Текст книги "Лето Гелликонии"

На традицию обитателей нижнего мира погружаться в пáук на Аверне смотрели как на приблизительную аналогию периодического обращения с молитвой к своему божеству. Но даже в подобном понимании пáук не укладывался в рамки расхожего представления авернских семейств о «стройной» картине мира, следствием чего стало некоторое смущение и замешательство. Сексуальные пристрастия гелликонцев ничуть не смущали авернцев: неотрывное наблюдение за «соседями снизу» давно уже превратило выставленные напоказ сексуальные сцены в обычное дело; авернцы понимали любовь и вообще любое проявление высших эмоций среди обитателей «планеты наблюдения» лишь как побочный эффект повседневной деятельности, не всегда желательный, но неизбежный и потому, когда возможно, отбрасываемый за ненадобностью; но с религией невозможно было поступить так же просто, тут возникали особые трудности.

Авернские семьи видели в религии особый вид примитивной одержимости, болезнь психики, опиум для тех, кто не решался пока смотреть правде в глаза. В ту пору, когда СарториИрвраш, известный атеист, еще состоял при дворе в Матрассиле, семьи Аверна лелеяли надежду на то, что в конце концов советник сумеет склонить короля на свою сторону, убедить его, что за именем «Акханаба» кроется великий обман, и тем самым положит начало ослаблению религии и ее падению, в результате сильно упростив дело. Авернцы не понимали и не любили пáук. На пáук взирали как на нечто, также подлежащее скорейшему устранению.

Что касается далекой Земли, там отнюдь не разделяли взгляды Аверна. На жизнь и смерть там давно уже смотрели как на нерасторжимые половины единого целого: там, где жизнь протекает достойно, смерти не боится никто. Занятия гелликонцев пáуком вызывали у землян живейший интерес. В эпоху первых передач с Гелликонии напоминающее транс состояние аборигенов рассматривалось как подобие астральной проекции, во многом схожее с медитацией. Позднее появилась более углубленная теория, утверждавшая, что люди Гелликонии наделены удивительной способностью достаточно легко перемещаться через незримую грань, отделяющую жизнь от смерти, и возвращаться обратно. Эта открывающая новое измерение способность была предоставлена гелликонцам как бы в качестве компенсации за ущербность жизни, связанную с известными особенностями протекания Великого Года. Способность к вхождению в пáук развилась эволюционным путем и по сути своей означала укрепление связи обитателей с их столь изменчивой планетой.

Именно такое понимание пáука больше всего привлекало землян. Именно в этот период земляне открыли связь между населением Земли и самой планетой, что не могло не привести к возникновению симпатии и пониманию событий на Гелликонии.

Несколько дней после отбытия короля МирдемИнггалой владела неодолимая усталость, отчего королева не поднималась с постели.

Происшествия недавнего времени лишили ее существование былого аромата. После бури цветам уже не суждено поднять головки так же высоко, как прежде. Терзаясь глубоким чувством вины оттого, что каким-то образом послужила причиной неудач своего короля, она вместе с тем жгуче ненавидела его. Даже если она действительно явилась причиной всех его неудач, то не по своей воле, ибо в ее жизни рядом с Орлом не было мгновения, когда она не думала бы, как угодить и помочь ему. Теперь же оказалось, что годы, на протяжении которых она была ему верной и любящей женой, прошли даром и забыты им, как нечто малозначительное и не заслуживающее внимания. Понимая это, она сознавала и то, что под бурлением гнева в ней все еще продолжает струиться любовь. Вот это и было по-настоящему жестоко. Сомнения короля ЯндолАнганола были понятны ей, как, может быть, никому другому в его королевстве, да и во всем мире. Узы, раз связавшие их, оставались крепкими, и оборвать их она при всем желании была не в силах.

