Текст книги "Пять дней в Париже"

Глава 7

Когда в восемь утра его разбудил портье, Питер не сразу сообразил, где он и что от него хотят, и, как только положил трубку, задался вопросом, что, собственно, не так, почему ему так скверно. Ощущение было такое, будто в сердце ему залили свинца, и тогда он все вспомнил. Ее рядом с ним больше нет. Все кончено. Он должен позвонить Сушару, узнать результаты тестов, потом вернуться в Нью-Йорк, где ему придется посмотреть в глаза Фрэнку и Кэти. Оливия же вернулась к своему мужу.

Стоя в душе, он непрерывно думал о ней. Ему стоило немалых усилий переключиться на дела, которые ждали его уже утром.

Он позвонил Сушару ровно в девять, но Поль-Луи не стал по телефону сообщать ему результаты тестов. Он предложил Питеру приехать к нему в лабораторию. По его словам, он отнимет у Питера не более часа, после чего тот может улететь в Нью-Йорк двухчасовым рейсом. Питера задело, что Сушар отказался кратко ввести его в курс дела по телефону. Тем не менее он пообещал в десять тридцать быть у него.

Он заказал себе кофе с круассанами, однако не смог съесть ни кусочка. В десять он вышел из отеля и прибыл к Сушару на десять минут раньше назначенного срока. Тот уже ждал Питера, лицо его было серьезным. В конце концов, результаты оказались не так уж и плохи, по крайней мере лучше, чем опасался Питер или предсказывал Сушар.

Одна из важных составляющих викотека имела опасное побочное действие, и вполне возможно, ей придется искать замену, но в целом продукт можно было продвигать дальше. Правда, для этого, как выразился Сушар, следовало «переработать формулу», что вполне могло занять много времени. Впрочем, если поднажать, то изменения можно провести за год, а то и за полгода, если, конечно, произойдет чудо, в чем лично Сушар сомневался. Скорее всего, им следует ориентироваться на два года, как, собственно, и подозревал Питер после их первого разговора.

Возможно, если привлечь к работе дополнительные силы, викотек попадет на конвейер менее чем через год, что, согласитесь, вполне приемлемо, хотя хорошего в этом мало. Но препарат в том виде, в каком он существовал сейчас и в каком они намеревались выпустить его на рынок, по сути дела, был опасен. У самого Сушара имелись соображения на тот счет, как произвести все необходимые изменения.

С другой стороны, Питер знал, что Фрэнк вряд ли сочтет такое заключение эксперта благой вестью. Он терпеть не мог задержек, а исследования, которые необходимо было провести, обойдутся в круглую сумму. Не было никакой надежды получить разрешение FDA на проведение клинических испытаний на добровольцах или же присутствовать на заседании, которое было назначено на сентябрь с тем, чтобы получить «зеленую улицу». Фрэнку нужно было одно: как можно скорее запустить производство нового препарата и хорошо на этом заработать. Для Питера прибыль не была главной целью, но каковы бы ни были двигавшие ими причины, в настоящий момент он оказался в незавидном положении.

Питер поблагодарил Поля-Луи за его вклад в их исследование и, пока ехал назад в отель, погрузился в размышления, стараясь найти нужные слова, которые он скажет Фрэнку при встрече. Потому что вердикт Сушара, вынесенный при прощании, до сих пор эхом отзывался в его голове: «Викотек в том виде, в котором он существует сейчас, – может стать убийцей». Не к такому результату они стремились, такой препарат Питер не решился бы предложить матери или сестре. И Питер понимал, что Фрэнк вряд ли воспримет это известие спокойно. Ни он, ни Кэти. Она не любит, когда отец расстраивается.

Но даже она должна на этот раз понять. Никому не нужна серия трагедий. Да что там! Даже всего одна. Они не должны допустить, чтобы это произошло.

