Текст книги "Гимназистка. Под тенью белой лисы"

Глава 36

Филипп Георгиевич никак не стал комментировать неудачу, за что я была ему чрезвычайно признательна. Оттого, что кто-то назовет следователя продажной сволочью или Ольгу Александровну мстительной непорядочной женщиной, не изменится ровным счетом ничего. Да и не факт, что он не думал, что пойди Николай навстречу желаниям великой княжны, ничего бы с поручиком не случилось. Люди-то разные бывают, и пределы допустимого у них тоже отличаются. Опускать руки я не собиралась, но и предпринимать что-нибудь без разговора с Хомяковыми тоже. Следовало успокоиться и обдумать планы.

Сначала мы вернулись домой – проверить Ли Си Цына. Лис продолжал умиротворенно дрыхнуть, выглядя при этом детской игрушкой. Вот что значит глаза закрыты! Владимир Викентьевич сидел рядом с кроватью и читал книгу, но при нашем появлении подскочил и сказал:

– Не вижу радости на ваших лицах. Безрезультатно сходили?

Я вздохнула:

– Отрицательный результат – тоже результат, Владимир Викентьевич. Теперь понятно, что сверху спустили приказ утопить Николая. Но они не знают, на что я способна, если меня разозлить.

– А вы не злитесь, Елизавета Дмитриевна, – спокойно сказал Владимир Викентьевич. – Скорее всего, вам придется торговаться со Львовыми, а делать это лучше с холодной головой.

– Торговаться? – переспросил Тимофеев. – Торговля предполагает что-то, что должно заинтересовать Львовых настолько, чтобы они отказались от своих претензий…

Фразу он не закончил, но намек на то, почему он вступил в мой клан, прозвучал. Следовало ему дать понять, что договоренности я нарушать не буду.

– Владимир Викентьевич прав, у нас есть предмет, за который можно попытаться выкупить Николая.

– Что за предмет? – подозрительно уточнил Тимофеев.

– Я думаю, лучше, чтобы это оставалось нашим с Владимиром Викентьевичем секретом, чтобы в случае чего вы всегда могли сказать, что ничего не знаете.

Тимофеев покрутил головой:

– Умеете вы притягивать проблемы, Елизавета Дмитриевна.

– Уверяю вас, не по своей воле, – ответила я и сразу перевела разговор: – Владимир Викентьевич, как Ли Си Цын?

– Пациент спит и, судя по всему, проспит еще долго, – бодро отрапортовал целитель. – Никаких неожиданностей не предвидится, а если будут, так я рядом, так что вы можете спокойно идти по делам.

– Вы будете все время при нем сидеть? – удивилась я.

– Несолидно и нерационально, – поддержал меня Тимофеев. – Сиделку нужно нанять.

– Разве что временно… – задумался Владимир Викентьевич. – Да и не стоит. Господин Ли Си Цын не в критическом состоянии, а в исцеляющем сне. Ненадолго меня и горничная подменить может. Сиделка, конечно, нужна, но она уже есть. Агата Михайловна дорабатывает в Ильинске и приезжает, мы с ней договорились. Очень опытная палатная сестра, и работать с ней одно удовольствие. Столько лет, столько лет…

Трудно сказать, относилась ли последняя фраза Владимира Викентьевича к сроку совместной работы или к возрасту медсестры, которой лет было действительно немало. Агату Михайловну я помнила. В этом мире я ее увидела первой. А уже потом пришел Владимир Викентьевич, который сейчас, смотрю, старательно подбирает персонал в собственную лечебницу.

Тем временем Тимофеев окутал блаженно дрыхнущего лиса зеленоватым плетением, судя по всему, сканирующим, удовлетворенно кивнул и сказал:

– Мне тоже кажется, Владимир Викентьевич, что ваш гость должен прийти в себя к обеду, максимум к ужину. Да, состояние его таково, что не требует постоянного присмотра, вы можете с ним не сидеть.

