Текст книги "Марчеканская вспышка (сборник)"

Подкурил

– Расскажу вам историю, как и почему я не понимаю голландцев. То есть, как это в каком вопросе? В вопросе лёгких наркотиков, разумеется. Не перебивай, молодой, а слушай, что тебе старшие товарищи донести хотят. Такого ни один путёвый нарколог не расскажет. Работал я тогда на… однако… не скажу, каком, предприятии. В Томской губернии дело было. В общем так, суконно-валяльная фабрика имени самого продвинутого сибирского валенка. Я там электриком числился в штатном расписании, по большому блату, между прочим. В городе предприятие, можно сказать, одно такое. Большое, в смысле.

Рабочих мест полно, одни вакансии, а никто туда идти не хочет. Работа тяжёлая и вредная. В основном одни бывшие зеки на валяльном фронте стаж трудовой мотали. Этим всё равно, на каком производстве мотать или наматывать. Больше-то нигде не устроишься с их «ксивами» об освобождении. Ну, а электрики и слесаря на фабрике из обычных граждан. Так-так, что скалитесь? Сказал же, что по блату туда устроился в дежурную смену. Мне после армии нужно было стаж заработать перед институтом.

Ходил со мной в напарниках один сильно подозрительный сучильщик «из бывших». Будто «датый» вечно. Глаза всегда в одну точку, слова воспринимает раза с третьего. Ходит и лыбится, как котейка Чеширский. Сам доходной, но валенки валяет, «как здрасьте». Талантом, знать, не обижен. Да, нет… не электрик… Только числился таковым. Сам всё больше по валенкам, а на мне все Амперовы дела, вся Кулонова вольница. Вольтануться можно от такой нагрузки!

И вот как-то во вторую смену предложил мне этот «дух Акатуйский» разделить с ним пару затяжек какой-то «дури». Сели мы в подсобке. Дёрнули по паре раз от щедрот «косячка», помещённого в чрево «беломорное». Зека моего бывшего растащило, плывёт весь. А мне – хоть бы хрен по деревне. Запах специфический чувствую, а в голове ни шиша.

Посмотрел на меня напарник и говорит, дескать, с первого раза не всегда забирает. Ничего, мол, вот всё начальство с фабрики уедет, мы с тобой, Славка, под водочку это дело повторим в самый расплетык сказочный. Под водочку, оно, знаешь, как замечательно будет. Оттопыришься непременно! Ништяк!

Хорошо, проходит время окончания рабочего дня для «пятидневщиков». Снова сели мы в подсобке. Бывалый мне полстакана из чекушки на глазок отмерил. Делай затяжку, говорит, и запивай. Только сядь сперва, чтоб с непривычки головой не удариться, если падать вздумаешь. Сидим. «Травку» с напитком мешаем. Смотрю, уркаган мой уже торчит, как лом в дерьме. От смеха его пополам сгибает. Взгляд безумный, а руки совсем не слушаются парня. Мне же – опять ничего, голый Вася. Плюнул я, водку допил и пошёл в цех.

Только чувствую, что-то со мной не в порядке. Жрать хочу, как из пушки. И такое впечатление, что если не поем немедленно, то все кишки запутаются, а мне придётся «дубовицкого» во цвете лет играть. Побежал в столовую. Она у нас прямо на территории фабрики была. Бегу и думаю: «Только бы не закрылась, только бы не закрылсь…» Ноги, будто ватные. Успел еле-еле. Уже дверь запирать собирались. «Тётя Дуся, – кричу, – не осталось ли у вас чего, спасительница моя ясновельможная!?» Та от неожиданности замок навесной с двери сняла и говорит: «Что такое, Слава? Ты, как будто не в себе сегодня…» А мне не до объяснений. Хорошо, смышленая тётка попалась. Поняла, что нельзя до каннибализма дело доводить. Короче говоря, съел я полбуханки хлеба и трёхлитровую кастрюлю холодных склизких макарон умял, всё киселём позавчерашней дойки запил. Тётя Дуся на меня смотрит, как на узника Освенцима, жалеет и приговаривает: «Я ведь не знала, что такое дело… Остальное всё свиньям на подсобное хозяйство… Чего так оголодал-то, милый мой? Или в карты зарплату проиграл?» Ничего, говорю, всё путём. Просто аппетит сегодня зверский. Она мне ещё яблоко дала и две конфеты. Всё, вроде бы, наелся.