Вернувшись в отель, Питер собрал вещи и, пока оставалось десять минут до прихода такси, решил посмотреть новости. И сразу увидел на телеэкране ее. Все развивалось так, как он и предполагал. Новостью этого часа было то, что Оливия Дуглас Тэтчер нашлась. Но то, что он услышал, никак не могло быть правдой. Более того, он это точно знал, что с экрана телевизора льется преднамеренная ложь.

Из репортажа явствовало, что Оливия отправилась на встречу с подругой, попала в небольшую аварию, после чего в течение трех дней страдала легкой формой амнезии. По всей видимости, никто в маленьком отеле, в котором она остановилась, не узнал ее либо просто не смотрел новости. Каким-то чудом накануне вечером к ней вернулась память, и теперь Оливия вновь рядом со своим мужем.

– Вот вам и честные журналисты, – с отвращением пробормотал Питер.

На экране мелькали все те же самые старые фото, на которых она выглядела усталой и расстроенной. После чего какой-то невролог дал интервью на тему возможных последствий небольшого сотрясения мозга. И в завершение репортажа пожелал миссис Тэтчер быстрого и полного выздоровления.

– Аминь, – произнес Питер и выключил телевизор.

Он на прощание еще раз обвел глазами номер и взял в руки портфель. Портье уже унес его сумку к машине, и ему осталось лишь закрыть за собой дверь гостиничного номера.

Но Питер медлил, на этот раз покидать номер ему было почему-то грустно. За эти дни в его жизни произошло столько всего. Внезапно ему захотелось взбежать на этаж выше, лишь бы только увидеть ее.

Да-да, он постучит в дверь их люкса и представится старым знакомым. Энди Тэтчер, которому приходится общаться со столькими людьми, вряд ли помнит их лица. Интересно, задумался Питер, подозревал ли сенатор в чем-нибудь свою жену в течение этих трех дней, или ему все было безразлично. Узнать это невозможно, и версия о временной амнезии Оливии, преподанная журналистам, была шита белыми нитками. Лично ему эта история показалась смехотворной. Интересно, кто ее придумал?

Спустившись вниз, он увидел привычную для отеля публику. Арабы, японцы, король Халед со своей свитой, узнав об угрозе теракта, дружно свалили в Лондон, но у стойки регистрации уже толпилась очередь вновь прибывших постояльцев.

Подойдя к вращающейся двери, Питер наткнулся на внушительную группу мужчин в костюмах, с переговорными устройствами и крошечными наушниками в ушах. А затем увидел ее. Оливия собиралась сесть в лимузин. Рядом был Энди, а с ним – двое телохранителей.

Муж демонстративно игнорировал ее, разговаривая с ними. Оливия, будто почувствовав, что Питер где-то рядом, обернулась через плечо. Она замерла, как загипнотизированная глядя на него. Их взгляды встретились, и они пару мгновений смотрели друг на друга. Оставалось лишь надеяться, что никто из окружающих ничего не заметил. Питер еле заметно ей кивнул, но она, как будто ей снова нужно было оторвать себя от него, скользнула в лимузин и захлопнула дверь. Питер остался стоять на тротуаре, глядя в ее сторону. Впрочем, за затемненными стеклами ничего увидеть не смог.

– Ваша машина ждет вас, месье, – вежливо напомнил ему швейцар, не желая создавать у подъезда «Ритца» пробку.

Две модели пытались отъехать от отеля, но такси Питера перегораживало им дорогу. Девицы опаздывали на съемку, были уже на грани истерики – кричали и махали ему руками.

– Извините.

Питер сунул в руку швейцара чаевые и, не медля ни секунды, сел в машину. Даже не бросив на нее прощальный взгляд, он уставился перед собой. Водитель резво взял с места и быстро покатил в аэропорт.

* * *

Энди вез Оливию в посольство, на встречу с двумя конгрессменами и послом. Эту встречу он планировал всю неделю и настоял, чтобы жена сопровождала его. Сначала он разозлился на жену за ту шумиху, которая разразилась вокруг ее исчезновения, однако уже через час после ее возвращения, тем более что она пребывала в добром здравии, решил обратить эту историю себе на пользу.

