Текст книги "Лето Гелликонии"

Глава 18
Гости из глубин

Всякий подплывающий к Гравабагалинену еще издали видел деревянный дворец королевы королев МирдемИнггалы, ее последнее прибежище. Дворец стоял в полном одиночестве, заброшенный, словно забытая ребенком на прибрежном песке игрушка.

О дворце ходили легенды – там-де обитают духи, и якобы в незапамятные времена на месте ветшающей деревянной постройки стояла мощная крепость. Во время осады превосходящими силами неприятеля крепость была взята жестоким штурмом, разрушена и стерта с лица земли.

Никто не мог сказать, кто и когда сражался здесь и из-за чего вспыхнула война. Известно было лишь одно – в битве при Гравабагалинене погибло огромное количество воинов, и все они будто бы похоронены прямо на месте сражения в неглубоких, вырытых наскоро могилах. Тени павших воинов, упокоенных вдали от надлежащих земляных октав, не смогли обрести покой и с наступлением темноты бродили по земле.

И вот теперь на древней грешной земле Гравабагалинена разыгрывалась или готова была разыграться новая трагедия. Одним из главных ее событий стало прибытие во дворец короля ЯндолАнганола, пришедшего на двух кораблях с множеством придворных и фагоров, с послом Эсомбером и КараБансити, известным анатомом и астрологом.

Услышав призыв короля, королева МирдемИнггала покорно спустилась к нему по деревянной лестнице и достойно приняла известие о разводе. После официальной части принесли вино, чем был подан знак забыть о регламенте и перейти к неофициальной части. По прошествии нескольких часов после подписания грамоты о разводе посол Элам Эсомбер, посланник великого Це'Сарра, попытался проникнуть в покои королевы с намерениями, далекими от деловых или богоугоднических. Сразу же после этого – не прошло и часа – из Олдорандо пришло известие о том, что дочь тамошнего королевского дома, принцесса Симода Тал, убита. Эту печальную весть довели до сведения короля с первыми лучами Беталикса, поднявшегося из-за восточного горизонта и выжелтившего облупленные стены дворца.

Таким образом, по мере того как история неумолимо близилась к развязке, в делах людей и фагоров все более заметны становились неизбежность и воля рока, – те самые, что заставляют всех действующих лиц, даже особ великих и благороднейших с любой точки зрения, беспомощно кувыркаясь уноситься во тьму подобно кометам.

Когда король ЯндолАнганол, преисполненный бессильной ярости и потрясенный, рвал на себе волосы, взывая к незримому Акханабе, его голос звучал глухо.

– Твой слуга повергается ниц перед тобою, о Всемогущий и Единственный. Твоим произволением мои армии терпят поражение за поражением. Твоим произволением мой сын превратился в дикаря и безбожника и забыл отца. Твоей волей я развелся со своей возлюбленной женой, королевой МирдемИнггалой. Твоей волей наемный убийца направил кинжал в сердце моей невесты… Какие еще испытания ты уготовил мне?

Молю, избавь мой народ от страданий. Услышь мои молитвы, о Великий, услышь приносящего себя в жертву за свой народ.

Когда король наконец поднялся с колен и надел тунику, бледноликий АбстрогАзенат небрежно заметил:

– Говорят, наша армия ушла из Рандонана, потерпев там окончательное поражение. Но это ничего не значит, ибо нет такой цивилизованной страны, которая смогла бы одолеть варваров, с коими сражаться бесполезно, поскольку они не признают привычных законов честной войны. Но мы еще вернемся туда, не с мечом, но со словом Господним.

– Крестовые походы, викарий, удел Панновала, а не такого захудалого королевства, как наше.

Поведя под туникой истерзанными плечами, король нащупал в кармане странный прибор, часы с тройным циферблатом, полученный им в Оттассоле от КараБансити. Сейчас, как и когда-то давно, он смотрел на эту вещь только как на дурное предзнаменование, но расстаться с ней теперь не мог.

АбстрогАзенат переложил хлыст из руки в руку.

