Текст книги "Пять дней в Париже"

Глава 9

В конце концов все как-то нормализовалось. Настроение Кейт улучшилось, она перестала защищать отца, как будто тот был ребенком. Они часто общались с ним, и спустя несколько дней после возвращения Питера и Кейт, и ее отец, похоже, уже не сердились на него. Питер любил, когда сыновья бывали дома, хотя они повзрослели и в этом году проводили в обществе родителей гораздо меньше времени.

У Майка теперь были автомобильные права, и он повсюду разъезжал с Полом. С одной стороны, это было хорошо, с другой – Кейт с Питером почти не видели сыновей. Даже Патрик и тот вечно куда-то исчезал. Он был влюблен в девушку из соседнего дома и почти все свободное время проводил у нее.

– Что с нами не так в этом году? У нас что, проказа? – пожаловался жене Питер как-то раз за завтраком. – Мы больше не видим собственных детей, они вечно где-то пропадают. Мне казалось, что на каникулах они должны проводить время с родителями. Вместо этого они только и знают, что зависают где-то со своими друзьями.

Он искренне переживал по этому поводу. Ему нравилось проводить время с сыновьями. С ними было легко и интересно, в отличие от Кейт. Не удивительно, что теперь, когда ребята предпочитали общество сверстников, он чувствовал себя брошенным.

– Ты их еще увидишь летом, – невозмутимо возразила Кейт. В отличие от мужа, переживавшего по этому поводу, она гораздо спокойнее воспринимала отсутствие сыновей. В конце концов, у них своя жизнь и свои интересы.

Сказать по правде, она никогда не была с ними близка так, как Питер. Вот кто был замечательным отцом, даже когда сыновья были еще совсем маленькими.

– Может, нам теперь стоит назначать им встречи? Черт, до августа остается чуть больше месяца. И мне бы не хотелось разминуться с ними, ведь я проведу на острове всего четыре недели, – произнес он полушутя-полусерьезно.

– Они уже взрослые, – заметила Кейт с улыбкой.

– Выходит, я им больше не нужен? – искренне огорчился Питер. Его мальчишки, в свои восемнадцать, шестнадцать и даже четырнадцать лет, прекрасно обходились без родителей.

– В некотором смысле да. Но ты всегда можешь по выходным играть в гольф с моим отцом.

Все верно. Ирония судьбы заключалась в том, что со своим отцом Кейт проводила больше времени, нежели он со своими сыновьями.

Впрочем, Питер не стал говорить ей об этом, как и о том, что сыновья обычно реагируют на слова и события гораздо адекватнее.

Отношения между ним и Фрэнком были по-прежнему натянутые. Правда, с той разницей, что Фрэнк все-таки выделил средства на доработку викотека, причем сразу для обеих команд исследователей, которые теперь трудились денно и нощно. А вот дать задний ход ходатайству в FDA он наотрез отказался. В свою очередь, Питер скрепя сердце согласился выступить перед Конгрессом на тему ценовой политики – главным образом, чтобы ублажить Кейт и ее отца.

Эта перспектива его отнюдь не вдохновляла. С другой стороны, это был не тот вопрос, по поводу которого стоило ломать копья. Более того, его появление в Конгрессе самым положительным образом скажется на реноме их компании. Ему не нравилось одно – то, что он должен будет встать на защиту высоких цен на лекарства, которые, часто совершенно безосновательно, их компания, да и другие тоже, взимает за свою продукцию. Но как сказал Фрэнк, цель любого бизнеса – извлечение прибыли. Да, они пытаются лечить человечество, но при этом не должны забывать о своих интересах.

Викотек Питер представлял себе совершенно иным и надеялся убедить Фрэнка заработать не на астрономической цене препарата, а на объеме продаж. По крайней мере, в самом начале, когда у них не будет конкурентов на рынке. Увы, Фрэнк наотрез отказывался его слушать. От Питера ему требовалось одно – обещание, что тот постарается к сентябрю довести препарат до ума и подаcт ходатайство в FDA.