Он и его советники разработали ряд сценариев, причем каждый был призван вызывать сочувствие к сенатору, особенно в свете его текущих планов. Он хотел сделать из Оливии вторую Джеки Кеннеди. Во-первых, у нее для этого соответствующие внешние данные, та же хрупкая, ранимая красота и естественная элегантность, во-вторых – стойкость характера. По словам советников, она идеально подходит на эту роль. Теперь ей следует уделять больше внимания, нежели раньше, слегка ее побаловать. Но в том, что Оливия справится с предназначенной для нее ролью, ни у кого сомнений не было.

С другой стороны, надо покончить с ее своевольными выходками. После того как умер Алекс, Оливия часто позволяла себе подобное – то уйдет неизвестно куда на несколько часов, то на целую ночь. Впрочем, он тогда знал, где ее искать – у брата или у родителей.

На этот раз она исчезла в чужой стране и отсутствовала целых три дня, и тем не менее у Энди ни разу не возникло чувство, будто жена в опасности. Он знал, рано или поздно Оливия вернется, главное – чтобы за это время она не натворила глупостей. Перед тем как отправиться в посольство, он высказал ей все, что думает по этому поводу, и то, чего от нее ждет. Сначала она отказывалась сопровождать его и возмущенно протестовала против официальной версии своего исчезновения, которую он был намерен скормить прессе.

– Я выгляжу полной идиоткой, да еще с черепно-мозговой травмой! – воскликнула Оливия, в ужасе от того, что о ней говорилось в сообщении для прессы.

– Можно подумать, у меня был выбор, – пожал плечами Энди. – Что, по-твоему, я должен был сказать? Что ты три дня провалялась в стельку пьяная в каком-нибудь клоповнике на Левом берегу? Или, по-твоему, нам лучше сказать правду? Кстати, какова она, эта правда, и нужно ли мне ее знать?

– Боюсь, она не столь интересна, нежели плоды твоих фантазий. Просто мне хотелось побыть одной, вот и все.

– Я так и думал, – сказал Энди со скучающим видом. Он и сам порой позволял себе подобные «отгулы». Только в отличие от жены, делал это более тонко. – В следующий раз оставь мне записку или предупреди кого-нибудь.

– Я так и хотела сделать, – ответила она, слегка смутившись. – А потом подумала, что ты все равно не заметишь моего отсутствия.

– То есть ты считаешь, что я совершенно не замечаю того, что происходит? – раздраженно спросил он.

– А что, разве это не так? По крайней мере в том, что касается меня. – Оливия собралась с духом и сказала то, что давно уже собиралась сказать: – Я хотела бы серьезно поговорить с тобой сегодня. Например, после того, как мы вернемся из посольства.

– У меня запланирован ланч, – ответил Энди, моментально теряя к ней всякий интерес.

Жена вернулась, она не поставила его в глупое положение, они удовлетворили любопытство прессы. Она была нужна ему в посольстве, после чего его ждали другие дела.

– Меня устроит вторая половина дня, – спокойно произнесла Оливия. По его глазам она поняла, что времени на нее у него нет. Этот взгляд был ей хорошо знаком и, что греха таить, неприятен.

– Что-то не так? – спросил Энди с легким удивлением. Не в ее привычках требовать внимания к себе, но он даже не подозревал, что за этим последует.

– Да нет, все так. Я всегда исчезаю на три дня. Что может быть не так?

Ему не понравился сарказм, с каким она это сказала, не понравилось выражение ее лица.

– Тебе крупно повезло, Оливия, что я подчищаю за тобой твою грязь. На твоем месте я бы так не заносился. Или ты думаешь, что можешь пропадать и дальше, и при этом рассчитываешь, что по возвращении я приму тебя с распростертыми объятиями? Дай я журналюгам волю, они бы поджарили тебя на горячих углях. Так что советую тебе помалкивать, – сухо произнес Энди. Он отчетливо представлял себе, как могут сказаться на нем подобные выходки с ее стороны.

– Извини, – ответила Оливия с хмурым видом. – Я не хотела доставлять тебе неприятности.

