Текст книги "21.12"

Стэнтон тут же полез в карман и достал две пары резиновых перчаток.

– Ни в коем случае ни к чему не прикасайся голыми руками, – предупредил он Чель.

С трудом натягивая латексные перчатки на потные ладони, Чель снова попыталась громко выкрикнуть на к’виче, что она дочь Алвара Ману и прибыла сюда, чтобы помочь. Ей самой показалось, что ее голос слишком слаб, но он все равно эхом прокатился по пустым комнатам.

По мере того как она шла дальше по больнице, ее тревога все возрастала. Палаты не просто бросили на произвол судьбы – они подверглись разгрому. Кровати были перевернуты набок, обшивки матрацев вспороты. Повсюду валялись осколки стекла. Стэнтон вошел в кабинет врача и принялся открывать шкафы и ящики в поисках лекарств, но их явно кто-то унес с собой.

В дальнем конце коридора Чель открыла дверь, за которой располагалась небольшая часовня. Она обвела ее светом фонарика и сразу заметила, что деревянный крест над кафедрой вырвали «с мясом» из стены и разбили. Только фрагменты остались от окна с красивым цветным витражом, а по скамьям и в проходе были разбросаны листы, вырванные из Библии и «Попул Ву».

Но если у Чель еще оставалась хоть какая-то надежда, она окончательно развеялась, стоило ей увидеть на стене знакомый символ.

Чель услышала, как Стэнтон вошел в часовню и встал у нее за спиной.

– Даже сами индейцы-майя теперь поверили в это, – прошептала она. – Так неужели все сбудется?

Он ничего не ответил, но Чель почувствовала, как его пальцы сжали ей плечо. Она согнула руку в локте, чтобы положить сверху свою ладонь, и сквозь тонкую резину неожиданно соприкоснулась с голой рукой.

– Кто вы такой?! – воскликнула она, резко развернувшись.

Незнакомец молчал. Высокий, он был одет в спортивный свитер с капюшоном, весь испачканный пятнами цвета ржавчины. И он не был одним из майя.

– Что вы здесь делаете? – спросила она тогда по-испански.

Откуда и почему здесь мог взяться «ладино», она понятия не имела. Но ей сразу вспомнились все предостережения матери. Сердце бешено колотилось, когда она отпрянула от него и стала пятиться.

– Я здесь с моим другом-врачом. Габриель! Габриель! – Она хотела кричать, но задохнулась, и звуки получились чуть слышными.

«Ладино» бросился на нее и повалил на пол. Защитный козырек он сорвал, а рукой зажал рот. Она снова попыталась закричать, но не смогла. Тогда Чель попробовала ногтями вцепиться ему в лицо, но он пригнулся ниже, второй рукой обхватив ее за горло. Она догадывалась, что могло быть на его руках, и потому как можно крепче зажмурилась. Но все было бесполезно – она умрет раньше, чем успеет заболеть.

«Я – Чель Ману, дочь Алвара Ману. Так убей же меня, как вы убили моего отца».

Это была последняя мысль, успевшая промелькнуть у нее прежде, чем грянул выстрел.

32

Руки Стэнтона дрожали, когда он повернул ключ в замке зажигания и завел мотор джипа. Он только что убил человека. И револьвер, из которого он стрелял, лежал у него на коленях, чтобы его в любой момент можно было вновь пустить в ход. В расстилавшейся перед ними темноте могли затаиться другие инфицированные, но все равно они предпочли уехать отсюда, нежели остаться и выжидать. Чель полулежала на пассажирском сиденье, онемев от ужаса. Пройдет еще немало времени, прежде чем выяснится, успел ли напавший заразить ее до того, как его сразила пуля Стэнтона. Даже экспресс-анализ крови даст результаты только через несколько часов.

Между тем целые тучи москитов кружились в лучах фар машины, когда они двинулись к самой деревне. Подъехав к ней чуть ближе, Стэнтон включил дальний свет, и они увидели источник черного дыма, так испугавший пилота еще на посадочной полосе. Это были почерневшие развалины здания, размерами схожего с больницей. Стены местами обрушились. Крыша отсутствовала полностью.

– Бывшая школа, – коротко сказала Чель, у которой не осталось сил на какую-либо эмоциональную реакцию.