– Но хотя бы на одно мы еще способны – возблагодарить Господа за то, что родились людьми, и во все продолжение нашей жизни стараться избегать нéлюди.

С внезапной злостью ЯндолАнганол влепил викарию пощечину:

– Занимайся божьим, священник, а политику оставь мне.

Смысл недосказанного викарием отлично дошел до короля Орла. АбстрогАзенат намекал, что давно пора изгнать фагоров из пределов Борлиена.

Не запахивая на груди тунику и чувствуя, как кровь, выступившая из ран после недавнего бичевания, впитывается в холст, король быстро поднялся по темной лестнице из подземной часовни на свет, в залы деревянного дворца. Навстречу ему прыгнул довольный Юлий.

Голова короля пульсировала и раскалывалась от боли; ему начинало казаться, что он слепнет. Но верного рунта он приветствовал ласково и привычно запустил пальцы в его густой мех.

Вокруг дворца на земле лежали густые тени. Король не знал, как встречать это утро – ведь только вчера он прибыл сюда, в Гравабагалиненский дворец, в обществе посланца святейшего Це'Сарра, Элама Эсомбера, с ужасной целью – развестись с женой, королевой королев.

За минувшую ночь дворец ничуть не изменился – стены по-прежнему выглядели старыми и обветшалыми. Изменилось одно – сегодня в комнатах, прежде пустых, лежали и спали тяжелым хмельным сном вповалку мужчины. Пробивающийся снаружи солнечный свет ложился на пол крест-накрест, и идущему к двери королю казалось, что он движется внутри плетеной корзины.

Распахнув дверь, он увидел ряды анципиталов Первого Фагорского, неподвижно застывшие в торжественном строю, выпяченные длинные нижние челюсти, гордо задранные рога. «Сегодня стоило встать хотя бы ради того, чтобы увидеть вот это», – сказал себе король, и тоска, стискивающая грудь, немного ослабила хватку.

Он направился к морю, решив искупаться прежде, чем наступит жара. Издали увидев море, он почувствовал на своем лице дуновение свежего бриза, но ничто не радовало его – он просто не обращал ни на что внимания. Перед рассветом, когда король еще спал тяжким от обильных возлияний сном, его разбудили Элам Эсомбер и новый советник, КараБансити. Едва растолкав монарха, они сообщили, что его невеста-мади, на которой он собирался в скором времени жениться, пала от руки наемного убийцы.

Таковы были последние новости, и с тех пор ничего не произошло.

Какой бес подтолкнул его свалять дурака и развестись с женой? Что за туман заволок его разум? Жизнь порой преподносила такие сюрпризы, что человек, даже самый стойкий, не мог пережить их без последствий.

Он хотел поговорить с ней.

Из деликатности он решил не посылать к ней в покои слугу с запиской. Он знал, что она не захочет с ним говорить и ждет сейчас со своей малолетней дочерью, принцессой Татро, только одного – когда он уберется прочь, прихватив с собой своих солдат. Возможно, она уже узнала новость, принесенную ночью на устах пропыленных насквозь гонцов. Может быть, сию минуту она ждет смерти, уверившись, что кончина принцессы Симоды Тал – смертный приговор ей и принцессе Татро. Возможно, она, переполняемая ненавистью к нему, не может думать сейчас ни о чем, кроме мести.

Неожиданно остановившись, он быстро обернулся, словно поймал себя на недозволенной мысли. К нему торопился его новый советник, человек упитанный, а потому шагавший тяжело, так что тряслись мясистые щеки.

Бегло взглянув на КараБансити, ЯндолАнганол отвернулся. Оттассолец был вынужден забежать вперед, обогнав короля и маленького фагора, и уже там неуклюже поклониться.

Король взглянул на него непонимающе. И король и советник молчали. Не выдержав мутного взгляда короля, КараБансити опустил глаза.

– Мне не до тебя, анатом, – ступай прочь.

– Сударь, этой ночью я тоже не спал. Хочу выразить вам свои соболезнования в связи с новым постигшим вас несчастьем.

– Мне кажется, ты не понял, анатом, – у меня дурное настроение, и я готов излить его не только перед самим Всемогущим, но и перед тобой, которого всемогущим никак не назовешь, – понятно?

