Текст книги "Марчеканская вспышка (сборник)"

Погружение

 
…оползаем по плёсу плоско
рудиментарной полоской…
расстояние жёстко…
состояние жабров —
так… одни наброски
Борхеса…
ты храбрый?
нет… я будто Витас со всеми
своими подголосками…
амфибия?
человек-акула?
амфибрахием червяка скулы —
в school-ах не проходят —
растянуло
по воску
на обороте рапсодий…
подводного лейкоподия
соли…
акваланг соской…
…подносят…
дыши… пробуй…
на одной ноте…
усилием воли…
этот готов!
этот годен!..
…для службы в подводном флоте…
«подносы Жостова»
в голове звенят…
…ИДА – дыхательный аппарат…
жестов Сильвестра «Кобры»
не нам не понять…
вот так-то брат!
не стой у переборки!
ишь, как торкает!
с бойцами СОБРа
нетрудно быть храбрым
если на суше
где командование вероятного противника
пожирает с усердием суши…
ты под водой своё сердце послушай…
…когда по мусингам
собранно
тянешься к солнцу
сквозь круговерть
«кессонки»…
– – – – —
не забывай нас…
тех кому не полагаются жабры…
а только геройская смерть…
смотреть на компАс!
крысы – ша! брысь!
Господь нас в обиду не даст!
 

– Подводные диверсанты – люди исключительной выдержки и невозмутимости. Настоящие диверсанты, я имею в виду. С ними даже психолог по три часа в день в «учебке» занимался, натаскивал, как убить под водой противника в мирное время и не испытывать при этом угрызений совести. В диверсанты в нашу бытность не просто психологически очень устойчивых отбирали. Ещё требовалось, чтобы лёгкие у парней были разношенными до небывалого объёма. Вот, даже анекдот вспомнился по этому поводу.

Идёт отбор в морские диверсанты. Врач-пульманолог проверяет объём лёгких у кандидатов при помощи специального прибора. Заходит очередной матрос. Докладывает:

– Матрос Петров на обследование прибыл.

– Хорошо, Петров. Сколько выдуть сможете?

– Полтора литра.

– Да? Странно, очень странно… Вот тут у вас в военкоматовской карточке написано, что пять с половиной литров…

– Так это же красного, доктор!

Шутки шутками, а подводных диверсантов у нас двоякодышащими называли.

– Троякодышащего знаю. Это Змей Горыныч, а двоякодышащие разве бывают…

– Биологию вспомни, рыбы такие есть. Редкие, правда, но есть. Рогозуб, например. У него и жабры и нечто вроде лёгких имеется. Вот и у аквалангистов также. Но мы к ним близко подойти боялись. Нет, скорее, не боялись, опасались. Кстати, и служивые, и гражданские в городских кабаках и на танцплощадках диверсантов почти всех в лицо знали, хотя, вроде бы, те – люди засекреченные, государственные. Там их как огня… что вполне понятно: попробуй задерись с таким – живо под приёмчик угодишь. И это в лучшем случае. В худшем – под нож подводный.

Такие, по крайней мере, ходили слухи. Будто не люди вовсе «морские дьяволы», а садисты настоящие. Полагаю, не всё в этих слухах выдумка. Правда, на своё счастье, проверить на практике никому из нашего экипажа подобную молву не довелось. И слава Богу!

– Дедовщина? Да бросьте вы, какая может быть дедовщина в маленьком коллективе, где от действий каждого зависит жизнь всех? Повторяюсь? Ничего, не лишним будет продублировать мысль, на базе которой строятся взаимоотношения на подводном флоте.

На берегу, чего скрывать, случалось… Дедовщина, в смысле. Это когда в казармах жили. Но не в виде рукоприкладства, а исключительно на словах. Например, у нас любой салага, прибывший из «учебки» прошёл Евангелие от Субмарины. Что это? Да кодекс чести подводника. А начинается он со статьи, читаемой обычно матросами третьего года службы вслух. Статья такого порядка: «На меня уже бушлат строчили, пока на тебя только член дрочили…» Что, грубо? Зато – правда.