Для Фрэнка викотек превратился в навязчивую идею. Выбросить препарат как можно раньше на рынок, причем любой ценой – больше его ничего не интересовало. Ему не терпелось войти в историю, а заодно положить себе в карман миллионы долларов.

Он по-прежнему твердил, что у них в запасе уйма времени и уже к сентябрю все проблемы будут устранены. В конце концов Питер перестал с ним спорить. Ходатайство перед FDA можно отозвать в любой момент. Нет, конечно, нельзя исключать возможности, что к сентябрю у них все будет готово, хотя Сушар в этом сильно сомневался. Питер тоже склонялся к тому, что Фрэнк ставит перед ним недостижимые цели.

– Может, стоит пригласить сюда Сушара? Это могло бы ускорить процесс, – предложил Питер, но Фрэнк наотрез отказался.

Когда же Питер позвонил Сушару, чтобы проконсультироваться с ним по телефону, ему сказали, что тот в отпуске. Питер расстроился, тем более что никто в Париже не знал, куда Сушар уехал, поэтому связаться с ним не представлялось возможным.

В конце июня все как будто бы пришло в норму. Фрэнк, Кейт и трое мальчишек собрались на отдых на Мартас-Винъярд. Питер планировал провести там вместе с ними День независимости, после чего вернуться домой и продолжить работу. В течение недели он может жить в служебной нью-йоркской квартире и при необходимости работать допоздна у себя в офисе. Жену и мальчишек он сможет навещать по выходным.

А вот с понедельника по пятницу его долг – быть рядом с исследовательскими группами, на тот случай если им вдруг понадобится его помощь. К тому же Питеру нравилось в Нью-Йорке. В Гринвиче, без жены и детей, ему было одиноко. В общем, самое время с головой уйти в работу.

Впрочем, на уме у него была не только работа. Двумя неделями раньше он прочел сообщение о том, что Энди Тэтчер намеревается баллотироваться в президенты, и если победит на первичных выборах, то через год сможет принять участие в общенациональной гонке.

Питер отметил, что во время его первой пресс-конференции, да и на последующих тоже, Оливия была рядом с мужем. И хотя они договорились не звонить друг другу, Питера так и подмывало набрать ее номер и поговорить с ней.

Ее постоянные появления на публике в обществе мужа вызывали у Питера недоумение. Интересно, как это уживается с ее заявлениями о том, что она готова его бросить? Судя по ее частым появлениям в обществе мужа, Питер сделал вывод, что, в конце концов, она решила от него не уходить.

Интересно, что заставило ее изменить решение? Питер был готов спорить на что угодно, что это Энди склонил ее принять нужное ему решение. Если учесть то, как он с ней обходился, его свинское отношение к ней, вряд ли Оливия согласилась из любви к нему. Скорее, из чувства долга. Питеру очень не хотелось, чтобы причиной все же была любовь.

Было что-то странное в том, что после тех нескольких дней, проведенных вместе во Франции, теперь каждый продолжал жить своей жизнью. Питеру не давал покоя вопрос, изменилось ли для Оливии все так, как изменилось для него. А ведь поначалу он сопротивлялся, пытался убедить себя, что все осталось по-старому.

Увы, то, о чем он раньше даже не задумывался, в одночасье превратилось в проблему, и не одну. Теперь у него не оставалось иллюзий – все, что говорила или делала Кейт, так или иначе стало касаться ее отца. Его собственная работа сильно осложнилась. Исследования по поиску замены опасного компонента пока не дали никаких результатов. Фрэнк же буквально изводил его своими придирками. Даже сыновья, и те, похоже, в нем не нуждались.

Что еще хуже, Питера не отпускало ощущение, что из его жизни ушла радость. В ней больше не было ни тайны, ни волнения, ни любви. Ничего того, что было у них с Оливией во Франции. Но самым страшным было то, что ему было не с кем поговорить. Раньше он не задумывался о том, как далеко они разошлись с Кейт. У нее была своя жизнь, свои дела и друзья. Все ее интересы были связаны с какими-то комитетами и подругами, на которых она тратила почти все свое время. Для него в ее жизни места уже не осталось, и единственный мужчина, который что-то для нее значил, был ее отец.