– Чем я прогневал вас, сударь?

Король Орел сдвинул брови и стал еще больше похож на пернатого хищника.

– Я знаю, что втайне ты замышляешь против меня недоброе. Говорят, ты хитрая бестия. Я заметил усмешку в твоих глазах, когда ты явился ко мне, чтобы объявить о смерти… сам знаешь кого.

– Принцессы-мади? Сударь, если вы не доверяете мне, то для чего тогда назначили своим советником?

Король снова повернулся к советнику спиной, явив пятна подсыхающей крови, сложившиеся на ткани туники в малопонятный узор, напоминающий какой-то старинный герб.

Поняв, что разговор окончен, КараБансити вздохнул и поплелся обратно ко дворцу. Он бездумно глядел на деревянные стены, отмечая самые большие пятна облупившейся краски. Только что ему ясно дали понять, что значит быть простым смертным, а что – королем.

Свою жизнь он проживал со вкусом, с удовольствием. Знал столько народу, что не сосчитать, и радовался своей полезности обществу. Любил жену. Был обеспеченным человеком. Но пришел король и забрал его с собой, по сути дела, помимо его воли, словно последнего раба.

Покорно приняв новую роль, он, человек чести и гордого нрава, старался исполнять свои обязанности как можно лучше. И вот теперь король заявил, что он-де тайно плетет сеть заговора против своего сюзерена. Королевской непоследовательности и неблагодарности не было предела – но, несмотря ни на что, анатом понимал: уйти от короля нет никакой возможности, остается одно – покорно следовать за ним в Олдорандо.

Сочувствие, которое он только что испытывал к переживающему серьезные жизненные неурядицы королю, исчезла без следа.

– Ваше величество, дело в том, – начал было он снова, но вдруг, глядя на спину в подсыхающих пятнах крови, испугался звука собственного голоса, собственной опрометчивости. – Это, конечно же, пустяк, но перед нашим отплытием из Оттассола вы взяли у меня одну вещицу, необычные часы с тремя циферблатами. Они до сих пор у вас?

Король даже не обернулся на голос советника.

– Здесь, у меня, в кармане туники, – ответил он.

Тогда, глубоко вздохнув, КараБансити спросил, куда более развязно, чем намеревался:

– Нельзя ли будет попросить эти часы обратно, ваше величество?

– Рановато ты решил просить меня об услугах. И это тогда, когда Борлиену грозит война со Священной Империей.

То были слова истинного Орла.

Стоя неподалеку друг от друга, оба смотрели, как Юлий роется в кустах у дворцовой стены. После краткого подготовительного обряда, свойственного его виду, рунт помочился в выкопанную ямку.

Не поворачиваясь к советнику, король неторопливой размеренной походкой двинулся к морю.

«Я просто-напросто жалкий раб», – сказал себе КараБансити.

Сорвавшись с места, рунт бросился вслед за хозяином, вдруг ускорившим шаг, да так неожиданно, что дородному анатому пришлось попотеть, чтобы догнать его. Больше о своих часах он не вспоминал. На ходу король заговорил.

– В течение моей жизни Акханаба почти всегда относился ко мне благосклонно, усыпая мой путь дарами своей доброты. У этих даров всегда оказывался более тонкий и глубокий вкус, чем было обещано и представлялось после первой пробы, – за первым днем всегда следовал день второй, за ним третий, и так без конца. Чего бы я ни пожелал, я всегда получал больше.

На своем веку я познал множество поражений и снес немало ударов судьбы, но по большому счету ничто из этого не шло вразрез с тем, что я считал своей главной мечтой. Я потерпел поражение при Косгатте – что ж, я вынес из этого урок и сделал неудачу достоянием прошлого, одержав победу там же и над тем же неприятелем.

Теперь они шли через рощу деревьев гвинг-гвинг. Не останавливаясь, король сорвал с дерева плод и жадно съел его до косточки, обливая подбородок сладким соком. Сопроводив свои слова энергичным жестом, он раздавил огрызок в кулаке.

