Текст книги "Марчеканская вспышка (сборник)"

Влияние рецидива

Славик Салеев вбирал в себя информацию Вселенной, которая укачивала, убаюкивала его за письменным столом, где инженер от радиоэлектронной инфантерии пытался рассмотреть схему какого-то иноземного «чуда-юда» со шпиндельным приводом и лазерным считыванием сигнала на плоский, как гладильная доска, экран породы TFT. И всё это в одном компактном корпусе, используемом в пути, что называется, «для иных удовольствий». И что, как мы полагаем, видит наш герой через две пары очков с трапециевидной диоптрией? Какие электрические дали ему открываются?

Нет, господа, Славку нужно срочно будить, а не то он проспит не только Царствие Небесное, но и чаепитие со свежими баранками.

Салеев просыпается охотно, будто боец пограничной стражи, застуканный в дозоре за просмотром эротических видений от импортного бога Гипноса. Славик приходит в полную боеготовность уже через пару минут после оказии и немедленно приступает к рассказу из своей богатой на приключения жизни.

– И вот… – очки Салеева начинают мелко подрагивать от предвкушаемого им смеха слушателей. – Комбинат технических сукон. Название знаковое, судьбоносное. Особенно если учесть поведение и характер мастера цеха. Я же на комбинате дежурным электриком некоторое время трудился, если помните. Ну да, но не там, где валенки валяют отдельно от дураков. Суконка – это чуть позже, когда я более доходную работу нашёл с приработком.

В тот день был какой-то праздник. Скорее всего, праздник советский, пролетарский. Мало ли какие торжества имели место быть в те сказочные времена дешёвого доллара. Праздник шагал по стране, а… А в ткацком цехе не оказалось электрика. Дежурного электрика. Вернее, даже не электрика, а электромеханика, поскольку в его обязанности входило обслуживание ткацких станков – сиречь сложных механических агрегатов с электроприводом. То ли запил он по случаю торжества материального над умозрительным и где-то в кандейке потом притаился, накрывшись кошмой для маскировки, то ли просто заболел обычным человеческим способом.

Чуть позже я заметил Славику, что формулировка «имеет место быть» неверна с точки зрения языка. Необходимо употреблять только такие выражения, как «имеет место» или «имеет быть». Салеев возмущаться не стал. Он лишь сказал мне:

– Экой ты фонетический фанатик! Закрыл бы, что ли, свой фонтан красноречия!

– Не фонетический, а стилистический…

– Вот я и говорю – прибери вентиль, а то обижу невежеством.

Ага, так на чём мы остановились? Мы же определённо на чём-то остановились….

Вот вспомнил…

На какой-то из пролетарских праздников дежурный электромеханик не то запил по случаю торжественного служения Бахусу, спрятавшись где-то в подсобном помещении, не то просто заболел естественным биологическим манером.

Так или иначе, послали за Салеевым. Он как раз дежурил по комбинату. Но тут следует заметить, что электрик по силовым энергетическим установкам это совсем не одно и то же, что электромеханик, обслуживающий ткацкий станок. Задачи перед ними стоят разные, и оборудование, разумеется, тоже. Да к тому же Славка без году неделя, как на работу устроился. Понятное дело, что станков он тогда не знал. Это сейчас, с его жизненным опытом, Салееву хватило бы двадцати минут, чтобы понять, как и почему ткацкий станок умеет ткать, а тогда он ещё молод был и наивен, как индонезийская рупия по отношению к толстопузому фунту стерлингов.

Нет, Славка, конечно, посмотрел, что напряжение подаётся, куда требуется и в нужном количестве: куда ведро, куда половина ведра, куда три рубля (~ 380В переменного напряжения по Салеевской классификации), а куда и два (~ 220В). Нити станком раскручиваются, как и положено по инструкции, а вот уток (поперечная нить, формирующая ткань, как таковую) не переплетается с основой. Видать, механика у станка не в порядке. Здесь уже электрик бессилен.

Пришлось звонить мастеру цеха, тому самому… с суконным характером. Выдернутый из-за стола руководитель среднего звена ревел, аки зверь полнощный. А когда увидел, в чём дело не стал себя сдерживать, а наорал на Славика, будто наладка станков входила в его обязанности:

– Ты разве, сопляк, не видишь, что у тебя с челноком творится?

