Текст книги "Пять дней в Париже"

По дороге домой мальчишки обсуждали возвращение в школу. Пол с нетерпением ждал встречи со старыми друзьями в Эндовере, Патрик мечтал этой осенью побывать в Гротоне и Чоуте. Майк же без умолку трещал про Принстон. Там учился его дед, и за свою недолгую жизнь Майк наслушался рассказов Фрэнка о том, какие это были замечательные деньки.

– Жаль, пап, что ты там не учился. Классный универ.

Все верно, как можно сравнивать диплом Чикагского университета с Принстоном.

– Ничуть не сомневаюсь, сынок. Но если бы я там учился, я бы никогда не встретил твою маму, – ответил Питер, вспоминая их первую встречу в университете штата Мичиган.

– Тоже верно, – улыбнулся Майк.

Он собирался вступить в тот же яхт-клуб, в котором когда-то состоял его дед. Правда, для этого ему придется ждать целый год. Но Майк, чтобы не терять время, решил заранее завести знакомства в студенческих братствах.

У него уже имелся план, где все было расписано буквально по дням, и ему не терпелось взяться за воплощение его в жизнь. Всю дорогу до Нью-Йорка он только об этом и говорил, отчего Питер чувствовал себя в какой-то мере чужим и одиноким.

Странно. В течение восемнадцати лет он был одним из них и вот вдруг теперь почувствовал себя чужаком, даже с собственными сыновьями.

Разговор в машине шел без его участия, и он мысленно перенесся к Оливии. Он вспоминал их разговор на Монмартре в первый вечер, а потом их прогулку по берегу в Ла Фавьер. Боже, о чем только они с ней не говорили! Погрузившись в воспоминания, Питер едва не врезался в другую машину. Он резко вывернул руль, избегая столкновения. Все остальные – жена и дети – испуганно вскрикнули.

– Пап! Что ты делаешь! – Майк не мог поверить в то, что они едва не попали в аварию.

– Простите, – ответил Питер и повел машину более осторожно, но мысли его по-прежнему были заняты Оливией. Она дала ему нечто такое, чего не дал никто другой. Ему вспомнились ее слова о том, что все, чего он добился в жизни, он достиг лишь благодаря самому себе, а не Донованам. В это верилось с трудом, особенно ему самому. Лично он ни на секунду не сомневался в том, что это заслуга Кэти и ее отца.

Интересно, где Оливия сейчас, подумал Питер, неужели история о том, что сейчас она находится в клинике, правдива? Лично он в нее не верил. Ему казалось, что история эта была выдумана специально для того, чтобы скрыть тот прискорбный факт, что супруги расстались. Или замаскировать супружескую измену или пластическую операцию. Впрочем, два последних предположения маловероятны. По крайней мере, с ее стороны. Неожиданно в голову пришла мысль – а не ушла ли Оливия от мужа, даже несмотря на участие Энди в президентской гонке? В таком случае нет ничего удивительного в том, что тот объявил ее душевнобольной.

Через два дня Питер убедился в том, что его последнее предположение оказалось правильным. В офисе, когда он вернулся с обеденного перерыва, его ждала открытка. На открытке была изображена рыбацкая лодка, а обратную сторону украшал почтовый штемпель Ла Фавьер. Текст, написанный мелким, аккуратным почерком, был довольно туманным:

«Я снова здесь. Пишу. По крайней мере, с бегами покончено. Я не смогла. Думаю, у тебя все в порядке. Не забывай, что ты умеешь быть храбрым. Ты молодец. Ты сделал все сам. Это требует большего мужества, чем просто сбежать так, как я. Но я счастлива. Желаю удачи. Люблю. Целую». Вместо подписи в конце стояла лишь буква «О».

Кроме того, что было написано, Питер прочел и то, что скрывалось между строк. Он прекрасно помнил легкую хрипотцу в ее голосе, когда она сказала, что любит его. Питер не сомневался, что Оливия любит его до сих пор, как и он ее. И что он всегда будет ее любить. Она навечно поселилась в памяти, в его сердце.