– Подводным трюкам, способам эвакуации с лодки нас обучали на старенькой «щуке», подводный аппарат серии «Щ», они, кстати, во время войны активно использовались. Вот и наш «тренажёр» тоже. Патрулил когда-то вдоль берегов Японии, не давая флоту микадо незамеченным из порта выйти.

Стояла она, наша лодка-лягушатница, на рейде и служила для тренировок не только экипажей, но и водолазов. Те упражнялись по проведению спасательных работ, изучали сварку под водой. Все вместе мы называли нашу «щучку» не Щукой, а Уткой. Почувствуйте разницу, что называется. Это от аббревиатуры произошло. По всем документам данная учебная субмарина проходила под аббревиатурой УТС (учебно-тренировочное судно). По созвучию её название и переозвучили.

– И что, вас там тренировали аварийно эвакуироваться?

– Во-первых, не эвакуироваться, – нет такого понятия в подводном флоте, – а выходить из субмарины через торпедный аппарат. А, во-вторых, нас ещё учили маломальским подводным работам в лёгком водолазном костюме. Всех натаскивали подряд, включая коков. Им это зачем, было неясно, не в диверсанты же поварню готовили, но с приказом не поспоришь.

– Страшно через торпедный аппарат эвакуиро… э-э-э… выходить было?

– Как говорится, несколько минут ужаса, и ты уже наружу выбрался. Процедура, напоминающая рождение ребёнка, только без участия акушера, с очень самостоятельным и дерзким плодом.

Знаете, там самая жуть, когда за тобой уже люк задраили, а в торпедный отсек вода начинает поступать для выравнивания давления. Ощущения крайне поганые. Чувствуешь себя, словно вишня в пробирке с жидким компостом. Нет, как три вишни – нас же по трое в отсек запускали. И вот болтаешься внутри, в воде забортной, как сопля в скафандре. Ориентировку потерять – что котейке начхать на мышиные хитрости.

Представьте, в трубе, диаметром чуть поболе головы верховного главнокомандующего, да и твоих собственных плеч, сидят в полной темноте трое бойцов в резине, а их потоком воды мотыляет, будто пенопластовые шарики. Нужно руками и ногами упереться в стенки отсека для фиксации, но сделать это не так и просто. Резина же, знаете, как по смазке скользит? С полным и премилым удовольствием. Не всегда удаётся удержать себя неподвижно. И тогда твоё тельце напоминает… напоминает… э-э-э… Точно, именно в проруби. Страшно, конечно, как же не страшно-то! Но ничего, мы ведь подводники. Типа, вышли из бухты. Ух, ты!

А в специальном бассейне близ нашей Утки ещё и погружению учили, и монтажным работам под водой. Не так, как водолазов, конечно, но самые основные навыки нам прививали. Чтобы появилось ощущение, как и что можно в скафандре делать. Тут страха никакого нет, интересно даже. Но бывают и стрессовые ситуации.

Один матрос из механиков чуть ласты не склеил на такой тренировке. А вышло следующим образом. Этот Гульбарий недосушенный (Славкино выражение) забыл «включиться в дыхательный аппарат», но сразу этого не почувствовал, дышал за счёт регенеративного патрона и воздуха, скопившегося в дыхательном мешке (такое жабо на шее в подводном костюме). Его опустили под воду на страховочном канате. Матросик три раза трос дёрнул, мол, дна достиг, всё нормально, парни. Потом по инструкции через минуту сверху ему по тому же верёвочному телеграфу сообщают: «дай-дай закурить» (такое условное дёрганье). Этим самым наш мичман-инструктор как бы интересовался: «Эй, матрос, ты как там на дне? Всё у тебя в порядке?» Водолаз обязан продублировать принятый сигнал, чтобы наверху поняли, уж если ему и хреново, то исключительно в рамках устава.

Так вот, сигнал погруженцу отправили, а ответа нет. Мичман распорядился произвести экстренный подъём. Вытащили бедолагу. Мы-то, молодняк, стоим, ничего не соображаем толком. Один мичманюга, старый морской волк, скумекал быстро, что необходимо всё делать просто-таки стремительно. Я впервые увидел, как человек зубами разрывает толстую резину на дыхательной маске, поскольку ножа, как на грех, под рукой не оказалось.