– На хрен бы мне не упёрся ваш челнок. Я за станки не отвечаю. Моё дело – щиты и освещение.

Начальник цеха, сообразив, что погорячился, немедленно сдал назад. Гнев его обратился в сторону ткачихи. И суконного начальника можно понять. Кому, интересно знать, понравится, если его выдернут из-за стола по поводу совершенно пустяковой неисправности? И тут же Салеев стал свидетелем сцены, которую не удастся забыть никогда.

Начальник цеха покраснел, набычился и обратился сурово к ядрёной крепкой бабе прекрасных бальзаковских годочков:

– Где у тебя челнок стоит, курица ты нетоптаная!? Челнок же должен, обязан просто упираться в концевик!

Ответ был несравненно достойнее вопроса:

– Это я-то нетоптаная? Это я? Да ты ещё под стол пешком… когда меня топтали! У тебя ещё концевик не вырос, когда ко мне такие челноки клеились! И я ещё нетоптаная?!

– Вот твари! – это уже Виталий (третий обитатель кабинета) попытался кого-то неудачно размазать по плоскости монитора со стороны расположения «пушки», или «запала» ЭЛТ (электронно-лучевой трубки), если угодно. Дела его были плохи. Проворные насекомые неумолимо растаскивали муравьиные яйца в квадрате гнездования галлюциногенных грибов, выправкой и шляпами напоминающих молодцов из швейцарской гвардии.

– Пора сеять, пора жать, пора хрен в ботве держать! – комментарий Салеева выразил всю степень презрения человека разумного в адрес нарисованных гнусных тварей.

Поставив на место героев компьютерной игры, Славик успокоился и вновь погрузился в воспоминания. Итак, фабрика ткацкая, налицо явный гендерный перекос… да к тому же мужской контингент снова наполовину склонен к рецидиву, как и на суконно-валяльной фабрике, где Салееву пришлось потрудиться немного раньше.

И здесь, на новом месте, напарник Славкин тоже зону топтал буквально «намедни». Только теперь он из числа авторитетных оказался.

При знакомстве пахан говорил, вернее, держал мазу:

– Блатные каши не жуют!

– А что же они с ней делают?

– Ты что, в натуре, не стрижёшь, что ли? Блатным в падлу мелкие перетёрки, срубил фишку?

Таким образом, Славка усёк, что не всякая Мурка бывает Черномуркой, а мутон, моветон и мутант слова вовсе не из репертуара авторитетов, пусть почти нереальных.

Авторитета этого давным-давно и на свете нет, а присказка его о каше осталась со Славкой. И ещё, что с тех пор Салееву строить и жить помогает, так это опять-таки блатное выражение. Какое… Не помню точно. Ага, кажется, так это звучит: семь лет расстрела, и каждый день до смерти. Впрочем, это и не блатное вовсе, но от уголовного авторитета досталось.

Ничего особенного? Хренотень по Чехову? От мракобесия, говорите? Ну, да, согласен. А с другой стороны… кто из нас не смеялся над откровенными глупостями, кому не нравилось быть обычным гражданином без высокоинтеллектуальных претензий? Не подскажете?

И тут Славик вспомнил ещё одну странную байку, а, может, и вовсе анекдот из жизни зоны. От своего напарника-пахана услышал? Вряд ли, вряд ли. Впрочем, в нагнетании национальной розни Салеев замечен не был. Ни разу. А такую историю рассказал…

«…приихав до зони. С кузова спрыгнул, дивлюсь, до мени гарный парубок иде. Глаза зелени-зелени, у руках карти тусуе, ногами шкрябае, говорить ласкаво: «Ти мiй Версаче – гуттаперчевый зайчик. Давай, я с тебя, хлопчик, пидора зроблю?!»

Ну, согласен, пошловато. Причём весьма… Но Славка есть Славка, его нельзя воспринимать по частям. Он вам не какой-нибудь интеграл, а человек моего вечно расторможенного подсознания. И как он сам любит выражаться, вот такой вот По´клад напри´клад.

Игорь Поклад – это украинский композитор-песенник, народный артист, между прочим, если кто не знает.

А дальше… Нет, не тишина. Ошиблись вы, мои разлюбезные эрудиты. Шекспир Шекспиром, а обед по расписанию. Что-о-о-о? Уже обед, а я Славке ещё о кижуче не рассказал. Не го-дит-ся!