Питеру не давала покоя мысль, что проблема, наверное, в нем самом. Может, он все преувеличивает, принимает слишком близко к сердцу, может, он просто устал и после отрицательного заключения на викотек у него сдают нервы.

Хотя вряд ли. Даже когда на День независимости Питер приехал проведать жену и детей на Мартас-Винъярд, там его раздражало буквально все. С друзьями у него не нашлось общих тем, общение с Кейт не клеилось, и даже сыновья как будто избегали его. Он даже не заметил, когда все изменилось, и, похоже, его брак доживал последние дни. Его жизнь рушилась буквально на глазах. Иногда ему казалось, что он сам невольно подталкивает их к разрыву. Наверное, решил Питер, им двигало стремление оправдать в своих глазах то, что было между ним и Оливией во Франции. Потому что, если у вас неудачный брак, такие вещи понятны и простительны. Если же нет, оправдание найти гораздо труднее.

Питер поймал себя на том, что ищет в газетах ее фотографии. А на День независимости он увидел Энди по телевизору. Тот приехал с предвыборной агитацией на Кейп-Код, о чем не преминули сообщить в телерепортаже. За спиной Энди у причала красовалась его огромная яхта. Питер подозревал, что Оливия где-то рядом, однако, как ни старался, так ее и не разглядел.

– С каких это пор ты днем смотришь телевизор? – удивилась Кейт, застав его в гостиной перед телеэкраном.

Питер окинул жену взглядом и невольно отметил, насколько она привлекательна. Ярко-голубой купальник подчеркивал ее спортивную подтянутую фигуру, на загорелой руке поблескивал золотой браслет с сердечком, который он привез ей в подарок из Парижа. Ее миловидное лицо обрамляли ухоженные светлые волосы, но красота Кейт была бессильна подействовать на него так, как то бывало, когда он видел Оливию. Его вновь охватило чувство вины. Хмурое выражение его лица не ускользнуло от Кейт.

– Что-то не так? – спросила она. Последнее время отношения между ними разладились. После возвращения из Европы Питер стал какой-то дерганый, раздражительный, чего раньше за ним не водилось.

– Да нет, все нормально. Просто хотел посмотреть новости.

Он отвернулся от нее и, взяв в руки пульт дистанционного управления, стал переключать каналы.

– Может, поплаваешь с нами? – предложила Кейт с улыбкой.

Во время пребывания на Мартас-Винъярд она всегда лучилась радостью. Это было очаровательное место. Ей нравилось проводить дни в окружении детей и подруг. Впрочем, раньше Питер тоже с удовольствием приезжал сюда. Увы, этим летом все изменилось.

Он по-прежнему ощущал на плечах груз забот, исследования по викотеку шли полным ходом, правда, пока безрезультатно. В отличие от него Кейт была уверена, что все будет хорошо: в конечном итоге исследования дадут результаты – такие, какие нужны ее отцу. Увы, Питер не разделял ее оптимизма и был погружен в себя.

Лишь спустя две недели он сумел узнать в лаборатории правду и, когда положил трубку, долго сидел, уставившись в пространство. Ему с трудом верилось в то, что он услышал. Когда же первоначальный шок прошел, он отправился на Мартас-Винъярд, чтобы лично переговорить с отцом Кейт.

– Вы уволили его? Почему? Как вы могли это сделать?

Образно выражаясь, Фрэнк Донован казнил гонца, который принес дурные известия. Он до сих пор не хотел понять, что фактически Поль-Луи Сушар был их спасителем.

– Сушар – дурак. Старая истеричка, которой везде мерещатся черти. Зачем он нам нужен!

Впервые за восемнадцать лет Питер серьезно усомнился, что его тесть в своем уме.

– В свои сорок девять лет Сушар один из самых выдающихся ученых Франции. С его помощью мы могли бы ускорить наши исследования. Фрэнк, что ты делаешь?