– Мне все равно пока здесь сидеть больше негде, Филипп Георгиевич, – отмахнулся Звягинцев. – Я бы, может, прогулялся по городу, решил пару возникших проблем, но пациента надолго не оставить.

– И телефона нет, – вспомнила я. – Насколько дорого его провести в дом?

– Здесь-то телефон наверняка был, – заметил Тимофеев. – Так что речь пойдет о подключении. Я узнаю. А то несолидно: дом главы клана, почти лечебница – и без телефона.

– Буду признателен, Филипп Георгиевич, – кивнул Владимир Викентьевич. – Как ни крути, телефон нам понадобится, так почему не сейчас?

Отправились мы в университет, где Тимофеев развил бурную деятельность, созваниваясь с кем-то и договариваясь о том, что нам телефон проведут в ближайшее время, и даже о чем-то договорился, что его привело в столь хорошее расположение духа, что он потер руки, подхватил пару пробирок и почти пропел:

– Ну что, Елизавета Дмитриевна, поработаем? Вы хотели посмотреть, как действует этот артефакт? Вот сейчас и посмотрите.

Я отложила так и не дочитанный учебник Седых, набросила лабораторный халат и почти его застегнула, как в помещение ворвалась румяная с мороза Свиньина-Морская. Не лаборатория, а проходной двор какой-то! Нужно предложить Тимофееву двери запирать, что ли…

– Добрый день! – столь громко дала она о себе знать с порога, что зазвенели пробирки. Или это Тимофеев их чуть не уронил от неожиданности? – Лиза, вы совсем забыли о занятиях. Это недопустимо. Вчера преподаватель спрашивал, где вы. И что я должна была ему отвечать?

Еще бы не спрашивал. Наверняка понадеялся, что я буду отвлекающим фактором и ему не придется помогать Свиньиной-Морской развивать несуществующую магию.

– Лиза, мы платили деньги, – тем временем продолжала Полина Аркадьевна, не дожидаясь моего ответа. – А если мы платили деньги, то нам должны дать знания за все уплаченное, правда, Филипп Георгиевич?

– Разумеется, – с готовностью подтвердил он. – Но Елизавета Дмитриевна вчера была очень занята.

– Так не занимайте ее более необходимого, – возмутилась Полина Аркадьевна. – А то взяли моду нагружать слабых барышень. И вообще, если она вчера переработала, ей сегодня необходим свободный день, чтобы пройтись по магазинам и успокоить нервы.

Она мощной приливной волной надвигалась на Тимофеева, который инстинктивно отступал, явно опасаясь быть затопленным Поленькиными эмоциями. Пришлось бросить спасательный круг:

– Я вчера была занята собственными делами. Мы, знаете ли, клан образовали.

– Боги мои, а чем вам Рысьины не угодили? – изумилась Полина, сразу полностью потеряв интерес к заведующему лабораторией. – Я бы еще поняла, перейди вы в другой сильный клан. К тем же Волковым, например. Но организовывать свой? У вас же наверняка нет денег.

– У нас есть идеи, как эти деньги получить.

– Идеи? – фыркнула Поленька. – Идеи ничего не стоят, если за ними нет денег. Нет, положительно, Лиза, вы поторопились с образованием своего клана. Возможно, Рысьины вас ущемляли, но есть же более прогрессивные. Наш, например.

Хватка у нее была даже не волчья – бульдожья. Оставалось удивляться, как только штабс-капитану удается от нее пока сбегать. Именно пока: я была уверена, что в конце концов Поленька добычу загонит и припрет в углу. Очень уж у нее развиты охотничьи навыки. Даже интересно, почему ее цель не цесаревич: ею движет любовь к Волкову или понимание, что к трону ее вряд ли допустят?

Не успела я подумать про Михаила Александровича, как он тоже возник на пороге лаборатории. И если Полину Аркадьевну выдавало цоканье каблучков в коридоре, которое я слышала, но, увы, не придала ему значения, то Львов двигался обманчиво тихо. Или просто Свиньина-Морская настолько нас отвлекла, что мы ничегошеньки, кроме нее, не замечали? Да и сама она, похоже, никого, кроме себя, не слышала, потому что продолжала увлеченно тараторить:

– Я уверена, папенька непременно пойдет вам навстречу, если я его об этом попрошу. Думаю, он даже согласится принять не только вас, но и всех из вашего клана.

