Текст книги "Пять дней в Париже"

Они поделились воспоминаниями о своем детстве. Оливия росла в Вашингтоне, Питер – в Висконсине. Он рассказал ей о том, что зачастую чувствовал себя дома чужим, как ему хотелось покинуть ферму навсегда и как счастлив он был, когда познакомился с Кейт.

Она спросила его о родных, и Питер рассказал ей о родителях и сестре. О том, что его мать и сестра умерли от рака, и потому викотек так много для него значит.

– Будь у них такое лекарство, наверное, все было бы иначе, – печально сказал он.

– Пожалуй, – философски произнесла она. – Но порой невозможно одержать победу над болезнью, даже имея самые современные чудо-препараты.

Они перепробовали все и так и не смогли спасти Алекса. Выслушав историю его сестры, Оливия спросила:

– У нее были дети?

Питер молча кивнул, глядя куда-то в пространство.

– Они приезжают к вам в гости?

Ему было неловко отвечать на такой естественный вопрос. Он посмотрел Оливии в глаза и понял, что был не прав. Сейчас, когда она была рядом с ним, ему захотелось многое изменить, многое исправить. Что-то будет сделать проще, что-то трудней, но оставлять в своей жизни все по-прежнему никак нельзя.

– Мой шурин уехал из Висконсина и через год женился снова. Я давно не получал от него никаких известий. Не знаю почему, но, наверное, он хотел навсегда похоронить прошлое. Он мне не звонил, не сообщил, куда уехал. Вернее, позвонил лишь тогда, когда ему и его новой жене потребовались деньги. Похоже, к тому времени у них уже было двое общих детей. Когда я рассказал об этом Кейт, она ответила, что мы давно не поддерживаем отношений, что им наплевать, родня мы или нет, а их дети вообще не знают, кто я такой. Я все оставил как есть и снова долго не получал от них известий. Последний раз, когда они мне звонили, они жили на ранчо в Монтане.

Порой мне кажется, что Кейт даже рада, что у меня нет родных и близких, кроме нее, наших мальчишек и Фрэнка. С моей сестрой у нее никогда не было теплых отношений, а когда Мюриэл целиком унаследовала родительскую ферму, Кейт страшно разозлилась. Но мой отец был прав, когда завещал ферму Мюриэл. Мне она была ни к чему, скорее даже стала бы обузой, и мой отец это прекрасно знал.

Высказав наболевшее, Питер снова посмотрел на Оливию и прочел в ее глазах то, что сам знал уже долгие годы, но в чем не желал себе признаваться из уважения к жене.

– Я был не прав, когда упустил племянников из своей жизни. Мне следовало съездить в Монтану проведать их.

Это был его долг перед сестрой. Но боже, как это было бы больно и тяжело. Гораздо проще было поддаться доводам Кейт.

– Думаю, еще не поздно это сделать, – мягко заметила Оливия.

– Да я и сам хочу. Вот только не знаю, где их теперь искать.

– Наверное, найти можно, если постараться.

Питер кивнул, зная, что ему теперь делать. А затем она огорошила его неожиданным вопросом.

– Интересно, как сложилась бы твоя жизнь, если бы ты не женился на ней? – спросила Оливия, движимая искренним любопытством. Ей понравилось играть с ним в эту игру, задавать ему каверзные вопросы.

– Думаю, мне никогда бы не сделать той карьеры, которую я сделал, – честно признался он.

Оливия покачала головой, не соглашаясь с ним.

– Ошибаешься, и в этом твоя проблема, – сказала она с убежденностью в собственной правоте. – Ты считаешь, что обязан Кейт буквально всем. Работой, успехом, вашим домом в Гринвиче. Но ведь это не так! Даже без нее ты бы сделал блестящую карьеру! Ведь это не она всего этого достигла, а ты. Да ты бы сделал фантастическую карьеру, даже если бы остался в Висконсине. У тебя цепкий ум, ты умеешь широко мыслить и видеть перспективу там, где, кроме тебя, ее не видит никто. Ты только посмотри на свой викотек! Ты ведь сам сказал, что это целиком и полностью твое детище.

– Я пока еще не произвел его на свет, – возразил Питер.