– Наши исследования и так идут полным ходом. Я буквально вчера говорил с руководителями групп. Они обещают, что ко Дню труда все будет готово. К тому времени викотек будет в лучшем виде, никаких сюрпризов, никаких побочных эффектов, никаких летальных исходов.

Впрочем, Питер ему не поверил.

– Вы это можете доказать? Вы уверены? Поль-Луи говорил, что исследования займут не меньше года.

– Вот и я о том же. Он сам не знал, что говорил.

Питер был всерьез встревожен поступком тестя. Порывшись в базе данных их компании, он сумел обнаружить местонахождение Сушара и, как только вернулся в Нью-Йорк, первым делом позвонил ему, чтобы принести извинения, а заодно поговорить о том, как движутся исследования по викотеку.

– Вы кого-нибудь отправите на тот свет, если не доработаете препарат, – сухо ответил ему Сушар. И все же звонок растрогал ученого, тем более что Питер пользовался его уважением. Поначалу Сушару сказали, что отказ проводить длительные исследования исходит от Питера, однако затем он узнал, что приказ поступил свыше, от председателя совета директоров компании. – Я бы на вашем месте не стал рисковать, – повторил Сушар. – Исследование должно пройти все этапы, а это займет несколько месяцев, даже если у вас круглосуточно работают две группы исследователей. Прошу вас, не дайте им взять над вами верх.

– Постараюсь сделать все возможное, – пообещал Питер. – И огромное спасибо за все, что вы для нас сделали. Мне, право, жаль, что все так получилось, – добавил он искренне.

– Не переживайте, – ответил француз. Он уже получил приглашение от крупной немецкой фармацевтической компании, имевшей производство во Франции, однако не спешил его принимать. Сначала хотелось все как следует взвесить. Именно за этим он и уезжал в Бретань. – Я все понимаю и желаю вам удачи. Если все получится, это будет чудо-препарат.

Они еще немного поговорили о том о сем. Сушар пообещал звонить, и Питер всю последующую неделю пристально следил за ходом исследований. Если Поль-Луи прав, им еще предстоит немало потрудиться, прежде чем с чистой совестью дать викотеку зеленый свет.

К концу июля результаты вселяли оптимизм, и Питер уезжал на Мартас-Винъярд с легким сердцем. Отдел исследований пообещал держать его в курсе и ежедневно факсом высылать отчеты. В результате полноценного отдыха у него не получилось. Питер, словно пуповиной, был неразрывно соединен с факсом, каждый день получая известия из офиса и лаборатории.

– В этом году тебе даже некогда отдыхать, – сокрушалась Кэти.

Впрочем, она почти не обращала на него внимания. У нее были подруги, был сад, который требовал ее забот. Все остальное время она проводила с отцом. Фрэнк планировал сделать ремонт дома, и они никак не могли решить, как перестроить летнюю кухню. Кроме того, Кэти помогала отцу принимать гостей, устраивала в его доме вечеринки, на которых Питер должен был присутствовать.

Впрочем, у него тоже имелись поводы для недовольства. По его словам, ее никогда не бывало дома, и всякий раз, когда он ее видел, она куда-то спешила – чаще всего к отцу.

– Что с тобой? – удивлялась Кейт. – Раньше ты никогда не ревновал меня к отцу. У меня такое чувство, будто я разрываюсь между вами, – раздраженно заметила она.

Обычно Питер с пониманием относился к ее заботе о Фрэнке, теперь же это превратилось в повод для бесконечных упреков. Да и отец, если на то пошло, был ничуть не лучше. Он все еще злился на Питера за его позицию по викотеку.

Между мужчинами ощущалась взаимная неприязнь. К середине августа Питер был на пределе и решил вернуться домой под тем предлогом, что его ждет работа. Терпеть эту ситуацию дальше было выше его сил.

