Текст книги "Пять дней в Париже"

Глава 11

Вечер перед отъездом в Вашингтон обернулся для Питера настоящим кошмаром. Он все еще отказывался поверить, на что решился пойти ради жены и тестя. Но Кейт явно была благодарна за его согласие. Фрэнку тоже стало значительно лучше; казалось, согласие зятя вдохнуло в старика новые жизненные силы.

Питер же чувствовал себя так, словно его катапультировали на другую планету, где все было совсем по-другому. Его сердце словно превратилось в камень, а мозг сделался совсем невесомым. Он с трудом соображал, что делал.

Нет, как и Фрэнк, он был способен дать своему поступку рациональное объяснение. Викотек – уже почти готовый препарат, и даже если в нем имелись какие-то недоработки, то они все исправят до того, как лекарство попадет на фармацевтический рынок. Но с точки зрения морали и закона, все, что они делали, было неправильно, и все трое это прекрасно знали.

А еще Питер знал, что у него нет выбора. Он пообещал Кейт и ее отцу, что выполнит их просьбу. Проблема заключалась в том, как ему после этого жить дальше? Или это всего лишь вопрос постепенного отказа от собственных этических принципов? Однажды солгав, не продолжит ли он в том же духе, не начнет ли отходить от моральных принципов, которых строго придерживался всю свою жизнь? Интересный философский вопрос. Не будь у Питера ощущения, что на карту поставлена его жизнь, он бы вполне мог углубиться в размышления на эту тему.

Увы, пока же он лишился аппетита и сна. Всего за несколько дней он осунулся, похудев на семь фунтов. За день до его отъезда в Вашингтон секретарша даже поинтересовалась, не заболел ли он.

Фрэнка выписали, и он теперь находился дома, где намеревался провести еще месяц, и на плечи Питера легла двойная ответственность. Более того, утром того же дня, на который назначены слушания в FDA, ему предстояло появиться в Конгрессе, где будут обсуждаться вопросы ценообразования лекарственных препаратов.

Накануне вечером Питер допоздна засиделся за письменным столом, изучая данные новейших фармацевтических разработок. Все выглядело очень даже неплохо, за исключением одного момента, о котором еще в июне его предупреждал Сушар. Согласно заключению экспертов, речь шла об относительно малозначимом пункте. Питер даже не стал звонить Фрэнку, чтобы поставить тестя в известность. Он заранее знал, что услышит в ответ: «Не беспокойся. Отправляйся на слушания, над этим вопросом мы поработаем позже».

Питер все равно взял отчеты домой и еще раз перечитал их. В два часа ночи он закончил, и его по-прежнему не оставляло сильное беспокойство. Кейт давно уснула в их спальне. Она больше не ночевала у отца и собиралась поехать с Питером в Вашингтон. Она даже купила себе по такому случаю новый костюм. Они с Фрэнком были ужасно довольны тем, что Питер сдался, и с того момента, как он согласился поехать в Вашингтон, оба пребывали в приподнятом настроении. Для Питера это служило дополнительным поводом для раздражения. Кэти упрекала его в излишней эмоциональности и пыталась внушить себе, что всему виной предстоящий визит в Конгресс. Лишь поэтому у мужа сдают нервы.

В четыре часа утра Питер все еще сидел в кабинете, размышляя о последних данных исследований и глядя в окно. Как жаль, что рядом нет понимающего человека, с которым можно было бы откровенно поговорить. Питер не был лично знаком с исследователями из немецкой и швейцарской лабораторий. С новым сотрудником в Париже ему пока не удалось достичь взаимопонимания. Очевидно, Фрэнк нанял нового сотрудника лишь потому, что это был человек мягкотелый, легковнушаемый, не способный сказать «нет». При этом у него была привычка сыпать мудреными словечками, и Питер с трудом понимал, что он говорит. С тем же успехом он мог говорить по-японски.