Он снова перечитал открытку, думая о ней. Оливия гораздо сильнее, чем ей кажется. Уйти – на это требуется гораздо большее мужество, нежели остаться – так, как он. Питер восхищался ею. И был искренне рад, что она наконец вырвалась из оков своей прежней жизни. Он надеялся, что она обрела свободу и душевное спокойствие. И еще он был почему-то уверен, что книга, которую пишет Оливия, будет замечательной.

Ведь она такая храбрая, она не страшится собственных чувств, она готова быть собой, говорить то, что думает. Она жила правдой, независимо от того, какую цену ей за это приходилось платить. Нет, конечно, ей тоже случалось идти на компромиссы, и Оливия открыто это признавала. Но время компромиссов кончилось. Теперь она свободна, и он ей завидует. Питер убрал открытку Оливии, надеясь, что ее никто не заметил.

Результаты последних исследований по викотеку пришли на следующий день и были даже более обнадеживающими, нежели он ожидал. Однако они пока мало что давали с точки зрения возможности запуска препарата в массовое производство. Теперь, когда Питер уже мог назвать себя спецом по части интерпретации результатов, он прекрасно понимал, что они значат. Впрочем, понимал это и его тесть.

На пятницу у них с Фрэнком была запланирована деловая встреча, чтобы все основательно обсудить. В два часа дня они встретились в конференц-зале, расположенном рядом с кабинетом Фрэнка. Тесть ждал Питера с хмурым лицом, заранее зная, что тот ему скажет. Они не стали тратить время на пустые разговоры, лишь перебросились парой слов про Майка. На следующий день Питер и Кэти должны были отвезти его в Принстон, и Фрэнк был несказанно горд внуком. Впрочем, исчерпав эту тему, он сразу перешел к куда более серьезным вещам.

– Мы оба знаем, зачем мы здесь, не так ли? – произнес он, буравя Питера взглядом. – И мне известно, что ты не согласен со мной.

При этих словах Фрэнк напрягся, словно кобра, готовая поразить свою жертву. Питер, хотя и ощущал себя жертвой, был готов встать на защиту собственного мнения и чести компании. Впрочем, для Фрэнка позиция зятя не была неожиданностью.

– Думаю, в данном случае ты согласишься с моим мнением в этом вопросе. Я не впервые оказываюсь в подобной ситуации. Впрочем, я в этом бизнесе вот уже почти пятьдесят лет, и ты должен верить мне, когда я говорю, что знаю, что делаю. Нет ничего дурного в том, что мы подадим заявку прямо сейчас. К тому времени, когда продукт официально выйдет на рынок, мы устраним все недоработки. Поверь, я бы не стал рисковать, не будь уверен в этом на все сто.

– А если ты ошибаешься? Если кто-то умрет от нашего препарата? Хотя бы один человек – мужчина, женщина или ребенок? Что тогда? Что мы скажем? Чем станем оправдываться? Как будем жить дальше? К чему эта спешка? Зачем, во имя чего брать на себя этот риск?

Голос Питера звучал словно голос самой совести, однако Фрэнк услышал в его словах упаднические настроения и даже обозвал зятя жалким паникером, вроде «того идиота в Париже».

– Сушар первоклассный профессионал, – возразил Питер. – Именно поэтому мы и обратились к нему, чтобы знать правду. Даже если эта правда окажется малоприятной. Конечно, теперь Сушар нам не указ, но мы открыли ящик Пандоры и не имеем права закрывать на это глаза. Впрочем, ты это знаешь не хуже меня.

– Разве я закрываю глаза? На твоем месте, Питер, я бы не стал бросаться такими обвинениями. Или ты забыл, что я за два месяца вложил в дополнительные исследования десять миллионов долларов? Притом, что ничего страшного мы не нашли. Зато из-за твоего Сушара мы просто выбросили псу под хвост немалые деньги и драгоценное время. И ради чего? Ради какого-то там элемента, который «способен в редких случаях», а на деле в одном случае из миллиона, при экстраординарном стечении обстоятельств вызвать у пациента какую-то там редкую реакцию, которая якобы грозит нам неприятностями? Ради бога, скажи мне честно, неужели ты считаешь это разумным доводом? Черт возьми, можно принять две таблетки аспирина и потом пострадать от них. Скажи мне, в чем собственно отличие?