Он не мог с уверенностью сказать, что переполнило чашу терпения. Возможно, дело заключалось в нем самом, но он несколько раз повздорил с детьми, с трудом находил общий язык с Кейт и ему до смерти надоело проводить едва ли не каждый вечер в доме Фрэнка, где устраивались семейные обеды.

В довершение ко всему испортилась погода. Целую неделю штормило, и даже было объявлено об угрозе урагана, который двигался с Бермудских островов.

На третий день Питер отправил всех в кино, закрыл ставни и закрепил мебель на террасе. Затем в одиночестве съел ланч, сидя перед телевизором. Сначала смотрел баскетбол, затем переключился на новости, чтобы узнать, грозит ли им ураган Ангус. Он даже вздрогнул, когда на телеэкране возникла белоснежная яхта, а вслед за ней – фото Энди Тэтчера. Репортаж уже шел какое-то время. Питер услышал слова ведущего:

– …трагедия случилась вчера поздно вечером. Тела до сих пор не найдены. Сенатор никак не прокомментировал случившееся.

– О боже! – воскликнул Питер и в волнении вскочил на ноги. Аппетит моментально пропал, и он положил недоеденный сэндвич на стол. Он должен непременно узнать, что с Оливией. Где она? Жива или нет? И чьи тела ищут? От волнения у него тряслись руки, сквозь слезы глядя на телеэкран, Питер принялся переключать каналы.

– Привет, пап! Ты посмотрел спортивные новости? Что нового? – В комнату, вернувшись из кино, заглянул Майк.

Питер даже не услышал, как он вошел. Он обернулся и растерянно посмотрел на сына.

– Ничего… то есть я не знаю…

Майк вышел, а Питер снова сосредоточился на телеэкране. Ему не сразу удалось найти нужный сюжет. Но наконец он напал на него на втором канале, причем на этот раз почти с самого начала.

Шторм настиг яхту Энди Тэтчера в океанских водах у берегов Глостера. Судно налетело на прибрежные скалы, и, несмотря на внушительные размеры и хваленую устойчивость, яхта ушла под воду менее чем за десять минут. На борту было более десятка людей. Яхта имела компьютерную навигацию, и ею управлял сам Тэтчер, которому помогал всего один лишь матрос. Остальные на борту были гости.

На данный момент без вести пропавшими числятся несколько человек. Сам сенатор остался жив. Кроме него, на борту находились его жена и ее брат, конгрессмен от Бостона Эдвин Дуглас. К сожалению, супругу конгрессмена и их двоих детей смыло за борт. Тело женщины было найдено рано утром, поиски детей продолжаются.

Затем было показано несколько снимков, и ведущий сообщил, что супруга сенатора Оливия Дуглас Тэтчер едва не утонула. Сейчас она находится в критическом состоянии в больнице. Ее обнаружили поздно вечером силы береговой охраны. Женщина была без сознания, однако держалась на плаву благодаря спасательному жилету.

– О боже, Оливия! О боже… – повторял Питер.

Она ведь так боялась океана. Он живо представил себе, что пришлось ей пережить, и теперь хотел лишь одного – быть с ней рядом. Но как он это объяснит? И как будет выглядеть его поступок в новостях? Мол, сегодня в здании клиники появился некий бизнесмен, требуя, чтобы его срочно пропустили к супруге сенатора, однако был выставлен вон? Или еще лучше – на него надели смирительную рубашку и отправили домой к жене, чтобы та привела его в чувство…

В общем, Питер понятия не имел, как ему проникнуть к Оливии. Как увидеть ее, не создавая проблем ни для себя, ни для нее.

Он снова сел и уставился на экран. Не сразу до него дошло, что в данный момент, пока Оливия в критическом состоянии, ни о какой встрече не стоит даже мечтать.

По другому телеканалу прошло сообщение, что она еще не пришла в себя и до сих пор находится в коме. На экране появились ее фотографии, сделанные папарацци. В Америке эта братия ходила за ней по пятам точно так же, как и в Париже.

Безжалостные репортеры также взяли в осаду дом ее родителей в Бостоне. Одни кадры сменялись другими. Вот убитый горем брат Оливии, потерявший жену и детей, выходит из клиники. На него было невозможно смотреть без содрогания. Питер поймал себя на том, что по его щекам катятся слезы.