Внезапно Питер кое-что вспомнил и принялся перелистывать записную книжку. Интересно, есть ли тут нужный номер? Сейчас в Париже десять часов утра, и, если повезет, этот человек будет на месте. Ему ответила секретарша, и Питер представился ей. Сначала раздались два гудка, затем в трубке послышался знакомый голос:

– Алло?

Это был Поль-Луи Сушар. Питер позвонил в новую компанию, где тот теперь работал.

– Здравствуйте, Поль-Луи, – устало произнес Питер. Было четыре часа утра; казалось, ночь тянулась бесконечно. Интересно, поможет ли француз принять решение, которое, по крайней мере, успокоит ему нервы? Собственно, ради этого Питер и решил позвонить ему. – Это Бенедикт Арнольд[8]8
   Бенедикт Арнольд (1741–1801) – генерал-майор, участник войны за независимость США, прославился в боях на стороне американских повстанцев, но позже перешел на сторону Великобритании. В США Бенедикт Арнольд – противоречивая фигура; рассматривается одновременно как герой, который спас США от уничтожения, и как предатель, продавший свою страну за деньги.


[Закрыть].

– Да? Алло? Кто это? – растерянно пробормотал его собеседник на другом конце линии, и Питер улыбнулся.

– Был такой предатель в истории США много лет назад. Привет, Поль-Луи, – проговорил Питер по-французски, – это Питер Хаскелл.

– А… понятно. – Он мгновенно понял, о чем пойдет речь. – Вы все-таки собираетесь это сделать? Они вас заставили?

Голос Питера звучал подавленно, и его собеседник тотчас обо всем догадался.

– Я бы и рад сказать, что меня заставили, – уклончиво произнес Питер, хотя на самом деле так оно и было. Увы, порядочность не позволяла ему признать это вслух. – В некотором смысле, по ряду причин я сам так решил. Около трех недель назад у Фрэнка случился сердечный приступ, который едва не стоил ему жизни. С тех пор многое изменилось.

– Понимаю, – серьезно ответил Поль-Луи. – Чем я могу вам помочь? – Он теперь работал на компанию-конкурента, но относился к Питеру с симпатией. – Вам от меня что-то нужно? – спросил он, что называется, в лоб.

– Думаю, мне нужно отпущение грехов, хотя я этого и не заслуживаю. Я только что получил несколько новых отчетов, и, если правильно понимаю, с препаратом все в порядке. Мы заменили два компонента, и, похоже, теперь все считают, что проблема решена. Но некоторые результаты мне не вполне понятны, и я подумал, что вдруг вы поможете пролить свет истины на этот вопрос. Мне не с кем откровенно поговорить на эту тему. Я же хочу знать, не окажется ли все-таки викотек смертельно опасным препаратом. В этом вся проблема. Мне нужно знать ваше мнение: вы по-прежнему считаете, что препарат опасен или же мы на верном пути. У вас есть время просмотреть эти данные?

Времени у Сушара не было, однако он был готов помочь Питеру. Он попросил секретаря придержать остальные звонки и через мгновение снова был на линии.

– Отправьте мне бумаги по факсу.

Питер выполнил его просьбу, после чего возникла долгая пауза, пока Поль-Луи изучал информацию. Затем они еще час обсуждали проблему. Питер ответил на многочисленные вопросы, а затем вновь повисла тишина. Питер понял: Поль-Луи собирается с мыслями.

– Видите ли, все очень субъективно. На этой стадии не может быть однозначной интерпретации. Конечно, это хороший препарат. Это замечательное лекарство, оно поможет многим онкологическим больным. Но есть некоторые параметры, которые нужно оценить, а это очень сложно сделать. В жизни не обойтись без риска. За все нужно платить. Вопрос в том, согласен ли ты платить.

Типично французская философия, но Питер прекрасно понимал своего собеседника.

– Вопрос заключается в том, насколько велик этот риск.

– Понимаю.

Питер прекрасно это осознавал. Именно это и волновало его в июне во время поездки в Париж.

– Новые разработки, несомненно, обнадеживают. Они движутся в нужном направлении…

Сушар умолк, не иначе как зажег сигарету. Все ученые, с которыми встречался Питер в Европе, были заядлыми курильщиками.