– От двух таблеток аспирина пока еще никто не умер. Чего, боюсь, пока нельзя сказать про викотек. Так что осторожность не помешает.

– А разве мы не осторожны? Прием любого препарата сопряжен с тем или иным риском, имеет свои побочные эффекты. Не понимай мы этого, мы бы давно закрыли наш бизнес и пошли торговать бы на ярмарках сахарной ватой. Ради бога, Питер, хватит упираться, прояви, наконец, благоразумие. Неужели тебе не понятно, что окончательное слово все равно останется за мной. Если понадобится, я сам выступлю перед FDA, но я хочу, чтобы ты знал, почему. Потому, что я убежден, что наш препарат безопасен. Я готов поставить собственную жизнь на то, что это так! – воскликнул, вернее сказать, прокричал в лицо Питеру Фрэнк.

Он пришел в сильное возбуждение и раскраснелся, а его голос в пустом конференц-зале с каждой минутой звучал все громче и громче. Питер наблюдал за ним и вскоре заметил, что Фрэнка бьет дрожь. Его тесть был бессилен совладать с собой: весь покрылся испариной, а глаза налились кровью. Он на минуту умолк и сделал глоток воды.

– С тобой все в порядке? – негромко спросил Питер, пристально на него глядя. – Честное слово, это не тот вопрос, ради которого стоит рисковать собственной жизнью. Викотек – это всего лишь продукт, не более того. Поверь, я сам мечтаю как можно скорее увидеть его на рынке. Но только не любой ценой. По крайней мере, не сейчас, когда мы не можем исключить один-единственный фактор, в котором мы до конца не уверены. Что-то где-то еще не сходится, и мы это знаем. И пока мы это точно не выясним, я не позволю никому пользоваться препаратом. Вот и все. – Питер говорил спокойно, уверенно, и чем больше волновался Фрэнк, тем большее спокойствие охватывало его самого.

– Нет, Питер, нет, все не так просто! – прорычал Фрэнк. Слова зятя, его твердая позиция привели его в неописуемую ярость. – Сорок семь миллионов долларов за четыре года – это совсем не просто. Сколько еще денег, по-твоему, мы вложим в этот проект? И сколько денег, по-твоему, у нас еще есть?

Фрэнк явно его провоцировал, шел на конфликт, однако Питер не клюнул на удочку.

– Думаю, достаточно, чтобы довести продукт до ума или же его угробить. Выбор всегда за нами.

– Как бы не так! – взревел Фрэнк, вскакивая на ноги. – Ты считаешь, что я готов выбросить почти пятьдесят миллионов псу под хвост? Ты в своем уме?! Кстати, а чьи это деньги? Твои? Пораскинь мозгами. Они мои. Это деньги моей компании, деньги Кэти, и провалиться мне на этом месте, если я стану тебя слушать. Тебя здесь вообще бы не было, не купи я тебя вместе с потрохами в мужья моей дочери!

Питера как будто ударили дубинкой по голове. Слова тестя причинили сильную боль. И ему тут же вспомнились слова собственного отца, когда он восемнадцать лет назад узнал, что Питер и Кэти собираются пожениться. «На тебя всегда будут смотреть как на батрака, сынок», – сказал тогда отец. Но Питер его не послушал, и вот теперь… Даже восемнадцать лет спустя его воспринимали как батрака.

Питер вскочил, словно ужаленный, и, будь Фрэнк Донован помоложе и покрепче здоровьем, Питер точно бы ему врезал. Боже, каких усилий ему стоило сдержаться!

– Я не намерен все это выслушивать! – заявил он, чувствуя, как его самого начинает бить дрожь.