– Что-то не так, пап? – В гостиную снова вошел Майк и встревожился, взглянув на отца.

– Нет-нет, со мной все в порядке… просто с одними моими знакомыми случилась беда. Прошлым вечером у мыса Код затонула яхта сенатора Тэтчера. Похоже, что некоторые пассажиры пропали без вести, другие получили травмы…

Оливия по-прежнему была в коме. Ну почему это случилось с ней? Что, если она умрет? Нет, только не это.

– Ты их знаешь? – удивилась Кейт, входя в гостиную из кухни. – Сегодня утром про это писали в газете.

– Я познакомился с ними в Париже, – уклончиво ответил Питер. Он не стал уточнять, опасаясь, что Кейт по голосу догадается, а то, не дай бог, увидит, что он плачет.

– Говорят, жена сенатора такая странная. А он собрался баллотироваться в президенты, – сказала Кейт, стоя в дверях кухни.

Питер ничего не ответил. Он дождался, когда Кэти уйдет, поднялся наверх и из спальни позвонил в клинику.

Увы, от дежурной медсестры он ничего нового не узнал. Питер представился близким другом семьи Тэтчеров и в ответ услышал то, что только что узнал по телевизору. Оливия находится в палате интенсивной терапии и пока не приходила в сознание.

Как долго это может продолжаться? И к чему надо быть готовым? Что Оливия на всю жизнь останется инвалидом? А вдруг она умрет, и он больше никогда ее не увидит. От одной только этой мысли ему хотелось перенестись к ней палату. Увы, ему ничего не оставалось, как лежа на кровати, предаваться воспоминаниям.

– С тобой все в порядке? – спросила Кейт.

Она поднялась в спальню, потому что ей что-то понадобилось, и искренне удивилась, застав его лежащим на кровати. Питер несколько недель вел себя странно. Да что там! Все лето. Впрочем, как и ее отец. Насколько Кейт могла судить, история с викотеком не самым лучшим образом сказывалась на них обоих. Она даже пожалела, что они ввязались в разработку этого препарата. Он точно не стоит той цены, которую они за него платили.

Кейт посмотрела на мужа, и ей показалось, что она заметила в его глазах слезы. Господи, что с ним такое?

– Ты хорошо себя чувствуешь? – снова спросила она, не на шутку встревожившись, и даже пощупала ему лоб. Нет, температуры у него не было.

– Нет-нет, со мной все в порядке, – поспешил успокоить жену Питер. С одной стороны, он чувствовал перед ней вину. С другой – был так потрясен несчастьем с Оливией, что туго соображал. Что, если он больше никогда ее не увидит? Без ее нежного лица, без ее бархатных карих глаз мир будет уже не тот. Боже, если бы он только мог оказаться рядом с ней, одним прикосновением открыть эти глаза, осыпать это лицо поцелуями…

Когда он снова увидел по телевизору Энди, ему захотелось его придушить. Как он только мог оставить ее в больнице одну!

Энди говорил о чем угодно. О том, как их неожиданно настиг шторм, какая это трагедия, что не удалось спасти детей. Что ужасней всего – несмотря на то, что погибли люди, что его собственная жена находится между жизнью и смертью, его просто распирало от гордости за себя, любимого. Похоже, Энди Тэтчер привык в любой ситуации выставлять себя героем.

В тот вечер Питер был даже молчаливее, чем обычно. Обещанный ураган прошел мимо, и он снова позвонил в больницу. Никаких изменений в состоянии Оливии не произошло. Для него и для родителей Оливии, денно и нощно дежуривших в клинике, это были кошмарные выходные. Поздно вечером, когда Кейт уже легла спать, он позвонил снова. Это был его четвертый звонок за день. У него едва не подкосились ноги, когда он услышал долгожданные слова.

– Она пришла в себя, – сообщила медсестра на том конце линии. – С ней все будет в порядке, – добавила его незримая собеседница.

