Текст книги "21.12"

23

«Я взял под свое покровительство дочерей Оксиллы – Одинокую Бабочку и Огненное Перо. Это произошло после того, как Ханиба исполнила волю богов и ножом вскрыла себе горло. Девочки посещают ее могилу, помеченную крестом – символом четырех основных сторон света, каждое второе солнце. Ее самоубийство вызвало удовлетворение среди членов совета при правителе, которые искренне полагают, что Оксилла был принесен в жертву по повелению богов.

Никогда не замечая за мной прежде плотских вожделений, советники до крайности удивились, узнав, что я сделал дочерей Оксиллы своими наложницами. Потемневшее Солнце поверил мне, только когда я объяснил, что планировал

возлечь сначала с младшей из двух, а моя прежняя сдержанность объяснялась лишь неутолимой жаждой детской невинности. Огненному Перу я приказал распространить среди девушек Кануатабы слух о том, как покорно ее сестра удовлетворяет мои самые извращенные аппетиты.

Но я также от всей души заверил девочек, что никогда не заставлю их возлечь со мной. А ведь сначала обе очень боялись, что я учиню над ними насилие. Особенно напугана была Одинокая Бабочка, которой всего девять лет, но потом она лишилась зуба, а я остановил кровь из десен, и она посмотрела на меня благодарными глазами, прежде чем излить свою печаль любимым куклам. Старшая привыкала гораздо медленнее. Потребовались недели, чтобы Огненное Перо смягчилась ко мне, и вот уже четыре вечера подряд мы с ней вместе читаем великие книги Кануатабы.

Власть над этими девочками не заставила меня возгордиться. Просто Ханиба оказалась права – я никому не мог позволить опозорить дочерей Оксиллы. Их отец был святым человеком, его семья взяла меня к себе, когда мой отец бросил меня на произвол судьбы. А позднее Оксилла помог мне стать знатным горожанином, и за это я перед ним в неоплатном долгу. Но только я по-прежнему теряюсь, что мне сказать этим детям, когда они всякий раз начинают проливать слезы, побывав на могиле матери. И вообще – мне всегда сложно было понимать женщин.

Я даю им крошки, чтобы кормить мою духовную птицу, которая поселилась с нами в пещере. Ничто так не утешает младшую сестру. Она слишком еще мала, чтобы понимать, каким образом этот ара может быть воплощением моего духовного животного, но его крики всегда вызывают у нее улыбку, и она перестает плакать, пусть ненадолго. Вопреки всем усилиям мне, конечно же, не дано заменить им мать.

Два солнца назад я со своими наложницами был осчастливлен высочайшим визитом нашего святого наследника Песни Дыма. Строго говоря, весьма необычно проводить урок для сына правителя вне стен дворца, если только мы не изучаем с ним какое-либо природное явление. Но перед тем как в последний раз удалиться из города, Властитель соизволил разрешить его приход в мое жилище. Властителя нет с нами и сейчас – он в трех солнцах пути отсюда и ведет свою армию войной на Сакамиль. К счастью, вопреки первоначальным намерениям он решил не брать в поход сына.

Когда наследник прибыл, мне сразу стало ясно, что Огненное Перо станет помехой для наших занятий. При виде ее глаза Песни Дыма вспыхнули огнем, и он не мог больше ни на чем сосредоточиться. Он же считал, что никогда больше не увидит этой девочки, которую за последние годы успел полюбить.

Согласно принятому церемониалу, когда наследник правителя обратился к девушке, она припала на колени и поцеловала землю у его ступней. Потом я слышал, как они оба восхищались моей птицей, которая вспорхнула на плечо девочки и принялась чистить себе перья. Здоровье моего ары быстро шло на поправку, и уже совсем скоро он мог отправиться в полет, чтобы найти свою стаю. Но, разглядывая его, наследник вдруг встал в горделивую позу и перебросил вперед свою еще совсем короткую косичку с вплетенной в нее белой бусиной – символом покорности своему отцу. А потом он сказал, обращаясь к Огненному Перу:

– Но разве может эта птица сравниться с моим собственным духовным животным – могучим ягуаром? Тебе приходилось видеть его своими глазами, как мне? Он стремительнее любого другого зверя в джунглях, а добычу атакует с искусством, превосходящим умение самого меткого из вооруженных луками охотников. Он бежит быстрее и бесшумнее полета стрелы. Я могу отвести тебя к захоронению, где покоятся кости ягуара, и это нагонит на тебя такого страха, что не скоро забудешь. Вообще-то ты можешь даже лишиться сознания от испуга, но я буду рядом, чтобы не дать тебе упасть, потому что сердцем и умом я крепче тебя, маленькая девочка.