– Не высоко ли замахнулись, уважаемая? – холодно спросил Львов, который прошел уже почти до середины комнаты.

Поленька резко развернулась и столь же резко присела в сложном реверансе, повторить который я бы ни за что не смогла, поэтому и пытаться не стала. Но тишина в лаборатории возникла такая, что захотелось ее немедленно разбить.

– Добрый день, ваше императорское высочество. Наша лаборатория находится под вашим патронажем?

– Интересное предположение, – милостиво кивнул он. – Работа артефакторов, несомненно, заслуживает пристального внимания и помощи нашей семьи, но я к вам прибыл совершенно по другому делу.

Пока он говорил, Свиньина-Морская бочком по стеночке двигалась к выходу. Телохранители цесаревича, в этот раз вошедшие с ним в лабораторию, только молча раздвинулись в стороны, пропуская ее. Каблучки дробно застучали, звук удалялся столь быстро, словно Поленька не бежала, а летела.

– Почему она вас так боится? – Я настолько удивилась, что даже забыла о титуловании, но вовремя спохватилась и добавила: – Ваше императорское высочество.

– Детская травма, – недовольно ответил Львов. – Лет десять назад мы с отцом совершали поездку по стране, ну и… Не люблю вспоминать эту историю, поскольку показал недостаточное владение своим зверем. Но у нее такая аппетитная морская свинка, между прочим, размером значительно крупнее нормы, на такую даже львам охотиться не зазорно.

Он дернул ухом и тяжело вздохнул, очевидно переживая прошлую неудачу: то ли представительскую, то ли охотничью.

– Отобрали? – невольно посочувствовала я.

– В последний момент, прямо из зубов вытащили, – согласился он. – Иначе мог бы случиться конфуз.

– Вот почему ее отцу такие преференции дали! – оживился Тимофеев. – Ой, простите, ваше императорское высочество.

– Прощаю, – вальяжно ответил он. – Но да, именно поэтому. Мне иногда кажется, что мы имели бы куда меньше проблем, если бы я ее тогда съел.

– Мне кажется, ваше императорское высочество, что деятельность Свиньина-Морского следует просто тщательно проверить, после чего поводов для отставки найдется множество, – заметила я. – За прошедшие годы ваша семья наверняка уже искупила ущерб, причиненный Полине Аркадьевне.

– Возможно, возможно, – протянул он. – Но, Елизавета Дмитриевна, я пришел сюда не затем, чтобы говорить о Свиньиных-Морских.

Полог он поставил быстро, выказывая значительный опыт, но такой дырявый, что его пробил бы самый слабый маг. Впрочем, маг, пробивающий пологи цесаревича в присутствии его охраны, должен был страдать слабоумием или суицидальными наклонностями. Таких здесь не оказалось, поэтому дальнейший наш разговор никто не подслушал.

– К сожалению, я не смог выполнить вашу просьбу касательно поручика Хомякова, – с грустью сказал он. – Вы сами, наверное, уже поняли почему.

– Потому что ваша сестра, ваше императорское высочество, его подставила, если говорить прямо.

– Зачем же так грубо, Елизавета Дмитриевна? – поморщился он. – Ольга никого не подставляла, если использовать ваше выражение. Есть свидетели происшествия, и не один.

– У меня тоже есть свидетели, ваше императорское высочество, что в это время Николай находился со мной. И тоже не один свидетель.

– С вами? – неприятно удивился он. – И вы так спокойно говорите о столь неприличной ситуации?

– Со мной, – подтвердила я. – И повторю это на суде, если понадобится. Не вижу ничего неприличного в том, что поручик Хомяков мне помог в очень важном ритуале.

– Неужели, кроме него, вам было некого попросить?

