Текст книги "Избранные эссе"

Но только не на богатом и блестящем «MV Надир». В люксовом круизе 7НК я плачу за привилегию передать специально обученным профессионалам ответственность не только за свой опыт, но и за свою интерпретацию этого опыта – т. е. за свое удовольствие. На семь ночей и шесть с половиной дней моим удовольствием будут мудро и эффективно распоряжаться… как и обещали в рекламе круизной линии – да что там, как уже каким-то образом осуществили в рекламе благодаря повелительному наклонению и второму лицу, заставив тебя прочитать уже не обещания, а предсказания. На борту «Надира» – звучно предвещает кульминационная стр. 23 в брошюре – я смогу заняться (золотым шрифтом) «тем, чем вы уже не занимались очень, очень давно: Абсолютно Ничем».

Давно вы не занимались Абсолютно Ничем? Для себя ответ я знаю точно. Я знаю, как давно это было – когда любая моя потребность без всякого выбора удовлетворялась откуда-то извне, когда мне не приходилось просить или даже замечать, что мне что-то требуется. В те времена я тоже плавал – и жидкость тоже была соленой и теплой, хотя и не слишком, – и если я и был в сознании, то явно не чувствовал страха и реально приятно проводил время и тоже хотел бы рассылать всем открытки с надписью «Жаль, вас здесь нет».

5

Поначалу балуют на 7НК неровно, но все начинается от самого аэропорта, где не надо идти за багажом, потому что багаж у вас забирают представители мегалинии и доставляют прямо на корабль.

В Форт-Лодердейле, кроме «Селебрити крузес», работает еще несколько мегалиний[162]162
  Это хаб Celebrity, Cunard, Princess и Holland America. Carnival и Dolphin расположились в Майами, остальные – в Порт-Канаверале, Пуэрто-Рико, на Багамах, далее везде.


[Закрыть], и рейс из О'Хары полон людьми в праздничном настроении, одетыми для круиза. Оказывается, мои соседи на самолете тоже плывут на «Надире». Они – чикагская пара на пенсии, и это их четвертый люксовый круиз за четыре же года. Они мне и рассказали о парне, недавно прыгнувшем за борт, а также о легендарно жуткой эпидемии сальмонеллы или кишечной палочки на мегакорабле в конце семидесятых, положившей начало программе корабельных санинспекций Центра по контролю за заболеваниями, плюс о предположительной эпидемии болезни легионеров, два года назад распространившейся из-за джакузи на мегакорабле 7НК – возможно, на одном из трех круизных лайнеров «Селебрити», здесь дама (как бы спикер от пары) точно не уверена: оказывается, ей просто нравится брякнуть какую-нибудь ужасающую подробность, а потом, когда ужаснувшийся слушатель начинает вытягивать из нее остальные подробности, уходить в несознанку. На муже – рыбацкая кепка с длинным козырьком и футболка с надписью «БОЛЬШОЙ ПАПОЧКА».

Люксовые круизы 7НК всегда выходят и возвращаются в субботу. Прямо сейчас суббота, 11 марта, 10:20, и мы отчаливаем. Представьте себе день после падения Берлинской стены и если бы все в Восточной Германии были упитанны, довольны и разодеты в карибские пастели, – примерно так сегодня выглядит терминал аэропорта Форт-Лодердейла. У задней стены ряд деловитых пожилых дам в расплывчато морской форме – держат таблички с названиями: HLND, CELEB, CUND CRN. Среди них нужно (как бы объясняет мне женщина из Чикаго, пока БОЛЬШОЙ ПАПОЧКА прокладывает нам путь через толчею), среди них нужно найти деловую даму конкретно своей мегалинии и как бы коагулировать рядом, пока она ходит с высоко поднятым знаком, собирает остальных отдыхающих и ведет нарастающую эктоплазму надирцев к автобусам, что доставят нас на пирс к – как мы наивно верим – немедленному и беспроблемному подъему на борт.

Судя по всему, шесть дней в неделю аэропорт Ф.-Л.  – просто обычный сонный аэропорт среднего размера, но каждую субботу он напоминает битву за Сайгон. Полтерминала – люди с багажом, которые возвращаются домой со своих 7НК. У них сирийский загар, у многих – эксцентричные и какие-то волосатые сувениры всех функций и размеров, и у всех – отрешенный остекленевший взгляд: как уверяет дама из Чикаго, верный признак Внутреннего Покоя после 7НК. Мы же, до-7НК, все бледные, нервные и какие-то неготовые к бою.

Снаружи надирскому народу велят деэктоплазмироваться и выстроиться вдоль какого-то высокого бордюра в ожидании особых чартерных автобусов «Надира». Мы обмениваемся неуверенными взглядами в стиле «непонятно-улыбаться-или-нет» с людьми из «Холланд Америка», выстроившимися на травянистой полосе параллельно нам, и обе группы подозрительно косятся на людей с Princess, чьи автобусы уже подъезжают. Носильщики, таксисты, дорожные копы с белыми патронташами и водители автобусов в аэропорту Ф.-Л.  – все кубинцы. Чикагская пара пенсионеров – к четвертому люксовому круизу уже явно бывалые ветераны очередей – пробилась вперед. У второй погонщицы с «Селебрити» мегафон, и она снова и снова повторяет, чтобы мы не переживали за багаж, что он тут же последует за нами, – и я, похоже, единственный нахожу это жутковатым в свете нечаянного повторения сцены отбытия в Освенцим из «Списка Шиндлера».

Где я в очереди: я между коренастым черным курильщиком в кепке NBC Sports и несколькими людьми в корпоративных костюмах с бейджиками, нарекающими их представителями некой «Энглер корпорейшен»[163]163
  За все свои бесчисленные попытки я так и не смог узнать, что делает, выпускает и вообще что есть такое «Энглер корпорейшен», но, видимо, она отправила кворум своих руководителей на этот 7НК для какого-то непонятного рабочего отпуска, внутрикорпорационного конвента или чего-то в этом роде.