Питер положил трубку и, закрыв лицо ладонями, дал волю чувствам. Он был один и мог позволить себе слезы. Ведь последние два дня он был не в состоянии думать ни о чем другом. Он не мог передать ей привет и пожелания скорейшего выздоровления. Все, что ему оставалось, это думать о ней и молиться. Он даже несказанно удивил Кейт, в одиночку отправившись в воскресное утро в церковь.

– Не знаю, что с ним такое, – призналась она отцу в тот вечер по телефону. – Неужели это все из-за викотека? Я уже возненавидела даже его название. Питер от него сам не свой, я же уже готова лезть на стену.

– Ничего, как-нибудь переживет, – успокоил ее отец. – Как только препарат поступит на рынок, нам всем станет легче.

Сказать по правде, Кейт в этом сильно сомневалась. Ей было больно смотреть на их баталии по поводу нового препарата.

На следующее утро Питер снова позвонил в больницу, но поговорить с Оливией ему не разрешили. Он предпочитал не говорить, кто он такой, выдавая себя за «родственника из Бостона». Он не мог послать ей даже весточку. Кто знает, в чьи руки она попадет по пути к ней? Но главное – Оливия жива и идет на поправку. Ее муж заявил на пресс-конференции, что им крупно повезло и что она вернется домой уже через несколько дней. В то же утро Энди Тэтчер улетел на Западное побережье. У него в разгаре была избирательная кампания, она же выкарабкалась из комы.

Вернулся он только на похороны жены и детей брата Оливии. Питер едва ли не круглые сутки смотрел выпуски новостей и с облегчением вздохнул, не увидев на похоронах Оливию. Вряд ли она бы перенесла этот печальный ритуал – он тотчас бы напомнил ей о смерти собственного сына.

На похоронах присутствовали ее родители, рядом с ними – убитый горем Эдвин и, разумеется, Энди, поддерживавший его за плечи. В общем, типичная сплоченная семья политического деятеля. Похороны привлекли внимание репортеров многих газет и телеканалов, правда, в силу трагического характера события все деликатно держались в сторонке.

Оливия рыдала навзрыд, наблюдая за похоронами из палаты интенсивной терапии. Медсестры были против того, чтобы она смотрела трансляцию, но Оливия настояла на своем. Ведь это ее семья, ее родные и близкие, а она не может быть с ними рядом в такую минуту. Правда, позднее, когда она увидела, как Энди дает интервью, как он расхваливает себя перед камерой – мол, посмотрите, какой я герой! – была готова его убить.

Но и потом он даже не удосужился позвонить ей, чтобы сказать, как там Эдвин. Когда же Оливия сама позвонила домой, отец сказал ей, что матери сделали укол успокоительного, а сам он, судя по его голосу, был пьян. Трагедия отразилась на всех, и Оливия переживала, что не может в этот трудный момент поддержать брата и родителей. Племянники были еще такие маленькие, а ее сноха – снова беременна.

Что касается ее самой, то она не видела смысла в собственной жизни. Ибо жизнь ее была пуста и бессмысленна, а сама она – послушная марионетка в руках бессердечного эгоиста. Никто бы даже не взгрустнул, если бы она погибла, разве что ее родители. Затем Оливия подумала о Питере, о тех днях, что они провели вместе. Как здорово было бы снова его увидеть!

Но, как и другие люди, которых она любила, теперь он был частью прошлого, и ей никак – такого способа просто не существовало – не включить его в настоящее или будущее.

Выключив телевизор, Оливия, обессилев от слез, лежала в постели и думала, как ей жить дальше. Ее племянник и племянница погибли, ее собственный ребенок умер, брата Энди тоже нет в живых. Сколько хороших людей – и все мертвы. И главное, невозможно понять, почему к одним судьба милосердна, а вот к другим…

– Как ваши дела, миссис Тэтчер? – спросила ее одна из медсестер. Они все видели, как она страдает. Все ее близкие находились в Бостоне, на похоронах, а она была в палате совсем одна.