Они поехали дальше. По обеим сторонам дороги потянулись останки однокомнатных домиков, которые стояли группами по четыре или шесть в круг с интервалами в несколько сотен ярдов; каждый, по традиции, только с одной дверью и без единого окна. Промазанные глиной деревянные стены зияли дырами, пальмовые ветви, служившие крышей, были разметаны по сторонам. Прямо посреди деревенской улицы валялись десятки гамаков, словно их специально притащили сюда и оставили гнить. Красные, желтые, зеленые, пурпурные полотнища еще глубже вминали в грязь колеса джипа, который теперь то и дело норовил пойти юзом.

Отчасти Стэнтоном уже овладело желание поскорее выехать из поселка и остановиться на ночевку в поле. Ведь теперь им приходилось не столько думать о том, как найти людей, сколько о том, как избежать встречи с ними. Но понимал он и другое: так они привлекут к себе гораздо больше внимания, чем спрятав машину и укрывшись в одном из брошенных хозяевами домиков.

Они как раз проезжали мимо одного из них, который с виду уцелел лучше других.

– Ты не помнишь, кто прежде жил в этом доме? – спросил он.

Но Чель словно и не слышала его. Мыслями она уже была далеко отсюда.

Тогда Стэнтон решил, что выискивать варианты получше не имеет смысла. Он припарковал джип и повел Чель за руку к дому, держа в свободной руке револьвер. Постучал в дверь и, когда отклика не последовало, толчком ноги распахнул ее.

Первое, что высветил в комнате луч фонарика, были два трупа в гамаке – молодая женщина и ребенок лет двух-трех от роду. Стэнтон сразу понял, что они мертвы уже по меньшей мере неделю.

Он попытался помешать Чель войти, но она уже стояла на пороге, не сводя глаз с мертвецов.

Тон ее голоса поразил Стэнтона:

– Мы должны их похоронить. Мне понадобятся благовония.

Она явно не могла мыслить рационально.

– Нет, мы не можем здесь оставаться, – сказал он и, схватив ее за руку, повел дальше.

В соседнем доме мертвых тел не оказалось, только на полу валялись глиняные горшки и сломанная мотыга. Стэнтон выбросил все это за порог.

– Думаешь, здесь безопасно? – с трудом выдавила из себя вопрос Чель.

Стэнтон и сам не знал этого, но других вариантов уже не было.

– Нам надо все время защищать глаза козырьками, – только и сказал он.

Оба тяжело опустились на пол у стены, обнимая друг друга в полном изнеможении. Стэнтон достал из вещевого мешка батончик хрустящих хлебцев и заставил Чель немного поесть. Потом он выключил фонарик в надежде, что она сможет ненадолго заснуть. Сам же он намеревался бодрствовать и оставаться настороже.

– Знаешь, зачем мы жжем благовония на похоронах? – еле слышно прошептала она.

– Зачем?

– Когда душа покидает тело, ей нужен дым, чтобы перебраться из срединного мира в потусторонний. А сейчас все здесь застряли в срединном мире.

За последние два дня Чель много рассказывала Стэнтону об обычаях своего народа, но совсем не так, как сейчас. Ему хотелось утешить ее, но он не знал как. Похоже, только у верующих находились нужные слова в такие моменты. И он обратился мыслями к тому, что мог реально обдумать. Стэнтон по-прежнему держался твердого убеждения, что нечто защищало Властителя и его свиту от ФСБ до того, как в Кануатабе вспыхнула эпидемия. И завтра они установят, что именно.

– У нас есть карта и координаты озера Исабаль, – сказал он Чель. – Как только рассветет, мы отправимся на поиски.

Она пристроила голову на его согнутой в локте руке. Стэнтон почувствовал ее тяжесть, соприкосновение ее кожи со своей.

– Быть может, Виктор все же прав, – прошептала Чель. – И нам ничего другого не остается, кроме как бежать.

Стэнтон вздрогнул всем телом и проснулся. Кто-то шуршал мокрыми листьями с противоположной стороны стены. Чель уже присела на корточки, прислушиваясь.

Снаружи доносился какой-то высокий звук – нечто вроде писка.

Стэнтон достал свой револьвер.

Чель подала голос на к’виче:

– Молю тебя, Хунаб Ку, прогони от нас злых духов.

– Что происходит? – тихо спросил Стэнтон.

– Меня зовут Чель Ману, – продолжала она. – Я родом из Киакикса. Моим отцом был Алвар. Со мной доктор. Он может помочь, если вы больны.