– Так, значит, теперь все в порядке? – неуверенно спросил Питер, страшась услышать ответ на свой вопрос.

– Нет… еще нет, – ответил Сушар. – Возможно, в скором времени, если работа в данном направлении продолжится… Но пока нет. На мой взгляд, викотек все еще несет в себе потенциальную опасность, особенно в неопытных руках.

Но ведь именно для таких рук он и предназначался. Этот препарат разрабатывался для лечения тяжелых больных на дому. Его предназначение – применение в качестве химиотерапии пациентами в домашних условиях, без обращения в больницу, даже в поликлинику.

– Так, значит, это все еще препарат-убийца?

Именно так француз назвал викотек в июне. У Питера в голове до сих пор звучали его слова.

– Думаю, да. – Голос на противоположном конце линии прозвучал слегка виновато, однако уверенно. – Препарат еще не готов, Питер. Нужно время. Потерпите немного, и у вас все получится.

– А как же слушания?

– Когда они состоятся?

Питер взглянул на стрелки часов: те показывали пять утра.

– Через девять часов. В два часа дня. Через пару часов я выезжаю из дома.

Он собирался лететь восьмичасовым рейсом и планировал быть в Конгрессе в одиннадцать.

– Не завидую вам, приятель. Ну что я могу посоветовать? Если хотите быть честным, так и скажите, что это будет замечательное лекарство, но оно еще не готово, что до сих пор вы находитесь на стадии его разработки.

– В FDA с такими заявлениями не выступают. Основываясь на имеющихся лабораторных данных, мы просим разрешение на клинические исследования ранней стадии. Фрэнк хочет, чтобы препарат оказался на рынке, как только мы проведем все фазы испытаний на людях и получим одобрение FDA.

На другом конце трубки Сушар присвистнул.

– Это как-то пугает. Зачем ему такая спешка?

– В январе он собирается уйти на покой. И хочет быть уверен в том, что исследования идут полным ходом. Это будет его прощальный дар человечеству. И мой тоже. Хотя это больше похоже на бомбу с часовым механизмом.

– Так оно и есть, Питер. И вы сами это знаете.

– Знаю, – вздохнул Питер, – но остальные и слышать об этом не хотят. Фрэнк утверждает, что до конца года вытянет препарат. И все равно настаивает, чтобы мы поехали в Вашингтон. Короче говоря, это долгая история.

Причиной всему – и старческий эгоизм, и риск потерять бизнес с оборотом в миллиард долларов. Но в данном случае Фрэнк крупно рисковал, ибо в основе его расчетов лежало голое самолюбие. Это был опасный шаг, который мог стать причиной краха всего их бизнеса, однако Фрэнк упорно отказывался это понимать. Упрямство старика граничило с безумием. Что это? Начало старческого маразма или упоение собственной властью? Трудно сказать.

Питер поблагодарил Поля-Луи за помощь, и француз пожелал ему удачи. Повесив трубку, Питер пошел сварить себе кофе. У него все еще был выбор. Увы, он понятия не имел, как ему выпутаться из сложившейся ситуации. Может, стоит отправиться на слушания, а затем уволиться из компании «Уилсон-Донован»? Но это не защитит пациентов, которым он пытался помочь и чье здоровье будет поставлено под угрозу. Дело в том, что Питер не верил словам Фрэнка, когда тот пообещал свернуть исследования препарата на людях, в случае если в лабораторных отчетах в ближайшее время не появится положительных изменений. Что-то подсказывало Питеру, что тесть был готов сыграть в игру с большими ставками. Страшно подумать, какие деньги задействованы в этом проекте. Не удивительно, что потенциальный риск для онкологических больных отошел на второй план. Зато как велик соблазн сказочно обогатиться.

Питер старался производить на кухне как можно меньше шума, пока варил себе кофе, но все-таки разбудил Кейт еще до того, как зазвонил будильник. Она застала мужа за кухонным столом – он сидел, подперев голову рукой, и пил вторую чашку кофе. Еще ни разу она не видела его таким усталым и обеспокоенным.