Каждый день, помолившись, королева погружалась в пáук, чтобы поговорить с останками матери. Вернувшись в реальный мир и каждый раз вспоминая, что СарториИрвраш, воинствующий неверующий, отзывался об «утешении предков» как о зловредной форме суеверия, МирдемИнггала, сама не своя от терзающих душу сомнений, снова и снова спрашивала себя, не было ли свидание с матерью просто плодом воображения, случилось ли это на самом деле или нет, существует ли призрак действительно или порожден ее утомленным горестями рассудком, вслед за чем обычно приходили мысли о том, что же на самом деле случается после смерти и есть ли там хоть какое-то существование, отличное от того, что зарождается в голове пока еще живущих на этом свете и не ступивших на «тот» берег, откуда уже нет возврата.

Сомнения не давали ей покоя. И вместе с тем пáук (и море) был единственным ее утешением. Ее брат, ЯфералОборал, пребывал теперь в царстве теней, и каждый раз, опускаясь туда к лону Всеобщей Прародительницы, она ощущала его нисходящую на нее любовь. Ее тайные страхи, что брат пал от руки короля Орла, оказались напрасными. О том, кто был настоящим убийцей брата, она узнала довольно скоро и была благодарна судьбе за это.

Когда для ненависти к королю у нее стало одной причиной меньше, она почувствовала лишь сожаление. В море ее окружали, возможно, единственные на всем белом свете верные друзья. Но каждый раз по возвращении на берег она ощущала, что душевный покой, в котором она ступала в море, покидает ее. Она садилась в носилки, и фагоры несли ее обратно во дворец; по мере того как деревянные стены приближались, в ней росло чувство обиды. День уходил за днем, а она не становилась моложе. О своих переживаниях она не говорила даже с Мэй, от которой в последнее время отдалилась. Когда горечь овладевала ею и становилась особенно невыносимой, она требовала, чтобы ее оставили в ее покоях одну. Закрыв руками лицо, она подолгу лежала на кровати.

– Я вижу, у вас почти не осталось сил выносить долее свое изгнание – может быть, вам лучше отправиться в Панновал и умолять Це'Сарра об отмене развода? – однажды предложила ей Мэй, едва сдерживая нетерпение и раздражение.

– Если ты считаешь возможным, чтобы я бегала за королем как комнатная собачка, – отозвалась МирдемИнггала, – то я иного мнения.

Ее память обожгли воспоминания о том, как в лучшие времена эта женщина, ее первая фрейлина, по повелению короля восходила на его ложе, и король наслаждался одновременно ими обеими, как распоследними продажными девками, обе они обязаны были ублажать его. Ни она, ни ее фрейлина ни разу не вспоминали об этом вслух – но случившееся когда-то лежало меж ними осязаемо, как лезвие меча.

Желая обрести умного и приятного собеседника, королева уговорила КараБансити остаться во дворце на несколько дней, которые уже растянулись в неделю. Анатом просил отпустить его, напоминая, что дома, в Оттассоле, его ждет жена. В ответ королева просила его остаться с ней еще на денек-другой. КараБансити просил извинить его и отпустить, но, будучи человеком сметливым, понимал, что даже на вежливые просьбы королевы непозволительно отвечать отказом. Каждый день они вдвоем гуляли по пляжу; иногда им навстречу попадалось небольшое стадо косуль. Обязанная следовать за своей госпожой Мэй неохотно плелась позади.

По прошествии недели и двух дней со дня отъезда короля ЯндолАнганола, посланника Эсомбера и их свиты из Гравабагалинена королева МирдемИнггала сидела в своих покоях перед открытым окном, задумчиво глядя на узкую прибрежную полоску своих владений. Внезапно дверь с треском распахнулась и вбежала дочь королевы, принцесса ТатроманАдала, о чем-то радостно и возбужденно крича и весело приветствуя мать.

Татро была на полдороге от двери к креслу матери, когда взгляд МирдемИнггалы, брошенный из-под спутанных волос и исполненный небывалой злобы, пригвоздил девочку к месту.

– Мама? Можно мне с тобой поиграть?