– Филе кижуча брал… Запаришь его на сковородке с луком и морковкой под майонезом. Вкуснотища!

– На что похоже хоть? На гольца?

– Нет, на пангасиуса!

– Тогда понятно…

– Говорливый ты наш.

– Через год-другой этот нож уже станет неважным, – сказал Славка с трудом пытаясь отрезать голову тупым тесаком. Не свою, успокойтесь… рыбью голову. Рыба носила северную ледовитую фамилию Голец и мешала нам проникнуть во внутреннюю суть полярного лосося, хотя обед начался уже десять минут тому обратно.

Говорят, что чем ближе к Северному полюсу, тем вода всё более пресная. А когда-то давно, двадцать миллионов лет назад Ледовитый океан и вовсе был пресноводным озером. Думаете, враньё или ошибка геологии? Не знаю… Но вот в Финском-то заливе…

А, собственно, пресная ли вода в Финском заливе? Я сидел там целую романтическую ночь с девушкой… Однажды. Оба жутко замёрзли. Выручила машина ДПС, доставившая наши начавшие коченеть тела в общагу. Девушка потом вышла замуж… и даже не за моего университетского приятеля, как я думал… А вода? Вода настолько пресная, что мне даже больше и сказать-то нечего.

Извините, нахлынуло. Умеет Славка растормошить мне душу до самых разглубинных глубин. Наверное, всё оттого, что мы с ним живём на одной частоте. А иначе и не объяснить, ёлки-иголки.

Петух гамбургский, или Торжественное метание икры

– Сейчас почистим, начешем петушка азиатского, – приговаривал Виталий, пользуя игрушечного попугая со встроенным динамиком парикмахерской щёткой.

Гребешистый добряк какаду сидел смирно, передразниванием визажиста не баловался. Он гордился отведённой ему участью – играть роль новогоднего талисмана, коим как раз и является петух, предположительно синей (или зелёной) масти. Это что же получается – год мы встречали 2005-ый? Точно, так оно и есть. Вернее, так оно и было.

Конечно, попугай с начёсанным рок-н-рольным коком на петуха походил мало, но кто нас осудит за такое вольное толкование восточных гороскопов?

– Да, – рассуждал Виталий, выполняя функции личного цирюльника для разноцветной птицы, – на стандартного дворового куриного топтуна наш попка не тянет. Тогда, пожалуй, обзовём его петухом гамбургским. В самом деле, кто видел этого гамбургского представителя славного рода петушиных? То-то и оно, что практически никто. Значит, этот никто нам и возразить не посмеет – что, де, не бывает подобных новогодних талисманов ни по китайскому, ни по японскому гороскопам. Вот и здорово. На том и остановимся. Правда, Петюня?

Попугай благоразумно промолчал. Он то ли опасался, что за разговоры его могут разжаловать в рядовые плюшевые попугаи, то ли просто ему в живот забыли вставить батарейки.

Отвественным за новогодний дизайн в этот раз назначили Салеева, потому Славка лично руководил процессом сбора ёлки – то есть, собственно, своими же действиями, напоминая всем старую истину о том, что человеку никогда не наскучит смотреть на пламя, бегущую воду и – как на глазах хорошеет «новогоднее дерево». Получалось у него такое нужное сегодня дело довольно успешно. По всем документам ёлка проходила в качестве искусственной и по этой причине никакого сопротивления лапам, жаждущим завесить её игрушками, не оказывала.

Боже, как мы далеки от природы! Этой зимой… От тепла нам остались одни только оттепели. А от холодов – разве что холдинги.

Ёлку наряжали с утра… А теперь уже вечер. Масть ложилась нужным манером, создавая настолько причудливые атмосферные фронты, как внутри, так и снаружи четвёрки жизнерадостных субъектов, вознамерившейся предаться праздничным мероприятиям: чтоб расширению душ не мог бы помешать размах рук, как это зачастую происходит с аккордеоном, баяном или обычной гармошкой.

Кстати о конечностях: руку сдающего… пардон, разливающего в процессе не меняли ни разу, ибо – примета дурная. А мы хоть и не верим в эти, так называемые, бабушкины сказки, но по мере возможности стараемся не нарушать. Так – из осторожности житейской, а не по причине дремучего языческого невежества.