Однако Фрэнк не собирался сдаваться. Схватив Питера за плечо, он снова заорал на него:

– Нет, голубчик, ты уж выслушай, что я тебе скажу! Ты сделаешь все, что тебе будет велено! И не смотри на меня, сукин сын, как на полное ничтожество. Тоже мне, праведник! Моя дочь могла бы выйти замуж за кого угодно, но она выбрала тебя. Что ж, ладно! И я сделал тебя тем, кем ты стал, лишь бы только ей не было стыдно рядом с тобой. Но все равно ты ничтожество, слышишь меня? Ничтожество, вот кто ты такой. Ты начинаешь весь этот чертов проект, ты вбухиваешь в него миллионы, ты раздаешь обещания, строишь воздушные замки, а затем, стоило возникнуть небольшой проблеме из-за какого-то там французского идиота, которому кажется, что он что-то там узрел в темной комнате, как ты наносишь мне удар в спину и собираешься всю дорогу вопить, как резаная свинья, которую силой волокут в FDA.

А теперь послушай, что я тебе скажу. Я скорее сам прикончу тебя, но этого не допущу!

Неожиданно Фрэнк схватился за грудь и закашлялся. Лицо его, до этого просто красное, сделалось багровым, а сам он жадно ловил ртом воздух. В следующее мгновение он ухватился за Питера и начал медленно оседать на пол. Питер едва успел подхватить тестя.

В первое мгновение он растерялся, но быстро взял себя в руки. Усадив Фрэнка на пол, он набрал номер службы спасения и в двух словах описал ситуацию. У Фрэнка началась рвота, он по-прежнему тяжело дышал. Положив телефон, Питер опустился рядом с ним на колени, повернул его на бок и поддержал голову, чтобы тесть не захлебнулся собственной рвотой. Фрэнк хрипло и с трудом дышал и, кажется, был без сознания.

Питер же все еще не мог оправиться от слов, которые Фрэнк бросил ему в лицо. Он не мог даже предположить, что в тесте окажется столько яда и что этот яд в конечном счете обратится против него самого. Склонившись над Фрэнком, он думал лишь об одном: что будет, если тесть умрет. Кэти наверняка во всем обвинит его. Скажет, что это случилось по его, Питера, вине. Что это он своим упрямством свел ее отца в могилу.

Чего она никогда не узнает, так это какие слова бросил Фрэнк ему в лицо – не слова, а унизительный плевок. Зато сам Питер точно знал: каков бы ни был исход, он эти слова никогда не забудет и не простит. Ибо слова эти не просто так сорвались с языка в приступе гнева. Фрэнк носил их в себе все эти годы. Они были его тайным оружием, которое он скрывал, придерживая на крайний случай. Они были подобны кинжалам, которыми он пронзил Питера насквозь. И Питер знал, что раны эти никогда не затянутся.

Наконец прибыли парамедики и занялись Фрэнком. Питер уступил им место и отошел к стене. Его собственная одежда была перепачкана рвотой. В дверях стояла секретарша Фрэнка, она была в истерике. В коридоре толпились какие-то люди.

Один из врачей «Скорой помощи» посмотрел на Питера и огорченно покачал головой. Фрэнк не дышал. Два других парамедика достали дефибриллятор и разорвали у него на груди рубашку. Опустившись рядом с Фрэнком на колени, они пытались привести его в чувство. Вскоре на помощь врачам «Скорой» прибыли несколько пожарных[7]7
   В США при вызове бригады «Скорой помощи» в серьезных случаях на место прибывают пожарные и полиция.


[Закрыть], все действовали без суеты и нервозности. Питер наблюдал за происходящим, думая о том, что теперь он скажет Кейт.

Он уже было решил, что никакой надежды нет, когда один из парамедиков велел пожарным привезти каталку. Похоже, им удалось восстановить работу сердца. И хотя было рано говорить о том, что жизнь Фрэнка теперь вне опасности, он снова дышал. На лицо ему надели кислородную маску. Тесть устало посмотрел на Питера и закрыл глаза. И когда санитары катили мимо каталку, Питер коснулся его руки, желая ободрить. Фрэнка, который еще минуту назад был на волосок от смерти, везли в больницу, где его уже ждала кардиологическая бригада. Питер велел секретарше, чтобы та поставила в известность личного врача Фрэнка.

– Я встречусь с ним в больнице, – сказал Питер парамедикам, а сам поспешил в туалет, чтобы привести в порядок свою одежду. В ящике стола он всегда держал про запас чистую рубашку, но пиджак и брюки сильно пострадали. Даже ботинки были перепачканы рвотой. Более того, Питера не покидало ощущение, что его вываляли в грязи. Яд, которым были пропитаны унизительные слова, брошенные ему в лицо, продолжали жечь его душу.

Через пять минут Питер вышел из туалета в чистой рубашке, кое-как отчищенных брюках, свитере и чистых ботинках. Более-менее приведя себя в порядок, он вернулся в свой кабинет, чтобы позвонить Кэти. На его удачу, она оказалась дома, хотя и собиралась отправиться по своим делам. Когда Кейт сняла трубку, Питер едва нашел в себе силы заговорить. Он был в буквальном смысле вынужден выдавливать из себя слова:

– Кэти, как я рад, что ты дома.

Начало разговора удивило ее. В последнее время Питер вел себя как-то странно. Был рассеян и вместе с тем постоянно лип к ней. Он то неделями не отрывался от телевизора, то мог вообще за день не взглянуть на телеэкран. Несколько дней подряд Питер жадно следил за выпусками новостей Си-эн-эн, а потом сделал ей странное предложение вместе отправиться куда-нибудь в отпуск.

– Что-то случилось? – спросила она и посмотрела на часы. До завтрашнего утра, когда Майк отправится в Принстон, ей предстояло сделать еще массу дел. В комнату в общежитии ему требовался ковер. А еще она хотела купить ему новое покрывало на кровать. Тем не менее нечто в голосе мужа вынудило ее отодвинуть эти заботы на второй план.

– Да, Кэти. Сейчас с ним все уже в порядке… Я имею в виду твоего отца.

Она едва не задохнулась, услышав эти слова.

– С ним только что случился сердечный приступ, прямо в его кабинете. – Питер не сказал жене, что медики практически вытащили Фрэнка с того света, что его сердце прекратило биться на несколько секунд. Пусть это ей потом скажут сами врачи. – Его только что отвезли в клинику, и я сейчас тоже еду туда. Думаю, тебе тоже стоит туда приехать, и как можно скорее. Он не в лучшем состоянии.

– Но его жизнь вне опасности? – уточнила Кейт, чувствуя, как страх буквально парализует ее. У Питера мелькнула мысль: был бы ее голос исполнен тем же страхом, будь на месте Фрэнка он сам? Или Фрэнк все же был прав, и сам он не более чем игрушка, которую тесть когда-то приобрел для своей дочери?

– Думаю, что да. С ним будет все в порядке. На какой-то миг могло показаться, что его жизнь на волоске, но ребята из службы спасения отлично сделали свое дело. Быстро прибыли парамедики и пожарные.

А еще в офис приехал полицейский, который всех успокаивал и заодно взял показания у секретарши Фрэнка. Впрочем, та не смогла ему толком ничего рассказать. Затем полицейский хотел поговорить с Питером, но, похоже, ситуация была и без того ясна.

Слушая в трубке голос жены, Питер понял, что она плачет.

– Не переживай, моя дорогая. С твоим отцом все в порядке. А вот приехать к нему в больницу было бы неплохо.

Затем ему в голову пришла другая мысль – в состоянии ли она сейчас сесть за руль? Не хватало ему, чтобы Кэти по дороге из Гринвича угодила в аварию.

– Майк дома?

Кейт сквозь рыдания ответила, что нет. Жаль, потому что сын вполне мог бы довезти ее до Нью-Йорка. У Пола было только свидетельство начинающего водителя, да и сажать его за руль автомобиля, которому предстоит проделать путь из Гринвича в Нью-Йорк, было бы просто опасно.

– Скажи, ты не могла бы попросить кого-нибудь из соседей подвезти тебя?

– Я сама могу вести машину, – ответила она сквозь слезы. – Что случилось? Вчера папа себя прекрасно чувствовал. Да и вообще я не помню, чтобы он жаловался на здоровье.

Верно, не жаловался. Но, как говорится, до поры до времени.

– Кэти, твоему отцу семьдесят лет. И его жизнь полна стрессов.