Содрали с бедняги намордник резиновый и специальную кислородную подушку сразу же загубником в рот вставили. Мичман ещё какие-то странные манипуляции с грудной клеткой матроса произвёл, будто медведь, который на человека навалился.

Слава Богу, да инструктору, прочихался «утопленник», глаза дикие распахнул, задышал. Ничего не помнит, ничего понять не может, только всё на мичмана косится с ужасом. Да и то сказать, попробуй без страха, когда смотрит на тебя жутким взглядом твой наставник, тяжело дышит, а с повреждённых дёсен кровь сочится. Как потом пострадавший сказал, состояние после спуска было очень приятное. Кислородное голодание, вечный сон. Вот она красивая и лёгкая смерть, как считаете?

Позже нашего инструктора наказали за то, что не смог учебное погружение обеспечить должным образом. Нашлась какая-то «крыса», капнула начальству. А мичман, настоящий человек, спорить не стал. Хотя, собственно говоря, не было его вины. Пострадавший матрос не в первый раз погружался, всё знал чётко, в том числе и то, что подключение к «идашке» – обязанность погружающегося, не зря же дыхательный аппарат и называется индивидуальным. То есть, кто им пользуется, тот и несёт полную ответственность. Тем более – на третьем году службы. Забурел, видать, пацан, почувствовал, что ухватил Посейдона за бороду. От мракобесия всё это, точно говорю.

Нет, что вы, какая «кессонка», на Утке глубина же небольшая. С большой глубины тоже тренировались подниматься. Но не в этот раз. Да-да, именно по мусингам.

А вот ещё что… Ребята рассказывали, будто тот «утопленник» уже после дембеля к своему спасителю приезжал и будто бы они вдвоём целую неделю подарочного кабанчика ели под домашний самогон. Магадан содрогнулся. Но я сам не видел, врать не стану. А вот то, что мичман-инструктор, вернее, его быстрая реакция и решительные действия, спасли человека, бесспорно. Нам корабельный врач рассказал, когда уже дело открылось командованию, что будь мичман менее расторопен, начались бы необратимые процессы в мозгу «утопленника». Такая вот мутотень по Чехову. Якшицизм, ёпырмай. Это вам не в шкапчике сидеть и не с капитаном Немо на «Наутилусе» устриц лопать да кричать: «Свободу индийскому народу!»

Всплытие покажет

Славка часто рассказывал нам о своей службе «на морях», окунаясь с головой в атмосферу «ревущих семидесятых», но не широт, а лет. Истории его были полны ностальгических камланий и гриновской романтической печали. Оттого, наверное, слушать их было интересно. Проникаясь атмосферой службы на флоте, мы отчётливо представляли себе отважных офицеров-подводников, а также мичманов и матросов-срочников, но о себе Славка предпочитал говорить исключительно в ироничном ключе. И вот однажды за «румочкой сюпа», решив разорвать цепь всегдашней недосказанности, я спросил Салеева в лоб, а не прославил ли он сам собственную фамилию чем-нибудь замечательно-подводно-электрическим. Оказалось – прославил. Только долгое время эти свершения считались военной тайной, а позднее авторство было утрачено для военно-морской истории, хотя Славка не мог отказать себе в удовольствии оставаться основоположником электрической мысли на субмаринах 613-го проекта, самого массового проекта в СССР. Пусть даже в собственных воспоминаниях, которыми предпочитал делиться исключительно с кругом друзей и близких приятелей.

Теперь – по существу вопроса.

Те члены команды, кто обслуживал электрику субмарины, обязаны были знать на память расположение предохранителей, автоматов, ламп аварийного освещения в каждом отсеке. А это не такое простое дело, особенно для недавно пришедших на лодку матросов. Вот и решил Салеев поступить, как на «гражданке», благо непосредственно перед призывом довелось ему поработать в электрослужбе кирпичного завода аккумуляторщиком, куда он был переведён из садчиков кирпича по личному заявлению.