То, что произошло между этими двумя детьми потом, одновременно и поразило меня, и напомнило, какими таинственными и красивыми существами создали боги нас – четвертую расу людей.

Когда наследник посмотрел ей в глаза, Огненное Перо не отвела взгляд, как то диктовал обычай. Случись такое при посторонних во дворце, и она бы жизнью поплатилась за подобную дерзость. Но ни на ее лице, ни в ее сердце не появилось ни тени страха. Огненное Перо слегка улыбнулась, чтобы показать только два передних зуба, украшенных вставками из оникса, но потом сомкнула уста, и больше они не были видны. С того дня, как я пришел в их родительский дом, чтобы принести печальную весть о смерти матери, это была ее первая улыбка.

А потом она заговорила. Причем так, как ни одна девушка при мне еще не осмеливалась говорить с наследником трона:

– Но, священный мой наследник правителя, святой и превозвышенный, как может ягуар опередить стрелу в охоте на лисицу, если я видела, как самих ягуаров настигают и поражают стрелы наших метких охотников? Ты можешь объяснить это противоречие девушке, чей ум еще недостаточно развит?

Как отреагирует мальчишка на этот вызов, я и представить себе не мог. Судя по выражению лица, он пришел в замешательство от столь открытого отказа безоговорочно принять его мнение. Но затем он улыбнулся, обнажив свои ониксы во всем великолепии, и это сразу же напомнило мне, как мало походил он на отца. Наступит день, когда Песнь Дыма станет поистине великим вождем Кануатабы, только бы нам пережить нынешние тяжкие времена, которые грозили уничтожить наше могучее государство. Но сейчас меня переполняла гордость за своего воспитанника.

И только в этот момент я до конца осознал, сколь благородна и сильна волей была Огненное Перо. Ни для кого не секрет, что прежде наследник стремился бывать в ее обществе как можно чаще. Но только теперь их союз стал невозможен. Ее отца принесли в жертву богам, а сама она оказалась словно запертой между двух миров, как это случается с незаконнорожденными детьми. Вот почему смотреть на них сейчас оказалось так мучительно, и я даже готов был проронить слезу, чего не случалось со мной уже много солнц.

Наследник в это время открыл свою сумку, собираясь что-то извлечь из нее. Как я надеялся, это будет одна из великих книг, которую я попросил его захватить с собой из библиотеки, и снова воссиял от гордости, предвидя, как Песнь Дыма продемонстрирует нам сейчас искусство чтения вслух, которому я обучал его с огромным терпением и упорством.

Но вместо этого он достал богато украшенный глиняный кувшин глубиной примерно в две ладони, с виду предназначенный для воды. Сосуд был окрашен в цвета смерти и возрождения, и он на вытянутой руке протянул его Огненному Перу, а потом сказал:

– Узри же Акабалама, божество, одарившее могуществом моего отца, в чью честь мы начинаем возведение нового храма! Тебе доводилось видеть Акабалама прежде, девушка?

Огненное Перо хранила молчание, повергнутая в трепет присутствием бога, который потребовал принести себе в жертву ее отца. Зато я сам просто сгорал от желания узнать, неужели Властитель и вправду показал сыну таинственного бога, в чьей власти оказались мы все? Смогу ли я понять, что он такое?

Но наследник по-прежнему обращался только к девушке:

– Не бойся. У меня есть власть над этими созданиями, которые телесно воплощают Акабалама. Не бойся же! Я смогу тебя защитить.

Песнь Дыма снял крышку с сосуда, но все, что я увидел внутри, были шесть насекомых, размером примерно с палец, а цветом напоминавшие самые сочные листья деревьев, когда-то в изобилии росших в окрестных лесах. Насекомые вскарабкались на спины друг другу в стремлении выбраться из керамического кувшина, но не преуспели в этом. Их длинные согнутые лапки переплетались под телами. А глаза цвета самой темной ночи были выпучены поверх голов.