– Ничего, скоро произведешь, что бы там ни сказал тебе Сушар. Через год, два, десять лет. Какая разница? Главное, что ты это сделаешь, – с жаром произнесла она. – И даже если этот препарат не оправдает твоих надежд, ты придумаешь новый. И, самое главное, это не имеет никакого отношения к тому, на ком ты женат.

Оливия была недалека от истины. Просто он сам об этом не задумывался.

– Я не отрицаю, что благодаря Донованам тебе открылись широкие возможности. Но они бы так или иначе открылись и благодаря другим людям. А теперь подумай, что им дал ты. Ты до сих пор уверен, будто обязан им всем на свете, и потому чувствуешь себя неловко. Но ведь ты всего добился сам и почему-то боишься это признать.

Питер никогда не задумывался о своей жизни в таком ключе. И вот теперь, слушая Оливию, ощущал, как в нем постепенно нарастает уверенность в собственных силах.

Нет, она удивительная женщина. Она дала ему нечто такое, чего раньше у него никогда не было. Чего ему не могла дать Кейт. Но и он тоже кое-что дал ей взамен: тепло, заботу, нежность, доверие – все то, чего ей так не хватало. Это был редкий дар, и она была ему благодарна.

Они вернулись в отель ближе к вечеру, где заказали салат «нисуаз», хлеб и сыр, после чего расположились за столиком на террасе. В шесть часов Питер посмотрел на часы и вспомнил, что собирался вернуться в Париж. Но проведя целый день на море, причем постоянно держа в узде свою страсть к Оливии, он испытал такую усталость, что ему было лень даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы провести десять часов за рулем.

– Думаю, тебе не стоит сейчас никуда ехать, – сказала Оливия. Слегка загоревшая, вся светящаяся счастьем, она выглядела сейчас как никогда привлекательно. Он был готов остаться рядом с ней навсегда. – Ты два дня не спал, и если уедешь прямо сейчас, то вернешься в Париж лишь в четыре утра.

– Скажу честно, – признался Питер, ощущая приятную истому, – такая перспектива меня не прельщает. Но я должен вернуться.

Он уже позвонил в «Ритц». Никаких известий для него не поступало, но вернуться он все равно должен, ведь Сушар рано или поздно с ним свяжется. Кстати, на его счастье, ни Кейт, ни Фрэнк в его отсутствие не звонили.

– Может, тебе стоит остаться здесь на ночь, а в Париж уехать рано утром? – предложила Оливия.

Он пристально посмотрел на нее.

– Если я останусь до завтра, ты вернешься вместе со мной?

– Может быть, – уклончиво ответила она. – Именно это я в тебе очень ценю, твое невероятное чувство ответственности.

– Ну хорошо, хорошо, – миролюбиво произнес Питер.

Он действительно слишком устал, чтобы провести еще одну ночь за рулем. Уж если снова и отправляться в дорогу, то утром, хорошенько выспавшись.

Когда они обратились к портье с просьбой поселить Питера на ночь в одиночный номер, оказалось, что тот уже занят. Всего в небольшом отеле было четыре номера, и лучший из них занимала Оливия. Это была небольшая комната с двуспальной кроватью и видом на море. Войдя в номер, они какое-то время смотрели друг на друга.

– Ты можешь лечь на полу, – предложила она с лукавой улыбкой, помня об их обещании не делать ничего такого, о чем они впоследствии бы пожалели. Правда, в иные моменты об этом обещании хотелось забыть начисто.

– Вынужден признаться, – улыбнулся в ответ Питер, – что столь великодушного предложения я никогда еще не получал. И с радостью готов его принять.

– Ну что ж. Я со своей стороны обещаю хорошо себя вести. Честное скаутское. – Она подняла вверх два пальца.

Он притворился, будто расстроен.

– А вот это меня не слишком радует.

Оба рассмеялись, а потом отправились купить ему футболку, бритву и джинсы. Все это они приобрели в местном магазинчике.

Футболка была с логотипом «фанты», джинсы сидели на нем, как будто сшитые по мерке. Питер попросил разрешения воспользоваться перед ужином крошечной ванной в ее номере, чтобы побриться и привести себя в порядок.

К тому времени как он вышел из ванной, Оливия тоже переоделась – на ней была короткая белая юбка и топик. На ногах – теннисные тапочки, которые она купила по пути сюда. Темные, блестящие волосы, легкий загар – неудивительно, что Питер не мог налюбоваться ею. Ему с трудом верилось, что это та самая женщина, о которой он читал в газетах и которая давно поселилась в его мечтах.

Оливия была его другом и одновременно его возлюбленной.

Было нечто трогательное в том, как их тянуло друг к другу, физически и эмоционально. Казалось бы, ничто не мешало их близости, но они стойко держали данное друг другу слово. Как романтично и как старомодно!

В полночь, взявшись за руки, они пошли прогуляться по пустынному берегу. Откуда-то издалека доносилась музыка, и они танцевали на песке, тесно прижимаясь друг к другу. Питер не сдержался и наконец ее поцеловал.

– Что мы будем делать, когда вернемся в Париж? – спросил он, когда они сидели рядом, слушая тихий шепот прибоя. – Вернее, что я буду делать без тебя?

Этот вопрос он задавал себе снова и снова.

– То, что и всегда, – сдержанно ответила Оливия.

В ее намерения не входило рушить его семью, более того, внушать ему мысли, что такое возможно. Что бы ни произошло между ней и Энди, ломать судьбы других людей она не имела права. Более того, несмотря на их взаимную симпатию, она слишком мало знала его.

– А что я делал всегда? – спросил он с удрученным видом. – Я даже не знаю, что сказать. Все, что было раньше, теперь мне представляется нереальным. Не знаю даже, был ли я когда-нибудь счастлив.

Хуже всего было то, что Питер уже начал подозревать, что счастлив он никогда не был. Сама мысль об этом была для него в новинку.

– Может, это не главное. Может, тебе не следует изводить себя такими вопросами, – мудро заметила она. – Главное то, что у нас есть сейчас. Что еще долго не забудется. О чем мы будем потом вспоминать, – печально добавила Оливия и посмотрела ему в глаза.

Обоим была известна правда о его жизни. Что он продал себя, даже не заметив, как это случилось. Нет, вслух она этого никогда не скажет. Питер нашел себе оправдание, позволив Кейт и Фрэнку принимать решения за него – начиная с домашних вопросов и кончая работой. Разумеется, это произошло постепенно. Теперь же он сам удивлялся и разводил руками, не в состоянии объяснить, как в свое время этого не заметил. Наверное, потому, что так ему было проще.

– Как же я буду без тебя? – спросил он с несчастным видом, прижимая ее к себе. С кем он будет разговаривать? Он прожил без нее сорок четыре года, и вот теперь внезапно ему стало страшно, что Оливии может не быть с ним рядом.

– Не думай об этом, – посоветовала она, целуя его.

Им понадобилась вся сила воли, чтобы наконец разомкнуть объятия и, обняв друг друга за талию, медленно зашагать по прибрежной полосе назад в отель.

Когда же они медленно вошли в ее тесный номер, Питер улыбнулся и шутливо заметил:

– Боюсь, тебе придется всю ночь бодрствовать и время от времени окатывать меня холодной водой.

С какой радостью он взмахнул бы волшебной палочкой, чтобы вмиг все изменить. Увы, оба знали, что не имеют права поступить так, как им хочется. Это было настоящее испытание – испытание стойкости, испытание выдержки, испытание зрелости.

– Хорошо, я так и сделаю, – ответила она с улыбкой.

Оливия все еще не позвонила мужу, и, похоже, в данный момент это не входило в ее планы. Питер же не стал напоминать ей об этом. Пусть решает сама. Тем не менее ее упрямство его заинтриговало. Интересно, своим молчанием она наказывает супруга или же просто боится ему звонить?

Что касается его самого, то Оливия свое слово сдержала. Она вручила ему все подушки и одно одеяло и помогла устроить на полу рядом со своей кроватью походную постель.

Питер спал в джинсах и футболке, она же прошла в ванную комнату и там переоделась в ночную рубашку. И наконец, выключив свет, они легли: она – на свою кровать, он – на пол рядом. Взявшись за руки, они разговаривали в темноте, и у него ни разу не возникло настойчивого желания ее поцеловать.

Оливия сдалась и, наконец, задремала лишь в четыре утра. Питер тихонько поднялся и, глядя на нее с нежностью, как ребенку поправил сползшее одеяло. Затем осторожно наклонился и легонько поцеловал.

И, наконец, снова лег на пол, в свою импровизированную постель, и думал о ней до тех пор, пока сон не сморил его.

Глава 6

Когда они проснулись на следующий день, было уже почти половина одиннадцатого, и в окно вовсю лились лучи солнца. Оливия проснулась первой и, пока он еще спал, с нежностью смотрела на него. Как только Питер открыл глаза, она улыбнулась ему.

– Доброе утро, – весело приветствовала она, он в ответ лишь простонал и перекатился на спину.

Несмотря на ковер и подстеленное одеяло, спать на полу было жестко. Питер смог уснуть лишь в семь утра и чувствовал себя совершенно разбитым.

– Отлежал бока? – догадалась Оливия, увидев страдальческую гримасу на его лице, и предложила помассировать ему спину. Оба были горды собой за то, что за всю ночь не совершили ничего предосудительного.

– Не откажусь.

Питер с благодарностью принял ее предложение и с громким стоном перевернулся на живот, чем снова ее позабавил. Не вставая с кровати, она потянулась вниз и принялась нежно массировать ему шею. Он же, довольно зажмурив глаза, продолжал лежать в своей импровизированной постели.

– Ты хоть немного поспал? – спросила Оливия, переходя к его плечам и стараясь не думать о том, какая гладкая у него кожа.

– Я всю ночь думал о тебе, – честно признался он. – Это свидетельство моего образцово-показательного поведения, я ведь действительно вел себя как джентльмен. Или же мое поведение просто признак глупости, а может, старости.

Питер перекатился на спину и посмотрел на нее, после чего взял ее руки в свои, приподнялся и поцеловал ее.

– А ты мне прошлой ночью приснился, – сказала Оливия, когда он сел на полу рядом с кроватью. Их лица почти соприкасались, его руки играли с ее волосами, и он снова и снова целовал ее губы. Он знал, что вскоре все закончится, останутся лишь одни воспоминания.

– И что же было в этом сне? – прошептал он, целуя ей шею и постепенно забывая о данном самому себе обещании.

– Я далеко заплыла и начала тонуть, но ты меня спас. Думаю, это наглядная иллюстрация того, что случилось, когда я встретила тебя. Ведь тогда я действительно шла ко дну, – сказала Оливия.

Питер совершенно потерял голову. Он уже стоял на коленях, в то время как она по-прежнему лежала на кровати. Инстинкты оказались сильнее голоса разума. Его руки скользнули под ночную рубашку и принялись ласкать ее грудь. От этого прикосновения Оливия негромко застонала. В первый момент она хотела напомнить ему о взаимных обещаниях, однако тотчас выбросила их из головы. Вместо этого она протянула руки и привлекла его к себе, они оба оказались на кровати, а уже в следующий момент их тела переплелись в сбившихся простынях.

С каждым мгновением их поцелуи становились все более пылкими. Страсть изнутри сжигала, опаляла их тела, искала выхода. Забыв обо всем на свете, они не удержались от того, чего поклялись никогда не делать. Питер целовал ее так, будто его терзал голод и он вознамерился вобрать ее в себя, чтобы она стала частью его существа и навсегда ею осталась.

– Питер… – прошептала она, не открывая глаз. Он еще крепче прижал ее к себе и снова принялся осыпать поцелуями. Она тянулась к нему, как мучимый жаждой путник, наконец увидевший воду.

– Оливия, не надо, я не хочу, чтобы потом ты раскаивалась…

Он пытался сохранять трезвую голову, скорее ради нее, чем ради себя или Кейт, однако вскоре и сам уже не мог остановиться. Прерывисто дыша, она стащила с него джинсы. Футболки на нем уже не было. Он рывком снял с нее ночную рубашку, отбросил ее, и та приземлилась где-то на полу. И оба наконец смогли утолить жажду близости, когда тела их слились в одно целое.

Был почти полдень, когда они наконец смогли оторваться друг от друга и перевести дух. Они лежали, крепко обнявшись, усталые и умиротворенные. Взглянув на него, Оливия улыбнулась. Их переплетенные тела не желали отпускать друг друга.

– Питер, я люблю тебя.

– Это хорошо, – ответил он, прижимая ее к себе так крепко, что было трудно понять, кто есть кто. – Потому что за всю мою жизнь я еще никого так не любил. Думаю, все-таки я не джентльмен, – покаялся Питер, правда, отнюдь не расстроенный, а скорее довольный тем, что он не оправдал столь высокое звание. Оливия сонно улыбнулась в ответ.

– И это тоже хорошо, – ответила она, устраиваясь поудобнее с ним рядом.

Какое-то время они просто молча лежали, обнявшись, благодарные друг другу за эти моменты нежности. Наконец, понимая, что им вскоре придется расстаться, они еще раз занялись любовью – неторопливо, нежно, уже утолив первый порыв страсти.

Когда они, наконец, встали, Оливия прильнула к нему и расплакалась. Ей не хотелось расставаться с ним. Увы, оба знали: разлука неизбежна.

Оливия решила вместе с ним вернуться в Париж, чтобы хоть еще несколько часов пробыть рядом. Они покинули отель в четыре часа, похожие на прародителей, изгнанных из Эдемского сада.

Они остановились, купили несколько сэндвичей и перекусили, сидя на скамейке и глядя на морские волны.

– Я смогу представить тебя здесь, если ты сюда вернешься, – печально произнес он, глядя на нее и всем сердцем желая – так же, как и она, – чтобы им никогда не расставаться.

– Ты приедешь ко мне? – спросила Оливия. Пряди волос спадали ей на глаза, она снова выглядела такой беззащитной.

Питер ответил не сразу. Он не знал, что ей сказать. Более того, не мог ей ничего пообещать, ведь у него была Кейт. Оливия же всего час назад сказала, что прекрасно это понимает. И вообще, не желает у него ничего отнимать. Ей хотелось одного – сохранить в душе воспоминания о двух днях, прожитых ими вместе. Двух днях, в которые вместилось то, на что некоторым не хватает целой жизни.

– Я постараюсь, – произнес Питер, помолчав, не желая нарушать свое, правда, еще не высказанное вслух, обещание.

Оба знали, что им придется нелегко. Оба понимали, что у их романа нет продолжения, одни лишь воспоминания. Жизни обоих были полны сложностей, оба имели обязательства перед другими людьми. Как только Оливия вернется в свой мир, папарацци, которые обычно следовали за ней по пятам, просто не позволят ей еще раз незаметно исчезнуть. То, что они вместе провели эти два дня, уже само по себе было чудом, которому не суждено повториться.

– Я бы хотела вернуться сюда и снять домик, – мечтательно произнесла Оливия. – Думаю, я здесь могла бы писать.

– Почему бы нет. Стоит попробовать, – согласился Питер, целуя ее.

Они выбросили птицам остатки сэндвичей и пару секунд постояли, держась за руки и глядя на море.

– Мне хочется верить, что однажды мы еще вернемся сюда. Вместе, – сказал Питер, вслух высказывая то, о чем до сих пор боялся даже подумать: что у них есть, пусть призрачная, но надежда на будущее. Пусть короткая встреча, всего на один день. Чтобы снова появилось то, что можно вспомнить. Собственно, большего Оливия и не ожидала.

– Может быть, – тихо отозвалась она. – Если чему-то суждено случиться, оно непременно произойдет.

Но сначала им предстоит преодолеть преграды, каждому свои. Питер должен довести до конца дело с викотеком, убедить тестя не сворачивать работу. А в Коннектикуте его ждала Кейт. Оливия, хочется ей того или нет, тоже должна вернуться к мужу.

Они в молчании проделали путь до его машины, купив по пути на дорогу еды. Оливия отводила глаза в надежде, что он не заметит ее слез, но даже не глядя на нее, Питер знал, что она плачет. Он чувствовал ее слезы, чувствовал всей душой, и на его сердце каждая ее слезинка оставляла отметину.

Он привлек ее к себе, и они несколько мгновений стояли, в последний раз глядя на море. Питер прошептал ей на ухо, как он ее любит. Она в ответ сказала ему то же самое, они вновь поцеловались и, наконец сев в машину, поехали назад, в Париж.

Какое-то время они ехали молча, а как только первоначальное напряжение спало, разговорились снова. Каждый справлялся со случившимся по-своему, пытался переварить, сделать частью жизненного опыта и принять со всеми неизбежными последствиями.

– Мне будет нелегко знать, – сказала Оливия, улыбаясь сквозь слезы, когда они проехали Ла Вьерери, – что ты где-то есть, и не иметь возможности быть с тобой рядом.

– Понимаю, – ответил Питер, чувствуя, как у самого в горле застрял комок. – Когда мы выходили из отеля, я подумал то же самое. Невозможность быть с тобой сведет меня с ума. С кем же я смогу поговорить?

Теперь, после физической близости, его не покидало ощущение, что она в некотором роде принадлежит ему.

– Время от времени можно звонить друг другу, – сказала Оливия с надеждой. – Я могла бы сообщать тебе, где нахожусь.

Впрочем, оба знали, что, где бы он ни был, он по-прежнему будет женат.

– Это несправедливо по отношению к тебе.

Все в их теперешнем положении казалось несправедливым. В том, что они совершили, таилась опасность, и оба это прекрасно знали. Но даже не познай они друг друга телесно, это мало что изменило бы. В некотором смысле им было бы даже труднее. По крайней мере, сейчас они познали любовь сполна и могли сохранить память о ней во всей ее полноте.

– Мы могли бы встречаться где-то раз в полгода, просто для того, чтобы узнать, что нового.

На какой-то миг она смутилась, вспомнив свой любимый фильм с участием Кэрри Гранта и Деборы Керр[5]5
   Речь идет о голливудском фильме «Незабываемый роман» (1957 г., режиссер Лео Маккэри). Американский институт киноискусства включил «Незабываемый роман» в список «100 лучших американских фильмов о любви» за всю историю кино (под № 5). На круизном судне, следующем из Европы в Нью-Йорк, между певичкой ночного клуба Терри Маккей и привлекательным, пользующимся международной известностью плейбоем Ники Ферранте завязывается роман. Оба они уже связаны матримониальными обязательствами, помолвлены, но несмотря на это договариваются встретиться через шесть месяцев на верхней смотровой площадке небоскреба Эмпайр Стейт Билдинг, чтобы затем уже не расставаться. Из-за неожиданного дорожного инцидента, в котором Терри повредила ноги, она не приходит на встречу, и Ники начинает думать, что она или вышла замуж, или разлюбила его.


[Закрыть]. Это была классика кино, и в юности она выплакала все глаза во время просмотра этого фильма.

– Мы могли бы встретиться у небоскреба Эмпайр Стейт Билдинг, – сказала Оливия не то в шутку, не то всерьез, но он тотчас же покачал головой.

– Нет, из этого ничего не выйдет. Ты просто не придешь, чем окончательно сведешь меня с ума. В конечном счете я закончу дни в инвалидной коляске. Вспомни какой-нибудь другой фильм, – улыбнулся он, и она рассмеялась в ответ.

– Что же нам делать? – вздохнула Оливия, грустно глядя в окно.

– Вернуться назад. Быть сильными. Вернуться к тому, что мы делали раньше, и продолжать жить. Наверное, мне это будет сделать легче. Я был глуп и слеп, даже не осознавал, насколько я несчастен. Думаю, у тебя возникнут свои проблемы. Для меня же задача будет состоять в том, чтобы делать вид, будто ничего не случилось, что во время этой недели в Париже мне не открылась со всей очевидностью правда о моей жизни. Как мне это все объяснить?

– Может, тебе и не придется ничего объяснять, – предположила Оливия, а про себя подумала: насколько сильно вся эта история с викотеком раскачает, образно выражаясь, его «семейную лодку», если препарат не выдержит проверки? Впрочем, это станет известно позже, пока же Питер был весь на нервах.

– Может, ты станешь писать мне письма? Что ты на это скажешь, Оливия? – произнес он наконец. – Чтобы я, по крайней мере, знал, как ты и где ты. В противном случае неизвестность сведет меня с ума. Скажи, ты можешь мне это обещать?

– Конечно, могу, – кивнула она.

Всю дорогу по ночному шоссе они проговорили и когда наконец въехали в Париж, было уже почти четыре утра. К этому времени оба порядком устали. Не доезжая нескольких кварталов до отеля, Питер остановил машину.

– Могу я предложить тебе чашку кофе? – спросил он, вспомнив свою первую фразу, сказанную на площади Согласия. Оливия печально улыбнулась в ответ:

– Можешь предложить мне все, что угодно, Питер Хаскелл.

– То, что хотел бы тебе подарить, невозможно купить ни за какие деньги, – сказал он, имея в виду свои чувства с той самой первой минуты, как увидел ее. – Я люблю тебя и, наверное, буду любить до конца моих дней. Второй такой, как ты, нет на свете. Не было и никогда не будет. Помни об этом, где бы ты ни находилась. Я люблю тебя.

И он поцеловал ее снова, долго и жадно. Они прижимались друг к другу, как будто оба боялись утонуть.

– Я тоже люблю тебя, Питер. Как жаль, что ты не можешь взять меня с собой.

– Я был бы только рад.

Он прекрасно знал, что ни ей, ни ему не забыть этих двух дней и того, что произошло между ними сегодня утром.

Питер высадил Оливию на дальнем конце Вандомской площади. Она прильнула к нему, поцеловала его долгим поцелуем. Наконец она оторвалась от него и, чувствуя, как по щекам катятся слезы, поспешила через площадь. У нее с собой не было никаких сумок, джинсы и футболку она свернула и несла в руках. Оливия не оставила ему ничего, кроме своего сердца.

Питер какое-то время сидел в машине, думая о ней и глядя на вход в отель, в котором она только что исчезла. Он знал, она уже добралась до своего номера. Оливия пообещала ему, что вернется и не станет исчезать навсегда.

Он не хотел, чтобы она в одиночку путешествовала по Франции. В отличие от ее мужа, Питер серьезно переживал по поводу ее безопасности. Он не мог оставаться равнодушным ко всему, что касалось Оливии, особенно после того, что между ними было. Его тревожило то, что может произойти с ней теперь, когда она вернулась к мужу. Не случится ли так, что ее снова станут чудовищным образом эксплуатировать в угоду политическим амбициям сенатора Тэтчера.

Потом мысли его переключились на Кейт. Как он посмотрит ей в глаза, вернувшись в Коннектикут? Вдруг она почувствует, что в их отношениях что-то изменилось. Кстати, изменилось ли? Хороший вопрос. Оливия раскрыла ему глаза на то, что своим успехом Питер обязан главным образом самому себе. И все равно ему казалось, что не в меньшей степени он обязан и Кейт, что бы ни говорила Оливия. И потому Питер не мог причинить жене боль.

Ему придется жить дальше, словно ничего не случилось. То, что у них было с Оливией, не имело ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Это был лишь миг, сон, алмаз, который они нашли в песке и решили оставить себе. У обоих были свои обязательства перед другими, куда более важные. Для Питера его прошлым, его настоящим и будущим была Кейт.

Сейчас его самой большой проблемой была боль потери, терзающая сердце. Шагая к входу в «Ритц», он вновь подумал об Оливии и испугался, что сердцу не выдержать разлуки с ней. Увидит ли он ее снова? Жизнь без нее было невозможно представить.

Когда он открыл дверь своего номера, его там ждал небольшой конверт с запиской от портье. В его отсутствие звонил доктор Поль-Луи Сушар и просил, чтобы мистер Хаскелл перезвонил ему при первой же возможности.

Питер понял, что вернулся в реальную жизнь, к важным для себя вещам, к жене, сыновьям, к любимому делу. И все же где-то, удаляясь от него с каждым мгновением, была женщина, которую он встретил, но с которой не мог оставаться рядом. Женщина, которую он так безнадежно любил.

Питер стоял на балконе, наблюдая за тем, как восходит солнце, и думал об Оливии. Теперь все, что было между ними, казалось сном. Это просто не могло быть реальностью. Площадь Согласия… кафе на Монмартре… пляж в Ла Фавьер… все остальное.

Увы, какие бы чувства он ни испытывал к ней, как ни прекрасно им было вдвоем, он вынужден от всего этого отказаться.