Медсестра искренне переживала за свою пациентку.

– Вам кто-то звонил несколько раз, – вспомнила она. – Какой-то мужчина. Говорит, что он ваш старый знакомый. Правда, сегодня утром, – улыбнулась она, – он назвался вашим родственником. Но я уверена, что это один и тот же человек. Он ни разу не представился, но по голосу слышно, что он очень за вас переживает.

Питер! Оливия поняла это сразу. Кто еще мог ей звонить и при этом не называть своего имени? Это он. Оливия подняла на медсестру полные слез глаза.

– Можно мне в следующий раз с ним поговорить?

Она походила на жертву жестокого избиения, с ног до головы в синяках. Это были следы ударов об обломки яхты, когда волны швыряли их на нее. Оливия вспоминала эти мгновения с ужасом и точно знала: она больше никогда даже близко не подойдет к океану.

– Хорошо, я обязательно соединю вас с ним, когда он в следующий раз позвонит, – пообещала медсестра и пошла по своим делам.

Увы, Питер позвонил рано утром, когда Оливия еще спала. А после этого на дежурство заступила другая медсестра.

Проснувшись, Оливия лежала в постели и думала о нем. Интересно, как его дела? Что нового с викотеком и слушаниями в FDA?

Этого она никак узнать не могла – ведь они договорились не звонить друг другу, уехав из Парижа. И вот теперь это обещание стало тяготить ее. Особенно здесь, в клинике. Что касается ее собственной жизни, которая вмиг сделалась ей ненавистна, то нужно все хорошенько обдумать и взвесить.

Она пообещала Энди, что не бросит его, и вот теперь это обещание слишком дорого ей обходилось. Внезапно Оливия поняла, как коротка и непредсказуема жизнь. И как ценна.

Она продала свою душу на следующие пять лет, которые теперь ей казались вечностью. Ей оставалось лишь надеяться, что Энди проиграет избирательную кампанию. Потому что в противном случае ей не выжить. Ведь жена президента не может просто так взять и куда-то исчезнуть. Такого просто не бывает. Так что хочешь, не хочешь, а последующие пять лет придется держать свое слово.

Ей предстояло провести в палате интенсивной терапии еще четыре дня, пока легкие окончательно не очистятся. Тогда ее переведут в обычную палату, а потом Энди прилетит из Виргинии, где у него были дела, проведать ее.

Не успел он подъехать к клинике, как отовсюду налетели репортеры, с блокнотами, магнитофонами и видеокамерами, а один из них даже ухитрился прошмыгнуть к ней в палату.

Оливия тотчас юркнула под одеяло, а медсестра выпроводила нахала вон. Энди привлекал к себе репортерскую братию, как кровь – стаю акул. Оливия чувствовала себя бедной рыбешкой, которой все стараются поживиться.

У Энди появилась идея: на следующий день устроить пресс-конференцию прямо в клинике, рядом с ее палатой. Он даже пригласил для нее парикмахера и визажиста, а больничный коридор был превращен в конференц-зал. Оливия должна была появиться перед журналистами в кресле-каталке.

– Может, лучше не стоит ничего затевать? – попыталась отговорить мужа Оливия.

Ей вспомнилось, что, когда умер Алекс, пресса в буквальном смысле не давала ей прохода. Теперь репортеры начнут спрашивать у нее, видела ли она, как погибли ее сноха, племянник и племянница и как она теперь себя чувствует, зная, что их больше нет, в то время как она осталась жива…

Стоило ей подумать об этом, как горло как будто сжала чья-то железная рука. Оливия в панике затрясла головой.

– Извини, Энди, но я не могу, – сказала она, отворачиваясь от него.

Интересно, звонил ли Питер еще раз, подумалось ей. После выписки из палаты интенсивной терапии она больше не видела ту медсестру, и ей никто ничего не говорил. Сама же она не могла о нем спрашивать. Да и как спросишь о том, кто, звоня ей, не называл своего имени? Ей ни к чему привлекать к себе лишнее внимание.