Ошибся, как оказалось. Через час та же история повторилась. Еле до конца смены дотерпел. А в общаге поздним вечером всех соседей на ноги поднял. Сожрал три котлеты с батоном, сковородку тушёной капусты опростал, выпил две кружки чая с баранками, а заодно ещё литруху варенья домашнего приговорил.

Стоит ли рассказывать, чем всё закончилось? Крепость моего «стула» оказалась назавтра такой прочной, что я три дня еле ползал. Как только по шву не лопнул, удивляюсь.

Вот с этих самых пор я голландцев не понимаю. Хотя, наверное, у них уже тогда что-то вроде «Мезима» было. Капиталисты, чтоб им…

Пендаль судьбы

Приехал я в город своего детства и юности средь бела дня, да первым делом сразу на прогулку отправился. Иду по знакомым улицам, воздухом далёкого сказочного времени дышу. А прямо по курсу – ба, бывшая диетическая столовка! Здесь мне частенько доводилось обедать, когда я начал самостоятельную жизнь. Слушайте, да там и нынче всё та же фабрика отечественного общепита, не какой-нибудь скороспело взошедший на просроченных дрожжах демократии «Макдональдс»! Нужно зайти, как говорят «в верхах», с кратковременным дружественным визитом. Завернул.

Такое впечатление, что прогресс споткнулся об это заведение общественного питания. Зашёл перекусить обычным манером и споткнулся. Так ему, прогрессу, и надо! Впрочем, кое-что в интерьере поменялось с точки зрения косметического ремонта, который никому не придёт в голову называть европейским, пусть даже делали его гастарбайтеры из Молдовы – какой-никакой, а Запад относительно наших восточных вотчин.

Хотя в основном – всё в столовке осталось прежним! Даже плакаты на колонне, кажется, не изменились. «Яйцами и пальцами в соль не лазать, используйте специальную ложку!», «Не стучите по столу яйцами, соблюдайте тишину! Шум мешает пищеварению!» Чуть слезой я не подавился от умиления, когда перечитывал эти литературно-диетические откровения какого-нибудь административного работника общепита из недавнего советского треста ресторанов и закусочных.

Хотел уже уходить, но тут заприметил знакомый профиль. Сидит себе худой, будто оглобля, мужичок за столом с двумя мелкими пацанами и паровые котлеты мурцует. Но не простой мужичок из массовки жизненного спектакля, а эпизодический актёр второго плана в моей постановке. Так и есть – электрика со своей прежней работы встретил. И он меня вспомнил тут же. С какой работы? Да на агрегатном же заводе. Электриком этот кирюха у нас на подстанции трудился.

Подсел я к электрику позавчерашнему, Федором его звать, и предложил сменить место дислокации, чтобы как следует припомнить нашу с ним молодость. А он мне, мол, внуки… то-сё… «Лучше то-сё, – говорю, – чем потом жалеть о несостоявшейся встрече». Но не уговорил. Да и ладно, не очень и жалко.

Даром, что я в эйфории нешуточной по причине свидания с родным городом, а между тем, соображаю вполне здраво и, как говорится, взглядом отстранённым зрю не только что в корень, но и гораздо глубже. Соображаю, что неосознанное сопротивление Фёдора моему предложению – отдаться в щедрые руки Бахуса – шло не только из-за внуков. Другая причина мне на ум пришла, как только мы с ним расстались. Не причина – анекдот чистой воды.