Наделал Славка бирок с обозначением и названием всего электрооборудования сначала в своём отсеке. Однако толку немного от такого новшества, поскольку всё равно хреновато-задумчиво при тусклом аварийном освещении менять в щите предохранитель. Единственная лампа на всё огромное помещение – это не главная люстра Большого театра, смею вас уверить. Вот, собственно, в щите ни черта и не видать. И надписи читать плохо – глаза сломать можно. Пришлось Славке рядом с электрическим коробками дополнительно автономное освещение лепить. Посмотрел потом Салеев на дело рук своих, и понял Салеев – это хорошо!

Но не совсем такого же мнения придерживался командир подлодки капитан второго ранга Щербавских. Он осматривал отсек вместе с механиком. Неуставные лампы аварийного освещения поругал, сказав:

– Этак-то теперь каждый дурак сможет предохранители поменять, а электрик должен помнить наизусть их расположение и на ощупь действовать. Здесь тебе не «гражданка», чтобы для дураков инструкции писать. У матроса голова должна быть постоянно загружена повторением схем, чтобы довести знания до автоматизма.

– Товарищ капитан второго ранга, а если молодой вахту несёт в походе, а если растеряется…

Механик с гневом показывал Славке что-то в районе виска своим указательным от возмущения пальцем, но командир отреагировал на слова матроса вполне мирно.

Кэп-два усмехнулся в усы и сказал:

– Вижу, умничаешь, Салеев. Ты до армии работал где-то?

– Так точно, сначала садчиком кирпича, потом аккумуляторщиком…

– Значит, слушай и на якорный шток наматывай: через пару месяцев примешь весь отсек. Будешь мне молодняк в настоящих моряков перековывать.

– Служу Советс…

– Служи, служи… Только выслужиться не старайся. И всё у тебя будет, как нужно. Можешь мне поверить, не на первом аппарате забортную воду хлебаю…

А Славкину рацуху потом внедрили таки по всему флоту, циркулярно разослав схемы и описание в виде бюллетеня.

Итак, расколол я своего друга, заставил о собственных подвигах рассказать, а он завёлся и уже не мог остановиться, переключив, правда, своё красноречие на офицеров субмарины.

– Много у Щербавских было присказенек, но обычно наш кэп всегда любил щегольнуть любимой фразой, которую, как поговаривали в кают-компании, тот позаимствовал у своего друга – патологоанатома по профессии – правда, несколько переиначив. Изменённая, та заиграла новыми гранями и наполнилась глубоким, я бы даже сказал глубинным смыслом. Вот она:

«Всплытие покажет!»

И действительно, после первого погружения опытный глаз капитана второго ранга Щербавских мог практически безошибочно определить, выйдет ли толк из новобранца. Нет, я что скажу – кэп у нас был голова! Чемберлен близко не стоял.

Разлили ещё по одной. Салеев хотел, видно, произнести тост, но потом просто процитировал главную междустрочную сентенцию из неписанного устава подводного флота:

– Увидишь человека с большим животом и впалой грудью, поклонись ему – подводник идёт!

Салеев тут же встал, прошёлся перед зеркалом, словно оценивая, насколько его отражение тридцатишестилетней выдержки не расходится с образчиком военно-морской фигуры, а потом продолжил свою речь глаголить, поражая слушателей в заранее натренированную печень.

– Закончился мой первый поход тем, что отправили субмарину на плановый ремонт во Владике, после которого нашей «ЭС-ке» предстояли глубоководные испытания. Что это такое? Объясню. Лодка опускается на максимально возможную глубину, на которой предписывается производить боевые манёвры. Для С-613, например, рабочая глубина – 150 метров.

Таким образом, субмарина погружается, а затем несколько часов находится в подводном состоянии, при этом максимально задействуются все механизмы и агрегаты. Экипаж должен быть уверен, что оборудование не подведёт и в следующей автономке.