На пороге возникла фигурка миниатюрной старушки с волосами, распущенными до пояса. На крупном приплюснутом носу у нее сидели очки с толстыми линзами.

Стэнтон опустил оружие. Где-то в отдалении прокатился раскат грома, женщина непроизвольно сделала шаг вперед, и на мгновение показалось, что она сейчас упадет.

– В этом доме есть злые духи? – спросила она громко на к’виче.

– Мы не больны, а прибыли сюда, чтобы найти, откуда взялась эта болезнь. Я – Чель Ману. Вы тоже заболели?

– Вы прилетели по небу? – спросила старая женщина.

– Да. Вы или кто-нибудь в вашей семье больны? – повторила вопрос Чель.

– Нет. Меня не поразило это проклятие.

Чель посмотрела на Стэнтона, который указал на свои глаза. Очки спасли ее – точно так же, как, должно быть, случилось с ними самими неделю назад в Лос-Анджелесе.

– Когда вы приехали сюда? – спросила женщина.

Чель объяснила, что они добрались до Киакикса примерно пять часов назад.

– Спроси ее, остался ли здесь в живых еще кто-нибудь, – велел Стэнтон.

– Человек пятнадцать или двадцать прячутся в уцелевших домах, – ответила старушка. – В основном на самой окраине. Но еще больше убежали в джунгли и ждут там, чтобы ветер унес злых духов. Нас спасет теперь только Хуракан – бог бури.

– Когда это у вас началось? – спросила Чель.

– Двадцать солнц назад. А ты и в самом деле Чель Ману?

– Да.

– Как зовут твою мать?

– Маму зовут Хаана, – ответила Чель. – Ты была с ней знакома?

– Конечно, – сказала старушка. – Меня зовут Янала. Мы с тобой встречались много лет назад.

– Ты – Янала Ненам? Дочь Мурамы – нашей лучшей ткачихи?

– Да.

– А из моей семьи кто-нибудь уцелел?

– Одна из твоих тетушек осталась в живых, – сказала Янала. – Инития-старшая. Она захочет тебя увидеть, но уже ходит с трудом. Придется тебе пойти со мной.

Они последовали за старушкой через сеть проулков, уходивших в сторону от главной улицы, а потом мимо кукурузного поля. Когда Чель увидела несколько стоявших домиков на пригорке, ее снова пронзило детское воспоминание – именно сюда носил ее на плечах отец.

Но только теперь никто не спешил по домам с мельницы, и музыки не было слышно совсем.

Их окружала полнейшая тишина.

Они подошли к сложенному из бревен небольшому дому с крепкой крышей из тростника, которая потому и уцелела. Пожилая спутница провела их в комнату, где стояла старая деревянная мебель, висели гамаки, а поперек была протянута веревка для сушки белья. Поверх большой каменной печки готовилась целая кипа лепешек, наполняя комнату ароматом жареной кукурузы.

Янала исчезла в задней части дома, а минуту спустя дверь, которая вела туда, распахнулась, и перед ними предстала еще более старая женщина. Длинные седые волосы она собрала в нечто вроде короны поверх головы, а одета была в пурпурно-зеленый хюпиль, расшитый полосами цветного бисера. Инитию Чель узнала сразу же.

Не произнеся ни слова, женщина медленно направилась к ним, опираясь на мебель.

– Чель?

– Да, тетушка, это я, – отозвалась она. – И я привезла с собой доктора из Америки.

В этот момент Инития оказалась в полосе света, и стали видны ее глаза. Оба они были покрыты молочно-белой пленкой. Катаракта – сразу поняла Чель. Но они, по всей видимости, и спасли ей жизнь.

– Поверить не могу, что ты снова здесь, дитя мое.

– Ты не заболела, тетушка? – спросила Чель, обнимая ее. – Ты хорошо спишь?

– Сплю, сколько боги дают в моем-то возрасте, – ответила Инития и пригласила их присесть вокруг небольшого деревянного стола. – Прошло так много времени с твоего последнего приезда, как вдруг ты снова появляешься, и именно в такой момент. Как это могло случиться?

С нарастающим удивлением слушала Инития рассказ Чель о событиях в Лос-Анджелесе.

– Ты была на главной улице, видела центр поселка, а значит, понимаешь, что злые духи проникли и сюда, – сказала она потом.

– Узнай у нее, кто в деревне заболел самым первым, – попросил Стэнтон.

– Мальсин Ханома.