Она внезапно прекратила плакать, а когда задала следующий вопрос, ее голос звучал холодно:

– То есть вы с ним снова поругались по поводу слушаний?

Она знала, по какому поводу у них была назначена встреча.

– Да, мы с ним обсуждали этот вопрос.

Обсуждали, это еще очень мягко сказано. Фрэнк вылил на него бочку помоев, но Питеру не хотелось сейчас обсуждать эту тему с Кэти. Повторить то, что бросил ему в лицо ее отец, было выше его сил, особенно в свете того, чем все это закончилось. В случае смерти Фрэнка Питеру не хотелось бы, чтобы Кэти узнала, что произошло между ними.

– Похоже, дело не обошлось одним обсуждением, раз с папой случился сердечный приступ! – заявила Кейт прокурорским тоном.

Питер не хотел зря тратить время, переубеждая ее, тем более по телефону.

– Думаю, тебе стоит приехать в больницу. Поговорить можно и позже. Сейчас его везут в палату интенсивной терапии, – уточнил он, и Кэти вновь расплакалась. Нет, ей все-таки лучше не садиться за руль. – Я сейчас еду к нему. Если узнаю что-то новое, позвоню тебе из машины. Ты, главное, не выключай телефон.

– Разумеется, – ответила она сердито и высморкалась. – А ты не говори ничего такого, что могло бы еще больше расстроить отца.

Впрочем, когда Питер через двадцать минут приехал в клинику, Фрэнк был не в состоянии кого-либо слушать.

Питеру сначала пришлось поговорить с полицией, подписать какие-то бланки, оставленные парамедиками, и лишь после этого его автомобиль влился в бесконечный поток машин, который тек в направлении Ист-Ривер.

Когда он наконец прикатил в клинику, Фрэнк уже был под действием седативных препаратов, а также под зорким наблюдением персонала больницы. Его лицо, багровое в конференц-зале, теперь казалось серым. Волосы всклокочены, на подбородке виднелись остатки засохшей рвоты. К голой груди тянулись провода датчиков.

Фрэнк был подсоединен к полудюжине каких-то аппаратов, он выглядел совершенно беспомощным и сразу постаревшим на десяток лет. Врач поставил Питера в известность, что никаких оптимистических прогнозов пока давать нельзя. Фрэнк перенес сильный сердечный приступ, и нельзя поручиться, что его сердце не откажет снова. Все станет ясно в последующие двадцать четыре часа. Одного взгляда на Фрэнка было достаточно, чтобы поверить словам врача. Во что верилось с трудом, так это в то, что всего пару часов назад, когда Питер пришел к нему в офис, Фрэнк выглядел здоровым и моложавым.

Питер подождал жену в вестибюле на первом этаже, чтобы заранее подготовить ее к тому, что она увидит в палате. Кэти приехала в том виде, в каком ее застал звонок Питера, – в джинсах и футболке, непричесанная, в глазах паника. Вместе с Питером они в лифте поднялись наверх.

– Ну как папа? – спросила она у мужа как минимум в пятидесятый раз. Ей никак не удавалось сосредоточиться, и она постоянно переспрашивала одно и то же.

– Сейчас увидишь сама. Главное, успокойся.

Аппаратура, к которой был подсоединен Фрэнк, могла испугать кого угодно. Сам он скорее производил впечатление тела, над которым проводились какие-то эксперименты, нежели пациента. Увы, Кейт не была готова к этому зрелищу, когда переступила порог палаты интенсивной терапии. Увидев опутанного проводами отца, она тотчас разрыдалась. Правда, у нее нашлись силы взять себя в руки. Она подошла к кровати и взяла отца за руку. Фрэнк приоткрыл глаза и даже узнал дочь, однако в следующий миг снова погрузился в забытье. Он все еще находился под действием седативных препаратов. Врачи прописали ему на последующие три дня полный покой в надежде, что это поможет мобилизовать силы организма.

– О боже, – прошептала Кейт и, как только они вышли из палаты, едва сама не лишилась чувств. Питер вовремя ее подхватил и усадил на стул. Медсестра тем временем принесла ей стакан воды. – Не могу поверить!..