Наследник продолжал:

– Я наблюдал, как отец молится этим созданиям природы, а потом забрал их из тронного зала, где проходят трапезы правителя, и теперь я тоже чувствую себя наделенным их божественной силой.

Я внимательно изучил насекомых. Они были из разряда тех, кто стремится стать невидимым, слившись цветом с лесом. Но почему мы должны были обожествлять этих тварей, я не мог даже себе представить! Они не производили меда. Их нельзя было пожарить, чтобы употребить в пищу. Почему же Властитель возводил храм и жертвовал своим преданным хранителем припасов во имя совершенно бесполезного насекомого?

Почему же наш правитель настолько принижал нас, человеческую расу, созданную богами из священных початков небесного маиса, чтобы услужить этим ничтожнейшим тараканоподобным существам?

И я обратился с вопросом:

– Значит, вот это твой отец величает богом Акабаламом? Это, и только это?

– Да.

– И он объяснил тебе, ради чего мы должны превозносить это божество?

– Разумеется, объяснил, но только тебе, писец, никогда не понять, какие ощущения испытывает правитель в присутствии такой могущественной силы!

Но, рассмотрев насекомых пристальнее, я заметил, что они то и дело начинали медленно потирать воздетые в воздух передние лапки, и мне показалось, что я начал прозревать истину. Эти лапки придавали им вид человека, молившегося богам. Ни одно создание в животном мире, которое мне доводилось видеть прежде, не производило столь благочестивого впечатления. Ни одно не могло служить для людей образцом того, как исполнять молитвенный ритуал.

Значит, именно поэтому Властитель так почитает этих насекомых? Потому что считает, что в засуху мы утратили преданность богам, а они представали символом подлинной набожности?

Наследник снова повернулся к девушке и сказал:

– Только человек, преданный своим предкам, сможет понять, кто такой Акабалам.

Несмотря на подверженность дурному влиянию отца, Песнь Дыма рос хорошим человеком, простым и чистосердечным. Он обладал душой, которую его лесные предки сумели бы принять и полюбить, как это описано в древних книгах. Там, где его отец легко мог приказать обезглавить меня за то, что я завладел девушкой, которая нравилась ему самому, Песнь Дыма просто захотел произвести на нее впечатление и честно завоевать ее привязанность. Он выкрал насекомых из отцовского дворца только для того, чтобы показать Огненному Перу, насколько большим могуществом он обладает в сравнении со мной. И я с удовольствием признал его победу.

На глазах у девушки я низко склонился перед мальчиком и поцеловал его ноги».

24

– Две тысячи солнц, – заметил Роландо. – Почти шесть лет. Здесь описана действительно невероятно долгая засуха.

Вместе с Чель и Виктором он стоял рядом с пятью только что восстановленными и расшифрованными фрагментами рукописи. И Чель снова перечитала строку с 28-й страницы сочинения Пактуля: «Некоторые початки маиса вызревают даже в такую затяжную и ужасную засуху, которую мы переживаем уже почти две тысячи солнц».

– Согласен со мной? – спросил Роландо Виктора, который уселся теперь в одно из кресел лаборатории Гетти, потягивал чай и рассматривал фотокопии перевода.

Прошлым вечером, когда Чель приехала в музей после свидания с матерью в церкви, она именно с Виктором хотела поделиться своим разочарованием, уверенная, что он поймет ее, как никто другой. Но сам Виктор вернулся после бесплодного поиска нужной статьи в грудах старых журналов уже только за полночь. К тому времени Чель сумела украдкой принять душ в здании института консервации памятников при музее и, казалось, полностью смыла неприятный осадок, оставшийся после разговора с Хааной, после чего вновь с головой ушла в работу. Желания обсуждать это у нее больше не возникало.

– Да, а Властитель только усугублял положение, – сказал Виктор. – Но ты, конечно, прав. Это была неслыханная засуха, которая, вероятно, имела решающее значение.