– Переживаешь? – спросила она, положив руку ему на плечо. Увы, ему было трудно что-либо ей объяснить. Кэти не понимала его или не хотела понимать. – Не успеешь и глазом моргнуть, как все будет позади.

Это прозвучало так, словно речь шла о пломбировании зубного канала, а не крушении моральных устоев. Под удар были поставлены его этические принципы, его честность, его порядочность, Кейт же отказывалась это понять. Она сидела напротив него за столом в красивой розовой ночной рубашке – как обычно, опрятная и спокойная. Питер окинул ее печальным взглядом.

– Я поступаю дурно, Кейт. Я появлюсь на слушаниях не потому, что считаю это правильным, не потому, что мы готовы к клиническому тестированию препарата. Я делаю это ради тебя и твоего отца. Я ощущаю себя обманщиком, манипулятором…

– Ты говоришь отвратительные вещи, – с раздражением глядя на него, произнесла Кейт. – Ну и сравнения у тебя! Ты поступаешь так, потому что сам знаешь, что это правильно, и из чувства долга перед моим отцом.

Питер откинулся на спинку стула и посмотрел на жену. Интересно, какое будущее ожидает их, если учесть нынешнюю ситуацию? Судя по всему, ничего хорошего.

Теперь ему были понятны чувства Оливии, когда она говорила, что ее купил Энди. Это была жизнь, основанная на лжи и притворстве. А в его случае, еще и на шантаже.

– И что же это за долг у меня перед вами? – поинтересовался Питер. – Похоже, твой отец считает, что я ему обязан по гроб жизни. Все эти годы я считал, что у нас с ним честная сделка. Я усердно тружусь на благо компании и получаю за это деньги. С тобой у нас удачный брак, ну, по крайней мере, так мне казалось. Но в последнее время эта идея «долженствования» вдруг стала озвучиваться слишком часто. Что именно я вам обоим должен, раз вы вынуждаете меня пойти на слушания?

– Компания двадцать лет была добра к тебе, – начала Кейт осторожно, как будто ступая по минному полю, – и сейчас у тебя появился шанс отплатить за эту доброту, выступив в защиту препарата, который может принести нам миллиарды долларов.

– Так вот, значит, в чем все дело? В деньгах? – спросил Питер, чувствуя себя совершенно разбитым. Вот, оказывается, за что он продался. Миллиарды долларов. «По крайней мере я не продешевил», поморщившись, подумал он.

– Отчасти да. Не строй из себя невинную овечку, Питер. Ты же имеешь процент от общей прибыли. И еще подумай о детях. Что будет с ними? Ты загубишь и их жизни тоже.

Кейт смерила его холодным взглядом. Несмотря на все разговоры о преданности отцу, в первую очередь она думала о деньгах.

– Забавно, как же я был наивен. Мне всегда казалось, что я тружусь на благо человечества или, по меньшей мере, пытаюсь спасти людские жизни. Именно этому я посвятил последние четыре года. Но мне и в голову никогда бы не пришло ради этого лгать. И уж тем более – ради денег.

– Так ты отказываешься? – с ужасом спросила Кейт. Будь у нее такая возможность, она сама отправилась бы на слушания. Но она не была сотрудником компании и специалистом в этом вопросе, а ее отец был еще слишком слаб. Значит, оставался только Питер. – Знаешь, я долго размышляла об этой ситуации, – произнесла она, вставая из-за стола и глядя на него сверху вниз. – Думаю, будет справедливым сказать тебе, что, если ты испугаешься и в последний миг пойдешь на попятную, можешь даже не мечтать о блестящем будущем в компании «Уилсон-Донован».

– Что же тогда будет с нашим браком? – спросил Питер, зная, что затевает игру с огнем.

– Видно будет, – спокойно ответила Кейт. – Но я буду расценивать это как предательство.

Питер понимал: жена не шутит, однако внезапно, взглянув на нее, приободрился. Он как будто увидел ее новыми глазами. Впрочем, нет, неверно – она всегда была такой, просто раньше он этого не замечал.