– Кто это? – спросила Чель.

– У Волси не было родных братьев, а потому Мальсин Ханома – сын Малама и Челы – стал его напарником в поле. А потом они вместе отправились на поиски сокровищ затерянного города. Волси так и не вернулся. Назад пришел один Мальсин. Он сам был ранен, а на нас наслал эту напасть – проклятие от потревоженных душ предков.

– И быстро болезнь распространилась?

– Сначала заразилась семья Мальсина. Перестали спать их дети, а потом и все остальные, кто жил с ним под одной крышей. Бич богов неудержим, и уже через несколько дней злые духи стали множиться все быстрее.

Чель закрыла глаза, представив себе воцарившийся затем хаос. Сколько же дней потребовалось, чтобы ее соплеменники начали набрасываться друг на друга? Как быстро деградировали люди в Киакиксе, чтобы разрушить церковь, спалить школу, разгромить больницу?

– Как же много ужасов вам пришлось здесь пережить, тетушка!

Инития с трудом поднялась и жестом показала им следовать за собой в заднюю часть дома.

– Но не все оказалось ужасно, – сказала она.

Они пересекли двор и вошли в отдельно стоящую хижину, дверь в которую прикрывали пальмовые ветви. Вместе они отбросили их в сторону, открыв проход.

– Только не впускайте сюда духов, – донеслось сзади предостережение Инитии.

В нескольких гамаках, прикрепленных к стенам, они увидели по меньшей мере дюжину младенцев. Некоторые чуть слышно плакали. Другие лежали молча, бессмысленно тараща глазенки. Остальные спали, беззвучно дыша во сне.

Янала сразу же занялась самыми беспокойными, и Инития последовала ее примеру, начав укачивать плачущую девчушку, а другой рукой пытаясь с ложки влить кукурузный настой в маленький ротик мальчугана. Потом она вручила мальчика Стэнтону, а девочку передала на руки Чель. Малышка была совсем крошечной, с редкими прядками волос на макушке, с широким носом и темно-карими глазами, которые оглядывали все вокруг, ни на чем не способные остановиться надолго – даже на державшей ее Чель.

– Самые маленькие должны быть как можно ближе к своим матерям, спать с ними вместе, брать у них грудь, когда голодны, – сказала Инития. – Но матерей этих бедняжек уже нет с нами.

– Как же вам удалось их всех собрать здесь, тетя?

– Я знала все дома, где недавно родились дети, ведь обычно мы собирались вместе, чтобы отпраздновать появление на свет нового человека. И потому мы с Яналой отправились на поиски выживших. Некоторых спрятали под пальмовыми листьями, а другие просто остались в домах совершенно одни.

Чель посмотрела на Стэнтона:

– Как долго они еще будут сохранять иммунитет?

– Примерно шесть месяцев, – ответил он, прижимая к себе мальчика. – Пока не сформируются окончательно оптические нервы.

– Ее зовут Сама, – сказала Янала, указывая на девчушку, которую баюкала Чель.

– Сама? – Это имя было ей, несомненно, знакомо.

– Да. Она дочь Волси и Яноты.

Пораженная, Чель всмотрелась в малышку, в ее широко открытые, мокрые от слез глазки.

– Так это их дочь? Дочь Волси?

– Из всей семьи выжила только она.

Чель держала сейчас на руках ребенка, вернуться к которому так хотелось Волси, когда он умирал на далекой чужбине.

– Ты хотя бы понимаешь, что значит это дитя? – обратилась к Чель Инития.

– Что же?

– До конца цикла Долгого отсчета времени остался всего один восход и один закат солнца, – объяснила свою мысль Инития. – И когда он наступит, на наших глазах придет конец всему, что мы знали на этом свете. Быть может, он уже пришел. Но милостью всемогущего Ицамны самые маленькие выжили, и они станут нашим будущим. Как сказано в «Попул Ву», в конце каждого цикла времени новое поколение людей наследует Землю. Эти дети и есть – пятая раса.

12.19.19.17.19—20 декабря 2012 года

33

Вскоре после полуночи Чель сидела, держа на руках спящую Саму и наблюдая, как Инития вкладывает в печь новую порцию теста. В другом домике Стэнтон одного за другим проверял младенцев, чтобы убедиться в отсутствии у них каких-либо симптомов болезни. Скоро пришла Янала, чтобы отнести на проверку к врачу и Саму, и Чель поняла, что ей очень не хочется разлучаться с малышкой.