Если бы окружающий мир жил сейчас нормальной жизнью, это могло стать самым важным открытием в научной карьере каждого из них. Города майя классического периода, расположенные в глубине материка, были способны делать запасы воды не более чем на полтора года. Полученные доказательства шестилетней засухи убедили бы даже самых упертых оппонентов Чель, что упадок цивилизации майя произошел именно по тем причинам, о которых она писала уже давно.

Вот только окружающий мир был сейчас очень далек от своего нормального состояния.

На первый план теперь выдвигалась связь нового кодекса с затерянным городом, которая становилась все очевиднее с каждым новым переведенным разделом. Стало ясно, что Пактуль защитил двух девочек, взяв их под свое покровительство, и продолжение казалось почти очевидным – он должен был потом сделать их своими женами. Выдвинутое Роландо предположение, что они и стали «троицей основателей», выглядело все более правдоподобным.

Но какими бы важными ни представлялись все эти открытия, они по-прежнему мало помогали точно определить расположение города и место, где заразился страшной болезнью Волси. К счастью, теперь у них был ключ к полному понимаю глифа, обозначавшего Акабалама, загадка которого прежде затрудняла перевод. Основываясь на описании насекомых, которые будто бы обладали способностью обращаться к богам, Чель, Роландо и Виктор сошлись во мнении, что речь шла об обыкновенных богомолах. Эти насекомые были распространены по всему региону обитания майя. И хотя писец недоумевал, почему народ вынуждали поклоняться им, майя по временам действительно обожествляли насекомых и создавали богов, которых они якобы олицетворяли.

И все же чего-то здесь не хватало. Тридцать две изготовленные из коры страницы были почти полностью расшифрованы, но даже с учетом нового понимания смысла глиф все равно на одной только странице употреблялся десять или одиннадцать раз в странном и необычном виде. Как ни пыталась Чель заменять «Акабалам» на «богомол» или «священный богомол», в конце все равно получалась бессмыслица. В начале книги глиф совершенно очевидно обозначал имя бога. Но в финале, как теперь казалось Чель, Пактуль употреблял его для описания действия.

– Это слово обозначает нечто внутренне присущее предмету, – высказал догадку Роландо. – Как пчелы ассоциируются со сладостью меда.

– Или как Хунаб Ку может употребляться вместо слова «трансформация», – подхватил идею Виктор, имея в виду бога-бабочку.

Раздавшийся снаружи грохот заставил всех вздрогнуть, а Чель сразу же подбежала к окну. За последние два дня мародеры на грузовиках несколько раз подъезжали к музею в поисках легкой поживы, но, заметив вооруженную охрану, поспешно ретировались.

– Все в порядке? – спросил Роландо.

– Кажется, да, – ответила Чель, ничего толком не разглядев внизу.

– Итак, к чему же мы пока пришли? – продолжил Роландо, когда она вернулась. – Предположим, что Властитель ввел в пантеон нового бога, потому что богомолы показались ему образцом благочестия и набожности, так?

– Вероятно, из-за столь длительной засухи вера многих людей сильно пошатнулась, – сказала Чель. – И Властителю показалось, что он нашел ее новый источник.

Она склонилась ниже к зажатому между двумя стеклянными пластинами фрагменту рукописи из числа последних страниц, реконструкцию которой они недавно закончили, и мысленно стала заменять значения глифа:

«Быть может, наш правитель поощряет (набожность), потому что его молитвы о ниспослании дождя оказались тщетными, и теперь он знает, что дождей не будет? Но разве подобное безудержное (благочестие) не ввергнет общество в окончательный хаос, развратив даже богобоязненных людей? Ведь не зря народ Кануатабы так страшится (набожности), не зря она так пугает меня самого. (Набожность) – самое ужасающее из человеческих прегрешений, пусть ее даже насаждают повелением самого Властителя!»

– Снова полная бессмыслица, – заключила она, закончив фразу. – Почему писца приводит в такой ужас набожность? И как можно ее вообще считать прегрешением?

Чель опять погрузилась в изучение книги, рассматривая различные варианты.

– А что у нас с данными спутников? – спросил Роландо.

Расставшись с матерью, Чель первым делом позвонила Стэнтону. Ей доставило удовольствие сообщить ему, что описание затерянного города ее дядей Чиамом совпадало с тем, каким он представал в кодексе Пактуля.

