Текст книги "Пять дней в Париже"

– И как я должен буду объяснить людям отдельные спальни? – спросил он. Вид у него был одновременно довольный и разочарованный. Он получил все, чего добивался, за исключением ребенка. С другой стороны, это была не его идея. Мысль о ребенке ему подбросил глава его избирательного штаба.

– Сошлись на то, что у меня бессонница, – подсказала Оливия, – или ночные кошмары.

Что ж, тоже неплохая идея. В любом случае, они наверняка что-нибудь придумают. То, что у него очень много работы, что президентство отнимает у него чересчур много времени и сил… Что-нибудь в этом роде.

– А как ты смотришь на то, чтобы усыновить ребенка? – Он пытался выторговать для себя последнее условие их сделки. Увы, здесь Оливия была непоколебима.

– Забудь об этом. Не в моих правилах играть судьбой ребенка в политических целях. На это я никогда не пойду и не стану превращать в товар невинного ребенка. Думаю, дети достойны лучшей жизни и лучших родителей.

А ведь когда-то ей казалось, что она может родить еще одного ребенка или хотя бы усыновить. Но только не с ним, не с Энди, не в рамках этой бездушной сделки.

– Кстати, я настаиваю на заключении контракта, где все будет четко прописано. Ты юрист и можешь составить его сам. Содержание контракта останется между нами. О нем будем знать только мы с тобой.

– Тебе понадобятся свидетели, – заметил Энди, все еще не придя в себя. Он совершенно утратил душевное равновесие. Более того, учитывая сказанное ею накануне, он вообще не был уверен, что она согласится.

– Найди кого-то, кому ты доверяешь, – спокойно произнесла она.

Легко сказать. В том мире, в котором он вращался, любой продаст его, даже не моргнув глазом.

– Даже не знаю, что сказать тебе по этому поводу, – ответил он неуверенно.

– Думаю, больше нам не о чем говорить. Ведь так, Энди?

Ну кто бы мог подумать, что он ввяжется в президентскую гонку и на их браке можно поставить крест. При этой мысли ей стало грустно, но это была холодная грусть, грусть без нежности. Ведь между ними не осталось даже дружбы. Ей предстоят долгие пять лет, хотя в глубине души Оливия надеялась, что он проиграет выборы.

– Что заставило тебя принять такое решение? – тихо спросил Энди, впервые за долгое время испытывая к жене благодарность.

– Не знаю. Я подумала, что это мой долг. Мне показалось несправедливым, что в моих руках твое будущее, что я могу дать тебе или не дать шанс на него. Это ведь не помешает мне иметь то, что я хочу, за исключением разве что свободы. Я хотела бы стать писательницей, но с этим можно подождать.

Для Энди ее признание стало новостью, и впервые за эти годы он понял, что так толком и не узнал свою жену за эти годы.

– Спасибо тебе, Оливия, – тихо сказал он и встал из-за стола.

– Удачи, – негромко отозвалась она.

Энди кивнул и, не оглядываясь, вышел из комнаты. И только когда за ним закрылась дверь, Оливия поняла, что он даже ее не поцеловал.

Глава 8

Питер заказал машину, еще находясь на борту, и, когда самолет приземлился в аэропорту имени Кеннеди, там его уже ждал лимузин. Фрэнк назначил встречу в своем офисе. В некотором смысле новость, которую привез Питер из Парижа, была не так плоха, как он опасался, но вряд ли Фрэнка она порадует.

Он предвидел, что его ждут долгие и нелегкие объяснения. Результаты поездки станут для тестя неожиданностью, ведь еще пять дней назад, когда Питер улетал в Женеву, перед ними открывались такие радужные перспективы.

Был вечер пятницы, и движение на улицах превратилось в сущий кошмар. Что поделать, июньский час пик! Машины ползли с черепашьей скоростью, застревая на каждом перекрестке. Когда Питер наконец добрался до штаб-квартиры компании «Уилсон-Донован», было уже шесть часов, а сам он валился с ног от усталости.

