Текст книги "Поиски в темноте"

Глава 18

Целый день местные полицейские пытались установить личность неизвестной женщины, найденной возле деревушки Ли-Минстер. О ней наводили справки в близлежащих Ли-Минстере, Стоук-Ньютон, Синглтон-Магна и Чарлбери.

По словам тамошних констеблей, ни в одном из этих мест женщины не пропадали. Не было случаев, когда принятая на работу горничная вовремя не приступала к работе. Не было таинственных случаев пропажи двоюродных сестер, дочерей, жен, невесток или других родственниц. Скорее всего, покойница не местная… Смущало одно: повод для убийства совершенно посторонней женщины найти не так просто.

Хильдебранд занес находку в разряд нераскрытых убийств и с новыми силами принялся разыскивать детей Моубрея. Он рассылал по округе поисковые отряды с решимостью одновременно бесхитростной и похвальной.

Тщедушный, немногословный доктор Фэрфилд заявил, что неизвестная погибла три-четыре месяца назад.

– Она не могла пролежать в земле дольше, – объяснял он Ратлиджу, снимая белый халат и вешая его на крючок за дверью в пустой комнате, где держали покойницу. – Одежда соответствует времени года. Сейчас август. По-моему, она умерла в конце апреля – начале мая. Тогда было прохладно, поэтому она в пальто. Причина смерти? Ее душили, но она погибла не от удушения. Ее били по лицу и голове… Я обнаружил перелом височной кости; возможно, он и стал причиной смерти. Не думаю, что жертва подверглась сексуальному насилию. Я не нашел никаких признаков. Кроме того, ее одежда не порвана. Тот, кто ее хоронил, очень аккуратно закутал ее в пальто.

– Как по-вашему, похож ли почерк на то, что мы видели у жены Моубрея… или, возможно, ее следует считать Маргарет Тарлтон?

Доктор нахмурился и потер подбородок.

– Это уже труднее сказать. Второй труп дольше пролежал в земле; из-за отсутствия кожи труднее судить о характере повреждений. Да, возможно, убийца тот же самый. Учтите, я только предполагаю! Я не специалист по убийствам. Но, возможно, с обеими жертвами расправился один и тот же человек. Он явно намеревался убить их, но не очень хорошо понимал, как довести дело до конца. Он как будто не знал, куда бить так, чтобы все окончилось как можно быстрее. Когда убийства совершаются в приступе гнева или безумия, повреждений обычно бывает больше. Кровоподтеки можно найти на голове, на горле, на плечах. Удары приходятся куда попало; они, как правило, очень сильны. В нашем случае убийца ограничивался головой. Похоже, убийца стремился не просто лишить жертву жизни, но и затруднить опознание. – Врач посмотрел на Ратлиджа снизу вверх. – Мои слова кажутся вам странными?

– Я же полицейский. Нет.

Доктор вздохнул:

– По опыту я знаю, что убийства редко бывают по-настоящему преднамеренными… Такими, когда их тщательно планируют и все готовят заранее. Более того, убить человека не так просто, если под рукой нет подходящих орудий. Ножа. Огнестрельного оружия. Жгута. Подойдет даже молоток. Тот, кто убил тех двоих женщин – не знаю, один и тот же человек или нет, – вначале действовал под влиянием эмоций. А потом столкнулся с необходимостью довести дело до конца. Жертвы ни в коем случае не должны были выжить… Убийца бил их по лицу. Будь я на вашем месте… – доктор ненадолго задумался, подыскивая нужные слова, – я бы искал человека упорного, который стремится довести любое, даже самое ужасное и грязное, дело до конца.

– У вашей задачи два условия: тайна, которую необходимо хранить и дальше, или просто страх, что жертва, оставшись в живых, укажет на своего обидчика, – медленно ответил Ратлидж.

– Хм… Тайны бывают разные, верно? От плотских грехов до грехов душевных. – Доктор улыбнулся, но невесело. – Наверное, тайна, которую во что бы то ни стало решил хранить убийца, по-настоящему ужасна. Ради нее он совершил поистине зверское преступление! Инспектор, трудно представить, сколько крови бывает, когда забиваешь человека до смерти! Подобное зрелище может радовать только сумасшедшего или человека, настолько поглощенного эмоциями, что он ничего не замечает, пока все не кончено. Повторяю, убийца – человек упорный. Он с мрачной решимостью довел дело до ужасного конца. – Фэрфилд выключил свет в прихожей и подвел гостя к боковому входу. – Мои слова вам как-то помогли?