– Хорошо знать правду заранее, Кейт, – спокойно парировал Питер. Они стояли по разные стороны кухонного стола, в упор глядя друг на друга. Не успела она ответить ему, как в кухню вошел Патрик, чтобы позавтракать.

– Что вы тут делаете в такую рань? – сонным голосом спросил он.

– Сегодня мы с мамой летим в Вашингтон, – ответил Питер.

– Точно, я и забыл. А дедуля тоже полетит с вами? – Патрик зевнул и налил себе стакан молока.

– Нет, врач сказал, что еще слишком рано, – объяснил Питер.

Через несколько минут позвонил Фрэнк. Он рассчитывал застать зятя до того, как тот уедет в аэропорт. Нужно было напомнить этому упрямцу, что именно тот должен сказать в Конгрессе по вопросам ценообразования. За последние несколько дней они уже не раз обсуждали этот вопрос, но Фрэнк хотел удостовериться, что перед членами Конгресса Питер будет защищать политику компании.

– Мы не раздаем наши лекарства даром, и в особенности это касается викотека. Не забудь об этом, – строго напомнил он Питеру. Тот поморщился – слова тестя противоречили всем его жизненным принципам.

– Все в порядке? – поинтересовалась Кейт, когда он вернулся в кухню.

Питер утвердительно кивнул, и Кейт облегченно улыбнулась. Они отправились переодеваться и уже через полчаса были на пути в аэропорт.

В дороге Питер был непривычно молчалив и почти не разговаривал с женой. Поначалу это насторожило Кейт, но затем она решила, что это нервы. Она опасалась, что Питер откажется выступить в Конгрессе, однако теперь была уверена, что все в порядке. Не в привычках мужа бросать начатое дело.

Перелет из Нью-Йорка в Вашингтон был недолгим, однако Питер успел еще разок пролистать бумаги. Он захватил с собой несколько документов, связанных с ценообразованием, и данные последних исследований викотека. Он снова просмотрел те пункты, на которые утром ему указал Сушар во время их телефонного разговора. Результаты тестирования викотека беспокоили его гораздо больше, нежели выступление перед Конгрессом.

Кейт из самолета позвонила отцу, дабы заверить Фрэнка, что ситуация под контролем. В Вашингтоне супругов ждал лимузин, который отвез их к зданию Конгресса. Питер чувствовал себя гораздо спокойнее. Он более-менее представлял, что будет говорить на слушаниях, и почти перестал волноваться.

В Конгрессе их уже ждали. Питера провели в конференц-зал и предложили чашку кофе. Кейт сопровождала его, но вскоре к ней подошел служащий и провел на галерею, откуда она могла наблюдать за слушаниями. Она пожелала мужу удачи, ободряюще похлопала по руке, но не поцеловала.

Через несколько минут Питера пригласили пройти в зал. На какой-то миг его охватил страх. Как бы тщательно он ни готовился, все равно это было само по себе волнительно – оказаться лицом к лицу с теми, кто управляет страной, и довести до них свое мнение. До этого ему доводилось бывать здесь лишь раз, и тогда переговоры вел Фрэнк. Сегодня все было совершенно иначе.

Питера подвели к столу и попросили дать присягу. Члены подкомитета сели напротив него перед микрофонами. Он представился и сообщил название компании, затем ему начали задавать вопросы, а конгрессмены внимательно слушали.

Его спросили о некоторых препаратах, в частности, конгрессменов интересовало его мнение по поводу чересчур высоких цен на них. Питер старался как можно доходчивее обосновывать свои ответы, но даже ему самому они казались не слишком убедительными. Правда заключалась в том, что фармацевтические компании обогащались за счет непомерно раздутых цен, и конгрессменам это было прекрасно известно. Относилось это и к компании «Уилсон-Донован», хотя ее доходы и были скромнее, чем у остальных.