На борту самолета Питер провел несколько часов, изучая отчеты Сушара и свои собственные заметки. Он с головой погрузился в работу и даже на время забыл про Оливию. Все, о чем он мог думать, это Фрэнк, викотек и их будущее. Хуже всего, что им придется пропустить заседание FDA, ибо ни о каком досрочном допуске препарата на рынок не могло быть и речи, но это уже из области практических дел. В одном Питер не сомневался: Фрэнк будет страшно расстроен.

Тесть ждал его наверху, на сорок пятом этаже штаб-квартиры фирмы, в огромном угловом люксе, который он занимал вот уже почти тридцать лет, с тех пор как компания «Уилсон-Донован» переехала в это здание. Секретарша уже ждала его во всеоружии. Увидев Питера, она предложила ему что-нибудь выпить, но он попросил лишь стакан воды.

– Итак, тебя можно поздравить! – воскликнул Фрэнк вместо приветствия. В темном костюме в тонкую белую полоску, с гривой седых волос, он производил внушительное впечатление. Питер краем глаза заметил на столе бутылку французского шампанского в серебряном ведерке. – К чему такая секретность? Прямо-таки драма плаща и кинжала!

Мужчины обменялись рукопожатием, и Питер вежливо осведомился о здоровье своего тестя. Впрочем, по части здоровья Фрэнк Донован мог дать ему сто очков вперед. В свои семьдесят лет он пребывал в добром здравии и крепко держал в руках бразды правления компанией. Как, например, сейчас. Он буквально приказным тоном велел Питеру доложить, что произошло в Париже.

– Я сегодня встретился с Сушаром, – произнес тот, садясь в кресло, и мысленно попенял себе, что заранее не предупредил Фрэнка по телефону о результатах встречи. Бутылка шампанского укоризненно поглядывала на него из ведерка со льдом. – Он провел ряд тестов, и, я думаю, они того стоили.

Он поймал себя на том, что у него, совсем как у испуганного ребенка, дрожат колени. Черт, с какой бы радостью он оказался сейчас как можно дальше отсюда!

– Что это значит? Надеюсь, зеленый свет препарату? – Фрэнк, прищурившись, посмотрел на зятя. В ответ Питер покачал головой и посмотрел ему в глаза.

– Боюсь, что нет, сэр. Один из вторичных компонентов во время первых тестов повел себя не самым лучшим образом. И Сушар наотрез отказался давать заключение, пока не проведет очередную серию тестов и не выяснит, то ли мы действительно имеем серьезную проблему или это ошибка их системы проверки.

– И что же это было? – спросил Фрэнк. Теперь у обоих был мрачный вид.

– Боюсь, что подкачал наш продукт. Там есть один компонент, который требует замены. Как только мы это сделаем, все будет в порядке. А пока, по словам Сушара, в том виде, в каком он существует сейчас, викотек – препарат-убийца.

В эти минуты Питер был готов ко всему, любой вспышке гнева, но Фрэнк лишь покачал головой, как будто отказывался верить услышанному, и, опустившись в кресло, задумался над словами зятя.

– Но ведь это же курам на смех! И ты сам это прекрасно знаешь. Вспомни Берлин. Вспомни Женеву. Они проводили испытания несколько месяцев, и каждый раз мы выходили чистыми, как младенцы!

– А вот в Париже этого не случилось. И мы не можем закрывать на это глаза. Слабое звено препарата всего лишь один-единственный компонент и, по мнению Сушара, его довольно легко заменить. – Питер почти дословно процитировал его слова.

– Насколько легко? – Фрэнк буквально буравил его глазами, ожидая ответа.

– Он считает, что если нам повезет, то на поиски замены уйдет от полугода до года. Самое большее – два. Но если мы снова задействуем обе команды, думаю, что уже к началу следующего календарного года нужный компонент будет готов. Но раньше вряд ли получится. По крайней мере, я сильно в этом сомневаюсь.

Во время полета он тщательно рассчитал все сроки на компьютере.

– Чушь! Полная чушь! В ближайшие три месяца мы попросим разрешения FDA провести клинические исследования на людях. Это максимально долгий срок, какой мы можем себе позволить. И я не намерен его менять. Твоя же обязанность в том и состоит, чтобы в него уложиться. Пусть этот твой идиот-француз прилетает сюда, если нет другого выхода.