Так вот, во время тех испытаний потёк маслокран в четвёртом отсеке. Один из моей команды – я тогда уже старшим отсека был, – услышав по громкой доклад командиру о происшествии, ударился в панику. Орёт совсем даже не благим матом – что твоя телятя безмозглая – мол, сейчас потонем и погибнем все. Пришлось этому кренделю приказать неуставным посвистом: «Нехрена метаться! Задраить переборку кремальерой[17]17
  кремальера – специальный механизм для герметичного отделения отсеков.


[Закрыть] и не отсвечивать!».

А нам, сидящим за столом в конце 2007-го года, Славка пояснил, по-моему, из Пушкина:

– Он плакал, няню испугал…

Или это не из Пушкина? Арина Родионовна Яковлева же, вроде, была из породы мужественных женщин. Она бы точно не испугалась… особенно – если с кружкой.

Да, а задрайка люков в отсеке – один из главных принципов безопасности под водой. Так можно выжить при аварии. И попытка прийти кому-то на помощь в других отсеках оборачивается гибелью всех. Проверено мировым опытом.

Вечером лодка вернулась в плавучий ремонтный док, и Салеев обратился к замполиту: так, мол, и так из-за одного мудака, пардон, психологически легко возбудимого матроса, экипаж погибнуть может. Нельзя ли его как-то выпихнуть из экипажа?

Замполит возражать не стал. А командир лишний раз убедился в том, что был прав, когда ещё месяц назад хотел убрать с лодки матроса-паникёра, тогда ещё не проявившегося во всей красе. Интуиция не подводит старого морского волка. Всплытие показало.

По прибытии на базу списали застремавшегося матроса на берег. Стал парень подводником, но другим. На подводе ездил, зато служил всего два года. А Славка бы всё равно этому году не рад был бы, окажись он на месте паникёра. Почему? Чтобы не выглядеть пафосно, скажу просто – нравилась ему служба на подводном флоте, вот и весь сказ.

Нет, отчего вдруг раздолбая-то? Это не Славка, это я так выразился. И похоже, погорячился. Не виноват же человек, что слаб характером оказался, психологически не готов был подолгу в замкнутом пространстве в вечно экстремальных условиях находиться. Здесь уж психологи в «учебке» не угадали. Бывает. А вообще говоря, каждому своё. Каждому ровно столько, сколько он вынести способен.

 
на глубинах окаянных
вдалеке от суши бренной
ты частенько горько плачешь
маму слёзно поминая
и поёшь Христу осанну…
вдохновлённый… вдохновенно
не похож совсем на мачо
моя рыбка заливная…
а при всплытии однажды
ты истерику затеешь
запоют клаустрофобом
переборки по отсекам…
как измученный от жажды
и несбывшейся затеи…
нет причины быть особым
оставайся человеком!
 

Когда налили по очередной порции, рекомендованной «РОСБИО», Салеев решил развенчать расхожий миф о подводниках:

– Мне тут частенько доводилось слышать от якобы служивших на подводном флоте, что будто в походе (а только тогда выдаётся спиртное перед приёмом пищи) матросики скидывались в пользу кого-то одного, чтобы, как говорится, бухнуть по полной. Не верьте, враки всё. Ни один из срочников у нас: ни на нашей С-613, ни на других пяти субмаринах бригады подобной мутотенью не занимался. Просто в голову не приходило. Думаю, что и везде так дело обстояло, не только в Магадане. Никто и никогда не доверится под водой пьяному человеку. А там, в походе, представьте себе, каждую секунду возможна «нештатка» (нештатная ситуация). И вдруг один из команды пьян… Нет, полная ерунда. На лодке от действий каждого зависит жизнь всех. И это не шутки, и не для красного словца говорится. Такова простая истина, пренебрегать которой никому не захочется, тем более – коллективно в сетях поголовной взаимозависимости.

А что мы пили и сколько? Так обычно белое десертное вино: по сорок граммов на персону перед приёмом пищи. Почему белое, а не красное? Думаю, оттого что белое вино не может вызвать аллергической реакции, а от красного случается и покраснение кожи, и сыпь и астматический синдром.