Затем речь зашла о вопросах страхования, а под конец слушаний женщина – представитель штата Айдахо – сказала, что в курсе планов их компании, в частности, обращение в FDA с ходатайством разрешить им исследования на пациентах. Просто ради того, чтобы проинформировать Конгресс о новых фармакологических разработках, она попросила Питера вкратце рассказать о новом препарате.

Питер объяснил как можно проще, не вдаваясь в технические подробности и не разглашая коммерческой тайны. Он сообщил Конгрессу, что препарат этот должен коренным образом изменить принципы химиотерапии, сделать ее доступной для пациентов, чтобы те могли не обращаться в больницу. Родные онкологических больных могли бы делать им инъекции, и даже сами больные при определенных навыках могли бы справиться с этим. Препарат может стать революционным прорывом в сфере лечения онкологических заболеваний. Он поможет простым людям лечиться самостоятельно, в городе и в деревне, везде, где это необходимо.

– А сможет ли, как вы выражаетесь, «простой человек» позволить себе приобрести ваш препарат? Думаю, это самый главный вопрос, верно? – спросила еще одна женщина.

Питер утвердительно кивнул.

– Мы очень на это надеемся. Мы ставим себе цель установить максимально доступную цену на викотек, чтобы его мог приобрести каждый, кто нуждается в лечении.

Ответ Питера прозвучал уверенно, и несколько конгрессменов одобрительно кивнули. Его выступление было профессиональным и убедительным. Вскоре конгрессмены поблагодарили его, члены подкомитета пожали руку и пожелали удачи на предстоящих слушаниях в FDA. Питер с довольным видом зашагал за ассистентом в конференц-зал.

Вскоре к нему подошла Кейт.

– Зачем ты это сказал? – с убитым видом прошептала она, пока Питер собирал бумаги. Она даже не поздравила его и не сказала, что он хорошо выступил.

Даже незнакомые люди похвалили его выступление. Собственная же супруга смотрела на него с плохо скрываемым неодобрением. В этот момент она была так похожа на своего отца.

– Судя по твоему заявлению, мы готовы раздавать викотек даром. Ты же знаешь, что отец ожидал от тебя совсем других слов. Это должен быть дорогой препарат. А как иначе, если мы хотим вернуть деньги, вложенные в его разработку, и получить прибыль, которую заслуживаем?

Кейт смотрела на Питера жестко и расчетливо.

– Давай не будем это обсуждать хотя бы здесь, – попросил Питер, беря портфель с документами.

Он поблагодарил ассистента и зашагал прочь из здания. Ему было нечего сказать жене. Все равно она не поймет. Она понимала только язык цифр, прибыль от лекарств, а не их пользу, понимала отдельные слова, но не их смысл. Тем не менее она остереглась развивать эту тему. Питер удачно обошел одно препятствие, но самое сложное ожидало его впереди, на слушаниях в FDA, до которых оставалось чуть больше часа.

Они сели в лимузин. Кейт предложила где-нибудь перекусить, но Питер отказался. У него из головы не выходил упрек, который она бросила ему после слушаний в Конгрессе. По ее мнению, он допустил непозволительную вольность: вопреки всем увещеваниям ее отца пообещал установить максимально доступную цену на викотек вместо того, чтобы поддержать ценовую политику, нацеленную на извлечение максимальной прибыли и тем самым порадовать ее отца. Зато Питер был рад, что сказал именно то, что хотел. Более того, он был готов сражаться изо всех сил, чтобы снизить цену на викотек, если дело дойдет до его производства. Фрэнк даже не представлял, насколько решительно он настроен.

В лимузине они съели несколько сэндвичей с говядиной, которые запили кофе в пластиковых стаканчиках. Наконец автомобиль остановился у здания FDA на Фишерз-лейн в городе Роквилл, штат Мэриленд. Чтобы добраться сюда с Капитолийского холма, у них ушло полчаса.