– Три-шешнадцать! – скомандовал Салеев, и все приготовились проводить старый год. Петух гамбургский поприветствовал это решение задорным подмигиванием. И мне даже показалось, что он отметил Салеевский тост аллавердирующим заключением «Добрый вечер!» Поддразнить тамаду он, что ли, пытался?

Не помню, говорил ли вам раньше, что любую беседу по телефону, Салеев начинает обыденной фразой «Добрый вечер!» Значение её не меняется от времени суток. Вечер – что-то доброе и хорошее. Так почему же отказывать себе в удовольствии – подчеркнуть сей замечательный факт? Рокерша Земфира совершенно определённо не была знакома с Салеевым, когда разгадала знак бесконечности. Славику иногда от этого немного грустно. Но обычно Салееву просто чего-то хотелось… И не обязательно заварных пирожных… или, там, пива какого.

Иногда Славка и в обычных бытовых ситуациях приветствует собеседника судьбоносной фразой «Добрый вечер!», объясняя смысл её в светлое время суток очень просто:

– Я когда тебя вижу, у меня сразу в глазах темнеет.

И не понятно – то ли от радости, то ли ещё по какой-то причине.

Внезапно накатило так кудревато, что стало очень весело. Разница в возрасте одного из участников банкета ушла даже не на второй план. Откуда-то из-под подвесного потолка единственный из нас на тот момент холостяк Рома проинформировал:

– А, что, судари мои, не пойти ли нам в «Клизму» (замечу в скобках, что «Клизмой» у нас было принято называть ночной клуб «Плазма», который обосновался в бывшей столовой для лётно-подъёмного состава, как любили выражаться в социалистическом прошлом, прим. автора)? Там такие Снегурки… Не Снегурочки – нимфетки-переростки.

– Нимфетки на вырост? Это весьма забавно. – Я тут же просто опешил оттого, что в углу кабинета замаячила неудачно материализовавшаяся и невероятно помятая фемина в костюме дедушкиной внучки с синюшными руками, выглядывающими из подсевшего изрядно полушубка. Или это она просто так выросла со времени нашего счастливого детства?

– Полноте, господа о нежном возрасте! – Снегурочка «на заказе» зашлась прокуренным дискантом в районе нижнего «ля-минор» 3-ей октавы. – Вам не о молоденьких думать нужно, а об опыте, замешанном на бесстыдстве.

Я потряс головой. Видение исчезло.

– В «Клизме» Снегурок нет, – заявил Салеев, – там одни девки срамные, до сладенького охочие, моралью не изнасилованные. Дансинг-клуб «Мульон рож» с рискованною ламбадою вместо канкана. Оно вам нужно – таких приключений?

– Там этих Снегурок кишмя кишит, – не унимался возбуждённый Ромка.

– А зачем нам путаться с твоими шмякишами? Никому, судя по всему, не ведомо, что у них на уме. И кстати, кто это такие, кишмякиши? У них, поди, и справок медицинских на руках нету. Непорядок. Резолюция – отказать!

Народ согласился с удовлетворением, но всё же казалось, что без Снегурочек в этот вечер четырём славным дедам Морозам – ни-ку-да! И что бы вы предприняли на нашем месте? А мы решили достать из холодильника ещё пару беленькой. Если присмотреться, то фигурные бутылочки вполне тянули на Снегурочек небольшого росточка. А нам большие и ни к чему. Мы же такие добрые и славные сегодняшним вечером.

Наше начальство тем временем веселится в ресторации со странным именем «Надежда», где обычно гуляют русские, из невероятно новых. Но мы туда не пошли. Душевный разговор под Новый год всегда лучше, чем непереносимый запах бифштекса, подгоревшей картошки фри и несвежего салата из морепродуктов, прилипающего к физиономии заснувшего в нем сослуживца. И всё это при активном свидетельстве твоей верной подруги на все времена.

Но сегодня они, наши надёжные спутницы жизни, нас дома нынче дожидаются. Нынче они в запасе.

А Рома? Так что, Рома – ему любая современная дедова внучка готова отдать всё самое сокровенное, включая ключи от квартиры, где проживать изволит. Не верите? Тогда вам точно до Снегурочки далеко. Собственно, потом так и оказалось. Рома гулял почти до православного Рождества, не заходя в родительский дом. И я его не осуждаю. Человек находится в непрекращающемся творческом поиске. Это ли не следует приветствовать в наше время пониженной рождаемости?