– В три месяца мы не уложимся. – Питер был в ужасе от того, что предлагал ему Фрэнк. – Это невозможно. Мы должны отозвать у FDA наш запрос, более того, нам не следует спешить с нашим появлением на рассмотрении этого вопроса.

– Я на это не пойду! – неожиданно рявкнул Фрэнк. – Мы поставим себя в глупое положение. У тебя есть уйма времени устранить все эти проколы до того, как состоятся слушания.

– А если нет? Что будет, если мы получим добро на клинические исследования и кого-нибудь отправим на тот свет? Ты же слышал заключение Сушара: препарат опасен. Фрэнк, пойми, я, как никто другой, хочу видеть этот препарат на рынке. Но я не намерен жертвовать во имя этого людскими жизнями.

– Повторяю, – процедил сквозь зубы тесть, – у тебя на все про все есть три месяца. Чтобы к слушаниям все было готово. Ты меня понял?

– Фрэнк, я не пойду на слушания с препаратом, который опасен для человеческой жизни. Ты понимаешь, что я тебе сказал?

Питер даже повысил голос, чего раньше за ним не водилось. Но он устал, позади был долгий перелет, и он несколько ночей подряд толком не спал. Фрэнк же вел себя как ненормальный, требуя, чтобы они присутствовали на слушаниях, где будет рассматриваться их ходатайство о досрочном проведении клинических исследований, и это при том, что Сушар открытым текстом заявил, что их препарат таит в себе опасность.

– Ты слышишь меня? – повторил он свой вопрос, но Фрэнк лишь яростно затряс головой.

– Нет, не слышу! Ты знаешь, чего я от тебя жду. Поэтому, будь добр, выполняй, что тебе велено. Я не намерен выбрасывать деньги на какие-то там сомнительные доработки. Вопрос стоит так: или мы запускаем препарат сейчас, или никогда. Ты меня понял?

– Отлично понял, – спокойно ответил Питер. Он наконец сумел взять себя в руки. – В таком случае на препарате можно поставить крест. Выделять деньги на дополнительные исследования или не выделять – решать тебе, – добавил он, но Фрэнк лишь смерил его свирепым взглядом.

– Даю тебе три месяца.

– Этого мало, Фрэнк. Трех месяцев не хватит, и ты сам это знаешь.

– Мне все равно, что ты будешь делать. Главное, чтобы к сентябрьским слушаниям все было готово.

Питера так и тянуло сказать Фрэнку, что тот выжил из ума, однако ухудшать и так ставшие напряженными отношения было рискованно. Тесть впервые за все годы, что он его знал, принимал столь опасное решение. Он отказывался внимать доводам разума, не задумываясь о том, что своими действиями может навредить всей компании. Оставалось лишь надеяться на то, что к утру Фрэнк все же одумается. Как и он сам в первые минуты разговора с Сушаром, его тесть искренне расстроился.

– Мне очень жаль, что я принес дурные вести, – негромко сказал Питер, думая о том, составит ли Фрэнк ему компанию в поездке в Гринвич или нет. Если все же поедет, то всю дорогу, по всей видимости, будет хранить тягостное молчание. Впрочем, Питер был готов это терпеть.

– По-моему, твой Сушар рехнулся, – со злостью заявил Фрэнк и, шагнув к двери, открыл ее, намекая Питеру, что разговор окончен.

– Мне тоже было это печально слышать, – честно признался тот.

Правда, в отличие от Фрэнка он проявил благоразумие. А вот его тесть явно отказывался понять, к чему подталкивает Питера. Нельзя делать запрос на клинические исследования, надеясь как можно скорее выбросить на рынок продукт, который независимые эксперты сочли опасным и который нуждается в доработке. В данном случае форсировать события – значит, рыть себе могилу. Странно, что Фрэнк отказывается это понять.

– Именно поэтому ты проторчал в Париже целую неделю? – Было видно, что Фрэнк все еще на него зол.

Можно подумать, что это его вина, подумал Питер, он лишь принес дурные известия.

