Текст книги "Пять дней в Париже"

Глава 5

Дорога до Ла Фавьер была долгой и утомительной, но благодаря скорости, с которой Питер вел машину, он сумел добраться до места за десять часов. В шесть утра, когда только взошло солнце, он уже медленно въезжал в рыбацкий поселок. Яблоко было давно съедено, а бутылка минеральной воды на сиденье рядом с ним почти пуста.

Он дважды за время пути останавливался выпить кофе и, чтобы не уснуть за рулем, постоянно слушал радио. Он ехал, опустив все окна, подставляя лицо струе свежего воздуха, и вот теперь наконец, добравшись до места, почувствовал, как сильно устал.

Питер не спал всю ночь, да и предыдущая ночь выдалась бессонной. Не удивительно, что волнение, весь тот адреналин, что кипел в его жилах, потихоньку начал стихать, и он понял, что, прежде чем взяться за поиски Оливии, ему надо хоть немного поспать.

В любом случае приступать к поискам ранним утром было бессмысленно. Не считая рыбаков, что уже начали подтягиваться к причалу, поселок еще спал. Питер подъехал к обочине и устроился на заднем сиденье. Там было тесно, но он свернулся на нем клубочком и моментально заснул.

Когда он проснулся, было уже девять. Где-то неподалеку играли дети, и до Питера доносились их звонкие голоса. Кроме того, он различил крики чаек. Сон окончательно слетел с Питера, он сел, попробовал потянуться затекшим телом.

Ночь выдалась длинная и прошла исключительно за рулем. Но если он найдет Оливию, его поездка будет не напрасной. Питер увидел свое отражение в зеркале заднего обзора и рассмеялся. Вид у него был заспанный и помятый. Этак можно распугать маленьких детей.

Питер причесался, остатками минеральной воды прополоскал рот и, когда вышел из машины, чтобы отправиться на поиски Оливии, имел уже вполне сносный вид.

Он понятия не имел, с чего начать, и просто последовал за стайкой детей. Те привели его к булочной, где он купил булочку с шоколадной начинкой, после чего вернулся назад полюбоваться морем.

Рыбаки уже вышли на промысел, но несколько небольших барж и парусников все еще покачивались у причала. То там, то здесь стояли группки стариков, обсуждавших свои дела, в то время как мужчины помоложе занимались дневной работой.

К этому времени солнце уже поднялось высоко. Питер огляделся по сторонам и понял, что Оливия была абсолютно права. Лучшего места, чтобы укрыться от мира, невозможно придумать: мирное, безмятежное, красивое. Было в нем нечто располагающее и теплое, похожее на дружеские объятия.

Рядом с рыбацким причалом начинался длинный песчаный пляж. Питер дожевал булочку и, мечтая о чашке кофе, медленно зашагал по песку, совершенно зачарованный солнцем и морем. Он прошел почти весь пляж и, присев на камень, задумался, с чего начать поиски Оливии. Интересно, как она отреагирует, когда он ее найдет? Обрадуется? Разозлится? Если, конечно, она действительно здесь.

Когда он поднял глаза, то увидел стройную женщину, которая направлялась по песчаному пляжу в его сторону. Босиком, в футболке и шортах, невысокая и хрупкая. Темные волосы развевались на ветру.

Питер смотрел на нее, не отрывая глаз. Наверное, эта встреча была уготована судьбой.

Вот так легко, так просто. Оливия приближалась к нему и улыбалась, как будто знала, что он будет ждать ее здесь. И эта улыбка предназначалась только ему.

– Вряд ли это случайное совпадение, – вместо приветствия сказала она, садясь на камень рядом с ним.

Питер все еще не пришел в себя и с того момента, как увидел ее, сидел, не шелохнувшись, с трудом веря, что так легко ее нашел.

– Ты сказала, что возвращаешься в отель, – напомнил он. Нет, он не сердился на нее и ничему не удивлялся. Встреча с Оливией произошла слишком быстро и неожиданно.

– Верно, я собиралась вернуться. Но как только приблизилась к отелю, поняла, что не смогу оставаться там ни минуты, – печально ответила она и тихо спросила: – А как ты узнал, где меня искать?