– Некого. Мне нужен был оборотень, которому я доверяю. И где я могла такого взять?

– А я? – удивленно сказал Львов. – Елизавета Дмитриевна, неужели вы мне не доверяете?

Удивление было столь естественным, что я удержала рвущийся ответ о том, что я мало кому доверяю и имею на то все основания. А уж доверять оборотню, которого видела единожды и который не выполнил ни одного обещания из тех, что дал, было бы верхом неблагоразумия с моей стороны.

– Не думаю, ваше императорское высочество, что я осмелилась бы побеспокоить столь важную и занятую персону, – вывернулась я.

– Это вы зря, Елизавета Дмитриевна, я всегда готов прийти к вам на помощь.

– По вам сразу видно, что вы рыцарь, ваше императорское высочество.

Сказала и испугалась: а вдруг значение этого слова отлично от того, что мне вспоминается, и я сейчас оскорбила члена императорского семейства? Но нет, он лишь довольно улыбнулся, успокоив мою душу.

– А поскольку вы недавно сказали, что готовы прийти на помощь несправедливо обвиненным…

– Позвольте, Елизавета Дмитриевна, я такого не говорил, – запротестовал он.

– Но вы же рыцарь, – сделала я умильную физиономию. – Рыцари всегда защищают униженных и оскорбленных.

– Не всегда, – недовольно ответил он. – И только тех, кто этого заслуживает.

– Поручик Хомяков точно заслуживает. Он же вас спас, – напомнила я. – А его за это обвинили в нападении на Ольгу Александровну, что ни в какие ворота не лезет.

От переживаний я невольно начала жестикулировать, охрана цесаревича заволновалась и подошла поближе. Почему-то пришло в голову, что, в случае чего, они мне не противники: тот, кто убил пару крэгов, с императорской охраной справится тоже. Не хотелось бы до этого доводить, конечно…

– Суд разберется, Елизавета Дмитриевна, – довольно прохладно ответил Львов.

– Ваше императорское высочество, я сегодня разговаривала со следователем, и у меня создалось впечатление, что поручика Хомякова априори считают виновным.

– Елизавета Дмитриевна, мы не вмешиваемся в расследование. Если поручик Хомяков невиновен, ему ничего не грозит.

– Мне так не показалось, ваше императорское высочество. Поэтому я хотела бы попросить вас о помощи. Вы ведь только что говорили, что я могу за ней обратиться.

– То есть вы хотите, чтобы я вытащил вашего Хомякова вне зависимости от того, виновен он или нет? – делано возмутился Львов. – Неужели вы думаете, что я поддамся вашим чарам и пойду на нарушение?

– Ваша сестра же пошла, – заметила я. – Правда, я не возьмусь сказать, чьи чары на нее повлияли.

– Ох вы и язва, Елизавета Дмитриевна, – рассмеялся он. – Но тем мне и нравитесь.

– Вы мне тоже симпатичны, ваше императорское высочество, – ответила я. – Иметь такого друга большая честь.

– Друга? – чуть разочарованно переспросил он. – А если, Елизавета Дмитриевна, я обращусь к вам со следующим предложением…

– То я отвечу вам встречным, ваше императорское высочество. – Я сделала паузу и бухнула, ужасно страшась возможных последствий: – Ко мне случайно попал некий предмет, который непременно заинтересует вашу семью. Честно говоря, я и раньше собиралась его вам предложить, только не знала, каким образом это сделать так, чтобы не пострадать.

– И что это за предмет? – Он подался ко мне с таким кровожадным видом, что у меня чуть не случилась душевная травма, подобная Поленькиной. Ни следа былой доброжелательности в лице цесаревича не осталось, наружу вылез хищник.

– Круглый такой, неприятный, доверху заполненный силой Темного бога, ваше императорское высочество.

Я сделала шаг назад, показывая, что цесаревич стоит слишком близко. Впрочем, он уже пришел в себя и сказал довольно небрежно:

– Какая у вас интересная находка, Елизавета Дмитриевна. Не знак ли это того, что она должна войти в ваше приданое и перейти в семью мужа на законных основаниях?