[Закрыть]. Далеко впереди чикагская пара пенсионеров раскрыла какой-то зонтик. В небе с юго-востока движется ухабистый фальшпотолок из барашков, но прямо над головой – только чахлые перистые облака, так что стоять и ждать на солнце – серьезно жарко, даже без багажа или ангста по багажу, а на мне по оплошности гробовщически-черный шерстяной пиджак и неуместная кепка. Но попотеть приятно. На рассвете в Чикаго было плюс восемнадцать и такое весьма бледное и бессильное мартовское солнце, на которое прямо можно смотреть. Приятно почувствовать серьезное солнце и увидеть деревья в пене зелени. Ждем мы довольно долго, и очередь «Надира» начинает клеточно делиться на кучки, потому что разговорам дали время выйти за стадию болтовни в очереди. Либо для прилетевших дневными рейсами не хватает автобусов, либо (моя теория) тот же мозговой трест «Селебрити крузес», что стоит за бешено соблазнительной брошюрой, сознательно сделал некоторые предпосадочные элементы как можно более трудными и неприятными, чтобы обострить положительный контраст между реальной жизнью и жизнью в 7НК.

Теперь мы едем на пирс в колонне из восьми чартерных «грейхаундов». Скорость нашего конвоя и странное почтение со стороны прочих участников движения придают процессии какое-то похоронное ощущение. Территория Ф.-Л. напоминает один большой гольф-корт, но пирсы круизных линий – в некоем Порт-Эверглейдсе: промзоне, выделенной под запустенье, со складами, трансформаторами, штабелями контейнеров и безлюдными парковками, заросшими мускулистыми флоридскими сорняками злобного вида. Мы проезжаем большое поле молотообразных автоматических нефтяных вышек, фелляционно кивающих головами, а на горизонте за ними – маленький обрезок ногтя блестяще-серого цвета: как я понимаю, море. На моем автобусе в ходу несколько разных языков. Когда мы подскакиваем на ухабах или рельсах, раздается массовый хор щелчков камер у всех на шее. Я никаких камер не брал, из-за чего чувствую извращенную гордость.

Традиционное место погрузки «Надира» – пирс 21. Слово «пирс», вызывавшее у меня в голове образы верфей, судовых уток и плещущейся воды, как выясняется, обозначает то же, что обозначает «аэропорт», – т. е. зону, а не конкретную штуку. Воды поблизости особо нет, как и доков, рыбного запаха или натриевого привкуса в воздухе; зато при въезде в зону пирса мы видим, как почти все небо заслоняют реально большие белые корабли.

Теперь я пишу, сидя на оранжевом пластмассовом стуле на конце одного из бессчетных сцепленных рядов оранжевых пластиковых стульев на пирсе 21. Нас выгрузили и согнали мегафоном к большим стеклянным дверям, где еще две совершенно лишенные чувства юмора морские дамы раздали всем маленькие пластиковые карточки с номером. Мой номер – 7. Несколько человек рядом спрашивают у меня, «кто я», и я догадываюсь, что должен ответить «я 7». Карточки ни в коем случае не новые, а на моей в уголке остались рудиментарные спирали шоколадного отпечатка большого пальца.

Изнутри пирс 21 выглядит дирижабельным ангаром без дирижабля – высоким и очень гулким. По трем сторонам – стены с грязными окнами, по меньшей мере две с половиной тысячи оранжевых стульев – по двадцать пять в ряд, какое-то подобие киоска и туалеты с очень длинными очередями. Акустика брутальная и ужасно громкая. Снаружи начинается дождь, хотя в небе еще светит солнце. У некоторых расположившихся на рядах стульев такой вид, будто они здесь уже много дней: такой остекленевший зимовочный взгляд людей из заснеженных аэропортов.

Сейчас 11:32, а погрузка начнется в 14:00 и ни секундой раньше; объявление по громкой связи вежливо, но твердо заявляет о серьезности «Селебрити» в этом вопросе[164]164
  Причина задержки станет понятна только в следующую субботу, когда до 10:00 народ с «Надира» будет высажен и направлен в предназначенный транспорт, а с 10:00 до 14:00 несколько комбинезонных батальонов уборщиков из третьего мира присоединятся к стюардам в уничтожении всех наших следов пребывания перед посадкой следующих 1374 пассажиров.


[Закрыть]. Женский голос по громкой связи звучит, как голос британской супермодели. Все вцепились в пронумерованные карточки, как в документы на Чекпойнте Чарли[165]165
  Checkpoint C (в фонетическом алфавите НАТО букве C соответствует кодовое слово Charlie) – пограничный контрольно-пропускной пункт на улице Фридрихштрассе в Берлине, созданный после разделения города Берлинской стеной.


[Закрыть]. В массовом и нервном ожидании есть какое-то остров-эллисовское/пред-освенцимовское ощущение, но мне не хочется продолжать эту аналогию. Многие из ожидающих, несмотря на карибскую одежду, кажутся мне евреями, и мне становится стыдно, когда я ловлю себя на мысли, что могу определить еврейскость по внешности[166]166
  Для меня общественные места на Восточном побережье США полны таких мелких гадких моментов расистских наблюдений и внутренней политкорректной отдачи.


[Закрыть]. На оранжевых стульях на самом деле сидит где-то, наверно, две трети из общего числа людей. Предпосадочный дирижабельный ангар пирса 21 не так плох, как, скажем, Нью-Йоркский центральный вокзал в 17:15 по пятницам, но и мало напоминает царство бесстрессового балования, описанное в брошюре «Селебрити», которую сейчас не я один листаю с тоскливым видом. Многие также читают Fort Lauderdale Sentinel или таращатся на других с пустым взглядом пассажиров метро. Парень в футболке с надписью «Sandy Duncan's Eye»[167]167
  Панк-группа начала 1990-х; букв. «Глаз Сэнди Дункан» – в честь актрисы, слепой на левый глаз.