– Да, – устало ответил Ратлидж. – К сожалению, по-моему, помогли.

– Что ж, рад слышать. – Доктор надел плащ. – Я опаздываю в гости; моя жена не обрадуется. Хильдебранду мои сведения не показались полезными. Он хороший человек, инспектор, но всегда старается приспособить факты к тому, что уже решил. Если бы я применял такой подход в медицине, я бы заполнил своими ошибками все кладбище!

* * *

Ратлидж вернулся в «Лебедь» пешком, размышляя о том, что сказал ему доктор. Хэмиш напоминал ему, что слепота иногда бывает хуже глухоты. Ратлидж старался его не слушать, но потом все же ответил:

«Дело не в слепоте, а в свойствах человеческой натуры. Не представляю, чтобы Аврора Уайет забила человека до смерти. Ты ведь сам когда-то утверждал примерно то же самое».

«Женщины способны убить, если защищают детей или мужа, – ответил Хэмиш. – Маргарет Тарлтон возникла из прошлого Саймона Уайета; она вернулась, чтобы мучить его. Аврора этого не хотела. К тому же девица Тарлтон никуда не собиралась уезжать; она хотела остаться у Уайетов».

«Ревность? Нет, я как-то не представляю, чтобы Аврора Уайет ревновала мужа к Маргарет или кому-нибудь другому». Хотя Элизабет Нейпир она боялась.

«Кто говорит о ревности?» – спросил Хэмиш.

Ратлидж остановился и стал смотреть, как в гору, в сторону гостиницы, поднимается экипаж. На улице никого не было – наступило время обеда. Из дома слева от него доносились голоса и смех. Экипаж с грохотом проехал мимо и скрылся за деревьями на вершине холма. Из гостиничного двора вышел кот, дергая ушами; вдали хрипло залаяла собака. Что-то вспорхнуло над головой – наверное, летучая мышь.

Ратлидж думал о том, почему Саймон Уайет отказался баллотироваться в парламент. Какова истинная причина?

Пусть жена-иностранка и не слишком ценное приобретение для политика, но подобное препятствие нетрудно преодолеть, заручившись необходимой поддержкой. Конечно, отец Элизабет Нейпир обиделся на Уайета, который отверг его дочь и вместо нее женился на никому не известной француженке. Но, судя по всем отзывам, Томас Нейпир отличается большой проницательностью. Он понимает, что не обязательно любить тех, кого ты поддерживаешь; нужно лишь быть уверенным в том, что они в случае необходимости поддержат тебя самого. Уайеты много лет представляли в парламенте Дорсет. Саймон стал бы лучшим кандидатом от своего избирательного округа.

Сам Саймон и Аврора объясняют выбор Саймона войной. Но что, если за его решением кроются не только усталость и желание угодить деду по материнской линии? Почему человек способный и в прошлом амбициозный предпочел уединение блестящей карьере? Маленький музей, который не на что содержать, затерянный в дорсетской глуши, где почти не бывает посетителей. Хотя экспонаты музея причудливы, никакой научной ценности они не представляют… Все как-то не складывается.

«Я тебе не о том говорю…» – начал было Хэмиш. Ратлидж оборвал его. Он окинул взглядом полицейский участок, где в своей мрачной камере до сих пор сидел Моубрей и не спал ни днем ни ночью.

«Это только начало, верно? – ответил он. – Вот что самое главное!»

Дверь участка открылась, и оттуда вышел Хильдебранд. Увидев Ратлиджа, который смотрел на него, Хильдебранд остановился, постоял немного, а потом развернулся и зашагал прочь, как будто Ратлиджа не существовало вовсе.

«Ты ему все дело развалил, – заметил Хэмиш. – Конечно, за это он тебе спасибо не скажет».

«Зато, может быть, скажет Моубрей, – ответил Ратлидж. – Похоже, до него никому нет дела, кроме меня».

