраш, но он зря обеспокоился. Никому теперь не было до него дела.

Проследовав изъезженным проселком к скале, что грозно нависала над дорогой, повозка въехала в небольшой заброшенный дворик. Остановив экипаж, возница ловко спрыгнул с козел и, подбежав к воротам, затворил их, укрыв возок от взглядов уличных прохожих. Повернувшись к советнику, он впервые взглянул на того открыто.

– Прошу спуститься. Кое-кто хочет повидаться с вами.

Быстрым движением руки возница скинул головной убор кочевников и отвесил насмешливый поклон.

– Кто ты такой? Для чего привез меня сюда?

Молодой человек приглашающе распахнул дверцу повозки.

– Неужели вы не узнаете меня, Рашвен?

– Кто ты? Ах, Господи, это же ты, Роба, я угадал? – выдохнул советник с облегчением – закрытые ворота двора навели его было на жуткие мысли о том, что под занавес король ЯндолАнганол задумал похищение и убийство.

– Да, это я и мои хоксни, потому что скакать мне в эти дни пришлось немало. С отцом я виделся, но совсем недолго, и вообще держу свое пребывание в столице в тайне. В тайне от всех, в том числе и от самого себя. Я поклялся отомстить своему проклятому отцу, бросившему мою мать. И отомстить моей матери, которая уехала из столицы не попрощавшись со мной.

Принц подал советнику руку, и тот вышел из повозки, потом повернулся к молодому человеку и как следует рассмотрел его, с любопытством отметив, что вид у того такой же дикий, как и у мира, в котором он предпочитал обретаться. РобайдайАнганолу, молодому человеку более хрупкого и тонкого сложения, чем отец, было около двадцати лет. Его кожа прожарилась на солнце до темно-коричневого оттенка; торс покрывали красные шрамы. По лицу то и дело проносилась улыбка, быстрая и судорожная, как тик, словно он никак не мог решить, шутит он сейчас или нет.

– Где ты пропадал, Роба? Мы волновались за тебя, и твой отец больше всех.

– Вы об Орле? Совсем недавно он чуть было не поймал меня. Вы знаете, что жизнь при дворе никогда меня особенно не привлекала. Теперь, когда я столько всего повидал, дворец влечет меня еще меньше. Преступление, совершенное моим отцом, освободило меня от всех обязательств перед ним. Так что теперь я брат хоксни, спутник вечных скитальцев мади. Никогда мне не суждено стать королем, а королю никогда не суждено снова стать счастливым. Новая жизнь – вот что ждет меня впереди. Кажется, и о вас это можно сказать, Рашвен? Я очень благодарен вам, ведь это вы первый познакомили меня с пустыней. Жизнь покинула пустыню, но я никогда не покину вас. Я хочу отвести вас кой к кому, к очень важной персоне, но не к королю и не к хоксни.

– Отвести? К кому? Постой, не все так сразу!

Но Роба уже быстро куда-то шел. С сомнением оглянувшись на возок, груженный нехитрым скарбом, теперь составляющим все его достояние, СарториИрвраш все же почел за лучшее следовать за сыном короля. Догнав принца, он вступил в сумрачный зал лишь на шаг или два позади своего провожатого.

Стоящий в тени скалы дом строился с учетом своего расположения – все в нем тянулось вверх, к свету, как тянется к свету росток, пробивающийся между валунами. Поднявшись следом за стремительным Робой по шаткой деревянной лестнице на третий этаж, СарториИрвраш понял, что задыхается. Их путь лежал в единственную на этом этаже комнату. Кто-то подставил СарториИрврашу стул, и он упал на него, заходясь в кашле.

Откашливаясь, он украдкой рассмотрел присутствующих в комнате, коих было трое. Особое хрупкое телосложение, некоторая костлявость без сомнения выдавали сиборнальцев. Среди них была женщина, весьма элегантная особа, облаченная в шелковый чаргирак, северный эквивалент чарфрула, с узором из крупных перевитых белых и черных стилизованных цветов. Двое мужчин, стоящих позади своей спутницы, предпочитали держаться в тени. С первого же взгляда на сиборналку СарториИрвраш узнал в ней госпожу Денью Пашаратид, жену посла, исчезнувшего в тот день, когда Тайнц Индредд демонстрировал на дворцовом плацу фитильные ружья.

Поднявшись со стула, советник поклонился и извинился за кашель.

– Доброго вам здоровья, советник. Это все вулкан – от него у кого угодно запершит в горле.

– У меня в горле першит больше от расстройства. Кстати, госпожа, – титула меня лишили, так что можете обращаться ко мне по имени, запросто.

Слова сиборналки можно было понять как намек, но бывший советник почел за лучшее не уточнять, который именно вулкан она имела в виду. Как видно, неуверенность отразилась на лице СарториИрвраша, потому что женщина утвердительно кивнула.