[Закрыть] что-то вырезает на пластмассе своего стула. Здесь довольно много пожилых людей, которые путешествуют с реально отчаянно пожилыми людьми – явно родителями пожилых людей. Несколько мужчин на разных рядах с каким-то военным профессионализмом производят походную сборку-разборку своих видеокамер. Хватает и пассажиров с внешностью WASP[168]168
  Аббревиатура от термина White Anglo-Saxon Protestant («белые англосаксонские протестанты»), обозначающего привилегированное происхождение.


[Закрыть]. Многие из них – пары лет по двадцать – тридцать, явно молодожены, проводящие свой медовый месяц, судя по тому, как они складывают друг другу голову на плечо. Мужчинам после определенного возраста нужно просто запретить носить шорты, решил я: их ноги такие безволосые, что это даже жутко, кожа кажется оголенной и едва ли не плачет по волосам, особенно икры. Это практически единственное место на теле, где вообще-то даже хочется, чтобы у пожилых мужчин было больше волос. Не результат ли многолетнего ношения штанов и носков – это самое малоберцовое облысение? Смысл пронумерованных карточек, оказывается, в том, что надо ждать в этом дирижабельном ангаре пирса 21, пока не выкрикнут твой номер, и тогда отправляешься на погрузку «лотами»[169]169
  Этот термин выдает ветеран восьми круизов – мужик лет пятидесяти со светлыми кудрями, большой рыжей бородой и чем-то торчащим из наплечной сумки и, как ни странно, похожим на рейсшину; он же первый человек, который озвучивает мне непрошенную повесть о том, почему у него, по сути, сейчас нет другого эмоционального выбора, кроме как отправиться в люксовый круиз 7НК.


[Закрыть]. Т. е. номер означает не конкретно тебя, а целую подтолпу отдыхающих, в которую ты входишь. Некоторые ветераны 7НК поблизости говорят мне, что 7 – не лучший номер, и советуют устраиваться поудобнее. Где-то за большими серыми дверями и кипучими очередями в туалеты – пуповинный коридор, ведущий, как я полагаю, на сам «Надир», представший нам в южных окнах высокой белой стеной беспросветной белизны. В приблизительном центре ангара – длинный стол, где женщины из Steiner of London Inc. с кожей сливочного цвета в медицински-белой форме бесплатно накладывают макияж и проводят консультации о коже для ожидающих посадки женщин, настраиваясь качать деньги[170]170
  Как выясняется, Steiner of London будут присутствовать на «Надире» и заниматься травяными обертываниями, противолипидными массажами с акцентом на целлюлит, масками и разнообразным эстетическим балованием – у них целое маленькое крыло в Клубе олимпийского здоровья на верхней палубе, и, кажется, они же практически владеют Салоном красоты на Палубе 5.


[Закрыть]. Дама и БОЛЬШОЙ ПАПОЧКА из Чикаго – на самом южном ряду ангара, играют в «Уно» с другой парой, оказавшейся их друзьями с круиза «Принсесс Аляска» 1993-го.

Теперь я пишу, как бы прислонившись задницей к западной стене ангара, сделанной из покрашенных в белый бетонных блоков, как стена бюджетного мотеля, и какой-то странно липкой. К этому моменту я разделся до брюк, футболки и галстука – галстук выглядит так, будто его постирали и выжали. Потение уже потеряло эффект новизны. «Селебрити крузес» посредством набитых битком публичных мест ожидания без кондиционеров и с неощутимой вентиляцией напоминают нам о том, что́ мы – среди прочего – оставляем позади. Сейчас 12:55. Хотя в брошюре сказано, что «Надир» отходит в 16:30 по восточному времени и что погрузиться можно в любое время с 14:00, здесь как будто уже собрались все тысяча триста семьдесят четыре пассажира «Надира» плюс, должно быть, немалое число родственников, провожающих и т. д.[171]171
  В этом отношении отправляться на люксовый круиз 7НК – как отправляться в больницу или колледж: кажется стандартной практикой, чтобы до самого отбытия за тобой следовала масса родственников и провожающих, а потом наконец отпускала с обязательными объятьями и слезами.


[Закрыть]

Большое преимущество, когда пишешь какую-нибудь статью о своем опыте: в мрачные периоды вроде этого предпосадочного дирижабельного ангара можно отвлечься от ощущений этого опыта, как бы сфокусировавшись на моментах потенциального интереса для статьи. Как раз теперь я впервые вижу тринадцатилетнего мальчика в парике. Он предподростково развалился на стуле, закинув ноги на какую-то ротанговую корзину, пока с ним нон-стоп разговаривает – я уверен – его мама; он таращится в ту особенную даль, куда таращатся люди в местах массового публичного стазиса. Парик у него не из ужасных черных блестящих нелепых париков Говарда Коселла, но это не спасает: он странного оранжево-коричневого оттенка, а текстура – как у париков ведущих местных новостей: если встрепать волосы, парик сломается, а не встреплется. Многие из «Энглер корпорейшен» столпились в каком-то круглом неформальном совещании или собрании у стеклянных дверей пирса, издали напоминая игроков регби. Я решил, что идеальное описание оранжевого цвета стульев в ангаре – «оранжевый оттенок зала ожиданий». Несколько бизнесменов решительно разговаривают по мобильным, пока их жены сидят со стоическим видом. Около десятка подтвержденных наблюдений «Селестинских пророчеств» Дж. Редфилда. У акустики здесь кошмарное гулкое ощущение, как в самых концептуальных треках «Битлз». В киоске самая простая шоколадка стоит полтора доллара, а газировка – еще дороже. Очередь в мужской туалет вытягивается на северо-запад почти до столика Steiner of London. По округе носится без различимой цели пара работников пирса с планшетами. В толпе есть россыпь парней студенческого возраста – все со сложными прическами и уже в плавках. Маленький мальчик рядом со мной сидит в точно таком же головном уборе, что и я, – пожалуй, призна́юсь сразу, что это разноцветная кепка с Человеком-Пауком[172]172
  Долгая история, не стоит того.