Он ни слова не сказал о том, что беспокоился за нее, что опасался, как бы с ней что-нибудь не случилось. Более того, такое ему даже в голову не приходило. Зная свою жену, он был убежден, что она где-то прячется.

– Хорошо, разговор может подождать. Давай поговорим, когда ты вернешься со своей деловой встречи. – Оливия пыталась говорить спокойно, хотя тоже была на него зла. Он всегда отмахивался от нее. Причем уже не первый год. Более того, теперь она невольно сравнивала его с Питером.

Питер занимал все ее мысли. Когда сегодня утром они уезжали в посольство, Оливия едва не разрыдалась, увидев его. Она побоялась подать ему какой-нибудь знак. Да что там! Даже посмотреть в его сторону, ведь за ней зорко наблюдали репортеры. Вряд ли журналисты поверили в ту нелепую историю, что скормил им Энди, и потому были бы рады любым крохам скандальной информации.

Во время приема в посольстве она погрузилась в собственные мысли. На ланч Энди ее с собой не пригласил, ссылаясь на то, что у него запланирована встреча с каким-то французским политиком. Когда же он в четыре часа дня вернулся в номер, то никак не был готов к тому, что услышит из уст жены.

Оливия ждала его в гостиной роскошных апартаментов, сидя в кресле и глядя в окно. Питер к этому времени уже летел в Нью-Йорк, и это было все, о чем она могла думать. Он возвращался «к ним», к другим людям в его жизни, к тем, для кого он так мало значил. Она тоже вернулась в «свой круг», правда, лишь на короткое время.

– В чем дело? – спросил Энди, входя в номер в сопровождении двух своих помощников.

Впрочем, стоило ему увидеть ее лицо, как он тотчас отпустил их. Такой сосредоточенной и серьезной он видел свою жену лишь дважды – первый раз, когда умер его брат, и во второй – когда не стало Алекса. Все остальное время она проводила, отгородившись от него стеной, замкнувшись в своем мирке, как улитка в раковине.

– Я хочу тебе что-то сказать, – негромко произнесла Оливия, не уверенная, с чего начать. Она точно знала лишь одно: он должен знать.

– Я так и думал, – со вздохом произнес Энди, опускаясь в кресло.

Наверное, ни одна женщина на свете не поняла бы Оливию в этот момент. В кресле напротив нее сидел идеально красивый мужчина: голубоглазый блондин, широкие плечи, узкая талия, длинные ноги, которые он закинул одна на другую. Увы, эта красота оставляла ее равнодушной. Более того, давно не располагала к себе. Оливия знала, какой он эгоист – на первом месте для него карьера – и как безразлична ему она, его жена.

– Я ухожу, – просто сказала она. Впрочем, что еще она могла к этому прибавить? Все кончено.

– И куда? – растерянно спросил Энди. Он даже не понял сразу, что ему говорит Оливия. Ему и в голову не могло прийти, что она решится на такой шаг.

– Я ухожу от тебя, – уточнила она. – Как только мы вернемся в Вашингтон. Я больше так не могу. Именно поэтому меня не было несколько дней. Мне нужно было все как следует обдумать и взвесить. Но теперь я все решила для себя.

Она думала, что ей будет больно произносить эти слова, но не испытала ни горя, ни раскаяния. Кстати, он тоже, судя по всему, не слишком расстроился, лишь растерялся в первый момент.

– Ты удачно выбрала момент, – только и сказал Энди, однако причинами такого решения интересоваться не стал.

– Я бы так не сказала. Для таких вещей удачных моментов не бывает. Это все равно что заболеть. Разве можно выбрать удачный момент для болезни?

Произнося это, Оливия думала про Алекса. Энди кивнул. Он знал, как тяжело переживала она потерю сына. А ведь прошло уже два года. В некотором смысле, подумал он, она так и не смогла пережить эту смерть. Так же как и их брак.

– Есть какая-то конкретная причина? Что-то такое, что привело тебя к этому решению?