– Я имею в виду вулканический взрыв на горе Растиджойник. Ветер несет пепел сюда и развеивает его над городом.

С симпатией глядя на советника, госпожа Пашаратид давала ему возможность прийти в себя после подъема по лестнице. Ее крупное лицо было простоватым. Она слыла образованной женщиной, и советник знал это, но в прежние времена по возможности избегал ее общества – ему не нравилась неприятно суровая складка ее рта.

Отдышавшись, он осмотрелся. Обои на стенах комнаты, тонкие, бумажные, от старости отслаивались. На стене висела картина, рисунок карандашом и акварелью, изображающий Харнабхар, священную гору Сиборнала. Свет из единственного окна падал на лицо Денью Пашаратид, освещая ее профиль; в окне можно было различить скалистый склон дворцового утеса поросший ползучим кустарником, – серый пепел покрывал листву. Роба сидел на полу скрестив ноги; посасывая травинку и улыбаясь себе под нос, он переводил взгляд с одного участника встречи на другого.

– Госпожа, чему обязан честью видеть вас? Я тороплюсь на корабль, отплывающий на юг, спешу удрать из этого города, пока на мою голову не свалилась какая-нибудь другая напасть, худшая, – проговорил СарториИрвраш.

Госпожа Пашаратид ответила не сразу. Заложив руки за спину, она, легко покачиваясь с пяток на носки, улыбалась советнику.

– Для начала я должна попросить у вас прощения за то, что нам пришлось доставить вас сюда столь необычным образом, но дело не терпит отлагательств, – мы хотим, чтобы вы оказали нам услугу, за которую мы щедро вас отблагодарим.

Излагая суть дела, сиборналка время от времени оборачивалась к своим молчаливым спутникам, словно за подтверждением. Сиборнальцы славились своей глубокой религиозностью, их богом был существовавший задолго до начала жизни Азоиаксик, вокруг которого жизнь теперь вращалась как вокруг оси. Служители сиборнальского посольства не ставили веру в Акханабу ни во что, расценивая ее как нечто одного уровня с суеверием. Решение короля ЯндолАнганола расторгнуть свой брак и тут же заключить другой потрясло северян до глубины души.

Все сиборнальцы – и через их посредство Азоиаксик – понимали союз между мужчиной и женщиной как взаимное согласие на всю жизнь. Любовь воспринималась как продукт воли, не как прихоть или каприз.

Выслушивая эту часть речи жены посла, СарториИрвраш машинально тихо кивал, все сильнее раздражаясь от наставительного и сентенциозного тона сиборналки, присущего всем северянам в разговорах с жителями Кампаннлата, в то же время думая о своем и прикидывая, существует ли еще возможность попасть на намеченный корабль.

Роба, который тоже мало прислушивался к речам сиборналки, подмигнул советнику и заметил:

– В этом доме посол Пашаратид встречался со своей любовницей из пригорода. Тут когда-то был знаменитый бордель – понимаете, откуда берут начало речи этой госпожи?

СарториИрвраш сердито шикнул на грубияна-принца.

Не обращая внимания на слова Робы, мадам Пашаратид объявила, что, по мнению сиборнальских кругов, только он, СарториИрвраш, единственный из всех придворных матрассильского двора, может называться разумным человеком. Слухи о том, что король обошелся с ним жестоко, дошли до них очень быстро – расправившись с королевой, монарх точно так же, если не хуже, поступил и со своей «правой рукой». Подобная несправедливость не могла оставить их, послушников Церкви Грозного Мира, равнодушными. В ближайшее время жена посла возвращается домой, в Сиборнал. Она официально уполномочена пригласить СарториИрвраша с собой и одновременно заверить, что в Аскитоше ему будет предложена хорошая правительственная должность советника и предоставлена полная свобода действий, необходимых для завершения труда его жизни.

СарториИрвраш почувствовал внутреннюю дрожь, знакомый вечный предвестник близкого крутого поворота событий. Пытаясь выиграть время, он спросил:

– Советника по каким вопросам?

О, конечно же по делам Борлиена, ведь он их непревзойденный знаток. Если советник согласен, через час он может присоединиться к мадам Пашаратид, покидающей Матрассил. В противном случае она уедет одна.

Предложение было настолько поразительным и неожиданным, что СарториИрвраш даже забыл спросить, к чему такая спешка. С трудом сохраняя спокойствие, он с благодарностью изъявил согласие.

– Вот и отлично! – воскликнула Денью Пашаратид.