[Закрыть].

Я насчитываю больше десятка моделей фотоаппаратов только в небольшой области оранжевых стульев в пределах различимости модели фотоаппаратов. И это не считая видеокамер.

Дресс-код здесь варьируется от корпоративно-неформального до туристически-тропического. Боюсь, я самый потный и растрепанный человек в округе[173]173
  Еще одна странная демографическая истина: любой человек, неврологически предрасположенный сплавать на люксовом круизе 7НК, также неврологически предрасположен не потеть, за исключением единственного места на борту «Надира» – казино «Мэйфер».


[Закрыть]. В запахе пирса 21 нет ничего даже отдаленно морского. Два представителя «Энглера», исключенные из корпоративного сбора, сидят бок о бок в конце ближайшего ряда, закинув правую ногу на левое колено и дрыгая лоферами в идеальном подсознательном синхроне. У каждого младенца в зоне слышимости, похоже, многообещающее будущее в профессиональной опере. А еще каждого младенца, которого несут или качают, несет или качает мать. Больше пятидесяти процентов сумочек и кошельков – плетеные/ротанговые. Почему-то кажется, что все присутствующие женщины – на журнальных диетах. Средний возраст здесь как минимум сорок пять.

Мимо пробегает работник пирса с огромным рулоном крепа. Последние пятнадцать минут трезвонит какая-то пожарная сигнализация, действующая на нервы и игнорируемая всеми, потому что ее вроде бы игнорировали британская красотка на громком оповещении и представители «Селебрити» с планшетами. Теперь же раздается то, что сперва кажется какой-то тубой из ада, – два пятисекундных гудка, от которых по рубашкам бежит рябь, а на лицах появляются гримасы. Оказывается, что это корабельный ревун парохода «Вестердам» от «Холланд Америка», объявляющий «провожающим-сойти-на-берег» в связи со скорым отправлением.

Время от времени я снимаю кепку и полотенце и как бы обхожу дирижабельный ангар по периметру – подслушиваю, завожу разговоры. Больше половины пассажиров, которых я разговорил, здешние, из южной Флориды. Но больше и смешнее всего окупается небрежное подслушивание: по всему ангару идут болтологические разговоры. И большой процент из этих подслушанных диалогов – то, как одни пассажиры объясняют другим пассажирам, почему отправились на круиз 7НК. Здесь это как бы универсальная тема обсуждений – как в рекреации отделения для душевнобольных: «Ну, а ты здесь почему?» И поразительная константа во всех ответах – никто ни разу не сказал, что поехал на этот люксовый круиз 7НК ради того, чтобы поехать на люксовый круиз 7НК. Так же как не ссылаются на расширение горизонтов или безумную страсть к парасейлингу. Никто даже не заикается, что его заворожили фантазии-слэш-обещания «Селебрити» баловать в утробном стазисе, – более того, слово «баловать», столь вездесущее в брошюре 7НК «Селебрити», при мне не упоминается ни разу. Слово, которое слышится во всех объяснительных беседах раз за разом, – «расслабиться». Все характеризуют грядущую неделю либо как давно откладываемое вознаграждение, либо как последнюю попытку спасти разум и себя от какого-нибудь непостижимого давления, либо и то и другое[174]174
  Почти уверен, что знаю этот синдром и то, как он связан с соблазнительным обещанием сибаритства из брошюры. По-моему, здесь в деле тонкий универсальный стыд, сопровождающий сибаритство, – потребность объяснить практически любому, почему это сибаритство на самом деле не сибаритство. Например: я никогда не иду на массаж ради самого массажа – я иду потому, что меня замучила и более-менее вынуждает пойти на массаж старая спортивная травма спины; или, например: я не просто «хочу» курить, мне всегда нужно курить.


[Закрыть]. Многие объяснительные нарративы – длинные и запутанные, а некоторые – даже шокирующие. В двух разных разговорах участвуют люди, недавно похоронившие долго страдавшего от болезни родственника, за которым несколько месяцев ухаживали на дому. Оптовый продавец цветов в бирюзовой рубашке с надписью «Марлинс» рассказывает, как ему удалось сохранить истрепанные останки своей души в суете периода с Рождества по день Святого Валентина – только лишь потому, что впереди маячила эта неделя, когда можно полностью расслабиться и заново родиться. Троица ньюаркских копов, только что вышедших на пенсию, пообещали себе когда-то люксовый круиз, если переживут двадцать лет службы. Пара из Форт-Лодердейла описывает сценарий, когда им пришлось отправиться на люксовый круиз 7НК из-за стыда перед друзьями – как будто они ньюйоркцы, а «Надир» – статуя Свободы.

Кстати, теперь я эмпирически подтвердил, что я здесь единственный взрослый пассажир без какого-либо фотооборудования.