– Да, именно поэтому. Я подумал, что, если задержусь там, Сушар скорее закончит исследование.

– Может, мы вообще зря к нему обратились.

Питер отказывался верить собственным ушам.

– Думаю, если ты все как следует взвесишь и прочтете его заключение, то изменишь свое мнение. – С этими словами Питер протянул тестю пачку бумаг, которую достал из портфеля.

– Отдай это в исследовательский отдел, – отмахнулся Фрэнк, – я не намерен тратить время на этот мусор. Потому что из-за этих бумажек мы лишь понапрасну теряем время. Можно подумать, что мнение Сушара для нас закон. Он просто старая истеричка, вот кто он такой.

– Он ученый с мировым именем, – решительно возразил Питер, не желая сдавать позиции.

Разговор с Фрэнком окончательно вымотал его, позиции обоих были ясны, и продолжать спор не имело смысла. Ему хотелось поскорее уйти и поехать домой в Гринвич.

– Думаю, мы еще можем вернуться к этому разговору в понедельник. Надеюсь, к тому времени ты уже переваришь это известие.

– Я не намерен ничего переваривать. Я даже не собираюсь больше обсуждать эту тему. Заключение Сушара – не более чем образчик старческой истерии, и я отказываюсь принимать его в расчет. Если ты собрался идти у него на поводу, то это твое личное дело. – С этими словами Фрэнк прищурился и поводил пальцем перед носом Питера. – Я вообще ни с кем не намерен обсуждать этот вопрос. Скажи своим исследователям, чтобы они держали язык за зубами. Не хватало мне, чтобы незадолго до слушаний в FDA поползли разного рода слухи и кривотолки. Тогда уж точно FDA отзовет наше ходатайство.

У Питера возникло стойкое ощущение, будто он зритель в театре абсурда. Нет, для Фрэнка самое время сложить с себя полномочия. Как только он может принимать столь преступное решение? Ведь у них нет выбора. Как вообще можно обращаться в FDA, если викотек еще толком не готов. Непонятно, честное слово, непонятно, почему Фрэнк отказывается его слушать.

В следующий момент Фрэнк с таким же сердитым видом переключился на другую тему.

– Пока тебя не было, мы получили уведомление из Конгресса, – бросил он Питеру. – Там хотят, чтобы мы осенью выступили перед подкомитетом по поводу высоких цен на лекарственные препараты. Очередной наезд со стороны правительства, мол, почему мы не раздаем лекарства бесплатно на каждом углу. Мы и без того только этим и занимаемся в клиниках и в странах третьего мира. В конце концов, мы компания, работающая на извлечение прибыли, а не благотворительный фонд! Кстати, викотек мы тоже станем продавать не за гроши. Другого я не допущу!

Эти слова тестя окончательно разрушали мечту Питера. Для него главным достоинством препарата была его доступность, чтобы его могли приобрести и жители удаленных сельских районов, и те, кого жизненная ситуация лишала возможности обратиться за помощью к врачу, как, например, его матери и сестре. Если же «Уилсон-Донован» установит на препарат заоблачную цену, по сути дела сделав из него предмет роскоши, значит, все его старания напрасны. Питер с трудом подавил в себе панику.

– Думаю, цена препарата станет одним из главных вопросов, – спокойно произнес он.

– Вот и Конгресс туда же, – огрызнулся Фрэнк. – Они не просто так вызывают нас, как будто им больше нечем заняться. Со своей стороны мы должны занять твердую позицию и не допустить снижения цен, иначе, как только викотек появится на рынке, они припомнят нам наши же слова и в буквальном смысле запихнут их нам в глотку.

– Наверное, нам не стоит слишком себя афишировать, – произнес Питер, окончательно упав духом. Ему не нравилось то, что он услышал. У Фрэнка на уме одна только прибыль. Они разрабатывают чудодейственный препарат, и Фрэнк Донован приготовился нагреть на нем руки.

– Я уже принял приглашение Конгресса. Ты поедешь туда. Думаю, это можно будет сделать в сентябре, сразу после слушаний FDA. Все равно ты будешь в Вашингтоне.