– Сегодня я впервые взглянул на свою жизнь в совершенно новом свете. Только что мне пришло в голову, что, возможно, все обещанное и отведенное мне в жизни я, человек торопливый, уже получил сполна… Ведь, как ни крути, мне уже двадцать пять…

Слова давались королю с большим трудом.

– Может статься, это лето – мое последнее, и в следующем году, когда я тряхну ветвь фруктового дерева, к моим ногам не упадет ни одного плода. Мне больше не на кого положиться. Церковь предупреждает нас о скором пришествии лет великого голода. Ха! Акханаба похож на сиборнальца, не может думать ни о чем, кроме скорого прихода зимы.

Они шли мимо невысоких прибрежных утесов, границы между прибрежным песком и плодородной землей, приближаясь к тому месту, где королева любила совершать морские омовения.

– Скажи мне, советник, – продолжил ЯндолАнганол, внезапно меняя тон на легкомысленный, – если в твоей жизни, жизни атеиста, нет опоры – веры, – каким образом ты можешь понять мои затруднения?

КараБансити молча отвернулся, словно страшась, что цепкий взгляд короля оставит на его лице отметины. «Ну же, соберись с духом», – подстегнул он себя.

– Так что же? Отвечай, когда тебя спрашивают! Ибо терпение мое иссякло! Только что меня истязал мой дражайший викарий, и потому…

На этот раз когда остановился КараБансити, остановился и король.

– Сударь, не так давно по просьбе моего доброго друга я взял к себе в служанки одну молодую девушку. Нам с женой приходится заниматься делами многих живых, а кроме того, я провожу исследования на телах усопших; я также изучаю строение тел различных животных и фагоров, которых держу в доме в качестве слуг и охраны. Могу сказать одно – у меня большой опыт общения, но никто не доставлял мне больше хлопот, чем эта девица.

Я люблю свою жену и могу поклясться в этом. Но то, что я испытываю к нашей служанке, иначе как безумной страстью не назовешь. Она презирает меня, однако же моя страсть к ней не утихает. Я сам себя презираю, но все равно – страсть…

– Ты поимел ее?

КараБансити усмехнулся, впервые в присутствии короля его лицо прояснилось.

– Эх, сударь, я имел ее столько раз, сколько плодов гвинг-гвинг – этой прелести самого благодатного времени года и сумеречного дня – вы отведали за этот год. Сок, сударь, стекал точно так же… сок… И все это был кхмир, а не любовь, сударь, но стоило кхмиру утихнуть – хотя длиться это может и подолгу – это все лето виновато, сударь – стоило кхмиру утихнуть, я сразу же проникался отвращением к себе и больше не хотел ее видеть. Чтобы не видеть ее, я устроил так, что она больше не живет в нашем доме. Я многое о ней узнал, например то, что она пошла по стопам матери, унаследовав ее профессию, и что из-за нее убили по меньшей мере одного человека.

– Какое все это имеет отношение ко мне? – спросил король, пристально глядя на анатома.

– Сударь, по моему мнению, главной движущей силой вашей жизни была страсть, а не любовь.

Вы сказали, что Акханаба был благосклонен к вам и усыпал ваш жизненный путь дарами. Иными словами, в своей жизни вы получали все, что хотели, поступали как заблагорассудится, и теперь желаете, чтобы так продолжалось и дальше. Вы заключаете союз с анципиталами, используя их как орудие своей страсти, не ведая, что фагоры никогда не станут друзьями людей. Ничто не может заставить вас свернуть с этого пути – ничто и никто, кроме королевы королев. Она мешает вам, потому что только она одна во всем свете смогла обуздать вашу любовь, чем завоевала ваше немалое уважение. Ваша ненависть к ней объясняется одним – любовью.

Она стоит между вами и вашим кхмиром. Только она может служить для вас средоточием и того и другого. В вас, как и во мне, и в любом другом человеке, правят два начала – вот только в вас эти начала противоборствуют с гораздо большей силой, поскольку и сами вы – человек недюжинный.

