Текст книги "Гимназистка. Под тенью белой лисы"

Глава 23

Владимир Викентьевич появился к обеду. Я как раз вернулась домой, а Полина споро накрывала на стол, пытаясь вызвать меня на разговор, когда раздался звонок в дверь. Целитель пришел один, Фаина Алексеевна меня своим посещением не удостоила. Не думаю, что ее не интересовала намечавшаяся беседа, но княгиня наверняка полагала, что при ней я не буду столь открыта, как без нее, а Звягинцев непременно все расскажет, как он это делал раньше. Все или почти все… Я очень надеялась на «почти», потому что сегодня мне придется очень многое открыть Владимиру Викентьевичу.

При виде целителя, неуверенно застывшего на пороге гостиной, сразу вспомнилось мирное время, что я прожила в его доме, на глаза сами по себе навернулись слезы, и я бросилась на шею гостю, хотя вид у него был не располагающий к нежностям: наверняка собирался высказать все, что думал о моем побеге.

– Ох, Елизавета Дмитриевна, что вы? – ошарашенно выдохнул он, тем не менее тоже меня обнимая. – Будет вам, все уже благополучно завершилось.

Я же никак не могла остановиться. Из меня словно вытащили стержень, позволяющий держаться, и слезы полились бурным потоком. Пусть целитель не был для меня опорой, но сейчас казался именно ею, тем более что отталкивать он не стал, напротив: что-то успокаивающе забормотал и даже по голове погладил, словно я была маленькой девочкой, нуждающейся в утешении. Наконец я пришла в себя в достаточной степени, чтобы перестать реветь, в последний раз шмыгнула носом и вытерла слезы.

– Простите меня, Владимир Викентьевич. У вас наверняка были из-за меня неприятности.

– Да какие неприятности, Елизавета Дмитриевна? – Он успокаивающе поцеловал меня в лоб. – Переволновался я за вас, конечно, это да. Вы же даже деньги не взяли, хотя прекрасно знали, где они лежат.

Только тут я спохватилась и поставила полог от прослушивания, иначе разговор до самого последнего слова станет достоянием княгини: если не расскажет целитель, то Полина точно донесет. Я ее не видела, но чувствовала, что она стоит у приоткрытой двери и жадно ловит каждое слово.

– Не могла же я вас ограбить?

– Полноте, Елизавета Дмитриевна, я же вам сам предлагал, – укоризненно напомнил Звягинцев. – Не прямо, конечно, чтобы в случае чего иметь возможность маневра перед Фаиной Алексеевной.

– А так вам и маневрировать не пришлось.

Целитель в ответ лишь улыбнулся, но как-то так, что даже сомнений не осталось: пришлось, еще как пришлось, чтобы Фаина Алексеевна не узнала лишнего.

– Владимир Викентьевич, да что же вы стоите? – спохватилась я. – Садитесь же. Пообедаете со мной?

– Да боги с вами, Елизавета Дмитриевна, какой обед? Вы же меня не для этого вызвали из Ильинска?

– Может, я по вам соскучилась? Вы для меня столько сделали, Владимир Викентьевич, что я этого никогда не забуду.

– Я тоже к вам привязался, Елизавета Дмитриевна, – неожиданно серьезно ответил целитель. – Но лучше, чтобы это осталось между нами. Наши слабости делают нас очень уязвимыми, знаете ли.

– Мы не будем сообщать это Рысьиным, – предложила я. – А знать, что есть кто-то, готовый тебя поддержать, – это бесценно. И это знание не ослабляет, а делает сильнее.

Плетение от прослушивания я развеяла и попросила Полину подать приборы для гостя. Звягинцев опять было запротестовал, но я сказала, что без обеда он от меня все равно не уйдет, да и нельзя вести серьезные разговоры на пустой желудок, так что пришлось ему смириться и усесться за стол.

– Так зачем вы просили меня приехать, Елизавета Дмитриевна? – спросил он, уже взявшись за ложку.

Полина, застывшая у стола, аж подалась ко мне, словно хотела спросить то же самое, но воспитание не позволяло. Хотя зачем ей спрашивать? Главное, услышать ответ.

