Текст книги "Избранные эссе"

«Мой кузен, мой гастроэнтеролог» – новаторский роман, но не сам по себе, а в сравнении. Это метедриновое соединение поп-пастиша, небрежного хай-тека и ослепительной телевизионной пародии, слепленное из сюрреалистичных сопоставлений, написанных анаколуфом монологов и бешеного монтажа, обрамленное беспощадной иронией, задуманной так, чтобы ее неистовый тон казался непочтительным, а не отталкивающим. Хотите стеб над коммерческой культурой?

Меня только что уволили из «Макдональдса» за то, что я отказался носить килт во время недели запуска в производство их нового сэндвича «Макхаггис».

он берет в руки «das plumpe denken» самый позорный немецкоязычный новостной журнал новой англии в результате взрыва на фабрике яичного крема погиб филателист он переворачивает страницу в канаде найдена радиоактивная светящаяся в темноте сперма он переворачивает страницу современные готтентоты носят детей в пакетах для сэндвичей на застежках он переворачивает страницу уэйн ньютон называет утробу матери эдемским садом на одного жильца а морган фэйрчайлд называет салли стразерс лони андерсон

какого цвета у вас моцарелла? cпросил я официантку розовая – такая же как верхняя часть дозатора дезодоранта mennen lady, знаете такой цвет? нет, мэм сказал я это тот же цвет что и у одноразовых лезвий для станков для женщин… знаете такой цвет? неа ну, розовая как пепто-бисмол, знаете такой цвет? ой да, сказал я, ладно а у вас есть спагетти?

Хотите стеба над телевидением?

Мюриель взяла телепрограмму, пролистала до вторника 8 утра и прочитала вслух:.. Тут передача под названием «Куча лобковых волос и болтающихся вялых пенисов, пока потные голые пухлые мужчины выбегают из сауны с криком Змея! Змея!»… В ролях Брайан Кит, Бадди Эбсен, Нипси Рассел и Лесли Энн Уоррен

Любите насмешливые самоотсылки? Вся последняя глава романа – пародия на его собственную страницу «Об авторе». Или, может, вы тащитесь от модной безличностности?

Бабушка скрутила журнал и треснула Базза по голове… маска Базза отклеилась. Под ней не было кожи. Там были два белых глазных яблока на нитках, торчащих из склизкой кроваво-красной мускулатуры.

Я не могу понять человек она или гинеморфный андроид пятого поколения и мне все равно

Пародийные медитации на тему безграничного потока телевизионной монокультуры?

Я взбалтываю рукой питчер с мартини Tanqueray и ногой задвигаю в духовку противень с замороженным моллюском ореганата. Господи, эти мефедриновые суппозитории от Йоги Виталдаса прям хороши! Я глажу пару теннисных шортов и одновременно надиктовываю хайку на магнитофон, и затем… перед тем как сложить оригами богомола, три минуты отрабатываю удары на спидбэге, и затем, пока готовлю курицу в вине, читаю статью в журнале «Хай фиделити».

Разрушение границ и целостности человеческого эго?

Там была женщина со сморщенным, съежившимся лицом восьмидесяти-девяностолетней. И у этой усохшей карги, очевидной пенсионерки, было тело олимпийского мужчины-пловца. Длинные сухие жилистые руки, мощный V-образный торс, без единого грамма жира…

для установки сменной головы поместите головной агрегат в гнездо шеи и вставьте направляющие штифты в крепежные отверстия… если после установки новой головы вы не видите противоречий в капиталистических способах производства, то либо вы неверно установили голову, то либо голова повреждена

На самом деле одна из объединяющих навязчивых идей романа «Мой кузен, мой гастроэнтеролог» – это как раз сопоставление частей личностей, людей и машин, человеческих существ и отдельных объектов. В этом отношении проза Лейнера – красноречивый ответ на предсказание Гилдера о том, что проблемы телевизионной культуры можно решить путем разбивки изображений на отдельные фрагменты, которые рекомбинируются по своему усмотрению. Мир Лейнера – это гилдеровская антиутопия. В книге у персонажей в восприятии образов и волн данных сохраняются пассивность и шизоидное разложение. Способность их комбинировать лишь добавляет дополнительный слой дезориентации: когда любой опыт можно деконструировать и перенастроить, вариантов становится слишком много. А в отсутствие любых заслуживающих доверия и некоммерческих жизненных ориентиров свобода выбора «освобождает» не лучше, чем кислотный бэд-трип: один квант лучше другого, а единственный стандарт качества конкретного конструкта – его странность, несообразность, его способность выделяться из толпы других образных конструкций и поражать Аудиторию.

Роман Лейнера в своем амфетаминовом стремлении поразить читателя обозначает дальний мрачный рубеж Имидж-Фикшена: литература перенимает не только иконы, приемы и феномены телевидения, но и саму его цель. В конечном счете главная задача «Моего кузена, моего гастроэнтеролога» – поразить, чтобы читатель был доволен и продолжал читать. Книга добивается этого тем, что (1) льстит читателю, аппелируя к его эрудированной постмодернистской мировой скорби, и (2) постоянно напоминает читателю, что автор умен и весел. Сама по себе книга очень веселая, но веселая не в том смысле, в каком бывают веселыми веселые истории. Речь не о веселых ситуациях; речь о веселых штуках, которые здесь самоосознанно воображаются и подчеркиваются, в стиле стандартных реплик комика «Вы когда-нибудь замечали?..» или «Вы когда-нибудь задумывались, что будет, если?..»

Собственно, высокий имаджистский стиль Лейнера чаще всего напоминает именно лапидарную стендап-комедию:

Внезапно у Боба возникли проблемы с речью. Он страдал от какой-то формы спонтанной афазии. Но афазия была неполной. Он мог говорить, но только в телеграфном стаккато. Вот как он описал поездку на Среднем Западе по шоссе-80: «Кукуруза кукуруза кукуруза кукуруза „Стакис“»[140]140
  Stuckey's – популярная сеть придорожных магазинов.


[Закрыть]. Кукуруза кукуруза кукуруза кукуруза «Стакис».

там у шоссе есть бар где обслуживают почти исключительно представителей власти и единственный напиток там это пиво «лайт» а единственная позиция в меню это серф-энд-терф и там всегда полно копов и солдат и тренеров и зеленых беретов и сборщиков дорожных пошлин и охотинспекторов и пограничников и арбитров

Литературный ответ Лейнера телевидению – это не роман, а скорее остроумная, эрудированная и высококачественная телевизионная проза. Развитие персонажей подменяется скоростью и яркостью. Люди мелькают и исчезают; какое-то событие кричаще заявляет о себе, сворачивается и больше никогда не упоминается. Здесь есть дерзкий, непочтительный отказ от «устаревших» концепций вроде единого сюжета или постоянных персонажей. Вместо них нам предлагают серию ослепительно изобретательных пародийных виньеток, спроектированных так, чтобы уместиться в 45 секунд близкого к дзену промежутка внимания, к которому нас приучило ТВ. В отсутствие сюжета виньетки объединяет настроение – гротеск, стазис от перевозбуждения, вызванный слишком большим выбором и полным отсутствием руководства, и непочтительная дерзость по отношению к телевизионной реальности. И здесь есть – в стиле фильмов, музыкальных клипов, снов и телевизионных программ – повторяющиеся «ключевые образы», – отсюда экзотические наркотики, экзотические технологии, экзотическая еда, экзотические болезни кишечника. А то, что «Мой кузен, мой гастроэнтеролог» более всего озабочен пищеварением и испражнением, не случайность. Его издевательский вызов читателю – точно такой же, что и у телевизионного потока реальностей и вариантов: ПОГЛОТИ МЕНЯ – ДОКАЖИ, ЧТО ТЫ НАСТОЯЩИЙ ПОТРЕБИТЕЛЬ.

Работа Лейнера – пока что лучший текст в области Имидж-Фикшена – одновременно потрясающая и незапоминающаяся, чудесная и до странного пустотелая. Я так подробно говорю о ней в заключение потому, что из-за своего мастерского поглощения тех самых приемов, которые телевидение само еще раньше поглотило из постмодернистского искусства, книга Лейнера кажется окончательным союзом американского телевидения и литературы. Еще, похоже, она со всей очевидностью высвечивает главную беду Имидж-Фикшена: сегодня лучшие образцы этого поджанра – веселые, раздражающие, замысловатые и невероятно поверхностные; они обречены на поверхностность уже одним своим желанием высмеивать ТВ-культуру, чьи насмешки над самой собой и надо всеми ценностями уже заранее поглощают любые попытки высмеять ее. Попытка Лейнера «ответить» телевидению с помощью иронического преклонения слишком легко встраивается в надоевший телевизионный ритуал притворного почитания. Она обречена.

Очень даже возможно, что мое жалобное оплакивание невозможности бунтовать против ауры, которая поощряет и обесценивает любые попытки бунта, больше говорит о моем собственном положении внутри этой ауры и о том, что у меня нет никакого рецепта, чем о том, что американская литература исчерпала свои возможности. Следующее поколение настоящих литературных «бунтарей» в нашей стране вполне может возникнуть в виде какой-нибудь странной группы антибунтарей, прирожденных вуайеристов, тех, кто каким-то образом посмеет отойти от иронического просмотра, кому хватит детской наглости поддерживать словом и делом недвусмысленные принципы. Кто относится к неказистым, старым, немодным человеческим проблемам и эмоциям американской жизни с почтением и убежденностью. Кто сторонится чувства неловкости и модного нынче безразличия. Эти антибунтари, разумеется, устареют даже раньше, чем начнут писать. Они обречены. Они слишком искренние. Очевидные конформисты. Отсталые, старомодные, наивные, анахроничные. Может, в этом и будет вся суть. Может, поэтому они и будут настоящими бунтарями. Настоящее бунтарство, насколько я могу судить, это риск встретить неодобрение. Прежние постмодернистские повстанцы рисковали нарваться на охи и визги: шок, отвращение, возмущение, цензуру, обвинения в социализме, анархизме, нигилизме. Сегодня риски изменились. Новыми бунтарями, возможно, будут творцы, готовые рискнуть тем, что их высказывание заставит читателя зевнуть, закатить глаза, прохладно улыбнуться, толкнуть соседа локтем в ребра, что одаренный иронист будет их пародировать или воскликнет: «Ох, как банально». Готовые рискнуть нарваться на обвинения в сентиментальности, мелодраме. В излишней доверчивости. В мягкости. В желании быть обманутыми этим глазеющим и наблюдающим миром, который страшится взгляда и насмешки больше, чем незаконного лишения свободы. Кто знает. Сегодня самая активная молодая литература и правда похожа на конец конца пути. О том, что это значит, все могут делать свои выводы. Должны. Разве вы не очень рады.

Из одного – многие (лат.).

1990

Может, это и интересно, но повторять не хочется

1

Прямо сейчас суббота, 18 марта, и я сижу в чрезвычайно многолюдной кофейне в аэропорту Форт-Лодердейла, убиваю четыре часа между прощанием с круизным лайнером и рейсом до Чикаго, пытаясь вызвать в памяти некий гипнотический коллаж ощущений из того, что я видел, слышал и делал в результате только что закончившейся журналистской командировки.

Я видел сахарные пляжи и очень синюю воду. Я видел красный костюм в стиле семидесятых с отложными лацканами. Я чувствовал, как пахнет крем от загара, размазанный по десяти тысячам килограмм горячей плоти. Ко мне обращались «mon» в трех разных странах. Я смотрел, как пятьсот обеспеченных американцев танцуют электрик-слайд[141]141
  Массовый танец вроде кадрили, ставший популярным в 1970-х.


[Закрыть]. Я видел закаты, как будто нарисованные на компьютере, и тропическую луну, больше похожую на неприлично большой свисающий лимон, чем на старую добрую каменную американскую луну, к которой я привык.

Я (очень ненадолго) присоединялся к конге[142]142
  Conga Line – афро-кубинский массовый танец, который танцующие исполняют «паровозиком».


[Закрыть].

Надо сказать, мне кажется, эта командировка стала результатом принципа Питера[143]143
  Формулировка шуточного принципа Питера (выдвинутого и обоснованного в одноименной книге Лоуренса Питера): «В иерархической системе каждый индивидуум имеет тенденцию подняться до уровня своей некомпетентности».


[Закрыть]. Одному модному журналу Восточного побережья понравились результаты моей поездки в прошлом году на самую обычную ярмарку штата с задачей написать какое-нибудь бесцельное эссе. И теперь мне предложили эту тропическую синекуру с теми же мизерными требованиями к цели или ракурсу. Но на сей раз было новое ощущение давления: совокупные расходы на ярмарке штата равнялись двадцати семи долларам, не считая местных азартных игр. В этот раз «Харперс» выложил больше трех тысяч долларов, еще даже не увидев ни строчки содержательного чувственного описания. Они всё повторяли – по телефону, по связи суши с кораблем, очень терпеливо, – чтобы я не переживал. По-моему, эти люди из журнала какие-то неискренние. Говорят, им нужна всего-то как бы большая литературная открытка – вперед, обойди Карибы на стиле, расскажешь, что видел.

Я видел очень много реально больших белых кораблей. Я видел стаи мелких рыбок со светящимися плавниками. Я видел парик у тринадцатилетнего мальчика. (Светящейся рыбе нравилось собираться между нашим корпусом и цементом пирса, где бы мы ни причаливали.) Я видел северный берег Ямайки. Я видел и чуял всех сто сорок пять кошек в резиденции Эрнеста Хемингуэя в Ки-Уэсте, Флорида. Теперь я знаю разницу между обычным «Бинго» и «Прайзо» и что значит «лавинный» джекпот в «Бинго». Я видел ручные видеокамеры такого размера, что по ним так и плакала кинотележка, я видел флуоресцентный багаж, флуоресцентные солнечные очки, флуоресцентное пенсне и больше двадцати видов резиновых стрингов. Я слышал стальные барабаны, ел жареные ракушки и смотрел, как женщину в серебряном ламе[144]144
  Ламе́ – парчовая ткань, создаваемая переплетением искусственных волокон и металлизироанных нитей.


[Закрыть] рвет в стеклянном лифте. Я тыкал пальцем в потолок в ритме 2/4 той же самой диско-музыки, под которую ненавидел тыкать в потолок в 1977-м.

Я узнал, что бывают насыщенные оттенки синего за пределами «очень-очень синего». Я ел больше высокой кухни, чем за всю предыдущую жизнь, – причем ел в ту же неделю, когда узнал разницу между бортовой качкой и килевой качкой. Я слышал, как профессиональный комик без иронии говорит зрителям: «Но серьезно». Я видел фуксиевые купальники, менструально-розовые пиджаки, бордово-лиловые спортивные костюмы и белые лоферы без носков. Я видел таких обаятельных профессиональных блэкджек-дилеров, что так и хотелось броситься к их столу и потратить за блэкджеком все до гроша. Я слышал, как взрослые образованные американские граждане спрашивают на стойке информации для гостей, придется ли лезть в воду для занятий снорклингом, на улице ли проводится стендовая стрельба, на борту ли спит команда корабля и во сколько открывается Полуночный шведский стол. Теперь я знаю точную миксологическую разницу между «Скользким соском» и «Пушистым пупком». Я знаю, что такое «Коко-локо»[145]145
  Популярный на Карибах коктейль. Упомянутые в предыдущем предложении «сосок» и «пупок» – тоже коктейли.


[Закрыть]. За одну неделю я побывал объектом более полутора тысяч профессиональных улыбок. Я два раза обгорал и облезал. Я стрелял по тарелочкам в море. Этого достаточно? На тот момент мне казалось, что недостаточно. Я ощутил весь мешковатый вес субтропического неба. Я десяток раз подскакивал под оглушительный сигнал круизного лайнера, подобного метеоризму богов. Я усвоил азы маджонга, видел двухдневный кон в контрактный бридж, научился надевать спасжилет поверх смокинга и проиграл в шахматы девятилетней девочке.

(Вообще-то, скорее я стрелял в сторону тарелочек в море.)

Я торговался за побрякушки с голодающими детьми. Теперь я знаю все возможные оправдания и объяснения траты больше трех тысяч долларов на круиз по Карибам. Я скрепя сердце не купил ямайскую травку у настоящего ямайца.

Я видел – однажды, с верхней палубы, далеко внизу и справа-сзади от корпуса – что-то похожее на характерный плавник молотоголовой акулы в ниагарской пене правой корабельной турбины.

Теперь я слышал – и не в силах описать – музыку в лифтах в стиле регги. Я узнал, как можно бояться собственного туалета. Я обрел «морскую походку» и теперь очень бы хотел от нее избавиться. Я попробовал икру и сошелся во мнении с маленьким ребенком по соседству, что это «бяка».

Теперь я понимаю термин «дьюти-фри».

Теперь я знаю максимальную крейсерскую скорость круизного корабля в узлах. Я ел улиток, уток, «запеченную аляску», семгу с фенхелем, марципанового пеликана, омлет якобы с микропримесями этрусского трюфеля. Я слышал, как люди в шезлонгах искренне говорят, что дело во влажности, а не в жаре. Меня – тщательно, профессионально и согласно предварительным обещаниям – баловали. В мрачном настроении я наблюдал и записывал все типы эритемы, кератоза, предмеланомной сыпи, лентиго, экземы, бородавок, папулезной кисты, вздутий, бедренного целлюлита, варикоза, коллагеновых и силиконовых протезов, неудачных красок волос, неприжившихся трансплантатов – т. е. я видел почти голыми множество людей, которых не хотел бы видеть почти голыми. Я не чувствовал такой депрессии со времен пубертатного периода и заполнил почти три блокнота бренда Mead, пытаясь понять, дело в Них или просто во Мне. Я приобрел и хранил потенциально пожизненную обиду на отельного менеджера корабля (которого звали мистер Дерматис и которого отныне я окрещу мистером Дерматитом[146]146
  У него откуда-то создалось впечатление, что я журналист, который занимается расследованиями, и он не пускал меня на камбуз, мостик, палубы команды – куда угодно, запрещал брать интервью у команды или персонала как под запись, так и без, носил солнечные очки в помещении и эполеты и долго говорил по телефону на греческом, когда я находился у него в кабинете, пропуская полуфинал караоке в салоне «Рандеву» ради особой встречи с ним; желаю ему всяческого зла.


[Закрыть]), почти пиетет к моему официанту и безумную любовь к стюардессе моего участка левого коридора на Палубе 10 – Петре, деве о чу́дных ямочках и широком честном челе, которая всегда носила накрахмаленную, хрустящую белую форму горничной и пахла кедровым норвежским дезинфектантом для чистки ванн и которая вылизывала каждый см моей каюты по десять раз на дню, хотя ее так и не удалось застать за самим процессом уборки, – личности волшебного и непреходящего очарования, заслужившей собственную литературную открытку.

2

Если конкретнее: с 11 по 18 марта 1995 года я – добровольно и за плату – согласился на карибский круиз на семь ночей (7НК) на борту «MV Зенит»[147]147
  Ни один остроумец не удержался бы от того, чтобы мысленно переименовать корабль в «Зенит» в тот же миг, когда увидел в брошюре компании «Селебрити» дурацкое название «Надир», так что простите мне эту вольность, – хотя переименование не означает ничего против самого корабля с моей стороны.


[Закрыть]-47255-тонного корабля, принадлежащего «Селебрити крузес инк.», одной из более чем двадцати круизных линий, ныне действующих в южной Флориде[148]148
  Также есть Windstar и Silversea, Tall Ship Adventures и Windjammer Barefoot Cruises, но эти карибские круизы маленькие и для высшего класса. У 20+ круизных линий, о которых говорю я, по морю ходят «мегакорабли» – плавучие свадебные торты с четырехзначной человеческой вместимостью и лопастями двигателей размером с филиалы банков. Среди мегалиний в южной Флориде есть Commodore, Costa, Majesty, Regal, Dolphin, Princess, Royal Caribbean, старый добрый «Селебрити». Еще Renaissance, Royal Cruise Line, Holland, Holland America, Cunard, Cunard Crown, Cunard Royal Viking. Есть Norwegian Cruise Line, есть Crystal, есть Regency Cruises. Есть «Уол-Март» от круизной отрасли – Carnival, который другие линии иногда называют Carnivore(«Плотоядный».). Не помню, какой линии должна была принадлежать «Тихоокеанская принцесса» из сериала «The Love Boat» (наверное, они скорее с маршрута Калифорния – Гавайи, хотя вроде где они только не плавали), но теперь название купили Princess Cruises и пользуются в своей телерекламе бедным старым Гэвином Маклаудом в полных регалиях.
  Мегакорабль 7НК – это тип корабля, отдельный жанр, как эсминец. У всех мегалиний больше одного судна. Индустрия происходит от традиции патрицианских трансатлантических предприятий, где роскошь сочеталась с тем, чтобы реально куда-нибудь доплыть: «Титаник», «Нормандия» и т. д. Нынешние ниши рынка карибских круизов – «холостяки», «пожилые», «тематические рейсы», «особый интерес», «корпоративные», «праздничные», «семейные», «массовый рынок», «люкс», «абсурдный люкс», «гротескный люкс» – уже определены, застолблены и служат предметом дикой конкуренции (не под запись я слышал такие вещи о Carnival vs Princess, что вам опалит брови). Мегакорабли обычно проектируются в Америке, строятся в Германии, регистрируются в Либерии или Монровии и возглавляются и укомплектовываются по большей части скандинавами и греками, что довольно интересно, ведь это те же народы, что доминировали в морских путешествиях практически вечно. Сами Celebrity Cruises принадлежат Chandris Group; «Х» на трех трубах их кораблей, оказывается, вовсе не «Х», а греческое «хи» – т. е. «Хандрис» – настолько древняя и могущественная греческая семья мореходов, что реально считает Онассиса мелкой шпаной.


[Закрыть]. Судно и его удобства, насколько я теперь понимаю стандарты отрасли, совершенно первоклассные. Еда превосходная, сервис безупречный, экскурсии на берег и бортовая активность организованы вплоть до мельчайших деталей для максимальной стимуляции. Корабль такой чистый и белый, будто его прокипятили. Синий цвет западной части Карибского бассейна варьировался между оттенками пеленок и флуоресцентным; как и небо. Температура – утробного уровня. Как будто само солнце настроили для нашего комфорта. Численное соотношение команды к пассажирам – 1,2:2. В общем, люксовый круиз.

Не считая мелких вариаций для конкретных ниш, люксовый круиз 7НК, по сути, универсален. Все мегалинии предлагают один и тот же продукт. Этот продукт – не услуга и не набор услуг. Это даже не столько «приятное времяпрепровождение» (хотя быстро становится очевидным, что одна из главных обязанностей директора круиза и его персонала – убеждать всех вокруг, что они приятно проводят время). А скорее чувство. Но это все равно настоящий продукт – просто производится оно в тебе, это чувство: смесь релаксации и стимуляции, бесстрессового потакания капризам и разнузданного туризма – то особое скрещение сервильности и снисхождения, которое продается под видом разных вариаций глагола «баловать». Этот глагол решительно испещряет многочисленные брошюры мегалиний: «… как вас никогда не баловали», «… побалуйте себя в наших джакузи и саунах», «Позвольте нам побаловать вас», «Побалуйте себя теплыми багамскими зефирами».

Тот факт, что современные взрослые американцы также ассоциируют слово «баловать» с некоторыми другими потребительскими товарами[149]149
  «Баловать» в оригинале – «pamper», от которого произошло название торговой марки Procter & Gamble «Pampers», впоследствии ставшее нарицательным словом «памперсы».


[Закрыть], – не случайность, вряд ли; и мегалинии масс-маркета и их рекламщики помнят об этой коннотации. И у них есть уважительная причина повторять это слово и подчеркивать его.

3

Этот инцидент попал в чикагские новости. За несколько недель до моего люксового круиза шестнадцатилетний парень кувырнулся с верхней палубы мегакорабля компании, кажется, «Карнивал» или «Кристал», – самоубийство. По версии новостей, это была несчастная подростковая любовь, неудачный корабельный роман. По-моему, отчасти дело в другом – в том, чего не может осветить настоящий новостной сюжет.

В люксовом круизе масс-маркета есть что-то невыносимо грустное. Как и многое другое невыносимо грустное, это ощущение неуловимое и комплексное в своих причинах, но имеет простой эффект: на борту «Надира» – особенно ночью, когда прекращаются все спланированные развлечения, подбадривания и шум веселья, – я почувствовал отчаяние. Это слово – «отчаяние» – уже затасканное и опошленное, но это серьезное слово, и пользуюсь я им серьезно. Для меня его денотация – простой сплав: странное желание умереть в сочетании с сокрушительным ощущением своей крошечности и бесполезности, являющим себя в виде страха смерти. Может, это близко к тому, что зовут ангстом. Но все-таки не совсем оно. Это больше желание умереть, чтобы сбежать от невыносимого чувства, что ты крошечный, слабый, эгоистичный и, вне всяких сомнений, умрешь. Мне хотелось прыгнуть за борт.

Предсказываю, что редактор это вырежет, но мне нужно прояснить кое-что насчет своего прошлого. У меня – человека, ни разу до этого круиза не выходившего в океан, – океан всегда ассоциировался со страхом и смертью. В детстве я запоминал статистику смертности в результате нападений акул. Не просто нападений. Смертности. Гибель Альберта Коглера на Бейкерс-Бич, Калифорния, в 1959-м (большая белая). Шведский стол в виде крейсера «Индианаполис» у Филиппин в 1945-м (много разновидностей, эксперты чаще называют тигровых и синих)[150]150
  Все это по памяти. Мне сверяться не нужно. До сих пор могу назвать каждую задокументированную смерть матроса «Индианаполиса», в том числе некоторые номера с жетонов и родные города. (Сотни пропали без вести, восемьдесят погибли из-за акул 7-10 августа 1945-го; «Индианаполис» как раз доставил на остров Тиниан «Малыша» для доставки на Хиросиму – иронистам на заметку. Роберт Шоу в роли Квинта приводит этот инцидент в «Челюстях» 1975-го – которые, как можете представить, для меня тринадцатилетнего были не меньше чем фетиш-порно.)


[Закрыть]; серии инцидентов в стиле «большинство-смертей-на-счету-одной-акулы» около Матавана/Спринг-Лейка, Нью-Джерси, в 1916-м (снова большая белая; в этот раз в Раританской бухте, Нью-Джерси, поймали carcharias и нашли in gastro части человеческих тел (я знаю, какие и чьи)). В школе я в общей сложности написал три разных сочинения по главе «Брошенный» из «Моби-Дика» – где юнга Пип падает за борт и сходит с ума, оказавшись посреди пустой бескрайности. А теперь, когда сам преподаю, всегда задаю жуткую крейновскую «Шлюпку»[151]151
  Stephen Crane «The open boat» (1897).


[Закрыть], и меня просто трясет, если студентам история кажется скучной или залихватски-приключенческой; я хочу, чтобы их пробрал до мозга костей тот же страх перед океаном, который всегда испытывал я, понимание моря как первобытного, бездонного nada[152]152
  Ничто (исп.).


[Закрыть], глубины которого населены хохочущими зубастыми тварями, всплывающими к тебе со скоростью, с какой падает перышко. В общем, отсюда у меня атавистический акулий фетиш – который, должен признаться, на этом люксовом круизе вернулся со всей давно подавленной силой[153]153
  И признаюсь, что в первую же ночь своего 7НК на «Надире» спросил официанта пятизвездочного ресторана «Каравелла», можно ли мне оставить лишнее ведерко остатков au jus(В собственном соку (фр.).) с ужина, чтобы приманить акул с заднего релинга верхней палубы, и что эта просьба показалась всем, вплоть до самого метрдотеля, тревожной и, может, даже ненормальной и стала серьезным журналистским просчетом, поскольку я почти уверен, что метрдотель передал такой тревожный факт мистеру Дерматиту и это явилось главной причиной, почему мне запретили доступ в такие места, как корабельный камбуз, чем обеднили чувственный охват этой статьи. (Плюс обнаружилось, как слабо я представлял размер «Надира»: при двенадцати палубах в 50 метров высотой все остатки au jus ко времени, когда достигнут воды, распылятся в неразличимый красный одеколон с недостаточной концентрацией крови, чтобы привлечь или возбудить серьезную акулу, чей плавник с такой высоты все равно, наверное, был бы похож на булавку.).


[Закрыть], и я поднял такую шумиху из-за одного замеченного (возможно) спинного плавника по правому борту, что моим сотрапезникам по Столику 64 на ужине пришлось наконец просить меня со всем возможным тактом заткнуться уже про свой плавник.

Мне не кажется случайностью, что люксовые круизы 7НК по большей части привлекательны для пожилых людей. Я имею в виду не дряхлых, а людей 50+, для кого смертность уже нечто больше чем абстракция. Большинство обнаженных тел, встречавшихся по всему дневному «Надиру», находились на той или иной стадии распада. А сам океан (по-моему, чертовски соленый – просто-таки соленый до уровня ополаскивателя при больном горле, а его брызги такие коррозийные, что одну петлю моих очков, похоже, придется заменить) оказался, по сути, одной большой машиной тлена. Морская вода разъедает суда с поразительной скоростью: металл ржавеет, краска облупляется, лак слезает, блеск тускнеет, корпус покрывается ракушками, колониями ламинарий и неопознаваемыми вездесущими морскими соплями, похожими на воплощение смерти. В порту мы насмотрелись на настоящие ужасы: местные суда, уничтоженные тем, в чем они плавают, выглядели так, словно их окунули в смесь кислоты и говна и натерли ржавчиной и жижей.

Но не корабли мегалиний. Неслучайно они такие белые и чистенькие, ведь они явно должны символизировать кальвинистский триумф капитала и труда над первобытной тлетворностью моря. На «Надире» в поисках тлена шнырял как будто целый батальон маленьких жилистых ребят из третьего мира в синих комбинезонах. В странном рекламном очерке, который писатель Фрэнк Конрой предоставил для брошюры 7НК «Селебрити крузес», читаем: «Для меня стало личным вызовом найти потускневший металл, поцарапанный леер, пятно на палубе, провисший трос или хоть что-нибудь в неидеальном и неисправном состоянии. К концу поездки я таки обнаружил кабестан[154]154
  (оказывается, вид морской лебедки – вроде шкива на стероидах).


[Закрыть] с пятачком ржавчины в полдоллара на боку, глядящем на море. Мой восторг от этого крошечного изъяна тут же прервало появление матроса с роликом и ведром белой краски. На моих глазах он покрыл весь кабестан свежим слоем краски и, кивнув на прощание, удалился».

Вот какая штука. Отпуск – отдых от всего неприятного, а раз осознание смерти и тлена неприятно, может показаться странным, что американский отпуск мечты – это плюхнуться в гигантскую первобытную машину смерти и тлена. Но на люксовом круизе 7НК нас мастерски поощряют выстраивать всяческие фантазии о триумфе над этими самыми смертью и тленом. Один путь к «триумфу» – через горнило самосовершенствования, и амфетаминовый порядок «Надира» – откровенный аналог ухода за собой: диеты, упражнения, мегавитаминные добавки, косметическая хирургия, семинары по тайм-менеджменту от Франклина Квеста и т. д.

Но есть и другой путь в отношении смерти. Не уход, а угода. Не суровый труд, а суровое развлечение. Постоянные активации, вечеринки, праздники, веселье и песни 7НК; адреналин, возбуждение, стимуляция. С ними чувствуешь энергию, жизнь. С ними бытие кажется самодостаточным[155]155
  На «Надире» на каждой палубе, в каждом лифте и на каждом повороте – буквально сотни карт корабля в разрезе, все с красной точкой и надписью «ВЫ НАХОДИТЕСЬ ЗДЕСЬ», и быстро понимаешь, что это не столько для ориентации, сколько для странного уверения.


[Закрыть]. Вариант с суровым развлечением обещает не столько превосходство над страхом смерти, сколько способ его заглушить: «Расслабившись в салоне после ужина с друзьями[156]156
  В тексте брошюры постоянные ссылки на друзей; отчасти обещание побега от страха смерти состоит в том, что ни один отдыхающий не остается в одиночестве.


[Закрыть], вы взглянете на свои часы и скажете, что уже почти начало шоу… Когда после стоячей овации опустится занавес, ваши спутники[157]157
  Вот видите?


[Закрыть] заговорят только об одном: „А что дальше?“ Может быть, сходить в казино или потанцевать на дискотеке? Может быть, тихо выпить в пиано-баре или прогуляться под луной вокруг палубы? Обсудив варианты, вы вместе скажете: попробуем всё!»

Это, конечно, не Данте, но брошюра 7НК «Селебрити крузес» тем не менее чрезвычайно мощное и гениальное рекламное произведение. Журнального формата, тяжелая и глянцевая, прекрасно сверстана, текст перемежается фотографиями художественного уровня с загорелыми лицами богатых парочек[158]158
  В этой брошюре – вечно парочки, и даже на групповых снимках всегда группы парочек. Я так и не нашел брошюру настоящего круиза для одиночек, но воображение тут разыгрывается. На «Надире» в первый субботний вечер прошел «Междусобойчик одиночек» (sic), в дискотеке «Скорпион» на Палубе 8, куда я заставил себя сходить после часового самогипноза и дыхательных упражнений, но даже «Междусобойчик» на 75 % состоял из устоявшихся парочек, а немногие одиночки младше семидесяти выглядели угрюмыми и самозагипнотизированными, и через полчаса я протрубил отход, потому что тем вечером в программе передач был «Парк юрского периода», а я еще не прочитал всю программу и не увидел, что за следующую неделю «Парк юрского периода» покажут несколько десятков раз.


[Закрыть], сведенными гримасами удовольствия. Брошюры выходят у всех мегалиний и, в cущности своей, взаимозаменяемы. Средняя часть брошюры детализирует различные пакеты и маршруты. Базовый 7НК ходит на Западные Карибы (Ямайка, Большой Кайман, Косумель), на Восточные Карибы (Пуэрто-Рико, Виргинские острова) либо на что-то под названием Глубокие Карибы (Мартиника, Барбадос, Меро). Еще есть 10– и 11-дневный карибские пакеты «Максимальный», которые охватывают почти все экзотические побережья между Майами и Панамским каналом. Финальные страницы стандартных брошюр всегда детализируют цены[159]159
  От 2500 до 4000 долларов на масс-маркетовых кораблях типа «Надира», если только не хотите президентский люкс с окном в потолке, мини-кухней, автоматическими опахалами и т. д., – в таком случае удвойте сумму.


[Закрыть], заморочки с паспортом, правила прохождения таможни, оговорки.

Но по-настоящему цепляет первая часть брошюр – снимки и цитаты курсивом из рецензий «Фодорс крузес» и «Берлиц», фантастические мизансцены и восторженная проза. Брошюру «Селебрити», в частности, без салфеток для подтирания слюней не прочтешь. В ней есть гипертекстовые врезы в золотых рамочках с фразами типа «УГОДИТЬ СЕБЕ СТАНОВИТСЯ ЛЕГКО», «РЕЛАКСАЦИЯ СТАНОВИТСЯ ВТОРОЙ НАТУРОЙ» и «СТРЕСС СТАНОВИТСЯ ЛИШЬ ВОСПОМИНАНИЕМ». И эти обещания указывают на третий способ превзойти страх и смерть, предлагаемый на «Надире», – не требующий ни труда, ни развлечений, – настоящие кнут и пряник 7НК.

4

«Даже просто постояв у леера корабля и поглядев на море, чувствуешь, как тебя охватывает покой. Пока паришь, как облако на воде, с плеч волшебным образом спадает тяжесть повседневной жизни – и ты словно бы дрейфуешь в море улыбок. Улыбок не только других гостей, но и персонала корабля. Когда стюард с радостью подаст вам напитки, вы спросите его об улыбках команды. Он ответит, что каждому работнику „Селебрити“ в радость превратить круиз в беззаботное путешествие и обслуживать вас как почетного гостя[160]160
  В ответ на упорные журналистские расспросы пресс-секретарь пиар-компании «Селебрити» (очаровательная миссис Виссен с голосом Дебры Уингер) предоставила следующее объяснение радостного сервиса: «Люди на борту – персонал – на самом деле одна большая семья: наверняка вы это сами заметили, когда были на корабле. Они действительно любят свое дело и любят обслуживать людей и обращают внимание на любые желания и потребности».
  Сам я наблюдал совсем не это. Сам я наблюдал, что «Надир» – корабль с железной дисциплиной и с элитным офицерским и руководящим составом из очень жестких греков, и что претеритный(Термин из лингвистики, но в более редком значении – из пуританских учений, обозначающий «несовершенных, обреченных людей, которых не спасет Господь» – в отличие от «избранных».) персонал живет в смертном страхе перед греческими начальниками, которые все время следят за ним с невероятной пристальностью, и что команда вкалывала почти по-диккенсовски тяжело – слишком тяжело, чтобы еще чему-то радоваться. У меня было такое ощущение, что «Радость» указана вместе с «Проворностью» и «Раболепием» в их оценочных листах, постоянно заполнявшихся греческими начальниками: многие работники, когда не знали, что гости видят, ходили с выражением той гнетущей усталости, которая ассоциируется с низкооплачиваемой работой в сфере услуг в целом, и вдобавок страха. У меня было такое ощущение, что сотрудника могут уволить за малейшую оплошность и что увольнение в случае этих греческих офицеров вполне может означать пендель безупречно начищенным ботинком и затем реально долгий заплыв.
  Сам я наблюдал, что претеритные работники действительно испытывали к пассажирам приязнь, но эта приязнь была сравнительной: даже пассажир с самыми абсурдными требованиями казался добрым и понимающим в сравнении с греческой дедовщиной, и команда казалась за это неподдельно благодарной – примерно так, как нас самих трогает простейшая человечность, когда мы сталкиваемся с ней в Нью-Йорке или Бостоне.


[Закрыть]. А кроме того, добавит он, лучше места и не найти. Оглянувшись на море, вы не сможете не согласиться».

В брошюре «Селебрити» о 7НК от начала до конца используется второе лицо. Это очень уместно. Потому что в брошюре опыт отдыха 7НК не описывают – в него погружают. Реальный соблазн брошюры – не предложение пофантазировать, а скорее создание самой фантазии. Это реклама, но со странным авторитарным привкусом. В обычной рекламе взрослого рынка показывают, как привлекательные люди почти незаконно замечательно проводят время согласно какому-нибудь сценарию, связанному с тем или иным продуктом, и тебе предлагается фантазировать, что ты можешь перенести себя в идеальный мир рекламы, купив этот продукт. В обычной рекламе, где полагается льстить вашей взрослой повестке и свободе выбора, приобретение – это предпосылка фантазии; продается сама фантазия, а не буквальная проекция в мир рекламы. Нет ощущения, что тебе дают какие-то обещания. Вот почему традиционная реклама для взрослых такая фундаментально лукавая.

Соотнесите эту лукавость с рекламным напором брошюр 7НК: почти повелительное использование второго лица, прописанные подробности вплоть до того, что́ вы скажете (а вы скажете: «Я не могу не согласиться» и «Попробуем всё!»). В рекламе из круизных брошюр вас освобождают от такого труда, как фантазирование. Реклама все сделает за вас. Следовательно, реклама не льстит вашей взрослой повестке и даже не игнорирует ее – она ее заменяет.

И этот авторитарный, почти родительский, тип рекламы дает очень особенное обещание – дьявольски соблазнительное обещание, которое вообще-то даже честное, потому что вся суть люксового круиза – в его исполнении. Тебе обещают не то, что ты сможешь испытать удовольствие, а то, что ты его испытаешь. Что за этим проследят. Что их микроменеджмент не выпустит из-под контроля ни на йоту все до единого варианты удовольствий, так что даже ужасное коррозийное воздействие взрослых сознания, повестки и страха не угробит твое развлечение. Из уравнения просто уберут все твои мучительные способности делать выбор, ошибаться, сожалеть, огорчаться и отчаиваться. Реклама обещает, что ты сможешь – наконец-то, в кои-то веки – поистине расслабиться и хорошо провести время, потому что у тебя не будет другого выбора[161]161
  «ВАШЕ УДОВОЛЬСТВИЕ, – гласят слоганы мегалиний, – ЭТО НАШЕ ДЕЛО». То, что в обычной рекламе было бы каламбуром с двойным значением, здесь имеет тройное значение, где третичная коннотация – а именно «СЛУШАЙТЕ СЮДА: НЕ ЛЕЗЬТЕ НЕ В СВОЕ ДЕЛО И НЕ МЕШАЙТЕ ПРОФЕССИОНАЛАМ ЗАБОТИТЬСЯ О ВАШЕМ УДОВОЛЬСТВИИ» – далеко не случайна.


[Закрыть].

Сейчас мне тридцать три, и кажется, что уже прошло много времени и с каждым днем оно проходит все быстрее. Изо дня в день я делаю разные выборы на предмет того, что для меня хорошо, важно и приятно, а потом вынужден жить, пренебрегая всеми остальными вариантами, которых меня эти выборы лишают. И я начинаю видеть, что с ускорением времени круг выбора будет сужаться, а лишения – преумножаться, пока я не достигну какой-то такой точки на ветви пышно ветвящейся сложности жизни, когда наконец необратимо войду в одну колею и время быстро протащит меня по этапам стазиса, атрофии и распада до самого конца – и все мои старания перед лицом времени будут впустую. Это страшно. Но к этому ведет мой собственный выбор, так что это кажется неизбежным: если я хочу быть мало-мальски взрослым человеком, то мне придется делать выбор, жалеть о том, чего лишился, и пытаться с этим жить.