Когда же они остались одни, Чель поведала Инитии об обстоятельствах их приезда в Киакикс.

– В больнице на меня напал «ладино», и, как я думаю, он был инфицирован. Мама предупреждала меня, что они могут сюда явиться, но я ей не поверила. Оказалось, она была права.

– Но тот человек хотел нам помочь, Чель.

– Что?!

– Группа добрых людей из церкви «ладинос» узнала, что у нас случилась беда, и они прилетели сюда с продуктами и прочими припасами, – объяснила Инития. – С ними даже был доктор. Эти «ладинос» действительно хотели помочь. Поэтому не надо никого винить. Как и наши местные жители, «ладинос» стали жертвами проклятия. Когда человек не может общаться с богами во сне, он теряет себя самого, и не важно, кем он был прежде. Это могло случиться с любым из нас. Мне жаль, но того человека заставило напасть на тебя все то же проклятие. А прибыл он сюда с самыми хорошими намерениями.

Чель вспомнила о Роландо, и новая волна печали накатила на нее.

– Но я не могу винить тебя или твою мать за то, что вы считаете всех «ладинос» смертельными врагами, – сказала Инития. – Хаане они принесли столько горя, что его невозможно забыть.

Перед мысленным взором Чель сразу встало сердитое лицо матери.

– Она так долго стремилась стереть все, связанное с Киакиксом, из памяти, – сказала Чель. – Не хотела, чтобы я сюда возвращалась. И уж конечно, она не верит, что мы сумеем найти затерянный город. Она убеждена, что двоюродный брат моего отца Чиам никакого города не находил, и считает все это выдумками.

– Кто ж может знать наверняка? – вздохнула Инития. – А о Чиаме, если честно, я не вспоминала уже много лет.

Интересно, подумала Чель, а что помнит эта женщина о временах ее детства в Киакиксе?

– Ты слышала, как Чиам читал деревенским жителям письма моего отца?

– Письма твоего отца?

– Да, те письма, что он писал, когда сидел в тюрьме, – напомнила Чель.

– Ах, конечно! – отозвалась Инития. – Я слышала, как их читали.

Но в ответе тетушки Чель почувствовала какую-то недосказанность.

– Ты что-то хотела добавить?

– Нет, ничего. Я уже очень стара, и память стала подводить меня.

– Ты все прекрасно помнишь, – возразила Чель, положив ладонь поверх ее руки. – Рассказывай же!

– Уверена, у нее была причина, – пробормотала Инития, словно разговаривала сама с собой.

– Причина для чего? Мне необходимо знать, что ты думаешь о моем отце.

– Это было важно для тебя, – ответила Инития. – История о письмах отца была тебе нужна. Именно поэтому она так за нее держалась.

– Но ведь письма не плод ее фантазии! – горячо возразила Чель. – О них сохранились записи. Я сама встречала людей, которые подтверждали, что они призывали к активным действиям, вдохновляли на борьбу.

– Так и было, дитя мое, так и было.

– Тогда в чем же дело?

Ее тетка сложила руки как для покаяния.

– Мне неведомы причины, по которым твоя мама не рассказала тебе обо всем гораздо раньше, девочка. Но Хаана – мудрая женщина. Ати’т пар Ним, хитрая серая лиса. Недаром именно она – ее духовное животное. Но ты имеешь право все узнать.

– Не понимаю, – помотала головой Чель.

– Твой отец остался в нашей памяти как прекрасный человек, очень любивший свою семью, – сказала Инития. – Он был так предан тебе, твоей матери, остальной родне, что сделал бы все для вашей защиты. Но его вайобом был тапир, который подобен лошади – силен, но не слишком умен. И если говорить начистоту, простой крестьянин, он недостаточно владел словом, чтобы написать такие письма.

– Но моего отца отправили за решетку, потому что он вел за собой свой народ! – Чель постаралась, чтобы в ее словах не прозвучал обидный для старой женщины намек на слабость ее памяти. – И уже в тюрьме он тайно писал эти письма, за что и был казнен. Моя мама рассказала мне все о его судьбе, обо всем, что он совершил, сражаясь за свободу Киакикса.

– Вот видишь, ты сама указала на ту, кто поведал тебе эти истории, – улыбнулась Инития.

– То есть ты хочешь сказать, что письма написал кто-то другой, но моя мать заставляла меня верить, будто бы автором был отец?