Стэнтон жадно слушал ее, и на этот раз, когда он заговорил, в его тоне не слышалось ни намека на прежний скептицизм. Он отреагировал кратко:

– Очень хорошо, Чель! Мы начинаем операцию.

И уже той же ночью ЦКЗ договорился с НАСА, чтобы дюжина спутников начала обследовать район джунглей, окружающих Киакикс, в поисках любых примет древних руин. Но хотя Чель постоянно проверяла свой телефон, никаких новостей от Стэнтона больше не поступало. Она, впрочем, была уверена, что, как только будут получены снимки, требующие мнения эксперта, с одним из членов ее маленькой группы непременно свяжутся. Но Чель очень хотелось, чтобы связались именно с ней и сделал бы это лично Стэнтон.

– Спутник делает около тысячи фотографий в сутки, – сказала она, – а потом люди из НАСА внимательно просматривают каждый снимок.

– Остается только надеяться, – добавил Виктор, – что Кануатабу откроют так же, как это случилось с Окспемулем.

В 1980-х годах со спутника были получены снимки вершин двух храмов, лишь едва заметных в густой листве джунглей. Они находились совсем рядом с давно известным археологам памятником в Мексике. В результате благодаря этим снимкам удалось обнаружить крупный древний город.

– Но сейчас сезон дождей, – вынуждена была напомнить Чель, – и над Киакиксом почти постоянно нависают густые облака. К тому же деревья могут скрыть из виду что угодно, а мы говорим о постройках тысячелетней давности, которые, вероятно, постепенно разрушаются. То, что до сих пор никто их не нашел, уже говорит о многом.

– Вот почему нам лучше снова полностью сосредоточиться на работе с рукописью, – подытожил ее слова Виктор.

Его, разумеется, не могли радовать ни страдания жертв ФСБ, ни перспектива, что их число наверняка будет только расти. Его ужасали новости о гибели детей, как и телевизионные кадры бессмысленных нападений людей друг на друга на улицах Лос-Анджелеса. Но все же, наблюдая за крушением рынка ценных бумаг и опустошением полок продовольственных магазинов, Виктор невольно чувствовал себя отмщенным. Коллеги издевались над ним. Семья отказалась от него. И до начала эпидемии он уже сам стал допускать вероятность, что «декабристы» окажутся так же не правы, как в свое время сторонники Миллера[34]34
  Уильям Миллер – американский фермер и проповедник-самоучка, который еще с 1833 года предсказывал скорое наступление апокалипсиса.


[Закрыть], и верующие в «проблему 2000 года», и… И собственно, все прежние группы в прошлом, предвещавшие глобальные катастрофы.

Вскоре после полудня они разделились и каждый предпочел обдумывать проблему глифа «Акабалам» в одиночестве. Чель отправилась к себе в кабинет, Роландо понадобилось какое-то дополнительное оборудование из соседнего здания, а Виктор впервые остался наедине с рукописью. Он стоял рядом со стеклянными пластинами, присматриваясь к странице, на которой Пактуль упоминал о «тринадцатом цикле». Потом поднял зажатый в стекле фрагмент со стола, прикидывая его вес. Он оказался тяжелым – фунтов пятнадцать, не меньше, но все равно одному человеку под силу было бы унести два или три сразу.

Держа в руках часть кодекса майя, Виктор ощутил в себе почти непередаваемую силу. Еще мальчишкой в синагоге он услышал рассказ о том, как раввины закрывали своими телами свитки Торы при разрушении римлянами Второго храма в Иерусалиме. Раввины считали, что еврейскому народу не выжить без зафиксированного на бумаге божественного слова, и готовы были отдать за него свои жизни. Но только сейчас, вероятно, он понял, что могло заставить человека пожертвовать собой всего лишь ради книги.

– Что это ты делаешь, Виктор?

При звуках голоса Роландо он в испуге замер. Почему Роландо так скоро вернулся? С особой тщательностью Виктор положил фрагмент на место и сделал вид, что поправляет стекло.

– Мне показалось, что оно треснуло и может повредить бумагу, – объяснил он.

Роландо мгновенно оказался рядом.