– Полина, вы можете идти, – намекнула я. – Дальше мы справимся сами.

– Но моя обязанность…

– Если что-то понадобится, мы вас позовем, – оборвала я ее.

Полина обиженно поджала губы и вышла. Но далеко не ушла: мне не надо было даже включать частичную трансформацию, чтобы чувствовать, что она стоит за неплотно закрытой дверью и ловит каждый звук в этой комнате. Полог тишины я выплетала даже с некоторым злорадством, представляя, как она отчитывается Рысьиной: «Промолчали весь обед, как есть промолчали» – и преданно смотрит хозяйке в глаза, а та вовсю бесится.

– Смотрю, обложили вас со всех сторон, Елизавета Дмитриевна, – заметил Звягинцев. – Фаина Алексеевна без присмотра не оставляет.

– Это вы еще про Волкова не знаете, – хмуро ответила я. – Он тоже пытается загнать в угол.

– И как? Удается? – заинтересовался целитель, не сводя с меня взгляда и одновременно пытаясь отдать должное Полининому супу. – Насколько мне помнится, Фаина Алексеевна выдала ему карт-бланш в отношении вас и обратно не отзывала. Правда, она со мной особенно не откровенничает…

– Некоторых успехов Волков достиг, – неохотно признала я. – Но рыси маневреннее. Даже ваша любимая Фаина Алексеевна гордо заявляет, что что-то там пообещала Волкову, лишь когда было неизвестно, где я, а сейчас между ними договоренностей нет.

– Вы в это верите, Елизавета Дмитриевна? – приподнял брови Звягинцев.

– Вне зависимости от того, верю я или нет, Владимир Викентьевич, Фаина Алексеевна всегда будет говорить то, что ей выгодно. И поступать так же. Верить ей – себя не уважать.

– Именно, – кивнул целитель.

Грустно так кивнул, опустил глаза в тарелку и начал усиленно дегустировать суп. Суп действительно был вкусным, я даже пожалела, что Мефодию Всеславовичу не достанется. Пусть тот постоянно твердил, что человеческая еда ему не очень-то и нужна, но хорошо поесть любил. И надо признать, это шло ему на пользу: за последнее время домовой не то чтобы округлился, но выглядел довольно плотным и уверенным в своих силах. Судя по всему, у местных домовых он был отнюдь не на побегушках, а в самом настоящем авторитете. И сейчас, возможно, он не показывался не потому, что не хотел, чтобы его видел мой гость, а потому, что попросту отсутствовал в доме.

– Так о чем вы хотели со мной проконсультироваться, Елизавета Дмитриевна?

Дверь едва заметно качнулась, и я не выдержала: встала и демонстративно ее захлопнула. Слышать Полина все равно ничего не слышала, но разрешать подглядывать ей тоже нельзя: мало ли что углядит.

– Мне нужна библиотека моего деда, Станислава Андреевича Седых, – безо всяких экивоков сообщила я. – Я уверена, что она у вас, Владимир Викентьевич.

Звягинцев разом потерял аппетит, отложил ложку и прокашлялся:

– Откуда такая уверенность, Елизавета Дмитриевна?

– Записки Седых не могли исчезнуть бесследно, – пожала я плечами. – Вы были дружны, и вы логично посчитали, что его дочери бумаги Станислава Андреевича не нужны. В лучшем случае она бы их отправила в чулан, в худшем – старьевщику или на растопку. Поэтому оставили их у себя, чтобы сберечь. Разве я не права?

Я по максимуму смягчила свои слова и не обвинила целителя в присвоении записей. В конце концов, я была уверена, что он действовал из лучших побуждений и уж точно не собирался присвоить себе чужие труды.

– Правы, Елизавета Дмитриевна, – вздохнул он. – Ольга Станиславовна не смогла бы понять важность исследований собственного отца и по причине слабого уровня магии, и по причине общей ограниченности. Но вы-то почему решили, что сможете разобраться? Ваше стремление выучиться на целителя похвально, но ваш нынешний уровень, уж простите, Елизавета Дмитриевна, – это даже не уровень студента-первокурсника. Вы не подумайте, что я вас хочу оскорбить, но Станислав Андреевич вел серьезные исследования, для понимания которых нужны определенные знания.