– Я думаю, что этот предмет может войти в приданое девушки из моего клана, при условии, что поручик Хомяков окажется на свободе, – твердо ответила я.

– Вашего клана?

– У меня в клане есть замечательная девушка, студентка-целительница, дочь Филиппа Георгиевича Тимофеева. Умница и красавица, – с пылом заправской свахи начала я расхваливать девушку. – Но поручик Хомяков должен оказаться на свободе к вечеру, а не то я подумаю, что этот предмет вам не так уж и нужен, и отдам тому, кто решит этот вопрос.

– Все это время этот предмет был у Рысьиных? – неожиданно спросил Львов.

– Нет, – почти честно ответила я, поскольку все это время артефакт был у Седых. – Но они были бы не прочь наложить лапу, и не только они. И не просто не прочь, но прилагают определенные усилия, чтобы им завладеть.

– Но вы же не отдадите кому попало, – промурлыкал он.

– Разумеется, не отдам. Только вам. Ведь мы же с вами друзья.

– Друзей не шантажируют. – Он столь укоризненно улыбнулся, словно не так давно не пытался шантажировать меня. Огорчается, наверное, что не успел и мне удалось выступить в роли шантажистки первой.

– Разумеется, не шантажируют. С друзьями договариваются. – Я улыбнулась. Очень было похоже, что артефакт интересовал Львова куда больше меня, а значит, мы с ним договоримся.

Глава 37

Львов окончательного ответа не давал, юлил, говорил, что ему нужно подумать, что вопрос слишком серьезный, чтобы сразу решать, ни на что не оглядываясь. На что я посоветовала ему думать побыстрее и посодействовать освобождению Николая сегодня, а то ведь я тоже могу подумать над другими предложениями. Конечно, с моей стороны это было немного нагло – шантажировать владельца артефакта тем, что я его собственность передам в чужие руки. Но, насколько я поняла, конкретно с этим артефактом все было не столь просто, и утерявший его терял право считаться владельцем, особенно если потеря случилась давно. И естественно, я понимала, что сам Михаил Александрович вряд ли урегулирует этот вопрос, слишком многие силы были задействованы к этому времени.

Сейчас он всячески пытался меня уговорить не торопиться и не рубить сплеча, а дождаться его решения. Конец нашему торгу положил приход Ани. Охрана ее не хотела пропускать, но после знака Михаила расступилась, не сводя, впрочем, с девушки пристальных взглядов. Еще бы: за прокол с Соколовым, которому летать не перелетать в заключении, с них наверняка строго спросили, и головы могли полететь не только фигурально.

– А это как раз Анна Филипповна, – медовым голосом пропела я. – Замечательная девушка, которая будет представлять наш клан.

– Да? – недоверчиво уточнил Львов.

– Я же говорила: умница, красавица и будущий целитель. Не буду же я подсовывать вам, своему другу, абы что. Вы присмотритесь внимательнее, ваше императорское высочество, а то ведь недруги будут не столь добры: подсунут дефектную девицу, вторую Соболеву, прости господи, если не поторопитесь.

Наверное, Львов вспомнил Софью Данииловну, потому что внезапно его передернуло и он еле слышно выдохнул: «Не дай боги!» Действительно, только от одной занудной барышни с таким трудом отделался, а тут намекают, что могут оставить без выбора и устроят помолвку со второй.

– Сами посудите, ваше императорское высочество: для вас это идеальный выбор. Даже без учета личных данных, через нее никакому клану не удастся пропихивать свои интересы.

– Кроме вашего, – с явной усмешкой уточнил Львов.

Но смотрел он уже не на меня, а на Аню. Пристально так смотрел. Сразу видно: заинтересовался. Та аж засмущалась от столь явного внимания и укрылась за спиной отца, прикрывшись им, как щитом. Зря это она: товар надо показывать лицом. А может, и не зря: Львов так вытянул шею в попытках ее разглядеть получше, что я засомневалась, не было ли у него в предках Жирафовых…

– Кроме моего, – согласилась я. – Но мы столь мелкие и незначительные, что с нами можно не считаться, не так ли? Разумеется, после того, как мы отдадим оговоренный предмет.