В какой-то момент незамеченным ускользнул из западного окна нос холландовского «Вестердама»: за окном теперь пусто, и через дырявую завесу испарившегося дождя палит солнце. Дирижабельный ангар теперь наполовину опустел и стих. БОЛЬШОЙ ПАПОЧКА с супругой давно ушли. Лоты с 5 по 7 объявили пачкой, и я практически со всем столпившимся контингентом «Энглер корпорейшен» теперь двигаюсь каким-то колонным стадом навстречу проверке паспортов и трапу на Палубу 3[175]175
  Как и на всех мегакораблях, название каждой палубы на «Надире» как-то связано с 7НК, и на круизе это запутывает, потому что палубы никогда не называют по номерам, а запомнить, какая, например, Палуба Фантазия – седьмая или восьмая, – просто невозможно. Палуба 12 называется Солнечная, 11 – Морская, 10 – забыл, 9 – Багамская, 8 – Фантазия, 7 – Галактика (или наоборот), 6 – я так и не понял, 5 – Европа, и она является как бы корпоративным нервным центром «Надира» и представляет собой одно большое лобби с высокими потолками, как в банке, где всё лимонного и лососевого цветов, с латунными панелями вокруг стойки информации для гостей, стойки старшего стюарда и стойки директора отеля, с растениями и с массивными колоннами, по которым сбегает вода с таким звуком, что тут же хочется в ближайший туалет. 4 – целиком каюты и называется, кажется, Флорида. Все ниже четвертой – рабочее, безымянное и недоступное за исключением клочка 3, где находится трап. Впредь я буду называть Палубы по номерам, потому что это нужно было знать в первую очередь, чтобы ездить на лифте. На Палубах 7 и 8 – все серьезные едальни, казино, дискотеки и развлечения, на 11-й – бассейны и кафе; 12-я – на самом верху и зарезервирована для серьезной гелиофилии.


[Закрыть]. А теперь нас (каждого) приветствует не одна, а сразу две хостесс арийской внешности из гостиничного персонала и ведут теперь по пышному сливовому ковру внутрь, предположительно, самого «Надира» – теперь под потоками высококислородных кондиционеров как будто с легкими добавками освежителей, с секундной задержкой – по желанию, – чтобы корабельный фотограф снял наше предкруизное фото[176]176
  (просто-таки чрезвычайно дурацкая и поверхностная работа, эта фотокопия от 7НК)


[Закрыть], видимо, для какого-то сувенирного ансамбля «До/После», который нам попытаются продать в конце недели; и я вижу первый из стольких знаков «Осторожно, ступенька» за эту неделю, что не сосчитать, потому что пол в архитектуре мегакорабля склепан как будто как попало: неровный – на каждом шагу внезапные двадцатисантиметровые ступеньки вниз и вверх; и наступает блаженное ощущение от высыхающего пота и первого дуновения прохлады от кондиционеров, и вдруг я уже не помню, на что похож хор изнуренных жарой младенцев – только не в этих маленьких коридорах с мягкой обивкой. Правый ботинок одной из двух гостиничных хостесс, похоже, ортопедический, и она шагает с хромотцой, и эта деталь почему-то ужасно трогательна.

И пока Инга и Гели из Обслуживания гостей сопровождают меня на борт (а прогулка как будто бесконечная – вверх, на нос, на корму, зигзагами через шпангоуты и коридоры со стальными перилами, где из маленьких круглых динамиков в бежевом эмалевом потолке, который я мог бы достать и локтем, играет успокаивающий джаз), весь трехчасовой предкруизный гештальт стыда, объяснений и «А ты здесь почему» полностью транспонируется, потому что через определенные промежутки на каждой стене висят сложные карты и схемы поперечных сечений, каждая с большой и обнадеживающей веселой красной точкой и подписью «ВЫ ЗДЕСЬ», и это утверждение пресекает все вопросы и сигнализирует, что объяснения, сомнения и стыд теперь остались позади вместе со всем остальным, что мы оставляем позади, вверяясь в руки профи.

И лифт сделан из стекла и бесшумный, и хостесс, пока мы возносимся вместе, слегка улыбаются и смотрят в никуда, и в соревновании, какая из двух хостесс лучше пахнет в герметичной прохладе, победителей нет.

И теперь мы проходим маленькие корабельные магазинчики с обшивкой из тика – «Гуччи», «Уотерфорд» и «Веджвуд», «Ролекс» и «Раймонд Вейл», – и джаз трещит и прерывается объявлением на трех языках насчет «Welcome» и «Willkomen» и того, что через час после отплытия состоится обязательная учебная тревога.

В 15:15 я внедрен в каюту 1009 «Надира», и немедленно почти целиком съедаю корзину с бесплатными фруктами, и откидываюсь на реально хорошей кровати, и барабаню пальцами по набитому животику.

6

Отплытие в 16:30 оказывается мероприятием не без вкуса, с крепом и гудками. На каждой палубе снаружи есть галереи с релингами из какого-то очень хорошего дерева. Сейчас пасмурно, и океан внизу темный, пенный и т. д. От него пахнет не столько рыбой или океаном, сколько просто солью. Наш гудок еще более планетопотрясающий, чем гудок «Вестердама». Большинство из тех, кто нам машет, – отдыхающие у релингов на палубах других мегакораблей 7НК, тоже сейчас отбывающих, так что это сюрреалистическая сценка – невольно представляешь, как мы пройдем по всем Западным Карибам параллельно, все время маша друг другу. Причаливание и отплытие – те два раза, когда капитан мегалайнера действительно управляет кораблем; и капитан «MV Надир» Г. Панагиотакис разворачивает нас и направляет нос в открытое море, и мы – большие, белые и чистые – встаем под парус.

7

Все первые два дня и ночи стоит непогода, с пронзительным ветром и волнением на море, пена[177]177
  Spume (пена) – самое лучшее новое слово в моем лексиконе за эту неделю (на втором месте – sheisse(Говно (нем.).), которым немецкий пенсионер назвал другого немецкого пенсионера после очередного поражения в дартс).


[Закрыть] бьет в стекло иллюминатора и т. д. 40+ часов мы как будто отдыхаем на люксовом круизе по Северному морю, и персонал «Селебрити» ходит с видом сожалеющим, но не извиняющимся[178]178
  (это выражение как пожатие плечами, только лицом, – типа, судьба такая)


[Закрыть], и, справедливости ради, трудно винить «Селебрити крузес инк.» за погоду[179]179
  (Хотя не могу не заметить, что в брошюре 7НК «Селебрити» погода существенно лучше.)


[Закрыть].