– Очень ценю твою помощь, – сказал он откровенно резко, – но будет лучше, если к страницам смогу прикасаться только я. Это понятно?

– Само собой.

И Виктор отошел к дальнему столу, притворившись, что снова занят изучением последних страниц. Он сделал это нарочито неторопливо, всем своим видом показывая, что ровным счетом ничего не случилось. Роландо, в свою очередь, что-то быстро проверил и отправился к противоположной стене лаборатории. Там он постучал в дверь кабинета Чель и почти сразу скрылся за ней.

Неужели Роландо что-то заподозрил? Виктор с невозмутимым видом уселся на один из стульев, прикидывая, что ему отвечать, если Роландо пойдет на прямую конфронтацию.

Спустя несколько минут скрипнула дверь и послышались мягкие шаги Чель. Она остановилась у него за спиной. Виктор боялся пошевелиться.

– Мы можем поговорить? – спросила она.

– Конечно. – Виктор медленно повернулся. – О чем же?

Чель уселась рядом.

– Я только что говорила по телефону с Патриком. Попросила его приехать и помочь нам разобраться с некоторыми астрономическими аспектами глифов, но он заявил, что не может оставить в одиночестве свою новую подружку Марту. Марту! Скажи на милость, как можно жить с таким именем в двадцать первом веке? Но я даже не знаю, сумеем ли мы справиться без него.

– Во-первых, – заверил ее Виктор, – он уже сделал все, что от него требовалось, и больше в нем нет особой нужды. А во-вторых, ты же знаешь, что он мне вообще никогда не нравился.

– Лжец!

Она произнесла это с улыбкой, но от самого слова Виктора все равно едва заметно передернуло.

– И все же Патрик был прав, по крайней мере в одном.

– В чем именно?

– В своем мнении о Волси, кодексе и «троице первооткрывателей». Он первым понял, насколько же странным образом все здесь совпало.

Виктор, который менее всего был склонен верить, что это всего лишь совпадение, отреагировал как можно осторожнее:

– В нашем мире все возможно.

Чель ждала, чтобы он развил свою мысль, и ее взгляд породил у Виктора уже полузабытое чувство: что он нужен кому-то, кого искренне любит.

– А сама-то ты что думаешь? – спросил он.

Чель долго размышляла над ответом и наконец сказала:

– Одержимость многих людей концом Долгого отсчета времени майя взвинтила цены на рынке антиквариата. Собственно, именно поэтому Волси, как мы теперь знаем, и отправился в джунгли. Да и все, что сейчас происходит, так или иначе связано с пророчествами относительно декабря 2012 года.

Виктор молился про себя, чтобы ему удалось уговорить Чель пуститься в дорогу с ним и его людьми. Он и прежде часто размышлял, как вывезет ее в горы, когда все начнет рушиться. А теперь у него мелькнула надежда, что Чель начинает верить в истинность предсказаний. Вероятно, уже очень скоро она тоже станет воспринимать бегство как единственный выход из положения.

– А я считаю, – сказал он мягко, – что если мы будем смотреть на все без предубеждений, то еще неизвестно, каким предстанет перед нами в будущем окружающий мир.

Чель бросила на него взгляд и посчитала момент подходящим.

– Могу я задать тебе вопрос без обиняков?

– Разумеется.

– Ты сам веришь в богов майя? Я имею в виду конкретных богов?

– Нет необходимости верить в их пантеон, чтобы постичь всю мудрость, с которой древние майя прозревали устройство мироздания. Вероятно, вполне достаточно верить в существование некой силы, которая объединяет нас всех.

Чель кивнула:

– Быть может, это так, а может, и нет. – Она глубоко вздохнула. – Между прочим, я все собиралась поблагодарить тебя за то, что присоединился к нам, и за неоценимую помощь в работе.

Она опять отправилась в свой закуток, а Виктор смотрел ей вслед. Это была все та же девушка, которая появилась на пороге его офиса, когда выбрала тему дипломной работы и заявила, что прочитала от корки до корки все его научные труды. Та же молодая женщина, которая годы спустя дала ему пристанище, когда от него все отвернулись.

И когда за ней закрылась дверь, он почувствовал, что с трудом сдерживает слезы.