Львов опять перевел внимание на меня и неожиданно поинтересовался:

– А если девушка не захочет становиться моей избранницей? Вы же понимаете, Елизавета Дмитриевна, такое тоже может случиться.

– Неволить не буду, если Анна Филипповна найдет кого-нибудь лучше вас, отдам артефакт безо всяких условий. Разумеется, если обвинения с поручика Хомякова будут сняты, – решила я.

В самом деле, может, пообщается Аня с этим типом и он перестанет быть в ее глазах этаким романтическим героем? И что тогда? Принуждать ее все равно выйти замуж, лишь бы мы со Львовым не нарушили договоренности?

– Я подумаю, – небрежно бросил цесаревич и развеял полог, давая понять, что разговор пока продолжать не готов.

А потом мягкой, расслабленной походкой направился к Тимофеевым делать вид, что он охотник, а не добыча. Впрочем, меня такое развитие событий устраивало. Аня мило краснела от комплиментов, делаясь необычайно хорошенькой, а Львов явно склонялся к тому, что ради фамильного артефакта можно немного пострадать, женившись по моей указке.

Когда Львов вызвался проводить Аню на занятия и они покинули лабораторию в сопровождении охранников, я вынуждена была признать:

– Похоже, Филипп Георгиевич, Анна Филипповна становится фаворитом в забеге за хвост цесаревича.

Он явственно поморщился и ответил:

– Ну и жаргон у вас, Елизавета Дмитриевна. Анна ни за кем бегать не будет.

– Я про клановый забег, – пояснила я. – Наверняка же сейчас все стропалят своих протеже. Но мы в приоритете: у нас есть нечто, от владения чем Львовы не откажутся.

А я не откажусь наконец от него отделаться и полностью порвать связь с Темным богом. Что-то мне подсказывает, что она не столь безвредна, как кажется. Наверняка есть способы противостоять, которыми правящее семейство делиться с соперниками не будет.

– Займемся делом? – предложила я. – До того, как нам помешали, вы собирались использовать артефакт для тестирования и обещали пояснять, что он делает.

– Поручика-то удастся вытащить? – неожиданно спросил Тимофеев.

– Конечно, – ответила я.

– Мне бы вашу уверенность, Елизавета Дмитриевна.

– Самой мало, Филипп Георгиевич, – отшутилась я. – Знаете, Львов, конечно, пока согласия не дал, но только вслух. Цена вопроса там такая, что попроси я все акции железных дорог – и то пошли бы навстречу.

– Все не получилось бы, – ответил Тимофеев. – У Львовых не такой большой процент. Даже интересно, что у вас такого есть для торговли, что позволяет так уверенно говорить.

Разумеется, я ему не ответила, и мы занялись наконец тем, чем собирались до прихода Свиньиной-Морской. Конечно, с курсами она совершенно права и мне нежелательно их пропускать, но что-то мне подсказывало, что и в следующий раз не удастся там побывать. Но к тем, кто платит, относятся куда снисходительнее, чем к тем, кому платят, поэтому своими рабочими обязанностями манкировать я никак не могла, пусть внутри постоянно занозой сидело беспокойство о Николае.

Тимофеев в процессе комментировал, что именно он делал, пусть и не всегда понятными словами. Но непонятное всегда можно было переспросить, а иной раз – догадаться по контексту. Работали мы с коротким перерывом на обед, на который сходили в университетскую столовую, до самого вечера более никем не прерываемые. Правда, я рвалась узнать, как там Ли Си Цын, но Тимофеев не позволил, отправил университетского курьера, который вернулся с запиской: «Все в порядке. В себя пришел. Бушует, но я справлюсь. Ваш приход не требуется».

Бушевал он не просто так, а по вполне понятной причине, которая выяснилась, как только я вернулась домой. Оказалось, у нас появилась палата для пациентов, целиком обставленная за счет первого, который решил, что наше гостеприимство ему жизненно необходимо, но спать в чужой постели он не согласен. Из формы лисы он вышел и сейчас с удобством расположился на широченной кровати, почитывая газеты, коих на прикроватной тумбочке была изрядная пачка, и попивая чай с лимоном. Борис Павлович, разом сбросивший пару десятков килограммов, казался подобием шарпея – весь в складках растянувшейся кожи. Был он бледноват, но тем не менее выглядел довольным и даже нашел в себе силы меня поприветствовать улыбкой и сказать:

– Правы вы оказались, Елизавета Дмитриевна, понадобился мне целитель.

– Зачем вы так со второй лисой, Борис Павлович? – попеняла я. – Вам разделить зверей надо было, а не убивать. Возможно, для вас тогда все прошло бы куда легче.

Он поморщился:

– Не говорите о том, чего не понимаете, Елизавета Дмитриевна. Слишком много лет прошло, чтобы их можно было безболезненно разъединить. Они постоянно грызлись, будучи объединенными, а это сильно ухудшало состояние обеих. Собственно, ко вчерашнему дню оно уже было критичным. Попытайся я их разъединить, скорее всего, остался бы совсем без зверя.

– А так только потеряли второй хвост, – вздохнула я. – Но ей же было очень больно…

– Мне тоже, Елизавета Дмитриевна, – сурово ответил он. – Но другого выхода не было, уж поверьте. И потом, оставлять дарованное Темным богом не самая лучшая затея, всегда выйдет боком.

– А Велес, Борис Павлович? Неужели нельзя было его попросить о помощи?

– Что Велес? Он, знаете ли, не ко всем снисходит, а потерять его расположение проще простого, – уже с некоторым раздражением ответил Ли Си Цын.

– Пациенту требуется покой, Елизавета Дмитриевна, – укоризненно сказал Владимир Викентьевич. – Покой и никаких волнений.

– То-то вы так протестовали, когда я потребовал дать мне каталог мебели, – проворчал Ли Си Цын. – До скандала дело довели.

– Это совсем другое дело. Не стоит потакать капризам пациента. Мы прекрасно обошлись бы своими силами, – воинственно бросил Владимир Викентьевич.

– А я – нет, – отрезал Ли Си Цын. – Спать на том убожестве – увольте. Будем считать это моим гонораром за услуги, если уж деньги вы отказываетесь принимать, Владимир Викентьевич.

Воздух между ними наэлектризовался и дрожал, сотрясаемый силой эмоций, которые наверняка бушевали уже с самого пробуждения неудобного пациента. И сейчас они продолжили бы ругаться, если бы в комнату не вплыла женщина средних лет, в белейшем переднике и косынке на голове. Перед собой она толкала тележку, заставленную блюдами. Прилично так заставленную, словно Ли Си Цын собирался кормить не только себя, но и обоих зверей: оставшегося и почившего.

– Борис Павлович, вам нет необходимости сейчас много есть, – не удержалась я. – У вас, наверное, и желудок стянулся, а вы его сейчас опять растянете.

– С этого не растянет, – сурово возразила сиделка и приподняла крышку, под которой оказалась пара ложек странного зеленоватого пюре, неаппетитного даже на взгляд, а каким оно было на вкус, и узнавать не хочу. – Специальное реабилитационное меню, одобренное Владимиром Викентьевичем.

– Одобренное, – проворчал Ли Си Цын, глядя на содержимое тарелки с не меньшим отвращением, чем я. – Поди, разработанное специально для меня. Чую, месть это ваша, Владимир Викентьевич.

– А вы чего хотели? Рябчиков в винном соусе? – ехидно уточнил целитель.

– Не отказался бы, – согласился Ли Си Цын и посмотрел с интересом на остальные блюда, пока прикрытые крышками.

Сиделка подкатила тележку поближе к Ли Си Цыну, вытащила раскладной стол-поднос и водрузила на кровать.