На мгновение королева увидела перед собой лицо короля-мужа – настолько были похожи дочь и отец. Что еще принесет с собой отравленная кровь Анганолов – новые беды в будущем? Королева злобно прикрикнула на Татро:

– Пошла вон, маленькая ведьма!

Изумление, обида, злость, потрясение, испуг – все это мгновенно пронеслось по лицу девочки. Она покраснела, черты ее словно бы набрякли и расплылись, и она залилась слезами.

Не в силах терпеть душераздирающие звуки, королева королев вскочила на ноги и босиком бросилась к ребенку. Рывком развернув девочку лицом к дверям, она крепко схватила ее за плечи и, вытолкав в коридор, с силой захлопнула за ней дверь. Потом силы вдруг оставили королеву, она прислонилась спиной к стене, прижала руки к лицу и разрыдалась.

Выплакавшись, королева почувствовала себя лучше. Разыскав девочку, она попросила у нее прощения и приласкала ее. Усталость в ней сменилась бодростью. Набросив мантию из сатара, королева спустилась вниз и вышла на воздух. Немедленно были доставлены ее носилки с золоченым троном и балдахином, защищающим ее от полуденного гравабагалиненского солнца, припекающего немилосердно. Послушные фагоры с отпиленными рогами осторожно подняли носилки и двинулись к морю. Вместе с ними в путь пустились мажордом СкафБар, принцесса Татро с нянькой и служанка няньки с игрушками принцессы и ее веселыми книжками.

Вскоре участникам маленькой процессии – а королеве с возвышения ее трона чуть раньше – открылось море. В этот час никто из придворных не сопровождал их. Фреир был благосклонен к купальщикам и светил вполсилы, заслоняясь вершиной скалистого утеса, слабосильный же Беталикс сиял в зените.

Ленивые волны, новенькие и отливающие глянцем, словно в первый день сотворения мира, одна за другой накатывали на берег, лишь на короткий миг являя пенные курчавые гребешки. Неподалеку от берега, на камнях острова Линен, маняще шумел прибой. От недавнего ливня ассатасси не осталось и следа, о них можно было забыть до будущего года.

Спустившись с носилок, МирдемИнггала некоторое время постояла на песке, оглядываясь по сторонам и любуясь природой. Четверка анципиталов неподвижно застыла по бокам от трона. Принцесса Татро уже подняла суету и крик, приказав нянькам и служанкам строить для нее «самый что ни на есть крепкий песчаный дворец» и сама принявшись за постройку, недовольная неловкостью подчиненных, в общем всячески репетируя роль, которую ей уже довольно скоро предстояло играть в жизни, эдакое «пианиссимо-грандиссимо». Быстрым, свободным и решительным движением королева освободилась от платья. Свет солнц обласкал ее умащенное благовониями тело.

– Подожди меня, мама! – крикнула Татро.

– Я ненадолго, – ответила дочери королева и, бегом добравшись до воды, ринулась в манящие волны.

Едва оказавшись в прозрачной соленой воде, рожденное на суше создание мгновенно словно бы обернулось рыбой с длинным раздвоенным хвостовым плавником, такой же гибкой, как рожденные в море существа, и почти такой же быстрой. Сильно разгребая воду руками и волной изгибая тело, королева проплыла мимо темной массы рифа Линен и остановилась, только когда бухточка осталась далеко позади. Побережье, вид на которое открылся слева, поворачивало к морю, создавая вместе со скалой Линен ощущение относительной укромности. Королева МирдемИнггала призывно крикнула. Почти тотчас вокруг нее появились дельфины – добрые друзья, с кем ей никогда не надоедало разговаривать.

Ее призывом был сладкий и манящий запах женщины. Достаточно был выпустить в воду капельку мочи, как серебристые тени немедленно принимались кружить около нее, быстро сужая круги, подплывая все ближе и ближе и замедляя свой бег настолько, чтобы она могла, как только ей того захочется, надежно опереться на спины двух своих приятелей, устроившись словно на золоченом троне.