И если вы предпочитаете верить в Акханабу, то советую вам взглянуть на вещи так, словно Бог путем неудач и несчастий последних дней дает вам понять, что ваша жизнь готова войти в неверную колею. Подумайте и попытайтесь выправить течение своей жизни, пока еще есть время.

Остановившись на самом утесе, король и анатом, не обращая внимания на дующий с моря сильный ветер, напряженно взглянули друг другу в лицо. Последние слова своего нового советника король выслушал молча и с большим вниманием, не шелохнувшись. Юлий валялся в густой траве неподалеку.

– Можешь посоветовать, как это сделать? Как мне исправиться?

В голосе короля слышался испуг, который мог различить даже менее наблюдательный и сведущий в психологии человек, чем КараБансити.

– Вот вам мой совет, ваше величество: во-первых, откажитесь от поездки в Олдорандо. Симода Тал мертва. У вас больше нет причин торопиться в столицу ваших извечных врагов. Говорю это как астролог – в Олдорандо вас не ждет ничего хорошего.

Чуть нахмурив брови, КараБансити придал голосу продуманную суровость, с тем чтобы его слова произвели на короля ЯндолАнганола должное впечатление.

– Ваш дворец – вот ваше королевство, тем более сейчас, когда в памяти ваших врагов еще свежа расправа с мирдопоклонниками. Возвращайтесь в Матрассил.

Ваша правоверная жена здесь, рядом с вами. Упадите перед ней на колени, попытайтесь вымолить прощение. Порвите грамоту Эсомбера у нее на глазах. Возвращайтесь к той, кого любите больше всего. Не только ваше счастье, но и ясность рассудка зависит от королевы королев. Отвергните лукавые предложения Панновала!

Часто моргая, король отвернулся к морю.

– Постарайтесь жить праведно, сударь. Довольно безумств, пусть и равных подвигам святых мира сего. Попробуйте завоевать любовь сына; я уверен, что он вернется к вам. Возьмите твердый тон с Панновалом, распустите гвардию и прогоните фагоров, живите со своей королевой как все обычные люди, светло и разумно. Откажитесь от лживого Бога, который ведет вас…

Он зашел слишком далеко.

Безмерный гнев короля наконец вырвался на волю. Чувства переполняли его уже давно, и вот наконец перед ним оказался благодатный объект для их излияния. Вихрем сорвавшись с места, он бросился на КараБансити. Похолодев от вида нечеловечески исказившегося королевского лика, КараБансити упал на землю как подкошенный, пока король не успел до него добраться. Нагнувшись над распростертым телом, король выхватил из ножен меч – анатом испустил умолящий вопль.

– Пощадите, ваше величество! Сегодня ночью я спас вашу королеву от бесчестья и надругательства.

Замерев с занесенным мечом, монарх медленно выпрямился и опустил клинок, нацелив его острие в грудь лежащему перед ним трепещущему анатому, поджимавшему колени к выступающему животу.

– Кто посмел прикоснуться к королеве, когда под одной крышей с ней находился я? Отвечай!

– Ваше величество… – голос КараБансити дрожал; его щека крепко прижималась к земле и губы тряслись, но слова прозвучали вполне отчетливо: – Вы позволили себе выпить лишнего и крепко уснули. Воспользовавшись этим, посланец Элам Эсомбер пробрался в покои королевы, чтобы обесчестить ее.

Король шумно втянул воздух сквозь зубы. Резко вложил в ножны меч. И застыл.

– Ты, простолюдин! Не тебе пытаться понять жизнь королей! Я никогда не пойду второй раз по однажды хоженой тропе. Пусть у тебя есть жизнь, целиком принадлежащая мне, но у меня есть предназначение, к которому меня ведет Всемогущий.

Ползи же восвояси, червь! Не тебе давать мне советы. Прочь с моего пути!

Однако король не сделал попытки уйти, а продолжал стоять над скорчившимся на земле анатомом. Но тут за спиной короля послышалось сопение Юлия – словно опомнившись, король повернулся и заторопился обратно к деревянному дворцу.