– Посмотрел репортаж по Си-эн-эн, – ответил Питер, чем, похоже, привел ее в ужас.

– И там показали меня?

Питер рассмеялся ее наивному вопросу.

– А ты как думаешь? Я провел весь день, гадая, как воспринял сенатор Тэтчер твое ночное исчезновение. В шесть часов я включил новости и кого же увидел на экране? Тебя. Сообщили, что тебя якобы похитили. Затем в роли потенциального похитителя я увидел себя любимого. Папарацци щелкнули меня, когда я последовал за тобой с Вандомской площади. Слава богу, лица на фото было не разобрать.

Питер улыбнулся. Ситуация казалась ему полным абсурдом. Впрочем, он умолчал о том, что теперь средства массовой информации муссируют слухи о ее депрессии.

– Боже мой, я об этом даже не подумала! – Оливии понадобилось некоторое время, чтобы переварить услышанные новости. – Я собиралась оставить Энди записку, предупредить его, что вернусь через несколько дней. Но, в конце концов, не оставила. Просто взяла и уехала. Сюда. Поездом, – добавила она, предвосхищая его вопросы.

Питер кивнул, все еще пытаясь понять, что привело сюда его самого.

Он уже дважды увязывался следом за ней. Его как будто тянуло к ней некой неодолимой силой.

Их глаза встретились, Питер ласкал ее взглядом, однако оба даже не шелохнулись, чтобы прикоснуться друг к другу.

– Я рада, что ты приехал, – тихо сказала она.

– Я тоже рад.

Внезапно налетевший ветер взъерошил ему волосы, и он стал похож на мальчишку. Непокорная прядь упала ему на глаза.

– Я не знал, рассердишься ты или нет, если я разыщу тебя, – признался он, не отводя взгляда. Эта мысль не давала ему покоя всю дорогу от самого Парижа. Вдруг она сочтет его безрассудный шаг вмешательством в ее жизнь?

– Разве можно на тебя сердиться? Ты был так добр ко мне. Ты слушал меня… ты меня запомнил.

Она до сих пор не могла прийти в себя от удивления, отказывалась поверить, что он разыскал ее. Как он вообще решился на такой шаг? Ведь это так далеко от Парижа!

Оливия порывисто поднялась и протянула ему руку.

– Пойдем, я накормлю тебя завтраком. Ты, должно быть, проголодался после бессонной ночи.

С этими словами она взяла его под руку и медленно повела к порту.

Она шла босиком, и Питер обратил внимание, какие у нее красивые ноги. Песок был горячим, но она, казалось, этого не замечала.

– Ты очень устал?

Питер улыбнулся, вспомнив, каким разбитым чувствовал себя, когда добрался до поселка.

– Не волнуйся, со мной все в порядке. Когда я приехал сюда, сумел поспать в машине три часа. Как-то не чувствуется усталости, когда ты рядом.

Рядом с ней вообще было легко и весело. Это он знал точно.

– Извини, я не нарочно, – сказала Оливия, а в следующий миг они вошли в крошечный ресторанчик, где заказали омлет, круассаны и кофе.

Когда им принесли омлет, тот источал аппетитные ароматы. Питер проглотил свою порцию в два счета, а Оливия едва притронулась к еде. Не спуская с него глаз, она пила крепкий черный кофе.

– Мне до сих пор с трудом верится, что ты приехал сюда, – тихо сказала она. – Энди неспособен на такие подвиги. Не был даже в самом начале наших отношений.

– Я пытался сообщить твоему мужу об этом месте, – честно признался он. На ее лице тотчас возникло испуганное выражение.

– Что ты сказал? Ты сказал ему, куда, по-твоему, я уехала?

Ей меньше всего на свете хотелось видеть здесь Энди. Что касается Питера, то его появлению она была даже рада. Но видеть здесь мужа – нет, к этому она еще не готова. Собственно, она затем и приехала сюда, чтобы быть от него как можно дальше.

– Но, в конце концов, я передумал, – поспешил успокоить ее Питер. – То есть сначала я хотел ему сказать, но как только подошел к вашему номеру, у меня тотчас пропало желание. Там было полно полиции, репортеров, телохранителей. Со стороны могло показаться, будто он проводит брифинг.