* * *

Ратлидж пообедал машинально, не замечая, что ест. Потом он завел машину и поехал в Чарлбери.

Конечно, заезжать по делу в такой час было уже поздно, но он рассчитывал на эффект неожиданности.

На дороге было темно и почти пусто, если не считать пса, который трусил по обочине на вершине холма. Но в Чарлбери улицы освещались, а дом Уайетов выглядел так, словно там ждали в гости самого короля. Почти во всех комнатах горел свет; светло было и в музейном крыле. Ратлидж оставил машину у церкви и вернулся назад пешком, направляясь к музею. Он подумал: любопытно… столько света, а голосов не слышно. Как будто люди в доме не кричат, не разговаривают, не смеются.

В музее он никого не нашел. В ярком свете скалились маски, разинув рты, глядя темными глазницами. Из-за оружия и теней от него на стенах музей казался мрачным, зловещим. Ратлидж обошел все три зала, заглянул в кабинет – никого – и в комнатку напротив, размером с чулан для метел, где еще не бывал. Он увидел койку, накрытую серым солдатским одеялом, стул и деревянный стол неприглядного вида, скорее всего, снесенный сюда с чердака или купленный на дешевой распродаже. В шкафу стояла пара туфель, лежало нижнее белье, чистая рубашка и аккуратно сложенные свежевыглаженные брюки.

Ратлидж стоял молча; он не нуждался в комментариях Хэмиша, так как и сам понял, что именно здесь Саймон Уайет проводит почти все ночи.

Услышав громкий вздох с порога, он круто развернулся.

В дверях стояла Аврора и держалась за косяк побелевшими пальцами.

– Мне показалось… – Она замолчала. – Вы искали Саймона? – Голос ее окреп, звучал почти как обычно. – А вы не могли бы подойти к двери и постучать, как делают все нормальные люди?

– Вы приняли меня за Саймона? – спросил он, закончив за нее первую фразу, высказанную вдруг, неосмотрительно. – Я не постучал в дом, потому что увидел свет и решил, что ваш муж здесь. Я приехал поздно и решил не беспокоить всех понапрасну.

– Саймон… вышел, – сказала она. Но Ратлидж заметил в ее глазах тревогу и спросил:

– Что случилось?

Она отпустила дверной косяк, а затем снова пожала плечами – типично французский жест: «Я умываю руки…»

– Он плохо спит… по ночам. Так продолжается с самой войны. Иногда он спит здесь, когда не хочет беспокоить меня тем, что расхаживает в темноте по дому. Иногда, если он очень устает, ложится и днем. Вот почему здесь есть постель. Она ничего не значит.

Она оправдывала мужа, считая, что он не виноват в плачевном состоянии их семейной жизни. И пыталась отвлечь Ратлиджа. Но ее напряжение было осязаемым.

Ратлидж следил за ее глазами, а не за словами.

– Что случилось? – повторил он.

– Вы неправильно меня поняли, для вас не случилось ничего. – Аврора отвернулась.

Ратлидж не двигался с места и наблюдал за ней. В конце концов она снова повернулась к нему и сказала:

– Полиция тут ни при чем! Просто Саймон… пропал. Я заволновалась, когда он не пришел к ужину. Ждала, ждала и наконец пошла его искать. Но в доме его нет. И в парке тоже, я смотрела. Элизабет Нейпир вызвалась пойти к церкви и к пабу «Герб Уайета». Там его, конечно, тоже нет, зато у нее появилось дело.

«И она не будет путаться у меня под ногами», – додумал за нее Ратлидж.

– Давно его нет? Он уехал на машине или в экипаже?

– По-моему, он ушел после чая. Автомобиль на месте, экипаж тоже.

– Тогда он, скорее всего, в деревне – в пабе или, может быть, в доме священника.

– Сегодня… он не первый раз уходит, не предупредив меня, – не сразу ответила Аврора. – Но раньше он не отсутствовал так долго. Только поэтому я и волнуюсь.

Она посмотрела на него в упор; ее глаза умоляли, но ничего не говорили. Она отказывалась выдавать мужа.

Он вспомнил, что сказал старик Джимсон: «А мертвые не бродили по ночам, не разговаривали с оградами и деревьями и не искали свою душу!»

– Миссис Уайет, могу я вам чем-нибудь помочь?