Икра была местами зернистая. То есть – абсолютно лососёвая. Салеев припал к бутерброду и, сверкнув очками, а следом очами, начал рассказывать о достоинствах дальневосточной НАТУРАЛЬНОЙ икры. То есть, о той самой, которая не из запаянных банок фабричной выделки. Складывалось такое впечатление, что во время его флотской службы перед каждым подъёмом лично командующий Тихоокеанским флотом прибывал в отсек на героической субмарине проекта С-613, где досматривал предпоследний утренний сон корабельный электрик Ислям Хуснуттдинович, с тем, чтобы подать Салееву в постелю разлюбезный сэндвич с кетовой икрой ещё до завтрака. Я несказанно возмутился:

– Даже в походе икру ложками трёхведёрными трескали? Не верю, сдавай в обратку. Полный назад, капитан!

Славка мелко-мелко рассыпал дробь добродушного смеха и ответил мне так:

– Что там, на морях было, то государственная тайна. И не мне вас, капитан Иванов, учить порядку на борту. Не пристало офицеру ВВС запаса представителю дружественных военно-морских сил не доверять. Расскажу-ка я вам другую историю. Это было в годы пламенной перестройки, когда все почти продукты в сельпо и других продовольственных лавках сгорели от непереносимого жара гласности.

Дело так было: приходим мы с Верочкой Ивановной в гости к одним знакомым. Фамилию называть не буду – она вам ничего не скажет. А звали их так: мой друг Гульбарий и его супружница. Не помню с достаточно достоверной точностью, что был за праздник. Быстрее всего – 7 Ноября. Точно – с демонстрации мы сразу в гости и попёрлись. 1 Мая, говоришь? Тогда, возможно, что и 1 Мая было. Или одно из двух. Одним словом, приходим в гости…

Для порядку сначала за стол не садились, изображали культурное общение. Женщины фотографии в домашнем альбоме рассматривали, а мы с хозяином прошли в другую комнату. Там телевизор стоит неисправный. Для праздничного настроения самое время его ремонтом заняться. Но я человек покладистый, спорить не стал, починил эту железяку, между прочим. Там и неисправность-то какая-то пустяковенькая была, как сейчас помню. Однако дело такое, что время совсем за обеденное перевалило.

Тогда и припали к столу. Хозяйка на него того-сего наметала со словами:

– Это Серёжа (Гульбарий, в смысле) в командировку ездил. Ветчину из Москвы привёз. За этой колбасой мы два часа в очереди стояли, все талоны отоварили. Мёрзли, ругались. Повезло. А этого гуся Серёжа на охоте подстрелил, в морозилке держали… для гостей, стало быть, дорогих. Вот, угощайтесь. Грибочки, морошка. Огурчики солёные (с дачи Серёжиной мамы). Я сама всё пропалывала.

Зудит и зудит, как муха весенняя. Точно! 1 Мая всё случилось! Или всё-таки 7 Ноября? Не сбивайте меня, я и сам собьюсь за милую душу. Грибы, морошка, огурцы солёные. Выходит, осень была.

В гости в те засушливые в совершенно определённом смысле времена пустым приходить не рекомендовалось, вот мы с Верочкой Ивановной и прихватили виноводочный талон, который мне удалось по случаю овеществить в натуральном (как слеза!) продукте. Его тоже на скатерть поставили, рядом с самогоном, изготовленным хозяевами нехитрым народным способом – в скороварке. И под занавес всего предварительного действа приносит хозяйка тарелку с чем-то красным, пахнущим солёной рыбой.

С ума сойти! Да, это же икра. Ещё так много, полная суповая тарелка на полторы столовских порции. Я такого обилия с флотских времён не видел. И нечего на меня так подозрительно коситься, капитан Иванов. Я того рыбного продукта съел больше, чем ты за свою жизнь снов видел, включая быстрые и те, которые забыл, по нечаянности проснувшись не вовремя.

– Это омулёвая икра, – говорит хозяйка и предлагает бутерброды делать на закуску. Закусил я маленьким бутербродиком из скромности, чтобы не приняли за босяка, посмаковал. Икра, вроде бы, обычная. Рыбная. Но что-то в ней не так. Не пойму что конкретно.