Он не стал спрашивать, не появился ли у нее кто-то другой. Не стал рисковать. С другой стороны, Энди был убежден, что никакого другого мужчины нет. Он был уверен, что за эти годы изучил жену как свои пять пальцев.

– Причина есть, и не одна, и ты сам прекрасно это знаешь, Энди.

Они помолчали. Ни он, ни она не решились бы отрицать, что в последнее время стали друг для друга чужими. Она не знала, кто он такой теперь.

– Я никогда не хотела быть женой политика. Я сказала тебе об этом, как только мы поженились.

– Ничего не могу с этим поделать, Оливия. Откуда мне было знать, что Тома убьют? Скажу честно, я сам не был готов к такой перемене судьбы. Так же как и ты. Но в жизни бывает всякое. И порой нужно иметь мужество посмотреть судьбе в лицо.

– Что я и делала. Я всегда была рядом с тобой. Я участвовала в твоей кампании. Я делала все, что ты от меня хотел. Но мы больше не муж и жена, Энди, и ты это знаешь не хуже меня. Вот уже много лет я для тебя словно бы не существую.

– Прости, – негромко произнес он, причем вполне искренне. Впрочем, обещать, что все изменится к лучшему, не стал. – Но и ты выбрала для своего решения не лучшее время.

Энди выразительно посмотрел на нее, и от этого взгляда ей стало не по себе. Она как будто обрела способность в эти мгновения проникнуть в его мысли. Он отчаянно нуждался в ней и не собирался ее от себя отпускать. Не сейчас.

– Я хотел кое-что с тобой обсудить. Просто до прошлой недели я еще не принял окончательного решения.

Каким бы ни было это решение, к ней оно явно не имело никакого отношения. Оливия прочла это по его лицу.

– И я хотел, чтобы ты узнала о нем в числе первых.

«В числе первых», но не первая. Так было все последние годы их брака.

– На следующий год я намерен участвовать в президентской гонке. Для меня это самая важная вещь на свете. И чтобы победить на выборах, мне нужна твоя помощь.

Оливия сидела, тупо глядя на него, как будто он огрел ее по голове бейсбольной битой, причем со всей силы. Нельзя сказать, что это решение явилось для нее полной неожиданностью. Такую вероятность она не исключала после того, как Энди занялся политикой. Но вот теперь вероятность превратилась в реальность. Более того, он преподнес ей эту новость так, словно сунул в руки бомбу со взведенным механизмом, и теперь она не знала, что ей с ней делать.

– Я много об этом думал, зная твое отношение к политическим кампаниям. Но мне казалось, что ты не будешь возражать против того, чтобы стать первой леди страны. Согласись, в этом есть свои плюсы.

Энди произнес эти слова с подкупающей улыбкой, надеясь расположить ее к себе. Увы, ответной улыбки он так и не дождался.

Оливия была в ужасе. Стать первой леди? Нет, только не это!

– Абсолютно никаких плюсов, – ответила она, чувствуя, как ее начинает бить дрожь.

– А вот для меня они есть, – резко произнес он. Ни Оливия, ни их брак не значили для него столько, сколько победа в президентской гонке. – Без тебя я ничего не добьюсь. Избиратели не голосуют за кандидатов в президенты, которые не живут с женой под одной крышей, тем более разведенных. И ты сама это прекрасно знаешь.

Имея отца-губернатора, Оливия была профессионалом по части политических игр. Энди выжидающе смотрел на нее, и тут ему в голову пришла мысль. Если дело обернулось таким образом, он постарается спасти то, что еще можно спасти, хотя он не собирался доказывать, будто по-прежнему любит ее. Оливия слишком умна и разоблачит явную ложь, он же со своей стороны сделал все, чтобы убедить ее в обратном. Их отношения зашли в тупик, и оба это прекрасно знали.