От Кейт не укрылось, что ее муж сильно нервничает. Питер же отметил, что хотя здание не блещет красотой, здесь принимаются важные решения. Больше он ни о чем не думал, продолжая размышлять лишь о том, что произойдет сегодня. Зачем он сюда приехал? Что пообещал Фрэнку и Кейт? Обещание это далось ему нелегко, но находиться здесь было еще труднее. От него ждали, что он утаит от FDA опасный недостаток препарата, заверив экспертов, будто лекарство полностью готово к тестированию на ничего не подозревающих пациентах. Оставалось лишь надеяться, что Фрэнк сдержит свое обещание и, если будет необходимо, перенесет начало клинических испытаний на чуть более поздний срок.

Шагая в сторону зала, где состоятся слушания, Питер почувствовал, что у него вспотели ладони. Он так нервничал, что не замечал никого вокруг. Кейт отправилась занять место в зале, и Питер не сказал ей ни слова. Он просто забыл про нее. Ему предстояла нелегкая задача – пожертвовать своими идеалами, растоптать собственные моральные принципы. И все же, если препарат окажется эффективным, они смогут спасать человеческие жизни или, по меньшей мере, их продлевать. Он по-прежнему находился между двух огней. С одной стороны, внутренний голос требовал от него сказать правду. С другой – он прекрасно знал, насколько больные нуждаются в их препарате.

На слушаниях в комитете Питеру не требовалось давать присягу, хотя здесь истина была куда более важна. Он огляделся по сторонам. Как бы то ни было, он знает, что ему делать. На это уйдет немного времени. Питер очень надеялся, что предательство людей, которым он когда-то стремился помочь, займет всего несколько минут. Хотя кто знает? Слушания могут и затянуться.

Ожидая вопросов от членов комитета, он чувствовал, как у него трясутся руки. Никогда в жизни ему еще не было так страшно. Даже выступление в Конгрессе этим утром прошло гораздо спокойнее. Здесь же его присутствие казалось ему непереносимым грузом – столько всего поставлено на карту, такая ответственность лежит на его плечах. Но он продолжал твердить себе, что главное – поскорее разделаться с этой историей. Он просто не мог думать ни о чем другом: ни о Кейт, ни о Фрэнке, ни о Сушаре, ни об отчетах, которые он прочитал. Нужно лишь встать и рассказать про викотек, а про него он знает практически все.

Сидя за длинным узким столом, Питер нервничал в ожидании начала заседания. Внезапно он подумал о Кейт, обо всем, что он принес в жертву ради нее и ее отца. Ради них он пожертвовал своей честностью и своим мужеством. Это было нечто большее, нежели то, что он сам был «должен» ей или ее отцу.

Вскоре заговорил председатель комитета. Питер заставил себя не думать о Кейт и попытался сосредоточиться на главном. На него тотчас посыпалось множество вопросов, в том числе по какому поводу он обратился в FDA. Неудивительно, что через пару минут голова его пошла кругом. Тем не менее его объяснения были ясными и лаконичными. Он сообщил, что явился сюда с ходатайством о разрешении клинических испытаний препарата, который, по его убеждению, сможет помочь больным в борьбе с раком.

Как только Питер начал рассказ про викотек и то, как препарат поможет онкологическим больным, присутствующие оживились. В целом Питер говорил то же самое, что и в Конгрессе этим утром. Разница заключалась лишь в том, что этих людей невозможно было впечатлить многообещающей медицинской презентацией. Они хотели – и могли – понимать самые мельчайшие детали. Взглянув спустя некоторое время на часы, Питер был ошеломлен: он проговорил уже около часа. И в этот момент прозвучал финальный вопрос.

– Мистер Хаскелл, вы действительно считаете, что уже можно проводить исследования викотека на людях, хотя бы в малых дозах и на небольшой выборке пациентов, которые осознают весь риск приема вашего препарата? Вы уверены, что досконально изучили все его характеристики и риск, связанный с его применением? Вы можете поклясться, что в данный момент препарат готов к исследованиям на людях?

Питер отчетливо понимал, какой ответ все от него ждут. Именно за этим он сюда и явился. Осталось всего ничего – заверить их в том, что викотек именно тот препарат, который он только что столь красочно описал. Нужно всего лишь пообещать этим стражам здоровья и благополучия американской нации, что викотек не причинит людям вреда, а принесет исцеление.