Хэмиш подсказывал, чтобы он не лез не в свое дело. Чужая семейная жизнь его не касается. Но внутри Ратлиджа крепло чувство, что, возможно, дело все-таки имеет к нему отношение. Мужчины вроде Саймона Уайета не уходят из дома во время чая и не исчезают бесследно.

– Вы очень мне поможете, если сейчас уедете в Синглтон-Магна и вернетесь сюда утром. Утром все будет в порядке, обещаю!

– Будет ли? Позвольте, я помогу вам найти его. Я буду действовать тактично. Ваши соседи уже привыкли к тому, что в деревню часто приезжают полицейские. Мы ведь еще не оставили надежду найти детей! Итак, с чего мне начать?

– Он не… – Аврора осеклась, а потом продолжала: – Раньше он всегда был в доме или в саду… – Видимо, ее слова казались неубедительными даже для нее самой. – Всегда!

Ратлидж снова стал следить за ее глазами, не обращая внимания на слова.

– Но вы не знаете точно, куда он ходил, так? Если он часто спал здесь, в музейном крыле, или работал допоздна… Вы ведь не следили за ним и потому не знаете, куда он мог уходить днем… или ночью.

Аврора прикусила губу.

– Сейчас… когда приехала Элизабет Нейпир, которая снует между домом и музеем, он, должно быть, чувствует себя… не знаю, как сказать. Загнанным зверем!

– Но ведь ваш муж собирался нанять помощницу. Она тоже день за днем сновала бы по дому и музею.

– Не знаю! – сердито ответила Аврора. – Объясняйте как хотите!

– Хотите пойти со мной?

Аврора покачала головой:

– Нет. Я останусь. Вдруг… – Она замолчала, и Ратлидж мысленно закончил фразу за нее: «Вдруг он вернется… и я буду ему нужна».

Он прошел мимо – так близко, что уловил аромат ее волос и духов. Ландыш… Но она не обернулась и больше ничего не сказала.

Сначала он побродил по Чарлбери – отправился к гостинице, потом сходил к церкви. Элизабет Нейпир он заметил издали. Она беседовала с кем-то у церковной двери – скорее всего, с Джоанной Долтон.

Потом Ратлидж сел в автомобиль и поехал в сторону фермы. Если Уайету хотелось побыть вдали от двух женщин, каждая из которых тянула его в свою сторону, он наверняка отправился туда.

Джимсон видел его ночью – значит, он уже ходил на ферму раньше. Ратлидж додумался до этого без помощи Хэмиша и сам принял решение.

Старик почему-то думал, что призраки Уайетов вернулись на землю, потому что не могут упокоиться с миром. Выглянув ночью в окно, он увидел сумрачную фигуру, которая идет по освещенному луной двору, и совсем не удивился. Он воспринял появление Саймона как данность.

На ферме было темно. Горела только тусклая лампа в комнатке с тыльной стороны дома – наверное, там Джимсон устроил себе спальню. В амбаре тоже не оказалось никого, кроме обитавшей там скотины. Никто не окликнул Ратлиджа, когда он шел по двору. Он слышал только ночные звуки, а не те, что издают беспокойные души.

Он развернулся и поехал в сторону Чарлбери. Проехав всю деревню из конца в конец, он замедлил скорость, оглядывая поля и надеясь заметить высокую мужскую фигуру на фоне неба. На войне, как напомнил ему Хэмиш, он отлично умел различать людей в темноте. Он первым видел разведчиков и чувствовал, когда начнется атака. Иногда его способность помогала спасти жизни…

Он подъехал к тому месту, где раньше видел пса, когда вдруг понял, что у дерева вдали как будто двойной ствол. Ратлидж затормозил у обочины, вышел из автомобиля и зашагал по полю. Фигура, стоявшая у дерева, не шелохнулась. Она не прислонялась к дереву, а просто стояла рядом, как будто вела с ним беседу. Разговаривает с деревьями…

«Он сумасшедший, не лучше тебя», – взволнованно заметил Хэмиш.

Ратлидж сделал вид, будто ничего не слышал. Когда он замедлил шаг и тихо подошел ближе, фигура не обернулась и никак не дала понять, что заметила его. Черный силуэт неподвижно стоял на фоне неба, как скульптура в человеческий рост.

Подойдя поближе, Ратлидж негромко позвал:

– Уайет!

Ничего. Никакого ответа.

Он подошел совсем близко, так, что, стоило протянуть руку, и он коснулся бы неподвижного плеча. Все было как-то жутко. В тишине слышалось только их дыхание.

Ратлидж понимал, что долго так не выдержит. На фронте он провел много ночей, прислушиваясь к дыханию солдат, ждущих атаки. Но чего ждет этот человек?

– Уайет… – тихо, но решительно заговорил он, стараясь не напугать.

Тишина. Только Хэмиш что-то недовольно буркнул.

Ратлидж не знал, что делать. Он разглядывал застывшую в оцепенении фигуру, лицо, лишенное всякого выражения. Саймон Уайет не обращал внимания на то, что находится вокруг. Судя по всему, он ничего не слышал и не видел.

Спустя какое-то время Ратлидж коснулся его плеча – легко и осторожно, чтобы сообщить о своем присутствии или утешить.

Саймон пошевелился.

Тихо, осторожно Ратлидж сказал:

– Это инспектор Ратлидж. Из Синглтон-Магна. Можно подвезти вас до Чарлбери? У меня там машина.

Он говорил короткими фразами, ровным тоном.

Саймон развернулся к нему, и свет звезд упал ему на лицо. Глаза Уайета оставались пустыми. Ратлидж понял, что Уайет его не видит. Скорее всего, сейчас он находится очень далеко отсюда…

Неожиданно он заговорил, и в его голосе слышались нотки страха и внутреннего напряжения:

– Майор? Сегодня не стреляют…

Ратлидж невольно дернулся, но голос его остался ровным:

– Да. На сегодня все кончено. Пора возвращаться.

– Да, – только и ответил Саймон. И когда Ратлидж осторожно развернулся, чтобы пойти назад той же дорогой, Саймон молча последовал за ним.

Когда они дошли до машины, Саймон заговорил снова, совершенно нормальным, хотя и усталым голосом:

– Большое вам спасибо, Ратлидж, что предложили подвезти меня. – Как будто он просто пошел прогуляться после ужина.

– Не за что, – ответил Ратлидж, заводя мотор.

На полпути в Чарлбери Саймон вдруг спросил:

– Интересно, который теперь час? – Ратлидж сказал, и Саймон удивился: – Неужели так поздно? Должно быть, я зашел дальше, чем собирался. Аврора наверняка будет волноваться.

– Вы часто гуляете по вечерам? – спросил Ратлидж, как будто поддерживал светскую беседу и ему было безразлично, ответят на его вопрос или нет.

– Нет. У меня много дел; я готовлю музей к открытию. Нет времени любоваться сельскими видами. Я и так выбился из графика. Приглашения уже разосланы, теперь я не могу перенести дату. Элизабет и Аврора уже договариваются о праздничном обеде.

Похоже, Саймон Уайет совершенно не помнил, где он был.

Глава 19

Аврора, сидевшая в музейном крыле, увидела их в окно и вышла им навстречу. Ратлиджу показалось, что она ведет себя не совсем обычно. Она не обняла мужа и не спросила, как спросила бы на ее месте всякая обеспокоенная и испуганная жена, где он пропадал столько времени. Ее состояние выдавали только глаза.

– Ты, должно быть, устал, – сказала она.

– Да, устал. Если вы не возражаете, я пойду спать. – Уайет кивнул Ратлиджу.

– Да, ложись, – ответила Аврора, бросив на Ратлиджа предостерегающий взгляд.

Она молча стояла рядом с приезжим из Лондона, а муж один скрылся в доме. Ратлидж услышал, как неровно она дышит.

– Где вы его нашли? – тихо спросила она. – Вас не было почти час!

– Сначала я поехал на ферму, но его там не оказалось… Наверное, в ту сторону он не ходил. В доме свет горел только в той комнате, где живет Джимсон. И в амбаре тоже никого не было. Я решил поехать в другую сторону, к дороге, которая ведет на Синглтон-Магна. Его я нашел в поле. Он стоял там, как соляной столп. Он не видел и не слышал, как я приближаюсь; он не узнавал меня до тех пор, пока мы не отправились назад, в Чарлбери. – Ратлидж замолчал, не желая рассказывать об их кратком разговоре в поле. Саймон не беседовал с деревом; он просто прятался под ним.