Молчаливая пара позади нее продемонстрировала поразительную, почти анципитальскую способность переходить без промежуточной стадии от полнейшей неподвижности к бешеной активности. Мгновенно выскочив из комнаты на третьем этаже, они подняли шум, гам и топот на нижних этажах и лестницах, – многочисленные невидимые прислужники немедленно принялись сносить багаж вниз, во двор. Из укрытий выводили экипажи и возки, из стойл – хоксни, из кладовых выбегали грумы с упряжью. Процессия подготовилась к выезду скорее, чем обычный борлиенец успел бы натянуть пару сапог. Собравшихся в кружок отбывающих быстро благословили молитвой, и уже через мгновение повозки одна за другой выехали за ворота, оставляя совершенно пустой дом.

Направившись на север через сутолоку перенаселенного «старого города», кавалькада предусмотрительно сделала крюк, обогнув собор Страстотерпцев, и вскоре весело катила по северной дороге вдоль берега поблескивающей слева Такиссы. Роба на полном скаку улюлюкал и пел.

Несколько недель пути прошли относительно спокойно.

Преобладающим цветом первой половины путешествия был серый оттенок медленно оседающего вулканического пепла. Гора Растиджойник, источник периодического подземного ворчания, толчков и выплесков лавы, бушевала теперь вовсю.

Земли на пути несомого ветром пепла превращались в пристанище смерти. Пепел убивал деревья, покрывал поля сплошным ковром, мутил воду в потоках, местами запруживая мелкие ручьи и речушки и заставляя их разливаться. Прошедший дождь превратил пепел в вязкую корку. Птицы и насекомые гибли или спешно покидали край. Люди и фагоры торопились убраться подальше от своих ослепленных серой пеленой домов.

Сиборнальская кавалькада пересекла реку Мар, и сыплющаяся с неба напасть постепенно начала сходить на нет. А потом и вовсе исчезла. Они вступили в Мордриат – в страну-кошмар Матрассила. Окрестности, вполне мирные, не сулили тревог. Встречные дикари улыбались проезжающим из-под многослойных пестрых тюрбанов-брафиста, традиционного элемента местного одеяния.

Дабы избежать возможных неприятностей, были наняты проводники – злодейского вида, на каждом закате и восходе солнц с неизменным постоянством предававшиеся продолжительным молитвам. Вечером у костра главный проводник, Указатель Тропы, как он именовал себя, разъяснял путешественникам, каким образом по рисунку его брафиста можно узнать о перипетиях его жизни и племенном статусе. Положение Указателя было весьма высоким, чем он с удовольствием хвастал.

Мало кто слушал Указателя внимательнее СарториИрвраша.

– До чего же удивительна любовь людей к созданию рангов внутри сословий, – замечал он в конце таких рассказов своим спутникам.

– Но самое странное, что любовь эта тем более заметна, чем ближе к социальному дну стоят люди, – откликнулась госпожа Пашаратид. – В своей стране мы стараемся избегать подобных бессмысленных градаций. Вас приятно удивит то, что вы увидите по приезде в Аскитош. По моему мнению, этот город – модель сообщества будущего.

По поводу этого у СарториИрвраша были некоторые сомнения. После многолетних стычек с всегда переменчивым королем он находил в общении со строгой госпожой Пашаратид приятное умиротворение. Местность становилась все более безводной, и настроение советника улучшалось; точно так же успокаивалось и душевное смятение Робы. По ночам, когда все остальные спали, СарториИрвраш часто лежал без сна. Его старые кости, привыкшие к пуховым перинам королевского дворца, никак не могли обрести покой на тонких одеялах, брошенных на голую землю. Лежа на спине и мучаясь бессонницей, он смотрел в звездное небо, озаряемое далекими зарницами, переживая восторг, равного которому не помнил с детских лет. В душу его нисходил мир. Даже обида на короля ЯндолАнганола мало-помалу притупилась и отступила на задний план.

Погода стояла сухая; дождя не пролилось ни капли. Повозки медленно взбирались на низкие холмы и весело катились к подножию. Через несколько дней на их пути вырос торговый город Ойша. «Название скорее всего произошло от испорченного местного алонецкого, на котором «ош» попросту означает «город»», – объяснил попутчикам СарториИрвраш. Дорожные разговоры о встречных достопримечательностях помогали разогнать дорожную скуку. От какого бы искаженного слова ни происходило название города Ойша, славен он был другим: близ него Такисса встречалась со своим беспокойным притоком, Мадурой, мчащим воды с востока. Обе реки брали свое начало у подножия беспредельно высокого Никтрихка. За Ойша начиналась другая местная достопримечательность – пустыня Мадура.

В Ойша повозки пришлось оставить и пересесть на спины меринов-кайдавов. Сделку заключал сам Указатель Тропы, причем битье по рукам сопровождалось бесконечными молитвами с еще большим битьем лбами оземь. В труднопроходимой пустыне верховые кайдавы как нельзя лучше подходили в качестве средства передвижения. Спокойные рыже-бурые животные стояли посреди квадратной рыночной площади Ойша, равнодушные к сделке, сию минуту определившей их дальнейшую судьбу.