Вот сами посудите. Три десятилетия назад работал Федюня электриком, обслуживал «низкую сторону» линии 0,4 киловольта на подстанции. Занимал в её помещении небольшой кабинет-кандейку рядом с щитовой, чтоб неподалёку в случае аварии оказаться и немедленно к устранению приступить. Служба, в общем-то, непыльная, как у пожарных. Нечасто подобного рода электриков-аварийщиков к дополнительным работам привлекают. А раз так – сиди себе на дежурстве да поплёвывай в потолок, книги читай, самообразовывайся.

Но Федя-то наш, невеликим любителем литературы оказался, ему бы всё больше физическими упражнениями себя изнурять. Он и гирю на работу притащил, качался по нескольку раз за смену. Ага, слышал-слышал я эту приколку про грузинское железо. Гиря – почти Гия. Но не о ней речь, собственно. Фёдор-то поливариантным оказался: и гантели, и гири, и эспандер.

А ещё он приладился подтягиваться на высоковольтной шине. Фазные шины из толстой медной полосы под самым потолком его кандейки проходили и закреплены были на изоляторах на безопасном друг от друга расстоянии. Допрыгнуть до нижней фазы человеку большого роста вполне можно. А уж Фёдору-то и подавно. Этакого жердилу ещё поискать – не один баскетбольный клуб мечтал бы взять в команду настолько высокого центрового.

Вот и приловчился наш электрик подтягиваться на металлической шине, будто на турнике, безо всякого надфиля отшлифовав металлическую полосу собственными трудовыми мозолями. Если контакта с «землёй» нет, то ничего опасного, разность потенциалов отсутствует – как говорится, тягайся на электрическом спортивном снаряде с особым профессиональным шиком.

Это пока не анекдот, только присказка к нему. А чтобы всю историю рассупонить до последней пуговки, нужно ещё с одним героем вас познакомить. Фамилию за давностью лет не вспомню, а звали этого господина, в те же времена – товарища, Пал Палычем. Работал он энергетиком цеха и был непроходимым тупицей. Относительно подлинности его диплома врать не стану, а вот на завод Пал Палыч попал явно по чьей-то протекции, занимая чужое место.

Но не всё так худо в королевстве ДААЗском[22]22
  ДААЗ – Димитровградский автоагрегатный завод.


[Закрыть] обстояло. И дело всё вот в чём: один из электриков в нашей бригаде жил в частном доме. А дом тот стоял как раз в конце пути следования праздничных демонстраций, которые проводились, если ещё не забыли, два раза в год – 1 мая и 7 ноября. Или, если быть точнее, – 1 Мая и 7 Ноября, с прописной буквы, как учили нас члены Политбюро через своих партийных подчленников по всей стране.

Правильно, дальше сами догадались, что во дворе того дома был приусадебный участок, а на том участке… Да не самодельный во дворе под навесом стол стоял, а красивый… лакированный, хоть и старый. Просто огромный раскладной стол, за которым можно было человек пятнадцать-двадцать разместить, и ещё бы место для полудюжины внезапных гостей оставалось. Этот монументальный предмет мебели, символизирующий семейное единство как в узком местечковом, так и в широком социальном смысле, хозяева специально два раза в год из дома вытаскивали, сами понимаете, с какой целью. Ну, да – когда демонстрация спайки рабочего класса с партией и правительством подходила к концу… вот-вот…

Энергетик Пал Палыч называл наши праздничные посиделки «троекуровщиной», хотя медведей и других животных поблизости не водилось и даже не обитало. Ага, что-то главное забыл сказать. Точно – платил за спиртное во время пролетарских праздников обязательно Палыч. И это была его единственная положительная – ну, очень положительная! – черта характера. Не нужно мне петь военных песен, я сказал, что черта характера, стало быть, так оно и есть! И что бы вы там мне ни говорили, не по-мо-жет! Учтите. Я же татарин, мне – разрешено и простительно не совсем точно выражать свои мысли.

К чему это? Дай бог памяти… Конечно, вспомнил. Я к тому сказал, чтоб подчеркнуть – наш Палыч любил с рабочим классом запросто контачить. Наверное, хотел свои слабые знания подкрепить авторитетом за счёт личного общения. Как бы извинялся за вынужденное социальное неравенство. Что? Правильно говорите. Это ещё одна положительная черта. Уже вторая!