Аврора кивнула:

– Да, так всегда и бывает. Он как будто совершенно не понимает, где находится. Уверяю вас, он не пьет, не принимает сильнодействующих лекарств. Если бы дело было в спиртном или… или таблетках, я бы наверняка об этом знала.

– Нет, – сказал Ратлидж. – Он ничего не пил, и глаза у него были пустые, но зрачки нормальные. Насколько я могу судить, он также и не страдает лунатизмом. – Помолчав, он продолжал: – Миссис Уайет, ваш муж находится в состоянии сильного стресса. Вы понимаете? Вы говорили с врачом?

Она криво улыбнулась:

– Что я могу сказать врачу? А самое главное, как убедить Саймона в том, что ему нужна медицинская помощь? Если я скажу, что он иногда забывает, кто он такой и где находится, мне ответят: что вы, состояние здоровья у него отличное. Может быть, он просто стал немного рассеянным, но ведь сейчас у него столько хлопот…

Она замолчала, увидев, что из дома выходит Элизабет Нейпир. Элизабет быстро зашагала к ним.

– Аврора, он вернулся и чувствует себя замечательно! С чего было поднимать тревогу? А, инспектор, добрый вечер. Значит, она и вас потревожила? Как глупо! И совершенно зря…

Аврора ничего не ответила. Видимо, Элизабет ей помешала.

– Я проезжал мимо Чарлбери и случайно встретил по пути мистера Уайета, – объяснил Ратлидж. – Я подвез его домой.

– Ага! Его отец тоже часто гулял после ужина. Говорил, что прогулки замечательно прочищают голову. Ничего удивительного, что Саймон сейчас чувствует себя так же, ведь совсем скоро открывается музей! – На первый взгляд она пыталась всех успокоить, но одновременно давала понять, что Аврора, в отличие от нее самой, незнакома с прошлым Уайетов и потому не знает многих важных подробностей. – Что ж, уже поздно. Мне самой пора возвращаться в гостиницу и ложиться спать. Инспектор Хильдебранд сказал вам? Всю следующую неделю я пробуду в Чарлбери. Инспектор, вы проводите меня до номера?

– С удовольствием. – Он повернулся к Авроре: – Я бы хотел поговорить с вами…

Но она покачала головой:

– Как и мисс Нейпир, я очень устала. Не знаю, о чем вы хотите меня спросить, но, прошу вас, подождите до завтра.

В окне второго этажа погас свет. Ратлидж невольно задумался, где сегодня будет спать Саймон Уайет – в своей постели или в тесной комнатке при музее? Элизабет Нейпир взяла его под руку, пожелала Авроре спокойной ночи и позволила Ратлиджу увести себя.

Закрывая калитку, Ратлидж обернулся. Аврора стояла там же, где и раньше, – на дорожке перед домом. Свет из окон окружал ее волосы словно ореолом, но лицо ее находилось в тени. Интересно, подумал Ратлидж, о чем она думает?

– Ах, напрасно я так сказала! – громко заметила Элизабет Нейпир. – Просто я так давно знаю Саймона, что иногда злюсь на Аврору, которая его как будто совсем не понимает. И конечно, это моя оплошность, а не ее. Я бы на ее месте тоже волновалась за мужа; напряжение перед открытием музея сказывается на них обоих!

Интересно, с чего она вдруг стала такой разговорчивой, подумал Ратлидж. Не потому ли, что ей известно больше, чем она хочет ему показать? Или просто пытается замести следы? Они шли по тихой улице. Иногда навстречу им попадались прохожие; они кивали друг другу и шли дальше.

– Вы так думаете?

– Да, их разделяет настоящая пропасть, это сразу чувствуется. По-моему… боюсь, ей кажется, что музей может встать между ними. Но он между ними не встанет, – уверенно продолжала Элизабет, беря его за руку, когда они переходили темную улицу. – Просто, по мнению Саймона, он обязан что-то сделать в память родственников по материнской линии. Он твердо верит в такого рода обязательства. По-моему, он понял это на войне. Как только все будет кончено, как только будет проделана вся подготовительная работа, повседневными делами музея займется кто-то другой, а Саймон, скорее всего, вернется к той жизни, к которой его готовили.

– Лондон. И политика, – предположил Ратлидж. Интересно, не должна ли была заняться музеем Маргарет Тарлтон, как только он сыграет свою роль, чтобы Саймон Уайет мог обрести свободу? Кроме того, Маргарет оказалась бы вдали от Лондона… и от Томаса Нейпира.

– Конечно. Аврора не может не понимать, насколько важную роль играют традиции в его семье. Несколько поколений Уайетов находились на государственной службе. Они привыкли служить обществу, руководить, подавать пример. Я знаю Саймона гораздо лучше, чем она. Так и должно быть, ведь мы с ним знакомы почти всю жизнь!

– Вы делились с Авророй… миссис Уайет… своими мыслями о будущем ее мужа?

– Что вы, нет, конечно! Саймон сам должен все решить, когда придет время.

– Как по-вашему, что произошло сегодня? – спросил он, когда они подходили к «Гербу Уайета».

– Ничего. Скорее всего, «милые бранятся…». Саймон вышел, чтобы развеяться. Аврора встревожилась, потому что он долго не возвращался. По-моему, она большая собственница. Что ж, политика скоро научит ее тому, что такое поведение неразумно!

– А Уайет, случайно, ушел не для того, чтобы обдумать… свое будущее после разговора с вами? Ему захотелось побыть одному, в тишине…

Элизабет Нейпир выдернула руку и, развернувшись, посмотрела ему в глаза.

– Кто внушил вам такую нелепую мысль! Только не говорите, что Авроре так показалось… А может, Саймон что-нибудь сказал по дороге, когда вы ехали к ним домой?

– К Авроре Уайет мои догадки никакого отношения не имеют. – Ратлидж открыл дверь и пропустил ее вперед. Из бара доносились голоса; Дентон что-то громко отвечал, затем послышался смех, звон бокалов. Запахло пивом, табаком и колбасой. – Дело не связано с тем, что говорил мне Уайет. Я спрашиваю, каким вам показалось его настроение. Ведь вы так хорошо его знаете.

Элизабет склонила голову набок, разглядывая вывеску, которая раскачивалась в темноте на фоне звездного неба у них над головами.

– Вас в самом деле интересует, что я думаю? Или Аврора вас так очаровала, что вы не способны ни к чему отнестись объективно?

– Она не… – раздраженно начал Ратлидж, но Элизабет его перебила:

– Не говорите глупостей. Аврора Уайет очень привлекательная… и очень одинокая женщина. На мужчин подобное сочетание действует неотразимо. Что меня совершенно не удивляет. Ну ладно… По-моему, она хочет держать его здесь, в идиллической обстановке и в тишине. Возможно, даже именно она первая внушила ему мысль о музее. Не знаю, как было дело, и мне, откровенно говоря, все равно. Факт остается фактом: вы не понимаете, какое напряжение привносит в их жизнь она сама. Вы принимаете ее слова и поступки за чистую монету; для вас она очаровательная иностранка. Вы не сидели напротив нее за завтраком; и вам не приходилось жить с ней под одной крышей, видеть ее каждый день. А Саймону приходится. Спросите себя, какая она на самом деле, и, возможно, вы отчасти поймете, какую жизнь влачит здесь Саймон. Только не подумайте, что я рассуждаю как брошенная невеста. Я просто делюсь с вами своими наблюдениями, в том числе самыми свежими… сегодняшними. Если бы я хотела отбить у Авроры Уайет мужа, едва ли я бы уговаривала его бродить по окрестностям в темноте и бежать от себя. Или нет? Есть тысяча других, более тонких способов уничтожить их брак и вернуть его. Вопрос в том, нужно ли мне интриговать и пытаться его отбить, если его жена уже отдалилась от него? Спокойной ночи, инспектор!

Она вошла в гостиницу и, не оборачиваясь, поднялась по лестнице с тем же царственным видом, который произвел такое сильное впечатление на персонал «Лебедя» в Синглтон-Магна.

Провожая ее взглядом, Ратлидж заметил какое-то шевеление за угловым столиком под лестницей. На него смотрел очень трезвый Шоу и широко улыбался.

– Да. Я все слышал. Женщины – такие стервы! – тихо сказал он. – Несмотря на воспитание и безупречную родословную. Идите выпейте со мной – скоро дядя закроет бар. Похоже, вам сейчас не помешает выпить!

* * *

Ратлидж принял его приглашение и сел за стол. Кругов на столе он не заметил. Либо их вытерли, либо сегодня Шоу пил немного. В руке он держал пустую кружку. Он окликнул дядю; тот принес Ратлиджу пива.

– Прекрасная Аврора не тревожит Саймона Уайета, – говорил между тем Шоу. – Как, возможно, и прекрасная мисс Нейпир. Его мучает другое: больная совесть.

– Из-за чего его мучает совесть? – с любопытством спросил Ратлидж. – Может быть, он понял, что музей стал для него важнее надежд отца?

– Из-за войны. Из-за того, что он узнал о себе во Франции. Там многое узнаешь о себе. Скоро понимаешь, трус ты или нет. Так случилось с большинством из нас, только мы находим способы это скрывать – во всяком случае, от других.

Да, им всем пришлось столкнуться более-менее с одним и тем же. С вопросом о том, что такое храбрость… и смелость, а это совсем не одно и то же. С собственной смертностью. С тем, что такое жизнь. И что означает смерть. Вот и он привез с собой Хэмиша…

Потеряв на миг нить разговора, Ратлидж поспешил уточнить:

– Вы хотите сказать, что он не оправдал собственных ожиданий?

– Нет. Я хочу сказать, что ему не понравился тот человек, каким он оказался. По-моему, его отец не рассчитывал, что война так затянется; по-моему, Саймон тоже такого не ожидал… Как и никто из нас! Все надеялись на быструю победу. А получилось совсем не так. В конце концов те из нас, кто остались в живых, поняли, что мы за люди. Некоторые даже научились мириться с самими собой, хотя им не очень нравилось то, что они поняли. С самого детства Саймону внушали, что он – Иисус Христос, сын Божий. Вот почему на войне он особенно низко пал в собственных глазах, да так с тех пор и не оправился.

– Очень… трезвая оценка, – заметил Ратлидж. Он едва не сказал «жестокая», но в последний миг опомнился.

– А я в самом деле трезв. Сегодня боль не так мучает меня. Я видел Уайета, когда тот выходил из дому.

– В самом деле? – спросил Ратлидж, изображая равнодушие. – Когда вы его видели?

– Да сегодня же, черт побери! Я даже поздоровался, проходя мимо. Он мне не ответил. Прошел мимо, как будто не видел меня. А я был так близко, что мог до него дотронуться. Меня прямо в дрожь бросило. У него было пустое лицо. Как будто тело шагало по собственной воле.

– Он был похож на лунатика?

– Нет, что вы. Глаза у него были открыты, он не спотыкался, не шатался, шел целеустремленно. Только он был глух и слеп; ничего вокруг себя не замечал.

– Вам только показалось, – ответил Ратлидж. – Возможно, он просто о чем-то задумался.

– И не контузия, – продолжал Шоу, словно и не слышал инспектора. – Контуженых я отличаю сразу. В нашем полку таких было четыре или пять человек. Хорошо, что удалось вовремя отправить их в тыл; они совсем разваливались на части. Жалкие, дрожащие… они и на людей-то не были похожи.

Ратлиджа затрясло; кружка в руке задрожала; немного пива пролилось на стол. Он выругался и поспешно отвернулся, притворившись, что осматривает рукав. Хэмиш у него в голове повторил: «Ну да, они и на людей-то не были похожи…» К счастью, Шоу ничего не заметил.

– Значит, с ним что-то другое, – продолжал он. – Что-то гложет его изнутри, а что – он пока и сам не понимает. Но скоро он начнет отключаться в самых неожиданных местах… Кстати, поэтому я и подумал, что он чувствует себя виноватым, но загнал свою вину куда-то вглубь, потому что никак не может с этим сжиться… Что же еще?

– Возможно, речь идет о чем-то не таком давнем, как война. Возможно, его странное поведение как-то связано с гибелью мисс Тарлтон.