Такой чести удостаивались не все морские обитатели – только избранные осмеливались подплывать к королеве. Всего ее приближенных насчитывалось двадцать один. За пределами этого круга оставались многочисленные придворные, не менее шестидесяти пяти голов. Лишь в редких случаях придворным наружного круга разрешалось присоединиться к кругу внутреннему и приблизиться к ней. Свою свиту, плавающую за пределами внешнего круга придворных, МирдемИнггала даже не бралась пересчитать. Возможно, их было около тысячи трехсот сорока пяти, а то и больше. Там были матери и дети, а также молодые самцы, все составляющие один косяк – как догадывалась МирдемИнггала.

По большому наружному кругу стаю все время стерегла от возможной опасности особая охрана. Королева королев своими глазами видела этих стражей всего считанные разы и, всякий раз испытывая от соседства с ними растерянность, вместе с тем понимала, что сторожей должно быть не меньше, чем дельфинов в основном косяке. В морских глубинах таились враги дельфинов – очевидно, ужасные и внушающие страх, коль из-за них принимались постоянные меры предосторожности. В обязанности сторожей входило охранять двор и молодняк косяка и немедленно оповещать всех при первых признаках приближения опасности.

Своим водоплавающим друзьям королева МирдемИнггала доверяла больше, чем спутникам-людям; но, как и в любых взаимоотношениях между живыми существами, что-то приходилось скрывать, о чем-то умалчивать. И как королева не могла поделиться с дельфинами своими переживаниями на суше, так и они скрывали от нее нечто пребывающее в глубинах, что-то темное, находящееся за пределами ее понимания. Не понимая сути тайны морских обитателей, она вместе с тем ощущала исходящую от этой тайны суровую музыку, не обещающую пощады.

Ближний круг придворных обращался к ней на своем музыкальном напевном языке. Раздающийся близ ее рук писк дельфинов был мелодичен и приятен для слуха – главный смысл сказанного ими был ей доступен, ибо вне всякого сомнения она была принята как королева не только на суше, но и на море. Так говорили ей ее приближенные, но откуда-то из морских далей доносились и другие голоса, незнакомые и наполненные чрезвычайной озадаченностью и болезненным сомнением.

– Кому принадлежит этот голос, друзья мои, мои верные подданные?

В ответ дельфины поднимали улыбающиеся морды и целовали ее плечи. Каждого из ближайших придворных она знала в лицо и давно уже наградила их именами.

Что-то беспокоило хвостатых созданий. Расслабившись, королева попыталась окружить себя ореолом спокойного понимания и уверенности, распространившихся в воде с выделениями ее желез, как чуть раньше – струйка мочи. Вместе с дельфинами она погрузилась в глубину, к холодным водяным слоям. Подданные кружили около нее, изредка благодарно касаясь ее своей нежной кожей.

Втайне она надеялась хоть краем глаза увидеть, как внизу, на глубине, промелькнет тень темного чудовища, подлинного хозяина неведомых глубин. Никогда прежде она не видела в воде под собой ничего подобного, возможно потому, что ей ни разу еще не приходилось проводить здесь, в Гравабагалинене, столько времени, никогда раньше ее не отправляли сюда в изгнание. На сей раз она не сомневалась, что увидит желаемое, судя по повадкам ее друзей, приближающееся с запада.

Дельфины предупредили ее о приближении поры «полета смерти» ассатасси. Они пытались предупредить ее и на этот раз, хотя и не могли точно указать срок пришествия беды, поскольку не обладали свойственным для человека чувством времени, хотя одно они ясно дали понять королеве – нечто надвигалось на берег, медленно, но неудержимо, и ждать его появления оставалось недолго. Ее тело трепетало в предчувствии небывалого. На каждое ее движение хвостатые друзья королевы откликались ответной музыкой.

Понимая, чтó манит ее в глубины, дельфины тем не менее решительно вынесли ее наверх, к свету.

Вдохнув воздух, королева осмотрелась по сторонам, всюду находя только спокойную и умиротворенную гладь моря с плавными рядами волн. Слуги принесли ее к мелкому месту на краю обрывистого основания скалы Линен, оставив среди зарослей морской травы, колеблющихся под напором набегающего на камень и отступающего течения. Под ногами у нее был мягкий гладкий песок. Оставив свою госпожу, дельфины отплыли на несколько футов в море. Выстроившись многочисленными рядами, ее морские придворные застыли в ожидании, все как один повернувшись рылами к западу.

За рядами ближайших придворных плавали сторожа и часовые, коих при большой скученности было столько, что море, насколько хватал глаз, казалось черным от блестящих тел, зачастую прижатых друг к другу. Никогда прежде королева не видела всего косяка сразу, никогда даже не подозревала, как он огромен, как много в нем дельфинов. Огромное скопище испускало звук необычайной слаженности, который из-за огромного количества участников понять королева не могла, ибо это превышало человеческие способности.

Она снова нырнула, чтобы осмотреться под водой, потом опять высунула голову на поверхность – свита последовала за ней. МирдемИнггала могла оставаться под водой от трех до четырех минут, но ее друзьям, дельфинам, так же как и ей, нужно было иногда делать вдох.

Королева оглянулась на берег. До берега было далеко. «Когда-нибудь, в один прекрасный день, эти великолепные создания, единственные, кому я могу доверять и кого люблю, унесут меня на своих спинах от человечества. И тогда я изменюсь, стану другой». Она не могла сказать, были ли эти ее мысли о смерти или о чем-то ином.

На далеком пляже суетились фигурки людей. Кто-то махал ей чем-то белым, развевающимся. Первое, о чем королева подумала с негодованием: «Уж не мое ли это платье?» Если так, ситуация на берегу была действительно критической. Она устыдилась и вспомнила о малышке-принцессе.

Внезапное понимание стеснило ей грудь. Несколькими короткими фразами объяснив кругу приближенных, что она уходит, королева поплыла к берегу. Ее спутники устремились туда же, по-прежнему полные жизни, расположившись перед ней строем, по форме напоминавшим наконечник стрелы, благодаря чему вода перед ней словно расступалась и плыть становилось значительно легче.

Оказалось, что ее платье в полной неприкосновенности лежало на троне, охраняемое фагорами, как обычно ссутулившими плечи и не ведающими эмоций. Одна из служанок, не сумев докричаться до королевы, скинула собственное одеяние и махала им. Едва королева появилась из воды, прислужница быстро оделась, испытывая неловкость от того, что все так запросто могут сравнить ее тело с великолепием королевского.

– На горизонте парус! – крикнула матери Татро, довольная тем, что первая успела сообщить новость. – Корабль, он идет сюда!

Уже с прибрежного утеса МирдемИнггала рассмотрела корабль в принесенную СкафБаром подзорную трубу. К тому времени, когда поднесли трубу, к первому парусу, видному уже вполне четко, на западном горизонте прибавились два других пятнышка, различимых еще смутно, но определенно также означающих паруса.

Вернув подзорную трубу СкафБару, КараБансити потер глаза тяжелой ладонью.

– Ваше величество, мне кажется, что самый ближний к берегу корабль не борлиенский.

– А чей же?

– Подождем еще полчаса, тогда можно будет сказать наверняка.

– Какой же вы упрямец, – вспылила королева. – Если вы что-то заметили, скажите и мне. Откуда этот корабль? Вам удалось прочитать знаки на его парусах?

– Мадам, мне показалось, что я вижу «Великое Колесо Харнабхара», но этого не может быть, сиборнальские корабли никогда не заходят так далеко от своих берегов.

Королева выхватила трубу из руки анатома.

– Конечно же это сиборнальский корабль – и преогромный. Что ему может быть нужно в этих водах?

Прежде чем ответить, анатом с мрачным видом сложил руки на груди.

– Плохо, что во дворце совсем нет гарнизона. Будем надеяться, что этот корабль держит курс на Оттассол, а сюда решил заглянуть за какой-нибудь пустяковой надобностью, с добрыми намерениями.

– Меня предупреждали – мои друзья, – едва слышно проговорила королева.

День мало-помалу клонился к закату. Корабли приближались еще медленнее, чем опускались за горизонт солнца. Во дворце поднялся переполох. Из сараев добыли несколько бочек смолы и откатили их к берегу над маленькой бухтой, где сиборнальский корабль предположительно должен был бросить якорь, если в его намерения действительно входило посещение Гравабагалинена. Если намерения команды окажутся враждебными, то бочонки можно будет поджечь и вылить смолу на берег, чтобы защититься хотя бы этим.

К вечеру стало душно. Теперь рисунок на парусе можно было различить даже невооруженным глазом. Беталикс уже коснулся горизонта и зажег вокруг себя концентрические кольца вечерней зари. Слуги и придворные без конца вбегали и выбегали из дверей дворца. Фреир тоже добрался до граничной черты и утонул за ней в таких же нимбических кругах, как ранее его сосед по небосклону. Сумерки запаздывали, и паруса в море словно светились: команда подняла их, чтобы не упустить ветер.

Сгустилась тьма, и на небе одна за другой зажглись звезды. Ночной червь сиял ярче других, затеняя тускло светящийся ниже Шрам королевы. Во дворце никто не спал. Отчаяние, смешанное с надеждой, гнало усталость и сон; беззащитным обитателям дворца не на что было уповать, только на удачу.

Приказав завесить окна в своих покоях, королева ждала прибытия кораблей сидя в кресле. Рядом с ней на столе мерцали свечи из белого китового жира. Вино в высоком, толстом стеклянном бокале, налитое для королевы рабом и охлажденное лордриардрийским льдом, стояло нетронутое, в пронизывающем свете свечей отбрасывая на стол трепетные блики. В ожидании своей участи королева неотрывно смотрела в стену прямо перед собой, словно вычитывая там незримые для других знаки судьбы.

В дверь тихонько вошел грум и попросил позволения сообщить последнюю новость.

– Госпожа, с берега доносится звон цепей. Они отдают якорь.

Королева велела привести КараБансити, и они вместе направились к берегу, где в засаде ждали несколько мужчин и фагоров, готовых по первому знаку из дворца поджечь смолу. Факел уже горел наготове. Решительно взяв в руку факел, королева принялась спускаться по извилистой тропинке к морю. Подойдя к пенящимся волнам, с шипением набегающим на берег, она с факелом в руке смело вошла в воду. Ее платье мгновенно намокло, но она не заметила этого, целиком сосредоточив внимание на пятне света, приближающемся к ее огню. Лишь оказавшись в воде, она почувствовала, что ее друзья нежно целуют ей ноги.

Постепенно сквозь шелест прибоя стал все яснее доноситься скрип весел.

Декорацией к сцене на море служила деревянная неясная громада корабля с подвязанными к реям парусами, закрывающая собой полнеба. Королева уже различала на веслах голых по пояс мужчин, дружно напрягающих могучие спины. На носу лодки стояли двое, один с лампой в руках – к несчастью, свет заливал их лица, делая неразличимыми черты.

– Кто посмел бросить якорь у этих берегов? – спросила королева у подплывающих.

Ответом ей был голос, исполненный несказанного восторга, трепещущий от предчувствия, срывающийся:

– МирдемИнггала, королева королев, вы ли это?

– Кто говорит со мной? – снова спросила она. Но она уже узнала этот голос, узнала прежде, чем ответ донесся к ней над волнами.

– Ваш генерал, госпожа, Ханра ТолрамКетинет.

Генерал спрыгнул в воду и вброд двинулся к берегу. Королева подняла руку, предупреждая тех, кто затаился на утесе, что поджигать бочонки рано. Оказавшись перед ней, генерал пал на одно колено и взял для поцелуя руку, украшенную кольцом с блестящим голубым камнем. Другая рука королевы легла ему на голову, ибо это было ей нужно, чтобы успокоиться. По сторонам от них полукругом стояли фагоры-стражники, личная охрана королевы. Тупые морды двурогих были едва различимы во тьме.

Следующим на берегу, кому пришла пора удивляться, стал КараБансити. Сделав несколько шагов навстречу вышедшему из лодки человеку, он заключил его в объятия. Перед ним был его друг и учитель СарториИрвраш.

– Я думал, ты бежал в Димариам – у меня были причины подозревать это. Я снова ошибся.

– Ты редко ошибаешься, но на этот раз промахнулся на целый материк, – отозвался СарториИрвраш. – С недавних пор я путешествую вокруг света. А что делаешь здесь ты?

– Я прибыл сюда с королем, но потом тот, вспылив, оставил меня. ЯндолАнганол решил испытать меня на твоем прежнем посту, и едва я открыл рот, как он чуть было не зарубил меня. Госпожа бывшая королева попросила меня ненадолго остаться, и я согласился, не в силах отказать ее милости. Несчастной женщине тут невесело, и я развлекал ее, как мог.

Тут КараБансити оглянулся на королеву, а вслед за ним и СарториИрвраш – ссыльная, не выказывая и следа грусти, во все глаза глядела на генерала ТолрамКетинета.

– Что слышно о принце Робе, ее сыне? – спросил СарториИрвраш. – Он не подавал о себе вестей?

– Вести о нем доходят, но где он сейчас и чем намерен заняться в будущем, не знает никто, – КараБансити нахмурился. – Несколько недель назад он был у меня в Оттассоле, как раз после полета ассатасси. Он пробыл в моем доме, в том, что в порту, всего два дня, но и за это короткое время успел надолго оставить там память о себе. Я склоняюсь к мысли, что он действительно спятил… – анатом хотел сказать больше, но передумал. – С королевой о нем лучше не говорить.

Пока на берегу шел оживленный разговор, лодка совершила еще один рейс к «Жрецу», чтобы забрать на берег Оди Джесератабхар и лейтенанта Ланстатета. Когда лодка во второй раз ткнулась в берег и гребцы вытянули ее достаточно высоко, чтобы ее не смыл самый высокий прилив, вновь прибывшие и встречающие вместе отправились во дворец, возглавляемые королевой и ТолрамКетинетом. Уже стояла глубокая ночь, но в окнах дворца горел свет, и их там ждали.

СарториИрвраш в самых напыщенных выражениях представил Оди Джесератабхар КараБансити. Анатом отвечал подчеркнуто холодно, дав понять, что сиборнальский адмирал на борлиенской земле не самая долгожданная гостья.

– Я понимаю ваши чувства, – неопределенно отозвалась Оди. Госпожа адмирал была бледна, ее лицо очень осунулось, губы от переживаний последних дней посерели, а волосы висели спутанными прядями.

Для нежданных гостей накрыли импровизированный ужин, перед началом которого генерал наконец встретился со своей сестрой Мэй и заключил ее в объятия.

– Ох, Ханра, что с нами со всеми будет? – спросила брата Мэй. – Увези меня обратно в Матрассил.

– Теперь все будет хорошо, – уверенно ответил генерал.

Судя по лицу Мэй, она не верила брату. Она мечтала только освободиться от королевы – ей совсем не хотелось получить ту в свояченицы.

На ужин была подана рыба, а после оленина под соусом гвинг-гвинг. Выпили все вино, оставленное свитой короля. В вино слуги обильно кололи лучший лордриардрийский лед. За ужином генерал ТолрамКетинет рассказал присутствующим о злоключениях Второй армии в джунглях Рандонана. Время от времени он, желая получить подтверждение своим словам, поворачивался к лейтенанту Ланстатету, занявшему за столом место рядом с сестрой генерала. Рассказ предназначался в основном королеве, но та, казалось, совсем не слушала. МирдемИнггала едва притронулась к пище и во все время ужина почти не отрывала от стола прикрытых пушистыми ресницами глаз.