Другой бы пустой начальник сатрапом заделался и по три шкуры с подчинённых драл… просто так, чтоб боялись и пикнуть о некомпетентности не смели. Ага… А наш-то, как только «большой красный день» на календаре приспевал, сразу в «дочки-матери» норовил с пролетариями сыграть: он и приголубит, и напоит, и до дому отведёт. Да и от происков очень придирчивого мастера, которому, видите ли, не нравится, когда рабочий человек с похмела на работу чуток припаздывает, убережёт при случае.

Но теперь пора и к сути подбираться. В тот дождливый Первомайский день Федя (он был на смене), как обычно, решил посвятить творческий порыв совершенствованию своего субтильного тела. Запрыгнул дежурный электрик на шину под потолком и принялся качать пресс, подтягиваясь, подобно солдату на зарядке. Делал он это спиной к входной двери, не особо опасаясь, что появится какой-то злоумышленник. А, между тем, таковой возник из пустоты праздничного рабочего дня. Возник, что называется, как сон, как утренний туман. Правда, не совсем злоумышленник.

Это добрейший Пал Палыч после обязательной «троекуровщины» заглянул на подстанцию, будучи в прекрасном расположении духа. Заглянул, чтобы угостить подчинённого – сами знаете, чем – в честь неминуемой солидарности трудящихся всего мира. Он бесшумно отворил дверь (какая-то сволочь ещё в ночную смену аккуратно смазала все петли!) и вошёл в помещение, где на беду и горе Федюни громко работал радиоприёмник, рассказывающий о небывалых достижениях хлопкоробов Узбекистана, про всходы озимых в нижнем течении Волги, скором заходе солнца в капиталистическом раю Запада и, разумеется, о том, как проходила Первомайская демонстрация по городам и весям страны победившего социализма.

Спортивный электрик не услышал постороннего шума. Он так и не понял, что сзади кто-то есть. И причём, не просто кто-то, а тот, у кого знания об электрической проводимости материалов остались где-то далеко за спиной… за гранью добра и теоретических основ электротехники.

Игривый Палыч подкрался к своему подчинённому и тихонько обхватил за талию расслабившего руки Федюню. И тут случилось то, о чём не раз и не два разговаривали между собой синьор Алессандро Вольта и месье Ампер, а также примкнувшие к ним герр Ом и герр Кирхгоф, – по цепи пошёл ток! По какой цепи? По той самой, разумеется, которая соединила между собой фазную шину, наборное сопротивление из Феди и Пал Палыча, а также «землю», в виде влажного ещё после утренней уборки бетонного пола подстанции.

Пляска наборного резистора была просто великолепна. Федюня никак не мог разжать пальцы, чтобы рухнуть на своё дурное начальство, высвобождая его и себя из электрического плена. Направленное движение чёртовых электронов коварно – оно заставляет работать мышцы и сухожилия на сжатие. Сжатие мёртвой хваткой! Фазное напряжение вселилось в два мужских тела, конвульсивно дёргающихся с известной даже школьнику промышленной частотой 50 герц, изображая африканские страсти вертикальной ламбады.

Не знаю, чем бы закончился этот танцевальный марафон, если бы со стороны горизонта не надуло неожиданную помощь. Не помню, с какой целью оказался я на подстанции, но моим коллегам здорово повезло. Похоже, сам всевышний повелитель электронов и других заряженных частиц направил мои стопы в процедурное помещение, где так отчаянно пренебрегали правилами электробезопасности два специалиста в позиции «Василий Иванович Чапаев проводит рекогносцировку местности перед атакой каппелевцев».

Нет, я не развалил танцующий тандем сухой доской. Некогда было подходящую дровину искать, да и негде. Я просто резким движением ноги отвесил хорошего пендаля по ягодицам энергетика. Пал Палыч немедленно рухнул в угол, ударившись породистой челюстью об бетон марки М-400 и оставив на нём глубокую выбоину, а Федя немедленно осыпался с импровизированного турника, как перезревший плод папайи.