В ветреные дни, как первые два, пассажирам рекомендуется наслаждаться видом с релингов на подветренной стороне «Надира». У единственного парня, который хоть раз пытался присоединиться ко мне на ветреной стороне, унесло очки, и он не оценил мое замечание, что для наблюдения за видами в условиях высокой ветрености лучше подходят очки с загибающимися за уши дужками. Я все ждал, когда кто-нибудь из команды наденет традиционный желтый дождевик, но не дождался. Созерцанием я чаще всего занимался у релинга Палубы 10, так что море было далеко внизу, и звуки его плеска и волнения долетали оттуда, похожие на прибой, а визуально это больше напоминало смывание в унитазе. Никаких плавников в зоне видимости.

На неспокойном море ипохондрики заняты тем, что каждые пару секунд проверяют пульс в желудочной области и гадают, вдруг то, что они чувствуют, – начало морской болезни, и/или прикидывают точный уровень ощущаемой морской болезни. Но в плане морской болезни оказывается, что неспокойное море – примерно как сражение: никогда не знаешь наперед, как отреагируешь. Испытание глубинной и неуправляемой начинки человека. У меня морской болезни не оказалось. Неожиданный иммунитет, глубинный и непрошенный – и слегка напоминающий чудо, учитывая, что я страдаю от всех остальных болезней укачиваний из «Настольного справочника врача» и что они ничем не лечатся[180]180
  У меня глубинная и непроизвольная реакция на «Драмамин», из-за которой после его приема я просто падаю ничком и слабо подергиваюсь, так что на «Надире» я оказываюсь без подстраховки.


[Закрыть]. Весь первый день бурного плавания я озадачен тем, что у остальных пассажиров на «MV Надир» как будто одинаковый порез бритвой под левым ухом – что в случае пассажиров-женщин выглядит особенно странно, – пока не узнаю́, что эти маленькие круглые штучки вроде пластыря у всех на шеях – новые особые термоядерные трансдермальные наклейки от укачивания, без которых, оказывается, сейчас никто, разбирающийся в люксовых круизах 7НК, не выходит из дома.

Невзирая на пластыри, в эти два первых завывающих дня многие пассажиры все равно страдают от морской болезни. Оказывается, что от морской болезни правда зеленеешь, хотя это странный призрачно-зеленый оттенок, бледный и жабий – и более чем чуть трупный на контрасте, когда больной человек одет к ужину в смокинг.

Первые две ночи подробности, у кого есть морская болезнь, у кого нет, у кого нет сейчас, но только что была или еще не проявилась, но вроде вот-вот уже начинается и т. д., – главная тема разговоров за старым добрым Столиком 64 в пятизвездочном ресторане «Каравелла»[181]181
  Это серьезная столовая на Палубе 7, и ее никогда не называют просто ресторан «Каравелла» (и никогда – просто «ресторан») – всегда «пятизвездочный ресторан „Каравелла“» (5⋆РК).