Гульбарий говорит:

– Вы не стесняйтесь, ребята, икру берите. У нас её много. Если нужно, ещё сделаем.

– Это как это – сделаем, – удивился я, – намечете что ли?

Хозяин засмеялся:

– Точно, намечем!

Мне второй раз предлагать не нужно. Я сразу приобщился к продукту. Всё в порядке, лишь ощущение нехорошее меня не покидает. Но после третьей, какие, там, ощущения. Да, ещё самогон ядрёный, будто «шило» семидесятипроцентное – не до ощущений, в общем-то.

Посидели хорошо, даже программе «Время» подпевать пытались. Молодёжь, ну, как не помните, ё-моё? Там ещё Игорь Кириллов таким приятным тенором говорил о небывалых успехах социализма в создании самой современной продуктово-карточной системы, Горбачёва хвалил за перестройку. Но мы не хвалили, мы только пели что-то про потолок ледяной и несмазанные нерадивым хозяином двери в сенях.

Просыпаюсь утром. Голова не моя. Во рту что-то гадкое. Отдаёт низкосортной рыбой. Чувствую, качка усиливается. Тут уже никакие таблетки не помогут. Говорю Верочке Ивановне:

– И какой мандалой мы вчера закусывали, если жуткие мучения с утра принимать приходится?

А она мне отвечает, как каждая любезная супруга имеет обыкновение это делать, ощущая своё физическое превосходство в трудную для мужиков минуту:

– Так ты, паразит, вчера всю тарелку икры один сметал. Никому не оставил.

Удивился я не на шутку. Не бывало ещё такого, чтобы подводника Салеева с какой-то омулёвой икры наизнанку выворачивало на радость врагам социализма. Прочухался слегка, скушал граммов сто лекарства, головой подобрел и начал кой-чего соображать. Узнай, говорю супруге, у этих липиздронов моркокуйских, свежей ли икрой они меня накануне потчевали.

Долго ли, коротко ли, только дозвонилась моя верная боевая подруга до наших Кириллов гульбаристых. Что-то там похихикала в ладошку и ко мне идёт. А я, сами понимаете, терплю всю несправедливость жизненную, в собственном, родном, организме подлую неизвестность вынашивая.

Так вот, капитан Иванов, оказалось всё настолько худо, что не в сказке сказать не в рекламном ролике пропиарить. Эти гады икру свою знаменитую сами готовили. Заваривали манную крупу до состояния дикого разбухания. Потом остужали, добавляли селёдочный экстракт, немного рыбьего жира и подкрашивали… этим самым… ну, как его… Гудрон такой красный… Ну? Верно, паста томатная. И ещё, наверное, какую-нибудь гадость туда подмешивали.

Вот так и попался мореман с гневной С-613 на обычную манку. Ровно ту же самую крупу для прикорма разной шмупердонной рыбы используют. Вот и меня зацепили. Стыдно, ей-богу… Больше к этому Рабиновичу я в гости не ходил. И Верочке Ивановне наказал туда носа не показывать. Пусть других травят. А моряку и его родным не пристало.

* * *

Славик тяжело вздохнул, словно заново испытывая пережитое унижение, а затем перевёл стрелки на сидящих за столом:

– Дома что ли не наелись? Мечут и мечут, как … в зоопарке… Да, нет, впрочем, мечете вы нормально – закуска даже на ушах… Лапша что ли? Не пора ли налить?

Выпили и закусили. Салеев же отдал должное воспоминаниям из своей прошлой жизни в НПО «Геотехнология», где директорствовал небезызвестный Фарид Еникеев:

– Еникеев, хоть и хитрый татарин, но предсказуем, как «дважды два», и потому мне абсолютно не интересен. Вам бы было занимательно исследовать внутренний мир картонной коробки с красивыми надписями на стенках? Я имею в виду не товар, а духовную составляющую. И чего вы прикалываетесь, если прекрасно меня поняли?

Фарид мне, помнится, как-то сказал, что для него комп – это всего только печатная машинка. А я подумал про себя, с каких это пор татары поумнели?