Или –

облетел, как последний лист отрывного календаря в доме оптимистически настроенного пессимиста.

Или –

стремительно скатился с горы как камень, упущенный Сизифом во время мифического творческого перекура.

Или –

опрокинулся навзничь, как люмпенское сознание записных пролетариев во времена торжества капиталистических ценностей.

Если же обобщить – здецкий был полёт, когда б не упоминать всуе одну известную математическую константу, которую до второго знака после запятой знает добрая половина населения Земли (думаю – ничуть не меньше). И, как говорится, хороши у нас константы – краше будет не сыскать.

Руки Федяя после падения представляли собой кровавую мозоль, а глаза побелели, как у опущенной в кипяток рыбы. Однако непрямого массажа сердца не понадобилось, вполне хватило и понюшки нашатыря, чтобы он прояснился сознанием и послал своего начальника, куда ни один американский выборщик не посылал ни одного кандидата в Обамы. Но этот словесный экзерсис остался незамеченным и не принёс Федюне впоследствии никаких финансовых огорчений. Почему? Да просто энергетик был настолько занят собой, что ещё долго не мог адекватно реагировать на внешние раздражители, даже настолько оскорбительные для его эго.

Зато чуть позднее…

…знаете, никто и никогда больше не благодарил меня так искренне и истово за пинок по заднице, как незабвенный энергетик Пал Палыч. И тогда же я понял, что никогда в жизни не позволю себе заниматься тем, в чём ничегошеньки не смыслю, чтобы не получать подобных ударов судьбы, замаскированных под чью-то увесистую ступню..

Ломовая история

Вы знаете, что означает аббревиатура ДААЗ? Нет? Вот и я до недавнего времени не знал. До того момента, пока не проставился на работе в связи с отбытием в очередной трудовой отпуск.

Сидели втроём всей, как говорится, мужской половиной нашего коллектива. Виталик и Славка Салеев. Да ещё ваш покорный слуга. А вы хотели узреть кого-то иного? Тогда вам не повезло.

Выпивали мы, закусывали, разговаривали о том, о сём (о прочем в тот раз речь не заходила), о принцессах и сельдерее, как это водится в северных селениях европейской части России. Королей и капусту мы не затрагивали сознательно, дабы не тревожить дух гениального классика.

А? Что? Вы спрашиваете о том, что же всё-таки означает вышеупомянутая аббревиатура? Экие вы нетерпеливые, братцы. Я же только начал рассказывать. Впрочем, извольте: ДААЗ – это Димитровградский автоагрегатный завод. Именно здесь некоторое время в пору утвердившегося в своей окончательной победе социализма работал мой друг Слава Салеев, именно здесь и произошли те самые события, которые он правдиво изложил за столом. Когда меня провожали в отпуск? Именно! А теперь я вам пересказываю.

Так вот…

Славка работал в бригаде КИП-овцев, занимающейся обслуживанием электрооборудования заводских цехов. ДААЗ – завод из серьёзных, не абы как. На работе полагалось появляться исключительно в спецодежде: синем комбинезоне с оранжевыми лямками и тёмно-синих касках. За каждым работником по этой причине резервировался свой, личный, индивидуальный шкафчик, где и хранились фирменные комбинезоны, когда бригада отправлялась по домам. Здесь же верхняя одежда дожидалась своих хозяев, пока они занимали рабочие места в полном соответствии со штатным расписанием и должностной инструкцией.

Шкафы закрывались на встроенные замки, разумеется. Но, думаю, вам нет необходимости объяснять, что такого рода запоры – плод социалистической унификации – открывались не только с помощью волшебной палочки в сказочном смысле слова, но и при поддержке любого её проволочного эквивалента обычной советской прокатки. Что вы – какие отмычки! Как можно! Я и слова-то такого не слыхивал ни разу. Речь не о них, а о замках, которые могли быть открыты любым подручным инструментом, подходящим по размерам к замочной скважине.

Вот именно благодаря столь обыденному и вполне объективному со славянской точки зрения обстоятельству и произошли те не совсем ординарные события, которыми прославилась бригада электриков завода ДААЗ на всю округу.

Что ж, предварительные манипуляции со словами проведены, пора приступить к рассказу, чем я и поспешу заняться в ближайшие пару десятков минут.

* * *

Конфликтов в бригаде не наблюдалось. Жили и трудились в полном согласии: в заводской столовой очередь сразу на всех занимали, по субботам дружно ходили в баню, а получение аванса и зарплаты спрыскивали первосортным волжским «ершом» – двадцати пяти процентный раствор свежайшей «Экстры» в настоящем «жигулёвском», произведённом и разлитом в городе Куйбышеве, который умозрительно для всех местных жителей продолжал оставаться Самарой, в самом позитивном значении этого слова.

И вот что интересно: Симбирск стал Ульяновском быстро и без особого насилия над сознанием, а вот Самара в Куйбышев превращаться не желала ни в какую. И дело здесь, скорее всего, вовсе не в подавляющем авторитете жиганского семейства Ильичей по отношению к верному ленинцу Куйбышеву. Вовсе нет. Просто название Симбирск выдавало абсолютную и беспросветную провинциальность в бывшем губернском, а ныне областном, центре. А вот в «Ульяновске» ощущается надежда в светлое будущее относительно посконного парткомовского настоящего. Такой вот достаточно неординарный для понимания парадокс…

Заметим в скобках читательского подсознания, что вышесказанное – исключительно мнение автора, и вовсе ни к чему так кричать и злиться, пытаясь доказать, будто старое название Куйбышева менее самаристо Симбирска. Спокойно, граждане, не все сразу. Я вам просто напою куплеты про «Самару-городок», прежде чем вы приметесь мутузить моё нежное, будто у ламинарии, тело. Не любит автор, когда его бьют, пусть даже за дело…

Впрочем, всё, изложенное в предыдущем абзаце, к нашей истории не имеет ровным счётом никакого отношения. Что ж, тогда не станем ссориться, а попросту продолжим?

Итак, работает означенная выше бригада в меру своих героических сил; живёт себе, не тужит… особенно после окончания трудового дня. Каждый по-своему, однако ж. Всё хорошо, всё прекрасно. День за днём, неделя за неделей, от аванса до зарплаты… и наоборот.

Всё шло прекрасно и замечательно, только однажды стало происходить нечто из ряда вон. Перед началом трудового дня то у одного, то у другого КИПовца из бригады вдруг обнаруживались нелады с той самой элегантной униформой, без которой мастер к смене не допускал. То на ней пуговицы кто-то отпорет, то ширинку зашьёт (это, вообще говоря, не самое страшное, поскольку продолжительность рабочей смены в советской стране позволяла дотерпеть в случае крайних обстоятельств до её, смены, окончания), то двойным узлом свяжет рукава и штанины комбинезона, предварительно (и загодя) намочив их в солёной воде.

Поначалу происходящее казалось забавным. Бригада лишь тихонько посмеивалась, даже не пытаясь установить личность шутника. Но только в первое время. Когда же одному из электриков резанули месячную премию за опоздание (он очень долго развязывал узлы на своей рабочей одежде), тут стало не так уж и весело. На месте административно пострадавшего мог оказаться любой.

В обеденный перерыв принялись анализировать, кто бы мог оказаться «злоумышленным злодеем», заставившим бригаду усомниться в собственной слаженности и дружбе: шутки шутками, но всему же есть мера.

Установили, что, по всей видимости, шутник из чужаков, поскольку буквально каждый член коллектива, включая бригадира Михалыча, был «осчастливлен» его проказливой рукой. Посовещались сослуживцы и решили выследить злодея. Назначили дежурство, приходили на работу задолго до начала смены, уходили позже. Прошла неделя, в сети «адмирала Канариса» никто не попадался. Однако ж, и хулиганские действия со спецодеждой прекратились. Сообразив, что хулигану надоело озоровать, бригада заработала в обычном режиме, прекратив слежку.

Миновало ещё несколько дней, и тут история со спецодеждой повторилась. Что делать? Вновь пытаться искать виновника? Всё к тому шло. Но вот только непонятно, привели бы поиски по выбранной методе к успеху или нет.

Однажды субботним вечером Славка сидел с бригадиром в пивном баре (совместные походы в баню к тому времени отчего-то прекратились, будто бы сами собой), разводя знаменитого волжского «ерша». Мысли его были далеко, хотя руки механически продолжали привычно управляться с компонентами для упоительного коктейля, вспаивающего настоящих мужчин не хуже материнского молока.

– Стоп! – вскричал вдруг Славка, от собственной мысли приходя в состояние возбуждённого бабуина-самца, который обнаружил на банановом дереве вместо знакомых плодов муляжи из папье-маше. – Слушай, а почему мы решили, что поганец откуда-то со стороны? А если крыса в своём коллективе воспитана?

– Слава, как так, – ответил бригадир, – из нас же все пострадали. Сам, наверное, помнишь. Точно – кто-то посторонний расстарался. Сторож? Да, ну… не может того быть. Их же пять человек в смену ходит, а безобразия каждый день творятся. Вряд ли – нужно, чтоб они в сговоре были. Но по всему выходит, кто-то посторонний пакостит.

– Ты пойми, Михалыч, – ответствовал Салеев, – наш это гад, собственноручно вскормленный. Ты же обратил внимание, не дали поиски никаких результатов? А-а-а-а… почему? Всё потому, что доверив поимку вора самому вору, не добьешься никаких результатов. Ферштейн?

– А свою одежду… он для конспирации? Так, что ли?

– Точно, Михалыч! Как говорят французы, жё па сижу, прейскуранш, парле ву?!

– Не умничай, Славка. Лучше давай пораскинем содержимым костяной копилочки, что делать-то будем?

– Тут и думать нечего… Мы с тобой вдвоём сами злодея вычислим, никому говорить не станем. Вот и все наши действия.

– Ну, ты догада, Славк…

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА:

Строго секретно. Настоящим довожу до вашего сведения. В процессе наблюдения за возможным несанкционированным вмешательством в жизнедеятельность бригады мною, Салеевым И.Х. было установлено:

В 6:46 (время московское) кабельщик-спайщик Григорий Петрович Мешковский прошёл в раздевалку, после чего, в 6:58 (время московское) отправился в сборочный цех, где продолжил монтаж силового щита, начатый накануне. До начала смены оставалось 46 с половиной минут в международной системе СИ.

В 7:28 электромеханик 5-го разряда Х*-ов обнаружил, что его комбинезон вывернут наизнанку, рукава завязаны двойным морским узлом на спине.

Основываясь на том, что раздевалка в цехе открывается в 6:00 (время московское), и до 6:46-ти никто в неё не заходил, делаю оперативно-тактический вывод: злоумышленником является Григорий Петрович Мешковский, кабельшик-спайщик по профессии, интеллигент по гуманитарности своего незаконченного высшего, язва и гнида по внутренней сущности гнилого нутра.

Собрание бригады проходило в несколько усечённом составе. Не хватало пойманного практически за руку хулигана и насмешника. Коллектив дождался ухода Мешковского домой после окончания рабочего дня и заперся в раздевалке.

Первым взял слово бригадир:

– Короче говоря, ребята, поймали мы хитроумного ворога злодейского, который мешал нам радовать страну трудовыми подвигами и досрочным выполнением социалистических обязательств. Хотели мы со Славкой дать этому ехидному учёному мужу по рогам, а после потребовать у мастера, чтобы перевели Гришу в другую бригаду… но потом подумали, этого мало будет…

– А Мешковскому-то сказали, что его карта бита?

– Его самого, разумеется, не известили. Решили у бригады совета спросить… что с ним дальше делать.

– Верно, Михалыч! Мало этому говнюку, если по роже только! Давайте ответим нашим дружным пролетарским гневом! Давайте… давайте… стёкла на его машине побьём… и шины проколем…

– И что это тебя, Митрич, на какие-то люмпенские закидоны всё тянет? Ну, купил Мешок машину с рук, а ты, стало быть, до сих пор завидуешь? Нельзя так кардинально, брат. Нельзя. На то мы и бригада, а не кодло уголовное. Нам перевоспитывать человека надо, а не в угол его загонять, будто волка безродного. Не годится этак-то вот…

– А чё он, Михалыч, ёбст, сам нарывается? Каждый день своим, ёбст, образованием кичится, будто мы и не люди… ёбст… Всё Толстым, ёбст, да Тургеневым нас цитирует…

– Эк, ты, Василий Васильевич, загнул-то… Тебя цитировать – никакого уголовного кодекса не хватит. Не вас он цитирует, а как раз-таки классиков. И к месту всегда, нужно отметить. Неплохой он мужик-то, в общем…

– Гриша – парень неплохой, только ссытся и глухой, – неудачно пошутил уязвлённый ветеран Василий Васильевич, перебив бригадира в его ораторском порыве.

Михалыч нахмурился, сделал партийно-сдерживающий жест рукой и продолжил:

– Вы тут…того… Не забывайте, что мы коллектив. А коллектив – это сила! Не должён коллектив человека топтать, если тот оступился и посчитал себя выше других. Так что ничего радикального не предлагайте. Нам ещё с Мешком работать предстоит. Руки-то у парня золотые – жаль будет расставаться.

– А в другую же бригаду его хотели… вроде… рекомендовать?

– Этого делать не следует. Подумайте сами: будет Мешковский в другой бригаде трудиться, а в душе одна злость и непонимание останется. Сломаем человека. Нельзя так… Будут другие мнения?

Других мнений не оказалось. В бригаде привыкли полагаться на точку зрения Михалыча – мужика тёртого, битого и имеющего подход не только к работягам, но и самому парторгу цеха. А того все поголовно боялись до одуряющего ужаса за его привычку орать громогласно иерихонско-капээсэсовским басом и размахивать при этом томиком Владимира Ильича (всякий раз разным в зависимости от дня недели, революционной ситуации и здоровья отцов-святителей из Политбюро), словно пропеллером – эх, зашибу!

Приступили к прениям. Решали, как будут наказывать зарвавшегося обидчика. Спорили до хрипоты битый час, пока Славка не предложил способ устроивший всех. Обсудили детали, посмеялись немного заранее, представив лицо Мешка, и дружно двинулись к проходной.

* * *

Прошло ещё дня два-три, прежде чем подвернулся подходящий момент, позволивший, что называется, привести в исполнение. Григорий Петрович Мешковский всю смену работал вдали от родного цеха. Занимался монтажом новых станков в паре с Салеевым.

Ближе к концу смены Славка побежал умываться, а после – пулей в родную раздевалку, Мешок же остался подпаять остатки кабелей. Не любил несостоявшийся гуманитарий оставлять работу на завтра, всегда старался доделывать начатое, не считаясь со временем. Оно и понятно – спешить-то некуда. Разведён давно Григорий Петрович, детьми не обременён, для начальника цеха, кующего передовиков социалистического производства практически из собственного ребра, – ценная находка. Если, конечно, на рекламный образ не давить и принародно идолом не объявлять. Сами же должны понимать – в строителе коммунизма всё должно быть прекрасно: и жажда к практически бесплатному труду, и семейное положение, и моральный кодекс, и чистый носовой платочек во внутреннем кармане партийной тужурки.

Извините, что-то опять меня понесло…

На чём я остановился? Ага, на Славке… Прибежал Салеев в раздевалку, а мужики ему говорят, мол, давай быстренько собирайся, уходим все вместе. Быстрей, дескать, быстрей – цигель-цигель, пока Мешок не пришёл. Подгоняют мужики, а сами хихикают мелким бабским дребезгом: видно залудили-исполнили задуманное в лучшем виде.

Зимний вечер был хорош и упоителен. Упивались, правда, одним только пивом, на сей раз без «ерша», поскольку назавтра по календарю окончательно победившего социализма ожидался новый рабочий день.