– Посмотрим, – уклончиво ответил Питер. Он устал, и у него не было сил спорить. Битвы можно отложить до лучших времен. – Не хочешь поехать со мной в Гринвич? – вежливо предложил он, надеясь сменить тему разговора. Упрямство Фрэнка было выше его понимания. Тесть был глух к любым доводам.

– Я обедаю в городе, – холодно ответил Фрэнк. – Увидимся в эти выходные.

Питер не сомневался: Фрэнк с Кэти о чем-то договорились, и она наверняка расскажет ему, о чем именно, когда он вернется домой. Сейчас же он не мог думать ни о чем другом, кроме безумной позиции Фрэнка. Может, он выжил из ума? Ведь никто, будь он в своем уме, не решился бы предстать перед FDA с ходатайством разрешить досрочный выпуск опасного препарата, тем более имея на руках заключение Сушара.

Что касается самого Питера, дело было даже не в юридических тонкостях, не в возможном риске, а в моральной ответственности. Что будет, если викотек поступит в продажу и из-за него кто-то умрет. Питер нисколько не сомневался в том, что в таком случае вся ответственность ляжет на них с Фрэнком. Нет, этого нельзя допустить!

У него ушел целый час на то, чтобы прийти в себя после встречи с Фрэнком. Когда он вернулся домой, Кэти и все трое мальчишек толклись на кухне. Кэти собиралась устроить барбекю. Майк пообещал помочь, но сидел на телефоне, договариваясь с подружкой о свидании, Пол сослался на свои дела. Питер решил помочь жене, снял пиджак и надел фартук. Он устал, для него сейчас было два часа ночи по европейскому времени, но он довольно долго отсутствовал дома и испытывал угрызения совести.

Он попытался поцеловать Кейт, но, к его удивлению, она встретила его поцелуй без всякого энтузиазма. Неужели что-то заподозрила? Питер давно заметил за женщинами удивительные телепатические способности. За восемнадцать лет их брака он ни разу ей не изменял, и неужели, когда это все-таки случилось, один-единственный раз, она сразу это почувствовала?

Как только он взялся за работу, мальчишек с кухни как ветром сдуло. И только тогда Кейт начала разговор, с первых же слов которого у Питера окончательно испортилось настроение.

– Отец сказал, что ты с ним резко разговаривал сегодня вечером, – негромко произнесла она, холодно на него глядя. – По-моему, это несправедливо. Ты отсутствовал целую неделю. Он все это время жил в предвкушении запуска викотека, ты же вернулся и все испортил.

Все понятно, она расстроилась не из-за того, что заподозрила измену мужа, а из-за отца. Как обычно, она встала на его сторону, даже не удосужившись спросить, что собственно произошло.

– Я ничего не портил, Кейт. Это все Сушар, – устало возразил Питер. У него не было сил сражаться с ними обоими. Он почти не спал целую неделю и потому утратил боевой дух. Не говоря уже о том, что ему было неприятно перед ней оправдываться. – Французская лаборатория выявила одну существенную проблему, изъян в формуле препарата, который может стоить кому-нибудь жизни. Мы должны этот изъян устранить. – Он произнес эти слова спокойно, даже равнодушно, но Кейт все равно посмотрела на него с подозрением.

– Отец говорит, что ты отказываешься представлять препарат на слушаниях комиссии, – с упреком произнесла она.

– Разумеется, отказываюсь. Или ты хочешь, чтобы я представил на суд FDA недоработанный продукт, да еще стал требовать досрочное разрешение на его массовое производство, чтобы затем продавать ничего не подозревающим людям? Не смеши меня. Понятия не имею, почему твой отец отреагировал именно так, а не иначе. Впрочем, будем надеяться, что как только он прочтет заключение, он одумается.

– Отец говорит, что ты ведешь себя как ребенок, что заключение Сушара – это просто желание перестраховаться и для паники нет никаких причин.

Кейт не желала его слушать. Питер стиснул зубы. Он не собирался и дальше обсуждать с ней эту тему.

– Думаю, этот разговор лучше отложить. Согласен, твой отец расстроился. Кстати, я тоже, когда узнал о результатах. Но отрицать их – не самая разумная позиция.