Таким образом, в походе всё шло заведённым порядком – никаких злоупотреблений, никакого сговора. Сорок граммов вина в одни ворота, и точка! Но однажды перед выходом в море снабженец вместо белого муската притащил на борт «Солнцедар». Командир наш считался флегматичным, не любил повышать голос, но тут не выдержал. Натолкал снабженцу таких фигурных ебуков, что было слышно на соседнем пирсе, несмотря на сильный ветер. А потом пригрозил интенданту, что высадит на необитаемом острове вместе со всей партией вина, но без продуктов. Солнечный Робинзон третьего ранга, ёлки-иголки. Снабженец умолял простить и дать ему возможность исправить ситуацию в течение трёх часов. После чего кэп-два оттаял, приказал низкосортное вино немедленно выгрузить за борт вместе с бордовым, будто красное знамя социалистического соревнования, оплошавшим интендантом. Не удалось новому Даниэлю Дефо добыть эксклюзивный сюжет для романа XX-го века.

В море мы вышли насухую, а снабженец потом ещё несколько месяцев рассчитывался за бой тары – в спешке же никто тот «Солнцедар» уберечь не старался. Сами понимаете, приказ о выходе отдан, а на борту посторонний груз.

На чём я остановился? На испытаниях после ремонта? Ага…

– Когда мы отчалили с Владивостокской базы, где после похода лодке полагался мелкий ремонт, сразу пошли в Магадан надводным ходом. Тут и попали в изрядный шторм. Можете себе представить, как летают по лёгкому корпусу и рубке «ласковые» восьмиметровые волны на скорости 12 узлов. Заводные тараканы и то быстрее бегают, чем мы двигались в сторону родной бухты Нагаева.

Всей команде было в те минуты не просто погано, а совершеннейшим образом скверно. А во время шторма помогает только обилие чуть подсоленной воды или селёдка.

Селёдки в тот раз не оказалось, а бак с пресной водой дал течь. Течь заделали, но оставшееся содержимое берегли как зеницу ока. И тогда кэп принял решение, которое было неприемлемо при следовании субмарины к месту базирования. Не полагалось делать то, что приказал сделать капитан второго ранга Щербавских. Мы погружались на глубину 50 метров, брали ледяную забортную воду и пили её, как молодые при посвящении в матросы. И ничего, противно не было. Когда от низкой температуры жидкости скулы сводит, соль как-то не особо чувствуется. Зато морская болезнь потихоньку отступает. А потом и шторм стих.

* * *

– Кэп-три, он же старпом, носил странную фамилию Булах-Восточный. Я, честно говоря, ни одного не то, чтоб западного, но и северного или южного Булаха не знаю. А тут – восточный! Честь, как говорится, имею! Чёрный, будто лечебная грязь… с лица. Чисто капитан Немо, только без чалмы. Помнится у Александра Митты в фильме «Сказ о том, как царь Пётр арапа женил» было удивительное выражение: «ликом черен и прекрасен». Так вот, стопроцентно о нашем старпоме можно это сказать.

Швартовался Булах, как бог. Да-да, Посейдон, не меньше! А ведь подводные течения в нашей бухте были очень сильные. Не так-то всё просто. Частенько лёгкому корпусу субмарины изрядно доставалось при швартовке. Но не от старпома. Он всё проделывал идеально. Чувствовал лодку, как свои руки… А руки у него были, как у пианиста: с тонкими, чуткими пальцами, будто и не морской офицер-подводник этот восточный красавец, а самый настоящий лауреат конкурса Чайковского в фортепьянной номинации.

Ничего я не болтаю и, тем более, не путаюсь! Тот старпом, которого из Питера к нам подогнали, несколько позже в Магадане обозначился. А Булах ещё до него служил. Потом моего первого старпома куда-то на повышение отправили в штаб Тихоокеанского флота, вот тогда-то и появился «ссыльный» ленинградский интеллигент с двумя дипломами и солидным созвездием на погонах. И относительно Смыкова ты тоже не верно, капитан Иванов, догадался. Это не ему старпом с Балтики рекомендовал Пришвина перед сном штудировать. Там молодой лейтенант меня по матушке склонял. Или забыл уже? Смыков-то, хоть на язык невоздержан, но матросиков никогда не бранил нецензурно. У него всё безлично-атмосферно происходило. С фигурной лепкой и башенками по углам.