– Вряд ли это как-то связано со мной, – покачала головой Оливия. – У Энди удивительный нюх на такие вещи. Он точно знает, когда ему стоит волноваться, а когда нет. Именно поэтому я и не оставила ему никакой записки. Он хорошо меня знает, и потому мое отсутствие его не слишком беспокоит. Не думаю, что он и в самом деле поверил в похищение.

– Мне тоже так показалось, когда я пришел к вашим апартаментам, – согласился Питер.

По крайней мере никакой паники в окружении сенатора он не заметил. Угрожай ее жизни опасность, наверное, все выглядело бы по-другому. Не похоже, что Энди Тэтчер был чем-то встревожен. Именно по этой причине Питер тогда решил ничего не говорить или, в крайнем случае, позвонить позднее.

– Скажи, Оливия, ты будешь звонить ему? – спросил он с неподдельной тревогой. Ему казалось, что это ее долг.

– Не сейчас. Я пока не знаю, что ему сказать. Я также не уверена, хочется ли мне вернуться к нему, но, видимо, придется это сделать. Хотя бы затем, чтобы все объяснить.

Что объяснить? То, что она больше не хочет жить с ним. Что когда-то она любила его, но любовь прошла, что он разбил все ее надежды, нарушил все приличия, испортил все, что она ждала от него.

Собственно говоря, ей было не к чему возвращаться. Оливия поняла это в тот вечер, когда вставила ключ в замочную скважину их номера и обнаружила, что не в состоянии его повернуть.

Она больше ничего для него не значила. И она это знала. Причем уже давно. Бо2льшую часть времени муж просто не замечал ее существования.

– Оливия, ты уходишь от него? – тихо спросил Питер, когда они закончили завтракать. Это, конечно, не его дело. Но с другой стороны, разве не затем он провел бессонную ночь за рулем, чтобы убедиться, что с ней все в порядке? Это давало ему право хотя бы на крупицу правды, и она это понимала.

– Думаю, что да.

– Ты уверена? Но это выльется в громкий скандал.

– Не меньший скандал разразился бы, если бы стало известно, что ты сейчас здесь со мной, – рассмеялась она. Питер тоже усмехнулся – что правда, то правда. Потом Оливия вновь посерьезнела. – Скандал меня не пугает. Подумаешь, шум, как хлопушки на Хеллоуин. Проблема не в этом. Я просто больше не могу терпеть ложь и лицемерие, эту фальшь, которой буквально пронизана политика. Я насмотрелась всего этого на десятки лет вперед и не знаю, смогу ли пережить еще одни выборы.

– Ты думаешь, твой муж на следующий год ввяжется в президентскую гонку?

– Возможно. Очень даже возможно, – задумчиво ответила Оливия. – Но если так, я просто не в состоянии быть вместе с ним. Нет, конечно, он мой муж… но только не это. Это выше моих сил. Боже, как хорошо все начиналось. Знаю, как много значил для него Алекс, даже если у Энди почти никогда не находилось для него времени. Но я не осуждала его, а пыталась понять.

Его стало не узнать после смерти брата. Как будто тот унес вместе с собой какую-то часть его «я». Энди предал все свои высокие принципы, все те красивые слова, какие когда-либо произносил. Я не могу так поступить. И я не понимаю, почему я должна это делать. Я не хочу закончить так, как моя мать. Она пьет. Ее мучают мигрени и кошмары, у нее трясутся руки. Она живет в постоянном страхе попасть в поле зрения прессы. Ее терзает вечный страх сделать что-то такое, что поставит отца в неловкое положение. Я никому не пожелала бы такой жизни. А ведь моя мать живет в этом кошмаре уже не один десяток лет. Нет, внешне все прекрасно. Она выглядит моложе своих лет благодаря подтяжке лица, и никому не понять, что за этой маской кроется страх.

Отец таскает ее за собой повсюду – на каждое собрание, на каждую лекцию или публичное выступление, на каждый митинг. Обладай моя мама мужеством, она бы призналась, что ненавидит его за это, но она никогда этого не сделает. Отец погубил ее жизнь. Ей следовало уйти от него еще много лет назад, и, поступи она так, сейчас бы была совсем другим человеком. Думаю, она осталась с отцом лишь затем, чтобы он не проиграл выборы.

Питер внимательно слушал Оливию, и каждое ее слово находило отклик в его душе.

– Знай я, что Энди пойдет в политику, я бы никогда не вышла за него замуж. Наверное, я должна была понять это еще в самом начале, – с печальным видом добавила Оливия.

– Откуда тебе было знать, что его брат погибнет, а он сам окажется втянутым в политические игры?

– А может, это лишь предлог и у нас в любом случае ничего бы не сложилось. Как знать? – Она пожала плечами и отвернулась, глядя в окно. Рыбацкие лодки вдали казались игрушечными. – Как здесь красиво! Я готова остаться здесь навсегда.

Она произнесла эти слова с такой искренностью, что Питер ей поверил.

– Вот как? Если ты уйдешь от него, ты вернешься сюда?

Он хотел знать, где, в каком месте ее представлять, на фоне какого пейзажа мысленно рисовать ее образ, когда он будет думать о ней долгими зимними вечерами в Гринвиче.

– Возможно, – ответила Оливия, пока еще не уверенная ни в чем.

Она знала, что в любом случае должна вернуться в Париж и поговорить с Энди, даже если ей этого не хочется. Миф о ее похищении рос и раздувался вот уже два дня, и она легко представляла себе тот цирк, какой не заставит себя ждать, стоит ей вернуться в Париж.

– Я вчера вечером разговаривал с женой, – негромко заметил Питер, пока Оливия сидела, погруженная в свои мысли. – Было так странно вновь слышать ее голос после нашего разговора накануне. Я всегда спокойно относился ко всему, что она делала… даже к ее слишком тесным отношениям с отцом, хотя, сказать по правде, они мне давно не нравились. Но после разговора с тобой все это стало страшно меня раздражать.

Питер был честен с ней. Более того, он впервые мог говорить свободно, не подбирая слов. Оливия была такая открытая, такая искренняя и вместе с тем всячески оберегала его чувства. Он это сразу заметил.

– Позавчера вечером Кэти ужинала с отцом. Вчера она с ним обедала. Она намерена провести с ним два летних месяца. Иногда мне кажется, что она замужем за ним, а не за мной. Впрочем, так было всегда. Просто раньше я успокаивал себя тем, что у нас с ней такие хорошие отношения, такие прекрасные сыновья, а ее отец позволяет мне заниматься тем, что мне нравится.

Странно. Он привык так думать, и вот внезапно все изменилось.

– Он позволяет тебе заниматься тем, что тебе нравится? – уточнила Оливия. Они не говорили об этом той ночью в Париже, но на этот раз эту тему затронул он сам. Да и они уже знали друг друга гораздо лучше, во всяком случае, так им казалось.

– Да, Фрэнк предпочитает не вмешиваться в мои дела. Как правило, – уточнил Питер и умолк.

Похоже, они вступили на зыбкую почву. Оливия – какие бы причины ни руководили ею – была готова оставить мужа. В его же планы отнюдь не входило раскачивать семейную лодку. В этом он был уверен на все сто.

– А если тестирование викотека пройдет неудачно? Что тогда?

– Надеюсь, он продолжит оказывать мне поддержку. Нам просто придется провести дополнительные исследования, хотя это и предполагает лишние расходы.

Это еще мягко сказано. Но вряд ли на этом этапе Фрэнк пойдет на попятную. Он возлагал на препарат огромные надежды. Просто им придется сообщить FDA, что они еще не готовы к клиническим испытаниям.

– Мы все время от времени идем на компромиссы, – тихо заметила Оливия. – Проблема в том, что стоит задуматься, все ли правильно в твоей жизни, когда оказывается, что компромиссов слишком много. Может, так и должно быть, главное, чтобы все были счастливы. А ты счастлив? – Сейчас она задавала вопрос не как женщина, а как добрый друг.

– Думаю, что да, – после секундной паузы ответил Питер. – По крайней мере, мне всегда так казалось. Но скажу честно, Оливия, послушав тебя, я начал терзаться сомнениями. Я уступал жене и тестю слишком часто. Я не спорил с тем, где нам жить, в какую школу отдать сыновей, где провести лето. В конце концов, думал я, какая разница? Не все ли равно? И вот теперь мне не все равно.

Мне было наплевать, ждет она меня дома или нет. Как вдруг мне стало не все равно. Мне хочется с ней поговорить, а ее рядом нет. Она на заседании какого-то благотворительного комитета или у нее какие-то дела, то ли личные, то ли что-то связанное с сыновьями или с ее отцом. Так повелось с тех пор, как мальчишки уехали учиться в закрытую школу, а может, еще и раньше. Но у меня были свои дела, и я закрывал на все это глаза.

И вот вдруг, спустя восемнадцать лет семейной жизни, я ловлю себя на том, что мне не с кем поговорить. И вот я здесь, разговариваю с тобой в рыбацкой деревушке во Франции. При этом я говорю тебе такие вещи, какие никогда бы не осмелился сказать ей… потому что у меня к ней нет доверия. Что, согласись, печально, – тихо добавил Питер. – И все же…

Он посмотрел ей в глаза и, потянувшись через стол, взял Оливию за руку.

– Я не хочу бросать ее. У меня никогда не возникало таких мыслей. Я не могу себе это представить. Для меня существовала лишь одна жизнь – с Кэти и нашими мальчишками. И вот неожиданно я понял нечто такое, чего я никогда не знал или просто не замечал. А может, боялся посмотреть правде в глаза. Я понял, что очень одинок.

Оливия молча кивнула. Как же хорошо это было ей знакомо! Более того, она подозревала нечто подобное с первой минуты их разговора в Париже. И знала то, о чем он еще не догадывался.

Все шло своим чередом, и вот он вдруг оказался там, где никогда не предполагал оказаться. Он прямо посмотрел Оливии в глаза. Искренность – ее он тоже открыл в себе в эти последние пару дней.

– При всех моих чувствах, при всем равнодушии Кэти ко мне, боюсь, мне не хватит смелости уйти от нее. Не хватит смелости оборвать все то, что нас связывает.

Сама мысль о том, чтобы начать жизнь сначала, угнетала его.

– Да, это было бы нелегко, – тихо согласилась Оливия и, не выпуская его руки, подумала о себе. Нет, он не упал в ее глазах после этих слов. Наоборот, еще больше вырос, ибо был с ней честен. – Мне тоже страшно на это решиться. Но у тебя, по крайней мере, есть хоть какие-то отношения. Жена дома, с тобой, она не отгораживается от тебя, по-своему заботится о тебе, даже если на первом месте для нее всегда отец. Но она верна тебе, верна вашим детям. У вас есть совместная жизнь, пусть даже не идеальная, не такая, о какой ты мечтаешь. Между мной и Энди ничего подобного нет. Причем уже давно. Едва ли не с первого дня.

Питер подозревал, что это еще мягко сказано, и даже не пытался встать на его защиту.

– В таком случае тебе действительно лучше уйти.

Он переживал за нее. Какая она хрупкая, какая ранимая! Его тревожило, как она будет жить здесь, одна, в этой странной французской деревушке. И как больно, как одиноко будет ему самому. Всего за два дня Оливия превратилась в важную часть его жизни. Он не мог представить без нее своего существования. Ему будет даже не с кем поговорить! Женщина-легенда, с которой судьба свела его в Париже, обрела плоть и кровь.

– Может, тебе на какое-то время вернуться к родителям, пока шумиха в прессе не утихнет? Потом ты можешь в любое время вернуться сюда.

Питер пытался ей помочь, предлагал возможные решения. Она благодарно улыбнулась ему. Теперь они стали настоящими друзьями, в некотором роде даже сообщниками.

– Может быть, хотя я не уверена, что моей матери хватит духа поддержать меня, особенно если отец займет сторону Энди.

– Как это мило, – хмуро произнес Питер. – Ты думаешь, до этого дойдет?

– Не сомневаюсь. Политики обычно стоят друг за друга горой. Мой брат всегда соглашается с Энди, просто так, из принципа. Мой отец тоже его обычно поддерживает. Более того, мой отец искренне убежден, что Энди должен баллотироваться в президенты. Так что мой уход от него вряд ли будет встречен с одобрением. Ведь это существенно снизит шансы Энди, а может, и вообще вытолкнет из предвыборной гонки. Разведенный президент – такого еще не бывало. Хотя лично я считаю, что оказываю ему великую услугу. Быть первой леди – нет, это не для меня. Это был бы сущий кошмар. Или ад. Я точно знаю. Мне этого просто не пережить.

Питер кивнул. Просто удивительно, что он обсуждает с ней такие вещи. И хотя его собственная жизнь тоже была не подарок, тем более сейчас, когда викотек оказался в подвешенном состоянии, по части проблем ему до нее далеко. По крайней мере его проблемы не выходили на просторы общественного обсуждения. У нее же каждый шаг был на виду. В его семье никто не собирался выдвигать свою кандидатуру ни на какие значимые посты – разве что Кэти, которой непременно хотелось попасть в попечительский совет школы.

Оливия же была дочерью губернатора, женой сенатора и сестрой конгрессмена. Возможно, в самом ближайшем будущем она станет супругой президента – если, конечно, не уйдет от мужа. Да, такая судьба выпадает не всякому.

– А если Энди все-таки решит участвовать в президентской гонке, ты с ним останешься?

– Не вижу причин. Остаться – значило бы продаться. С другой стороны, зарекаться не стану. Вдруг я лишусь рассудка, или же он свяжет меня по рукам и ногам, засунет в рот кляп и запрет в каком-нибудь чулане. Или придумает что-нибудь еще.

Питер попросил у официанта счет и искренне удивился, увидев, какая дешевая здесь еда. Он расплатился, и они, взявшись за руки, медленно вышли из ресторана.

– Пусть только посмеет, я снова приду, чтобы спасти тебя, – пообещал он с улыбкой.

Дойдя до причала, они сели на каменные плиты и свесили над водой ноги. Со стороны они казались довольно странной парой – Питер все еще был в белой рубашке и костюмных брюках, а Оливия босиком и в шортах.

– Так вот, значит, как оно было? – спросила она со счастливой улыбкой и прильнула к нему. – Ты спас меня!

Вот оно что! Он считает это спасением. Ее никто не спасал вот уже много лет, и ей было приятно, что наконец-то нашелся такой смельчак.

– Ну, я так думаю. По крайней мере от похитителей, или террористов, или кем был тот тип, который увязался за тобой на Вандомской площади. Лично мне он показался темной личностью. И я решил, что мой долг – тебя спасти.

Они сидели под ласковыми лучами солнца, касаясь друг друга и беззаботно болтая ногами.

– Мне это даже нравится, – сказала Оливия и предложила вернуться на пляж. – Мы могли бы дойти до моего отеля и там поплавать.

Питер не знал, как отреагировать на ее предложение. Он явно был не готов плавать в костюмных брюках.

– Мы могли бы купить тебе шорты или плавки. Просто грех не воспользоваться такой чудной погодой.

Питер задумчиво посмотрел на нее. Верно, просто грех, но, с другой стороны, времени у него в обрез, так что придется отказаться от столь заманчивого предложения.

– Боюсь, мне нужно возвращаться в Париж. Я потратил десять часов на дорогу сюда.

– Не смеши меня. Неужели ты приехал сюда лишь затем, чтобы позавтракать? К тому же никаких срочных дел у тебя нет. Разве что ждать новостей от Сушара. Он же может тебе даже не позвонить в течение дня. Не проще ли самому позвонить в «Ритц», узнать, спрашивал ли тебя кто-нибудь, и если да, то перезвонить отсюда?

– Что ж, звучит разумно, – согласился Питер и удивился тому, как быстро она расправилась с его делами.

– Ты можешь снять номер в моем отеле, а завтра мы вместе на твоей машине вернемся в Париж, – предложила Оливия, сдвигая их отъезд на завтрашний день.

Питер колебался, не зная, стоит ли ему соглашаться на ее предложение, каким бы соблазнительным оно ни было.

– Может, ты все-таки позвонишь мужу, – предложил Питер, когда они, взявшись за руки, шагали по пляжу под палящим солнцем. Он посмотрел на нее. Ее лицо светилось счастьем. Он же поймал себя на том, что еще никогда в жизни не ощущал себя таким свободным.

– Лучше не надо, – возразила Оливия. – Ведь он устроил такой спектакль по этому поводу, такое сочувствие вызвал к себе, такие заработал на этом очки. Нет, я бы не хотела своим звонком портить ему все это.

– Ты слишком давно живешь в политике, – улыбнулся Питер и опустился на песок рядом с ней. Вернее, она усадила его, потянув за руку. Он уже давно снял носки и туфли и, пока они шли по пляжу, нес их в руке, ощущая себя этаким пляжным прожигателем жизни. – Ты начинаешь думать так же, как они.

– Неправда. Даже в самом худшем случае я настолько не прогнила. И это вряд ли со мной случится. Хотя бы потому, что я ни к чему не стремлюсь любой ценой, так, как они. Единственное, что было для меня самым важным в этой жизни, я уже потеряла. И теперь мне больше нечего терять.

Это были печальные слова, и он знал, что она имеет в виду ребенка.

– У тебя еще могут быть дети, Оливия, – мягко сказал он.

Она лежала рядом, закрыв глаза, как будто это могло облегчить ее боль. И все равно он заметил слезы, скатившиеся из-под ее ресниц, и осторожно смахнул их.

– Понимаю, какое для тебя это горе. Извини. – Ему хотелось расплакаться вместе с ней, обнять ее и прижать к себе, забрать у нее всю ту боль, которую она носила в себе последние шесть лет. Увы, он смотрел на нее с щемящей нежностью и ощущал свою полную беспомощность.

– Да, это было ужасно, – прошептала Оливия сквозь слезы. – Питер… ты настоящий друг. Спасибо, что ты приехал сюда.

Наконец она открыла глаза и посмотрела на него. Их взгляды встретились.

Он приехал к ней за тысячу миль. Неожиданно этот маленький французский поселок стал для них убежищем. Они существовали только друг для друга – час, день, два – сколько получится.

Питер оперся на локоть и неотрывно смотрел на нее, остро ощущая, что ни к кому прежде не испытывал такой нежности. Что не встречал никого, кто был бы похож на нее. Ни о чем другом он в этот момент был не в состоянии думать. Оливия занимала все его мысли.

– Я хочу быть здесь, рядом с тобой, – произнес он и легонько провел пальцем по ее щеке и губам. – Хотя не имею на это никакого права. Со мной такое впервые в жизни.

Она терзала его и одновременно была бальзамом для всех его душевных ран. Быть рядом с ней – это лучшее, что было в его жизни, и самое сложное.

– Я знаю, – тихо ответила Оливия. Каким-то шестым чувством – душой ли, сердцем ли – она знала о нем все. – И я от тебя ничего не требую, – пояснила она. – Ты и так проявил ко мне столько участия, сколько я не видела ни от кого в жизни. Как я могу требовать от тебя большего? И я не хочу, чтобы из-за меня ты был несчастлив, – добавила она, печально глядя на него.

В некотором смысле Оливия знала о жизни даже больше, чем он, – о темной ее стороне: горе, утратах, боли, предательстве.

– Тс-с! – прошептал Питер и приложил палец к губам, а потом, не говоря больше ни слова, придвинулся к ней ближе и, заключив ее в объятия, нежно поцеловал.

Они были на пляже одни, их никто не видел. Никому до них не было дела, никто их не фотографировал, никто не осуждал их.

Остановить их могла лишь их собственная совесть и те преграды, что разделяли их, но теперь преграды эти, словно выброшенные волнами обломки кораблекрушения, валялись вокруг них на песке. Дети, супруги, воспоминания, их жизни… И все это в эти мгновения ровно ничего не значило.

Питер целовал ее со всей страстью, какая копилась в нем все эти годы и о существовании которой он даже не догадывался. Они долго лежали в объятиях друг друга. Ее поцелуи не уступали в пылкости его поцелуям, как будто и она истосковалась по ласкам. Оба не скоро вспомнили, где находятся. В конце концов они разомкнули объятия и просто лежали рядом и улыбались друг другу.

– Я люблю тебя, Оливия, – первым нарушил молчание Питер. Он привлек ее к себе, и они лежали бок о бок, глядя в залитое солнцем небо. – Наверное, это покажется тебе сущим безумием, ведь мы знаем друг друга всего два дня. Но у меня такое чувство, будто мы вместе всю жизнь. Знаю, я не имею права говорить тебе такие слова, но я… люблю тебя.

Он посмотрел ей в глаза, и было в его взгляде столько нежности, что Оливия невольно улыбнулась.

– Я тоже тебя люблю, и лишь один Бог ведает, куда это нас заведет. Может, никуда. Но еще никогда в жизни я не была так счастлива. Может, нам стоит убежать? Вдвоем. Послать к черту викотек и Энди.

Они рассмеялись той храбрости, с какой были сказаны эти слова. Оба ощущали невероятную свободу, ведь в этот момент ни одна душа в мире не догадывалась, где они.

Считалось, что Оливия Тэтчер похищена и неизвестно, жива ли она. А Питер просто исчез, укатил неизвестно куда во взятой напрокат машине, прихватив яблоко и бутылку минеральной воды. Это было так удивительно, так невероятно, что от этого кругом шла голова.

Затем Питера внезапно посетила тревожная мысль. Что, если в данный момент их разыскивает Интерпол? Что агенты уже на пути сюда?

– Скажи, а почему твоему мужу не могло прийти в голову, что ты приехала именно сюда?

Уж если он об этом догадался, почему то же самое не мог сделать Энди?

– Я никогда не рассказывала ему про это место. Это, так сказать, мой маленький секрет.

– Вот как? – искренне удивился Питер.

Оливия рассказала ему про этот рыбацкий поселок в самый первый вечер их знакомства. Зато даже ни словом не обмолвилась об этом месте мужу? Питер почувствовал себя польщенным. Оказывается, она доверяет ему. Впрочем, доверие было взаимным. В целом мире не было ничего такого, что бы он хотел от нее утаить.

– Так что здесь мы в полной безопасности. По крайней мере, ближайшие несколько часов.

Он все еще намеревался вернуться в Париж уже сегодня. Но после того как они купили ему плавки, после того как поплавали вместе в теплом море, его решимость начала испаряться. Плавать здесь было куда приятнее, нежели в бассейне «Ритца». Тогда он ее еще не знал, но когда Оливия проплывала мимо, ему становилось не по себе. Сейчас же она плыла рядом с ним, и для него эта близость была сродни пытке.

Она призналась, что боится плавать в открытом море и никогда по этой причине не любила парусный спорт. Ее страшили течения и приливы и снующие в глубине рыбы. А вот рядом с ним она чувствовала себя в безопасности. Они даже доплыли до небольшой лодки, привязанной к буйку.

Они забрались в нее и какое-то время отдыхали, восстанавливая силы. Питеру же потребовалась вся сила воли, чтобы не заняться с ней любовью прямо на дне этой убогой лодчонки.

Но они уже заключили уговор. Питер лично настоял на том, что если между ними что-то произойдет, то это лишь все испортит. Их обоих будет терзать чувство вины. Более того, оба знали: какое бы чувство ни распустилось подобно цветку в их сердцах, будущего у их любви нет. Разве только у дружбы. И им не стоит рисковать, ставить это бесценное для обоих чувство под удар, поддавшись порыву страсти.

И хотя ее собственный брак представлял собой откровенный фарс, Оливия с ним согласилась. Завести роман – значит, лишь усложнить и без того непростую ситуацию, когда она вернется в Париж для разговора с Энди.

С другой стороны, им было невероятно тяжело поддерживать чисто платонические отношения, ограничиваясь одними поцелуями. Вернувшись с пляжа, они снова обсудили эту тему, стараясь при этом не терять голову, что, однако, было нелегко. Они лежали рядом, касаясь друг друга, и продолжали разговаривать о том, что для них было важно.