– Ты выставил его дураком, – сердито возразила Кейт.

На этот раз Питер не выдержал.

– Это он сам вел себя как дурак. Дело не просто в нем или во мне. Все гораздо серьезней. На карту поставлена честь компании. Решение, которое мы примем, касается человеческих жизней. И ты к нему не имеешь никакого отношения. Ты не имеешь права даже высказываться о нем. Тем более давить на меня.

Его до глубины души возмутило, что Фрэнк позвонил дочери, чтобы пожаловаться на него, не успел Питер закрыть за собой дверь его кабинета. Внезапно ему вспомнилось все, что говорила Оливия. Боже, как же она была права! Кейт действительно манипулирует им, точно так же как и ее отец. И что самое неприятное, он привык делать вид, будто этого не замечает.

– Отец говорит, что ты отказываешься выступить перед Конгрессом по поводу ценовой политики, – обиженно сказала Кейт.

Питер вздохнул, ощущая себя совершенно беспомощным.

– Я не отказывался. Я просто сказал, что в данный момент нам лучше не слишком себя афишировать. Никакого решения насчет Конгресса я не принимал, потому что ничего пока не знаю.

В отличие от нее, потому что Фрэнк ей все рассказал. И как обычно, она знала даже больше, чем он сам.

– Ну почему ты такой упрямый? – упрекнула его Кейт, пока он ставил тарелки в посудомоечную машину.

Питер так устал, особенно если учесть разницу во времени, – у него все расплывалось перед глазами.

– Кейт, тебя это не касается. Пусть твой отец управляет компанией. Он лучше знает, что ему делать.

А вот плакаться в жилетку дочери лучше не стоит. Питера это страшно раздражало.

– Разве я сказала тебе не то же самое? – с победным видом заявила Кейт.

Она даже не обрадовалась его возвращению. Ей нужно было лишь встать на защиту собственного отца. Ей было безразлично, устал Питер или нет, сильно ли он расстроен, насколько близко принял к сердцу заключение Сушара и невозможность представить препарат на суд FDA, не говоря уже о запуске его в массовое производство. На первом месте для нее неизменно стоял отец.

Раньше это не слишком бросалось в глаза, а вот теперь он увидел это со всей очевидностью и был задет до глубины души.

– Пусть все решения принимает мой отец. Если он говорит, что препарат можно представить на рассмотрение FDA, значит, нет резона от этого отказываться. И если он просит, чтобы ты от имени компании выступил перед Конгрессом по поводу ценовой политики, почему бы тебе этого не сделать?

Питеру хотелось заткнуть уши, лишь бы не слышать слов жены.

– Пойми, Кейт, выступить перед Конгрессом – не самое главное. Обращаться в FDA с ходатайством о запуске в производство потенциально опасного препарата – значит, рыть могилу и самим себе, и компании, и пациентам, которые станут его принимать, не догадываясь о возможных побочных эффектах. Скажи, ты стала бы принимать талидомид[6]6
   Талидомид – седативное снотворное лекарственное средство, получившее широкую известность после того, как было установлено, что в период с 1956 по 1962 г. в ряде стран мира родилось, по разным подсчетам, от 8000 до 12 000 детей с врожденными уродствами, обусловленными тем, что матери принимали препараты талидомида во время беременности. Талидомидовая трагедия заставила многие страны пересмотреть существующую практику лицензирования лекарственных средств, ужесточив требования к лицензируемым препаратам.


[Закрыть], зная то, что тебе о нем известно сейчас? Разумеется, нет. Ты станешь просить у FDA разрешения на его выпуск? Разумеется, нет. Ты не сможешь закрывать глаза на побочное действие этого препарата, потому что ты в курсе. Это безумие, Кейт, и обращаться сейчас за разрешением на викотек – верх этого безумия. Если объявить о препарате слишком рано, до того, как он прошел все стадии исследований, можно настроить против него всю страну.

– По-моему, отец прав. Ты просто трус! – бросила она ему в лицо.

– И это ты мне говоришь? – Питер посмотрел на жену, не веря собственным глазам. – Ты повторяешь его слова!

Кейт кивнула.

– Фрэнк просто устал, а тебе я бы советовал не ввязываться в это дело. Меня не было дома почти две недели, и я не хочу ссориться с тобой из-за твоего отца.

– В таком случае прекрати мучить его. Он страшно расстроился из-за того, как ты держался с ним сегодня. Как это некрасиво с твоей стороны быть таким толстокожим и грубым.

– Когда мне понадобится твоя оценка моего поведения, Кейт, я тебя о ней попрошу. Но до тех пор запомни – мы с твоим отцом разберемся во всем сами, без твоей помощи. Он взрослый человек и не нуждается в твоей защите.

– А если нуждается? Папа почти в два раза старше тебя, и если ты не станешь оказывать ему уважения, то своей грубостью сведешь его в могилу.

Отчитывая его, она была на грани слез. Питер устало опустился на стул и снял галстук. Он отказывался верить собственным ушам.

– Ради бога, прекрати, слышишь? Это просто курам на смех. Твой отец взрослый человек, сам способен за себя постоять, и нам нет резона ссориться из-за него. Это ты сведешь меня в могилу, если будешь и дальше портить мне нервы. Я на этой неделе почти не спал, я переживал по поводу результатов исследования…

Разумеется, еще была Оливия и три ночи, проведенные в разговорах с ней, пока они ездили в Ла Фавьер. Впрочем, об этом он предпочел промолчать. Да и были ли они, эти три ночи, на самом деле? Вдруг они лишь плод его воображения? В их реальность сейчас ему верилось с трудом.

Кейт ввергла его в привычный ему мир с «деликатностью» торнадо.

– Не понимаю, почему ты так жесток к нему? – спросила она, сморкаясь.

Питер поднял на нее глаза. Интересно, кто из них сошел с ума, она, ее отец или они оба? Ведь речь идет о медицинском препарате. Есть проблемы, и их нужно решать. В этом нет ничего личного. Его отказ присутствовать на слушаниях FDA отнюдь не мятеж против Фрэнка. А если он резко говорил с тестем, то это отнюдь не означает грубости в его адрес. Боже, что с ними происходит? Где их рассудок? Или так было всегда, а сейчас просто все стало еще хуже? Усталость мешала ему анализировать происходящее. Слезы Кейт стали последней каплей. Он встал и обнял ее за плечи.

– Поверь мне, я не был жесток с твоим отцом, Кейт. Просто у него сегодня был неудачный день. И у меня тоже. Давай ляжем спать, прошу тебя. Я так устал, что ощущаю себя живым трупом.

Или все дело в Оливии? В том, что он ее потерял. Понять, так это или нет, Питер пока не мог.

Кэти неохотно легла с ним в постель и продолжала пенять ему по поводу бесчувственного отношения мужа к ее отцу. Это было настолько нелепо, что Питер перестал обращать внимания на ее упреки и вскоре уснул. Ему снилась юная девушка на берегу. Она смеялась и манила его, и он бросился к ней, полагая, что это Оливия. Но, подбежав ближе, понял, что это Кейт и что она сердита на него. Она кричала и ругалась, а он слушал. Тем временем Оливия бесследно растворилась вдали.

Проснувшись на следующий день, Питер вновь ощутил себя разбитым, сон совсем не ободрил его. Им владело чувство безысходного отчаяния, оно, подобно привязанным к ногам камням, тянуло его вниз. Он не сразу понял, в чем дело и почему у него так скверно на душе, но стоило ему оглядеться по сторонам и увидеть знакомую спальню, как он сразу все вспомнил.

Он вспомнил другую комнату, другой день и другую женщину. С трудом верилось, что все это было всего два дня назад. Такое ощущение, будто прошла целая вечность. Он лежал в постели и думал о ней. Затем вошла Кейт и сказала ему, что сегодня во второй половине дня они играют в гольф с ее отцом.

Оливии больше не было, она исчезла вместе со сновидением. Питер вернулся в реальность, к своей обычной жизни. И вместе с тем все изменилось, сама жизнь его стала другой.