– А для повторения его методики? Обычного механического повторения? – спросила я. – Меня интересует конкретная методика по вживлению артефактов.

– А для повторения, Елизавета Дмитриевна, – с видимым раздражением ответил Звягинцев, – нужен уровень не менее трехсот пятидесяти единиц. Ваш дед был уникальным специалистом. Многое, что ему было доступно, не повторит более слабый или хуже подготовленный целитель, понимаете? По большому счету эти записи бесполезны для большинства одаренных.

– Потому что не могут быть ими использованы, так, Владимир Викентьевич?

– Именно, Елизавета Дмитриевна. А в некоторых руках они еще могут быть и опасны.

Он сурово на меня посмотрел, вздернув голову так, что острый клин бородки направился на меня, как оружие нападения. Да, он признал, что искомые бумаги у него, но не считал себя ни виноватым, ни обязанным вернуть чужое. Наверное, за это время сроднился с библиотекой моего деда и начал считать ее своей.

– Но это в некотором роде мое наследство, – напомнила я. – Наследство, которое я смогу использовать – если не сразу, так после обучения точно.

Звягинцев воззрился на меня так, словно я была сошедшей с небес богиней. Или откуда они здесь сходят – к стыду своему, я так и не удосужилась узнать, где обитают боги, когда не отвечают на молитвы своих последователей.

– Вы хотите сказать, что ваш уровень выше трехсот пятидесяти? – охрипшим голосом уточнил он.

– Именно так, Владимир Викентьевич, – ответила я, размышляя, что об истинном уровне, пожалуй, ему сообщать не стоит, а то еще потеряет сознание от избытка чувств.

– Боги мои, Елизавета Дмитриевна, – воодушевился он, – из вас же получится прекрасный целитель. – Он даже привстал на стуле, комкая салфетку.

– Может получиться, – остудила я его пыл. – Я сейчас даже не о том, что Фаина Алексеевна сделает все, чтобы не дать мне учиться. А о том, что мне срочно нужно расстаться с артефактом, иначе возможны серьезные неприятности. Артефакт во мне.

– В в-вас? – заикаясь, повторил Звягинцев. – Станислав поместил его в вас? Он сошел с ума. Это же опасно.

– Возможно, на тот момент не было выбора, – предположила я. – Требовалось срочно спрятать, а маленькая девочка – это то, где будут искать артефакт в последнюю очередь.

– Но вы уверены, Елизавета Дмитриевна? – Звягинцев все-таки вскочил с места и подошел ко мне. – Я не вижу ни малейших следов вмешательства.

Он запустил какое-то диагностическое плетение, наверняка рассчитывая обнаружить хоть что-то.

– При вживлении по методике Седых на уровне ауры ничего не видно, – напомнила я. – Это мне рассказал Тимофеев, когда речь зашла о том, чем именно уникальна методика моего деда. Вот тогда я и поняла, где артефакт.

– Но почему вы так в этом уверены? Это слишком серьезное и вредное вмешательство. Как ни изолируй, артефакт все равно влиял бы на вас. Я не думаю, что Станислав стал бы такое делать со своей внучкой.

Звягинцев даже головой потряс от возмущения. Считал ли он Седых настоящим героем без страха и упрека? Или был уверен, что потенциальный вред от таких манипуляций куда выше сомнительной потенциальной пользы?

– У Волкова есть неопровержимые доказательства того, что артефакт находился при мне, пока я добиралась сюда из Ильинска. При мне постоянно находилась только я.

– И какие, позвольте полюбопытствовать, доказательства у Волкова? – довольно скептически спросил Звягинцев. – Я бы, Елизавета Дмитриевна, верил ему ничуть не больше, чем Фаине Алексеевне. А может, даже меньше, поскольку для княгини на первом месте стоят интересы клана, а для штабс-капитана – его собственные.

– Я это прекрасно понимаю. И тем не менее все факты полностью укладываются только в одну схему.

– Какие именно факты, Елизавета Дмитриевна?

– Извините, Владимир Викентьевич, я вам и без того сказала уже слишком много такого, чего я не хотела бы доносить до Рысьиных, – постаралась я как можно сильнее смягчить отказ если не словами, то интонацией. – В любом случае проверить мы сможем, только когда используем методику Седых, не так ли?