– Хочу кое-что тебе предложить, – задумчиво произнес он. – Не скажу, что это нечто романтическое, но кто знает, вдруг это удовлетворит нас обоих. Ты мне нужна, по крайней мере, на ближайшие пять лет. На одну избирательную кампанию и четыре года первого срока. После этого мы либо продлеваем наш договор, либо страна будет вынуждена примириться с нашей ситуацией. Надеюсь, к тому времени люди поймут, что президент такой же человек, как и все они. В конце концов, принц Чарльз и Диана прошли через это…

Энди уже видел себя президентом, и все вокруг должны были к нему приспосабливаться, и она в том числе.

– Я не совсем уверена, что мы принадлежим к той же лиге, – заметила Оливия, но он, похоже, не заметил иронии в ее голосе.

– В любом случае, – продолжал Энди, пропустив ее слова мимо ушей, – речь идет всего о пяти годах. Ты еще молода, Оливия, и вся жизнь у тебя впереди. Положение первой леди даст тебе преимущества, каких у тебя никогда не было. Люди станут не только тебе сочувствовать, они начнут интересоваться тобой, будут тебя обожать. Я и мои парни сделаем все для того, чтобы так было.

От его слов ее едва не стошнило. Впрочем, Оливия не стала его перебивать.

– В конце каждого года я буду класть на твой счет пятьсот тысяч долларов. Чистыми. Через пять лет у тебя будет два с половиной миллиона. – Он поднял руки, предваряя все возражения с ее стороны. – Я знаю, тебя купить нельзя, но после этих пяти лет ты можешь делать, что угодно, и главное, у тебя будет на это круглая сумма. Если же у нас будет еще один ребенок, – Энди улыбнулся ей, стараясь подсластить пилюлю, – я дам тебе еще миллион. Мы недавно обсуждали эту тему, и, по-моему, это могло бы стать для нас ключевым моментом. Ты ведь не хочешь, чтобы люди подумали, будто с нами что-то не так. Что мы оба не той ориентации или ты слегка подвинулась рассудком. Они и без того уже бог весть что говорят. Думаю, для нас сейчас самое время развеять все слухи и обзавестись ребенком.

Оливия отказывалась верить своим ушам.

«Мы недавно обсуждали эту тему» означало его самого и его советников. Словно она в этой ситуации ни при чем. Боже, как омерзительно!

– А не проще ли взять ребенка напрокат? – холодно спросила она. – Никто бы ничего не узнал. Мы стали бы его повсюду возить с собой во время избирательной кампании, а затем бы вернули настоящим родителям. По-моему, так было бы намного проще. От детей одна головная боль и грязные памперсы.

Ему не понравились ни ее слова, ни тон, которым Оливия их произнесла.

– Обойдемся без ненужных комментариев, – спокойно произнес Энди. В эти минуты он был сам собой. Богатый мальчик. Сначала лучшие частные школы, затем Гарвард и диплом юриста. У него всегда имелся запас прочности в виде семейного капитала. Неудивительно, что он вырос с убеждением, что всего в этом мире можно достичь, если не благодаря деньгам, то приложив к этому все усилия.

В данном случае он намеревался задействовать и то, и другое, но не ради нее. Нет, ни за что на свете она не родит от него еще одного ребенка. Он и с первым не слишком помогал ей, даже тогда, когда у их сына обнаружили рак. Именно поэтому смерть Алекса явилась для нее таким тяжелым ударом – в отличие от Энди. Он никогда не был близок к сыну так, как она.

– Твое предложение омерзительно. Я за всю свою жизнь не слышала более гадких вещей, – возмущенно бросила ему Оливия. – Ты хочешь купить пять лет моей жизни, причем за умеренную цену. Ты хочешь от меня еще одного ребенка, потому что это поможет тебе выиграть выборы? Если я буду и дальше сидеть и слушать тебя, боюсь, что меня стошнит.

Презрение, написанное на лице Оливии, служило наглядным подтверждением ее искренности.

– Но ты всегда любила детей. Не понимаю, в чем проблема?

– В том, что я тебя больше не люблю, Энди. Как ты можешь быть таким бесчувственным. Что случилось с тобой?

Слезы жгли ей глаза, но она сдерживалась изо всех сил, чтобы не расплакаться в его присутствии. Он не стоит ее слез.