– Пойдемте, Елизавета Дмитриевна, – внезапно засуетился Владимир Викентьевич, схватил меня за руку и потащил к выходу, – не будем мешать ужинать Борису Павловичу. Да и нам с вами пора бы поесть.

– Вы-то наверняка будете есть что-то другое, – уже в спину нам проворчал Ли Си Цын.

Звягинцев прикрыл за нами дверь, прислушался к тому, что происходит у пациента, и ехидно заулыбался.

– Мне кажется, необходимости в такой еде не было, – осторожно сказала я.

– Это вам кажется, – возмутился Владимир Викентьевич. – Неужели вы думаете, что я стал бы предписывать невкусную еду пациенту исключительно по собственному капризу?

– Я бы стала, если бы пациент меня довел, – честно ответила я. – От такой еды вреда нет, сплошная польза. Особенно тем, кому показана диета.

– Да, польза есть. – За дверью раздались громовые раскаты возмущенного лисицынского голоса, Звягинцев заулыбался совсем по-детски и добавил: – Очень большая польза. Но что мы тут стоим, Елизавета Дмитриевна? Пора бы и нам перекусить.

Перекусывали мы куда интереснее, чем несчастный Борис Павлович, чье возмущение прекрасно прорывалось даже на второй этаж. Честно говоря, это прилично портило аппетит, хотя новая кухарка была на высоте: все, что я ни пробовала, было необычайно вкусно. Я даже пожалела, что проводивший меня Тимофеев сразу ушел, как узнал, что его помощь как целителя не требуется. Я его понимаю: мне тоже было интересно узнать, о чем беседовали цесаревич и Аня.

– Надо звукоизолирующие плетения ставить, – озабоченно сказал Владимир Викентьевич. – Но я не специалист, просить придется. А это новые траты…

– А как же контроль за пациентами? – удивилась я. – Вдруг ему станет плохо, а вы не услышите?

– А как же сигнальные артефакты? – спародировал меня Владимир Викентьевич. – По-вашему, зачем они ставятся в лечебницах?

– Я о них впервые сейчас услышала, а вы хотите, чтобы я вам полную раскладку дала по использованию? – фыркнула я.

За несерьезным разговором я пыталась скрыть беспокойство о судьбе Николая: если Львов принял мое предложение, то пора бы Хомякову появиться. Поэтому, услышав звонок в дверь, я вскочила со стула, собираясь бежать вниз и открывать.

– Сидите, Елизавета Дмитриевна, – остановил меня Звягинцев. – Несолидно вам так себя вести. Помните, вы глава клана, по вам судят об остальных.

Но сесть я не успела, потому что загрохотали шаги по лестнице и к нам ворвалась толпа в полицейских мундирах.

– Встать, руки держать на виду! – заорал один из них, наставив на нас какой-то артефакт. – И не дай боги, плетение какое начнете делать, сразу поражающее используем. Без глупостей.

– Господа, по какому праву?.. – начал было возмущаться Владимир Викентьевич.

– Поступила информация, что у вас находится вещь, принадлежащая императорской фамилии.

Вот ведь какой гад Львов! Усыпил мою бдительность мнимым почти согласием, а сам полицию натравил. Фигушки теперь ему, а не артефакт! Но тут я с ужасом поняла, что артефакт-то не во мне, а где-то лежит, прикрытый лишь плетением на шкатулке, и найти его – несложная задача для толпы полицейских, наверняка вооруженных всевозможными средствами для поиска.

– Надеюсь, когда это недоразумение выяснится, извинения нам не забудут принести, – сварливо бросил Звягинцев. – Подумать только, полиция вламывается к честным гражданам по какому-то анонимному доносу.

Но офицер, возглавлявший обыск, ничуть не смутился. Еще бы, донос был совсем не анонимным, а непосредственно от Львова-младшего или старшего, что более вероятно: вряд ли ему понравилось, что я пытаюсь диктовать, на ком жениться наследнику. Поэтому вскоре по всему дому зашуршали полицейские, перебирая наши вещи, которых, увы, было не так много.