– Так, Елизавета Дмитриевна, – неохотно согласился Звягинцев. – И вы правы, мне придется многое рассказать Фаине Алексеевне. О чем-то я попытаюсь умолчать, но на прямой вопрос вынужден буду ответить.

Это его «вынужден» подчеркнуло еще раз отношение к своему пребыванию в клане. Возможно, будь у него выбор, Рысьины недосчитались бы одного целителя?

– Боюсь, может возникнуть еще одна проблема. Если Фаина Алексеевна узнает, что вам нужны записи деда, она потребует их себе, потому что решит, что указание на артефакт там. Ценности клана Фаина Алексеевна из рук не выпустит, а вы ей, Елизавета Дмитриевна, как кость поперек горла стоите, облегчать вам жизнь она не будет.

– Тогда, Владимир Викентьевич, не посоветуете ли чего-нибудь против плохих снов с участием Темного бога? Он требует вернуть артефакт и говорит, что у нас с ним договор, что я была отправлена сюда для того, чтобы вернуть ему его собственность. Этого будет достаточно для Фаины Алексеевны, чтобы она вас не допрашивала далее?

Я говорила с легкой улыбкой и даже не упомянула о попытке захватить теперь уже мое тело, пусть на время, достаточное для возвращения артефакта, но все же попытке. Но Звягинцев на удивление даже не улыбнулся, хотя уточнил:

– Это шутка?

– Нет, это действительно так, – вздохнула я. – Хотя у меня есть идеи, как закрыть этот клятый договор, не отдавая артефакта. Вернуть Львовым, – пояснила на вопросительный взгляд. – Формально они тоже владельцы. По праву победителя.

А еще у меня был договор с Ли Си Цыном, который грозил серьезными проблемами при появлении артефакта в руках. Еще одно использование телепорта я могу и не пережить. Чует мое сердце, придется все же Борису Павловичу выбираться в Царсколевск, несмотря на все его проблемы с передвижениями. Только как бы это до него донести? Разве что через Песцова, которому пора бы завершить свое заточение и прогуляться где-нибудь в университете: здесь такие замечательные аллеи, присыпанные белейшим снегом…

– Может сработать, – согласился Звягинцев. Он прикрыл глаза руками и некоторое время стоял так, покачиваясь и о чем-то размышляя. – Проблема в том, Елизавета Дмитриевна, что я очень ограничен в действиях. Сложно действовать так, чтобы вам не навредить. Слишком много власти у Фаины Алексеевна надо мной и вами, понимаете?

– Понимаю. Но принять не могу. Почему вы не уйдете от Рысьиных?

– Голубушка, я же связан клятвой.

– Любую клятву можно обойти. Или почти любую. Вашу же наверняка тоже можно обойти?

– Можно. Я могу выйти, вступив в другой клан. Но не будет ли это хуже, Елизавета Дмитриевна?

Я аж дышать перестала, сразу сообразив, что может получиться.

– А если это будет мой клан, Владимир Викентьевич? – осторожно спросила я. – Я вас ограничивать не буду, но при этом мы освободимся от власти Рысьиной.

Звягинцев рассмеялся:

– Елизавета Дмитриевна, голубушка, я бы с радостью, но все не так просто. Вы, наверное, не знаете, что создать свой клан вы можете только при уровне силы больше пятисот единиц.

Пришлось раскрыть карты хотя бы частично:

– Почему же, знаю. И кроме того, знаю, что нужны еще двое либо с магией, либо со способностью к обороту. И вот этого третьего нам пока не хватает. Но у меня есть идеи, кого можно заинтересовать.

Целитель молча открывал и закрывал рот, пытаясь осмыслить то, что я ему только что сказала. Наконец решил принять мои возможности как данность, не уточняя детали, и перешел к обсуждению насущных вопросов.

– Хомяковы не пойдут, – убежденно сказал он. – Они имеют слишком хорошие позиции для того, чтобы идти под кого-то. Да и что вы им можете предложить? В качестве невестки вы бы их устроили, но как глава клана – никогда. Петр Аркадьевич довольно амбициозен и ни под кого не прогнется.