Когда с ужином было наконец покончено, королева, взяв с каминной полки подсвечник, сказала:

– Ночь уже перевалила за половину. Я покажу дорогим гостям их комнаты. В отличие от моих предыдущих посетителей, вам я по-настоящему рада.

Солдат и лейтенанта Ланстатета устроили на заднем дворе. СарториИрврашу и Оди отвели спальню по соседству с покоями королевы. К ним немедленно послали рабыню, которая должна была помочь Оди раздеться и позаботиться о ее ране.

Когда все были устроены, МирдемИнггала и ТолрамКетинет остались одни в просторном, гулком обеденном зале.

– Вы, наверное, устали, – сказал генерал королеве, когда они начали подниматься по лестнице на верхний этаж. Королева ничего не ответила. Поднимаясь по ступеням впереди генерала, она пошатывалась не от усталости, а от охватившего ее волнения.

В коридоре второго этажа на окнах стучали незатворенные ставни, их раскачивал свежий ночной ветерок, подсвеченный сиянием ложной зари. Во дворцовых башенках ворковали голуби. Быстро, искоса взглянув на генерала, королева сказала:

– У меня нет больше мужа, у вас не было и нет жены. Я уже не королева, пусть меня и продолжают так называть. С тех пор как я прибыла сюда, я забыла, что значит быть женщиной. Вам, генерал, предстоит узнать, что я такое, прежде чем эта ночь умрет.

Распахнув дверь своей опочивальни, королева жестом предложила ТолрамКетинету войти туда первым.

Тот замер в нерешительности:

– Всемогущего ради…

– Всемогущий может только то, что в его силах. Я отринула веру, как сброшу сейчас это платье.

Генерал вошел в опочивальню, и королева, одним движением освободив завязки на шее, распахнула платье, явив взору взволнованного воина чудесную грудь, с сосками, обведенными широкими коричневыми кругами. Выдохнув имя королевы, генерал закрыл дверь.

Сделав над собой усилие, она отдалась ему.

Они не спали до самого рассвета, жадно используя то, что осталось от ночи. ТолрамКетинет сжимал в объятиях королеву, и его плоть была внутри ее.

Таким был ответ на письмо королевы, отданное ею ледяному капитану, – ответ, наконец нашедший ее.

Следующий день принес с собой тревоги, забытые за радостью ночной встречи. Сиборнальские корабли, «Союз» и «Добрая надежда», готовились бросить якорь в бухте Гравабагалинен, которую некому было защищать. Небольшой флотилией предводительствовал Пашаратид.

Положение было критическим и требовалось торопиться, но Мэй удалось уговорить брата уделить ей полчаса для приватного разговора; пока она рассказывала ему о своей несчастной жизни в Гравабагалинене, генерал заснул. От злости Мэй выплеснула на брата стакан воды, и генерал мигом проснулся и вскочил со стула, рассерженный и недоумевающий. Пошатываясь после бессонной ночи, он торопливо вышел из дворца и бросился на берег, где его уже ждала королева. МирдемИнггала стояла на краю обрыва в обществе КараБансити и одной из пожилых служанок. Все не отрываясь смотрели в море.

Солнца стояли по разные стороны небосклона, а черные курчавые тучи наползали на них, отчего казалось, будто светила пылают особенно ярко, словно из последних сил. В этом яростном свете паруса сиборнальцев блестели как кварцевые.

«Союз» был уже близко, тогда как «Доброй надежде» оставался добрый час хода до берега; эмблема на туго надутых парусах была отчетливо видна стоящим на берегу. Вышедший вперед «Союз» убрал часть парусов, чтобы дождаться своего спутника и войти в бухту вместе с ним.

Борлиенские воины под командой Ланстатета уже вовсю трудились, выгружая с борта «Жреца» снаряжение и оружие.