Она снова заплакала и никак не могла остановиться. Питер, сидя с ней рядом, терпеливо ждал. Наконец к ним вышел врач и честно сказал, что шансы Фрэнка остаться в живых примерно пятьдесят на пятьдесят.

После этого с Кейт случилась истерика. Остаток дня она провела в слезах, неотступно находясь рядом с палатой интенсивной терапии, в которой лежал ее отец. Каждые полчаса ее пускали к нему минут на пять, и почти все время он лежал без сознания. К концу дня Питер хотел отправить жену домой, чтобы она передохнула и поела, однако Кейт наотрез отказалась, заявив, что никуда не уйдет даже на секунду и вообще готова все эти дни ночевать в коридоре.

– Кейт, тебе нужно перекусить, – уговаривал ее Питер. – Не хватало, чтобы и ты свалилась. За один час с ним ничего не случится. Ты можешь поехать на квартиру и полежать. Если что, тебе позвонят.

– Даже не проси! – упиралась Кейт с упрямством ребенка, который отказывается сдвинуться с места. – Я останусь рядом с ним. Сегодня я заночую здесь и намерена делать это до тех пор, пока его жизнь не будет вне опасности.

Собственно говоря, ничего другого Питер от нее и не ожидал.

– Хорошо, тогда я сам съезжу домой, проверю, как там наши мальчишки, – предложил он. Кейт кивнула. Сейчас, сидя в унылом больничном коридоре, она почти забыла о сыновьях. – Я им все объясню, успокою, а к вечеру вернусь к тебе, – добавил Питер, мысленно составляя план действий.

Кейт вновь ответила кивком.

– Надеюсь, с тобой все будет в порядке? – участливо спросил он, но она на него даже не взглянула.

Взгляд ее был прикован к окну. Кейт овладело чувство отчаяния, словно она уже потеряла отца. Она с трудом представляла себе, как будет жить дальше, случись Фрэнку уйти из жизни. Первые двадцать лет ее жизни весь мир сводился для нее к одному человеку – ее отцу. А последующие двадцать он продолжал оставаться для нее самым главным, самым дорогим человеком.

Питер подумал, что Фрэнк был для Кейт даже не кумиром, а своего рода фетишем, нездоровой страстью, и хотя вслух он это никогда бы не произнес, похоже, отца она любила даже больше, чем собственных детей.

– С ним все будет в порядке, – мягко повторил Питер, однако Кейт вновь расплакалась и покачала головой. Увы, любые доводы с его стороны были бессильны, и он не в состоянии был чем-либо ей помочь. В данный момент для нее не существовало никого, кроме отца.

По дороге домой Питер вел машину на максимальной скорости, какая только была возможна из-за пятничных пробок. Все трое мальчишек оказались дома, и он как можно мягче сообщил им о том, что произошло с их дедом. Все трое, однако, не на шутку встревожились. Питер, как мог, попытался успокоить их, сказав, что худшее позади. Когда же Майк поинтересовался, как все случилось, Питер ограничился словами, что Фрэнку стало плохо во время деловой встречи. Майк вызвался поехать в Нью-Йорк, чтобы проведать деда, однако Питер посоветовал ему подождать. Как только Фрэнку станет лучше, старший внук сможет навестить его, приехав из Принстона.

– А как же завтра? – спросил Майк.

На следующий день родители собирались отвезти его в Принстон, и, насколько Питер знал, все было готово к его отъезду, кроме нового ковра и покрывала. Кейт не успела их купить, однако Майк в первое время легко обойдется и без них.

– Я сам отвезу тебя утром, – пообещал Питер. – Думаю, мама захочет остаться рядом со своим отцом.

Он отвел сыновей поужинать в ближайший ресторан и ближе к девяти вновь поехал в Нью-Йорк. По дороге он позвонил Кейт. Та ответила, что пока в состоянии отца никаких изменений. Более того, как ей кажется, Фрэнк выглядит даже хуже, чем несколько часов назад. Впрочем, сиделка сказала, что так часто бывает.