Прогибать Петра Аркадьевича я не собиралась, впрочем, как и кого-нибудь другого. А вот сделать так, чтобы сотрудничество оказалось взаимовыгодным, – это было в моих силах.

– Я говорю не про Хомяковых.

Я загадочно улыбнулась, хотя уверенности у меня не было ни на грош. Но если истерия в газетах продолжится и Соболева потеряет статус невесты, тогда появляется один весьма интересный вариант. И этот вариант – не Львов.

Глава 24

План был почти продуман, оставались мелкие детали, требующие доработки и уточнения. Конечно, его основой была библиотека моего деда, но Владимир Викентьевич обещал ее доставить как можно скорее и помочь разобраться. Оставалось надеяться, что Фаина Алексеевна не выудит из него больше, чем мы планировали открыть. Но здесь я уж никак не могла повлиять, да и Владимир Викентьевич был куда опытней в общении с главой клана, чем я. Поманеврирует, поманеврирует да и вывернет, куда нужно. Я в него верю. За столько лет должен был научиться. Я проводила Звягинцева до проходной университета и поцеловала на прощание, а он еще раз пообещал не задерживаться и ушел бодрой походкой человека, у которого появилась серьезная цель.

На улице было замечательно. Легкий морозец бодрил, а не заставлял кутаться в меха, при одном взгляде на которые меня начинал мучить вопрос: нужно ли будет возвращать их Рысьиным? Впрочем, все это было не столь важно, да и гулять ради удовольствия мне пока рано.

Вернувшись в лабораторию, я наткнулась на странный взгляд Тимофеева, но ни я не успела его спросить, ни он не успел мне ничего сказать, поскольку практически сразу в лабораторию ввалилась Полина Аркадьевна. Интересно, ее соболиная шубка – это намек на то, как она относится к клану, в который входит Тимофеев? Но поздоровалась она вежливо и вовсе не пыталась выразительно игнорировать заведующего лабораторией, так что, наверное, в данном случае одежда ничего не значила. Да и не может же приличная девушка носить шубки из морских свинок? Подозреваю, что они не очень теплые…

– Лиза, ты должна помочь, – обрушилась она на меня, как горная лавина на ничего не подозревающего лыжника. – Мы подруги, значит, обязаны помогать друг другу.

– Сделаю все, что в моих силах, – осторожно ответила я.

А силы мои не так велики. Даже Поленька должна понимать, что не смогу вручить ей Волкова, аккуратно упакованного в подарочную коробочку, перевязанную синей ленточкой, пусть даже это не противоречит моим собственным желаниям.

– Папа́, то есть Аркадий Владимирович Свиньин-Морской, хочет заказать вам артефакты, – как само собой разумеющееся заявила Поленька. – То есть не для себя, конечно, для армии.

– Нам – это кому? Рысьиным? – опешила я.

– Разумеется, нет, – удивленно ответила моя новоявленная подруга. – Когда это Рысьины стали сильны в артефактах? Что ты, Лиза, разве я бы могла с такой ерундой тебя побеспокоить?

Предположение, что Полина Аркадьевна откуда-то прознала про методику Седых, не выдерживало никакой критики, тем более что вживляться могли и чужие артефакты, то есть необходимости заказывать их именно у меня точно не было. К тому же я отнюдь не мастер-артефактор, а если вдруг стану, то это случится не скоро.

– Тогда я определенно тебя не понимаю, – твердо ответила я. – Кому «нам» ты хочешь заказать артефакты?

– Так вашей же лаборатории, – уверенно заявила Поленька.

– Право слово, я не знаю, занимается ли наша лаборатория заказами, но если и занимается, то с таким вопросом следует обращаться к Филиппу Георгиевичу, а не ко мне.

– Не занимается, – отметил Тимофеев.

Не то чтобы он прислушивался к разговору, но не слышать, когда говорит Свиньина-Морская, можно, только используя полог тишины, что посчиталось бы невежливым.