– Не только тебя. Все считали автором писем Алвара. Но мой муж был братом твоего отца, дитя мое. Он знал правду.

– Так кто же их написал? – недоумевала Чель. – Кто-то из его товарищей в тюрьме?

Из печи донесся треск горящих поленьев.

– Еще совсем маленькой девочкой твоя мать никого не боялась. Ее не пугали ни землевладельцы, ни солдаты. Ей было всего десять, когда она могла подойти к солдату на рыночной площади и плюнуть ему на сапоги. И она всегда противилась их попыткам приобщить нас к современной жизни, заставить отказаться от традиций. Она мешала «ладинос» как только могла, когда они попытались изменить то, чему учили детей в наших школах, заставить нас изучать их историю.

Чель была сражена.

– Ты действительно говоришь о моей матери? – недоверчиво спросила она.

– В двадцать лет, – продолжала Инития, – Хаана тайком стала проникать на собрания старших. Когда военные повесили одного нашего молодого человека прямо на балконе здания мэрии, это всех напугало. И только твоя мать пыталась убедить мужчин оказать сопротивление в следующий раз, когда солдаты вернутся. Говорила, что надо вооружаться. Но кто станет в наших краях прислушиваться к призывам женщины? И потому, когда твоего отца отправили в застенок, внезапно стали приходить те письма.

Чель оглядела комнату. Каменная печь, гамаки, маленький деревянный стол и стулья на покрытом известняковой крошкой полу, вывешенные для просушки после стирки хюпили. Это было место, где женщины занимались своим трудом неизменно на протяжении тысячи лет.

– Зачем же ей понадобился обман?

– Хаана, как никто, знала свой народ, – ответила Инития. – Она легко могла убеждать женщин, но мужчины не признавали веским слово женщины в том, что касалось военных дел. Чтобы поднять их на борьбу, Хаане необходимо было обрести мужской голос. Разумеется, она пришла в ужас, когда твоего отца увезли в тюрьму, но одновременно у нее появился шанс быть услышанной.

– Но когда он погиб, мама уехала отсюда, – все еще пыталась возражать Чель. – Она бросила вас на произвол судьбы и ни разу даже не попыталась вернуться. Как же мог поступить так человек, умевший писать подобные письма?

– Решение далось ей нелегко, девочка. Она беспокоилась, что ее разоблачат и арестуют, и тебя вместе с ней. Единственным способом защитить тебя было бегство.

– И все-таки почему же она не рассказала мне обо всем прямо?

Инития положила руку на плечо Чель:

– Пойми, твоего отца казнили за письма, которых он не писал. Представляешь, какое чувство вины охватило твою маму, когда это случилось? И пусть ее послания принесли огромную пользу, она все равно считала себя в ответе за его смерть.

Чель часто бросала матери в лицо обвинения в полной апатии, осуждала ее бегство из родных мест, но Хаана не обмолвилась и словом, чтобы оправдаться. Она молчала, храня в тайне от дочери, как отважно пыталась бороться и сколь многим пожертвовала ради своего народа.

– Твоя мама – серая лиса, – вновь напомнила Инития. – Она хитрее всех.

Чель же всегда считала, что этот вайоб матери совершенно не подходит. И только теперь поняла, как ошибалась. Древние майя наделяли вайобы всепроникающей силой, верили, что звериная и человеческая формы взаимозаменяемы, что духовное животное определяет судьбу человека, заранее показывая его потенциал. Лисица умела заставлять людей думать так, как ей было угодно.

И внезапно Чель пронзила неожиданная догадка. Она бросилась мимо печи к одной из сумок, порылась в содержимом и достала копию перевода кодекса.

– Все в порядке, дитя мое? – чуть встревоженно спросила Инития.

Чель до этого момента исходила из посылки, что Пактуль повел детей из Кануатабы через джунгли к месту, где когда-то обитали его предки.

Но что, если он имел в виду не людей?

В тексте рукописи писец нередко объединял в одно целое себя и свою звериную сущность – сливался со своим духовным животным. А Чель и ее коллеги ломали себе головы, почему в легенде говорилось только о троих основателях, бежавших из ныне затерянного города, тогда как их было четверо: Пактуль, Песнь Дыма и две девочки?

Но ведь ответ мог быть очевиден. Человек, которого звали Пактуль, не сумел отправиться в путь вместе с ними.