Наш старпом с роскошной двойной фамилией, пишущейся через дефис в стиле ретро, и корнями, заблудившимися в глубинах Синая, любил называть вероятные страны вероятных же противников относительно подводных упражнений с торпедами презрительно и примерно так: Усреднённые штаты Карибской Америки, Поелику Британия и Республика утопленных петухов. И лишь немецких подводников он уважал до самого кончика стоячего в атмосфере портового города воротничка. Сволочные морские волки папаши Денница, которые в годы Второй Мировой не боялись ни бога, ни чёрта, ни самого Посейдона. И теперь, спустя много лет, я понимаю, КАК он был прав. Ах, не упоминай при мне «макаронников». Подводные диверсанты из них действительно отменные, но не подводники в полном смысле слова. Вообще говоря, итальянцы плохо чувствуют себя на глубине, если от воды их отделяет двойной корпус субмарины. Им свободу подавай! Оно и понятно – темпераментные чересчур!

А ещё, кроме кучерявой фамилии, старпом чёрным юмором блистал. Показал мне однажды Булах значок виктории на пальцах в честь какого-то моего прегрешения.

– Есть два наряда, товарищ капитан третьего ранга!

– Ты что, Салеев, римские цифры плохо различаешь? Пять нарядов!

Не знаю, правда, была ли такая приколка по всему Тихоокеанскому флоту, а в нашей бригаде действовала она повсеместно. И пошла она именно от старпома с нашей лодки С-613. Так гласит легенда, а легендам следует верить, не правда ли?

Вот и пришлось мне одному ремонт в отсеке пять суток горбатить. А работка там – почище, чем промороженный уголь ломом и лопатой от крупногабаритного кургана отковыривать. Одноразовых трусов и майки, что на сутки во время похода выдаются, хватало лишь на полдня. Всё потом разъедалось за милую душу. А чего ты удивляешься так, одноразовым этот подводный комплект матроса назывался и, по сути, был таковым. Потому, что служил от одной помывки до другой.

Мылись мы после вахты морской водой специальным пенящимся в солёной жидкости мылом. Из ведра, очень экономно. Как говорится, пачкотня одна, а не баня. Если бельё не менять, можно прыщами пойти, как свеженький грунтовый огурчик пупырышками. В морях чистота – главное дело, чтобы болезни не разводить. А трусы те и майки делались не то из какой-то специальной бумаги, не то из целлюлозы… кто ж его знает. Обычно после похода несколько десятков комплектов оставалось на борту, их нам выдавали на проведение грязных работ, чтобы нормальное исподнее из сатина и хлопка не поганить.

А почему на субмарине в полной выкладке не работать, спрашиваешь? Вот я на тебя посмотрел бв, как ты летом да ещё с бешенной влажностью себя там почувствовал… Истёк бы тонкими ручейками на нет, как я полагаю.

– Слава, а наблюдали вы там на своей субмарине что-нибудь необычное во время длительного автономного плавания? Вроде НЛО, скажем? Сейчас об аномалиях и загадочных явлениях постоянно твердят разного рода «учёные мужи» от журналистики.

– Муж учёный – челн толчёный. Знаем этих самозванцев, любящих поумничать, знаем. Из всякого дерьма сенсацию варганят, словно писать не о чем вовсе.

О «летающих тарелках» не буду говорить, врать не стану. Ни в походах, ни на учениях ничего похожего на НЛО ни у нас, ни у соседей по бригаде не наблюдалось. Иначе бы всё равно какая-то утечка случилась. А на лодку к нам в походы подсаживали не уфологов, а обычных осназовцев.

– Гэбистов, что ли?

– Нет, это разведчики из штаба флота. Вернее, один разведчик в автономку с нами ходил. Судя по виду – заурядный морской офицер, да на деле не такой уж и заурядный, если ему аппаратуру в каюту отдельно выгружали специальные люди, а когда монтировали, то только в центральном посту вахтенный был. И всё. Даже офицеры не знали, что за начинку в наш пирожок суют.