– Но вы же делаете артефакты, – развернулась к заведующему лабораторией всем туловищем Полина Аркадьевна, считая меня теперь то ли опорной стеной, то ли моральной поддержкой, но я сразу же попыталась знаками дать понять Тимофееву, что не имею никакого отношения к высказанной идее.

– Мы не столько делаем, сколько изобретаем новые, тестируем в разных условиях и с разными способами применения, – пояснил Тимофеев. – У нас изготовление не поставлено на поток, понимаете, Полина Аркадьевна?

– Так нам поток и не нужен. Папа хочет с вами договориться о разработке, – гордо ответила Поленька. – Елизавета Дмитриевна поддерживает эту идею. Имейте в виду, только благодаря ей у вас появилась такая уникальная возможность.

Я сделала круглые глаза и отчаянно замотала головой, показывая, что не имею никакого отношения к Поленькиной инициативе.

– А почему Аркадий Владимирович не обратился непосредственно ко мне?

– Папа́ просил меня разузнать для начала, поскольку Лиза у вас работает, а мы с ней дружны, и она должна мне помочь вас уговорить. Но так как вы уже согласны, то я скажу папеньке, чтобы прислал вам бумаги. – Она отвернулась от опешившего Тимофеева и звонко чмокнула в щеку ничего не подозревающую меня. – Лиза, была рада тебя увидеть. Встретимся вечером на занятиях.

– Но занятие по контролю было вчера, а сегодня по тонким плетениям, – напомнила я.

На этих занятиях Свиньиной-Морской нечего было делать точно так же, как и на занятиях по контролю, но на вторых она могла хотя бы что-то делать. Точнее, изображать.

– Вот именно, мне ни в коем случае нельзя пропускать, – заявила Полина Аркадьевна и столь же стремительно покинула лабораторию, сколь в нее ворвалась. Только подол шубки хлестнул по косяку, и вот уже мы опять вдвоем с Тимофеевым.

– Но я же не соглашался, – ошарашенно выдохнул он. – Боги мои, Елизавета Дмитриевна, что это было?

– Полина Аркадьевна Свиньина-Морская, – любезно пояснила я, словно у меня спрашивали именно об этом. – Но для меня ее появление неожиданность в такой же степени, как и для вас.

– Как вас угораздило с ней подружиться, Елизавета Дмитриевна?

– Познакомиться, – поправила я, чтобы сильно не падать в глазах заведующего лабораторией. – На курсах по контролю над магией.

– Зачем они ей? – удивился Тимофеев. – У нее же нет магии.

– Она рассчитывает, что к моменту, когда магия появится, контроль уже будет.

– С чего бы магии у нее вдруг появиться? – недоверчиво спросил Тимофеев. – У них в роду никого одаренных нет, если мне память не изменяет.

Я только руками развела. Выверты Полининой логики для меня оставались точно такой же загадкой, как и для всех остальных.

– Н-да… – протянул Тимофеев. – Втравили вы меня, Елизавета Дмитриевна, в неприятности.

– Почему я? Вы сами могли резко отказать Полине Аркадьевне в выражениях, не допускающих двойного толкования. А то она именно ваш вопрос приняла за согласие, знаете ли.

– Да разве я про это? – махнул Тимофеев рукой. – Положим, пришлет мне бумаги Свиньин-Морской, я укажу на невозможность выполнения, и все. Или, если финансирование покажется достойным, а цели интересными, подпишу договор. Я про Соболевых.

– С Соболевыми я вообще дел не имела, – ответила я, чувствуя, как неприятно начало подсасывать под ложечкой. Вряд ли князь разузнал, что я была у него в гостях, а это значит, что пакость пришла со стороны Софьи Данииловны.

– С ними не имели, – согласился Тимофеев, – а вот с его императорским высочеством…

– С ним я тоже дел не имела, не имею и иметь не буду, – резко ответила я, чтобы тут же поправиться: – По возможности.

Артефакт-то, как ни крути, придется возвращать Львовым, для этого с кем-то придется контактировать, а с цесаревичем у меня практически налажены отношения. Дружеские, разумеется.

– Видите ли, Елизавета Дмитриевна, – невозмутимо продолжил Тимофеев, – в газетах продолжается истерия по поводу Соболевых. Причем не ограничиваются промахами князя, как самыми мелкими, так и достаточно серьезными. Но особенно сильно проходятся по Соне, то есть Софье Данииловне. Все идет к тому, что помолвка, и без того висевшая на волоске, в ближайшее время будет разорвана.