* * *

Вернувшийся Стэнтон застал двух женщин стоящими подле печи.

И в голосе Чель он услышал ту энергию, какой в нем не было со времени их разговора во дворе музея Гетти.

– Я думаю, мы собирались искать не там, где нужно. Озеро Исабаль не имеет никакого отношения к направлению, в котором отправилась «троица основателей».

– Что ты имеешь в виду?

– Пактуль писал не о своих человеческих предках. Нужно только внимательнее вчитаться в перевод, чтобы понять это. Местоимения «я» и «мы» он употребляет попеременно в отношении себя самого и своего духовного животного. В нескольких местах они звучат явно от имени его вайоба. И мы знаем, что при нем в то время действительно находился живой ара, поскольку, по его словам, другие тоже видели его. Например, наследник и дочери Оксиллы. Причем автор был уверен, что птица уже скоро отправится на воссоединение со своей стаей.

Чель открыла одну из страниц:

«Я объяснил ученику, что мое духовное животное остановилось в Кануатабе на пути великой миграции, которую каждый ара совершает со своей стаей, – писал Пактуль. – Через несколько недель, набравшись сил, мы продолжим это путешествие в поисках земли, куда наши предки-птицы уже тысячи лет возвращаются в период сбора урожая».

– Когда он обещал, что поведет их на землю своих предков, – горячо объясняла Чель, – я посчитала, что он имеет в виду людей – предков своей человеческой семьи. Но что, если сам он так и не покинул Кануатабу? Что, если его убили стражники, как он и предсказал, или же он намеренно остался в городе, чтобы дети могли бежать, никем не замеченные?

– Тогда кто же вывел их к Киакиксу? – спросил Стэнтон. – По-твоему, они следовали за птицей?

– Наследника обучили преследовать добычу сотни миль. А ара, повинуясь инстинкту, должен был вернуться к своей стае. «Киакикс» означает «Долина красных попугаев», и он расположен в точности на пути их миграции. В предании говорится, что «троица основателей», увидев на здешних деревьях великое множество ара, посчитала это добрым предзнаменованием. Что, если они последовали за одним из них, искренне веря, что идут за духом Пактуля?

Чель развернула подробную карту и нанесла на нее линию маршрута миграции ара.

– В разгар сезона они прилетают сюда с юго-запада, – продолжала она. – И держатся одного и того же пути очень строго. Это поможет нам определить точную траекторию движения и потом следовать ей.

Еще недавно столь умудренному опытом человеку, как Стэнтон, предположение, что трое детей могли следовать за полетом птицы сотню миль, показалось бы полным безумием. Теперь же он не знал, что думать, и, пусть это звучало неправдоподобно, ему не оставалось ничего, кроме как довериться интуиции Чель. Если им нужно двигаться сквозь джунгли путем миграции ара, значит, так тому и быть.

– Ты уверена, что это правильный маршрут миграции? – только спросил он.

Чель снова полезла в сумку и достала спутниковый телефон.

– Я нашла в Сети три сайта на эту тему, и на всех приведены одни и те же координаты. Можешь сам убедиться.

Она передала телефон Стэнтону, но, когда он попытался включить его, дисплей остался темным. Уже несколько часов назад батарея начала заметно сдавать, а теперь села окончательно. Они остались совершенно лишенными связи с внешним миром.

– Это теперь не так уж важно, – поспешно сказала Чель, которой, казалось, овладело лихорадочное возбуждение. – Мы получили то, что было нужно, и можем следовать маршрутом миграции.

И в этот момент Стэнтон заметил в ее глазах нечто, заставившее его похолодеть.

– Посмотри-ка на меня немного, – попросил он.

Чель не сразу поняла.

– Но я и так на тебя смотрю.

Он достал свою авторучку-фонарик и направил ей в глаз, наблюдая за зрачком. От света он должен был сузиться, а потом вновь расшириться.

Но когда он убрал тонкий луч, никаких изменений не произошло.

– Я больна? – дрогнувшим голосом спросила Чель.

Стэнтон молча отвернулся и полез в саквояж за градусником, чтобы измерить температуру. Но на некоторое время задержался, стоя к ней спиной и собираясь с духом. Он не хотел, чтобы она почувствовала его страх. Ей нужны силы. Она должна верить, что они непременно найдут затерянный город, который становился теперь для нее последней надеждой, и он не мог позволить никаким сомнениям в этом отразиться на своем лице.