Питер вернулся в больницу ближе к десяти и оставался рядом с Кейт до полуночи, после чего снова вернулся к сыновьям в Гринвич. А в восемь утра они с Майком, погрузив в багажник чемоданы, сумки и спортивное снаряжение, поехали в Принстон.

Там Майку выделили комнату в общежитии вместе с еще двумя юношами. К полудню сын уже обустроился на новом месте, и Питер смог вернуться домой. Обняв сына на прощание, он пожелал ему удачи, а сам прямиком поехал в Нью-Йорк проведать тестя и Кейт.

В больницу он приехал без нескольких минут два. К его великому удивлению, Фрэнку уже было позволено сидеть в кровати, хотя выглядел он еще неважно. Зато сегодня на нем была новая пижама, волосы причесаны, а Кейт, сидя на стуле, кормила его из ложки, словно маленького ребенка. Это был первый, причем внушительный, шаг к выздоровлению.

– Ну что ж, – сказал Питер, входя в палату. – Я бы сказал, Фрэнк, что ты идешь на поправку.

Тесть улыбнулся в ответ, однако Питер оставался настороже. Он не забыл слова, которые тот накануне бросил ему в лицо, и его оскорбительный тон. Впрочем, несмотря ни на что, он был искренне рад тому, что Фрэнку уже лучше.

– Откуда у тебя такая красивая пижама?

Лицо Кейт осветилось улыбкой.

– Ее сегодня доставили по моему заказу, – с довольным видом пояснила она. – Медсестра сказала, что, если папе станет лучше, завтра его переведут в отдельную палату.

У самой Кейт вид был усталый, однако она не собиралась сдаваться. Если понадобится, она готова пожертвовать ради отца собственным здоровьем и благополучием.

– Отличная новость, – отозвался Питер, после чего рассказал о том, что отвез Майка в Принстон.

Фрэнк был явно доволен этим известием. Спустя какое-то время Кейт осторожно помогла ему снова прилечь, после чего вместе с Питером вышла в коридор. Увы, как только они оказались за дверью, улыбки на ее лице как не бывало. Питер тотчас понял: что-то произошло.

– Папа рассказал мне про вчерашний день, – сказала Кэти и пристально посмотрела на мужа.

– И что это значит?

Питер ощущал страшную усталость и не собирался играть с женой в словесные игры. С другой стороны, ему с трудом верилось, что тесть признался дочери в том, что накричал на зятя, и уж явно не стал повторять ей своих слов, произнесенных в запале. Извиняться или признавать собственные ошибки было не в характере Фрэнка, даже если его неправота бросалась в глаза.

– Ты сам знаешь, – сухо ответила Кейт и обернулась, чтобы посмотреть мужу в глаза. Ей казалось, что она видит его впервые. – Отец сказал, будто ты угрожал ему, причем не просто словесно, а физической расправой.

– Он это сказал?! – Питер отказывался верить собственным ушам.

– Он сказал, что ни разу не слышал от тебя подобных грубостей. По его словам, он просто не мог этого вынести, и тогда… – Кейт расплакалась и вновь укоризненно посмотрела на мужа. – Ты его едва не убил. Не будь он по природе человеком сильным и здоровым, ты бы свел его в могилу.

Сказав это, она отвернулась от Питера, как будто один только его вид был ей неприятен, и негромко, но четко произнесла:

– Вряд ли я когда-либо тебя прощу.

– В таком случае могу сказать тебе то же самое, – произнес Питер с неприкрытой яростью в голосе. – Ты лучше спроси у него, что он бросил мне в лицо, прежде чем рухнул на пол. Если я правильно помню, что-то про то, что много лет назад он купил меня, причем с потрохами, и если я не явлюсь на эти чертовы слушания, он придушит меня собственными руками.

Питер в упор посмотрел на жену, и она увидела в его взгляде нечто такое, чего никогда не видела раньше. В следующий миг Питер, ничего больше не сказав, быстро зашагал по коридору и вскоре скрылся в кабине лифта. Кейт проводила его взглядом. Она даже не пыталась его остановить, не бросилась вслед за ним. Впрочем, какая разница? Теперь у него не осталось сомнений, на чьей она стороне.