– Софья Данииловна сделала для этого все возможное, – заметила я. – Конечно, ей удобно обвинять меня в случившемся, точнее, даже не в случившемся, а в подозреваемом. Ведь помолвку до сих пор не расторгли. Может, и не расторгнут. Попугают да и оставят.

Тимофеев вздохнул. Тяжело так вздохнул, что я заподозрила: его вздоха хватит и на мои проблемы, которые со вчерашнего дня чуть-чуть подросли. Правда, всей глубины моих проблем заведующий лабораторией не знал, но ему хватило и видимой верхушки айсберга.

– Увы, Елизавета Дмитриевна, почти не приходится сомневаться, что расторгнут.

– В любом случае это меня не касается. Единственное, что касается в отношении императорской семьи, – обещание Михаила Александровича похлопотать за меня и за поручика Хомякова.

– Вы его здесь видите? – скептически спросил Тимофеев.

– Его императорскому высочеству нет необходимости здесь находиться, чтобы хлопотать за нас.

– Я о поручике, – фыркнул Тимофеев то ли насмешливо, то ли раздраженно. – Если бы все было так, как хотелось бы вам представить, он уже был бы здесь. А вместо этого мы видим травлю нынешней невесты цесаревича и восхваление вас. И что из этого следует?

– Что? – нервно уточнила я.

– Что Львовы рассматривают именно вас в качестве замены Софье Данииловне.

– Глупость какая, Филипп Георгиевич! – возмутилась я. – Вы же понимаете, что моим согласием они не заручатся.

Усмешка Тимофеева мне не понравилась.

– Им достаточно согласия Фаины Алексеевны.

– Неужели Львовым нужен скандал на свадьбе? – удивилась я.

– А скандала не будет. Думаете, Фаина Алексеевна не найдет убедительных доводов?

Поскольку Рысьина до сих пор в отношении меня убедительных доводов не находила, я ответила лишь скептической усмешкой. Того, что реально могло бы послужить рычагом давления, она не знает, а все эти «Ты обязана», «Это твой долг перед кланом» и тому подобное на меня не действуют. Впрочем, Тимофеев наверняка не в курсе этаких тонкостей наших с бабушкой взаимоотношений.

– Львовы же должны устраивать новые смотрины по правилам, так? И выбирать цесаревич будет из тех девиц, кого пришлют кланы, так?

– Так, – недовольно согласился Тимофеев. – Но что это для вас меняет?

– Ничего, ведь меня там не будет.

Я победно улыбнулась, но Тимофеев мою улыбку не поддержал:

– Будете, Елизавета Дмитриевна, как есть будете. А меня Соболевы съедят за то, что вы в моей лаборатории. Вот не хотелось бы мне это говорить и уж тем более так поступать, но, боюсь, не получится у нас с вами дальнейшей совместной работы.

Чего-то такого я ждала, поэтому даже не расстроилась.

– Вы настолько от них зависите?

– Увы, Елизавета Дмитриевна, – с явным смущением сказал Тимофеев. – Пока князь, конечно, приказа такого не отдал, но я знаю Соболевых слишком давно, чтобы рассчитывать, что они посмотрят сквозь пальцы на ваше нахождение в моей лаборатории.

– Филипп Георгиевич, миленький, а вам-то какая выгода от того, что вы входите в клан Соболевых? – коварно спросила я. – Может, они Аню отправят на следующие смотрины?

– Экая вы лиса, Елизавета Дмитриевна, – покрутил головой Тимофеев. – Вы же понимаете, что не отправят. Скорее, опять Соболевых будет представлять Софья Данииловна.

Он чувствовал себя виноватым передо мной, возможно, поэтому не пресекал столь личные вопросы, как непременно сделал бы это при других обстоятельствах. Но и я спрашивала не просто так.

– И которой второго шанса никто не даст, – безжалостно предположила я. – Не для того ее хотят лишить статуса невесты, чтобы опять взять на то же место. В то время как у вашей дочери этот шанс вполне мог бы появиться.