– Ну? Дальше…

– Как потом выяснилось, фиксировал этот осназовец всё, что только шумело: звуки винтов вероятного противника, разговоры в кубриках, мысли и намерения командного состава лодки и прочую важную информацию. Вплоть до самых тонких акустических колебаний записывал. И не просто так, а чтоб гидроакустики потом на специальных занятиях по классификации надводных и подводных целей могли легко определить: в каком из борделей Сан-Франциско боцман Джон Гленорван с какого-нибудь патрульного катера «Global navy mariner» подцепил «смешное», но жутко заразное при определённых обстоятельствах, заболевание, когда пренебрёг правилами личной гигиены и сексуальной безопасности.

Чтобы определить по характеру звуковых особенностей забортных отправлений из отхожих мест, что производились они с авианосца «Нимец» в воды Японского моря, для этого требуется не только усидчивость, но и наличие в голове специальных знаний. Тут особый талант акустика нужен. У нашего особиста он был.

Записывал «звуки» осназовец на гибком виниле при помощи специального устройства. Да-да, правильно ты заметил, он практически «на костях» писал[18]18
  писать на костях – так в домагнитофонную эру называлась перезапись фабричных грампластинок кустарным способом на толстую плёнку с рентгеновских снимков, как правило, с изображением костей человеческого скелета.


[Закрыть]. Магнитная лента может вытянуться, порваться. А уж в промозглой атмосфере океанского климата тем паче. «На костях» надёжней получалось. Как я уже говорил, забортные звуки, ну те, что за корпусом лодки брали начало, служили потом в качестве учебного материала для начинающих гидроакустиков.

Что значит, как идентифицировать, как соотнести с конкретным судном, если мы под водой торчим, будто ламинария какая? А космическая разведка для чего, как думаешь? Правильно догадался. Со спутника судно фиксанули, а потом время записи и местоположение нашей субмарины сопоставили. Вот тебе и характерный звук винтов можно присовокупить к конкретному представителю военно-морских сил гордых янки. Время и координаты осназовец записывал очень точно. А как ты думал? Первое дело.

Доводилось ли ему фиксировать шумы подводных «летающих тарелок», о которых сейчас только и разговоров, того не знаю. Нет, не давал подписки. Просто нашему брату, срочнику, ничего такого из запредельных информационных областей, соприкасающихся обыкновенным военно-морским образом с государственной тайной, знать не полагалось. Но могу предположить, что рано или поздно информация бы всё равно просочилась. Она же – как вода – всегда себе щёлочку найдёт. Ну, повторяюсь я, так что? Может быть, дружескую услугу твоему склерозу оказываю!

Нет, определённо, члены экипажа в курсе всего были бы… Ведь узнали же мы, матросня, что и как наш осназовец делал в своей сверхсекретной каюте. А поначалу даже кушать из своего заточения не выходил – пищу ему прямо туда и таскали. У нас обычно матросы так питались: каждый у себя в кубрике. А офицеры-то все вместе собирались в кают-компании. Этот – нет – в общество себе подобных не шёл ни под каким видом.

Так вот, процедура передачи пищи выглядела примерно следующим образом. Кок лично подходил к секретной каюте. Стучал условным стуком (который каждый день, кстати говоря, менялся), дверь открывалась, из кубрика высовывались руки осназовца – поднос хвать, вот и всё общение.

И по нужде так же. Как-как? Не понимаешь, что ли? Утку ему приносили вроде больничной, только, мне кажется, слегка побольше.

Мы тогда только посмеивались над этой крутой секретностью. А мужику каково, представляете? Недолго он, правда, терпел. Через неделю стал выходить на обед к офицерам. Часового из вахтенных у кубрика поставит (ему командир специально выделял), а сам в кают-компанию бежит. Поест кое-как и обратно.

Ещё через неделю прокололся наш осназовец, на ходу что-то порекомендовал гидроакустику – из области высших сфер присоветовал. Сразу стало ясно, что за специальность у нашего «тайного агента». А чуть позже кто-то из офицеров сумел его раскрутить на общение. Какая, дескать, может быть супер-тайна внутри одного маленького коллектива?