[Закрыть]. Общие страдания и страх перед страданиями прекрасно растапливают лед, а растопить лед важно, потому что на 7НК все семь ночей едят за одним и тем же назначенным столиком с одними и теми же спутниками[182]182
  Со мной за старым добрым Столиком 64 было еще семь человек, все из южной Флориды – Майами, Тамарак, сам Форт-Лодердейл. Четверо были знакомы по жизни на суше и сами попросились за один столик. Оставшиеся трое – пожилая пара и их внучка по имени Мона.
  За Столиком 64 я был единственным новичком на люксовом круизе и единственным, кто называл ужин supper(Supper – более старомодное слово, чем dinner. Изначально в английском языке dinner обозначало обед, supper – ужин, затем эти понятия сдвинулись по времени, и теперь lunch обозначает обед, dinner – ужин в 6–7 часов, supper – легкий ужин перед сном.) – детская привычка, от которой я так и не отучился.
  За ярким исключением в виде Моны, мне очень нравились мои сотрапезники, и я хочу быстро разобраться с ужином в сноске, чтобы потом не говорить о них много из страха задеть их чувства, подметив какую-нибудь странность или черту, которая может показаться потенциально обидной. Хотя в собрании за Столиком 64 хватало странностей. Например, у всех был сильный и безошибочный нью-йоркский акцент – но все же они божились, что родились и выросли в южной Флориде (впрочем, оказалось, что родители всех взрослых за Столиком 64 родом из Нью-Йорка, а это, если задуматься, исчерпывающее свидетельство жизнестойкости хорошего сильного нью-йоркского акцента). Рядом со мной было пять женщин и двое мужчин, и оба мужчины сохраняли полное молчание, не считая тем гольфа, бизнеса, трансдермальной профилактики укачивания и легальности провоза некоторых вещей через таможню. Разговорным парадом Столика 64 командовали женщины. Одна из причин, почему все эти женщины мне так понравились (кроме Моны), – потому что они очень громко смеялись над моими шутками, даже дурацкими или совсем непонятными; хотя у всех была любопытная манера смеха: сперва они как бы кричали, а потом смеялись – в смысле реально и опознаваемо кричали, так что на одну мучительную секунду невозможно было понять, то ли они готовятся засмеяться, то ли увидели у тебя за плечом в другом конце 5⋆РК что-то отвратительное и достойное крика, и всю неделю это сбивало с толку. Еще, как и многие другие пассажиры люксового круиза 7НК, которых я видел, они как будто были мастерицами баек, историй и анекдотов с продолжительным сетапом, применяли жестикуляцию и мимику для максимального драматического эффекта, знали, когда остановиться, а когда шпарить, как, откладывая реакцию, взглянуть, отвернуться и тут же снова удивленно взглянуть или как подыгрывать друг другу в роли «простака».
  Моя любимая сотрапезница – Труди, чей муж остался дома в Тамараке улаживать какой-то внезапный кризис в семейном сотовом бизнесе и отдал свой билет Алисе – их дородной и очень хорошо одетой дочери, учившейся в Университете Майами и по какой-то причине горевшей желанием донести до меня, что у нее Серьезные Отношения с парнем по имени Патрик. Роль Алисы в большинстве наших бесед состояла из замечаний типа «Не любите фенхель? Какое совпадение: мой парень Патрик просто ненавидит фенхель», «Вы из Иллинойса? Какое совпадение: у моего парня Патрика есть тетя, чей первый муж был из Индианы, а это совсем рядом с Иллинойсом», «У вас четыре конечности? Какое совпадение…» и т. д. Такое постоянное подтверждение статуса отношений со стороны Алисы могло выступать защитной тактикой против Труди, которая то и дело доставала из сумочки профессионально ретушированные глянцевые фотографии 4 × 5 [дюймов] своей Алисы и показывала мне их прямо в присутствии Алисы и у которой на лице каждый раз, когда Алиса упоминала о Патрике, начинался какой-то странный лицевой тик или гримаса, когда с одной стороны клык обнажался, а с другой – нет. Труди было пятьдесят шесть, как и моей собственной дорогой маме, и выглядела она, т. е. Труди, как – и это я говорю в самом лучшем смысле, – как Джеки Глисон в женском платье, и отличалась особенно громким предсмеховым криком – настоящей аритмической встряской, – и именно она втянула меня в конгу в среду вечером, подсадила на «Бинго» с лавинным джекпотом и еще оказалась невероятным непризнанным экспертом по люксовым круизам 7НК – этот стал ее шестым за десять лет: ей с подругой Эстер (тонколицей и какой-то измученной прекрасной половиной пары из Майами) было что порассказать о Carnival, Princess, Crystal и Cunard, хотя и слишком чреватое исками за диффамацию, чтобы приводить здесь, например длинный отзыв на, видимо, самую худшую круизную линию в истории 7НК (некую American Family Crusies, сдувшуюся всего за шестнадцать месяцев) – такое безобразие, в которое буквально невозможно поверить в пересказе любого менее знающего и разборчивого дуэта, чем Труди и Эстер.
  Плюс я начал замечать, что никогда еще не присутствовал при таком детальном и строгом анализе обслуживания и еды в момент ее поглощения мной. От внимания Т. и Э. не ускользало ничто: симметрия стеблей петрушки на вареной молодой моркови, консистенция хлеба, вкус и степень жевательности различных отрезов мяса, проворность и техника фламбирования в исполнении разных кондитеров в высоких белых колпаках, которые появлялись у стола, когда блюдо нужно было поджечь (поджигать нужно было подавляющий процент десертов в 5⋆РК), и тому подобное. Официант и уборщик кружили у стола, повторяя «Вы закончили? Вы закончили?», пока Эстер и Труди обменивались следующими репликами:
  – Дорогая, ты какая-то недовольная из-за моллюска, в чем же дело?
  – Я в порядке. Он в порядке. Все в порядке.
  – Не ври. Дорогая, с таким лицом невозможно врать. Правильно, Фрэнк? Человек с таким лицом не способен врать. Что, картошка или моллюск? Моллюск?
  – Ничего не случилось, Эстер, милая, правда.
  – Ты не в восторге от моллюска.
  – Ну ладно. У меня есть претензии к ракушке.
  – А я что говорю? Фрэнк, а я что говорю?
  [Фрэнк молча ковыряет в ухе мизинцем].
  – Я же угадала? Я по одному твоему лицу вижу, что ты недовольна.
  – Но картошка вкусная. Только моллюск.
  – Я же тебе говорила про сезонную рыбу на кораблях? Что я тебе говорила?
  – Картошка-то хорошая.
  Моне восемнадцать. Бабушка с дедушкой берут ее на люксовый круиз каждую весну с пяти лет. Мона всегда просыпает и завтрак, и обед, а все вечера проводит на дискотеке «Скорпион» и в казино «Мэйфер» за игровыми автоматами. В ней под сто девяносто сантиметров роста, если я в этом хоть что-нибудь понимаю. Следующей осенью она поступит в Университет Пенсильвании, потому что ей пообещали подарить внедорожник, если она будет учиться там, где есть снег. Этот критерий выбора вуза она поведала без стеснения. Она была невероятно требовательным пассажиром и едоком, но ее жалобам о поверхностных эстетических и вкусовых изъянах не хватало разборчивости и справедливости Труди и Эстер, так что они казались просто брюзжанием. Еще Мона как-то странно выглядит: тело Бриджит Нильсен или какой-то стероидной модели с разворота, а над ним, в обрамлении роскошных и невьющихся светлых волос, деликатное несчастное личико порочной куколки. Ее бабушка с дедушкой, которые уходили спать сразу после ужина, по окончании десерта всегда церемониально вручали Моне сто долларов, чтобы она «развлеклась». Эта стодолларовая банкнота всегда лежала в церемониальном банковском конверте (где лицо Б. Франклина выглядывает из окошка, как из иллюминатора), всегда подписанном красным фломастером: «Мы тебя любим, милая». Мона ни разу не сказала за деньги «спасибо». Еще она закатывала глаза из-за всего, что говорили ее бабушка с дедушкой, – эта привычка быстро меня выбесила.


[Закрыть]. Обсуждение морской болезни и тошноты за изощренными и тяжелыми деликатесами как будто никого не волнует.

Даже во время волнения мегакорабли не кренятся, не швыряют тебя по палубе и не катают тарелки с супом по столам. О том, что ты не на суше, говорит только некое легкое нереальное ощущение под ногами. В море пол каюты кажется каким-то 3D-шным, и опора требует доли внимания, какое никогда не требуется на старой доброй планарной статичной суше. Большие двигатели корабля в принципе не слышно, но, когда стоишь ногами на полу, их чувствуешь в виде странного позвоночного гула – на удивление успокаивающего.