– Да, я люблю детей. Любила и люблю. Но я не собираюсь обзаводиться ребенком ради избирательной кампании, причем от человека, который меня не любит. Кстати, как ты предполагал это сделать? Путем искусственного оплодотворения?

Энди не спал с ней вот уже несколько месяцев, и Оливия не слишком переживала по этому поводу. У него не хватало времени, у него много дел, а ей самой это было не нужно.

– По-моему, ты все преувеличиваешь, – возразил Энди, хотя, по правде, ее реакция его смутила.

Оливия права, и он это знал. Но отступать было поздно. Для него было жизненно важно переманить ее на свою сторону. Он предупреждал главу избирательного штаба, что как только речь зайдет о ребенке, Оливия встанет на дыбы. Она была слишком привязана к их первенцу и тяжело переживала его утрату. Энди подозревал, что она никогда не решится обзавестись вторым ребенком – слишком велик был страх, что она может потерять и его.

– Ну, хорошо, я даю тебе время подумать над моим предложением. Скажем так, пусть это будет миллион в год. Пять миллионов за пять лет и еще два, если ты родишь ребенка. – Он произносил эти слова со всей серьезностью, но у нее они почему-то вызвали только смех.

– Может, все-таки по два за каждый год, плюс три, если рожу ребенка? Сколько это получится? – Оливия сделала вид, будто задумалась над его предложением. – Итак, шесть, если у меня будет двойня, девять – если тройня. А если я пройду курс пергонала, то, может быть, рожу сразу четверых.

Она повернулась и посмотрела на него полным горечи взглядом. Кто этот человек, которому она когда-то так верила? Как она могла в нем так ошибиться? Слушая его, она невольно задавалась вопросом: человек ли перед ней? И был ли он когда-нибудь человеком? И все же в глубине души она знала, что был, по крайней мере, в самом начале. Именно поэтому, ради того человека, каким он когда-то был, а не ради того, кем он стал сейчас, она осталась, чтобы выслушать его дальше.

– Если я решусь на такое ради тебя – что крайне маловероятно, то лишь по причине некоего извращенного понимания верности, но отнюдь не из-за алчности, желания нажиться на тебе. Я знаю, как сильно ты хочешь баллотироваться в президенты.

Пусть это станет ее прощальным подарком, чтобы ее саму больше никогда не терзала совесть за то, что она бросила его.

– Мне ничего другого не надо, Оливия, – ответил Энди. Он даже побледнел и выглядел очень напряженным. В кои веки он был абсолютно честен с ней.

– Хорошо, я подумаю, – негромко сказала она.

Оливия чувствовала себя опустошенной и пока не в состоянии была принимать никаких решений. Еще утром она была убеждена, что к концу недели вновь окажется в Ла Фавьер, и вот теперь ей светила перспектива провести пять лет бок о бок с Энди и, возможно, стать первой леди Америки. Это был сущий кошмар. И вместе с тем она чувствовала себя ему обязанной. Он все еще ее муж, он был отцом ее ребенка. От нее во многом зависело его будущее, в принципе она могла помочь ему осуществить мечту всей его жизни. Но в одиночку – она в этом не сомневалась – Энди ничего не смог бы добиться.

– Я хочу объявить о своем решении баллотироваться через два дня. Завтра мы возвращаемся в Вашингтон.

– Спасибо, что предупредил меня.

– Если ты никуда не исчезнешь, я, возможно, сообщу тебе наши дальнейшие планы, – сказал Энди, пристально на нее глядя. Не иначе как пытался понять, какое же решение она примет. В чем он не сомневался, так это в том, что он не сумеет ее принудить. Может, стоит поговорить с ее отцом, подумал он, однако испугался, что в конечном итоге это способно ему только навредить.