По его команде гвардия пришла в движение. Через час они оставляют Гравабагалинен. Им предстоит марш по суше в Олдорандо – согласно плану. Голос короля, его ледяная ярость мгновенно пробудили и дворец, встревожено зашевелившийся, словно колония улиточников, обитающих на тыльной стороне гнилого бревна, внезапно перевернутого и открытого солнцу. Отовсюду неслись голоса викариев Эсомбера, перекликавшихся друг с другом, высокие и истошные.

Звуки суеты достигли и покоев королевы. Застыв посреди своей янтарной комнаты, МирдемИнггала прислушивалась к происходящему. Ее телохранитель стоял у дверей. Мэй ТолрамКетинет вместе с несколькими другими фрейлинами сидела в маленькой комнатке-прихожей, держа на коленях принцессу Татро. Все окна на половине королевы были задернуты толстыми шторами.

МирдемИнггала была в любимом длинном платье из кисеи. Ее лицо было бледнее крыла птицы-коровы на снегу. Вдыхая и выдыхая теплый воздух, раз за разом наполняя им легкие, она прислушивалась к крикам мужчин и топоту хоксни, к ругательствам и громким командам, доносящимся снизу, и даже двинулась было к шторам; но потом, словно презирая себя за слабость, опустила руку и, резко повернувшись, возвратилась туда, где стояла. В комнате царила жара, и на бледном высоком лбу королевы выступили жемчужины пота. Лишь раз она услышала голос короля, разобрав несколько слов.

Что касается КараБансити, то, едва король ушел, анатом с трудом поднялся на ноги. Он спустился к морю, туда, где никто не мог его увидеть и где можно было успокоиться. По прошествии некоторого времени анатом начал тихонько напевать. Он опять получил свободу, хотя и остался без часов.

Изнемогая от душевной боли, король поднялся в маленькую комнату одной из скрипучих башенок дворца и запер за собой дверь на задвижку. Пыль, медленно оседающая в лучах солнца, пробивающегося сквозь ветхое кружево на окнах, казалась призрачным мельчайшим золотым песком. Здесь пахло пером, плесенью и старой соломой. На широких половицах виднелись пятна голубиного помета, но, не обращая на них внимания, король лег на спину и усилием воли погрузил себя в пáук.

Отделившись от тела, его душа стала прозрачной. Подобно крылышку мотылька, дух короля поплыл вниз, в нежную бархатистую тьму. Очень скоро все краски мира остались позади – вокруг властвовал только чернильный мрак.

Парадокс пребывания в мире забвения состоял в том, что душа могла свободно перемещаться и ориентироваться там без всякого руководства; находясь везде и всюду в своем самом долговечном пристанище, она чувствовала себя здесь так же уютно и привычно, как ребенок в укромной тьме под своим одеялом.

У души не было глаз в привычном понимании смертных. Душа «видела», но суть ее зрения заключалась в ином. Она видела дальше и глубже, сквозь обсидианово-черные слои, для нее словно пронизанные сумеречным светом, неподвижные, но словно бы текущие мимо вместе с нисходящим движением самой души. Свет исходил от субстанций, некогда бывших живыми людьми. Теперь все они возвращались к Всеобщей Прародительнице, существовавшей до сотворения мира и способной намного пережить его гибель, к Матери Всего Живого, женскому созидающему началу, к более могущественной и всевластной, чем такие боги, как Акханаба, например, – или по крайней мере совершенно независимой от них.

Целью путешествия в бездну, предпринятого душой короля Орла, была точно определенная искра света, исходящего от останков его отца, свергнутого короля.

Пятно света, некогда бывшее настоящим живым существом, королем Борлиена ВарпалАнганолом, сейчас, если вглядеться, представляло собой легкий набросок пробивающимся сквозь листву солнечным лучом на древней стене – смутно обозначенная грудная клетка, тазовые кости и прочее, но все весьма условно. Все, что осталось теперь от головы, некогда носившей на себе корону, стало небольшой бесформенной каменной глыбой с парой горящих янтарей, вкрапленных в глазницы. Ниже, прямо под этим верхним утолщением, совершенно прозрачные, струилась подобно праху субстанция останков.

– Отец, я, твой недостойный сын, пришел вымолить у тебя прощение за нанесенные тебе обиды.

Так сказала душа ЯндолАнганола, повиснув в пространстве, лишенном всяких следов воздуха.

– Дорогой сын, я рад видеть тебя здесь и всегда буду рад встрече с тобой, когда бы ты ни пришел ко мне, твоему любящему отцу, теперь принадлежащему к сонму усопших. Я не таю обид на тебя, и мне не в чем тебя упрекнуть. Ты всегда был и останешься моим возлюбленным сыном.

– Отец, я готов выслушать любые твои упреки. Более того, я готов понести самое суровое наказание, ибо теперь понимаю, насколько тяжкий грех совершил по отношению к тебе.

Паузы между фразами не поддавались измерению, поскольку речь не требовала присутствия воздуха, который нужно было бы вдыхать и выдыхать.

– Молчи, сын мой, ибо в мире мертвых, среди подобных мне, не говорят о земных грехах. Ты мой возлюбленный сын, и этого достаточно. Больше никаких слов не нужно. Все темное и тяжелое осталось в прошлом.

Когда останки говорили, из того места, где полагалось бы быть ротовому отверстию, словно бы вырывался тусклый огонь, не ярче трепетного мерцания потухающей свечи. Зарождаясь где-то в недрах грудной клетки, светящаяся дымка слов поднималась по стеблю гортани и, выплеснувшись наружу, так же неторопливо оседала, уплывая в бесконечность.

Душа короля Орла заговорила снова.

– Отец, молю, не щади меня и покарай – теперь, когда я готов принять кару – за все зло, какое я причинил тебе за свою жизнь, отчего и послужил причиной твоей смерти. Облегчи мои страдания. Бремя их невыносимо.

– На тебе нет вины, сын мой, ты виновен не больше, чем морская волна, бьющая в берег. Здесь, в этом тихом прибежище, обретенном после смерти, мне не в чем упрекнуть тебя.

– Отец, десять лет я держал тебя в заточении в дворцовой темнице. Разве можно это простить?

Ответ останков ВарпалАнганола обозначило облако, которое поднялось вокруг его головы, заблистав мельчайшими искрами.

– Сын мой, то время забыто. Годы, проведенные в заключении, я теперь вспоминаю с трудом, потому что и там я был не одинок – ты часто приходил ко мне поговорить или спросить совета. Твои появления были радостью для меня, и когда ты пребывал в нерешительности и просил совета, я с готовностью выступал в роли советчика – в меру своих возможностей, конечно.

– Там, в этой подземной тюрьме, было вовсе не весело.

– Зато тихо и покойно – и я наконец-то смог задуматься над крушением своей жизни, над ее неудачами и хорошенько приготовиться к тому, что ждало меня впереди, тут, где я теперь нахожусь.

– Отец, твое всепрощение ранит хуже самой страшной брани! Ударь меня по-отечески, чтобы горе отпустило.

Но в царстве Прародительницы прикосновение живых к усопшим было под страшным запретом. Если паче чаяния раз установленное разграничение нарушалось бы, то оба нарушителя, и душа живого и останки усопшего, вместе канули бы в небытие. Чтобы превозмочь соблазн, душа короля Орла отплыла от отцовского светового пятна и повисла во мраке.

– Если можно, утешь меня еще одним советом, отец.

– Говори, сын.

– Во-первых, прошу тебя, скажи, если можно, нет ли среди вашего братства моего блудного сына. Во время последней нашей встречи я с тревогой заметил в его лице крайнее отчаяние.

– Мы с радостью принимаем к себе любого вновь прибывающего, и твоего сына, своего внука, я буду приветствовать лично – однако сейчас он еще не закончил свои странствия по миру света.

Обдумав услышанное, душа ЯндолАнганола снова заговорила.

– Отец, ты знаешь о моем положении в мире живых лучше кого бы то ни было. Посоветуй, куда мне теперь идти, что делать? Вернуться в Матрассил? Или остаться в Гравабагалинене? А может быть, идти, как и было задумано, в Олдорандо? Что мне сделать, чтобы будущее принесло лучшие плоды?