Окинув взглядом зал, Питер подумал о присутствующих здесь, об их мужьях и женах, матерях и детях и о других, неизвестных ему людях, до которых может дойти их препарат, и понял, что никогда так не поступит. Ни ради тестя, ни ради супруги или кого-либо еще. И в первую очередь ради себя. И, ни минуты не сомневаясь в своей правоте, он со всей ясностью осознал, что ему вообще не следовало являться сюда. Чего бы ему это ни стоило, что бы ни отняли у него Донованы, как бы ни отомстили ему, он не сможет так поступить. Он не сможет солгать этим людям насчет викотека.

Питер вполне отдавал себе отчет в том, что делает. Он прекрасно осознавал в это мгновение, что потерял работу, жену, возможно, даже сыновей. Но они уже почти взрослые и должны понимать, что такое моральные принципы. А если не примут или не поймут, что за честность нужно платить, – что ж, значит, он неправильно их воспитал. Но как бы то ни было, сам он, чтобы остаться честным перед своим народом, был готов заплатить любую цену.

– Нет, сэр, не могу, – твердо ответил Питер. – Пока еще я не могу. Надеюсь, что в один прекрасный день, очень скоро, у меня будет такая возможность. Думаю, что мы разработали один из лучших препаратов, равных которому еще не было. Препарат, который поможет онкологическим больным по всему миру. Но пока я не могу утверждать, что препарат этот полностью безопасен.

– Значит, вы не ждете, что мы выдадим вам одобрение на первую фазу исследований, мистер Хаскелл, я правильно вас понял? – уточнил несколько сбитый с толку председатель комитета.

Присутствующие шепотом удивленно переспрашивали друг у друга, зачем вообще Питер явился сюда. Слушания FDA не предназначались для дискуссий по поводу недоработанных препаратов. Но в любом случае все были восхищены честностью Питера. Впрочем, ничего другого от него и не ждали. Лишь одно лицо в зале было искажено гримасой ярости. И еще одно ждет его дома, когда Кейт сообщит Фрэнку о предательстве Питера.

– Мистер Хаскелл, может быть, вам назначить другую дату для заявления? Это будет более уместно, чем тратить наше время сейчас.

На сегодня выступление Питера было первым, далее членам комитета предстояло выслушать еще несколько человек.

– Да, сэр. Полагаю, что шесть месяцев – вполне реальный срок, чтобы завершить наши разработки. – Даже этого времени может не хватить, но, судя по тому, что сказал Поль-Луи, в принципе они могут справиться.

– Благодарю вас.

Нетвердой походкой, но расправив плечи и с гордо поднятой головой, Питер вышел из зала, ощущая себя порядочным человеком. Впрочем, это единственное, что он сейчас чувствовал. Заметив, что в конце коридора его ожидает Кейт, он зашагал в ее сторону. Он прекрасно понимал, что она его никогда не простит. Подойдя к ней, он увидел на щеках Кейт слезы. Были это слезы бессильной ярости или разочарования – возможно, и то, и другое, – этого он не понял и утешать ее не стал.

– Прости, Кейт. В мои планы это не входило. Я даже представить себе не мог, каково это – лгать людям прямо в глаза. Тем более здесь. Я просто не мог поступить иначе.

– Разве я просила тебя лгать? – ответила Кейт, хотя Питер сомневался в ее искренности. – Я просто не хотела, чтобы ты предавал моего отца.

Она печально посмотрела ему в глаза. Все было кончено, и Кейт это понимала. Конечно, для них обоих. Ради нее он больше не желал идти на сделку с совестью, отступаться от своих принципов. До этого момента он даже не представлял, как далеко все зашло.

– Ты хотя бы представляешь, что натворил? – со злостью спросила она, готовая до последнего защищать отца, но не мужа.

– Представляю.

Ее намерения Питер понял еще утром за кухонным столом в Гринвиче. Однако даже не дрогнул. Как ни странно, именно этого он и хотел. Свободы.