Еще в море ходишь почти как во сне. Крутящий момент постоянно слегка меняется из-за воздействия волн. Когда на нос мегакорабля накатывают большие волны, корабль поднимается и опускается по продольной оси – это называется «носовая качка». Из-за нее возникает такая дезориентация, когда кажется, будто спускаешься по очень пологому склону, потом выравниваешься, а потом поднимаешься по очень пологому склону. Но зато словно пробуждается какая-то эволюционно ретроградная рептильная часть ЦНС и автоматически справляется со всем этим так, что даже нужно специально приглядываться, чтобы заметить что-нибудь сверх того, что ходишь почти как во сне.

«Бортовая качка» же – это когда волны бьют по кораблю сбоку, отчего он поднимается и опускается по поперечной оси[183]183
  (И, опять же, на таком мегакорабле она незаметна – даже в самом худшем случае от волнения никогда не звенят люстры и ничего не падает с поверхности, хотя слегка разболтанный ящик в сложном шкафу вандерклозет каюты 1009 бешено дребезжал на направляющих даже после вставки нескольких «клинексов» в стратегических точках.)


[Закрыть]. Во время бортовой качки «MV Надир» чувствуешь очень легкое повышение требований к мускулам левой ноги, потом странное отсутствие всяких требований, затем требования к правой ноге. Эти требования смещаются с ритмом очень длинного маятника, и, опять же, эффект обычно такой незаметный, что помнить о том, что происходит, – почти упражнение в медитации.

Сильной носовой качки не было ни разу, хотя время от времени в борт била какая-нибудь одна реально большая волна уровня «Приключения „Посейдона“»[184]184
  «Приключения „Посейдона“» («The Poseidon Adventure», 1972) – фильм-катастрофа по одноименному роману Пола Гэллико.


[Закрыть], потому что время от времени асимметричные требования к ногам не прекращались и не перемещались, так что приходилось переносить на одну ногу все больше и больше веса, вплоть до той изощренно дразнящей степени, когда хочется за что-нибудь схватиться[185]185
  Эта изощренность момента-на-краю – как пара секунд между тем, когда знаешь, что чихнешь, и самим чихом: какой-то чудесный растянутый миг передачи контроля великим автоматическим силам. (Аналогия с чихом может показаться внезапной, но это правда, и Труди сказала, что меня поддерживает.)


[Закрыть]. Это происходит очень быстро и никогда два раза подряд. Первая ночь на корабле запомнилась несколькими реально большими волнами с правого борта, и в казино после ужина было трудно сказать, кто перебрал «Ришбурга» 1971 года, а кто запинается из-за качки. Докиньте тот факт, что большинство женщин – на высоких каблуках, и сможете представить некоторую долю повсеместного головокружительного спотыкания / махания руками / хватания. Почти все на «Надире» – пары, и, когда начинается волнение, они висят друг на друге, как влюбленные первокурсники. Ты понимаешь, как им это нравится: женщины умеют как бы припасть и прильнуть к мужчинам, а у тех на ходу исправляется осанка и твердеет лицо, и понимаешь, что они чувствуют себя необычно солидно и надежно. Люксовый круиз 7НК полон таких мелких странных неожиданных романтичных самородков вроде помощи друг другу во время качки – так что сразу как бы понимаешь, почему круизы нравятся пожилым парам.

Еще оказывается, что бурное море – лучшее снотворное. Первые два утра на Раннем завтраке почти никого нет. Все проспали. Люди с многолетним опытом бессонницы сообщают о непрерывном сне в течение девяти, десяти часов. Сообщают они об этом с широкими и по-детски удивленными глазами. После долгого сна все кажутся моложе. Дневной сон тоже очень популярен. К концу недели, когда мы перепробовали все виды погоды, я наконец увидел связь бурного моря и великолепного отдыха: бурное море тебя убаюкивает, пока на окнах нежно шепчет пена, а двигатели гудят, как материнский пульс.

8

Я уже говорил, что знаменитый писатель и председатель Творческой мастерской Айовы Фрэнк Конрой писал собственное эссе о круизе для этой самой брошюры 7НК от «Селебрити»? Он правда писал, и начинается оно с трапа на пирсе 21 в первую субботу, с его семьей[186]186
  Конрой плыл на том же люксовом круизе, что и я: Западные Карибы, семь ночей на старом добром «Надире» в мае 1994-го. Он с семьей путешествовал бесплатно. Я знаю такие подробности, потому что Конрой разговаривал со мной по телефону и отвечал на придирчивые вопросы и был честен, вежлив и в целом очень достойно отнесся к моему звонку.


[Закрыть]: «Всего один простой шаг переносит нас в новый мир, некую альтернативную реальность, непохожую на ту, что осталась на суше. Улыбки, рукопожатия – и вот нас увлекает к каюте дружелюбная девушка из Обслуживания клиентов».

Потом они выходят к релингу плывущего «Надира»: «…Мы осознали, что корабль отчаливает. Мы не почувствовали предупреждения, никакой дрожи палубы, гула двигателей, ничего подобного. Как будто земля волшебным образом уменьшалась, словно неторопливый отъезд в кино».

Примерно в таком духе написано все конроевское «Мой круиз с „Селебрити“, или Столько всего, да еще и загар». Я не осознал всех выводов эссе, пока не перечитал, откинувшись в первый солнечный день на Палубе 12. Эссе Конроя элегантное, лапидарное, привлекательное и убедительное. Еще добавлю, что оно коварное, вызывающее отчаяние и попросту ужасное. Его ужасность не столько в постоянных и гипнотизирующих отсылках к фантазии, альтернативным реальностям и паллиативным силам профессионального балования:

Я взошел на борт после двух месяцев интенсивной работы и умеренного стресса, но теперь все это казалось отдаленным воспоминанием.

Я осознал, что прошла уже неделя с тех пор, как я мыл посуду, готовил, ходил на рынок, бегал по делам или делал вообще что-либо требующее минимальной мысли или усилий. Самыми сложными решениями стало «сходить на дневной показ „Миссис Даутфайр“ – или сыграть в бинго»—

и не в избытке позитивных прилагательных, как и не в тоне восторженного одобрения на всем протяжении текста: