Текст книги "Марчеканская вспышка (сборник)"

Мы с Геной оставили Илью на тропинке, наказав строго, чтобы никуда не думал убегать, а сами, взяв пилу, пошлёпали по глубокому снегу. Возвращались практически в полной темноте, подсвечивая себе дорогу фонариком, поскольку луна предательски закатилась за тучное морозное облако, взбитое Хозяином Ночи, как пуховая подушка.

Илья стоял на тропинке в позе пограничника Карацупы (только без верного пса Ингуса), мужественно сжимающего кулаки в вязаных варежках. Нас с Геной он завидел издалека и, судя по всему, очень обрадовался. Я показал сыну маленькую лесную красавицу и спросил, не заробел ли он нас поджидаючи. Илья правдиво ответил:

– Было страшно, волки глазами сверкали! Но я их не боялся. У меня же лыжная палка. Честное-пречестное, папа! Правда же, я взрослый теперь?

И нам с Шаевичем не оставалось ничего иного, как подтвердить, что одним взрослым мужиком на планете стало больше. Вы спросите, действительно ли волки сверкали глазами, стараясь испугать моего отпрыска? Нет, это были не волки. Просто лесок, где водятся новогодние деревья, находится в низинке, и оттуда хорошо видно, как вдалеке светят автомобильные фары машин, спускающихся с горки в направлении ГРЭС. В темноте вполне сойдёт за глазища страшных голодных волков. Особенно в воображении мальчика четырёх лет от роду.

* * *

Я заканчивал рассказывать историю о СВОЕЙ ёлке, когда нас в кабинете уже было трое. Виталий заскочил на минутку – не его же смена – да так и остался.

– А когда я служил неподалёку от Хатанги, там тоже были ёлки, но какие-то чахлые, – сообщил нам бывший пограничник.

– Витаминов не хватало, – пояснил догадливый Салеев.

– Вот и шестиглазый серафим соврать не даёт!

– Шестикрылый?

– Не знаю, как у тебя, Славка, дела с крыльями, а глаз – точно шесть! Когда паяешь мелкосхемы.

– Шестиглазый хер-Рувим, подумал я вслух.

– Сам ты Йоулупукки! – не растерялся Салеев.

А Виталий тем временем уже начал украшать искусственную ель к предстоящему корпоративному фуршету. Вечерок обещал быть жарким. Полная Акапулка!

Серая леди

Отправились в командировку. Втроём. Уже едем. Едим и едем. Ещё разговариваем. Травим, если кому-то так нравится больше. Салееву почётное право первого слова:

– Трудился я тогда главным энергетиком в СМП-234. Ну, да, так строительно-монтажный поезд называется. Ведомственная строительная организация, короче говоря. Верно, как раз прапорить закончил, диплом инженера энергетика получивши. Вернулся, что называется, к гражданской жизни.

Только начал работать на новом месте, как перестал дома бывать. Практически перестал. Строили мы тогда пятиэтажный дом в посёлке Косью. Я осенью в организацию устроился, а сдача в разгар лета следующего года намечалась. Так что приходилось дневать и ночевать на объекте. До Печоры два часа на рабочем поезде ехать, поэтому зачастую и спать оставались на объекте, чтобы время не терять. Верочка Ивановна, супруга моя, даже обижалась некоторое время, пока не увидела, сколько «колёсных» да премиальных за этот строительный подвиг МПС (министерство путей сообщения) совместно с державой отстёгивает.

Так или иначе, вскоре привык я к новым условиям труда – а куда деваться-то – и к режиму «всё для сдачи» приноровился быстро. Упирались мы всем трудовым коллективом изо всех сил двенадцать месяцев и к сроку нормативному работы закончить успели. И вот наступил момент сдачи.

Главою комиссии прислали ярославского чиновника из управления Северной железной дороги, а замом его была женщина – председатель местного поселкового совета депутатов трудящихся. Не помню, правда, имени, но в памяти хорошо отложился её образ – дамы весьма экзальтированной и амбициозной. Она курила папиросы, вставляя их в длинный мундштук из салонной жизни времён предреволюционного имажинизма, одевалась богато, не по-здешнему. Даже летом носила меховое манто из выгоревшей на солнце полярной лисицы. Хотя, вполне возможно, песец пожелтел от неумеренного курения своей владелицы. Довершали образ местечковой Венеры в стиле изрядно поддатого Рубенса – состояние «на лёгкой кочерёжке» – кирзовые сапоги поверх импортных колготок с невыразимо актуальным телесным рисунком в виде голубей мира и вязаное платье оттенка «фисташка в изгнании».

Ярославский комиссионер был тоже Божьей милостью наделён фигурой неординарной. Высок, крепок в районе шейных, а особенно, седалищных позвонков. Привык в номенклатурном своём раю одеваться с иголочки и по партийной моде. Носил лаковые штиблеты, каковыми впору отбивать чечётку на эстрадах-ракушках советских курортов или топтать ковровые дорожки в знаковой гостинице «Советская», что возле метро «Динамо», но никак не месить грязь на «стройках века» где-нибудь в Приполярье. Образ усталого от труда по раздаче советов (государство-то советское) партийного руководителя дополнял строгий однобортный костюм, галстук фабрики «Большевичка» и фетровая шляпа-пирожок, совсем уж ненужная в разгар самого жаркого периода короткого северного лета.

Я как главный энергетик, разумеется, считался членом комиссии, но мой номер был в ней «шешнадцатый»… или даже двадцать шестой. В дюжину банкетных счастливчиков естественно не попал, то есть, поставив подпись в акте приёмки, я мог преспокойно дожидаться рабочего поезда и катиться к Верочке Ивановне под тёплый бочок. Как говорится, что позволительно Юпитеру, там жаба раньше нас завелась. Или, иными словами, богу богово, а прораб и без закуски выпьет.

Банкетные столы были накрыты на втором этаже в одной из трёхкомнатных квартир. Они просто ломились от изобилия свежепросоленной рыбы. Самыми неказистыми из ассортимента угощений выглядели сиги и хариусы, а главенствовали в этой части «пищевых изысков» нельма с сёмгой. Дичи и прочих деликатесов, обитающих в местных лесах в виде героев энциклопедии Брема, тоже хватало. Любой иностранный обозреватель из капиталистических земель, завидев это величие, немедленно был бы посрамлён в своей клеветнической попытке очернить жизнь «простых» советских людей.

Итак, комиссия планомерно и целенаправленно обследовала весь дом, со всем тщанием проверяя качество штукатурки, побелки, сантехники и электрики. Часа два с половиной ходили, покуда председатель не запросил пощады, мотая вспотевшей головой. На фетровой поверхности «пирожка» уже обозначились первые солевые следы. Комиссия зашла в заветную квартиру, где очень быстро поставила подписи в акте приёмки. Банкет назначили через полчаса. После чего представители подрядчика поспешили отпустить рабочих, дожидающихся в засаде – так, на всякий случай: вдруг чего-то быстро подлатать понадобится.

Я в числе прочих изобразил свою закорючку на типографском бланке с заранее впечатанным поверх целлюлозных вкраплений текстом, потом вывалился в подъезд, где, встретив бригадира электриков, пошёл показать ему, что нужно сделать в квартире на четвёртом этаже. Там почему-то вводная силовая коробка оказалась не закрытой. Комиссия не сочла этот недостаток настолько вопиющим, чтобы отменять праздник сдачи, тем более что на устранение понадобится буквально несколько минут.

Приглашённые «к столу» разбежались размяться и объявить работягам о достигнутом успехе. В «банкетном зале» остался лишь ярославский денди – председатель приёмной комиссии и его заместитель, глава местной администрации с подведёнными, как у Элизабет Тэйлор в роли Клеопатры (в честь праздника же!) глазами. Им, горланам-главарям от советского агитпропа никуда идти не хотелось, одежда на обоих была парадной. Так спрашивается, какого чёрта тащиться на улицу, где полно гнуса и оводов, где жарко… а в квартире прохладно и завлекательно разноцветят этикетками бутылки с напитками?

Спустился я вниз после раздачи указаний и пошёл было в прорабский вагончик, чтобы добром отметить сдачу объекта со своими электриками. Но остановился как вкопанный, поскольку в атмосфере материализовался такой дикий вопль, какого мне никогда до этого момента слышать не доводилось. Аж сердце кольнуло. Выскочил на улицу и нос к носу столкнулся с огромным несуразным серым мешком, из глубин которого как раз и доносился этот страшный вой. Мешок передвигался самостоятельно – на собственных ногах. И орал тоже самочинно, изредка поблёскивая коронками дорогого металла в пасти женщины средних лет на общем сером унылом фоне испорченной малоэффективной диетой фигуры. И тут меня торкнуло – боже, так это председатель поссовета! Только отчего она в таком странном виде, даже глаз не видно… один только рот?

Клеопатрой от глаз этой фемины даже и не пахло, чёрт меня дери! И когда она успела выйти на улицу, я же в квартиру не заходил, когда бригадиру фронт работ показывал, то есть стоял в коридоре всё время? И никто при этом подъезда не покидал. Стало быть – женщина оказалась на улице каким-то пока неизвестным мне способом. Чудеса…

Разъяренная дама пролетела мимо меня, обдав жаром праведного гнева, и застучала ступеньками о подошвы своих элегантных кирзачей с яростью потревоженной в разгар сна львицы. Маршрут её следования отчётливо проявлялся в прозрачности атмосферы серым облаком цементной пыли.

А дело, как оказалось, заключалось в следующем. Оставшись вдвоём, председатель приёмной комиссии и его заместительница сочли первым долгом отстаканиться армянским пятилетним напитком, пока не началось основное застолье. Выпили, зажевали лимончиком, после чего женщина решила выйти, покурить. Выход на балкон оказался экстремально-анекдотическим. Балкон попросту отсутствовал… А внизу стоял ящик со свежим цементом… Остальное вы уже поняли.

Как получилось, что во всём доме отсутствовал только ОДИН и ИМЕННО этот балкон, хоть убейте, не вспомню. Вполне возможно, он и вовсе не был предусмотрен проектом, просто других оконных блоков не оказалось в последнюю минуту, а заложить проём забыли по недосмотру.

Но дом-то сдан, как не возмущайся. Акты все подписаны. Формально придраться не к чему. Только вот что делать с оскорблённой и напуганной, хотя и практически невредимой женщиной? Председатель комиссии срочно вышел по спецсвязи на Ярославль, откуда немедленно телеграфом был выслан денежный перевод на имя председателя поселкового совета, чтобы компенсировать испорченное имущество.

А банкет? А что банкет-то? Состоялся, не пропадать же добру. Это только первые два разлива было тихо, а потом всё наладилось. Говорят, что сама пострадавшая громче всех пела и веселилась. Я думаю, любой бы предпочёл в цемент с головой, когда б узнал о компенсации в размере полугодового оклада.

– Ага, – попытался я пошутить, – штрафную, ей видимо, налили…

– Не понял, ты о чём?

– Это мне ребята рассказывали. Случай из реальной жизни. Сам свидетелем не был, но могу передать общий смысл. Одним словом, мой знакомый ездил в отпуск. В какой-то южный город ездил. Решил вечерком прогуляться с супругой. Темно, фонари горят. Воздух свежий после дождя. Где-то неподалёку гульба идёт. В соседнем доме. Окна третьего этажа настежь, крики слышны: «За молодых!», «Горько!» и прочие. Свадьба, не иначе. Вдруг треск, шум, крики, и с балкона квартиры, где гуляют, что-то вываливается с матерным посвистом. Знакомый мой поближе подошёл, чтобы осмотреть тело… и потом вызвать неотложку. Но кусты разверзлись сами по себе, из них вырос пьяный субъект мужского пола в рваной окровавленной рубахе и с огромным фингалом под глазом.

– Ты как, мужик? – спросил свидетель беспримерного полёта соловья-разбойника над своей вотчиной.

– А… горько! – ответил мужик и скрылся в подъезде.

Наверху, тем временем, никто, казалось, не заметил потери бойца. Песни, тосты… счастье в полный рост.

Спустя минуту-другую стал слышен звонок во входную дверь и совершенно изумлённый голос:

– Опа! Смотрите-ка! Вован пришёл! Ты чего опаздываешь? Штрафную ему, пусть скажет тост за здоровье молодых!

Салеев улыбнулся и заметил, что хорошее было бы продолжение к его истории, если бы он его раньше слышал.

До нашей станции оставалось ехать больше часа, и мы ещё раз решили задобрить желудок горяченьким чаем. Ведь дальше придётся добираться автотранспортом никак не меньше пяти часов (как говорили нам опытные люди). В дороге только сухомяткой и обойдёшься.

Сопромат

(разум силу ломит)

– Учился я в этот период не то на втором, не то на третьем курсе в Ульяновском политехе. Да-да, заочно учился. Но сессии у нас тогда, в советские времена, тянулись, как резинка от старого эспандера – будь здоров: месяц, а то и полтора. Приезжаешь из своей глубинки, тебе в две-три недели принимаются такой объём материала вмантуливать в жутком темпе, который тем, кто на дневном отделении обучается, целый семестр вдалбливают; лабораторные с той же интенсивностью. Какие уж тут терапевтические дозы. Беспредел полный.

Сдаёшь потом эти лабы, зачёты, курсовики навалом, в суматохе, вперемешку. Не сдаёшь, собственно, а спихиваешь. Голова к концу дня порой ничего не соображает. Бывало, что некоторые путали, по какому предмету зачёт получен, по какому ещё нет – повторно приходили. Мало весёлого-то. Время только зря теряешь, а его можно было на что-то другое потратить.

Но приходит такой момент, когда всё, отстрелялся почти. Зачётка с правой стороны разворота ломится от записей, значит, пора к экзаменам голову готовить. Если ко всему относиться серьёзно, с ума можно сдвинуться от этого насыщенного процесса.

А ведь мы же ещё умудрялись и гульнуть хорошенечко. Вот, помню, тогда после занятий длительных, вечерком уже довольно поздним, если быть точнее, отправились с приятелями по несчастью заочного обучения в ресторан. На людей посмотреть, свой норов показать. И девчонок с дневного отделения с собой пригласили, чтобы спокойней себя чувствовать. А то, сами понимаете, подвыпившему мужчине непременно захочется пригласить даму на тур вальса. А если дама с кавалером, не одна, как былиночка? А если кавалер тот, нервный боксёр с «корочками» мастера спорта самого, что ни на есть, международного класса? Ага, вот-вот… тут и до мордобоя недалеко.

Так что по старинной народной традиции мы и прибыли с дружком институтским «в Тулу» со своим, что называется, самоваром. Сидим, музыку живую слушаем, выпиваем, закусываем, танцуем. Девчонки рады. Не часто им удаётся в увеселительное заведение выбраться – у студентов-очников не настолько велик доход, чтобы так вот запросто по злачным местам шляться. Другое дело – заочник, человек самостоятельный, по большей части – обеспеченный, не жадный.

И тут, что называется, в разгар веселья, начинает к моей даме один хлыщ приставать. И так к ней подъедет и этак. Разрешите, де, с вами тур вальса станцевать и угостить шампанским. Расфуфыренный мужик, что твой индюк, только вместо бороды жабо из какой-то бледно-лиловой ткани под самыми брылами болтается. Зрелище не для слабонервных, должен заметить. Тогда же о добрых голландских педерастах нам ничего неведомо было, вот и злились при виде подобных господ, не понимая, от чего конкретно.

Девица моя ни жива, ни мертва: чувствую, отказать впрямую почему-то не может, но и соглашаться не спешит. Бледная вся, а саму колотит, будто в лихорадке. Понял, нельзя Катерину (так эту девушку звали, если ничего не путаю) в лапы гоголя расфранчённого отдавать. Оттёр его от столика и говорю:

– Извините, дама не танцует. Она вам русским языком объяснила, неужели непонятно?

– А вас не спрашивают, молодой человек! Это моя невеста, а вы её по ресторанам водите… И не стыдно?

– Вот тебе раз. О женихе мне ничего сказано не было. И какая ж она невеста, если с вами даже танцевать не хочет.

– Посмейте мне здесь ещё указывать! Быстро укорот дам! Хам!

Настроение у меня всё равно благодушное, невзирая на приключившуюся неприятность, потому замечаю:

– Не стоит ругаться. Вы бы отношение со своей невестой выяснили для начала. Мне никакой охоты нет – в ваши разбирательства влезать.

Мужичок ничего мне не ответил, а только схватил Катю за руку, крайне грубо схватил и принялся на неё кричать совершенно жутким образом. Та в слёзы. А франту только этого и нужно, будто подпитывается он чужим негативом. Чисто – вампир энергетический.

Взял он потом девчонку за плечи и ну трясти, как грушу в период сбора урожая. А сам лыбится, чисто фарфоровый Будда, какой у моего отца на книжной полке стоял. Я не рассказывал разве? Ну, да – с отбитым носом. Только фарфоровую копию по неосторожности, а этого франта…

Тут я не выдержал. Не моё, конечно, дело, но, если не умеешь с девушками обращаться, то лучше при мне руки не распускать. Зарядил я господину под глаз легонько. Тот завизжал, Катю выпустил и в сторону отскочил с криком:

– Ты мне заплатишь, скотина! Убью, по стенке размажу! Будешь кровью дристать до старости.

На последнюю реплику я отреагировал адекватно, настолько адекватно, что у мужика на лице случилась полная симметричность осветительной атрибутики. Появился метрдотель с вышибалой подмышкой и заблажил, что не нужны ему здесь драки, что, мол, прямо сейчас вызовет он милицейский наряд, и ещё что-то говорил о каких-то моральных издержках. Оказались они не так уж и велики – хватило трёх рублей, чтобы погасить начавшийся было пожар.

Господин в жабо, тем временем, исчез из поля зрения. Катя же всё не могла успокоиться. А когда в себя пришла, то сказала:

– Ой, Славочка, это же преподаватель по сопромату. Он и у заочников экзамены принимает… Что ж ты наделал!

– Позвольте, сударыня, это я наделал? А кто надумал свои личные проблемы за счёт других решать? Тоже я?

– Ты всё не так понял. Николай Сергеевич давно за мной ухаживал. Я всё отказать не могла, а потом решилась. И тут его словно подменили. Стал он меня всюду преследовать и разные гадости говорить, мол, если замуж за него не выйду, со свету сживёт, ославит перед сокурсниками. Я даже из общаги вечером выходить боялась, если не в компании.

Прошёл месяц, Николай Сергеевич, вроде бы, перестал за мной волочиться в своей агрессивной манере. Я и успокоилась. А тут такое… Не удивлюсь, если узнаю, что он прежде за мной следил.

– Ничего себе, Катюша, как ты рассудила. Всё тебе хиханьки, а мне ещё экзамен сдавать. Хотя, конечно, вероятность к этому змею Коленьке попасть – один к четырём. Буду надеяться на лучшее.

Не успели мы успокоиться, как в поле моего зрения вновь обозначился Николай В Жабо Сергеевич. Он расположился через столик от нас с каким-то огромным мужиком, больше напоминавшим аккуратно постриженный кипарис с мордой орангутанга в середине кроны, чем на обычного человека.

Преподаватель сопромата, обнаружив, что вся наша компания его заметила, начал гадливо подмигивать, показывая большим пальцем на своего соседа. Я немедленно догадался, что «оружие возмездия рейха» уже приведено в полную боевую готовность. Требовалось просчитать, как же действовать дальше, чтобы следующим утром прийти на занятия своими ногами.

Понятно, что драку затевать в зале моим оппонентам будет не с руки: реноме преподавателя – прежде всего. К тому же, сражение в пределах «внутренней Монголии» обязательно будет сопровождаться изрядными финансовыми издержками. А вот на выходе из ресторана, там, где начинаются нейтральные степи «Монголии внешней», – другое дело. Там, вероятно, меня и будет ожидать премилая горилла с повадками каннибала – ишь, как шашлык по-карски мурцует – только звон шампуров о металлический прикус гиганта по всему залу распространяется со зловещим текстом: «Я те дам, засранец! Я те дам!».

И ведь даст. А как же быть-то? Такое тут меня зло взяло, что я просто взвился с места и к столу с оппонентами направился. Да знал я уже, что делать стану. Конечно, знал. Я же с головой-то дружу, как вы понимаете.

Короче говоря, перепоручив Катю заботам своего напарника, двинулся я к столу, где сидел Жабо Сергеевич и Орангутанг Гориллович. У преподавателя даже глаза на лоб полезли от неожиданности. Не мог он понять, отчего мне вдруг в голову втемяшилось развязку ускорить.

Подошёл я поближе и сказал как можно развязней:

– Ну, и что вы, пацаны мои славные, хотите? Помахать кулаками? Давно, видать, в чужих руках не обсирались? Келеш-мелеш, трёшь-мнёшь, сейчас я вам предоставлю такую возможность.

– Че-го? – привстал Кипарис Каннибалович. – Это что здесь за клоп варнякает? Да я… тебя… С говном покойной Жучки смешаю! Слышь ты, урод?

– От Спинозы спинного мозга слышу!

– Коля, я сейчас этому… этому… прыщу грызло-то расплющу!

– Стой, Витёк! Не видишь, он тебя провоцирует? Дождёмся, когда на улицу выйдет, там делай, что хочешь.

Я не стал дальше дразнить Орангутанга Кипарисовича, а просто предложил:

– Смелый, говоришь? Тогда пошли сразу на воздух, там и разберёмся, чьи трусы сильней полиняли?

– Че-го?

– Выйдем, говорю, шкаф безмозглый!

– Ну, я тебе сейчас сделаю козью морду!

И мы направились к выходу. Я двигался быстрым шагом, поскольку свист и сопение господина Кипариса Квазимодовича подгоняло меня в спину.

И вот мы на крыльце ресторана. Маленький я, а напротив преподаватель в жабо и его дрессированный Годзилла Каннибалович, который жаждет немедленной сатисфакции за то, что ему пришлось познакомиться с игрой моего интеллекта, выраженного в словах и словосочетаниях.

Монстр орал так, будто я украл у него туалетную бумагу в самый ответственный момент, ничего не предоставив взамен – ни газеты, ни лопушка, ни фанерки, ни даже трамвайного билета:

– Держись, гадёныш, сейчас я сделаю из тебя котлету по-киевски с дроблёными косточками!

– А ты быстро бегаешь?

– Че-го?

– Тогда догоняй!

Свои последние слова я сопроводил стартовой позицией и отчалил на непредсказуемую дистанцию в темпе первого юношеского разряда. Мои добрые друзья – гражданин, увенчанный облаком жабо, и стриженный под «полуДУбокс» кипарис с кулаками – опешили. Они просто не ожидали от меня настолько вопиющей наглости. Да и бегать, видно, с детства были не обучены. Так что вскоре оказался я в полной безопасности и спокойно вернулся в общежитие, куда через несколько минут после меня прибыл на такси мой напарник с девчонками. Вечер мог бы оказаться испорченным, но по дороге ребята посетили привокзальный буфет и прихватили оттуда две бутылки шампанского, а ещё каких-то дефицитных конфет с просроченным сроком реализации. Праздник продолжался ещё достаточно долго… О его подробностях умолчу, чтобы не поколебать нравственных позиций инженера человеческих душ. Пусть засыпает спокойно и спит без кошмаров.

Но на этом, как вы понимаете, дело не закончилось. Иначе стал бы я распинаться битый час перед вами. Верно-верно, экзамен по сопромату принимал у нашей группы тот самый незабвенный Николай Сергеевич. Только теперь он выглядел более торжественно в своём костюме советского клерка средней руки. Особенно знаково выглядели тёмные очки с возможной диоптрической составляющей, прекрасно скрывающие следы вчерашних похождений. Словно и не было их вовсе, и перед студентами сейчас сидит не любитель закатывать истерики в публичных заведениях, а сама социалистическая благонамеренность.

Было совершенно отчётливо понятно, что «ледового побоища» не избежать. И ещё не факт, что псу-рыцарю из ордена заочников удастся удержаться на поверхности. Топить будут! И топить самыми извращёнными способами.

Так, собственно, и вышло. Николай Сергеевич с трудом скрывал своё торжество, когда я скромно к нему подсел со своими записями. Процедура «месть хана Гирея своему проштрафившемуся евнуху» продолжалась минут тридцать. За это время экзаменатор успел насладиться вендеттой а’ля сопромат в полной мере.

Я узнал, что таких лоботрясов и невежд, как я, ещё не видел свет. Что система заочного обучения должна немедленно избавляться от подобных «субчиков, дискредитирующих светлый лик лучшей в мире советской высшей школы». Что нельзя давать дипломы кому попало только лишь потому, что у меня хватает наглости прийти на экзамен неподготовленным. Логики в последнем заявлении практически не обнаруживалось, но Николаю Сергеевичу было совершенно на этот факт наплевать. Гнобил он бедного студента-заочника со знанием дела. И будь на моём месте кто-то со слабыми нервами, неизвестно, чем бы всё закончилось.

Сессия моя затянулась. Всё сдано, кроме сопромата. Пришлось давать телеграмму на родное предприятие, испрашивать разрешение на получение пары недель в счёт очередного трудового отпуска, за свой счёт у нас не полагалось.

Прошло дней десять, я сделал ещё четыре попытки сдать экзамен, но, как вы догадались, всё напрасно. И главное, что обидно, я прекрасно знал сопромат ещё с той поры, когда учился до службы «на флотах» – в Новосибирске. И ещё более неприятное – я не просто прекрасно знал предмет, но и знал о своём знании, был уверен в нём. Мало того, Николай Сергеевич тоже прекрасно понимал, что Я ЗНАЮ!

Необходимо было принимать экстраординарные меры, иначе всё могло закончиться не совсем весело. И я отправился к заведующему кафедрой. Тот очень удивился обрисованной ситуации. Никогда доселе не было, чтобы заочник не сдал экзамен за пять попыток. На «удовлетворительно» всегда можно было сговориться. А тут такое дело – нашла коса на кастинг.

Через день я сдавал экзамен целой комиссии. Ух, и пытали ж меня. Столько эпюр распределения напряжений в разнообразных балках, сколько нарисовал я на доске в тот день, не строил целый курс за семестр обучения.

И вот, наконец, заведующий кафедрой взял слово:

– Что ж, Салеев, Вы нам продемонстрировали, что научились разбираться в материале. «Отлично» мы Вам поставить не можем, поскольку, как говорится, не с первого раза (многозначительный взгляд в сторону Николая Сергеевича), а вот четвёрка Ваша очень крепкая. Поздравляю со сдачей!

Вылетел я из аудитории счастливый и пьяный от хлынувшего в кровь гемоглобина. Присел на подоконник, чтобы успокоиться, а тут и мой визави вываливается. Увидел, что я ещё не ушёл, и давай меня костерить:

– Что, доволен? Всю жизнь мне испортил, гадёныш. Теперь хоть с кафедры уходи. Сука ты, Салеев, а не студент!

Хорошенькое дело – я же ещё и виноват! Взыграло во мне ретивое, и очки с затемнением Николаю Сергеевичу снова оказались очень необходимы. Он визгнул что-то о том, что вызовет милицию, немедленно вызовет, но на этом всё и закончилось. Коллеги-преподаватели суетиться не стали, хотя и видели весь процесс обновления фонарей под глазами. Они просто улыбались и проходили мимо.

Что ты спросил? А всё – больше мне на этой кафедре ничего сдавать не довелось. Я же инженер-энергетик, ё-моё, но никак не механик. Слышал, правда, краем уха, что вскоре Николай Сергеевич уволился по собственному желанию и скрылся в неизвестном направлении. А Катя? Её я встретил через полтора года. Она вышла замуж за своего однокурсника, родила, сидела в тот период в академическом отпуске. Посмеялись с ней, вспоминая давнишнее приключение, погуляли с коляской, будто молодая семья. Но с мужем она меня знакомить не стала. Видно, боялась, что тот приревнует, а потом – попробуй меня догони.