Для Оливии это был долгий, мучительный вечер. Боже, как ей хотелось снова покинуть отель и побродить по Парижу. Ей нужно время, чтобы все хорошенько обдумать, но она знала, телохранители будут следовать за ней по пятам. А больше всего в эти минуты ей хотелось поговорить с Питером. Интересно, что бы он подумал, скажи она ему, что обязана преподнести Энди этот прощальный дар, сделать этот последний жест супружеского долга. Согласился бы он с ней или же сказал бы, что она сошла с ума?

Пять лет казались ей вечностью. Оливия не сомневалась, что это будут долгие, ненавистные пять лет, особенно если муж выиграет президентскую гонку.

К утру она приняла решение. Когда Оливия встретилась с мужем за завтраком, Энди был бледен и весь на нервах. Нервничал он не потому, что боялся ее потерять, а потому, что она могла ответить отказом на его просьбу о поддержке в избирательной кампании, и это его пугало.

– Думаю, я должна изречь нечто философское, – сказала Оливия за чашкой кофе с круассанами.

Энди попросил своих помощников выйти и оставить их одних, что было для него нетипично. Они уже много лет не оставались наедине, разве что ночью в постели, причем это был уже второй раз за последние два дня. Энди напряженно смотрел на нее, убежденный в том, что услышит отказ.

– С другой стороны, философия нам уже не поможет, не так ли, – продолжала Оливия. – Мне не дает покоя вопрос, как мы до такого дошли. Я часто вспоминаю самое начало. Мне кажется, тогда ты был в меня влюблен, и не могу понять, что произошло потом. Я как кадры кинохроники прокручиваю в голове нашу жизнь и никак не могу уловить момент, когда все пошло не так. А ты, ты помнишь? – печально спросила она.

– Какая теперь разница, – возразил Энди, правда, как-то неуверенно.

Он уже догадывался, что она ему скажет. Ему и в голову не могло прийти, что Оливия станет ему мстить. Да, у него были другие женщины, да, он многое себе позволял, но он никогда не задумывался о том, что тем самым делает ей больно. И только теперь понял, как наивно это было с его стороны.

– Думаю, в жизнь вмешиваются какие-то события, и все меняется. У меня умер брат. Затрудняюсь даже сказать, что он для меня значил. Нет, рядом со мной была ты, но это совсем другое. Внезапно все, что ждали от него, легло на мои плечи. Я должен был перестать быть самим собой и превратиться в него. Думаю, примерно тогда мы с тобой и начали отдаляться друг от друга.

– Наверное. Зря ты тогда мне ничего не сказал.

А может, зря они обзавелись ребенком? Не исключено, что для обоих было бы лучше, уйди она от него сразу. С другой стороны, те два года, когда у нее был Алекс, Оливия ни на что не променяла бы.

Она подняла глаза на Энди и поняла: пора положить конец его терзаниям. Он весь напрягся и ждал, что она ему скажет. Что ж, чем скорее она сделает это, тем лучше.

– Хорошо, я останусь с тобой на ближайшие пять лет, с выплатой по миллиону в год. Я пока не решила, как распоряжусь этими деньгами – пущу на благотворительность, куплю себе замок в Швейцарии, вложу в исследовательский фонд имени Алекса. Не знаю. Но что-нибудь со временем придумаю. Ты предложил мне по миллиону в год, и я соглашаюсь на твое предложение.

Но я выдвигаю встречные условия. Ты должен дать мне гарантию, что через пять лет я получу развод, независимо от того, переизберут тебя на второй срок или нет. Если же ты не выиграешь эти выборы, я уйду от тебя на следующий же день после объявления результатов. С меня довольно притворства. Я готова позировать на всех нужных тебе фото, согласна сопровождать тебя во время избирательной кампании, но мы больше не муж и жена. Никто не обязан об этом знать, но что касается нас с тобой, никаких недомолвок быть не может. Куда бы мы ни приехали, у меня должна быть отдельная спальня. И больше никаких детей.

Это было сказано жестко, прямолинейно и на одном дыхании. Правда, она продавала себя на срок в пять лет и должна была внести полную ясность в условия их договора. Энди же был настолько потрясен, что еще даже не успел обрадоваться ее согласию.