– Елизавета Дмитриевна, нас с вами все равно никто не спросит, – чуть раздраженно ответил Тимофеев.

– Я вас сейчас как раз спрашиваю, хотите ли вы, чтобы у Ани появился этот шанс? Учтите, вопрос отнюдь не праздный, я действительно могу дать этот шанс.

Тимофеев задумался. Подошел и уставился так, словно собирался прочитать мысли прямо внутри моей головы.

– Положим, хочу, – наконец осторожно ответил он. – Но каким образом вы можете отправить вместо себя мою дочь? Артефактные обманки не пройдут, да и не пойдет Аня на обман в таком деле.

Пожалуй, симпатия дочери к цесаревичу не осталась незамеченной отцом. Впрочем, это было понятно сразу. Я выруливала к цели разговора и начинала волноваться: если мои расчеты оказывались неверны, я ставлю под удар сам план.

– Бог с вами, Филипп Георгиевич, о каких обманках вы говорите? – оскорбилась я. – Неужели вы думаете, что ваша дочь недостойна быть невестой цесаревича? Красивая, хорошо воспитанная, образованная барышня с магией – да она идеальная принцесса.

Мои слова Тимофееву польстили, но настороженность из его глаз никуда не делась:

– Возможно, Елизавета Дмитриевна, вы правы. Но я пока не вижу возможности для Ани, ни единой.

– Я правильно понимаю, что одну невесту может предложить любой клан, даже самый маленький и слабый?

– Правильно понимаете, Елизавета Дмитриевна, но ни Соболевы, ни Рысьины слабыми кланами не считаются.

– Я хочу выйти из клана Рысьиных, – бухнула я сразу. – И единственная возможность для меня – основать собственный клан. Как вы знаете, для основания клана нужны трое, я предлагаю вам быть третьим и обещаю, что место на отборе от нашего клана будет за Аней.

– Боги мои, что вы такое говорите, Елизавета Дмитриевна?

Тимофеев попятился и грузно осел на табуретку. Та лишь скрипнула, наверняка рассчитанная и не на такой вес.

– Разумеется, я не могу дать никаких гарантий, что Михаил Александрович выберет именно вашу дочь, но что она там будет – обещаю.

– Елизавета Дмитриевна, но вам же семнадцать, – как-то даже жалобно сказал Тимофеев. – И вы собираетесь стать главой клана?

– Я не собираюсь, меня вынуждают, – вздохнула я. – Это разные вещи. А что касается возраста, так я же непременно стану старше. Возраст, знаете ли, такая непостоянная категория…

Если разберусь с договором и проблемами с артефактами. Но для демонстрации неуверенности в своих силах сейчас совершенно неподходящее время.

– Но вам же семнадцать, – повторил Тимофеев. – И я вам должен буду подчиняться?

– Вот еще выдумали, Филипп Георгиевич, – фыркнула я. – Зачем мне нужны подчиненные? Скорее, я с вами буду советоваться. В конце концов, вы правы: я действительно слишком юна и многого не знаю.

– А кто третий? – неожиданно спросил Тимофеев.

– Извините, но, пока вы не дали согласия, на этот вопрос я не отвечу.

– Вопрос вовсе не праздный, – возразил он. – Мне нужно понять, насколько реально ваше предложение. Я так понимаю, что про требование уровня силы к главе клана вы знаете и ему соответствуете?

Я кивнула. Если все получится, все равно будет известно, что уровень у меня никак не ниже пятисот, такое в секрете не удержишь. Тимофеев удивленно покрутил головой, но расспросы продолжил:

– Вы хотя бы можете ответить: третий – маг или оборотень? И не будет ли у нас из-за него проблем с армией?

Это он так неэлегантно намекает на Хомякова?

– Третий – маг, взрослый, очень взрослый и искусный в своей профессии. Думаю, вы с ним найдете общий язык. С армией проблем никаких не будет, если только вы не согласитесь на предложение господина Свиньина-Морского, а оно окажется с душком. Но к моему клану это не будет иметь отношения.

– Я могу подумать? – внезапно спросил Тимофеев. – Ваше предложение, оно столь неожиданно…