– Куда бы ты ни направился, везде есть те, кто ждет тебя с нетерпением. Многих ты знаешь, хотя и не всех – например, в Олдорандо тебя ждет не дождется некто, о ком ты понятия пока не имеешь. Твоя судьба сейчас в руках этого человека. Отправляйся в Олдорандо.

– Спасибо, отец. Твои советы всегда помогали мне справиться с трудностями жизни. Как послушный сын, я так и поступлю.

С этими словами душа короля устремилась вверх, к свету, оставив светящиеся сонмища усопших позади, двигаясь поначалу медленно, а затем все быстрее, словно сгорая от спешки и нетерпения. Где-то, неизвестно где, гулко били барабаны. Сумрачные звездочки усопших растворились внизу, канув в лоно Всеобщей Прародительницы.

Неподвижная человеческая фигура на полу деревянной колокольни едва заметно пошевелилась. Сначала ее охватила легкая дрожь. Потом человек поднялся и сел. На бледном лице открылись глаза.

Единственным живым существо, приветствовавшим его в этом мире, был Юлий, который, заметив, что король пришел в себя и задвигался, подкрался ближе и понимающе пробормотал:

– Мой бедный король спускался к предкам.

Вместо ответа король взъерошил рунту мех на загривке, потом ласково пригладил.

– Эх, Юлий, что за штука жизнь!

Помолчав с минуту, король хлопнул маленького фагора по плечу со словами:

– Ты хороший парень. Ты не причинишь мне зла.

Услышав похвалу, рунт завертелся около своего повелителя, начал жаться к нему, и тогда король вдруг почувствовал, что в бок ему давит какой-то предмет – засунув руку в карман, он выудил оттуда часы с тройным циферблатом, которые забрал у КараБансити. Едва взглянув на часы, он немедленно ощутил безотчетную тревогу, но все равно не мог заставить себя выбросить их.

Часы эти когда-то принадлежали Биллишу, человекоподобному созданию, утверждавшему, что оно явилось из другого мира, где не властны законы Акханабы. Биллиша необходимо было изгнать из памяти (как он изгнал когда-то из памяти проклятых мирдопоклонников), поскольку Биллиш воплощал вызов всей стройной концепции веры, на которой зиждилась Священная Панновальская Империя. Иногда, вдруг с ужасом подумав о том, что его могут лишить веры, король, поразмыслив, с еще большим ужасом убеждался, что это вполне возможно – ведь лишили же его многого другого. У него больше ничего не осталось – только вера да вот этот жалкий слабый агуман.

Король испустил стон. С большим трудом он поднялся на ноги.

Через час король ЯндолАнганол уже ехал верхом на Ветре во главе своей свиты. Рядом с ним, тоже верхом, ехал посланник Элам Эсомбер. Следом за королем ехали его капитаны, за ними свита посланника, а дальше, насторожив уши и выпучив неподвижные розовые глаза, маршировали ровные ряды Первого Фагорского, следуя уже пройденным много столетий назад путем на Олдорандо, теперь под началом нового короля.

Отбытие короля из дворца в Гравабагалинене и все сопутствующие этому тревоги и переживания произвели сильное впечатление на обитателей Аверна. Когда король наконец возвратился из пáука и пришел в себя, многие незримые наблюдатели, если не подавляющее их большинство, испытали облегчение. Все они, даже самые преданные поклонницы с женской половины, не могли не признать, что лежащее на пыльном полу дворцовой башенки неподвижное тело короля, временно расставшееся с душой, пребывающей неизвестно где, – зрелище малосимпатичное.

В среде обитателей Гелликонии погружаться в пáук, или искать «утешения у предков», было делом столь же обычным, как, скажем, плевать. Сам по себе пáук не имел никакой важной религиозной подоплеки и зачастую существовал в стороне от религии. Как женщина способна зачать и выносить плод, так и душа любого обитателя Гелликонии могла покинуть свою телесную оболочку и отправиться странствовать в мире, доступном только усопшим.