Рома вставил своё ехидное:

– Кстати, мне это тоже интересно…

Кого он имел в виду, всем было понятно. Я отчего-то сразу вспомнил историю с ведром снега и побыстрей принялся прятать всю не убранную ещё документацию из поля зрения Салеева. Но до рукоприкладства дело не дошло. Славик ответил просто и доходчиво:

– А для прочих штатских могу заявить, что мне дальше BIOSа обычно в программное обеспечение лезть и не нужно. Это у современной молодёжи такое правило – всё надобно у Интернета выспросить, а мне и своих шишек набитых на этих железяках хватает.

А ты, Роман, экстремал, однако. Знаете, кто такой экстремал? Это тот, кто обязательно выпьет слабительно, прежде чем прыгнуть с «тарзанкой». Страшно тебе? Нет? Тогда наливайте!

Если водки не достаточно, то все застольные мужские разговоры заканчиваются на женщинах. А если наоборот – то на производстве. Славик с Ромой вспомнили Леху, ведущего инженера ремонтно-эксплуатационной мастерской, который наконец-то обрёл уголок релаксации – мини-кладовую для хранения радиодеталей. В отремонтированном помещении установили стеллажи с сортовиками, и теперь Алексей имеет там непринуждённую возможность с наслаждением любовно рассматривать коробочки, ящички и шкатулки с несметным радиотехническим скарбом. Что он, собственно, и делает практически каждый день, смахивая со своего добра пыль влажной тряпочкой и умиляясь порядку и благолепию, которые так ловко сумел организовать. Говоря короче, никак надышаться не может. Как у Пушкина. «Царь Кощей над златом чахнет…», там добрый дух, там РЭМом пахнет…

Виталик прокомментировал:

– У человека смысл в жизни появился! А вы смеётесь, ироды.

Таким образом, вечер можно вполне расценить как удавшийся, а заключительные речи – производственными.

В завершение посиделок мы все получили почётные звания «Освободителей… вино-водочной тары». А нечего было… эту тару наполнять продуктами, из-за которых Минздрав вынужден постоянно предупреждать неграмотных граждан об опасности.

* * *

Такси вызвали прямо к крыльцу. Потом долго пытались попрощаться взасос. Но в конце концов, поехали все вместе. На пути к машине Виталий всё норовил обнять Салеева, задавая всё время один и тот же неожиданный вопрос:

– Мадам, а что это у вас на шубе, дырка?

– Это не дырка, это норка!

Ответы Славки казались уже не такими искромётными и оригинальными. И всё почему? Он просто засыпал на ходу.

В машине Виталик каждые две минуты переживал, что у него денег не хватит… Ему же выходить последним, а, значит, и расплачиваться за аренду колёс. Всякий раз мне с Салеевым приходилось скрести по сусекам и выдавать беспокойному пассажиру очередную порцию банкнот. Наутро оказалось, что кроме нашего полтинника с парой прицепленных сотенных у него было ещё рублей четыреста своих, но он их накануне найти не сумел. Просто руки Виталия никак не могли нащупать кошелёк, вот он и трепетал перед грядущим моментом расплаты за проезд.

А один раз наш водитель в процессе описанных выше мануальных пассов даже рассердился и строгим голосом приказал неугомонному пассажиру не шарить по его карманам, а то всех немедленно высадит. Но нельзя сказать, что Виталий впал в детство, поскольку по дороге к дому он выдал очень нестандартную философскую идею о том, что человек вечен. Он, дескать, зайдёт, как и выйдет. А частично останется на бумаге… И вообще, кто-то из современных доказал, будто дактилоскопию отдельно взятого индивида можно производить и по геморроидальным узелкам… Позднее я пытался найти автора этого сокровенного высказывания в мировой сети, но та торжественно безмолвствовала. Молчал и Виталий, напрочь отвергая свою причастность к данному открытию и подельников сдавать отказывался.

Провожали обезьянами, а встречали петухами. Позднее было озвучено и это достаточно спорное суждение, подразумевавшее проводы старого и встречу Нового года. Тем не менее, несмотря на свою эпатажность, утверждение Виталика имело место быть. Но справедливость данной синекдохи я прочувствовал несколько позже, ощущая себя неизвестным науке куром – петухом гамбургским, которого укатали крутые горки, как того сивку, объевшегося развесистой полыни, из которой хитроумное народонаселение старушки-Европы приловчилось гнать ныне запрещённый во многих странах абсент.